Топор

             (рассказ на русском и украинском языках)

Река Мерло сразу после села Колонтаева у села Кап-
ранское разветвлялась на несколько рукавов, один
из которых дугой протекал мимо огородов, потом вновь впа-
дал в центральное русло. Хищная рыба в большом количестве
заходила в эти ручейки, становившиеся осенью полноводны-
ми. Подкармивалась мелкой рыбёшкой. На радость рыбакам
кидалась на любую блесну-блестяшку. Как назывался весь
этот рукав речки, неизвестно. А вот отдельные его участки
именовались понятно и красиво. В основном они носили име-
на или фамилии, или прозвища тех, кто жил на их берегах или
сейчас, или раньше.

Початок рукава мав назву Дерев’янка, потім йшло зву-
жене русло Симелівське, далі Морозівське, Євгенове, Степанове,
Капранове, Кладки, Олефірене. Потім незвичні назви: Казанки,
Бондурське і зрозуміле Доценкове. Після Морозівського рукав
дивовижно розгалужувався, створювалася досить широка
річечка, яка впадала в центральне русло. Ця річечка була
коротенька, але досить широка, до півсотні метрів, і глибока,
місцями до шести метрів. Окремі її ділянки також мали свої
назви: Брідок (місце броду), Дівчаче (широке, неглибоке плесо
з теплою водою для купання дітвори та дівчат), Хлоп’яче
(глибока яма з вируючою водою та холодними ключами).
Звідсіля ж і назви окремих тих ділянок річки, до яких примикав
город: Степанове, Капранове, Олефірене, Євгенове (мого діда).

У пам’яті збереглося, що означала назва Морозівське.
Ця частина русла десь до початку січня перемерзала, за-
лишалися тільки окремі маленькі ключі, в які можна було
провалитися — тут лід був тонкий. Зараз, на жаль, цi наз-
ви вже не збереглися. Не стало тієї дивовижної річки, не
стало людей, зникло багатолюдне село. Можливо, хтось
колись прочитає цi рядки і пожалкує, як і багато людей,
які пам’ятають красу свого рідного краю, що так скла-
лася історія цього села та й взагалі багатьох українських
сел. Можливо, історична пам’ять та економічний інтерес
майбутніх поколінь приведе їх до повернення на землю
батьків і дідів. Але вже ніколи не побачать вони свою річку
Мерло такою, якою вона зберігалася ще до 1975 року.

Як свідчать наукові джерела, річка має свою назву
Мерло не менше як тисячу років. Академік Олексій Стри-
жак досліджував походження назв багатьох річок і в своїй
праці «Назви річок Полтавщини» повідомляє і про Мерло.
Він вважає, що річка названа так дуже давніми людьми. На
мовах різних племен, що жили тут більше двох тисяч років
назад, цю річку, можливо, називали «мэрц» (море), «мэрл»
(мертвий), ось звідси і назва Мерло. Звичайно, академік пра-
вий, що річка названа від коренів цих слів. Проте, вчений
Стрижак не досліджує, а чому ж цю річку називали морем,
мертвою і т. д. Можливо, він в дитинстві не жив біля цієї
річки, а тому і не бачив її навесні. Моє дитинство мину-
ло на берегах цієї річки. Ще якихось шістдесят років тому
мешканці прилеглих до річки Мерло сіл від Колонтаєва до
Великої Рублівки пам’ятають велику воду та її руйнівну
силу. Навесні річка розливалася в окремих місцях на десятки
кілометрів. Від села до села люди майже місяць плавали на
човнах. Ось, можливо, звідсіля і назва «море»! Неглибоке і
тепле море! Це недовгочасне море було найкращим середо-
вищем для нересту риби з Дніпра! Йшов час, наступав тра-
вень, в теплій воді з’являлася незлічена кількість мальків.
Річка спочатку повільно, а потім стрімко входила в свої
береги. Мальки з водою пливли до Дніпра. А стара і велика
риба, що започаткувала нове життя, не завжди встигала
вискочити з цієї водяної пастки. Під палючим сонцем вона
масово мерла в маленьких калюжах серед лугів, нещодавно
залитих водою. В молодій луговій траві залишалося море
риб’ячих кісток, що було гарним добривом для трав в цій
природній лабораторії. Ось так маленька річка на короткий
час ставала морем, після якого залишалося багато мертвої
риби. Мабуть, тому на основі вікових спостережень ця
річка і стала для людей річкою Мерло!

На такой вот только что замёрзшей речке было и ин-
тересно, и страшно. Но это был наш, созданный природой,
раннезимний ледовый театр. Отказаться от зрелищ наших
игр и красоты природы, которая окружала нас круговым пар-
тером, было невозможно. В природе всегда сначала мороз на
землю, речка тогда сковывается чистым, как стекло, льдом.
А деревья, припорошенные потрясающе красивым инеем,
стоят тихо, боясь обронить фату своей свадьбы с зимой.
И снимают её только тогда, когда неожиданно пригреет по-
следнее осеннее яркое солнце. И лишь потом — снег, мно-
го, очень много снега! Так много, что хата, в которой жили,
становилась горкой для катания на самодельных санках. Так
вот, до снега по тонкому льду старшие ребята совершали чу-
деса. Несколько дней белая рыба металась, прижавшись ко
льду. Был маленький зазор между льдом и быстро бегущей
водой. Щуки, судаки, окуни поднимались к этому зазору по-
дышать кислородом. Трудными для них были первые дни
наступающей зимы. Мужики и ребята, которым по пятнад-
цать, бегали по тонкому трещащему льду и обухом топора,
молотками глушили рыбу. Незабываемое зрелище! Человек,
веками добывающий пищу, выработал реакцию на уровне
скорости стремительной рыбы. Ударить по ней, когда она
движется подо льдом, оглушить её на несколько мгновений и
быстро вырубить из-под тонкого льда. Не дождавшись своих
пятнадцати лет и воспользовавшись тем, что старшие ушли
в армию, начали мы, десятилетние, «захватывать власть» на
первом речном льду. Ничего у нас c рыбой пока не получа-
лось. Тогда начинали играть топорами, как в городки. Потом
соревновались на самое дальнее скольжение по льду сильно
брошенного топора. Выиграл я! Все с завистью смотрели,
как брошенный мною топор обошёл все остановившиеся на
разных отметках топоры и медленно скользит ещё дальше и
дальше. Ура! Топор медленно скользит и… исчезает в полы-
нье, там, где речка ещё не замерзла…

— Ура! — теперь уже кричат ребята. — Не считается!
Ты проиграл. Твоего топора нет.

— Как нет?! Мой топор дальше ваших, он аж в речке!

— Твоего топора на «стадионе» нет, его просто нет.
Не считается!

Обида, горечь и страх перед отцом за потерянный топор
охватили меня. Топор в хозяйстве один, у каждого один. Поте-
ря топора — беда в семье. Я вдруг вспомнил, как папа и мама
брали меня в лунную январскую ночь в трескучий мороз в лес
на заготовку дерева для строительства будущего дома. Идём,
трещит на морозе снег под ногами, как будто тебя кто-то пре-
следует. Рядом учёная собака, охотничья, кличка Ворон, ат-
ласно-чёрный с красивыми коричневыми пятнами на ушах и
на боках. Ворон шёл впереди, останавливался, вслушивался и
вёл нас в лес дальше. Нашли запримеченные ещё летом сухие
деревья, срубили их предательски звенящим на морозе топо-
ром. Вслушались, посмотрели на собаку — спокойная. По-
грузили на санки лес — и по своему же следу назад. Но везти
лес домой нельзя. Лесничий по снежному следу утром придет
с обыском. Выход был только один: затапливать лес до весны
в лиманах речки. И это было не только надёжное хранилище.
Дуб пропитывался водой, потом, когда доставали из воды, вы-
сыхал и становился прочным, как металл. И долговечнее его.
Случайно найденные брёвна кем-то затопленного в реке леса
никто не трогал: хоть и «ворованное», но чужое. Потом уже,
как-нибудь весной, перевозили ночью на телегах и прятали,
в основном прикапывали в землю. Затопили в реке лес, как
говорится, успели. Вдруг собака насторожилась. Отец дал ко-
манду: «Фас!». Собака с глухим рыком метнулась в росший
возле реки кустарник из красной лозы. Оттуда с ружьём напе-
ревес вышел выследивший нас какой-то человек. Но он опоз-
дал — лес затоплен. Рычащая собака изготовилась к прыжку,
а высокий и крепкий человек стоял спокойно, как глыба.

— Убери собаку или пристрелю.

— Это лесничий! Торганский, Иван, — успел шеп-
нуть нам отец.

— Что здесь делаете?

— Гуляем, ночь красивая.

— Понятно. Где украденный лес?

— Мы лес не рубили. Вы же видите, сани пустые.
Идём пробивать духи для ловли вьюнов. Вы же знаете, что у
каждого свои места, где они ловятся.

— Дайте топор, — лесничий осмотрел его вниматель-
но, провёл пальцем по лезвию.

— Так, так… ру-
били сухой дубок… угу.
Ото льда так топор не за-
щербится. Ну ладно, бу-
дем утром разбираться,
топор я забираю.
Наутро отец пошёл
к лесничему за топором.
Взял литр водки, солёные
огурцы и вьюнов: вяле-
ных, жареных и, конечно,
сырых, точнее, смёрзших-
ся в большую труднораз-
делимую глыбу.

Вьюны — очень
интересная рыба. В реке
Мерло на участке от села
Колонтаева до села Ка-
пранского это была, по-
жалуй, самая массовая
рыба. Её не все любят,
потому что напоминает
змею. Не все вьюнов знают, да и не везде они живут. Даже
в одной и той же речке вьюны могут водиться только на
каком-то небольшом участке, в заводях, лиманах, но в таком
огромном количестве, что выловить их невозможно. Живёт
вьюн, как правило, в болотистых местах с чистой, но непро-
зрачной водой, там, где хищные рыбы не любят жить: они
ничего не видят в такой воде. Вьюн — очень живучая рыба,
может долго жить в болоте, пока оно не соединится с рекой
после дождей или половодья. Зимой вьюнов хранили прямо
на морозе в снежной яме, сугробе до самой весны. А вес-
на могла прийти неожиданно, например, ночью в марте мог
пойти дождь. И тогда заледенелые вьюны таяли, оживали и
расползались по двору. Ночью начиналась драка за оживших
вьюнов среди сбежавшихся котов, собака рвалась с цепи, пы-
таясь отогнать котов. Не понимая, что происходит во дворе,
в кромешной тьме (электричества-то не было) поднимались
родители. Отвязывали собаку, она разгоняла котов, ловила
всю ночь вьюнов, сносила их назад в ямку и сторожила их
«дисциплину».

Вот и понёс отец вьюнов лесничему. Запомнилось то-
мительное ожидание его возвращения в нетопленой целый
день хате. Нарубить-то дров нечем. Отец вернулся весёлый,
с топором, салом, куском мяса — семья лесничего угостила.
Оказалось, с Иваном Торганским где-то воевали вместе на од-
ном фронте. Знали командиров.

Потом отец продолжал строиться по ночам, но уже под
«руководством» лесничего. Этот строгий и порядочный чело-
век часто бывал в нашей хатёнке. В моей памяти сохранилось
его лицо, словно вкатившееся солнце, заполнявшее своей тёп-
лой улыбкой всю нашу хату-землянку. Помнится, как он го-
варивал, что лес вырастет ещё, лишь бы выросли наши дети,
и чтобы они посадили леса больше, чем взяла его война и
строительство хатёнок для жизни.

Тем временем ребята продолжали дразнить: «Не счи-
тается! Топора твоего нет!». От дальнейших моих действий
зависели вся моя жизнь, авторитет, лидерство. Вариантов
два: или бежать под свист ребят домой за помощью отца и
быть им наказанным, или достать топор самому. Надо при-
нимать решение.

По инерции пошёл вперёд, вскоре лёд затрещал.
Лёг, отдышался… Тишина. Лёд не трещит, ребята застыли.
Помочь-то они мне не могут: все утонем. Пополз вперёд, к
краю полыньи, лёд держит. Красота, которую увидел, заста-
вила просто забыть об опасности. Перед моими глазами тихо
и спокойно плыла чистейшая вода. Чтобы не бояться, лизнул
воду языком — понравилась речным вкусом. Горло пронзило
острым холодом. Потом глоток воды как будто согрел тело
своей, что ли, красотой. Внизу — золотистое песчаное дно и
торчащий в песке передним острым углом топор. Рукой до-
стать невозможно: глубоко.

Без топора домой нельзя. Всё… Отталкиваюсь от
кромки ломающегося льда, не задумываюсь о последствиях,
ныряю одетый в воду, не закрываю глаз, всё время вижу ручку
топора, хватаюсь за неё, как будто она меня сейчас спасет…
И наверх. Жив. Одежда намокла, сапоги, наполнившиеся во-
дой, тянут камнем вниз, но я барахтаюсь, борюсь за жизнь.
Мешает грести топор, который словно прирос к руке, сносит
течение, но я всё-таки плыву. Осталось немного: два метра,
метр. Кажется, тону. Из последних сил выбрасываю правую
руку с топором на берег, успеваю зацепиться топором за ствол
маленького деревца, подтягиваю к берегу тяжёлое в намок-
шей одежде тело, хватаюсь левой рукой за ствол деревца. Всё,
я на берегу. Я спас семью, я с топором!

На какое-то время, казалось, потерял сознание. Всё
было, как на чёрно-белой фотографии. Дальний лес почернел,
размылся, а на переднем плане плясала, крутилась, словно хо-
хотала, быстро бегущая речная вода. Очнулся, быстро вылил
воду из сапог. Оглянулся, увидел оцепеневших ребят. В бы-
стро обледеневшей одежде я ползу, а точнее, как на санках,
скольжу по льду к топорам. Кладу почти перед полыньёй свой
топор и, лежа, повелительно ору: «Победил я! Я-а-а-а!». Все,
конечно, согласны, лишь бы не рассказывал никому, ведь на-
кажут всех… И бегу домой.

Мама быстро растёрла меня водкой. Напоила лечеб-
ным чаем из диких ягод и трав: «Пий, синку. Тут все корисне
від застуди: кора калини, її ягоди, плоди шипшини та трави.
Тут травка від Матері Богородиці, в народі її богородка
називають, а в книжках — чабрець пахучий. Дуже корисна,
напар з неї можна пити тільки після Покрову». Від маминих
рук пішло тепло, яке м’яко заполонило тіло. Під мамини
розповіді я став засинати. Вона щось ще говорила…
Потом взяла меня на руки и спрятала от отца на печи.
Натопила её, и уснул я до утра, как младенец. Отцу не расска-
зывали этого никогда. Думаю, он нас с мамой простит.