Шри-Ланка

 
Ноябрь 1997 год
В международном аэропорту Коломбо нас встретил человек в оранжевой одежде буддийского монаха. Он поздоровался на правильном, но с сингальским акцентом русском и сказал, что будет нашим гидом. Этого никто из нас не ожидал. Живой буддийский монах, с которым мы проведём целую неделю! Вот это - впечатление номер один! Дальше я их не буду нумеровать, ты сам догадаешься, где и чем я был удивлён, восторжен, что для меня было совершенно новым, даже открытием, а порой и непонятным.
 
 Он сказал, чтобы мы звали его Саду. Слово Саду, с ударением на последнем слоге, на сингальском означает – монах. По правилу я должен писать это слово с маленькой буквы также, как с маленькой мы пишем само слово монах. Но, думаю, что это будет неуважительно, поскольку обращение, всё-таки, к человеку. Поэтому, с момента знакомства, Саду стало именем.  Произносить, обращаясь, было легко и просто, и даже как-то демократично. А выговаривать настоящее имя можно было только по бумажке, да и то внимательно всматриваясь в буквы и неспешно читая. Его имя состоит из четырёх слов. Возможно, кроме самого имени, фамилии и отчества, есть что-то ещё, зашифрованное четвёртым словом. Не знаю. Позже он рассказал, что учился в Москве, закончил аспирантуру и защитил диссертацию. Он называл тему, но я не запомнил; что-то связанное с вопросами языкознания.
 
 Некоторые из нашей небольшой группы первое время (дальше я расскажу, почему только первое время) обращались к этому сорокавосьмилетнему монаху, как обращаются обычно хамоватые начальники к своим подчинённым, на «ты». Это фамильярно-надменное обращение меня коробило, но что поделаешь, так уж они воспитаны, эти наши попутчики, у которых содержимое кошельков не идёт ни в какое сравнение с зарплатой гида в двести долларов Саду. Он отлично знал, что в русском языке существует вежливая форма обращения на «вы». И меня поражало его спокойствие и невозмутимость на все эти «ты», умный взгляд и необъяснимая азиатская мудрость, вызывающая уважение.

 Автобус двигался по левой стороне улиц – английский стандарт. Было непривычно, да и улицы довольно узкие, но асфальтовое покрытие… Тут мне надо бы глубоко вздохнуть, вспоминая наши российские дороги, которые давно уже и дорогами не называют, а только  направлениями. Бесшумно работал кондиционер при всех наглухо закрытых окнах и ублажал нас приятными воздушными потоками при более чем тридцатиградусной жаре за бортом. Головой приходилось вертеть туда-сюда, чтобы не проморгать то, о чём сообщает наш Саду. Но разве можно всё запомнить? Кругом зелень - деревья и кустарниковые растения с такими огромными листьями, что достаточно всего одного, чтобы укрыться от проливного дождя. И нигде ни одной берёзки, ни одной сосенки!

 Вот мы проезжаем какую-то площадь. На высоком постаменте - памятник. Саду объясняет - памятник президенту. Но, удивительное дело, памятник в натуральную величину. Если, к примеру, был президент при жизни ростом в метр шестьдесят, то и памятник на постаменте почти такого же размера. У нас по-другому. У нас раз в пять больше. Величие личности подчёркиваем? Ох, уж это величие…

 Нас расселяют в отеле и объясняют куда и во сколько приходить на ужин. Предоставленные самим себе, мы спускаемся в лифте с четвёртого этажа и через двери,  противоположные центральным, выходим в огромный внутренний сад. Справа от дорожки, выложенной красивым камнем, бассейн, а слева несколько аккуратных столиков, над которыми конусообразные крыши, сделанные то ли из пальмовых листьев, то ли из каких-то других высушенных растений. Тут уместно будет произнести слово - экзотика. Над столиками красиво оформленные светильники. Всё здесь располагает к неторопливой задушевной беседе.
Огромные пальмы привлекают внимание. Я задираю голову и впервые в жизни вижу, как растут кокосовые орехи. Их так много, что озорная мысль - залезть и сорвать парочку, предварительно сняв штаны, чтобы, не дай бог, порвать или испачкать, прерывается лишь  появлением смуглого юноши, который останавливается, приветствует лёгким поклоном и смотрит на нас с улыбкой.

 Долго не раздумывая, говорю ему по-русски: «Слушай, друг, у вас тут этих кокосовых орехов…» - я показываю рукой вверх – «ну пруд пруди, а у нас в России они не растут почему-то, и я их никогда не пробовал, так сделай милость, сорви парочку». Парень смотрит на меня и продолжает улыбаться. «Чего, по-русски ни бум-бум, не понимаешь? Ко-кос хочу, ко-кос!» - громко говорю я парню, – «Ням-ням!» и показываю рукой сначала на висящие высоко кокосы и изображаю, как я буду есть этот фрукт ложкой.
«Ням-ням» производит впечатление на юношу, он ещё больше улыбается, показывает  пальцем сначала на меня, потом на мою жену и кивает головой, а двумя растопыренными пальцами подтверждает, что всё понял, что надо два кокоса и, повернувшись, быстро удаляется.

 –Как думаешь, принесёт?
–Подождём, торопиться некуда, до ужина ещё…
Наш знакомый появился внезапно - мы и не заметили с какой стороны. В руках он держал  две красивые серебрянные чаши, и в каждой - кокос, со срезанным темечком, из которого торчит пластиковая трубочка. «Вот это сервис!» - достаю пятьдесят рупий, протягиваю, совсем не зная, много это или мало, вопросительно гляжу, жду реакции - может добавить, но парень приняв деньги, делает лёгкий поклон и удаляется.

 Я скажу тебе, что кокос, на мой взгляд, - ничего особенного не представляет и проявлять рвение во что бы ни стало раздобыть, и гордиться перед кем-то, что ты знаком с этими тропическим плодом, не стоит. От нашего самарского яблока удовольствия намного больше. Кокос даже не сладкий, а какой-то… или у меня вкус испорчен? Но один раз попробовать надо! Помнишь, с каким призывом обращалась когда-то наша любимая власть к молодёжи? Вот-вот – твори, выдумывай и пробуй, если не боишься!

 Темнота наступает очень быстро. День почти всегда равен ночи и здесь нет понятия -  зимнее и летнее время как у нас, оправдывая переходы весьма сомнительной экономией электричества. Найти бы человека, который ощущает на своём кошельке эту экономию при постоянных увеличениях тарифов. Вот, опять отвлёкся…  Идём ужинать.

 Насытившись «шведским столом», мы выходим на яркую улицу, где у нашего отеля  припарковано много машин самых разных моделей, но преимущество было за японцами. Нестерпимо захотелось увидеть океан - и от мысли, что вот сейчас, через несколько минут я его увижу, не смотря на кромешную темень там, где кончается освещение, какой-то маленький паучок тщеславия уже зашевелился в моей груди. Океан! Теперь я всем смогу сказать, что стоял на берегу Индийского океана и всматривался в черноту ночи, зная, что где-то далеко-далеко вправо, за морями и горами моя страна – Россия.

 За нами увязался какой-то худосочный тип. Босой, в жёлтых шортах и рубашке, узлом завязанной на животе, он что-то говорил на своём языке. А когда услыхал слово океан, произнесённое почти на английском, обогнал нас и, двигаясь спиной вперёд, стал отчаянно жестикулировать, показывая дорогу. Дальше улица стала совсем тёмной, ни единого фонаря, и лишь половинка луны не давала споткнуться. «Куда это он нас ведёт?» - заволновалась жена, и у меня тоже на мгновенье появились сомнения.  Кто он этот провожатый? На разбойника не похож, а, впрочем, какие они на рожу эти местные ночные грабители? Может быть местный бомж? Но страх и даже  неуверенность исчезли как-то сами собой, когда я ещё раз оценил фигуру добровольца-провожатого. Сравнение было не в его пользу. А, вообще-то,  место, где мы оказались, самое подходящее для ночных грабежей. Здесь и кричать бесполезно. Рокот океанской волны, которая накатывается на берег через равные интервалы времени, заглушает всё.

 Под шумные накаты волн мы стоим и смотрим на лунную дорожку, убегающую по водной ряби к горизонту. Внизу у воды едва заметны ржавые корпуса маленьких бесхозных корабликов, разбросанные там и сям старые автомобильные покрышки и прочий хлам, перечислять который, подбирая названия, нет никакого смысла.. А далеко вправо играет своими огнями океанский порт - Коломбо.

 Половинку луны стали закрывать набегавшие клочья туч, становилось ещё темнее и ласковый ветерок с океана начинал взрослеть, чтобы через час-два превратиться в порывистый и принести на остров грозу и ливень. Так и случилось! Уже подходя к отелю мы заметили вспышки молний где-то ещё очень далеко и быстро ощутили неуютность нашего пребывания на открытом воздухе.
Утром после завтрака мы собираем вещи, выставляем их в коридор и, собравшись у парадного входа, обсуждаем грозу и ночной ливень. А кругом всё так свежо, дышится легко и только солнце, висящее над нами почти вертикально, напоминает, что оно будет преследовать нас целый день, пока не скроется где-нибудь над Африкой и очередной ночной ливень не принесёт желанную прохладу.

 «Какой благодатью наградила природа этот остров» - подумал я, а в голове появилась мысль с оттенком меркантильности. Представил себе местных садоводов и огородников и позавидовал: - «И поливать-то им ничего не надо, ни вёдер, ни шлангов… Только сажай, да собирай, снова сажай и снова собирай! И так круглый год. Во, жизнь!»
 
 –Ваши вещи уже в автобусе, проверьте, не забыли ли что.  Обращается к нам Саду.
 –И куда мы теперь?
 –В Канди! Знакомое название? В России продают чай - «Принцесса Канди», а про город, наверное, и не знают…
         
          *       *       *

 Мне хотелось запомнить всё со всеми мельчайшими подробностями, сравнить с тем, что до этого окружало меня в привычной и порядком надоевшей повседневности. Я даже пытался запомнить собак, беззаботно лежавших на обочинах дорог, надеясь обнаружить в этих созданиях что-то не наше, не российское, но - увы! И морды и хвосты - всё точь-в-точь. И заборчики вдоль дорог, и калиточки, и сами тропинки, ведущие к жилищам простых людей - всё аккуратно и просто, без всякой вычурности. Правда, заборы не из досок или металлических полосок-отходов штамповочного производства, а из бамбука или просто в виде плотно посаженных зелёных кустарников. Здесь, если и встречаются бетонные или кованые из железа заборы, то только вокруг правительственных зданий или офисов каких-нибудь крупных компаний. Нигде не видели мы колючей проволоки, нанизанной поверх заборов и заборчиков.
 
 Не знаю, есть ли на Шри Ланке олигархи, подобные нашим, и есть ли у них загородные дворцы, охраняемые бритоголовыми молодцами с бычьими шеями и пустым взглядом? Увидеть такого не довелось.

 Люди идут по своим делам вдоль дороги, а их обгоняют автомобили, мотоциклы и очень распространённый вид такси - моторикши. Это подобие мопеда на трёх колёсах с маленькой кибиточкой позади водителя, куда при желании залезут и два, и три, а может и больше человек. Почему? Тут всё просто - я не хочу обидеть людей этого замечательного острова, но они несколько ниже ростом и меньше весом, чем упитанные европейцы.

 В руке у Саду микрофон и он рассказывает обо всём, что встречается на нашем пути. По левой стороне чередуются, (не знаю, как назвать), то ли пруды, то ли искусственные озёра и на некоторых посреди воды маленькие храмы. И везде Будды! Иногда мы видим целую россыпь этих искусно разрисованных скульптур в сидячем положении. Их лица всегда в какой-то полуулыбке. Нигде не встречали мы изображения грустного Будды.

 Останавливаемся у красивого озера. Перед деревянным настилом, ведущим в храм на воде, скульптура лежащего на правом боку Будды и подпирающего рукой голову. По этому  настилу идём внутрь буддийского храма, оставляя у входа свою обувь. Так предписывает религия.  Саду объясняет, что это даже не храм, а место просвещения монахов. Перевести на наши понятия, то получится что-то вроде института усовершенствования. В круглом помещении, где по всему периметру установлены сидящие Будды, Саду рассказывает о создании этого центра просвещения, упоминает нескончаемые имена правителей, и перечисляет века, которые отмечены значительными событиями в жизни и становлении государства.
 
 Снова автобус и медленное продвижение по загруженным улицам, где изредка встречается полицейский, одетый в красивую кофейного цвета форму и взмахами рук регулирующий движение. А кругом зелёные деревья, дающие много тени и названия которых нам неизвестны, и которые мы видим впервые. За ними нет-нет, да и появятся современные, этажей в двадцать-двадцать пять здания, или мелькнут рекламные щиты, призывающие покупать, например, лучшую в мире фотоплёнку «Кодак», или ещё что-нибудь.

 –Саду, а в Коломбо есть трамваи, троллейбусы?..
 –Когда я был мальчиком, то и троллейбусы и трамваи были, а сейчас их нет. - Саду немного помолчал, как бы вспоминая своё детство, потом что-то сказал водителю на своём сингальском языке и, когда автобус затормозил, снова через микрофон обратился к нам. - Сейчас перед вами самая большая частная больница, смотрите сколько этажей. И всё это принадлежит одному человеку. Я очень не хочу, чтобы вы туда попали.

 –Что, это очень дорого?
 –И дорого тоже. Но я никому не желаю туда попасть. - Через несколько секунд Саду снова произнёс: - Частная больница. И принадлежит только одному человеку. - Почему он повторил эту фразу?
    
 Мы всё ещё осматриваем достопримечательности Коломбо. Снова буддийский храм, снова жёлто-оранжевые скульптуры Будды, сделанные или из камня, или из твёрдого дерева, отполированные, раскрашенные и покрытые лаком. А внутри храма библиотека. Огромные, толстые книги, написанные на санскрите и тысячу, и две, и две с половиной тысячи лет назад. Какими же трудолюбивыми были эти монахи, что сумели уместить все свои знания и события жизни в этих неподъёмных рукописных творениях. Вот это Пимены!

 У входа в храм привязанный за ногу цепью стоит слон. Он изредка качает своим хоботом и помахивает тонким и непривлекательным хвостом. Стыдливо оглядывая непрошеных посетителей, устремивших свои наглые взгляды на его мужское слоновье достоинство, которое едва не касается земли, он то и дело переступает с ноги на ногу и отворачивается в сторону. Рядом в два обхвата экзотическое дерево. На нижнем толстом суку прикован огромный кожаный мешок. В нём деньги храма. Это своего рода золотой запас на чёрный день. Визуально прикинув я оценил содержимое в полтонны, а сколько там денег и какого они достоинства, это, извините, не моё дело.
 
 На каменном  полу террасы храма, на куске белой материи спокойно лежит грудной ребёнок. Его принесла сюда молодая мама, чтобы совершить обряд напутствия в жизнь подобно христианскому крещению. Ребёнок один, рядом никого, его мать где-то внутри договаривается с монахами. Никакого окунания в воду не будет, а будет простая молитва монаха, благословляющая младенца на долгую и, конечно же, счастливую земную жизнь.

 Проезжаем мимо стадиона. Это, конечно, не Лужники, скорее это стадион небольшого провинциального российского городка.
 –Скажите, Саду, а какая у вас самая популярная спортивная игра?
 –Это крикет. К нам приезжают на соревнования из Англии, Голландии, из Австралии.
 
 Расспрашивать, что это за игра такая, не остаётся времени, надо выходить, смотреть и пробовать плоды и фрукты, выросшие на этой щедрой земле. Разновидностей бананов я насчитал с десяток, от совсем маленьких на один заглот, до полуметровых. И самого разного цвета, от зелёных и жёлтых, до сиреневых и фиолетовых. На плетёной травяной подстилке куча ананасов, рядом кокосы трёх или четырёх видов и плоды хлебного дерева. Эти плоды величиной со средний арбуз. Перед нами вскрывают оболочку, внутри которой другие плоды, похожие на крупные сливы. Из этих жёлтых слив извлекается что-то вроде косточки и выбрасывается, а мякоть отправляется в рот. Жуём, глотаем, но восторга почему-то не испытываем. Проглотив вторую сливу, пробовать больше не хочется. Насытились! Может быть поэтому и называют эти плоды хлебными?

 Снова в путь. Предвижу, что так будет все семь дней; будем выходить, смотреть и слушать, потом не спеша устраиваться в автобусе и … но, кажется, мы покидаем столицу. По сторонам уже нет плотно расположенных строений, люди на обочинах встречаются реже и автобус значительно прибавляет в скорости. Но через несколько минут останавливаемся. Саду решил, что нам будет интересно посмотреть на танцующую кобру. Она калачиком лежит в невысокой плетёной корзине, а её широкая и плоская голова с маленькими глазками и шмыгающим туда-сюда язычком несколько возвышается и привлекает внимание туристов.
 
 Рядом, поджав под себя ноги, сидит молодой мужчина и дует в диковинный, похожий на грушу, инструмент, извлекая из него однообразные, в две-три ноты протяжные звуки. Змея начинает раскачиваться то ли в такт музыки, то ли реагируя на движения рук музыканта и, время от  времени, делает угрожающие выпады. Рядом с корзиной на земле лежат монеты.
      
 От самого Коломбо вдоль дороги не было ни одного значительного по площади  солнечного пустыря, но всё равно везде была жизнь, везде были люди. А сейчас дорогу окаймляют плотные леса. Я на мгновенье представляю, что оказался где-то там, в чаще, далеко от дороги, в этих сырых и тёмных зарослях наедине с ползающими, бегающими, летающими и жаждущими человеческой крови тварями. Нет, не хочу! Здесь в прохладном автобусе и уютнее, и безопаснее…



                *       *       *
 После нескольких часов езды на сверхмалой скорости и остановок наш автобус причаливает к двухэтажному зданию провинциального ресторана. Подошло время обеда и половина группы вместе с Саду отправляется пополнить свои желудки. На другой стороне улицы, за прозрачным забором из металлических прутьев расположена школа. Она представляет собой странное сооружение и, если бы мы не увидели детей за школьными столами, то ни за что бы не догадались, что это учебное заведение. Представь себе огромную крышу, которую подпирают равномерно расположенные по периметру и кое-где в центре столбы, а между столбами высотой чуть больше метра чисто символические перегородки. С улицы через незамысловатую ограду можно легко разглядеть лица учеников. И никаких окон, никаких дверей… Массивные кирпичные ворота, выкрашенные белым, обозначают, что здесь государственное учреждение - школа.

 Так уж совпало, что когда мы разглядывали школу, зазвенел звонок точно таким же звоном как и у нас,  извещавший о конце занятий. «Уж не единственная ли фабрика снабжает все школы мира такими звонками?» - подумал я, и в это время школьники разных возрастов устремились на улицу.

 Это были красивые, улыбающиеся дети. На мальчиках были белые рубашки, с короткими рукавами, расстёгнутыми верхними пуговицами и белые брюки, а на девочках одинаковые белые платья с серыми галстуками, на которых чёрные полоски у всех были наклонены в одну сторону. На ногах у мальчиков - чёрные ботинки, а у девочек - белые туфли на низкой подошве и белые носочки. Без лишней суеты они покидали школьную территорию, оживлённо обсуждая свои детские проблемы. Они улыбались, они были счастливы! Мы смотрели на них не отрывая глаз. Никто не курил, не плевался, не размахивал руками. Некоторые несли свои чёрные сумки в руках или через плечо, у других за плечами были ранцевые портфели.

 В их поведении было что-то основательное, что бывает присуще людям, уверенным в себе и своём будущем. Проходя мимо,  они приближали свои лица к фотоаппарату, безобидно корчили рожицы, но ничего оскорбительного по отношению к нам в их поведении не было. Обычные детские шалости и немного кривлянья, свойственного возрасту. Но почему у некоторых из них были чёрные зонты? При таком зенитном солнце логичнее иметь зонт, если не белый, то хотя бы какой-нибудь светлой раскраски, но чёрный?.. Это не укладывалось в наших европейских головах. И только позже я начал догадываться о значении каждого цвета в жизни и понятиях этого народа. До сих пор ругаю себя, а почему не спросил об этом, да и не только об этом, нашего Саду. Но, как говорят, поезд ушёл!. И, видно, так уж устроены мы, если откладываем что-то на «потом». А это «потом» рассеивается,  как туман, а остаются лишь сожаления о своей беспечности и лености. Неистребим в нашем сознании мираж о бесконечности времени жизни.

 –Саду, а почему все школьники одеты одинаково?
 –У нас решением правительства всем школьникам бесплатно выдают и форму, и обувь, и учебники… – «И это в бывшей колонии, в стране третьего мира» - подумал я, но вслух произнести не решился.
       
 Маленькие магазинчики теснятся вдоль дороги. Покупателей не видно, время перевалило за полдень и некоторые  хозяева-продавцы стоят, опираясь плечом на раскрытую входную дверь, скрестив на груди руки и лениво разглядывая всё, что происходит вокруг. Но у одной из дверей замечаем троих мужчин. Подходим, приветствуем лёгким поклоном и застаём хозяина за необычной работой. Это старый человек, возраст которого давно перевалил за … трудно сказать за сколько. Но он подвижен и взгляд его ещё сохранил  жизненный оптимизм.
Старик стоит у маленького столика и режет ножницами бумагу. Бумага с желтоватым оттенком немного толще и грубее, чем наша газетная. Около столика на земляном полу мешок с табаком. В нарезанные бумажки старик насыпает табак, ловко скручивает в конусообразную цигарку и тонкими белыми нитками перевязывает своё творение. Широкую часть конуса он слегка подгибает, чтобы табак не высыпался, и кладёт цигарки одну к другой, пока не наберётся ровно десять. Так вот десятками у него и покупают. Сигареты и прочие табачные изделия для ланкийцев при сверхмалых доходах очень дороги, а дед продаёт дёшево, у него всегда есть покупатели и его двуручная фабрика работает без перекуров и, наверное, без выходных.

 Я стоял, смотрел и, не удержавшись, спросил показывая пальцем на самокрутки: «Хау мач?». Дед окинул меня оценивающим взглядом и ответил, почему-то, вопросом: «Руссия?». Я кивнул. Дед сгрёб рукой десяток цигарок, аккуратно поместил их в заранее приготовленный бумажный кулёк, растопырил передо мной ладонь, жестом обозначая, что с меня пять рупий. Выходит, чтобы заработать доллар, деду надо накрутить и продать сто десять самокруток. Сколько же он заработает за день?

 Зажав губами одну из цигарок, я стал шарить по карманам в поисках зажигалки, но меня опередили, поднеся огонь чуть ли не к носу. Я кивнул, затянулся и нашёл, что наша махорка лучше. Но, чтобы никого не обидеть, заставил себя сделать улыбку и произнести: «Гуд! Шри Ланка, гуд! Руссия гуд!»
Сейчас мне предстоит передать неприятную для моей страны и задевающую память первого президента России короткую сценку у дверей этого маленького табачного магазинчика. Действующих лиц - пять: дед-продавец, трое местных немолодых мужчин и я.
 
 После моих слов: «Руссия гуд!» изготовитель цигарок зло посмотрел на меня, с каким-то ожесточением плюнул несколько раз под ноги и, замахав руками, быстро заговорил на своём языке. Безо всякого перевода я понял, что Россия - плохо, Ельцин - плохо, а трое невольных участников этой сцены кивали в знак согласия головами. Немного успокоившись дед произнёс две фамилии - Сталин и Булганин. Я понял, что их он очень уважает. Видимо в те времена жилось намного лучше. Это и естественно, ведь пятьдесят лет назад, когда дед был молодым и полным сил, страна получила независимость. И СССР оказывал всяческую помощь в становлении молодого государства, где коммунисты играли не последнюю роль.

 Помощь в большинстве была безвозмездной. Строились заводы, поставлялось оборудование, да мало ли ещё чего. А сейчас в девяностые годы всё это прекратилось, оборудование поизносилось, производство упало, жизнь ухудшилась. И старика с его негодованием можно было понять. Такая вот произошла не запланированная встреча с представителем ланкийского, как у нас говорят, электората…

 Отобедавшие попутчики вернулись в автобус. Минуты через две на подножке появился восторженный Саду.
 –Надо же, на халяву получил сто долларов!
 –Как это?
 –А те двое, что сидели у окна, услыхали, что я по-русски разговариваю и когда вы все ушли, они похлопали меня по плечу и дали сто долларов.
 –Да за что, собственно?
 –За то, что говорю по-русски. Они отбывали срок в тюрьме и несколько лет не слышали русскую речь, а я оказался первым, кто говорит на их языке. Ну, чем не халява!

 –А кроме русского, вы, знаете ещё языки?
 –Да, английский язык и французский. Ещё немного немецкий язык и итальянский, а по-шведски могу только читать. Мне приходится выступать в ООН по линии ЮНЕСКО. Я представляю своё государство на международных форумах по вопросам религии.
 
 Кто-то из наших острословов громко спросил:
 –А по фене ботаете?
Саду громко и весело засмеялся. Мы тоже. Он понял шутку, оценил её уместность и своевременность.
 С этой минуты больше никто не обращался к Саду на «ты». Слова ЮНЕСКО, ООН, международные конференции, да и знание языков, заставили понять многое, и в первую очередь - кто есть кто! И кто достоин настоящего уважения.



                *       *       *
 Несколько позже я неоднократно вспоминал рассказ Саду про двух наших соотечественников, отсидевщих срок в ланкийской тюрьме. Перед глазами были двое крепких неунывающих парней с улыбками на лицах и дружески похлопывающих нашего Саду по плечу. Какой заманчивый сюжет! Тут такого можно накрутить!... И парусное судёнышко с грузом оружия или наркотиков в бушующем океане, естественно, погоня со стрельбой, ранениями. И, как обязательная и длинная история, пронизывающая всё повествование от корки до корки, это любовь прекрасной молодой особы - дочери местного, например, миллионера и русского парня, слегка заблудившегося в жизни, но в конце концов нашедшего правильный путь. Ба-а! От одной этой мысли захватывает дух. И как всё просто и быстренько можно перенести это на бумагу!

 Стоп! Всего этого полно на книжных полках. Дешёвой и пошлой писанины огромный перебор. И слава богу, что интерес к этим эрзацам постепенно угасает.



            *       *       *      
 На свои три письма я получил от тебя только одно. Я понимаю твою загруженность работой и теми новыми заботами, которые так неожиданно свалились на тебя. Мне намного легче и почти каждый день удаётся записывать несколько строчек своих воспоминаний о нашем незабываемом путешествии. Сейчас я решил завести отдельную папку и помещать в неё свои записи по мере их появления. Так что, дорогой мой, я надеюсь к моменту нашей встречи всё закончить и привести в должный порядок.


                По дороге в Канди снова остановка. На этот раз - слоновий питомник. Сюда собирают раненых в джунглях животных или отбившихся от родителей малышей. Питомник находится вблизи шумной, горной речки, очень похожей на наши, что впадают в Байкал с юго-восточной стороны. Когда-нибудь ты увидишь и Байкал, и реки в него впадающие, и многое другое, чем мы можем и даже обязаны гордиться, и чему иностранцы могут только завидовать. У тебя всё ещё впереди!
 
 Слонов десятка четыре или чуть больше. Одни стоят по колено в воде, едва шевеля своими хоботами, другие завалились на бок и из воды видно лишь огромное брюхо, один глаз и кончик хобота. Резвятся только малыши. Они толкают друг друга, а сойдясь лбами, пытаются, как нам показалось, связать свои маленькие хоботы в узел. На них можно долго смотреть и любоваться. Дети везде - дети! И у слонов тоже!
 
 За спиной голос:
 –И как могли люди использовать эти ленивые туши в военных целях?
 –Ещё как могли! Ганнибал за двести лет до новой эры труднейшие переходы совершал через Альпы со слоновьим войском. А какой потом страх наводил на римлян! Они от одного вида такого войска разбегались врассыпную. Правда, слонов он рекрутировал в Африке и темперамент у них, наверное, был другой.

 –А сейчас что, совсем нет боевых слонов?
 –Если и есть, то только для военных парадов. Сейчас чаще их приручают в корыстных целях, а именно там, где использование техники невозможно или просто не выгодно.
 
 По какой-то негласной команде слоны стали выходить на берег. Медленно, с достоинством передвигая свои грузные тела, они скрывались в зелени на другой стороне реки. Малыши выходили на берег последними. Несколько взрослых особей остановились, повернули свои головы в сторону реки и задрав вверх хоботы, трубными звуками извещали о конце водных процедур. Один, самый крупный, возможно и самый умный, застрял у песчаной осыпи и стал посыпать свою спину песком.

 –После купанья-то, он что, того?..
Длинный ряд громкоголосых продавцов сувениров и толпящихся около них туристов -   серьёзное препятствие на пути к нашему автобусу.
 –Не покупайте слоников с опушенными хоботами! - Это голос кого-то из наших.
 –А почему?
 –Опущенный вниз хобот - символ печали! А если хобот задран вверх, то это символ радости!
 –Спасибо! А мы и не знали.

                *       *       *

 Когда появился Гера, где он присоединился к нашей команде, вспомнить не могу. Он  несколько моложе Саду, одет был по-европейски, имел прекрасную шевелюру в отличие от Саду, которому, как монаху, полагалась очень короткая стрижка или полностью обритая голова. И ещё - он носил очки. Приятное, серьёзное лицо и очень скромный взгляд. Позднее мы догадались, что Гера стажируется у Саду именно с русскими туристами. Русский язык становится популярным в азиатских странах и многие стали понимать, что скоро увеличится и поток туристов, и деловых людей, и без знания языка будет не обойтись.
Я могу лишь предположить, почему Саду обратился именно ко мне. Со своей видеокамерой я часто садился на переднее сиденье и давал ему просмотреть отснятый материал, а иногда мы просто разговаривали, и темы были обычные, житейские.

 –Гера хочет изучить и понять русские пословицы и поговорки, но не знает, как к вам обратиться, стеснительный он…
 –Это мы запросто! Гера, идёмте сюда! - Гера сел рядом. - Записывать есть чем? - Гера  достал блокнот и ручку. - Пишите! -  Я стал диктовать: «что с возу упало, то пропало!» - произнёс я первое пришедшее на ум.
 
 Гера старательно выводил русские буквы и, поднимая иногда глаза, как бы спрашивал: - правильно ли записано? - Да вы молодец, Гера, даже запятую правильно поставили! - А что такое «с возу?» - тихо спросил Гера.

 Нас окружили и стали объяснять.
 –Ну, вот есть мужик, понятное слово? Просто человек. У мужика, у человека есть лошадь, а лошадь возит телегу. Телега это на четырёх колёсах… так, давай лучше нарисую, - обратился ещё один добровольный учитель. - Так, это колёса, а это оглобли, палки такие толстые, к ним привязывают лошадь и она - вперёд, би-бип, поехали! А если на телегу положить груз, какой-нибудь, то получится не просто телега, а воз! И что упадёт, то пропадёт.

 Гера недоумённо оглядел своих учителей. Ему было непонятно, ведь если что-то падает с телеги, то можно поднять, почему - пропало?
 –Гера, это чисто русская поговорка, нигде в мире подобного нет, а что касается слова «пропало»…
 –Что упало, то моментально и стырят! - Было произнесено за моей спиной. На лице Геры снова недоумение.
 –Ладно, Гера, с этим мы потом разберёмся, давайте дальше, пишите…


                *       *       *

 Всё! Закончилось наше перемещение из столицы современной в древнюю столицу Канди, которая оставалась символом независимости одного из разрозненных феодальных государств, когда в шестнадцатом веке остров был захвачен португальцами, позднее голландцами, а затем и англичанами. Какое же расстояние мы преодолели? Достаю карту и, за отсутствием циркуля,  ножницами с острыми кончиками измеряю расстояние. Нахожу где-то внизу масштабную линейку  и получаю  около ста километров по прямой. И это за целый день! Но сколько всего нового, сколько впечатлений! А сейчас - бегом под душ и на ужин!

 Вокально-инструментальная группа из четырёх человек какой-то латиноамериканской страны, гастролировавшая по городам острова, была приглашена хозяином отеля и в большом ресторанном зале давала концерт. Мы вошли, когда вовсю звучала музыка, а посетители больше смотрели на артистов, чем в тарелки. Одетые в свою национальную одежду, в сверхшироких разукрашенных шляпах, с гитарами в руках, артисты изящно передвигались, пританцовывая между столиками, успевая играть, петь, делать поклоны дамам и подмигивать, почему-то, мужчинам.

 Мимо нашего столика с тарелкой в руке прошёл Саду. Через секунду он остановился и вернулся к нам.
 –Я давно не видел вот это блюдо. По-настоящему его умеют готовить только здесь, в Канди. Попробуйте, один раз можно!

 Я был заинтригован. И когда все начали хлопать, обошёл стороной столики и артистов, налил половником в две тарелки «этого самого» и вернулся.
 –Давай, попробуй сначала ты, а я посмотрю!
 –Нет уж, милый, ты принёс, тебе и ложку в руку!
 
 –Смотри, Саду ест и ничего. - Саду медленно опускал ложку в жижу, набирал не больше половины и аккуратно подносил ко рту. Резко выдохнув, быстрым движением Саду помещал содержимое ложки в рот и рот мгновенно закрывался. Подбородок слегка приподнимался и, после небольшой паузы и очередного выдыхания, рот открывался вновь, чтобы принять следующую порцию. Была не была! Я поднёс ложку ко рту, но на всякий случай ещё раз понюхал. Не обнаружив ничего страшного, открыл рот, закрыл глаза и … проглотил. Мой рот открылся сам, губы вытянулись трубой, а веки глаз не разлипались, пока не закапали слёзы.

 –Ну, как, экспериментатор доморощенный? Какие будем делать выводы? - Жена отодвинула от себя тарелку, поставила локти на стол, и, подперев голову ладонями, стала есть меня глазами, при этом не забывая очень мило улыбаться. Я почему-то подумал, что сейчас она ещё дальше отодвинет свою тарелку и скажет: «пожалуйста, можешь и мою слопать». Но она просто достала из сумочки платок, протянула его мне, потом повесила сумочку на спинку стула и ласково произнесла: - Мне, кажется, самое время пойти потанцевать. Ты, как?
 –Издеваешься?..
 
             *       *       *

 После такого насыщенного событиями дня уснуть долго не удавалось. Было жарко и даже кондиционер, пыжась изо всех сил, не давал желаемой прохлады. Я дважды выходил под ночное небо, курил, дважды вставал под прохладный душ, но когда ложился, то снова покрывался липким потом, ворочался с боку на бок и пытался найти ту удобную позу, которая выключит или пусть затормозит на время мою мозговую деятельность.

 Помнят ли люди, как они засыпают? Я - нет. А проснулся от звука какого-то упавшего предмета. Жена вышла из ванной с полотенцем на голове. Подойдя к ночному столику выдвинула ящик, потом задвинула обратно, ушла в прихожую, где была верхняя одежда и наши дорожные вещи, и уже оттуда спросила:
–А где моя сумочка?
–Не знаю, а где ты её оставила?

 –Слушай, она осталась в ресторане. Я её на спинку стула… Одевайся, иди! Там у нас всё, и деньги, и билеты, и паспорта… Ну, надо же!
Я быстро натягиваю брюки, сую ноги в пляжные шлёпанцы, накидываю рубашку, и на ходу  стараюсь побыстрее заправить её под ремень. Получается плохо. Дурак, говорю сам себе, сначала одевают рубашку, а уж потом штаны, но мысль переключается на паспорта, билеты и деньги. Ведь там больше тысячи долларов. Ой, что теперь делать?

 Открываю дверь, шаркая шлёпанцами быстро прохожу мимо «рецепшена», и сразу в ресторан. У конторки, где кассовый аппарат, чем-то заняты два официанта и невысокий толстенький, начинающий лысеть, то ли хозяин ресторана, то ли какой-то начальник с амбарной книгой в руках.

 –Мы вчера здесь … блэк бэг. - Я изображаю руками прямоугольник и показываю, что его, этот прямоугольник, носят на плече. Все трое смотрят на меня, улыбаются, потом один из официантов наклоняется и достаёт из ящика стола нашу сумку.  Во рту у меня пересохло. Я судорожно открываю её, вижу, что и паспорта, и деньги, и билеты - всё на месте и делаю глубокий выдох. Уфф! Надо отблагодарить. Отыскиваю в сумке ланкийские деньги и протягиваю официанту. Он выставляет передо мной свои ладони, как бы отталкиваясь, жест которых обозначает - не надо, не надо! В ответ я тоже улыбаюсь, оставляю деньги на столике, несколько раз произношу - «сэнк ю!» и удаляюсь.

 Возвращаясь с сумочкой в номер вспоминаю Геру и наше первое занятие. Как же ему трудно будет понять наши пословицы и поговорки, и как это замечательно, что в их языке такого нет!

                *       *       *

 Про Королевский Ботанический Сад, что в шести километрах от Канди, можно прочитать в любом путеводителе. Я напомню лишь, что сад разбит на несколько зон: коллекция комнатных и экзотических растений, коллекция архидей, пальмовая роща и аллея, аллея мемориальных деревьев. О двух таких, известных далеко за пределами Шри Ланки, я и расскажу сейчас.

 Первое, к которому обязательно приводят всех туристов из России, это «железное дерево», так звучит перевод с таблички, укреплённой у самых корней. Его посадил последний русский царь - Николай Второй в 1891 году, когда возвращался на корабле после визита в Японию с ещё не зажившей раной от удара самурайского меча.

 Туристы по очереди или маленькими группами приседают на корни этого огромного, чуть ли не в два обхвата дерева и просят, чтобы табличка с именем  русского царя непременно попала в кадр. Каждый хочет запечатлеть, как бы свою причастность к истории. – «Вот видите - и я там был, и руками трогал то дерево, которое сам царь посадил, и оно растёт вот уже сто шесть лет, и ещё будет расти…»

 А вот другое дерево. На табличке латинскими буквами надпись «YELLOW  SARACA», как это будет по-русски, я пока не знаю. Посадил его наш соотечественник - майор Юрий Гагарин в декабре  1964 года, во время посещения Шри Ланки. Маленькое деревце хорошо прижилось и быстро стало расти, но в год, когда погиб первый человек, вырвавшийся в космос, деревце расти перестало.
 
 Я никогда не верил в мистику, колдовство, в чудеса, считал, что всё можно объяснить, если не сейчас, то позже, когда появится необходимый для исследования инструментарий. Но дерево, посаженное Гагариным, за тридцать лет практически не увеличилось ни в диаметре, ни в высоту. Оно стоит зелёное, без всяких признаков увядания и болезней, оставаясь таким, как в год гибели человека, его посадившего. Так нам объяснил Саду.

                *       *       *

 Сегодня я просматривал фотографии, отснятые за время нашего короткого путешествия и пытался отыскать в памяти то, о чем не успел или забыл рассказать и что достойно упоминания. Мне очень захотелось найти фотографию, где я держу в руке настоящее боевое копьё, которому не менее полутысячи лет. Такими копьями и ещё каким-то другим оружием отражали сингалы натиски северных соседей, а позднее и португальских завоевателей. Я отыскал эту фотографию.

 Всё началось с разговора в автобусе.
 –Саду, мы знаем, что в программе не запланированы встречи с простыми людьми, знакомство с их бытом, посещение жилищ и просто общение. Нам, конечно, будет, что рассказать о вашей стране. Здесь всё интересно: и природа, и храмы, и парки, и слоны, и замечательные отели, где мы останавливались, и развалины древних городов, но…

 –Я понимаю, и мы с Герой договорились, что чуть позже обязательно посетим дом его родителей. Вы всё увидите, обо всём расспросите…
–Скажите, Саду, а на чьи деньги вы учились в Советском Союзе?
–На деньги коммунистов.
–Но, как я понимаю, сейчас вы им не очень-то симпатизируете.
–Да. Время меняет многое. Коммунистические идеи внешне очень привлекательны, но в итоге почти все страны, избравшие этот путь развития, отказались от него. И ваша страна тоже. Это тупиковый путь. А я, как и все, имею право на переоценку ценностей…

 –Саду, а как же вы в такой одежде по Москве… зимой?..
 –А мне в мастерской при церковном управлении сшили всё необходимое с соблюдением буддийских традиций. И пальто, и обувь, и шапку… И признаюсь, мне очень понравилась русская зима.

 Автобус останавливается, мы выходим и попадаем в небольшой чисто убранный дворик. Саду и Гера просят нас немного подождать, скрываются внутри жилища и через минуту приглашают войти. На пороге отец Геры, худой, с высохшими кистями рук и какими-то чёрными кругами вокруг глаз. Каждому из нас он пожимает руки, пропускает внутрь, где шестидесятилетняя Герина мама, португалка по происхождению и внешне очень приятная женщина, начинает показывать убранство своего жилища. Мы замечаем, что и отец и мать передвигаются по дому босыми, спрашиваем Саду, не снять ли нам обувь? – Нет, нет, не надо!

 В углу одной из комнат я замечаю два красивых копья с бронзовыми наконечниками. Древко каждого из них изготовлено их очень крепкой породы дерева, отполировано и разрисовано какими-то знаками на общей красной основе. Спрашиваю Саду, а настоящие ли они, или это просто декорация?
–Это самые настоящие боевые копья. Они переходят из поколения в поколение. Им не менее пятисот лет и за ними ухаживают, как за дорогими реликвиями, регулярно чистят до блеска наконечники, подправляют рисунок на древке. А детям рассказывают о далёких предках, которые брали их в руки, чтобы защитить себя и свою независимость. Видите, нигде на стенах не висит огнестрельное оружие, как это делают в России. У своих знакомых в Москве я видел висящие на настенных коврах ружья, кинжалы и сабли. А у нас хранят только такие вот копья, оружие далёких предков.

 –Вы говорили, что сингалы мирные люди и проливать чужую, и вообще, кровь для них страшный грех?
 –Да, это так!
 –И что, сингал даже курице голову не отрубит?
 –Нет!
 –А как же?..
 –Для этого есть мусульманин…

 –А почему здесь хранятся только два копья?
 –По числу боеспособных мужчин, так принято.
 Задавать вопрос, а кого считают боеспособными мужчинами, я счёл неуместным. Тебе ответили и - будь доволен, научись домысливать сам.
Замечаем на стене цветную фотографию в траурной рамке. На ней красивый молодой человек в форме морского офицера. Саду переводит слова Гериного отца. На фотографии старший сын, он был помощником капитана большого транспортного корабля и два года назад погиб вместе с экипажем и кораблём во время сильнейшего шторма у берегов Мадагаскара. И теперь у них только один сын - Гера.

 Отец опустил голову, Герина мама вышла в другую комнату.
Мы все молчим. Что можно сказать в такой момент? И после небольшой паузы, выражающей соболезнование родителям, я обращаюсь к Саду спросить разрешения потрогать копьё и, если можно, сфотографироваться. Мне кивают в знак согласия. Я аккуратно беру тяжёлое копьё в правую руку, а левой обнимаю за плечо отца Геры.

 В автобусе я сел у окна и, рассматривая улицу, строения, людей, как-то подсознательно размышлял о последних словах Саду - «По числу боеспособных мужчин…» Кто у них в семье может считаться таковым? Только отец и Гера. Я представил, как отец Геры держит в руках тяжёлое копьё, как трясутся его старые, высохшие руки и какое выражение примет его лицо, каким будет взгляд…   Выходит, что пока был жив старший сын, в углу той комнаты стояло три копья? И если так, то где оно сейчас, это третье?  Мысли, мысли…
Поперёк проезжей части следующей улицы, от столба до столба и наискось, развешаны гирлянды из коротких белых ленточек. Их так много, что не обратить внимание просто невозможно.
 –Саду, что это?
 –Здесь умерла одна бабушка. А белые гирлянды - выражение скорби.

              *       *       *

 Из туристического проспекта: «В 5 веке король Касапа построил великолепный город с садами, фонтанами и бассейнами у подножия скалы Сигирия. На вершине 370 метровой скалы был возведён дворец-цитадель. Цитадель начинается с «платформы льва», от которого остались только лапы. Ступеньки ведут на террасу размером 1,5 га, где находился дворец, террасы с садами и бассейнами. До сих пор сохранился гигантский королевский трон».

 И вот мы у этих самых лап льва. Туристы из разных стран слушают своих гидов, фотографируются группами и в одиночку, пытаясь занять при этом наиболее выгодную позицию у наскальных скульптур и рисунков. Они уже предвкушают радость восхождения на самый верх, где полторы тысячи лет назад вынужденно обитал король Касапа со своими домочадцами, приближёнными и немногочисленным войском.

 Что не поделил этот Касапа со своим братом? Богатство, власть или ещё что, сведения на этот счёт скудны. Но ясно одно, что тесно им стало на этой земле, если пришлось обосновываться на самой верхотуре.

 Каменные ступени по мере подъёма становятся уже. А дальше и вовсе заканчиваются, переходя на одной из площадок, где ещё можно было вырубить ступени в камне, в ступени железные. Стоя внизу у подножия скалы, я задирал голову и видел, как по этой железной лестнице вверх и вниз перемещались непрерывной цепью маленькие фигурки людей. На чём же держится эта лестница, думал я глядя на уходящую ввысь по отвесной скале ломаную линию из металла и множества людей на этом творении человеческих рук, конца которому не было видно.

 И вот передо мной начало этой знаменитой лестницы. Толстые железные штыри забиты глубоко в скальный камень, а к ним прикованы  лестничные пролёты. Как же их забивали в отвесную стену скалы, надёжно ли к ним прикреплена сама лестница? Вопросы эти не дают покоя, а мы поднимаемся всё выше и выше. Стараюсь не смотреть вниз, но спины и зады, идущих впереди надоедают, я невольно оборачиваюсь в надежде найти моральную поддержку моей неуверенности хотя бы во взгляде у идущих за нами.

 И взгляд соскальзывает на землю. Она уже осталась где-то далеко и в эти минуты становится понятно, что никакой ты не царь природы, что ты беззащитен, в этом истинном значении слова, перед притягательной силой земли, потому что твои коленки начинают дрожать, а ноги перестают повиноваться.
 
 А за перилами железной лестницы и в просветах между ступеньками нет ничего, за что можно было бы ухватиться, опереться… У тебя нет даже дырявенького парашютика на случай, если… А внизу одна лишь едва различимая серо-зелёная поверхность подножия скалы. На какой же я высоте? И сколько ещё надо пройти этих  ступенек, чтобы увидеть сохранившийся трон Касапы?
 
 А люди всё идут и идут. Одни с остановками вверх, другие вниз, держась за перила или скользя ладонями по базальту стены и аккуратно ставя ноги на очередную ступеньку, приближающую к земле, на которой так хорошо, так спокойно, так надёжно…
      
 Зачем мне этот трон Касапы и его королевская усадьба в полтора гектара в самом поднебесье? Тоже мне, нашёл место где обосноваться, самоубийца несчастный! Нет, с меня хватит, я и так на высоте тридцатого этажа. Да и небо закрылось облаками, и на горизонте какие-то чёрные тучи.
 –Останься здесь, тебе не стоит туда подниматься. - Спасительные слова жены были, как нельзя, вовремя!

 –Да, ты знаешь, мне как-то не очень… ; Выдавил я в своё оправдание.
 –Давай камеру и жди здесь!
Кроме меня на площадке были ещё люди, так же сдавшиеся  перед крутизной этой железной лестницы и теперь грустно, подавляя собственное смущение, всматривались в горизонт и старались не встречаться взглядами с теми, кто шёл вверх к своей цели. А группа вместе с Саду поднималась всё выше и выше.
Я сажусь на ступеньку и тоже смотрю туда, где зелёный массив лесов, а может быть и самых настоящих джунглей сливается с чёрно-синими тучами, которые с заметной быстротой меняют свои очертания.
 
 Присматриваюсь к этим лениво клубящимся, наползающим одна на другую и замечаю, что почти внезапно, по воле какого-то волшебника, эти нагромождения небесной влаги начинают образовывать интересные и очень правдоподобные изображения. Это и неизвестные  животные, и непонятные строения с куполами, и даже портреты людей… И мне кажется, что все эти быстротечные, нерукотворные картины появляются только для того, чтобы доказать свою сопричастность с нами, живыми людьми, и подтвердить, что она ; природа тоже живой и мыслящий организм.

 Странные, пузатые животные с глазами и ушами на какие-то считанные секунды появляются из этих нагромождений, потом расплавляются и возникает бородатый старик, он тоже плавится и следом за ним вырисовывается силуэт юной красавицы.

 Внезапно, подобно электрическому разряду в голове промелькнул эпизод вчерашнего дня. И я больше не смотрю на тучи, а встречаю взглядом всё идущих и идущих навстречу людей, не различая ни лиц, ни выражения… Мне стыдно. Мне очень стало стыдно за вчерашний день, когда мы посещали сад специй вблизи города Матале.

 Босая, в длинном, из дешёвой материи платьице без рукавов, она стояла на обочине, где разворачиваются экскурсионные автобусы после высадки пассажиров, и держала в руках кулёчки с орешками. Она не подходила к людям, а просто ждала и надеялась, что её заметят. Я подошёл, посмотрел на орешки и спросил цену. Она ответила, глядя на меня большими чёрными глазами и протянула мне руку с кулёчком. Машинально, забыв, что передо мной не просто живой человек, а ещё и девочка, которой всего-то лет двенадцать, не больше,  я покачал головой, обозначая тем самым, что для меня это дорого. Какой же я идиот, если думал в эти минуты о копейках.

 А может быть и не думал. Жара, прилипающий к шее воротничок рубашки и огромное желание выпить чего-нибудь холодного, что повлияло? Почему я не понимал тогда или не хотел понять, что эта девочка с такими выразительными глазами и скромным взглядом стояла здесь под палящим солнцем не развлечения ради, что какие-то обстоятельства, мне неизвестные, заставили её прийти сюда с этими кулёчками орехов? И она опустила вниз глаза, и стала задумчиво шевелить ногой песок.
 
 –Да, я действительно вёл себя, как идиот. Надо было купить у неё все эти орешки и угостить своих попутчиков, ; подумал я, когда из отъезжающего автобуса снова увидел эту девочку в окружении японских туристов. – Ведь я обидел её. Обидел своим надменным, пренебрежительным покачиванием головы сытого, самодовольного человека.

 –А вот и мы! - Впереди группы спускался Саду.
 –Саду, и часто вам приходится совершать такие восхождения?
 –А я сопровождаю только русских, с ними интересно и слабаков почти не бывает. - Саду улыбнулся, это был камешек в мой огород. – А так, раз десять-пятнадцать в году. Ещё и от маршрута зависит, а его планируют в нашем представительстве, в Москве.
 –Ну и как там Касапа? - Спрашиваю жену.
  –Замечательно! У него трон шире нашего дивана. Я всё сняла, потом увидишь.
  –А на троне-то посидела, почувствовала себя королевой?
  –А как же!

             *       *       *
               
 Похоже я отступил от хронологии. Ну и что? Это же не отчёт о командировке, а обыкновенные воспоминания о днях проведённых в далёкой стране. Со временем потеряются из памяти некоторые детали встреч, разговоров и наблюдений, но навсегда останутся добрые чувства к этой прекрасной земле и её людям. И мне уже сейчас хочется снова, хоть пару дней провести там. Поэтому я и спешу перенести на бумагу «блэк ин вайт», как говорит внучка, всё, что ещё сохраняет моя память.

 Я никогда не видел подготовку земли для посадки риса. Лишь иногда в теленовостях мелькали конусообразные шляпы-вьетнамки, да согнутые спины людей, стоящих по колено в воде и сажающих руками в жидкую грязь пучки зелёной рассады. И всё! И вдруг мы видим то, что веками практически не менялось, происходило и происходит сегодня в век атома, космоса, высоких технологий…

 Две животины с большими изогнутыми в стороны рогами, (наверное, волы)  упираются и от напряжения вытягивают свои шеи вперёд и в сторону. Едва не касаясь земляной жижи симпатичными мордами, они тащат обыкновенную первобытную соху, сделанную из железа,  за которой, с трудом вытаскивая  по колено увязшие в этой жирной грязи ноги, командиром следует молодой мужчина. Маленькие узкие поля, как нарезанные лоскуты, разделены между собой невысоким земляными валами. Одно поле залито водой, на другом подсыхающая земляная корочка. И все эти поля умещаются в долине, шириной не больше полкилометра, между невысокими горами. Здесь свои аграрные правила, своя технология.

 И как обязательный атрибут поля - невысокий, белоснежный буддийский храм-пагода в окружении пальм и обнесённый таким же белоснежным забором из камня.
 –Как по-вашему, можно здесь использовать технику? - Спросил Саду.
 –Только танки!
 –На деньги за один танк можно всю страну кормить рисом целый год! Да и утонет здесь ваше железо…
 –М-да! Весьма и однако!..  - Произнёс я, не зная за чем, это глупое словосочетание. 

                *       *       *   

 О чём я ещё не рассказал? Достаю альбом и рассматриваю цветные фотографии. Вот фабрика батиков. Красивая молодая женщина наносит расплавленным воском задуманное на небольшой кусок материи. В красителе эта часть не окрасится. Потом другая операция, снова воск, и так до тех пор, пока не получится законченный рисунок, который по праву можно назвать произведением искусства. Батики разные - и по теме, и по краскам, и по размерам, но больше, чем квадратный метр нам не встречались. Их охотно покупают, чтобы потом, где-нибудь в Копенгагене или в Осаке украсить своё жилище, любоваться и рассказывать о далёкой, маленькой и прекрасной стране в Индийском океане.

 Я держу в руках фотографии древних разрушенных городов. Это и кирпичные стены, закопчённые огнём и временем с выгоревшими межэтажными деревянными перекрытиями, где была одна из самых больших библиотек, уничтоженная северными завоевателями. Почему библиотеки, да и просто книги, в которых за многие века собраны все самые ценные и необходимые будущим поколениям сведения и опыт, вызывали такое неприятие завоевателей? Почему отвергалась даже мысль - воспользоваться знаниями и мудростью другого народа? И почему всё это спешно предавали огню? Боялись? Страшились? А вот больница, от которой остались лишь фундамент, да каменная ванна, вырезанная в монолите точно по очертаниям человека. И этот другой невысокий пирамидальный фундамент, сохранившийся от здания древнего парламента, защитные рвы, наполненные водой, каменные столбы…

 Уже к концу третьего дня наши головы не воспринимали всё то обилие информации, которое добросовестно выплёскивал на нас Саду. А что будет дальше?.. А дальше - Дамбулла.
 Дамбулла - это тоже один из древнейших городов, расположенный, если посмотреть карту, в самом центре острова, в семидесяти двух километрах от Канди строго на север. И сюда в обязательном порядке привозят всех туристов, потому что и знаменитая скала Сигирия и Пещерный Храм, где находится самая большая коллекция статуй Будды, являются национальной гордостью пятнадцати миллионов человек.

 Чтобы попасть в Храм, надо долго подниматься по древним каменным ступеням. Кое-где, прижавшись к перилам, тоже высеченным из камня, сидят нищие. Они не протягивают руки, не совершают фальшивых, под крест взмахов, а просто ждут и, если им подают, молча совершают благодарственный поклон. Мы поскребли по своим сусекам и не нашли мелких денег. Тогда я достаю большой рубль с головой Ленина, вышедший в России из обращения и взятый на случай сувенирного подарка, и кладу к ногам старика. Мы поднимаемся выше, я оглядываюсь, а нищий старик поднял рубль и стал его разглядывать. Он держал диковинную монету очень близко к лицу и изучал её правым глазом, непрерывно шевеля седой головой.

 Появились обезьяны. Ох уж эти милые (до поры, до времени) создания, которыми мы с упоением любуемся, наблюдая их в зоопарке или в телевизионной передаче. Жёлто-рыжие, размером от кошки до собаки средних размеров, эти длиннохвостые, не боящиеся людей и очень наглые после первого знакомства, после первой подачки орешков или ещё чего-либо съестного, начинают вести себя просто вызывающе. С рваными ушами и исцарапанными мордами молодые мамаши, с большеглазыми малышами, крепко вцепившимися в шерсть на животе своей родительницы - это обычная, нормальная картина. Эти вызывают что-то вроде сострадания. Для них не жалко бросить конфетку или отдать орешки, но всё съестное сразу становятся причиной раздора и даже драки.
 
 Самцы несколько крупнее. Они сидят на возвышениях и зорко наблюдают. При малейшей возможности вырвать что-либо из лап самок или малышей, они стремительно бросаются и отбирают, оскаливая при этом свои челюсти с острыми и длинными клыками, а иногда сопровождая всё это угрожающими гортанными звуками. Всё это быстро надоедает. Ох, уж эти братья наши меньшие! Ну и братья!.. И кто это ляпнул?

 В продолговатой пещере, потолок которой медленно сходится с полом где-то далеко и всё пространство напоминает чуть приоткрытую огромную книгу, где верхние страницы под углом к нижним, сидит полуобнажённый монах. Перед ним стопка исписанных листов. Раскачиваясь в  непрерывном ритме, монах негромким голосом быстро, как скороговорки, читает молитвы. Чуть правее под искусственным освещением огромная статуя лежащего Будды. Саду объясняет про положение больших пальцев ног у статуи. Кажется он говорил, что, если большие пальцы ног вместе, то Будда живой, если один палец дальше другого, то Будда умер. Или наоборот…

 Потом вторая пещера, за ней третья, всюду монахи и статуи, статуи, живопись…
–Здесь самая большая площадь, покрытая живописью, древнего священного места в мире. Живопись занимает около двух тысяч квадратных метров и рассказывает о жизни и перерождениях Будды, а также о некоторых исторических эпизодах Шри Ланки. - Говорит Саду.
 
 Выходим на террасу. Какой прекрасный вид! С высоты храмового комплекса под ярким солнцем до самого горизонта огромные пространства с холмами, горами и низинами, и всё это выкрашено с различными оттенками вечной зеленью.
 –Ещё две пещеры и всё!
 –Точно всё?
 –Точно!

                *       *       *

 Мелькают за стеклом небольшие поселения, мостики через быстрые, но маловодные речушки, встречные машины и люди, толкающие впереди себя тележки с поклажей. Среди густых  зарослей и возвышающихся над ними верхушками пальмовых деревьев вдруг обнаруживается высокий забор из металлической сетки, за которым видна огромная, зачехлённая пушка. Промелькнули железные ворота и два солдата с нашими русскими автоматами. В северной части острова хозяйничают сепаратисты, которые называют себя - «Тигры освобождения Тамил Илама».
 
 Звериное название… Их подлые вылазки постоянно сопровождаются взрывами храмов, диверсиями на дорогах, политическими убийствами и прочими преступлениями. От рук одной из таких «тигриц» погиб Раджив Ганди, преемник и продолжатель дела своей матери Индиры Ганди. Для этого подлого преступления была использована бомба, спрятанная под одеждой женщины.
И эти небольшие военные базы - серьёзное препятствие бесчинствам, творимым «тиграми освобождения…» По-другому пока не получается.

 С левой стороны, после нескольких строений, пустые прямоугольники земли. Их границы обозначены аккуратно выложенными камнями, издали похожими на замызганные солдатские шапки. Площадь каждого участка сорок-пятьдесят соток.
 –Саду, а что это за пустующие прямоугольники?
 –Это участки земли на продажу.
 –А сколько же стоит такой участок? - Вопрос, который нельзя было не задать.
 –Примерно от пятисот до тысячи долларов.

 –Эх, купить бы, да собирать урожай помидоров, например, или ананасов по три раза в год. Озолотится можно!
 –Купите, пожалуйста! Это может любой, и русский тоже. Правительственные гарантии соблюдаются строго.
 –А сколько времени займёт оформление и вся эта процедура с покупкой? - Поинтересовались мы.

 Саду немного задумался и сказал:
 –Если сейчас созвониться со стряпчим и минут через двадцать к нему подъехать, то всё сразу можно и сделать.
 –Как всё сразу? - Естественный вопрос россиянина, давно переставшего верить в чудеса.

 –Через полчаса все бумаги будут оформлены и переданы вам, если вы, конечно, уплатите деньги или выпишите чек.
 –А сколько надо заплатить стряпчему?
 –Немного, один-два процента…
 -М-да! - Мы чешем затылки, а автобус уносит нас всё дальше по отличному асфальту угнетённой в прошлом колонии Запада.
 
 Пальмы исчезают как-то незаметно и вот наш автобус  уже среди равнины, среди небольших полей, за которыми обозначился берег и отражающая солнечные блики, уходящая к горизонту, завораживающая поверхность океана. Дорога проходит метрах в ста от воды и мы видим, как полуобнажённые бронзовые мужчины двуми группами человек по двадцать вытаскивают на берег огромный невод, конец которго где-то ещё очень-очень далеко в океане.
 –Им бы лебёдку поставить с мотором, всё легче было б!
 –Или тракторишко. Какую-нибудь «Беларусь» списанную…

              *       *       *

 Снова за стеклами высокие дома, броские рекламные щиты, суетливая проезжая часть дорог со спешащими по своим делам пешеходами и непрерывными звуками клаксонов моторикш.

 Самая весёлая и говорливая из нашей группы женщина поочерёдно обходит нас, сидящих в креслах, и шёпотом предлагает собрать небольшую сумму, чтобы отблагодарить Саду. Все согласны и на первой же остановке под наше дружное хлопанье ладошами, она вручает Саду конверт. Саду благодарит и, прижимая обе руки к груди, после поклона сообщает, что деньги будут переданы одному из сорока пяти храмов, над которыми он шефствует уже несколько лет.
Нас везут в отели на побережье. Количество звёзд отеля заранее определено суммой,  внесённой при оформлении путёвки в московском представительстве турфирмы.
 
 И сейчас, после размещения по своим отелям, мы будем предоставлены только самим себе и проведём последний день наедине с океаном и солнцем.
Изредка дорожная лента вплотную приближается к железнодорожным путям, по которым из столицы, после рабочего дня, в переполненном поезде возвращаются люди к своим родным очагам. Глядя на облепленные человеческими телами вагоны становится как-то не по себе и даже страшно. А поезд мчит и мчит, и автобус то догоняет его, то отстаёт. Но вот вагоны застряли на своей остановке, а мы переезжаем через рельсы и вскоре оказываемся у ворот отеля Танжерин.
 
 Саду провожает сначала одних, потом других до указанного в путёвке отеля и, когда мы получаем ключи от своего номера, прощается, глядит на часы и добавляет, что через сорок четыре часа на этом же автобусе он заедет за нами и проводит в аэропорт.

 Едва мы с женой начали распаковавать свои сумки в прекрасном номере, правда, без сейфа для драгоценностей и телевизора, как в дверь постучали.
Это был наш Саду. Обращаясь к жене по имени и отчеству, он протягивает соломенную шляпу, забытую в автобусе и потерять которую было бы совершенно не жалко. Но…

 –Спасибо вам, Саду, но право, не стоило беспокоиться, ведь вы с полдороги вернулись.
 –Это моя работа, а женщина и шляпа… Она вам очень идёт!
 –Спасибо!
Провожаем Саду, пожимаем руки ему и Гере, вышедшему из автобуса, говорим какие-то благодарственные слова и машем во след. Потом возвращаемся, разбираем вещи и выходим знакомиться с побережьем.

 Маленький город или посёлок, где мы оказались, жил своей вечерней будничной жизнью. С рынка, который начинает работать после полудня, люди несут продукты, овощи и прочую снедь, чтобы приготовить ужин и накормить семьи. Что же там можно купить? Любопытство заставляет идти навстречу людскому потоку и вскоре мы оказываемся на импровизированном рынке.
 
 Это несколько шире, чем обычная улица, по сторонам которой на тележках или прямо на земле, на сплетённых из какой-то травы подстилках, продавцы раскладывают всё, что может быть куплено. Кокосы, ананасы, мандарины, это нам знакомо. А дальше какая-то зелень, особый вид лука, который в России не встретишь, и ещё что-то зелёное, красное, рыжее и, очевидно, съедобное, но нам неизвестное. А вот мясо здесь не продают. Похоже, что его и не едят вовсе. Зато рыбы - сколько угодно и какой угодно! Проходим по рядам, смотрим, спрашивать… а зачем, нас и так скоро накормят.

 –А не купить ли нам чего-нибудь такого, для души? - спрашиваю я жену.
 –Но здесь ни магазинов, ни киосков…
Рядом с тележкой стоит женщина. Вытаскивая из памяти осколки знаний английского языка, я, напрягаясь, произношу: «вер из…» и делаю щелчок по горлу. Этот международный жест заставил женщину улыбнуться и ответить:
–Арака?

 Я закивал головой. Вот те на! И здесь, как у некоторых средне-волжских народов, алкоголь называется «арака». А на Алтае - арачко. Да, вопрос достойный исследования! Женщина взяла мою левую руку, ткнула пальцем в часы и жестами объяснила, чтобы мы подождали десять минут. Десять так десять, стоим ждём.

 –А что она нам принесёт? Ананасовку или кокосовку?
Проходит пятнадцать минут, потом двадцать.
 –Всё, хватит! Пойдём, а то скоро темно…

 Перила веранды второго этажа касаются высоких мандариновых деревьев, усыпаных оранжевыми плодами. Вблизи перил их мало, но до одного можно дотянуться, если хорошенько перегнуться и вытянуть руку. Мне и не надо этого мандарина, но я оглядываюсь - нет ли кого, кто может стать нежелательным свидетелем. Ставлю ногу на первый выступ и вдруг, откуда ни возьмись, летучая мышь, размером с голубя, вцепилась в мой мандарин, повисла на нём вниз головой и стала нагло его пожирать. Ну и ну!

                *       *       *

 Утром на удобных деревянных лежаках, глядя в чистое небо сквозь верхушки пальм, начинаем подводить итог нашему путешествию. И все высказывания начинаются словами: «а помнишь как…», « заметила, что…», или «интересно, а почему у них…». Продолжается это, пока солнце не раскалит наши тела до состояния, при котором, пусть и временно, но лучшей среды обитания, чем океанская  вода, не придумать.

 Кромка воды совсем рядом. Стоит выйти за примитивный плетёный заборчик, ограждающий территорию, на которой местным жителям появляться не велено, за чем и следит из своей незаметной будочки в кустарниковых зарослях полицейский, пройти ещё шагов двадцать по раскалённому песку и твои ноги уже касаются набегающей, пенистой волны океана. Ветра нет, океан спокоен, но двухметровые волны, возникающие где-то у самого берега, через каждые пять-шесть секунд с шумом обрушивают свою мощь на берег. Устоять перед такой волной невозможно.

 Я плыву ей навстречу и она накрывает меня, потом кувыркает в воде неоднократно и вместе с отступающими, мутными массами пытается увлечь вглубь. После двух-трёх таких поединков чувствуешь себя побеждённым, шатаясь выходишь на берег и отдаёшь своё обессилевшее тело раскалённому песку. Но и на песке долго лежать не получается. Смываешь в очередной волне с себя песок и бегом к затенённому лежаку.

 –Смотри, вон какие-то рыбаки с удочками!
И я снова на берегу. Разве можно пропустить такое волшебное действо, как рыбалка, да ещё на берегу Индийского океана? Сажусь так, чтобы ноги были в воде и чтобы был виден этот знакомый, но неожиданный для меня процесс под палящим солнцем вблизи от экватора. Расскажу потом, что удочкой с берега здесь ловят рыбу и очень успешно, так ведь не поверят. Ей-богу, не поверят! Скорее за фотоаппаратом!

 Удочки у местных парней самые обыкновенные, бамбуковые, метра по четыре или чуть больше. Такой же длины леска с крючком и грузилом, и никаких поплавков. Пальцами правой ноги рыболовы здесь же у водной кромки извлекают из мокрого песка каких-то белых козявок, величиной с жёлудь, руками аккуратно насаживают на крючок и забрасывают в бурлящую волну. Как они чувствуют поклёвку, для меня осталось загадкой. Но после четвёртого-пятого заброса из воды вылетает висящая на крючке рыбина, очень похожая на нашего судака. Она почти такой же формы и раскраски, и весом граммов триста-четыреста. Рыба прячется в рубашку, завязанную на животе узлом, правая нога рыболова опять ковыряет песок, опять козявка, снова заброс, потом другой и, наконец, добыча на крючке.

 Почему бы им не воспользоваться спиннингом? И забросить можно намного дальше, да и рыба там должна быть крупнее. Не знаю, но, скорее всего, эта европейская забава, производимая в основном в Японии, им не по карману.
По пляжу проходят цыганки, они останавливаются у плетёного заборчика и, держа на вытянутых руках пёстрые шёлковые шали и ещё какие-то кружевные изделия, предлагают купить. Покупателей нет и они уходят дальше, где другой пляж у другого отеля, не теряя надежды, что им удастся хоть что-то продать.

 Следом появляется кудрявый, черноволосый юноша с большой сумкой, из которой достаёт блоки сигарет и, как в танце, начинает крутить ими над головой. Всё понятно. Я подхожу к нему и молчу. Он протягивает один блок, я молчу, он второй, а от меня ни звука. Юноша наклоняется и, написав пальцем на песке цифры, внимательно смотрит мне в глаза. Больше молчать становится неприличным, я чешу затылок и глубоко вздыхаю. Как уж он расценил мой вздох, не знаю, но мгновенно замазал ногой цифры, наклонился и написал новые. Я кивнул и пошёл к лежаку, где была одежда и деньги.

 Очень далеко, на самом горизонте плывёт корабль. Понятно лишь одно - выкрашен корабль в белый цвет, и плывёт он вправо, в Индию.
Жена в своей соломенной шляпе решает испытать энергию океанской волны. Ну, что ж! Вольному  воля! В шляпе, так в шляпе! И после первого объятия неукротимой, пенистой лавиной, мы долго ждём когда же наконец всплывёт из мутной пучины российская солома.
 
 –Оставь её на песочке, пока совсем не унесло к индийским берегам!
 –Да, пожалуй! А где у нас камера?
 Я лежу на песке, левая нога согнута в коленке, а на ней, естественно, правая. И остаётся только петь: «я на солнышке лежу и на солнышко гляжу…». Понимаю, что надо делать какие-нибудь движения руками, чтобы и песня и наигранная беззаботность выглядели на видео правдоподобными. Откидываю руки в стороны, потом к животу и снова…
 –Вставай, дубли делать не буду, идём в тень!
 –В тень, так в тень.

               *       *       *

 Автобус пришёл точно в срок. Вся наша группа в сборе. Мы занимаем свои, насиженные за пять дней места.
 –А где наш Гера?
 –Гера поехал к жене, он ведь совсем недавно женился.
 –А кто у него жена?
 –Молодая красивая женщина, экономист, работает в крупной фирме.

 Саду раздаёт листочки с несколькими вопросами, на которые просит ответить и, по желанию, сделать свои замечания о поездке.
Он достаёт шпульку белых толстых ниток и ножницы, подходит к каждому из нас и завязывает эти нитки на запястье руки.
 –А не важно, на какую руку?
 –Это безразлично.
 –А зачем всё это? Вы нас заколдовываете?

–Колдовства никакого нет, просто у нас принято при проводах хорошим людям повязывать такие вот нитки на руку. Я не знаю, как это вам объяснить, но теперь целый год с вами и вашими близкими ничего плохого не произойдёт.
Саду щёлкнул ножницами, кончики ниток сунул в свой пакет и, как факир, извлёк из него маленький хрустящий целлофановый пакетик с миниатюрными чёрненькими слониками, искусно вырезанными из очень твёрдого дерева.

 –Спасибо вам, Саду! - Мы разглядываем слоников с задранными вверх хоботами.
До аэропорта ехать ещё минут двадцать. Я достаю фотоаппарат и через стекло делаю свои последние снимки. С передних сидений доносится громкий голос:
–Саду! Что это там такое?

 С правой стороны, на площади видны красные флаги с серпом и молотом. Они точь-в-точь похожи на наши, с которыми ещё совсем недавно мы выходили на демонстрации.
 –Это коммунисты. Сегодня они проводят митинг протеста.
 –И часто такое бывает?
 –Нет! - Он немного помолчал и добавил: - Сейчас и в парламенте очень мало коммунистов.

 –А против чего они протестуют?
 –Против того же…  как и у вас.
 –Скажите, Саду, а если бы кто-то из нас через неделю снова полетел в Коломбо, то что бы вы заказали из России?
 –Большую банку квашенной капусты!
 –И всё?
 –И солёных огурцов… С укропом и хреновыми листьями.
 –С хреновыми, так с хреновыми… - Мы долго и искренне смеёмся.

 –Ваш язык - велик и могуч! Правильно говорят!.. - Саду садится рядом, рассматривает какие-то бумаги и прячет их в сумку.
 –Саду, вы как-то рассказывали, что с вас лепили…
 –Да, по приказу вашего министра культуры Фурцевой незадолго до её кончины. Я тогда был студентом …
 –И что?

 –Получился бюст, он мне понравился.
 –А где теперь этот бюст?
 –Он в городе Якутске, кажется, в краеведческом музее…
 Автобус останавливается, мы выходим и последний раз окидываем взглядом всё, что можно  сохранить в своей памяти.

 Аэропорт. Хлопоты оформления, таможня, паспортный контроль, последние помахивания поднятой рукой Саду, который всё ещё смотрит на нас из зала, через все эти турникеты и никелированные ограждения, и тоже машет… Наконец, автобус, самолёт и океанский простор.

  Впереди Мальдивы...