Челноки ч. 2 Елава

        К концу второго дня Владимир Ильич так и не сумел продать ни одного хомута. К нему подходили, смотрели, иногда даже гладили рукой мягкую полированную кожу, но никто не спрашивал о цене, а, значит, настоящий покупатель ещё не объявился.

–Не расстраивайся! – Успокаивала Людмила. – В Елаве уж точно продашь, там и на-род попроще, да и лошадей на улицах больше, чем машин. Тетрадки продал, альбомы продал, что там у тебя ещё? Транзисторы, радиодетали, игрушки, да и тех меньше поло-вины осталось. Сумка почти пустая, а ты скис. Выше голову, Владимир Ильич! На тебя массы равняются.

–Хорошо успокаиваешь, Людмила. Как батюшка из бедной сельской церкви. Ну, да ладно! В Елаву, так в Елаву. Во сколько поезд, не помнишь?

–Темнеть начнёт, и пойдём. До утра всё равно доберёмся, а ехать часа два или три, не помню.

–Тогда давайте допьём чаёк, перекусим слегка, и будем собираться, а на вокзале купим в термос кофейку горячего и спокойно поедем.

Кусочки ржаного хлеба, успевшие основательно затвердеть за четыре с лишним дня, намазанные печёночным паштетом, казались деликатесом. Проходившие мимо поляки смотрели и удивлялись: «Странные эти русские, под открытым небом, при такой-то погоде, едят стоя, да ещё умудряются разговаривать и смеяться».

–Ну, всё! Следующий приём пищи завтра. Пошли!
–А на два билета вчетвером уехать не удастся?

–Не удастся! Здесь не Россия. Как бы за багаж не спросили, контролёры через каждый час ходят. А ты чего сумку полупустую тащишь? Переложи остатки в тележку или прямо с сумкой засунь. И рука освободится, да и мест багажных меньше будет.

Здание вокзала светилось неоновыми огнями, а ярко освещённая площадь с беспрерывным движением автомобилей и толчеёй у входа в вокзал – всё это создавало в душе радостное, почти праздничное настроение.

На световом табло высвечивались направления поездов, время начала посадки и от-правления, номер посадочной платформы. Это было удобно, не надо спрашивать или ждать, когда через громкоговоритель сделают очередное объявление. В зале ожидания, на стене был установлен большой цветной телевизор и все, кому спешить не было нужды, спокойно сидели и смотрели.

Мы оставили Людмилу около вещей, и пошли вглубь зала. Остановились у одной из витрин, где лежали глянцевые журналы с изображением обнажённых тел.

–Дальше шагай, нечего порнографию рассматривать, тебе, батенька, ещё рано. – Владимир Ильич улыбнулся и увлёк нас с Виктором в сторону, откуда исходил приятный запах, возбуждающий аппетит.

    –Попробуем польской кухни, или как?
–Никак! Термос чего не взяли? Кто про горячий кофе звонкие песни пел?
–Ладно, исправлюсь. – Владимир Ильич направился к вещам.

На табло появилась информация о нашем поезде. В запасе ещё есть время, и мы с Виктором  выходим покурить. Над нами тёмное непроницаемое небо, ветра нет, и стало намного теплее, чем было вчера и сегодня утром. Последние дни марта…

Чистые сиденья-диванчики, увиденные через стеклянные двери купе и на которых нам предстояло сидеть, привели в некоторое волнение: а где же разместить наши вещи? Но первой в купе вошла Людмила и, подавая негромкие команды Виктору, всё, как говориться, расставила по своим местам. И если бы в это время появился какой-нибудь пан-контролёр, то и он бы, точно, не заметил, где находятся наши хомуты.

В купе было тепло, уютно и намного светлее, чем в российских поездах. Прозрачная, стеклянная дверь зашторивалась бархатной занавеской, отчего становилось совсем по-домашнему.

–Может, в картишки?
–Они где-то в кармане рюкзака или в сумке, искать надо. Давай так посидим, вздремнём малость.

–А я пойду, покурю. – Виктор откатил в сторону дверь и вышел.
Через несколько минут он появился в дверном проёме. За его спиной стоял усатый пан в фуражке и чёрной форме железнодорожника. На плече у пана висела сумка.

–Пан спрашивает, нет ли у нас маленьких лампочек для фонарика? – Виктор показал рукой на стоящего сзади контролёра. Мы переглянулись, лампочек ни у кого не было.

–Нет у нас лампочек и фонариков нет. – Людмила сообразила, что этот пан прицепился к Виктору за какую-то его оплошность, и, приподнявшись с диванчика, нежным голосом произнесла:

–А не нужны ли пану батарейки?
–Батарейки? Нужно, нужно!

Людмила потянулась к сумке, пошарила в ней и протянула пану упаковку из четырёх маленьких батареек. Пан покрутил батарейки в руке, достал из бокового кармана фонарик, приложил к нему батарейки и покачал головой. Они явно не подходили к его фонарику. Не сказав ни слова, он сунул батарейки в карман, повернулся и пошёл по проходу в конец вагона.

–Чего он к тебе привязался?
–Курить, говорит нельзя, хотел штраф выписать. А я в тамбуре стоял, там нет знаков запрета.
–На пушку он тебя взял, а ты и поддался.
–Спорить, сам знаешь, дороже выйдет, не дома…

–Слушай, а почему польские поезда не стучат колёсами, у них что, стыков нет между рельсами?

–У них «пи эр квадрата» в колёсах нет. Дремли, пока время есть, больно ты любознательным стал, испортила тебя заграница.

Поезд плавно остановился, и мы с вещами оказались на хорошо освещённом перроне.
–Куда пойдём, кто у нас Сусаниным будет?

–В гостиницу идти далеко, да и поздно. Мне говорили, что где-то на четвёртом эта-же вон в том здании есть комната, куда пускают переночевать. Но это в особых случаях. Попробуем? – Людмила подхватила рюкзак на одно плечо и, взяв другой рукой тележку, направилась к серому зданию, в котором лишь первый этаж светился огнями.

Поднялись на четвёртый этаж с торцевой, почти не освещённой стороны и, хотя свет в коридоре горел, все комнаты были заперты.
–Что делать будем? – Спросил Владимир Ильич.
–Вниз пойдём, в служебку. Придётся «Роялом» расплачиваться. А так не пустят.

–Может, что-нибудь другое дать? Как-то жалко, самим бы сгодился на обратную до-рогу, если не продадим.
–А что дать-то? Три банки кильки в томате или хомут? Ты как, Владимир Ильич?

–Хватит вам про хомуты, у самого на душе архискверно.
–Люд, слышишь, как он выразился? Прямо, как настоящий вождь. Откуда что берётся?

Одна из дверей первого этажа была приоткрыта. На стуле у длинного ряда пультов и телефонов сидел мужчина, одетый в форму железнодорожника. Беспрерывно мигали разноцветные лампочки, слышались какие-то щелчки переключателей, а из маленького репродуктора доносились команды. Людмила легонько постучала, и человек в форме оглянулся.

–Пан начальник! Нельзя ли нам побыть здесь до утра?
–Никак нельзя. Здесь служба.
–Пан начальник, мы вас отблагодарим. – Людмила вынула из сумки завёрнутую в полиэтиленовый пакет бутылку «Рояла». – Нам только до утра.

–Что это? – Чётко выговаривая буквы, спросил пан начальник.
–Сувенир из России!

Он встал со своего стула, и, подойдя к Людмиле, взял пакет с бутылкой как раз за то место, где находилось горлышко. Потом вернулся к пультам, открыл внизу дверцу, спрятал туда подарок и, захватив со стола ключи, повёл нас по коридору. Комната, которую он открыл, напоминала маленький красный уголок. Все стулья были сдвинуты к стене, а посередине комнаты стоял большой деревянный стол.

–Только до пяти часов, больше нельзя.
–Хорошо, пан начальник, только до пяти.
Мы закрыли за ним дверь и обнаружили, что есть железная задвижка, на которую можно дверь запереть.

Уложив вещи около окна и сняв с себя верхнюю одежду, мы стали располагаться на стульях, готовя себе нечто подобное на спальное место. Владимир Ильич заявил, что будет спать на столе. Он отвязал один хомут и вместе с курткой и шапкой соорудил на столе нечто похожее на подушку.

–Все устроились? Свет выключу, мешает. – Я подошёл к двери, запер её на задвижку и выключил свет.

Какое-то время я лежал с открытыми глазами. В памяти возникали картинки про-шедших дней, рисовались будущие события, правда, не совсем ясно и какими-то коротки-ми фрагментами, которые накладывались один на другой без всякой последовательности и завершённости.

Послышались шаги, и кто-то попытался открыть дверь. Пришлось встать и подойти.

-Что случилось, пан начальник? – Мой нос уловил запашок «Рояла».
-Свет не надо выключать. – Он повернулся и ушёл.
-Хорошо, пан начальник, не будем выключать. Зачем должен гореть свет? Может, так надо, но, когда он отпирал комнату, света не было. Странно, но мы в чужом монастыре.

Пытаюсь заснуть, а свет мешает. Проходит минут двадцать и снова шаги. Слышу, как плечом пытаются открыть дверь. Встаю.
-Что-нибудь надо, пан начальник? – Запашок от пана стал отчётливее.
-Дверь не надо запирать.
-Хорошо, пан начальник.

Мои компаньоны давно спят. Виктор храпит. Звук то нарастает, переходя на самые низкие басовые ноты, то ослабевает, становясь похожим на бульканье густого варева и свист. Так мне, пожалуй, уснуть не удастся. Достаю из кармашка рюкзака газету, предназначенную для технических целей, разворачиваю и накрываю лицо. Говорят, чтобы уснуть, надо медленно считать определённые предметы до сотни. Хорошо, буду считать. Выбираю в качестве этих самых предметов стадо овец. Отсчитываю первый десяток и мысленно отодвигаю его в сторону. Начинаю отсчитывать второй десяток, но досчитать до десяти не дают. Дверь осторожно открывается и пан начальник на цыпочках начинает движение к нашим вещам. Желая упредить его неблаговидные действия, я довольно гром-ко, прямо из-под газеты спрашиваю:

-Что ищет пан начальник?
От моих слов он вздрогнул, секунду стоял всё также на цыпочках и, наконец, расслабившись, молча вышел.

Снова считаю овец, но вместо них всё чаще видится испуганная рожа пана  начальника. Потом их, этих панов становится всё больше и вместо овец уже целое стадо панов. Отсчитываю десяток и отгоняю длинной хворостиной в сторону. Чертовщина какая-то! Нет, уснуть я не смогу, это точно, и панов считать даже десятками бесполезно. Покурить?

Подхожу к двери и, чуть приоткрыв, выдыхаю дым вверх, чтобы он быстрее рассеялся по коридору на случай, если кто-то появится.

В голову заползает мысль, а что бы произошло, если бы вместо меня не спал Виктор? Он бы позволил этому пану подойти к вещам? Скорее всего позволил бы, а потом… Нет, лучше не надо развивать тему, но не исключаю, что могло всё кончиться международным скандалом. Кулаки у Виктора крепкие.

Сколько же сейчас времени? Ага, пошёл пятый час, скоро надо будить. В чьей сумке термос, глотнуть бы капельку. Ладно, потерплю. А что там, за окном? Через грязные стёкла просматриваются огни перронных фонарей, да редкие светящиеся окна домов, находящихся далеко за железнодорожными путями. Дождя нет. Пытаюсь рассмотреть небо, увидеть хоть одну звёздочку, но небо непроницаемо.

Пора будить. Первой просыпается Людмила и, как у всякой женщины, находящейся в обществе мужчин, её главной заботой является собственное лицо, для чего и существует такая необходимая вещь, как зеркальце.

-Доброе утро, пани! Как спалось, какие сны?
-А, дурь какая-то снилась, экзамены по политэкономии, научный коммунизм и ещё разная гадость. Пойду глотнуть свежего воздуха. Какая там погода?

Начинаем одеваться, ставим стулья на прежнее место и, щёлкнув выключателем, выходим.
Справа от вокзала пересекаем дорогу и попадаем в сквер, дорожки которого лучами  сходятся в центре.

-А куда мы спешим? Темно ещё. Смотри, какие скамейки удобные. Кстати, а где у нас кофеёк, Владимир Ильич?
-Я бы бутербродик съел с чёрной икрой, например.
-Ну и ешь, кто мешает?

-И вам бы всем бутербродики сделал. Сначала нарезал бы тоненькими ломтиками беленькую булочку, намазал бы её сливочным маслом, а сверху икоркой чёрненькой. А вы мне говорите: «Да не хотим мы эту икру, надоела, дай чего-нибудь вкусненького! Сухарик ржаной, что ли».

-Люд! Ты вот этому, который с хомутами, кофе не наливай и еду не давай, он бутербродов с чёрной икрой нажрался. Он сытый, смотри, как расселся.
-Хватит зубоскалить, еште, что даю, светло уже, идти пора.

Мы быстро съедаем рыбные консервы с чёрным хлебом, выпиваем положенную порцию ольштынского кофе и надеваем свои рюкзаки. Людмила бросает в урну пустую консервную банку и кладёт в сумку кружку и термос.

Пересекаем одну улицу, потом другую и вдруг дома закончились. Что это? Низенький забор, из кованого железа, а за ним, чуть выше метра, совершенно одинаковые памятники. И стоят они так близко один к другому, что подойти, рассмотреть или цветы поло-жить, было бы затруднительно. Как же их хоронили, если такая плотность памятников? Каждому досталось чуть больше четверти квадратного метра. Не стоя же их хоронили? На каждом памятнике почти на всю высоту изображены мечи, уходящие остриём в землю, а на некоторых памятниках и по два меча.

-Кто здесь похоронен? – Спрашиваем у проходящей мимо женщины.
-Германские воины. – Отвечает женщина, не останавливаясь и лишь слегка повернув голову в нашу сторону.

Странно, она не произнесла таких слов, как захватчики, завоеватели, фашисты, на-конец. А просто и честно – воины. И здесь, почти в самом центре Польши находили своё последнее прибежище немецкие солдаты, посланные чужой и злой волей. Когда их похоронили? В какую войну? Сколько было здесь войн за последние двести-триста лет? И чего ради Германия хоронила своих солдат от Волги до Атлантики? Чего добилась?

-А на памятниках были какие-то надписи, даты. Ладно, на обратном пути…

Рынок ничем не отличался - такие же ряды, нумерация мест и… полицейские. Но здесь было больше автомобилей с прицепами, которые за считанные минуты превращались в торговую точку. С этих прицепов продавали аудио и видеокассеты, привезённые откуда-то с запада, продавали куриные яйца, причём на вес, что нас очень удивило, и многое другое.

-Владимир Ильич, давай подвесим один хомут, что издалека было видно. У Людмилы товар за версту заметишь, а твои хомуты… Вот сюда, к столбику поближе.

Время идёт, людей прибавляется и начинает оживать торговля. Начинаю петь старые песни.
-Пани, купите ножницы, отличная сталь… Лучшее средство от комаров… Пан, это замечательные фотоаппараты, оптика на уровне мировых стандартов… Крючки рыболовные, гарантия десять лет…

К Владимиру Ильичу подошёл мужчина. Он показал рукой на хомут, подавая знаки, что хочет его потрогать. Взяв в руки и оглядев со всех сторон, мужчина стал нажимать большим пальцем ту часть хомута, которой предстояло соприкасаться с телом лошади. По лицу покупателя было видно, что он доволен. На вполне понятной смеси польского и русского языка мужчина объяснил, что ему надо два хомута и спросил цену. Довольный, он расплатился и, улыбнувшись на прощанье, ушёл, унося российские хомуты.

-Вот видишь, что значит поднять свой товар на достойную высоту. И в Ольштыне надо было так делать. Развязывай рюкзак, доставай и вешай. Сразу два повесь! Вмиг про-дашь! Что у тебя ещё? Транзисторы, подшипники, свёрла – это всё мелочь, она быстро уйдёт.

Вернулся с прогулки по рынку Виктор и принес четыре жареные сосиски.
-А ну, торгаши, в кучу гоп!
-Почему только две булочки? – Спросила Людмила.
-Да они здесь дороже, чем сосиски, ломай на половинки!

К Владимиру Ильичу подошли мужчина и женщина. Началась та же самая процедура осмотра и ощупывания хомутов. Мы стояли с сосисками в руках и очень хотели, чтобы сделка состоялась. Наконец, деньги были получены, а хомуты перекочевали в руки покупателей.

-Вот твоя сосиска, вот булочка, ешь! Я же говорила, что в Елаве продашь. Что, опустел твой рюкзак? Теперь можешь идти выбирать турецкие куртки, этих денег на шесть штук хватит. Знаешь, почём они у нас дома? Двойная выгода получается, товар, да если он ходовой, всегда иметь выгоднее, чем деньги.

-Пожалуй, ты права! – Владимир Ильич хотел ещё что-то сказать, как перед ним появился тот самый покупатель, который первым купил хомуты. Он аккуратно положил их на прилавок и, как бы извиняясь, стал объяснять, что они малы. При этом он двумя руками водил вокруг своей шеи, и что-то быстро говорил по-польски.

-Он просит вернуть ему деньги. – Тихо сказала Людмила, - Придётся возвращать.

Владимир Ильич отсчитал нужную сумму и протянул мужчине. Тот взял деньги и, улыбнувшись, развёл руками, - извини, мол, друг, маловаты хомуты. Владимир Ильич тоже улыбнулся и тоже развёл руками – бывает…

-Давай повесим, время ещё есть, народу меньше не становится, найдётся покупатель.
-Да, пусть так полежат.

-Обидно, три куртки у тебя пока под вопросом. Не расстраивайся, сходи, прогуляйся, а мы присмотрим тут, да и продадим, если что спрашивать будут. День-то, какой замечательный, градусов пятнадцать, не меньше.

Владимир Ильич достал из всех своих ёмкостей всё, что там было, разложил на при-лавке, потом сунул консервы в рюкзак и, завязав его, поставил на свободное место.

-Вот всё, что осталось. Пойду, прогуляюсь.
Он подошёл к стоянке автомашин, где из прицепов, превращённых в торговые па-латки, шла оживлённая торговля. Подойдя к месту, где продавались куртки и другие вещи из кожи, Владимир Ильич стал их внимательно рассматривать и спрашивать о цене. Что-то заставило его обернуться, и он увидел, как к рынку приближаются мужчина и женщина, у которых в руках были хомуты. Владимир Ильич быстрым шагом, почти бегом, вернулся к своим хомутам, спрятал их в рюкзак, закинул его за плечо и, наскоро объяснив в чём дело, поспешно покинул рынок.

-Где нам потом его искать?
-На вокзале, куда ему ещё деться.
Мы ждали, что с минуты на минуту к нам подойдут мужчина и женщина с хомута-ми, и будут спрашивать о нашем товарище, который продал им эти самые хомуты. Но время шло, к нам никто не подходил, кроме покупателей разной мелочи, которые будто чувствовали, что нам сегодня уезжать и что отдать товар мы можем почти задаром. Удивительно, но средство от комаров «Редет» я продал. Все пятьдесят тюбиков.

Когда до темноты оставалось часа два, мы начали сворачивать свою торговлю. Я остался один присматривать за вещами, а Виктор с Людмилой ушли за товаром, который можно выгодно продать в России. У меня на прилавке оставались два фотоаппарата, не-сколько ножниц, рыболовная мелочь, да свёрла и транзисторы, оставленные в спешке Владимиром Ильичом. Я уже не предлагал что-то купить, не расхваливал свой товар, а просто стоял, смотрел на людей и очень хотел спать.

Вернулись наши супруги, и мы стали собираться. Тележку Владимира Ильича Виктор привязал к своей так, что она не касалась колёсиками земли. У каждого получилось только по тележке и никаких сумок в руках, и лишь у Виктора за плечами был рюкзак, в котором, как выразилась Людмила, не совсем тот товар, какой хотелось бы.

Нашего беглеца мы встретили у входа в маленький, но уютный вокзал, когда стало совсем темно, и только свет фонарей освещал асфальт и стены. Он сидел на скамейке, рядом был рюкзак.

-А я устал вас ждать, даже вздремнул немножко. Что там, искали меня?
-Да никто тебя и не думал искать. Кому ты нужен, кроме нас, конечно?
-Что, серьёзно, не искали?..

Мы зашли внутрь и купили билеты. В зале ожидания были люди, устроиться и сесть рядом не получилось. Забрав вещи, мы вышли на перрон, прошли до самого конца и сели на скамейку под фонарём.

-Придётся тебе хомуты домой везти, ничего не поделаешь.
-Нет уж, братцы, домой я их не повезу. – Владимир Ильич вынул хомуты, достал перочинный нож и стал обрезать кожу. – Смотри, какие куски получились, из них при-личные вещи сделать можно. А это я здесь полякам оставлю.

Владимир Ильич встал на скамейку и повесил на фонарь то, что осталось от хомутов.

-Люд! Какое сегодня число?
-Тридцать первое марта, среда, девяносто третий год.
-Слышал, Владимир Ильич! Запиши, когда-нибудь внукам расскажешь! А завтра – день дураков! Причём, всемирный! Отпразднуем?