Хургада

  1996 год. Красное море! Какое же оно красивое, когда смотришь на водную поверхность из самолёта - и признаюсь, что таких красок раньше видеть не приходилось! Но земля всё ближе и ближе, сейчас мы её коснёмся и побежит наш самолёт по бетонным плитам египетского аэропорта Хургада.
 
   Первое, что ощущаешь ступая на египетскую землю, это воздух, словами описать его я не смогу. Это воздух с запахом совсем другого мира! И ещё тепло! Нас встречает лёгкий, почти незаметный ветерок, прилетевший через море из Саудовской Аравии и солнце, очень много солнца!
   
   Наш отель называется «Аква Фан» - водные забавы. Расписывать его устройство, внутренности номера, в котором нам предстоит жить в течение недели, непрозрачные, если смотреть снаружи, раздвижные двери, выводящие через уютную верандочку прямо к бассейну с чистейшей пресной водой – всё это будет впустую, это надо видеть, надо пощупать. А через тридцать шагов от пресноводного бассейна берег самого солёного в мире Красного моря.

   Мне не терпится окунуться в эту воду и на себе испытать всё то, о чём читал или слышал от других. Плыву, опускаю голову в воду, чтобы разглядеть хоть что-нибудь, но понимаю, что без специальных очков ничего не получится. Пробую воду на вкус и размышляю: а что если её проглотить, что будет? Но какое-то разумное начало берёт верх - время, когда даже умные люди-учёные испытывали заразу на себе, прошло, а эту воду даже скотина пить не станет. Могу поспорить! По своей солёности вода напоминает рассол, которым заливают огурцы или помидоры при заготовке на зиму. Да ещё и какая-то горчинка есть.
 
   Выходить из воды очень не хочется. Но желание посмотреть, как покроется солью моё бледное тельце, когда я начну подсыхать лёжа на песочке, берёт верх.

   Вспоминаю об огурцах и говорю жене: если вон с того мыска высыпать в воду пару вёдер, то к нашему пляжу их ветерком принесёт уже малосольными. Ну, чем не бизнес?

   –Высыпай, кто мешает? Бизнесмен нашёлся… и откуда это в тебе?

   Я лениво зарываю руку в песок, потом пересыпаю его с ладони на ладонь, дую на эти крупные песчинки и замечаю, что почти нет пыли, да и сами песчинки какие-то необычные, и цвет какой-то непривычный, не песчаный. А, вспомнил! Этот песок похож на нашу гречневую крупу и по цвету и по размерам отдельных песчинок.

   А соль на теле не появляется. Странно, лижу свою руку – солёно, уж сколько времени прошло, а корочки соли всё нет и нет. Сколько я ещё буду ждать? Ладно, бог с ней с этой корочкой, с этой солью, пора закурить. Курю, разглядываю людей и водную поверхность, которая уходит далеко-далеко к Аравийскому берегу, замечаю огромную стаю уток, летящих низко-низко у самой воды и разукрашенные крылья виндсёрфингов, стремящихся обогнать друг друга.

   Пальцы обжигает остаток сигареты, я заталкиваю его в песок и ладошкой разравниваю поверхность. Приподнимаюсь, чтобы снова идти в воду, но около нас появляется человек с абсолютно чёрной кожей в чёрных наглаженных брюках и белоснежной, с короткими рукавами рубашке и, обязательным для служащих отеля, чёрным галстуком. На его лице голливудская улыбка. Он разгребает песок, где захоронен мой окурок, зажимает его в ладони, а другой рукой ставит на этом самом месте красивую  стеклянную пепельницу. Он не произнёс ни одного звука, движения его были уважительными, без единого намёка на мою некультурность. Стало неловко, но чёрный человек уже удалился, оставив нам воспоминания о своей  приятной улыбке.
 
   –Чего он такой чёрный, как мои зимние ботинки? – Произношу я, чтобы нейтрализовать собственное смущение.

   –Это нубиец. А живут они далеко на юге Египта, да ещё в Судане, их там даже больше. – Поясняют наши пляжные соседи.

   Да, нехорошо как-то получилось с этим окурком. А что было делать?

   Метрах в пяти от от нас у свободного лежака останавливается пара. Он неторопливо раздевается и, оставшись в длинных, почти до колен тёмных трусах, плюхается в воду. Она, одетая во всё чёрное, сидит не поворачивая головы. Из открытых частей её тела солнцу достаются лишь кисти рук и лицо. Мы смотрим и нам становится обидно за эту женщину Востока. Но что поделаешь? Здесь свои законы, а Восток - сами знаете какое дело…

   И вдруг, на тебе! Откуда-то появляется молодая особа с великолепным загаром, одетая, как бы поделикатнее выразиться, да ни во что, если не считать за одежду какие-то шнурки там, где должны быть трусики. А больше нигде и ничего!
 
   –Тьфу, срамотища-то какая! – Сказала бы моя бабушка, царство ей небесное. Но всё течёт, всё изменяется!

   Фигура молодой особы, на мой взгляд, идеальна. Все пропорции природой соблюдены. Не таких ли девушек брал в натурщицы древний скульптор, чтобы сотворить очередную мраморную богиню? Походкой молодой козочки, прижимая рукой к бедру маленький свёрток, она пересекает пляж под удивлёнными, а возможно и восхищёнными  взглядами. И не только мужчин.

   Тот, который привёл на пляж женщину в чёрном, остолбенело смотрит в след уходящему молодому созданию. Что творится у него в душе?

   –Слушай, а как звали ту богиню, у которой руки обломаны? Ну, скульптуру эту? – Обращаюсь я к жене.

   –Дорогой! Тебе скоро на пенсию, а ты туда же!

   –А я не хочу на пенсию.
   –???
 
                *   *   *
   Рассказывать о стране, в которой находишься всего семь дней и делать при этом умное лицо, изображая бывалого всезнайку – это глупо. Всё обо всём уже написано! И, если есть потребность в каких-то цифрах, перечислениях тех или иных событий, в  именах богов или хозяев пирамид, то на всё есть специальная литература,  справочники, интернет, наконец…

   Поэтому отправимся прямо в ресторан и узнаем, что такое «шведский стол». К тому же и время подошло и желудок давно уже переварил тот скромный набор аэрофлотовских продуктов, которым нас угостили во время перелёта.

   Шведский стол – это много-много, всего-всего. Бери и ешь сколько надо, сколько влезет. Сам подходи, сам бери посуду, какую сочтёшь нужной и накладывай, накладывай, а когда съешь, то приходи ещё, а потом ещё… И никто не упрекнёт и косо не посмотрит. И вот ты уже съел хороший ломоть жареного мяса, разделался с приличным куском тушёной рыбы, с глазуньей из двух яиц и полдюжиной фрикаделек в необычном египетском соусе. А на соседнем столике заметил, как француженки уплетают пирожные, и ты начинаешь крутить головой, спрашивать неловко, французский или японский язык почему-то до сих пор не выучил, а потому тяжело встаёшь и идёшь, зная, что тот, кто ищет – обязательно найдёт. Берёшь две тарелки: одна для пирожных, а вторая вон для того красивого салата, который раньше почему-то проглядел. Пища поглощается медленнее, жевательно-глотательные движения заторможены и глаза перестают сканировать окружающую среду.

   Подходит миловидная бронзовая официантка и спрашивает, что мы будем пить?  Тут надо пояснить, что утром за завтраком все напитки входят в рацион. Соков, например, три или четыре вида и пей на здоровье, только сам себя обслуживай, а ещё чай и кофе со сливками прямо на столе в термосах. А вот за ужином всё жидкое - и чай, и кофе, и соки - всё за деньги. Пиво и алкоголь – само собой.

   Чтобы подробнее разузнать и выбрать, дотрагиваюсь до локтя нашей милой девушки и ощущаю, что она вздрогнула будто её ударило током. О, господи! Да разве можно прикасаться к телу женщины Востока? Даже если рукав её белоснежной  блузки много ниже локтя? Ситуация. Благодарим и уходим - в номере есть запас напитков и алкоголя в мини баре.

   Пора знакомиться с вечерним городом. Шустрые такси, переделанные из каких-то непонятных машин, громко клаксоня подбирают всех желающих ехать в центр. Плата всегда одинаковая – один египетский фунт с человека, это примерно тридцать центов. А центр Хургады там, где находится банк и куда обычно едут все туристы, чтобы обменять свою валюту на египетские фунты и пиастры.

   –Давай зайдём вот в эту сувенирную лавку. – Говорю я жене.

   –Ты зайди сюда, а я посмотрю вон там. – И она направляется к открытой двери, из которой доносятся запахи нежнейших духов.

   Мои глаза бегают по стеллажам, витринам и полкам магазинчика и не знают за что зацепиться. А в голове одна мысль – надо что-то купить на память и прямо сейчас. Взгляд остановился на бронзовом слонике. Верчу его в руках и представляю как он будет смотреться на пианино или ещё в каком-нибудь другом месте.

   –Хау мач? – спрашиваю о цене. Продавец, чем-то похожий на иракского Хусейна, неторопливо разглядывает меня и лениво отвечает: - Пятьдесят фунтов!

   Я качаю головой и протягиваю руку со слоником, чтобы поставить его на место. Хозяин делает рукой отмашку и произносит: - Сорок! Я снова кручу головой и начинаю медленно поворачиваться.

   –Тридцать! – Вскрикивает мой Хусейн.

   –О, кей! – расплачиваюсь и выхожу.

   Улицы залиты светом бегущих, прыгающих, танцующих реклам и ярких витрин. В тёплом ночном воздухе запах хорошего кофе, табака, духов и неизвестных пряностей. Старый араб сидит на маленьком стульчике у своей торговой точки, а босоногий  мальчишка приносит ему чашечку крепкого кофе. Лицо старика непроницаемо, не дрогнула ни одна  морщинка, взгляд сосредоточен - взгляд человека, прожившего долгую и вряд ли радостную жизнь.
 
               
                *   *   *
               
   Никак не могу вспомнить название тех длинных одежд, которые носят арабы. От шеи и до самых пят одна прямая линия, ни карманов, ни пуговиц и даже ремень не понятно, где нацепить. И зачем им ремень? Обходятся без ремня и не плохо. И рукава до самых пальцев. А у некоторых на голове – малюсенькая шапочка-кастрюлька. Вот только бежать в такой одежде…

   Мы увидели их, когда решили пешочком прогуляться в сторону центра. Они что-то строили. Был и подъёмный кран и другая техника, но раствор месился в большом железном корыте обыкновенной лопатой. Этот раствор выкладывался в странную ёмкость. Тазиком её не назовёшь, это круглая, почти целиком расплющенная корзина диаметром около метра. И эта тяжёлая корзина с раствором как-то легко умещалась на плече и доставлялась в нужное место.
 
   Как живут обыкновенные египтяне, какое у них жильё, что они едят, что их заботит? Просто так подойти и сказать – хочу посмотреть, как ты живёшь? И что, это реально? Ты приводил в свой дом иностранцев, показывал неприбранную спальню и немытую посуду на кухне? Так-то вот! Отбрось свои фантазии и смотри что вокруг, а вдруг да и увидишь.

   Мы могли лишь догадаться, глядя через пустые глазницы окон первого этажа недостроенного дома, что на полу, где в несколько слоёв лежали листы картона, была какая-то ветошь и примитивная посуда, могли ночевать люди.

   Строят много. Город быстро растёт. Поняли египтяне, что на туризме можно хорошо заработать, и зарабатывают уже сейчас. Самолёты один за другим, а в каждом – двести, а то и все триста, и у каждого пассажира доллары, франки, пластиковые карточки. Не скупится Европа на отдых. Европа работает, чтобы жить!

   Козы появились внезапно. Это были первые представители животного мира Египта. А мне почему-то думалось, что первыми, кого мы увидим в Египте будут верблюды, точно такие же, как на моей куртке-ветровке, где под изображением животных   надпись, звучащая по-английски – Кемел.

   Между двух недостроенных домов, на не убранных кучах строительного мусора и рваного картона они что-то жевали. Кругом не было ни одной травинки, ни одного кустика. Любопытно, пойдём-ка посмотрим! Подходим ближе и видим как эти чёрно-шёрстные рогатые создания, которых человек одомашнил первыми, а вторыми приручил собак, лихо пожирают газетную рвань и куски полиэтилена.

   –Они что, с ума сошли? Ведь это не переварится.

   –Переварится, раз жрут. Гляди, вон ещё и осёл к столбу привязан, подойдём?

   –Что, я ослов не видела? Хочешь, подойди, поговори…

   –Ладно, в другой раз. Подойдём вместе и сфотографируемся. А то ни у меня, ни у тебя нет ни одной фотографии с ослом…

   –Да?..

   –Да!

   Мы идём по улице в сторону центра. Я достаю из сумки минералку, пью прямо на ходу и начинаю подумывать, что до вечернего шведского стола мой желудок не дотянет и обязательно слипнется, пусть даже какой-то не самой важной частью. Нет, этого допустить нельзя! И в это время мы улавливаем своими носами запах жареной курицы. С чем можно спутать курицу, нашпигованную чесноком и правильно зажаренную? Держим нос на запах и прибавляем шаг.

   И вот перед нами огромный противень на четырёх газовых горелках и хозяин, который ловко управляется с дюжиной цыплят, передвигая, поворачивая и сдобривая их соусом.

   –Чикен? – Спрашиваем мы, хотя и так знаем, что чикен.

   –Чикен, чикен! – Хозяин стаскивает с плеча полотенце, вытирает руки и приглашает в свою маленькую забегаловку. Переглядываемся и, была не была, заходим.

   Из пяти столиков четыре свободны. На пятом у телевизора заканчивают трапезу три араба. Это степенные, средних лет люди. Какие интересные лица! По их взглядам мы понимаем, что европейские туристы в этом заведении большая редкость и мы для них - просто  экзотика. Я не назойливо улыбаюсь и объясняю – мы туристы из России! Жена достаёт из сумки три коробки спичек, где на этикетках портрет Ельцына, а я встаю и вручаю.

   Презент внимательно рассматривается, а затем нараспев произносится: «Ел-чин!..» Забыв, что наши собеседники ни бум-бум по-русски, я начинаю втолковывать, что у нас Ельцын, а у них – Мубарак и, что всё гуд, и мир, и дружба…

   –Остановись, видишь люди с едой не закончили, а ты митингуешь… Оратор!..
 
   Девочка, лет двенадцати приносит в тарелках и блюдцах еду, название которой мы не знаем; потом ещё что-то, потом ещё и ещё, и всё это в тот момент, когда съедено чуть больше половины предыдущего блюда. Всё очень вкусно! А как и что называется нам знать не обязательно, записывать нет желания, а так – всё равно забудешь. Последнее, кажется двенадцатое по счёту, блюдо – тарелка, в которой плавали штук пятнадцать  половинок каких-то уж очень мелких, не больше грецкого ореха, лимонов.

   –Это, наверное, для того, чтобы ополоснуть пальцы рук после курицы?

   –Да уж больно их много в тарелке, для рук хватило бы трёх половинок. - Глаза глядят на эти лимончики, а во рту начинается обильное слюновыделение. И, как говорят в таких случаях – «Москву видать…» – Съем-ка я парочку, посмотри, за нами никто не наблюдает? И почему бы не съесть, если хочется, да к тому же и заплачено.