Встречное движение

                День первый на Страстной неделе.

   Мир прост и ясен был ОТ АЛЬФЫ ДО ОМЕГИ только в АДАМОВЫ ВЕКИ, когда он постепенно полнился АГНЦАМИ БОЖЬИМИ, чьё вольное или невольное грехопадение моментально констатировала часть АДАМОВА ЯБЛОКА, застрявшего в горле. И скольких насчитал Господь БЛУДНЫХ СЫНОВЕЙ своих, что бредут в обход ВАВИЛОНСКИХ БЛУДНИЦ по пути истинному и много ли примкнувших к ним, раскаявшихся или благочестивых.
…Это я  надёргала библейских фразеологизмов, чтобы убедить себя ещё и ещё раз, как мы ДАЛЕКО ОТОШЛИ от прописанной морали в веке нынешнем. Ладно. Всё по порядку.
  -Ты в церковь ходи, молись. Господь тебя услышит и одарит своей милостью.
Это моя сослуживица. Верующая. Преподаватель химии в советском прошлом. Как это можно совмещать? Но, пообщавшись с ней, чувствуешь облегчение. И поэтому я не отгораживаюсь от неё, тем более, что она подходит ко мне именно в те моменты, когда в моей жизни что-то готово обрушиться.
- Даже, если я перед ним грешна?
- Безгрешен тот, кто не жил. Исповедуйся, покайся, смири гордыню…
Исповедоваться? – ОН и так всё знает, коли обносит меня мирским обычным счастьем.
Покайся? Этак можно погрязнуть в грехах. Я предпочла бы, как у Достоевского Ф.М. в «Бесах» Ставрогин Николай, непрестанно генерировать в себе свой грех, мучить свою душу и совесть, да и покончить с муками, как он.
Смирить гордыню? Я не совсем понимаю этого термина. Ощущаю её, как что-то неколебимое во мне, на чём  настаиваю в этой жизни и не поступлюсь. Это - мой ЛИЧНЫЙ  СВОД ЗАКОНОВ, по которым я живу.
Но в церковь я зашла. Нет, молиться не смогу. Это однозначно. А вот на приглашение петь в церковном хоре – это, пожалуйста. Зря пропадает мой голосище, в оперном искусстве после Гнесинки не востребованный, а попсе его не видать даже в зеркале.
И вот надо же – бегу с удовольствием к церковной службе – страстная неделя. Госсподи, цыганку чуть свет под ноги вынесло! Опоздаю на автобус, следующим опоздаю к началу службы. Кажется она поняла, крикнув мне в след:
 - Тебя ждёт романтический вечер!
Если цыганке макияж не позволен, откуда ей знать о романтическом?  Нахваталась у классиков? Профессия требует?
Природа не определилась ещё, какой быть Святой Пасхе. То оттепель, то подмораживает. Вот, весь отрезок пути до самой остановки – сплошной каток. Боже ты мой! Зачем ты мне под ноги послал деда, с тремя ячейками яиц в руках! Он тоже не определился – идти ему в обход наледи или напрямую – вероятно  тоже этим автобусом уехать норовит!  Я оббежала его, въехав на наледь. Хлоп! И я сижу на льду. Хлоп! И я представила яичницу на льду за моей спиной. И бес меня уже попутал – мгновенно развернул на сто восемьдесят градусов, вложил в уста:
 - Ну, как ваши яйца? 
 - Да ничего… - Отвечает мне ещё не успевший отреагировать на падение молодой мужчина, с лицом и возрастом  Христа! А дед со своей хрупкой ношей пошёл окольными путями по снежному, схватившемуся коркой насту...
   Упавший за моей спиной подскочил раньше, опередив меня на остановке, присев в автобусе на место для престарелых граждан. Мне тоже посчастливилось присесть напротив. В церкви я приобрела новую привычку. Пока пою, разглядываю молящихся. Сначала уши. И предполагаю, каков он, раб Божий. С чем пожаловал? Удивительно – черты лица – лишь дополнение к информации о человеке, которую несёт ухо. Вот и сейчас, немало не стесняясь после конфуза, разглядываю ЕГО ушную раковину. Верхняя её часть увеличена и багрово-красного цвета. Не потому, что на улице мороз, а самолюбив патологически. Мочка почти отсутствует – не дурак, но это вкупе с первым только отягощает…
  Он тоже, не знаю уж, чего ради, кисло рассматривал меня. Юбка моя, выглянув из-под пальто, говорила своей потрёпанностью не о направлении в моде, а об отдалённом времени её покупки и службе «верой и правдой».  Он прав. Носить такую в церковь, возможно в самый раз, но фирму пора бы уж и не позорить. И ту, и другую. Это я о производителе и моей, где тружусь.
   Мне выходить. После службы идти на работу – сущая каторга. Ибо душа раскрывается для умиротворения и добра – качеств несовместимых с коммуникабельностью и  сосредоточенностью мысли.  Ладно, клянусь, вечером позволю чего-нибудь для души.
  Решила побаловать душу кофе в «Макдональдсе», добавив к нему кусочек торта «Прага» от «Палыча» - он вне всякой конкуренции с кондитерами из-за бугра! ТАМ ничего лучшего не придумали.А "Палыч" веников не вязал. Села спиной к входу, лицом к стеклу, что, впрочем, одно и то же. Входящие всё равно отвлекают не собой, так своими отражениями.  Он подошёл с подносом сзади и поставил его на соседний столик напротив. Не заметил или не хочет замечать? Кого-то ждёт. ЭТО КТО-ТО подошло минут  через пятнадцать, трепля направо – налево руками роскошные волосы – неважно, что мы тут с пирожными и кофе.  Потом, нежно погладив свой роскошный таз в юбке с карманчиками в сердечках в цвет маникюра, медленно, поводя ещё более существенными прелестями, присело к нему.
  Вот как я его для себя буду называть? Да ещё в страстную неделю? Или это в самом деле ОН, мается со мной – ну до чего ж разительное сходство! - "Христос в пустыне" Крамского И.
 - Слава! Ты смотришь не на меня! – Это ЕМУ его подруга в сердечках.
 Ну, Слава так Слава. Он в ответ на её фразу резко поднялся и вышел. Сердечки метнулись со стула и побежали догонять. Я допила кофе. Посидела с полчаса – остальные посетители были раскованно хороши, позволяли на себя поглазеть. И душа осталась довольна.
Я вышла за порог, на ходу повязывая шарф. Он подошёл, не дав мне завершить процесс, укутал шарфом и произнёс:
 - Утром я был невнимателен. Позвольте исправить ошибку.
И душа моя вновь осталась довольна.

                Вечер второго дня.
  Я провожала сестру. Ехали в такси на вокзал к 16-ти часам с запасом в два часа.
 - Хорошо погостила, уезжаю с лёгким сердцем. Как-то вовремя ты села на лёд. Жаль только, что пошловато получилось. Хочется верить, что у вашей встречи будет продолжение. Только зря ты обставила всё такими условиями. Не обмениваться телефонами, не назначать встреч. Ну и что, что Страстная неделя. Не постишься – не грех, а встречи – не прелюбодеяния…
 - Согрешивший в мыслях, уже греховен. Да и не хочется сразу задирать ему планку. Рядом с ним пусто не бывает наверняка. Что ж мне с ними в затылок выстраиваться?
 - Обещай меня радовать хорошими новостями. И плохими делись, будем горевать тоже вместе.
   Поезд оставил на прощание у горизонта пару красных огней, и я села в пустой троллейбус. Вышла на своей остановке и, пройдя пешеходный переход, на остановке в направлении города увидела его.   
 - Я здесь неслучайно. Мне хотелось тебя увидеть. Он вынул из уха белый наушник и из него послышался знакомый ритм.
 - Раммштайн? Теперь я абсолютно точно вписала твою внешность в рок-группу, где ты колошматишь по ударным инструментам.- Завелась озорно я.
 - Неправда ваша. Мне больше по душе деревянные духовые инструменты – кларнет, гобой, флейта. Хотя у меня с детства у кровати висел портрет Николы Паганини, подписанный - обречённыйй на гениальность, проклятый за талант. Но, освоив скрипку, я понял, что, владея ей, необходимо через смычок посылать что-то из своей души – радость или страдания, иначе это не играть, а пилить. Я поскрёб по донышку своей души и понял – перепилю струны. А эти деревяшки скрасят своими царственными звуками любое состояние моей души или восполнят её полное отсутствие. Ну, ладно. О Раммштайне лучше. Ты была на последнем Роке над Волгой, когда они притащились к нам с двадцатью тоннами с гаком пиротехники и аппаратуры?
 - Конечно. И, знаешь, по моим меркам, не будь у них и грамма пиротехники,  успех не уменьшился бы ни на йоту. Меня поразило то, что свыше полумиллиона пришедших, начиная от детворы, сидящей на закорках у отцов, до людей преклонного возраста, горланило их репертуар и в продолжении выступления, и по дороге домой, отказавшись от услуг транспорта. А это был бросок минимум в четырнадцать км.
 - И ты в курсе скандала, разразившегося потом в Интернете?
 - Я думаю, что это был заказ, поскольку присутствовал мотив. Я немецкий учила на отлично. И, раз почти в каждой песне Sonne, Gesicht, Augen  - солнце, лицо, глаза – это точно не деструктив…
 - Это, смотря кто, и что выдёргивает из текста. У меня это "Ich habe Angst unzinn allein" и "lezt tu doch". Хотя в контексте с остальным, чего я не в состоянии перевести, это может обозначать разное.
Как легко и хорошо мы общаемся – не успела я согреться мыслью, как рядом притормозила машина. Покинув её, высокая статная девица с прямыми светлыми волосами направилась к нам.
 - Слава! Сколько лет, скоько зим!
  Её рука поползла за спину, перебирая, как струны арфы роскошные волосы и увлекая за ней вверх подол короткого платья, обнажая стройную  ногу до непристойного высоко.
 - Лида! Ты разве не заметила, я не один.
 - Ну отчего же. Прикинула просто, что в состоянии тебя увести ещё хоть на вечерок.
 - Поезжай до следующей остановки. Возможно, тебе там больше повезёт.
  Она расхохоталась и эффектно, играя лопатками в глубоком вырезе платья, пошла к машине. Так ходить нужно долго учиться!
 - Хороша, правда? Она из рекламного бизнеса. Ей богом многое дано. Кроме машины у неё есть особняк, яхта, катер был, но его изъяли, поскольку это было не речное плавсредство. Ну и мужиков, вообрази сколько.
 - И как она позиционирует себя по отношению к ним? Да и богом ли дано? Хотя… Помнишь Иоанн фарисеям:
 - Кто из вас без греха, первый брось в неё камень.
 - Оставим это. Где мы с тобой в следующий раз встречаемся в рок-подвале или опере?
Какая досада – оборвалось всё во мне. Театр начинается с вешалки, а заканчивается флейтистом Славой. Ведь каждое моё посещение театра он будет зачислять на свой счёт. А театральное действо перестанет быть  для меня праздником.
 - Слава, а ты как видишь публику в зале? Единой массой?
 - Пёстрым ситчиком, как в поцелуе Климта.
 - А я с восхищением смотрю в оркестровую яму и вижу каждого. И, в первую очередь скрипачек с их прямой спинкой и коленками вместе. Знаешь, когда Башмет Юрий привёз солистку, возможно, она и посылала в зал вместе со звуками скрипки энергетику своей души, но раньше я видела её декольте и круглые коленки врозь. И от этого пострадал вечер в целом.
 - Господи! Как давно я так не говорил с женщиной! Какая ты умница! А я ведь жуть, какой пошляк, неважно, что во фраке. У нас в оркестре принято говорить о женщинах с львиной долей снобизма. Возможно, заслуженно. Но, увы, я не смогу вписать в общий фон информацию о тебе. Примут за хвастовство, не имеющее под собой основы. Да и оскорбительно это будет по отношению к тебе.
Поздно уже. Давай прощаться. Позволь, я трону губами твои волосы.

                Каждому своё плавсредство.
   Я, конечно, могу ошибаться, но профессиональные музыканты говорят не деревянный, а древковый. То есть, выполненный из древка. И, если я права, Слава не профессионал.
   Работает подкорка. Так вот вдруг всплыла обработанная ею накопленная в моём мозгу информация. Теперь, когда освободилась оперативная память, она грузит в неё результат. Ещё момент. Когда Слава повязывал мне шарф, он повернул меня градусов на девяносто. Так. Когда я входила в Мак, то, что оказалось в результате у меня за спиной, было по левую руку. А ничего особенного. Три иномарки, припаркованные у пандуса. Стоп. Одна, крайняя слева, была той или такой же, как у Лиды…
 - Девушка, можно вас? Мне крайне необходимо. Вспомните меня! Мы сидели в Маке за соседними столиками. Дело в том, что мой мужчина ушёл с моим кошельком, а потом с вами. Я уже потом, в машине вспомнила, когда увидела вас здесь на остановке, а потом потеряла из виду...
Я живу на съёмном жилье, там была сумма, которую я должна заплатить хозяйке. Вы не могли бы связаться со Славой? Это срочно – меня могут попросить освободить жильё. Вы понимаете?
 - Я полагаю, во-первых, вам проще связаться с ним самой, поскольку вы нажили проблем, а не я, а он ваш, а не мой мужчина. Во-вторых, у меня нет связи с ним. Никакой. Извините.
 - Боже мой! Я на улице! Вы не могли бы выручить меня? Там было семь тысяч и ещё немного на жизнь до зарплаты. Тринадцатого – это же всего через три дня я здесь же вас встречу и расплачусь.
 - У вас есть ощущение, что я хожу по улицам исключительно из благотворительности и с объёмным кошельком? Пообещайте своей хозяйке то же, что  мне - про тринадцатое число. Извините ещё раз.
   Нужно позвонить Эдику, пусть встряхнёт погоны.
Есть ощущение, что  закручивается этакое отлаженное действо со многими персонажами, чьи роли в общей схеме стандартно определены. Если у Мака была машина Лиды, то Слава в наушниках ждал меня не один. И, значит, Лида отрабатывала свою роль в этом спектакле.
Ох! Накрутила! Со скуки, что ли. Да пусть лежит на жёстком диске. Как вариант. В отпуск, в отпуск!
   Эдику позвонила. Компанию собрала, плывём толпой в Казань.
  Он ждал меня у Храма буквально накануне убытия в плавание. Надо же – полная информация обо мне. И вот с чего бы? Особняков, катеров, иномарок нет, счетов в швейцарских банках не нарыто…   
  - Болтаюсь без дел. Хандра, апатия. Уйду на дно, зароюсь в ил, пока не пройдёт.
  - Я на поверхности буду – всплывай, если что.
И обмолвилась о планах на отпуск.
  - А я  в этот период времени  обычно уезжаю на гастроли.
 Хм, пожалуй, прозвучало ключевое слово. Имею дело с  гастролёром.
   «Н.И. Герцен» изящно стоял у причала.  По белому борту плясали солнечные зайцы, то, что было окрашено в чёрный цвет, дышало жаром. Эдик прихватил настоящий бинокль.
 Отчалили.  Я почувствовала себя бесприданницей на «Ласточке» - и радостно, и страшно отчего-то. По правому борту вдоль берега шёл катер.
- Не всех ещё выловили. Не речное это плавсредство, - заметил Эдик. - Вернее, оно может двигаться только в сторону моря, а не маячить туда и обратно по реке.
   Я попросила бинокль.  Мне показалось, я знаю тех, кто был на катере.


                Фрагменты целого.
   Столько лет прошло ЗРЯ! – Этот вывод я сделала в первый же вечер на теплоходе «Н.И. Герцен». Появилось желание всё время, отведённое на плавание, провести здесь, на палубе. Первое, что поразило – полное отсутствие звуков города. Не шума в целом, а его многочисленных составляющих. Шёпот волн и мерные постукивания дизеля. И ВСЁ! Моё любимое занятие – провожать закаты на берегу Волги. Закат на борту теплохода – нечто божественное. Особенно, когда рядом никого нет. Я загадала желание. Если до того момента, когда раскалённый малиновый солнечный диск полностью погрузится в Волгу, и небо над ней погаснет, желание непременно сбудется.
 - Виктория, позволь присоединиться к твоему одиночеству. Я буду рядом молча. – Это Эдик всё испортил. Да и желания такого плана в моём возрасте загадывать бесперспективно.
   Когда небо над Волгой погасло, я повернулась к нему. Что-то росло в душе радостное. Он каким-то образом почувствовал это, положил руку посередине моей спины, зафиксировав её на моей, и спросил:
 - Не могу же я тебе быть настолько противен, чтобы ты отвергла мои лёгкие ухаживания в дороге?  Мы сто лет знакомы, в атаку друг на друга не ходили, что предполагает в нас чистые и искренние чувства друг к другу. Не знаю, как ты,а я сыт мимолетными увлечениями, лёгкими флиртами. И, если бы в моей жизни не было тебя, Виктория, я бы точно сделался бы женоненавистником.
   Да, сто не сто, а сколько себя помним. И встретились мы на Волге. Шли узкой тропинкой по краю её обрывистого берега. Он впереди со своей будущей женой, я с этюдником сзади. Решила их обогнать, но на втором шаге этюдник сорвался с плеча, я совершила неловкое движение, и меня качнуло в сторону  речной бездны. Реакция Эдика была мгновенной. Он схватил меня за одежду, и я почувствовала себя намертво зафиксированной на берегу. До вечера мы были втроём. На память о нашем знакомстве остался этюд, где у синеющей к вечеру волжской ряби на блеклом мелком песке сидят, прижавшись, друг к другу, двое. Он, так же, как меня теперь, обнимает свою подругу.
 - Я пытаюсь представить схему, по которой работает твой новый знакомый Слава. В каком-то другом случае я бы отмахнулся от этой истории, как надуманной. Но её фрагменты настолько рельефно прорисовываются и могут связаться самым неожиданным  образом в одну или другую композицию. По обстоятельствам.
 - Я попросила у тебя бинокль, чтобы посмотреть, кто за штурвалом катера – не знаю, правильно я называю это судно. Ну, ты обратил внимание – оно шло справа по борту. Черный низ белый верх.  Им управлял Слава, а рядом была Лида.
 - Катер, модель «Монтичелло». Как вариант – они тебя провожали. Ну, скажем, удостовериться, правда ты в состоянии потратить на поездку такую приличную сумму, или для красного словца проговорила. Если вспомнить эпизод с девушкой – она исследовала твоё финансовое состояние. Ты, в Маке, какими купюрами рассчитывалась?
 - Банковской картой. Наличных не имею при себе никогда, кроме мелочи на проезд.
 - Ну, я бы у тебя тоже попросил, прикинув, что ты забежишь за финансовой поддержкой в банкомат. А дальше отработают другие крупные фрагменты. Ты же знаешь, город поделён и контролируется всякого рода криминалом. А твой район в этом плане особо знаменит. Уходит всё – от припаркованных дорогих велосипедов до туристических и междугородних автобусов. Спасибо, ракета ещё на месте стоит. Ну, я это образно… А в Маке мелочь планшетами и ноутбуками себя позиционирует. Приедем, я познакомлюсь с этой публикой своим способом, а ты объясни, если история будет иметь продолжение, что в плавании познакомилась и теперь занята. Я буду новым твоим знакомым. Ольгу мою в курс дела введём, она неплохой оперативник. По хорошему тебя бы за руль посадить, но от этого ты станешь только привлекательней.
    Мы сделали несколько романтических снимков, закрепили его и жены мобильные номера за горячими кнопками и женскими фото и фамилиями. Эдик теперь стал Элиной.  И дальше всё пошло в соответствии с туристической программой.

                Соперники.
  Вот если бы отпуск случался чаще, чем раз  в год, он так же быстро заканчивался и иссякал в организме?
    У Эдика он в два раза длиннее по роду службы. Обычно он его проводит в деревне с семьёй, но моя ситуация внесла в его жизнь коррективы. Он ждал меня по утрам у Храма, чтобы проводить на работу и на остановке после работы. Дальше, изображая близкие отношения, куда-нибудь шли, возвращаясь за полночь. Эдик был уверен, что Слава, настаивая на своих интересах, рано или поздно проигнорирует его присутствие.
… Он вышел из машины Лиды.
 - Сколько лет, сколько зим!
 - Слава! Ты разве не заметил, я не одна.
 - Ну отчего же. Прикинул просто, что в состоянии тебя увести ещё хоть на вечерок.
 - Поезжай до следующей остановки. Возможно, тебе там больше повезёт. – Дословно выдержала я его сценарий.
 Лицо Славы не дрогнуло ни единым мускулом:
 - Я вот подумал: и мне что ли в Казань сгонять, а то на суше со знакомствами как-то не везёт.
 - Да пересади Лиду на катер – и всего то.  Гастроли принесли успех? Или в разработке новые сценарии? – Понесло меня.
Эдик изобразил недоумение:
 - Я здесь не лишний?
 - Мне без тебя ТОЧНО было бы лучше. -  Набирая обороты, ответил Слава. – Ну да у женщины здесь приоритеты. Ей решать. Он достал визитную карточку,  вложил  мне  в руку и пошёл прочь. Эдик взял её, рассмотрел и промолвил:
 - Очень хорошо, проверим по ней, входит ли он в состав оркестра. Кому принадлежат указанные на ней телефоны, по возможности адреса.  Потом я пристрою к тебе наблюдение и ненадолго съезжу к своим. Думаю, он выдержит паузу. Поразмыслить или подготовить новые схемы. Ты только не звони ему до моего возвращения. Ему понадобился твой телефон и, возможно, уже есть сеть, в которую ты можешь влететь, набрав первый же номер.
   Но обстоятельства не позволили Эдику съездить к семье. Наверное, потому, что Слава повёл себя иначе.
   Он встретил меня на скамейке у моего подъезда.
 - Прости. Мне необходим обстоятельный разговор с тобой. Вернее, мне нужно, чтобы ты меня выслушала до того момента, пока я скажу финальную фразу: "Это всё".
 Так вот. Я очень талантливый незаурядный человек. Я пробовал себя во многих стезях.  В музыке, в первую очередь. Я – художник и здесь у меня не всё так худо. – Он открыл папку, лежавшую рядом на скамейке, быстро перебросал слева направо изумительные акварельки, карандашные рисунки, тушь. От чего я буквально потерялась и, возможно, не всё сказанное услышала. – Последняя моя специальность – программист. Вот она меня и добила. Понимаешь, я  - больной человек  и болезнь моя - креативная клептомания. Обычный клептоман – счастливый человек. Стянул что-нибудь  по мелочи и счастлив. Я другой. В моей голове рождаются сценарии. Даже во сне. Я могу писать маслом по холсту, или играть на флейте, а мозг раскладывает действо по персонажам.  Когда в мозг легла база  знаний программиста, я стал просто виртуозом. Примитивные прямолинейные алгоритмы исполнителей стали обрастать ветвями в соответствии с логическими предложениями, содержащими ключевые команды «ПОКА», «ЕСЛИ» «ИЛИ, И»…  Я стал задействовать талантливых людей. Как я их находил? – У программиста масса возможностей. Первое – человек должен быть азартен. И я стал посещать игорные заведения. Там я нашёл Лиду. Талантливейший человек. Набросок сценария она превращает в полнометражный фильм, рождая в воображении все, какие только возможны, хитросплетения. Ту, что ты видела в кафе и просила у тебя денег, я привлекаю тупо исполнять один фрагмент, за рамки которого не хватает её ума выйти. Нужны и такие  безмозглые, не способные понять, что стоит за этим фрагментом. Иначе алгоритм не дойдёт до своего логического завершения.
 - Скажи сразу, какой алгоритм ты приготовил мне.
 - Не перебивай.  Я скрупулёзно всё записываю. В сюжетные линии. Я восхищаюсь теми алгоритмами, которые великолепно срабатывают, сколько бы раз их не использовали в различных ситуациях. Ну, к примеру, принтер–команда «вывод из ОП на печатающее устройство», и он печатает, что угодно – репродукцию или текст. Их,рабочих блок-схем, великое множество. И прочесть их могу только я. Они выполнены на языках программирования. Читаешь команды, а видишь исполнителей. Так отлажен мой мозг.  Возможно, или, скорее всего, это пограничные состояния, когда программирование и клептомания могут одинаково диагносцироваться клиницистами, как патология. В сущности – вся наша жизнь – набор алгоритмов, которыми оперирует наш мозг, и мы подчиняемся им неосознанно. Но программирование выводит алгоритмы наружу. Подчиняет им компьютер или человека. Человек мне интереснее. Понимаешь, пока меня учили писать, всё необходимое уже кто-то написал.  Это – трагедия. Потому, что ты в этой жизни стал уже другим. Белой вороной, вернее одной из стаи белых ворон. Потому, что все вокруг живут обычной примитивной жизнью.  Тупо путаясь в тупиках, наступая на грабли. А я их заставляю филигранно  работать.      
Пусть на незначительном этапе по пути к цели. Цель? – Лёгкая красивая жизнь. Я даже криминальную составляющую свожу к минимуму. Одно дело, когда ты отнимаешь и совсем другое, когда тебе отдают. С радостью. Ты видела, поди, таких гастролёров чуть ли не на каждом углу. Но это – бездарности. Фрагментарный пощипывающий около криминал. Особенно вокруг Храмов, где отказывать грех. Я набросал тебе общую картину. А теперь представь, летишь внутри своей стартовавшей схемы, и какая-то крохотная заплатка льда...
Хлоп, и кто-то интересуется состоянием твоих гениталий. И этот кто-то абсолютно бессистемно начинает внедряться в твой мозг, создавать там короткое замыкание, и от гениальной работоспособной схемы остаётся оплавленный фрагмент. Я не могу без тебя. Я даже имени твоего не знаю. Но моя жизнь - это твоя победа надо мной. Это всё.
   Он поднялся со скамейки и ушёл, оставив папку, коротко подписанную: "ПОБЕДИТЕЛЮ".
   Я недолго была одна. Из машины,припарковавшейся у мусорных баков, вышел Эдик тоже с папкой. Открыл её, потом ноутбук в ней, вставил флешку с регистратора из машины, которая присматривала за мной, и мы от начала до конца посмотрели великолепный полнометражный фильм. О том, как в твоей жизни хозяйничают талантливые люди.
 - Потрясающе, правда? Есть в оркестре флейтист Слава. Но номера телефонов, указанные на визитке принадлежат не флейтисту, а твоему знакомому Альфреду Фортштейну и двум ключевым фигурантам в его схеме. Они в разработке, но звезды на погон мне точно не видать, пока я не расплавлю эту схему.
 - Эдик, тебе следует заняться программированием. Это я тебе, как программист советую...