Аника - воин

               
                Аника - воин

   
                Жил, да был на земле
                Храбрый человек Аника…

                Древнерусская баллада



         Случаются в жизни моменты, когда супротив обстоятельств поделать   уже ничего не можешь и, опустив руки, уповаешь на чудо.  Пасуешь не потому, что бессилен, или  безволен, а  лишь потому,  что рассудком осознал  тщетность,  каких бы то ни было усилий. Конечно, не приведи господи попасть в такую  засаду, особенно, если речь идёт  о самой жизни или смерти.
 
        Вот в таком положении  негаданно  оказался   старший матрос   Анников по  корабельной кличке Аника, трюмный машинист малого противолодочного корабля.  Считанные минуты назад ему ничто не угрожало. Он  с наслаждением вдыхал  воздух  свободы, изрядно сдобренный  просоленным морским  запахом  вперемешку с вкуснейшим ароматом  копчёной рыбы, разносимым   по водной глади бухты   летним полуночным бризом.  На берегу  в громадных  коптильнях  рыболовецкого  порта поспевала жирная атлантическая  селёдка.   

     Вначале всё  шло по задуманному, тик – в - тик. Спустя час после отбоя, когда корабль, издёрганный за день  приборками,  построениями, разводами на работы, проворачиваниями механизмов и  оружия,   погрузился  в  сон, Анников  спустился с верхней койки, и, воткнув ноги в прогары, потихоньку выбрался из кубрика.  Приспичило его, якобы, на посещение  матросского гальюна. С кем не бывает? Да его никто и не спрашивал, куда и  зачем он направляется. В гальюне он, конечно, отметился, но  возвращаясь, как бы  ненароком минул  кубричный люк и  прошмыгнул на полуют.

      С этого мгновения  Анников действовал  тайком. А намеревался он  совершить побег с корабля.  Вы слышите,  побег с боевого корабля! Конечно, побег -  громко сказано, на самом деле, ежели вещать шершавым языком  корабельного устава, то старший матрос Анников замыслил обыкновенную самовольную отлучку. Тем более, взаперти его никто не держал, и никакого резону бежать не имелось. Никакого, если не считать с одной стороны, разъедающую душу серую корабельную скуку, а с другой, именно с другой стороны бухты, неудержимо манящие к себе, сверкающие множеством  огней,  словно пиндосский  Лас –Вегас средь пустыни,  производственные корпуса  порта океанического рыбфлота.

     «Ну и что из того,- возразите вы, - производственная база на самом деле  далеко не Лас-Вегас и развлечений, увы, не сулит». Не скажИте, не скажИте. Там круглосуточно коптится сельдь и млеют,источая янтарные капли, балыки из трески – пальчики оближешь, если не проглотишь  вместе с куском. Сердобольные  тётки с материнскими вздохами  угощают матросиков,- «И моя кровинушка мается где-то, Родине служит».
 
         Гастрономический интерес, положим, манил, но не только. В  цехах порта денно и нощно    множество особей женского пола, а попросту,  молодух,  обрабатывает рыбу, чинит громадные неводы - «кошельки», красит суда.  А военморы у рыбачек в большом фаворе, за  их неутомимость в любовных делах и  матросское кредо:  «Дурнушек всех люби отменно, бог  наградит красоткой  непременно».   
 
      Не подумайте, в авантюру эту Анников пустился не с бухты-барахты.  Замысел тайно    вынашивался  со   дня, когда у борта корабля появился  тот приснопамятный   плотик. Якобы, боцман выклянчил его у рыбаков для помывки и подкраски бортов корабля. Без «шила», бают, дело не обошлось. Плавательное средство не  ахти какое – метр в ширину и пару в длину. С настоящим судном его роднит  лишь палуба - настил из досок и леера, да и то  лишь  с трёх сторон.

     Плотик  Анникову   приглянулся с первого взгляда – симпатичный такой  крепышек. «Да на нём куда угодно можно доплыть» Мысль эта промелькнула в голове без малейшего практического интереса, быть может, просто в качестве похвалы плотику.  Анников служил на корабле третий год и, конечно, понимал, что далеко на нём не уплывёшь, да и как грести.  Но слова «куда угодно» в голове где–то зацепились, он даже начал припевать их под назойливый мотивчик  набившего оскомину шлягера. Вечером перед отбоем  он направился на полуют, чтобы  ещё раз полюбоваться плотиком, притянутым  к транцу  куском верёвки.

       Стоял  чудесный летний вечерок. После жаркого дня с  моря  веяло живительной прохладой.  В душный  матросский  кубрик  возвращаться не хотелось.  Корабли  угомонились, готовясь к отбою, а на противоположном  берегу бухты жизнь, казалось, била ключом. С траулеров, стоящих у причала,   доносится музыка.   Перемежающиеся вспышки сварки придают и без того расцвеченному огнями  порту  карнавальный вид. Анников, конечно, понимал, что в порту сотни людей  днём и ночью  напряжённо трудятся – разгружают  траулеры, обрабатывают рыбу, ремонтируют суда и снасти,   но отсюда, с  восточного мола бухты кажется, что там царит праздник, на который ох как  хочется попасть.  А сколько там  молодых жаждущих,  горячей матросской любви весёлых девчат и томных рыбачек! Соблазн велик.

     Анников перевёл мечтательный взгляд  на  северный мол. До него какая-то сотня метров, а сам мол выходит на берег как раз    рядом  с портом. Голь, бают, на выдумки хитра,  замысел проклюнулся мгновенно, будто незримый искуситель шепнул на ухо. Шепнул и ретировался, мол,  а теперь Димыч, домысливай сам, ведь ты, чай, не какое-то там  хухры-мухры, а ого-го -  трюмный машинист противолодочного корабля.  Димыч «домыслил» тотчас -  до мола на плотике, дальше по молу до берега, и билет на  праздник, пусть на два-три часа, у тебя в кармане.   Всё просто, как дедов валенок.   Не сейчас, ясное дело, надо подготовиться, выбрать момент, а главное найти, чем грести.

      Анников приободрился и, воодушевлённый блестящей  идеей, так счастливо осенившей его, отправился в кубрик. На койке  он, возбуждённый, ещё некоторое время ворочался, прокручивая в голове детали предстоящей авантюры и, умиротворённый, заснул мертвецким сном. Ну,  держитесь, теперь, красавицы- рыбачки! Военмор  Анников нагрянет по ваши души, тьфу ты, по ваши прекрасные тела.  Он же не какой-то  немчура,  Мефистофель,  а русский матрос  Балтийского флота. Души он спасает, а тела ласкает.



                *  *  *

     Оттолкнувшись от транца,  Анников принялся усиленно  грести  жалким подобием  весла,   тайком   выструганного  кое-как ножом  из доски заранее добытой и припрятанной.   Разочарование постигло беглеца   в первые же минуты. То, что в воображении рисовалось лёгким и красивым, на деле оказалось неудобным и корявым. От энергичных стараний  гребца плотик вместо того, чтобы   продвигаться в нужном направлении,  или  ходил веретеном,  или, как завзятый  участник броуновского движения, непредсказуемо   рыскал по сторонам.  «Дурья башка, - в сердцах нелестно окрестил себя Анников, - загодя  испытать надо было бы»   Словом,  мореходные качества плотика явно не соответствовали  величию предначертанному.   

       В пору бы остановиться и, пока ситуация не усугубилась, вернуться  на корабль.  Такая здравая  мысль закопошилась в голове у Анникова, но была тут же безжалостно  прихлопнута.  Как известно, всё разумное и трезвое  пресно и  скучно, а душа требовала  приключений и праздника. Идти на попятную было не в его правилах.  Тем более, плотик, как не ерундил, как не брыкался необъезженным жеребцом, но   мало помалу приближался  к вожделенной цели.
 
     А здесь ещё нашего  беглеца назойливой мухой стала досаждать маниакальная мысль, что на корабле обнаружили его отсутствие и  бросились на поиски. Потому Анников запсиховал и остервенело гнал плотик, стараясь  быстрее высадиться на мол.  Напрасно.    Никто отнюдь не ринулся  в погоню.   Корабль не заметил потери бойца,  продолжая разноголосо похрапывать  полусотней матросских глоток. Ну, а вахтенная служба в бдении своём, как бы то ни было, или попросту проворонила столь неприятный казус, или же ей оказалось  не по зубам разрушить  хитроумный замысел трюмного машиниста.

       Сожаление о конфликте со здравым  смыслом не заставило себя ждать. Нет, он не испугался, не устал, не передумал.  Полный сил и энергии, он продолжал   орудовать подобием весла, с  удовлетворением  замечая, что тупица-плотик, похоже, усмирил норов и худо-бедно двигается в нужном направлении.  Правда, напротив входа в гавань приливное течение начало сносить плотик в бухту, и сотня метров по прямой от корабля  до мола уже  превратились во все двести. А каждый метр давался   ох с каким трудом. Тем не менее, потаённое судно Анникова с горем пополам    достигло середины пути и точка невозврата – сомнения прочь  - была преодолена.

   В желании перевести дух, Анников распрямился и обомлел. Что за дьявольщина?  Он отчаянно встряхнул головой, но видение не исчезло. Напротив, на глазах оно превращалось в ужасную явь. Впрочем, как судить. Его величество  непредвиденное обстоятельство на самом деле   было не столь  страшно, как  показалась Анникову,  скорее, даже радостно.  Ведь это в родную гавань после полугодового промысла  в северной Атлантике у Джорж-банки на всех парах возвращался большой морозильный траулер.

      Рыбаки   спешат домой, да они уже, считай, дома! Через минуту радист даст на палубу встречный марш, а  иллюминацию уже включили.   Расцвеченный электричеством, словно бразильская карнавальная каросса, рыбак, пройдя траверзу восточного мола,  взял  левее, тем самым, лишив  Анникова надежды на благополучный исход. Самое скверное  было то, что с траулера   явно не замечали плавающий предмет с человеком.   Да и как его можно заметить  в такой темноте, а сигнальных огней плотик не имел по определению.

      От осознания того, что его утлое плавсредство столкнётся с  железной махиной, у Анникова в голове  начали мелькать бесполезные и неуместные мысли о том, что любое судно не может отойти от причала  без исправных  сигнальных огней. Сейчас  бы   сгодился даже карманный  фонарь. Впрочем, на фоне  портовых огней, бликующих пёстрым разноцветьем на  водной ряби  бухты,  было бы нелегко разглядеть  с траулера любой сигнал с плотика.
 
       « Нужно срочно  убираться  с  пути рыбака»,- всполошился Анников.   Легко  сказать «уйти с пути», когда  дистанция до траулера неумолимо  сокращалась, оставляя всё меньше шансов на спасение.  Ещё мгновение  Анников пребывал в положении буриданового осла, принимая трудное решение выбора направления спасения и, не чуя рук, принялся  исступлённо  грести.  Нескольких секунд,  впрочем, хватило за глаза, чтобы убедиться в тщетности     предпринимаемых им  титанических усилий.

       Вот тогда то, потеряв  надежду  на благополучный исход   одиссеи и осознав, что попал в крупный переплёт, Анников  пожалел, что вовремя не оставил сумасбродную затею. Теперь вот пожинай плоды! Не правда ли, знакомая ситуация.  Поджилки у него пошли ходуном. Следующее мгновение, отбросив ставшее бесполезным весло, он поднялся во весь рост и, утратив остатки благоразумия,  давясь от страха,   заорал  что есть мочи. Оставалось уповать лишь на то, что траулер всё – таки  проскользнёт мимо, и  дело окончится   испугом. Чудо, однако же, не случилось. Пресловутый бутерброд, не сделав и на сей раз исключения из правил,   приземлился, как и должно, маслом вниз.  Плотик, попав под скулу правого борта траулера, отчаянно вздыбился, и горе-пассажир его  с головой ушёл в воду.
 
  Удача,  между тем, не совсем оставила Анникова.  В последний момент  на траулере или услышали истошный вопль отчаяния   или  всё- таки  заметили   плавающий предмет  с человеком на борту. С палубы судна в воду полетел спасательный круг, а от причала базы  к месту катастрофы стремительно направился дежурный катер.  Через  полчаса  промокший до нитки Анников,  сконфуженный, но живой и невредимый  предстал перед дежурным офицером корабельной группы.
 
                *  *  *

- Где этот михрютка, едрёныть, наперсник разврата? – раздался  голос  за дверью. Суровые  нотки знакомого баритона заставили  голову Анникова по - черепашьи втянуться в плечи.
- Каков гусь! Полюбуйтесь! - съязвил дежурный при появлении  поднятого по случаю с постели Ильясова, командира корабля, на котором старший матрос  Анников имел честь служить трюмным машинистом.
- Какой там гусь, курица мокрая! Гуси плавают, а этот за малым на ужин крабам не угодил, - раздражённо отозвался недовольный  Ильясов и уже к Анникову, сбавив обороты,
- Ну и видок! И это называется матрос Балтфлота!- и не без ехидства подперчил,
- Видели бы сейчас тебя  твои портовые поклонницы!
-Не суть важно! Внешний вид  кавалера этих красоток  нисколько не колышет!- встрял дежурный,- Они преозабочены  другими  статьями  морального кодекса. 
 Похоже, дежурный  был не прочь скоротать вахту  досужими разговорами о портовых женщинах, но строгий  взгляд Ильясова  его осадил.

- Что молчишь? – продолжал психическую атаку Ильясов,- Сробел? Вот   доложи командиру, как свалял большого дурака, как по собственной глупости едва не отдал богу душу!
«А  ведь мог  вполне на дно пойти! Пацан!»- промелькнуло  у  Ильясова – «Считай обошлось»
-  Сробееел! Где же твоя храбрость, Аника-воин? Знать,  под траулером осталась!  Молчишь, словно, водицы морской по уши набрался.
 
       Подробности ночного происшествия  Ильясову уже сообщили. Поначалу он даже не поверил, что кто-то смог отважиться на такое,  тем более, флегматичный и  с виду неуклюжий трюмный машинист Анников. В корабельных клоунах он не числился, хотя и звёзд с неба не срывал. Что на него нашло, какая ядовитая муха укусила? Хотел было продолжить разнос, но, видя плачевное состояние Анникова, стоящего перед командиром по стойке смирно с понуро опущенной головой, процедил сквозь зубы:
- На корабль под конвоем! Разбор полётов  завтра.

      Обрадованный, что хоть на сегодня его мытарствам настал конец, Анников, виновато вздохнув  для порядка,  уж было козырнул, но  вовремя вспомнил, что голова у него «пустая», ибо  берет его вместе с храбростью, прав командир,  безвозвратно пропал  под траулером.
- Мокрое пятно всё-таки осталось,- вновь съёрничал дежурный, кивнув  головой на лужицу воды, образовавшуюся на месте вышедшего Анникова, намекая, видимо, на  недостаточность трёпки.
- Ладно, остынь! Завтра на свежую голову разберёмся и воздадим по заслугам,- вместо прощания  нехотя бросил Ильясов.   


       На следующий день, однако, в защиту Анникова  вступили некие  высшие силы. Спозаранку,   до подъёма личного состава, на кораблях колокола громкого боя не с того, ни с сего сыграли сигнал « Корабль к бою и походу изготовить». Бывалые ворчали спросонья: «Какой там  поход - лето на дворе. Это чтоб службу не забывали. Вот увидите - не успеешь главные запустить, как отбой дадут. Какой сон перехезали!».   Но вот и главные взревели истошно, и аврал чередом  сыграли    «По  местам стоять, со швартовых сниматься!», знать, дело нешуточное - таки придётся в море выходить к  пущей радости матросни. В море то корабельная скука мигом развеется.

      Корабли  один за другим покинули  бухту и,  вытянувшись в кильватер,  растаяли в дымке у горизонта. Военный  причал осиротел, лишь молодые рыбачки  на противоположном берегу гавани, облепив окна цеха ремонта рыболовных снастей,  печальными глазами провожали корабли с удравшими кавалерами на борту. А ведь завтра воскресенье!  Облом.
 
   
                *  *  *

     Здесь вынужден разочаровать предвкушающих острый военно-морской сиквел, ибо в день тот  ничто   не вторгалось в надводное, подводное, а заодно    и воздушное пространства  нашей Родины. А о том, что послужило бы причиной  отправки в море нешуточной корабельной силы, и говорить нечего.
     Ничего чрезвычайного, если не считать того, что на носу маячил флотский праздник праздников, День военно-морского флота. И   тем  « высшим  силам», кои уберегли Анникова от скорой командирской расправы, на сей раз  вздумалось  отметить наступающий день флота не  в парадном Севастополе или на грозном Тихом, а  на седой Балтике.  Да так, чтобы картинку парада боевых кораблей   в Балтийске интервидение  разнесло по  городам и весям  старушки -  Европы.

      На то имелись немалые резоны. Год «пражской весны»,( так вот откуда  пресловутые «вёсны» пошли! ) нервы на пределе. Братья по крови и по лагерю, но не по разуму,  словно белены объелись, долдонят, что, «Чехия це Европа», хоть кол  на головах этих чехов  чеши. До такого средневековья дело, конечно, не дошло, но танки под бессильные, срывающиеся на  визг,  причитания запада в Прагу всё-таки  пришлось ввести.  Обстановочка! Потому парад кораблей именно  в Балтийске, в центре Европы. И не просто парад, а  с  демонстрацией боевых  упражнений.   (повторилось  26 июля  2015 г.) 

     Почти за неделю до дня флота  корабли выстроились в две кильватерные колонны в морском канале напротив  старой цитадели Пиллау. Когда сценарий парада передали на корабли, командиры заскребли затылки и зацокали языками. На «бочках» отстояться не выйдет. Вначале, как водится, объезд кораблей командующим флотом, а вот затем   намечалось прохождение    кораблей на всех парах  мимо   поста рейдовой службы, где по замыслу устроителей и должны быть установлены  камеры центрального телевидения. А  ещё заговорщицким тоном сообщали друг другу, что трансляцию парада  будет вести не кто иной, как знаменитый  диктор центрального телевидения Виктор Иванович Балашов.
Мол, вот какова знаменитость снизойдёт до Балтийска, неспроста это,  знать, парад  не заурядный.
      Но и это не всё. Гулять, так  гулять! Отцы-адмиралы задумали инсценировать  морскую баталию  со стрельбой из пушек, с  пусками ракет и   высадкой  на берег  десанта морской пехоты. И всё это на виду всей Европы. Вот попробуй, и оплошай здесь!

     На корабле было не до Анникова, забот экипажу хватало без того - драили, чистили , мыли, красили. Шутка ли- корабль покажут на весь Союз и пол Европы. Однако, Ильясов не забыл  выходку Анникова. Да и как тут забудешь, если други - командиры кораблей на перекуре после   оперативки у комдива с нарочитым участием   интересовались  о здоровье  «корсара». Так некий доморощенный сказитель прозвал бедолагу  Анникова и даже  пустил в оборот  зубоскальскую байку о том, что, якобы, ильясовский корсар, да – да так и говорили «ильясовский корсар», озверев от переизбытка тестостерона, пытался взять на абордаж  траулер.

  - Собственный клоун должОн быть на каждом корабле, вот и мне  счастье привалило, -  с деланным спокойствием отшучивался Ильясов, но внутри кипел,- «Пусть корсар, но почему  ильясовский? Зубочёсы! Да у вас   самих скелеты таких же корсаров в шкафах хранятся. У одного  чудик за малым всю команду не перестрелял, у другого - почище моего   Аники отыскался - кабанчика с базовской свинофермы свежевал, мясо сбыл и устроил сабантуй на всю ивановскую»

      Дело дошло до того, что даже  комдив на полном серьёзе  допрашивал   Ильясова: «Ты с корсаром своим разобрался?» Нет, не разобрался, всё после парада,  однако, на очередном  утреннем разводе Ильясов  вскользь дал понять , что  ничего не забыл и что дело о «вопиющем нарушении устава старшим  матросом Анниковым» будет доведено до логического завершения.

      Правда, Анников без излишних слов сознавал, что за  сотворённые им вензеля, на флоте по головке не гладят. Пять суток ареста, как с куста. Удручённый случившимся, он захандрил.   Словно зомби, смотрел отрешённым взором и безучастно  помалкивал.  Пропускал мимо ушей   язвительные шутки матросни,  подсыпавшей соль на свежую рану его позорного фиаско. Ведь, если бы всё обошлось той ночью,  ходить бы ему в героях, но не срослось… Побеждённых судят. Потому, шёл, куда посылали, делал что приказывали.  Гауптвахты  не боялся и, похоже, даже  жаждал заточения. Словом, укатали сивку крутые горки, похоже, скис мореман.

     Напарник его по трюмной команде  луганский казак Маралов втихую жалел его  и старался всё делать сам. Старательный,  на том  и погорел. Взялся  чистить  резервную цистерну питьевой воды, просидел в ней весь день и захворал не на шутку.  В ночь температура под сорок.  Утром катером  рейдовой службы  отправили Маралова в госпиталь. Остался на корабле  один трюмный – Анников. Прошу, командир, любить и жаловать.  Любить не обязательно, а жаловать придётся.

 А что, спросите,  без трюмного  кораблю – хана? Нет,  конечно, но лучше  не рисковать, только  у трюмного в голове все  хитросплетения корабельных цистерн и  баков, клапанов  и трубопроводов, да и паровой котёл в придачу. Даже, что проще, фановая забьётся, кто полезет чистить? Аника! 


                *  *  *

      Денёк на флотский праздник   выдался  на славу. С утра ясное небо, лёгкий морской бриз лениво  хозяйничал над водной гладью морского канала. Балтика в своём лучшем проявлении, знать уважает русский флот, если к празднику  чудесную погодку припасла.
      У всех приподнятое настроение. Во-первых - праздник со всеми вытекающими, во-вторых - через два – три часа закончится недельное заточение корабля  на «бочках». Командирам парадных кораблей, однако, не до лирики, бремя ответственности  бередит  душу.  Проколоться на таком мероприятии смерти подобно, не простят, не  забудут- припомнят и в шутку и всерьёз. Не приведи господи, а потому перестраховка на каждом шагу. Возле пеньковых тросов топоры запасены, что не так - руби. Рулевой на мостике, а в румпельном страхующий. Автоматика, всяко бывает, случаем  откажет – вручную рулить будет.    Каждая секунда дорога, замешкаешься - сам в дерьме по уши и  базу, да что там – флот подставишь! Ильясов нервничает, но виду старается не подать. На репетициях не обошлось без мелких зазубринок. Всё проверил - перепроверил лично.

      А на берегу  уже народ собирается, любители зрелищ пораньше пришли места удобные занять. К причалу поста изящно  пришвартовался  грациозный   катер командующего Балтийским флотом. На башне поста рейдовой службы   в раскрытых на  распашку окнах  верхнего этажа  выкатили жерла  телекамер, пострашнее будут стволов гаубиц береговой  артиллерии.  У иных перед телекамерой язык отнимается, а здесь под их прицелом  финты крутить с кораблём ! Чай не циркачи, страшновато впервой то!


                *  *  *

    Первые месяцы службы на корабле  Анников  по сигналу подъёма не мог проснуться, он просто его не слышал. Его расталкивали, а он, ничего не понимающий, где  находится и что им надо от него, инстинктивно  отмахивался, чем  приводил в ярость своих прямых командиров. Они, исчерпав гуманизм, с матерком, бесцеремонно сбрасывали лежебоку с постели. Благо, что все  первогодки обитают в кубрике  на нижних  спальных местах и такое падение, хоть и приводило в чувство, но   не грозило  ушибами. Только тогда до Анникова доходило, что он не дома и церемониться с ним здесь никто не намерен. Он вскакивал и под хохот  обитателей кубрика с перекошенным от ужаса лицом начинал судорожно натягивать   на себя робу и шарить  руками в поисках   прогар.  Несколько отработанных Аникой  нарядов вне очереди послужили полновесной расплатой   за его беспробудные подъёмы.   


       Это было когда… И вот сегодня, хоть и проснулся  сам ещё до сигнала, но лежал, не двигаясь, и долго не мог понять где находится и какой сегодня день. Ага! Сегодня же праздник- День флота, а корабль стоит на бочках, готовый к параду.  Что же, для начала неплохо, и было бы совсем  хорошо, если бы следом  куском дерьма в колодце, из которого собираешься утолить жажду, не всплыла в памяти история  его  позорного провала недельной давности.  Все дни после того события на душе у него  было муторно до тошноты.  Так опростоволоситься в конце службы! Получается, что за  три года  службы он нисколько  не поумнел, как зелёный  первогодок-карась пустился на авось  во все тяжкие, авторитет годка подмочил в прямом и переносном смысле.

      Эта карающая  душу мысль неотступно  преследовала Анникова. «Тьфу ты! Не думай об этом»- приказывал он себе, но стоило только  на мгновение     отвлечься, как мозг вбрасывал пригоршню  думанных - передуманных колючих мыслишек, и пошло-поехало, хоть с борта вниз головой. Казалось бы, похандрил пару- тройку дней и амба - всё, что натворил, уходит в забытье. А здесь уже неделю грудь мытарят горькие угрызения.  Хлеще того,  с  некоторых пор стыд буравит душу уже  не за то, что  так глупо попал под траулер, а  за то, что, поддавшись  наваждению, вообще решился на подобную  авантюру.          За несколько дней  моральных терзаний Анников  повзрослел и начал    иначе смотреть на вещи. 

                *  *  *

         За  прозрачной звуконепроницаемой стеной поста энергетики и живучести, как на ладони, отсек  машинного отделения корабля, напичканный до предела  разными механизмами, трубами и кабелями. Вдоль левого и правого борта, лоснясь боками,  доисторическими   тварями залегли громадные  двигатели главного хода.

     Мотористы снуют  по узким проходам, готовят двигатели к запуску. Иногда  подбегают  к стеклу поста управления  и,  жестикулируя руками и пальцами, докладывают  операторам  о ходе подготовки.  С минуту на минуту ожидается  команда  на запуск  двигателей. Напряжение нарастает. Операторы впились взорами в    панели с множеством приборов, который раз проверяя  готовность систем  корабля к  пуску главных двигателей. 

     А на верхней палубе парадная благодать. Всё бравурно, чинно и  красиво. Знакомый с детства голос Балашова,  пропущенный через мощные  громкоговорители, раскатывается  по глади морского канала и льстит тщеславию - «Вот как про нас заливает!». Кому не лестно слышать такое?   Только что катер с командующим флотом  отошёл от корабля. А  вдогонку  ему  во всё горло трёхкратное «ура».  Но это были    всего лишь цветочки…  Вот теперь то подоспели ягодки, гвоздь программы. Корабли запустили  ходовые  двигатели,  снялись  с бочек  и     малым ходом направились  к выходу из морского канала. Развернулись и замерли  в ожидании  сигнала на  парадное антре. Эсминцы и иже с ними, ясное дело, остались на месте, не царское это дело  якшаться с корабельной мелюзгой.

        Боевой и вахтенный пост  старшего трюмного машиниста   Анникова  - машинное отделении, как и  мотористов обслуживающих  ходовые двигатели и  носовую электростанцию.  Прямого отношения  к обеспечению движения  корабля Анников  по  долгу службы не имел, потому после  запуска ходовых двигателей  укрылся в закутке между  постом управления  и левым бортом корабля, где располагалась крошечная механическая мастерская
. Перед запуском главных  он тщательно проверил  трубопроводы, клапаны и насосы  подачи топлива, масла и охлаждающей воды  на ходовые  двигатели, запустил пожарные  насосы.  Задача усложнилась тем, что  его напарник  Галузов  так и не возвратился из госпиталя. Всё, что должны были  бы делать вдвоём, свалилось  на него одного. Особого труда Анникову это не составило, хотя  пришлось покрутиться, и закончил он свои  трюмные  дела   перед самым запуском главных.

      В заботах по подготовке к  движению корабля Анников  немного забылся о своих неприятностях.  Тем более думать о том  негоже, когда заработали главные и  каждую секунду  он мог потребоваться . Чтобы не сидеть  сложа руки, Анников  приладил   разобранный клапан к верстаку  и принялся притирать его седло. Всё   при деле, а, значит,  и голова  не льнёт к чепухе.
      Из ремонтного закутка   видно, как его одногодок   молдаванин  Иван Чеботарь с ветошью в правой руке и переносной лампой в левой мечется вокруг громады  дизеля, стараясь не упустить ничего такого, что могло  бы отразиться на его работе. «Усердствует… - уважительно подумал  Анников –  И дизель у него блещет чистотой, да и работает как часы…».  Сравнение  громадного дизеля с часами его чуток  развеселило - «Если уж часы, то не иначе как  кремлёвские куранты. Они  тикают - уши затыкай»
    
    По легенде парадного прохождения   на подходе к траверсе  поста рейдовой службы  они  должны выйти на полный ход и лихо промчатся  перед телекамерами. Начало движения диспетчер давал  по корабельно.  Ильясов в бинокль наблюдал прохождение передних кораблей, чтобы быть готовым к началу движения. Вот пошли  ракетные катера, за ними  сторожевики -  стреляют из пушек. « Теперь и наша  очередь подошла» - подумал  Ильясов, пряча бинокль в футляр. Уже не понадобится.   Первым  пошёл Гурьев. Ему стрелять из  РБУ. Радио диспетчера не заставило себя ждать:
 Восемьдесят пятый!  Слышишь меня?
- Так точно!  На связи! 
-  Восемьдесят пятый!  Пошёл! – и как бы в уточнение -  Ильясов! Малый  вперёд!
- Правая машина! Малый вперёд!   Левая машина! Малый вперёд!  Руль прямо! – зычно отозвался  Ильясов. Бряцнул машинный телеграф. Есть малый вперёд! Корабль двинулся.  «Впору перекреститься» - промелькнуло у Ильясова.
 -Штурман на лаге?
- На лаге 4 узла, товарищ командир
 Больше на малом не вытянешь. Ильясов посмотрел вперёд. Дистанция  до впереди идущего увеличивалась. Значит, Гурьев  вышел на полный. Пора. Отставать нельзя.

- Правый, средний вперёд! Левый средний вперёд!  Телеграф отрепетовал команды. Гурьев уже на подходе к  башне поста. Ильясов  включил «Каштан»,
-  ГКП, командир. Механик  у тебя всё нормально?
 - Так точно,   товарищ командир, всё штатно, без замечаний!
 - Смотри в оба,  начинается самое главное! Давай, выводи обе машины на полный, но не торопись!
- Штурман?
-  На лаге  12.
- Докладывать постоянно!
-  Рулевой! Руль прямо!
- На лаге  13.
Не успел Ильясов осознать «чёртову дюжине» на  лаге, как корабль внезапно дёрнулся и сник. Штурман автоматически  зафиксировал падение скорости,
- На лаге  9.
Механик! – завопил Ильясов в микрофон «Каштана»,-  в чём дело, едрёна вошь! Ты, что, хочешь командира без ножа зарезать?  Уж лучше явись  на мостик, и кортиком его, кортиком  в пузень! Механик знал, что черный юмор командира  доброго не сулит.
- Товарищ командир! Остановился левый дизель. Причины выясняем. 
    Сердце Ильясова беспомощно колыхнулось и,   провалившись   куда-то в живот,   затикало оттуда проглоченным будильником.  Он автоматически оценил обстановку. Гурьев вот –вот пройдёт под постом и будет стрелять из РБУ, значит все камеры на него. Это займёт  не более минуты.  Минута, чтобы запустить дизель и восстановить дистанцию!
 - Товарищ командир, вроде всё нормально. Вода, масло , топливо всё в норме. Давление воздуха  в пусковых баллонах в норме. Разрешите повторный запуск левого дизеля.
 « А что прикажешь делать?- подумал  Ильясов.- чапать боком, как хромая утка, на одном дизеле на виду всей базы, да что там базы….
-  Разрешаю! Запускай!
      Двигатель заработал, но с очевидным надрывом и, словно, не выдержав какого-то невыносимого насилия, заглох. На мостике все окаменели и уставились на Ильясова.  Влипли.  Что делать?  Куда бежать?
 Ильясов снял пилотку, вытащил из кармана брюк платок  и, собрав им крупные капли пота, выступившие на лбу,  ледянымм голосом  поверг  пост энергетики и живучести в прострацию,
- Механик!  Делай, что считаешь нужным, хочешь - смейся, хочешь - плачь, но чтобы через минуту дизель заработал. Время пошло! 
 
     Машинное отделение заполнялось газом. Сизая дымка распространялась от левого борта, охватила котёл, дизельгенератор и подступила к правому дизелю. Включили вытяжку. Механик корабля старший лейтенант Лихачёв прекрасно понял последние слова командира. Ильясов  дал ему карт-бланш  и, соответственно, всю ответственность взвалил на плечи механика. И это в условиях жесточайшего цейтнота было мудрым решением.  В пост вызвали едва не плачущегоЧеботаря, который ничего не смог прояснить. Секунды летели, а выхода не было.
-  Почему в  отсеке  газ?  - задумчиво, скорее  себе, чем  окружающим задал вопрос старшина  мотористов Сергей Пешков. И тут же озарение,- Пробита прокладка на стыке газовыхлопа и патрубка шумогасящей  цистерны.
- Значит в цистерне давление! -  подхватил  Лихачёв, - почему там давление, там же атмосфера!
-  В бортовой газовыхлоп что-то попало ?
-  Обратную заслонку заклинило! – завершил   логическую цепочку  оживший  Чеботарь.
- И что делать? Заслонка  чья ?
- Моя, разбирать полдня…
- Кто у нас специалист по заслонкам? Ну-ка зови Анику  в пост.
   Анников, не перебивая,  всё  внимательно выслушал. Искренне растроганный тем, что в трудную минуту  обратились  к нему, он всё же не терял беспристрастного выражения лица, что  возвышало его в глазах  вконец деморализованных мотористов.  Все смотрели на него, как на  спасителя. А здесь ещё  Чеботарь в отчаянии  капнул елея на сердце Анникова,
 - Димыч!  Выручай, погибаем…
  - Так! Я  в отсек, готовьте пуск двигателя, как махну рукой , так запускай.
Анников скрылся в ремонтном закутке и через несколько секунд  восстал  на паёлах отсека с голым  мускулистым торсом и громадной  кувалдой в руке. Махнув рукой, скрылся  под  шумогасящей цистерной.
- Радикальный инструмент –  печально усмехнулся Лихачёв, понимая, что  другого выхода нет.


           На ходовом мостике гробовое молчание прервало радио   диспетчера.
- Восемьдесят пятый, Почему  сбросил ход ? Теряешь  дистанцию, нарушаешь ордер!
И следом взволнованный голос  комбрига  Флоринцева,
- Ренат,   Вижу, что  идёшь на одном дизеле. В чём дело? Если что не так , отворачивай и пропускай следующих, пока тебя не взяли в картинку!
      Ильясов бросил взгляд на секундомер.  Секундная стрелка перевалила  отметку 60 и неумолимо заспешила дальше.  Надо принимать тяжёлое решение.  Вдруг он себя почувствовал таким усталым и равнодушным, что  даже злость на механика испарилась из его груди.
     И в этот момент левый двигатель надрывно взревел, как живое существо, которое безжалостно огрели плёткой. 
«Не то, не то, сокрушенно  подумал Ильясов, прислушиваясь к вою,  - Сейчас заглохнет, и это уже конец»
Напротив,  двигатель не остановился и, словно прокашлявшись,  запел победным басом.  При этом из  отверстия в борту корабля с мощным хлопком  выскочило громадное облако дыма.  Телекамеры, как по команде,  повернулись в сторону ильясовского корабля. Зеваки на берегу охнули от восхищения, ибо корабль как бы привстал и рванул вперёд, навёрстывая дистанцию.  Все решили, что так было задумано.
А воспрянувший духом Ильясов, отдав команду   «Левый, правый борт полный вперёд!  , прошептал: « Всё - таки есть бог на этом свете!»
   
               
                *  *  *

     Когда всё благополучно завершилось, и  корабль пришвартовался  к стенке крепостного канала, по кораблю прошла команда: Командиру БЧ-5  прибыть в офицерский отсек  к командиру. Ильясов  находился в своей каюте.  Прибывшего Лихачёва усадил на кровать. Из шкафчика  молча достал початую бутылку армянского коньяка и надломленную плитку шоколада. Наполнил  два небольших гранёных стаканчика. 
- Ну что, механик, давай за День флота и за парад,- глотком,  не смакуя,  выпил. Отломил кусочек от плитки и, нюхнув для порядка,   вновь наполнил   стакан механика.  Уж  было налил и себе, но словно передумавши,  поставил  бутылку. 
- Глянь-ка, механик, я не поседел?  Нет? Странно, такие  штучки  даром не проходят, значит, в другом месте организма выпрет.
Вытащил сигарету из пачки и задымил.
-Ну а теперь доложи, что там у вас  произошло?   Кого казнить, кого миловать? На себе вину не чуешь?
- Товарищ командир, ну Вы же знаете, что механик  на корабле, как уборщица в   конторе,   всегда и   во всём виноват, - с деланной обидой парировал Лихачёв.  Механик, будучи всё - таки на коне, ведь как бы то ни было, но дизель запустили и всё обошлось чинарём ,  мог себе позволить чуточку служебного кокетства. 
- А если серьёзно?
- Если серьёзно, то заклинил обратный клапан газовыхлопа  левого дизеля. Так некстати…  Догадались быстро, а  как поступить, не знали. Спас один человек…
На этих словах  Лихачёв запнулся.
- Ну! Говори, кто. Поощрю, не поскуплюсь…
- Не поощрите, товарищ командир…
- Интересно девки пляшут, что за дядя  Стёпа объявился на корабле?  Ищут прохожие, ищет милиция… Пират имеется, теперь вот дядю Стёпу  возымели, полный пароход чудиков…
- Во-во, он и есть, корсар Ваш, товарищ командир! Аника.. Извините, старший  матрос Анников, проявив флотскую смекалку, спас корабль от позора.  Предложил простое  решение  и сам же его исполнил. Во время пуска двигателя пару раз  приложился кувалдометром  по корпусу  клапана – он открылся. Всё гениальное просто!

                * * *
       Через неделю ранним субботним утром корабли возвратились на базу рассредоточения, в гавань рыбопромыслового  порта.     Суббота на флоте, хоть и суетной день, но   по домашнему приятный.  С утра до обеда  приборка - палубу  драить, медь чистить  до блеска, резину белить. После обеда  постирка, а венцом всему  и наградой за труды - банька.   
     Анников на шкафуте старательно  полоскал свою персональную  «марусю»,    тяжеленную швабру из распущенных пеньковых канатов.  Он не придавал никакого значения тому, что во время парада  саданул пару раз  кувалдой по  клапану, и что из этого вышло. На лавры спасителя  не претендовал, считая, что просто подсобил  одногодку.

      А вот Ильясов  пребывал в  больших сомнениях относительно Аники. Где  поставить запятую «Казнить нельзя помиловать»? И хоть терпеть не мог гнилых компромиссов типа «ни нашим, ни вашим», пришлось-таки  пойти на таковой. Объявил он опальному трюмному вместо причитающихся  пяти суток ареста  два наряда вне очереди, и то с отработкой  на ремонте того злополучного клапана.   Аника все понял - прощен и даже поощрен. Пусть не формально, но когда от души, во сто крат дороже.
 
     Насухо выжав швабру,  Анников водрузил ее на плечо и в бодром настроении отправился на полуют, штатное место приборки. Подошёл к кормовому флагштоку и  обомлел.  Чуть поодаль  за транцем  у пирса  на волне  невинно покачивался  знакомый плотик. Вот так да!   Словно  змей-искуситель   не оставлял гнусных попыток   окончательно совратить  Анникова с праведного пути. 

       От внезапности  явления перед глазами  свидетеля его фиаско Анников  оторопел и даже осерчал, но, присмотревшись, облегчённо хохотнул.  Плотик, хоть и похожий на его потаённое судно, был   длиннее, и шире.  В одиночку с ним уже не сладить. Так что,  или подбирай, Аника,    корсарский экипаж, или  выбрось из головы матросские шалости и готовься к гражданской жизни.

 
  Полностью: канал Юрий Линник  dzen.ru/id/6056f5e7647e1156996e4ab

    
2015 г.