Встречающая зарю

                Встречающая зарю.

             Кто бывал на глухарином току, кто с волнением и нетерпением ожидал первых щелчков, тот меня поймёт. Поймёт разочарование и расстройство, когда протопав многие километры по ночному лесу или ожидая это таинство ещё с вечера, в предрассветной тишине вдруг услышишь не щелчки и точение, а громкую звенящую, переливчатую трель с вершины сосны или ёлки. Всё! Охота почти наверняка закончилась, так и не начавшись. Это зарянка оповещает всех лесных жителей о начале нового дня. И это же означает, что глухарь по какой-то только ему известной причине сегодня токовать не будет или его вообще нет на току. Это аксиома. Глухарь просто обязан начать игру в темноте, до зарянки. А если вслед за зарянкой, завёл свои рулады певчий дрозд, то гаснет последняя надежда – тока не будет! Складывай амуницию и шагай домой!
             А я, хоть разочарован, но остаюсь. Вынимаю бинокль и  начинаю разглядывать необыкновенного певца. Кстати, эту птицу ещё называют малиновкой, но почему, я нигде не нашел ответа. Зарянка пела не долго. Вскоре её заглушили певчие дрозды, потом затрубили-заголосили журавли, забормотали, зачуфыкали тетерева и песня зарянки затерялась в общем весеннем хоре. Продолжаю разглядывать певца, в бинокль он как на ладони. Голова, спина, крылья, хвост серые со слегка зеленоватым отливом. Лоб, щёки, горло, грудь – рыжие. Брюшко светлое, грязно-белое. Сидит на месте спокойно, не крутится, как многие другие птицы. Солнце осветило верхушку ели и птичка как бы вспыхнула.
              Но у меня была другая цель, не в разглядывании птичьего оперения.  Я знал, что зарянки начинают строить гнездо сразу по прилёту, то есть в двадцатых числах апреля. В прошлые годы несколько раз наблюдал, как они носили строительный материал, а вот выследить и обнаружить гнездо не удавалось. Вот певец отпел свой репертуар и даже не слетел, а как то по особому спланировал в куртинку молодых ёлочек. Я последовал за ним. Долго вглядываюсь в гущу ветвей, но никакого шевеления. Рядом со мной низко над землёй пролетела какая то птичка, и села на еловую лапу в двух метрах от меня. Да это самочка зарянки!  Да ещё с сухими травинками в клюве. Я замер. Птица подозрительно посмотрела на меня, поклонилась, дёрнула хвостом и перелетела на полуразвалившийся пенёк. Что она там делала, из-за густых веток мне не было видно, но уже через минуту она пролетела мимо с пустым клювом.
              Я обрадовался. Кажется, я нашёл то, чего искал. Продвинулся к пеньку, отодвинул перед лицом ветки. Пока ничего не вижу. Но вот с противоположной стороны подлетел рыженький самец с пучком зелёного мха в клюве, и сел на поверхность пня.  Тут же рядом опустилась самочка и опять с сухой травой. Они вместе долго что-то там делали и вместе же улетели. Быстро подошёл к пеньку. Берёзовый пень был совсем трухлявый, но с одной стороны ещё не отвалилась кора. В одном месте поверхность труха провалилась и образовалась ямка, слегка прикрытая корой. Как раз в этой ямке и строили гнездо, искусно переплетая мох и травяные листья. Оно было построено примерно наполовину.
                В следующий выходной я вновь посетил глухариный ток. И конечно же, я не мог обойти вниманием известное мне гнездо. Аккуратное гнёздышко было готово и в нём на подстилке из шерсти лежали три розовато-жёлтых яйца, покрытых многочисленными красноватыми пятнышками. Воспользовавшись тем, что хозяев гнезда поблизости не оказалось, я замерил само гнездо и яйца, а затем ретировался.
                В середине мая ещё раз осмотрел гнездо. В нём молча сидели тесно прижавшись друг к другу шесть угольно-чёрных голеньких птенцов.
                В конце сентября, копая картошку, обнаружил в огороде мёртвую зарянку, хотя летом никогда этих птиц в посёлке не видел. Видимо, что-то с ней случилось во время перелёта. Жаль было красивую птицу. Хотел сделать чучело, но не получилось: тушка начала портиться, и шкурка расползалась под пальцами.