Алтарь Исиды

Неоконченный роман АНАТОЛИЯ ДОМБРОВСКОГО (1934-2001)

Роман о Древнем Египте «Алтарь Исиды» – последнее, незавершенное, точнее лишь начатое Анатолием Ивановичем Домбровским произведение: написаны всего 3 главы (сохранился рукописный вариант). Судя по книгам, вышедшим из-под пера писателя в 90-х годах, можно, полагаю, с уверенностью сказать, что задуманы были, как обычно, десять глав. Тема Великих Пирамид и Атлантиды взволновала Домбровского после его близкого знакомства с Египтом, где он бывал не раз, а впервые – в 1987 году. Трудно сказать, какие строки или сюжеты древнеегипетских мифов, преданий или трудов древнегреческих философов, ученых-исследователей, археологов стали ключевыми, предопределили название романа и содержание (из суеверия А.И. никогда до завершения работы не рассказывал сюжет). Несомненно, на мой взгляд, лишь то, что автор намерен был в очередной раз поведать миру притчу о необходимости беззаветно служить науке, знанию: «Нужно спасать Знание и Красоту. Красота, – писал он, – это опора в самоотверженном поиске знаний на любовь к Жизни, Человеку. <…> Знание сильнее веры, но оно достигается чрезмерным трудом, долгими исследованиями, обобщениями и доказательствами развитого ума, вера же – как подарок: ты получил его и уже владеешь. Такого рода подарки по необходимости делают людям мыслящие мужи. Я знаю, а ты веришь – и мы оба следуем закону во имя общего блага. Я посвящен, ты осведомлен. Это неизбежно, но не может продолжаться вечно: все должны стать на путь познания... Но осуществимо ли это? Здесь больше вопросов, чем  ответов.» («Алтарь Исиды», [Тот]).
               
                ***

                Анатолий ДОМБРОВСКИЙ

                АЛТАРЬ ИСИДЫ

                (Неоконченный роман - рукопись)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Стражники постукивали пальцами по чутким медным резонаторам, вмонтированным в каменные стены, сообщая таким  образом один другому, что по Лабиринту идёт Тот. Количество и ритм постукиваний обозначали его имя и все, что к нему прилагалось: Древний, Первый, Учитель, Свидетель всему,  Всё Предначертавший и Всё Исполнивший, Верховный жрец Атлантиды, Посланец Страны Иару. Столь же длинным было имя лишь у царя Атлантиды – Атланта Великого.

И Тот, и Атлант Великий почитались в Атлантиде земными богами, всесильными, всезнающими и бессмертными. Только  для них двоих освещался сложный, но единственно верный путь через Лабиринт к храму Атума – включались яркие светильники на всем протяжении пути. Другие же, назвав своё имя, шли на голос стражников в кромешной тьме. И если стражники благоволили к ним – попадали в храм Атума. Пришедшие без благоволения, проблуждав по Лабиринту в ослеплящей тьме несколько дней, обессиленные жаждой и голодом, снова оказывались в на пути, у ворот Лабиринта. Жену Тота Маат, его брата Анубиса, а также детей Тота и Маат – Осириса, Сета, Исиду  и Нефтиду – по Лабиринту всегда сопровождали двое факельщиков. Для приносящих жертву на Алтарь Атума – это происходило раз в году – в стене храмовой ограды делался пролом. После окончания жертвоприношений пролом снова закрывали  тяжелыми  каменными блоками и заливали оловом.

Имя Тота обозначалось сто девятью постукиваниями с паузами между тремя, семью, шестью, снова семью, четырнадцатью, восемнадцатью, снова четырнадцатью, двадцатью двумя и снова восемнадцатью. После имени следовало описание одежды,  чтобы никто из стражников не мог спутать Тота или Атланта с кем-то другим, оказавшимся в Лабиринте. Впрочем, и у Тота, и у Атланта одежа была постоянная, приличествующая только богам: у Тота – черная и красная, у царя – золотая и белая.

Черный, сверкающий красными  рубинами  головной  убор, черное длинное облачение, широкий красный пояс, красный подбой и красный отложной воротник – таково было одеяние Тота. Он шел медленно, погруженный в думу, не глядел перед собой и по сторонам, зная, что Лабиринт непременно  приведет  его  в Конус, где он встретится с женою, братом Анубисом и детьми, чтобы еще раз поговорить с ними о надвигающейся катастрофе...
 
У Тота и его жены Маат – четверо детей: два мальчика и две девочки Осирис и Сет, Исида и Нефтида. Тот и Маат зачали их, как зачинают детей простые смертные люди, и Маат рожала их в муках, о которых знают все земные  матери.  Телесная природа детей Тота и Маат – человеческая, смертная, как и природа их родителей, хотя разум их бессмертен, дух  бессмертен, пока существует Алтарь Атума. Тот раз в сто лет обновляет свое стареющее тело, как и тело своей жены Маат. Так же он поступит с телами своих детей, когда придет срок. Анубиса Тот называет братом, хотя у Тота и Анубиса нет общих родителей – Анубиса Тот создал сам, из своей плоти, как и свою жену Маат. Они скорее его дети, но Маат он  сделал своей женой, а Анубиса назвал братом.
   
Он самого себя сотворил на Алтаре Атума. У Тота есть право так говорить, ибо в нем обрел свое бессмертие и помнит себя Атум, его смертный предшественник, создавший Алтарь. Он присутствует в Тоте как часть его знаний и воспоминаний, как давно прошедшее время, как начало,  взбунтовавшееся против смерти. Атум не победил смерть окончательно, ибо все, имеющее начало, имеет и конец, но он одержал первую победу, которую Тот повторяет каждые сто лет, восходя на Алтарь Атума, чтобы из крови и плоти жертвенных животных и соков плодов, трав и цветов получить силы для  преодоления смерти дряхлеющей плоти и для новой жизни.

Уже много веков Тот воскресает на Алтаре Атума всякий раз в новом теле, не утрачивая при этом ни одной частицы возрастающих от века к веку знаний. Он воссоздает себя вновь и вновь, оставаясь все тем же изначально и в то же время другим, как всякий пытливый и бессмертный ум. Бессмертны его жена Маат и брат Анубис. Бессмертными будут дети.
Бессмертен царь Атлантиды Атлант Великий, восседающий на золотом троне вот уже пятьсот лет. Правда, сейчас Атланту Великому как бы только двадцать: он пожелал сойти  с Алтаря Атума именно в этом возрасте, так как больше всего в жизни любит молодые забавы, кутежи и войны. По этой причине он никогда не дотягивает до ста лет, а требует обновления уже на шестом десятке. Как жена Тота Маат.

По причине бессмертия Атлант Великий не обзаводится и никогда не обзаводился женой и наследниками, не стремится к приобретению мудрости и не ценит быстротечную жизнь своих подданных. Он плохой, но вечный царь. Даже изрубленный в бою на части он неизменно возрождается стараниями Тота на Алтаре Атума и с первым  новым  вздохом  вспоминает,  что  царь Атлантиды Атлант Великий, любимец бога Атума и сам бог.

Храм Атума, Главным жрецом которого бессменно является Тот, считается одновременно и храмом Атланта  Великого. На алтарь храма приносятся жертвы богу и царю. У статуй Атума и царя одно и то же лицо – лицо живого Атланта Великого – курносое, лупоглазое, с толстыми губами и оттопыренными ушами. Да и во многом другом их статуи сходны. Отличие же состоит только в том, что статуи Атума высекаются из мрамора, а статуи царя Атланта отливаются из золота, к тому же они не  выше человеческого роста, тогда  как  статуи  Атуму  позволено воздвигать любой высоты, хоть до небес – таково установление самого Посейдона, первого царя Атлантиды, чему есть свидетельство в истории острова, составленной Тотом.

Тот не любит царя и мог бы, наверное, однажды  не  воскресить его. Но воля Атума, живущего в нем, сильнее нелюбви: Атум создал Алтарь ради бессмертия Атланта. Сам Тот был рожден на Алтаре ради вечного услужения бессмертному царю и с твердым убеждением, что установленный с древнейших времен порядок в Атлантиде важнее всяких перемен, поскольку любые перемены – путь к разрешению царства, какими бы благими  намерениями они не вызывались. Впрочем, века меняют убеждения бессмертных. К тому же грядут перемены неизбежные, не управляемые людьми. И разрушительные. Следовало  бы  предупредить гибельный удар этих роковых перемен, заданных Землей  и  Небом, спасти народ Атлантиды от надвигающейся катастрофы, но царь о катастрофе и слышать не хочет – не верит Тоту, не желает вникать в его расчеты, твердит, что надо положиться  на милость всеблагого бога, судьба же подданных его, как и прежде, не волнует.

Тот велел всей своей семье – жене, детям и брату Анубису – собраться в Конусе, чтобы рассказать о встрече с царем и еще раз продемонстрировать на приборах гибельное смещение Атлантиды в звездно-временной системе координат, которое он  наблюдает уже в течение нескольких месяцев.

Конус, храмовое помещение, которое и на самом деле является гигантским конусом, установлен на прочном гранитном основании в первом веке бессмертия Тота и соперничает с Пирамидой, построенной тогда же по проекту Тота на высоком плато последней гряды куэсты, подступающей к западной части города. Прямая, прочерченная на карте города с запада на восток, между  Пирамидой и Конусом, проходит через центральную часть столицы, через Царский дворец. Царский  дворец делит эту прямую на две равные части – как бы на два плеча весов, равновеликими чашами которых являются Конус и Пирамида. Пирамида в ясный летний день сверкает огнистым орихалком, а Конус светится белым литьем из олова. О них говорят: Пирамида – это Солнце, огонь, а Конус – Луна и мысль. И Конус, и Пирамида – источники неиссякаемого могущества Атлантиды: через Конус на Атлантиду изливается мудрость бога Атума, через Пирамиду – его энергия.

Внутри Конус сложен из трехсот шестидесяти  пяти – по числу дней в году – медных колец, равномерно уменьшающихся в диаметре по мере  приближения к вершине Конуса. Эти кольца имеют сквозные отверстия, которые либо совпадают, либо не совпадают с внешними отверстиями в  оловянном  колпаке Конуса, когда кольца поворачиваются с течением времени относительно друг друга, скользя бесшумно по шарам из прочного металла. Ночью в отверстия колец заглядывают звезды, днем – лучи Солнца.
В точке схождения Конус увенчан многогранным голубым кристаллом, который выполняет роль внешнего – на город – и внутреннего светильника, питаемого, как и все другие светильники столицы, энергией Пирамиды. Голубой кристалл  загорается, распуская на вершине Конуса веер своих мощных лучей с заходом солнца, и погасает с рассветом синхронно с другими светильниками, установленными на башнях города и на Пирамиде. Внутренню часть кристалла на вершине Конуса включает и выключает Тот: включает, когда беседует с посвященными или учениками, выключает, когда проводит бессонные  ночи над расчетами у полусферы, следя за расположением звезд и блуждающих светил на небосводе. Лучи звезд, проникающие внутрь Конуса через его внешние отверстия и совпадающие с ними в определенные часы отверстия во вращающихся гигантских кольцах, отражаются яркими светящимися точками на полусфере, покрытой люминофором. Полусфера расчерчена прямыми и кривыми красными и синими линиями и испещрена сотнями замысловатых знаков. Она стоит на бронзовой треноге в центре помещения на высоте глаз Тота.

Конус и все, что в нем находится, являет собой один сложный прибор, который служит Тоту часами, календарем, геодезическим и астрономическим измерителем, датчиком для предсказания и регистрации землетрясений, ураганов, вулканических извержений на острове и в его окрестностях, приспособлением для точных математических расчетов и геометрических построений, хранилищем всех научных сведений, добытых Тотом в течение веков, и золотых пластин с откровениями бога Атума, касающимися тайн человеческой души, принципов справедливой власти, законов наилучшего устройства общества, государства, ведения хозяйства, войны, употребления ремесел, обучения детей и приготовления лекарственных средств.

Отсюда Тот управляет Алтарем Атума, расположенным в соседнем с Конусом помещении, сложенном из мегалитов, в  которое не проникают ни свет, ни звук, ни дух окружающего мира. Алтарный зал освещается розовыми кристаллами, облицован плитами из чистейшего белого мрамора. Это гигантское и сложное сооружение занимает едва ли не большую часть зала и  отгорожено от него золотой стеной с нишами для жертвоприношений – для плоти, для крови, для зерна, для вина, для плодов, для цветов, для меда и сладостей, для драгоценностей. Всё принимает алтарь в дни  жертвоприношений в честь Атума и Атланта  Великого. Но  главные  жертвоприношения  совершает втайне от всех сам Тот...

В Конусе царил полумрак. Тот, его жена Маат, Осирис, Исида, Сет и Нефтида наблюдали за огоньками, скользящими по полусфере и молчали. Ждали седьмого члена семьи – Анубиса.

Анубис не опаздывал. Просто все другие пришли раньше, чем было назначено Тотом. Анубис и вообще-то никогда не опаздывал: абсолютное ощущение времени было присуще ему изначально. Впрочем, это была не единственная его особенность: в отличие от всех других членов семьи Тота, белокожих, как все жители Атлантиды, Анубис был чернокож, покрыт  гладкой  черной шерстью и лицо имел собачье, пугающее, из-за чего  выходил в город только ночью, прячась под темными одеждами  и маской. У него, как у собаки, был абсолютный нюх, он не  различал цвета, но зато видел в темноте, как днем.

Тот не создал жену для Анубиса и лишил его способности к зачатию с земными женщинами, так как чернокожий и песьеголовый Анубис явился следствием серьезного сбоя в программе Алтаря Атума, вызванного внезапным и сильным землетрясением. Анубис был первым и неудачным результатом  испытания  Алтаря Атума перед тем, как Тот решился подарить бессмертие дряхлому и умиравшему в ту пору Атланту Великому. Он сказал  тогда Анубису: «Живи вечно. Но у тебя не будет продолжения».

Сыновьям же, Осирису и Сету, Тот отдал в жены  их  сестер: Осирису Исиду, Сету – Нефтиду. Маат рожала их с перерывами в один год. Первенцем был Осирис, за ним родилась Исида, затем на свет появились Сет и Нефтида.  Осирису  сейчас девятнадцать, Нефтиде – шестнадцать.

Сам Тот и его жена Маат выглядят по человеческим  меркам лет на пятьдесят. Только у Анубиса нет признаков человеческого возраста. Он называет себя то Собакой, то Шакалом (и то и другое соответствует его внешнему виду), нисколько не огорчаясь при этом. Владения Анубиса – Пирамида. Он – покровитель энергии: движения, тепла и света. Когда пришел Анубис, Тот включил верхний светильник, остановил вращение колец и сказал, повернувшись лицом к брату:

– Смещение звезд и планет продолжается, стало быть, и смещение нашего острова. Прогноз по-прежнему  отрицательный. Что делать?

Никто из находившихся в Конусе не ответил  ему,  потому что ответить на этот вопрос Тот должен был сам: он – Древний, он – Первый, он – Учитель, он – Свидетель Всему,  Всё Предначертавший и Всё Исполнивший. Он – Верховный жрец Атлантиды, апостол Атума, посланец страны Иару. Нет никого, кто был бы старше и мудрее Тота. Стало быть, ему и отвечать.

– Я думаю, что ответ тебе известен, – сказал Тоту Анубис.

– Да, согласился Тот. Я уже говорил, теперь повторяю: мы должны покинуть эту страну: мы не можем предотвратить надвигающуюся катастрофу. Атлантида обречена на гибель. Но царь этому по-прежнему не верит. А потому конец будет более ужасным, чем мог бы быть. Следовало бы построить  как  можно больше кораблей и немедленно начать эвакуацию людей и ценностей. Когда начнется паника, кораблей окажется слишком мало. Да и море вокруг Атлантиды на огромных пространствах начнет покрываться льдом, – он положил руку на полусферу и замолчал, словно любуясь тем, как малиново  засветилась подсвеченная снизу тонкая кисть его руки – цветом  жизни,  чистой крови. – Мы можем покинуть страну только тайно: царь сегодня предупредил меня, что при попытке к бегству  он  убьет нас. Он сказал – я опережаю его слова: «Уповайте на милость богов – и ничего плохого не случится. Не было раньше, не будет и теперь. Боги милостивы», – произнося последние  слова, сказанные царем, Тот горько усмехнулся: ведь это он, Тот, внушил атлантам все мысли о богах, об их могуществе, милосердии, щедрости и справедливости, об их отеческом отношении к Атлантиде.

Атум – верховный бог, родоначальник и владыка всего. Он возник из первобытного хаоса, оплодотворив самого себя, проглотив собственное себя. Он родил двух богов-близнецов: Шу и Тефнут – воздух и влагу. Из воздуха и влаги возникли небо и земля – Нут и Геб, дети Шу и Тефнут. Нут – мать звезд и солнца, именуемого Ра. Из уст Ра родились другие боги.  Из глаз Ра, подобно слезе, вытек человек. Боги живут в царстве матери звезд Нут. Людей принял в  свои владения бог земли Геб. Дети Геба и земных женщин стали царями в разных странах.

Остров Атлантиду, который тогда еще не имел имени, Геб отдал под власть своего сына Посейдона, повелев ему обзавестись там домом и семьей.

Посейдон выбрал для своего дома невысокую плоскую гору в центре подаренного ему острова, где стояла хижиина островитян Евнора и Левкиппы, которые к тому времени уже умерли. В хижине жила их дочь, юная девушка, которую  звали  Клейто. Клейто сразу же понравилась Пойсейдону, он взял  ее себе в жены и тотчас же принялся сооружать рядом с хижиной новое жилище. Подвластные ему жители  острова быстро возвели на холме каменный дворец, а сам холм оградили земляными  валами и водными кольцами-каналами. Водных колец было три, земляных – два. Кроме того, строители прорезали весь остров  от центрального холма Посейдона до моря радиальными  каналами, по которым, как и по кольцевым каналам, могли плавать  суда, а холм и участки суши между каналами соединили широкими мостами.

Клейто родила Посейдону десятерых  детей, разрешившись пять раз двумя близнецами-мальчиками. Первого появившегося на свет сына Посейдон назвал Атлантом и в честь него дал имя острову и омывающему его океану. Остров он  назвал  Атлантидой, океан – Атлантическим.

Когда сыновья выросли, Посейдон поделил между ними остров, каждому дав в удел равную часть. Атланту он отдал свой дворец и город, возникший вокруг него, и поставил его царем над остальными девятью братьями, которые именовались архонтами. С той поры власть на острове передается по наследству: потомки Атланта становятся царями Атлантиды, а  потомки его братьев – архонтами, верховными правителями девяти областей острова, которые по-прежнему равно обширны и богаты.

Со времен Посейдона, которому после его телесной смерти отданы во владения воды и недра земли, остров Атлантида значительно преобразился. Самый большой кольцевой канал, который соединяется непосредственно с морем, расширен и углублен. Теперь его ширина равна трем стадиям, так что по нему в один ряд могут плыть сразу несколько триер, не боясь соприкоснуться бортами. Глубина канала в два раза превышает посадку самого тяжелого судна. Такой же ширины – в три стадия – земляной вал, тянущийся вдоль этого кольцевого канала.

Остальные водные кольца и земляные валы находятся в таком же соотношении – ширина земляных валов равна ширине каналов, хотя эти величины меньше, чем у первого: у второго канала – а стало быть, и у земляного вала – ширина два стадия, у третьей пары, примыкающей к холму Посейдона, на котором высятся прекрасные царские дворцы и храмы – ширина равна лишь одному стадию.

Сам же Акрополь, или Верхний Город, имеет в диаметре пять стадиев. Это расстояние быстро идущий человек может пройти за десять минут. Если, конечно, будет идти по прямой. На самом же деле преодолеть Акрополь по прямой невозможно: он весь загроможден дворцовыми и храмовыми постройками из камня различных цветов. Стена Акрополя возведена из орихалка и сверкает золотом, соперничая с солнцем или с пламенем. Человеку, стоящему вдали от города на вершине какой-нибудь горы, кажется, что Акрополь находится в огненном кольце. Это впечатление усиливается еще тем, что пологие скаты земляного вала, опоясывающего холм Посейдона, покрыты литьем из меди.

В самом средоточии Акрополя за высокой золотой стеной стоит храм Прародителей, храм Посейдона и Клейто. Он находится на том самом месте, где некогда была хижина Клейто, в которую вошел явившийся на Атлантиду Посейдон, и где были зачаты и рождены десять царственных близнецов. Дверь храма Прародителей отворяется только раз в году, когда царь и архонты приносят на алтарь храма подарки.

Рядом с храмом Прародителей, Посейдона и Клейто, расположен храм, посвященный лишь одному Посейдону. Золотые врата этого храма открываются один раз в пять или шесть лет и тоже только для царя и архонтов – здесь, у орихалковой стелы, на которой записаны заветы и законы Посейдона, царь Атлантиды и архонты обсуждают один раз в пять или шесть лет общие заботы и творят суд.

Длина храма Посейдона – двести шагов, ширина – сто. Его высокие стены облицованы серебряными плитами, фронтоны – золотыми. Крыша храма покрыта листовой медью, а потолок – пластинами из слоновой кости. Пол храма сплошь из орихалка. Все изваяния в нем отлиты из золота: могучий Посейдон на колеснице, в которую впряжены шесть крылатых коней и которую сопровождают в ее стремительном беге сто Нереид на дельфинах, статуи Геба, бога Земли, и отца Посейдона – правителей других стран и народов. Снаружи храма также установлены золотые изображения – это статуи царских жен и всех, кто произошел от первых десяти детей Посейдона.

Храм этот варварский, грубый и темный. Он построен по проекту царя Атланта Девятого, который пренебрег всеми советами Тота, будучи своенравным деспотом, лишенным всякого редставления о прекрасном и гармоничном. Он считал, что, чем больше золота и других драгоценностей будет вложено в храм, тем он будет величественнее.

Нынешний царь Атлант Великий своим нравом похож на своего давнего предка Атланта Девятого: он столь же невежествен, груб, жесток и развратен. И, хотя у него было достаточно времени, чтобы овладеть мудростью и воспитать сердце, он правит островом уже более четырехсот лет, благодаря Тоту и Алтарю Атума – его ум не развивается, а сердце остается диким, потому что половину своего царствования он  провел в военных походах, а половину – в оргиях.

Века за веками истощали в царях унаследованную от Посейдона божественную природу, растворяя ее в порочной человеческой примеси, удаляя их от сродного им божественного начала, которое повелевало им блюсти истинный и во всем великий строй мыслей, презирая все, кроме добродетели, ни во что не ставя богатство, не пьянея от роскоши и  крови. И вот итог, который застал Тот, овладевший Алтарем Атума, чтобы подарить бессмертие царям: цари, уравняв себя с богами в произволе, безнаказанности и могуществе – так они поняли божеские достоинства! – уподобились дикарям... Тот подарил бессмертие даже не человеку, а свинье. К богу нужно приближаться в знаниях и добродетелях – это достойный путь человека. Но стать богом он не может, ибо для овладения знаниями и силой истинного бога нужна вечность, личное бессмертие, которое недостижимо ни для кого из людей. Бессмертие в слове – да, бессмертие в трудах – несомненно, вечность в бесконечном ряду потомков – самое простое, а личного бессмертия нет. Все разрушает смерть. И лишь Тот знает, как преодолеть это бессмысленное разрешение. Он обладает бессмертием в  собственном знании. Атланту бессмертие он лишь подарил...

То, что ныне являет собой Атлант Великий – жалкая развращенность духа и тела, опьяненных властью и богатством. Тот подарил бессмертие этому опьянению...

– От твоей математики нет никакого проку, – сказал царь, когда Тот впервые показал ему свои расчеты, касающиеся дрейфа Атлантиды в зону холода. – Я помню, что ты мудр и знаешь больше, чем все мы вместе взятые. Только знания ничего не решают. Все, что у нас есть, даровано нам богами. Нужны не знания, нужны молитвы. И судьбу Атлантиды ты предсказать не можешь: такую тайну боги хранят даже от посвященных. Судьба Атлантиды будет такой, какую мы выпросим у богов, принося им жертвы и вознося к ним молитвы. Ты сам об этом говорил, не правда ли? – ни тени тревоги не было при этом на лице царя.

Рассказывая Маат об этой встрече, об этом разговоре с царем, тот сказал:

– Я виноват. Я упустил момент, когда религиозное усердие дикарей следовало остудить истинами науки, заменить веру знаниями, молитвы – формулами. Я облек законы мира в божеские одеяния и так представил их людям. Но люди слишком увлеклись этим спектаклем. Теперь они готовы убить  всякого, кто рискнет сорвать божеские одежды с природных истин. И  не отпускают актеров. Вот и здесь царь не желает видеть во  мне апостола науки. Я для него приемлем лишь в одеянии  апостола бога Атума. Я виноват, я упустил момент.

– Или он еще не наступил, – сказала Маат. – Скажи царю, что бог Атум насылает на нас беду, кару.

– За что, Маат? Добрый Атум насылает беду на всю Атлантиду? Чем так страшно провинилась Атлантида перед ним? Да и возможна ли вина, за которую карают всех? Атум, отец милосердный, содатель всего – и  вдруг уничтожает свое лучшее создание, Атлантиду?! Такая несообразность даже присниться не может. Только бездушные силы, вопреки воле Атума, могут уничтожить прекрасную страну и ее людей. Силы,  которыми  не управляет Атум, потому что Атума нет. Иначе он управлял бы ими и не допустил гибели Атлантиды. Об этом, Маат, я должен объявить царю и всему народу? Но тогда случится катастрофа пострашнее той, что надвигается. Ах, Маат, я опоздал. Хотя мысль о замене веры наукой уже не раз посещала меня. И даже было решение: начать с царя, посвятить его в великие тайны мира, указать на подлинные законы и истинные цели. Разумеется, эта работа – на многие годы. И начало ей я не обозначал в своих планах, потому что права, наверное, все-таки ты: момент еще не наступил. Но глобальная катастрофа меняет всё. Её приближение скоро станет очевидным. Теперь у меня в запасе не более года – год отделяет нас от гибельной кульминации. Но царь ничего не хочет знать об этом. Иначе ему пришлось бы думать, что бог либо свихнулся, либо его нет... Ему легче думать, что свихнулся я. И так он будет думать, пока признаки надвигающейся гибели не станут явными. Тогда начнется всеобщая паника – и никому не будет дела до науки: страх затмит разум.

– Ты уверен, что катастрофа неотвратима? – спросила Маат.

– Посмотри, – ответил Тот, подходя к окну. – Видишь этот странный туман над вершинами гор? С некоторых пор он не рассеивается. Там температура снизилась против обычной вдвое. Мы движемся в холодную зону Земли постоянно и с нарастающей скоростью. Весь наш гигантский остров. Сместились  на  несколько градусов звезды на небе, точки восхода и заката всех светил. Мы замерзнем, Маат. Даже вечные не смогут существовать здесь, – добавил он, помолчав. – Здесь не станет ни пищи, ни тепла. Нас накроют льды.
– Скажи об этом царю еще раз, – посоветовала Маат. – Если царь снова откажется поверить тебе, придется обратиться к народу.
– Ах, Маат. Я уже сказал тебе, что  будет. Нет богов, нет справедливости, нет смысла, нет цели, есть лишь  бездушная природа, которая уничтожит нас... Нас убьют, разрубят на части, сожгут и развеют по земле, чтоб никто не смог оживить, – мрачно сказал Тот. – Впрочем, я не о жизни нашей пекусь, а о том, чтобы исполнить миссию. Хотя думать о том, что я никогда больше не увижу тебя, Маат, и наших детей – непереносимо. Мы слишком долго живем среди людей и чувствуем, как люди... Конечно, мы должны объявить страшную правду  народу.

– И всё же пойди еще раз к царю, настояла Маат.

– Конечно, я пойду к нему еще раз, – согласился Тот. – Пусть созовет всех архонтов, пусть исполнит царский обет Посейдону – обсудит с ними то, что я скажу. И если это будет лишь обсуждение моей участи, а не участи всего народа Атлантиды, пусть...



Тот, как и посоветовала Маат, снова встретился с царем, а возвратившись из дворца, созвал в Конусе свою семью: жену Маат, детей и брата Анубиса.

– Что ты сказал царю? – спросил Тота Анубис.

– Я принес ему сферу и показал, какая точка земли, согласно моим расчетам, окажется вскоре в зоне вечного холода в результате странного дрейфа. Вы уже знаете, что эта точка – наша Атлантида. Я указал царю также те точки на сопредельных континентах, которых катастрофа не коснется и куда мы все можем переселиться.

– И что?

– Он выхватил из моих рук сферу и разбил ее об пол. Потом топтал осколки и кричал, как на солдата.

– Он созовет совет архонтов? – спросила Маат. – Ты попросил его об этом?

– Да, попросил, – ответил Тот.

– Каков же был его ответ?

– Он созовет совет архонтов в срок, указанный в предписаниях Посейдона. Этот срок наступит через три месяца.

Царь и девять архонтов, управлявших областями Атлантиды, собирались на совет в храме Посейдона раз в пять или в шесть лет. Если предыдущий совет созывался после пятилетнего перерыва, то следующий назначался через шесть лет, а после него – снова через пять лет, потом опять через шесть и так далее – такого было установление Посейдона, записанное на орихалковой стеле в храме. На этот раз срок созыва  совета наступал осенью после шестилетнего перерыва.

– Хорошо, что не через несколько лет, – сказал Анубис.

– Все же есть бог. Три месяца можно подождать. Или нельзя?

– Можно, ответил Тот. – И если архонты не поверят мне так же, как и царь, то вот и время моих похорон – через три месяца.

– Достаточно сохранить одну твою гомеометрию, чтобы воссоздать тебя на Алтаре Атума, – сказала Маат.

– Катастрофа наступит раньше, чем вы успеете воссоздать меня. Она уничтожит алтарь. – Он поднял глаза, и все увидели в них неподдельную тоску.

– Это серьезно, – сказал Анубис. – Ты предлагаешь покинуть страну, Тот. Ты сказал, что надо покинуть Атлантиду тайно. Но сможем ли мы увезти с собой Алтарь Атума?

– Нет, – коротко ответил Тот.

– Как же быть?

– Мы все пройдем регенерацию на алтаре, и тогда у каждого из нас в запасе останется сто лет жизни.

– И всё?

– Всё, Анубис. На новом месте мы воссоздадим Алтарь Атума, для чего понадобится увезти с собой тысячи пластин с расчетами и много других грузов.

– Достаточно твоей головы, думаю, – сказала Маат.

– Если я не умру до того, как мы воссоздадим алтарь.

– Если мы все не умрем, – добавил Тот, помолчав. – Ведь придется воссоздать всё, что питает алтарь: Пирамиду, Конус, синтезаторы веществ, информации, излучений и полей...

– У нас родятся дети, – сказал Осирис, они продолжат наше дело.

– Без нас? – спросил Тот.

– Я не подумал об этом, – ответил Осирис.

– Значит, плохи наши дела? – вздохнул Анубис.

– Да, – ответил Тот. – Ни алтарь не увезти, ни самим не уплыть, ни объявить народу о надвигающейся катастрофе, потому что ничего этого не позволит нам сделать царь. Но втайне от царя мы должны готовиться к бегству – таково моё решение.



Чтобы перевезти на другой континент Алтарь Атума, понадобится несколько кораблей, может быть, пятнадцать, может быть, двадцать. Такая армада не сможет отплыть от берегов Атлантиды незамеченной. Да и где её взять, эту армаду? На разборку алтаря уйдет не один месяц и, значит, слухи  о ней непременно достигнут царского дворца – сохранить втайне эти работы не удастся: среди жрецов храма Атума, обслуживающих алтарь, у царя есть и платные, и добровольные  осведомители. К тому же для разборки алтаря понадобится не меньше сотни рабочих, механизмы, транспорт. Жрецов, обслуживающих ныне алтарь, и рабочих, участвующих в разборке, естественно, придется брать с собой на корабли, чтобы те смогли затем разобранный алтарь собрать. Без них никак не обойтись: рассчитывать на то, что рабочих и специалистов по сборке и обслуживанию алтаря на новом месте удастся найти или хотя бы подготовить на континенте, не приходится: царящая там дикость общеизвестна.

Нет, алтарь не увезти, если царь не даст на то согласие. Да и что будет представлять собой алтарь без энергии Пирамиды, без тонких энергетических влияний, в которые Анубису удается преобразовать основной энергетический  поток? Гору металла, безжизненных кристаллов и всевозможных химических соединений, не способных взаимодействовать и  рождать новую живую сому, оплодотворённую духом бессмертия.

Чтобы перевезти на континент Пирамиду, не хватит кораблей всего мира. Можно, конечно, построить там новую Пирамиду, если увезти с собой тысячи обученных рабочих, чертежи, расчеты, строительные механизмы. Но Пирамида сложена не из одних лишь каменных блоков: нужны твердые и жидкие  металлы, нужны гигантские кристаллы, вырастить которые можно лишь в бездонных колодцах Посейдона на юге Атлантиды, нужны сотни других веществ, которые на континенте никто не искал...

Анубис лучше других знает, что такое Пирамида и почему никто в мире до сих пор не построил ничего подобного ей.

Нельзя объявить народу о надвигающейся катастрофе без разрешения царя. Но если Тот всё же решится пренебречь запретом Атланта Великого, то что он скажет народу? Поделится с ним своими географическими наблюдениями и расчетами? Кого он сможет убедить? Возможно, лишь кого-то из числа Великих Посвященных. Но вот и царь в их числе, однако наблюдения и расчеты Тота не оказали на него должного действия. Да, математика, геометрия, астрономия, как и все другие науки, это язык богов – царь это признает, хотя и не может общаться с ними на языке науки. Он исполняет волю богов силою власти и меча. Он знает лишь одно: боги любят Атлантиду и царя. Они даровали Атлантиде могущество, богатство и процветание, а ему – бессмертие, вечную молодость и наслаждения.

Народу придется сказать, что боги предали Атлантиду, что отныне они – враги всех атлантов. Или, что еще хуже, надо будет объявить народу, что богов нет... Кто  после  этого не скажет, что Тот – хулитель отечественных богов и вообще безбожник? Кто после этого не потребует предать главного жреца Атума суду и приговорить к смертной казни - к расчленению и сожжению на костре позора?

Боги злы. Боги не правят миром. Богов нет. Какое из этих утверждений следует выбрать? Царь приказал: молчание. Но молчание – это смерть атлантов. Любое же из трех утверждений – смерть Тота. А потом – всё равно катастрофа. Но  многие, вероятно, спасутся. Не потому, что поверят Тоту, а потому что воочию увидят надвигающуюся смерть. Спасение в одном: объявление о близкой катастрофе должно быть предложено народу не в форме истины, а в форме царского приказа от имени богов, желающих спасти свой народ. От кого? Кто противостоит богам, чья злобная сила готовится обрушиться  на  прекрасную Атлантиду? Катастрофа – чья-то ошибка, чей-то злой замысел, роковая случайность? Наука может предложить лишь один ответ: нет ни ошибки, ни злого умысла, ни роковой случайности – есть неизбежное следствие действия естественных законов мира. Катастрофа неизбежна, но есть  время  и  средства для спасения. Цена спасения – неверие в богов...

– Следовало бы изначально внедрять не веру, но науку, сказал Тот. – К сожалению, вера в жестоком и бедном мире внедряется легко, а наука требует достатка, безопасности и напряженной работы ума. Молиться и верить легко,  учиться  и действовать трудно. Легко сказать: «Так  хочет  бог» – трудно объяснить, как следует поступать в соответствии со знанием законов природы мира и человека. Невежество легко подчиняется божественной воле, а знаний у него нет. Атум забросил меня в невежественную страну...

– Не кори себя, – сказал Тоту Анубис. – У всех  народов есть свои боги. Боги – неизбежны на пути человека от невежества к просвещенности. Познавая богов, мы усваиваем простые истины мира. Но простые истины не спасают, когда грядет глобальная беда.

– Богов нет? – спросила молчавшая всё это время Исида.

Тот подошел к ней и обнял, окутав своим черным плащом ее хрупкий стан, погасив сверкание белых и красных пластин ее платья.

– Разве я не говорил тебе об этом? – Тот прижался щекой к щеке дочери. Если и не говорил, то ты должна знать сама: ведь ты усвоила все науки медных, серебряных  и  золотых пластин. Разве там говорится о богах? «Атум создал из хаоса себя и мир» – так написано над входом в этот храм, – сказал Осирис. – Атум создал алтарь  и тебя, отец.

– Да, Атум создал алтарь и меня, – ответил Тот. – Атум  был человеком, он – во мне. Но это всё. Мир не  является созданием Атума.

– Но кто-то же его создал? Вот он, мир. Теперь он таков, а был другим. Что-то предшествовало этому миру и, стало быть, кто-то его сотворил. Ох! – радостно вздохнул Сет, довольный тем, что ему удалось без запинки произнести  эти несколько фраз.

– Если хотите, поговорим об этом, хотя я созвал вас сюда для другого разговора, – сказал Тот, возвращаясь к полусфере и опускаясь на опоясывающую ее скамью.

– Да, поговори о сотворении мира, – поддержал Сета Анубис. – Потом обсудим остальное.

О том, как возник мир и всё его разнообразие, они  рассуждали уже не раз. Это была интеллектуальная игра, которая доставляла им огромное удовольствие. Исходным пунктом для движения мысли могло быть что угодно: Бог, Разум, Закон, Материя, Нечто, Ничто, Пустота, Энергия, Тьма, Свет – по  уговору. Но всегда при этом подразумевалось, что Разум – это разум Бога, Закон – закон Бога, что Материя и Нечто сотворены им, что Ничто, Пустота и Тьма –это то, что противостояло Богу до момента творения, а Энергия и Свет – орудия  творения. Безбожные игры не допускались. Этот запрет исходил из сути мира и воспринимался как залог того, что правильно построенная мысль приведет к истине.

– Ты сказал: что-то предшествовало этому миру и, стало быть, кто-то его сотворил, подразумевая, что Предшествующему предшествовал Бог, – обратился Тот к Сету. – И вот я хочу спросить: что в таком случае есть  Предшествующее  миру. Не знаю, что скажешь ты, Сет, но я отвечу на этот вопрос так: если это мир создан из чего-то, что ему предшествовало, значит, Нечто существовало до акта творения и это Нечто, очевидно, можно рассматривать как мир, существовавший до нашего мира. Из чего следует, что мир, хоть и в ином качестве, существовал вечно. Ничто не мешает нам и самого Бога рассматривать как Нечто, предшествовавшее нашему миру, то есть как предшествующий нашему миру мир. И, следовательно, нет нужды придумывать Бога и называть этим именем предшествовавший нашему миру мир. Кстати, если он полностью преобразился в наш мир, то его нет, и тогда совсем отпадает необходимость употреблять имя Бог. Не следует придумывать имена для того, чего не было и нет, ибо это имя уже давно придумано – это имя Ничто.

– Вот! – воскликнул Осирис. – Ничто – начало мира! Мир создан из Ничего! Как можно опровергнуть это утверждение? Бог создал мир из Ничего! – Осирис, чувствуя  себя  на  миг победителем в споре, радостно засмеялся.

Исида, разделяя его радость, прижалась к нему и уткнулась лицом в спадавшие ему на плечи волосы, тонкие, ароматные и черные, как ночь. Она любила Осириса, брата и мужа, да так, что всякая его боль становилась ее болью, а всякая  радость – ее радостью.

– Если мир создан из Ничего, то, стало быть, он  создан кем-то, и этот Кто-то – наш Бог или предшествующий нашему миру мир. И, таким образом, нет никакой необходимости в этом Ничто. Другое дело, если мир возник из Ничего сам  по  себе. Тут есть о чем поговорить. Будем ли говорить? – спросил Тот.

Все дружно высказались за продолжение разговора.

– Если мир возник из Ничего, то следует хотя  бы  попытаться представить для себя это Ничто. Очевидно, что Ничто – это отсутствие пространства, времени, какой-либо энергии, движения чего бы то ни было, разума, закона и, конечно, Бога. Ничто – это абсолютное отсутствие. Из абсолютного отсутствия невозможно творить, так как Ничто, как я  уже  сказал, предполагает также отсутствие творца. Повторю: тот, кто утверждает, что творец все-таки был и творил мир из Ничего, из себя, из света, из тьмы, допускает, что миру предшествовало Нечто в виде творца. Стало быть, Нечто уже было до акта творения и, значит, мир вечен и в творце не нуждается.

Анубис в ответ кивнул головой, оскалил мелкие ровные зубы в собачьей усмешке и спросил:

– Может ли Ничто без участия  какого-либо творца создать из себя мир?

Пусть ответит Нефтида, – сказал Тот. И все засмеялись: Нефтида никогда не участвовала в спорах такого рода, она в них ничего не смыслила и охотно всем признавалась в этом с прелестной детской наивностью и доверчивостью,  которая всех очаровывала.

– Может ли Ничто без участия  какого-либо творца создать из себя мир? – повторил вопрос Анубиса Тот и ответил: – Из абсолютного отсутствия чего-либо создание даже одной частицы материи невозможно: из ничего ничего не возникает – нам известен этот закон. Но... – Тот поднял руку, и плащ  соскочил с нее, обнажив до плеча могучую руку с буграми и переплетениями мускулов: Тот был сложён атлетически, высок и строен. Ростом и сложением тела с ним мог сравниться  только царь Атлант Великий. – Но... – повторил Тот и снова сделал паузу, призывая всех к вниманию. – Но хорошо  известный  нам закон может быть нарушен, если предположить, что Ничто – невозможно, непереносимо, нестерпимо для самого себя и соответственно – обладает возможностью самосознания и взрывается от возмущения самим собой. Возмущение, боль, крик,  взрыв – самоубийство и, значит, творение. Создатель мира есть Ничто, убивающее самое себя. Мир, таким образом, есть результат самоубийства творца. С возникновением мира творец погибает. Акт творения – акт смерти. Вот что получается, если  допустить, что Ничто обладает самосознанием, способностью к самосознанию. Но возможно ли это? – Тот опустил руку и повернулся лицом к светящейся полусфере. – Да, возможно, – продолжил он, но лишь в том случае, если Ничто имеет положительное определение. Тут надо вспомнить, что всякое положительное определение есть сравнение чего-то с чем-то, отношение чего-то к чему-то. Теперь я вас спрошу, с чем можно сравнить Ничто, если ничего нет, если ничто ему не предшествует и не существует рядом? Сравнение и, значит, определение Ничто невозможно. Ничто есть  абсолютная  невозможность чего бы то ни было. Таким образом, – Тот снова повернулся к собравшимся в Конусе, – из всех суждений о мире разумно принять лишь одно: мир существует вечно и никем не сотворен.

– Я всегда так думал, – зло произнес Анубис. – Но почему ты, Тот, не говорил нам об этом раньше?

– Потому что ваш ум не был усовершенствован в такой мере, чтобы понять  это. Спроси у Нефтиды, поняла ли она что-либо из нашего разговора?

– Я ничего не поняла, –отозвалась Нефтида, Но мне было интересно: так умно вы говорили, так все непонятно!

Слова Нефтиды снова развеселили собравшихся.

А Осирис сказал:

– Тогда, отец, давай вернемся к нашему вечному миру и, заменяя имена богов истинными понятиями, посмотрим, как все произошло. Пожалуйста, – попросил он.

– Да, поддержал его Анубис.

– Нам некуда торопиться, – сказала Маат.

– Хорошо. И всё же я буду краток, – согласился Тот, – так тороплюсь обсудить с вами план наших действий в связи с приближающейся катастрофой. Сегодня это важно. Но вы попросили. Итак, – произнес он после небольшой паузы, потирая высокий лоб подушечками пальцев левой руки, сосредоточимся  на этом мире... Начало всему – Вечный Хаос, бесконечно бушующая стихия мрака и тайны. Ничто в этом Хаосе не  имело имени, ничто не было разделено, и сам Хаос невозможно было определить: не было того, что можно было бы определить, и не было того, кто мог бы определить. Хаос – это все и ничто, нестерпимое в самом себе противоречие, ибо как можно владеть всем и не иметь ничего, быть и не быть собой? Ужасно, мучительно чревато безумием и взрывом – разделением в самом себе. Детонатором взрыва, – Тот сделал паузу и повторил: – детонатором взрыва был миг постоянства в одной из точек бесконечности, случайность, от которой в бесконечном времени не избавлен даже абсолютный Хаос. Нечто вдруг стало различимым, сравнимым, разделилось и соединилось в себе, стало началом, источником иного, повторилось, отразилось в Хаосе и Хаос отразился в нем. Так возникло Правило, Закон. Закон  же – бог постоянства и порядка, враг Хаоса, конец Хаоса, начало мира. Хаос породил видимый мир из самого себя, оплодотворив себя Случайностью. Случайность же неизбежна, потому что бесконечность превращает в  реальность всё  возможное, всё мыслимое, в том числе и любую Случайность. Бесконечности всё по силам, все доступно, потому что у нее достаточно и времени, и пространства, и материи. Для нее нет ничего невозможного… Теперь о богах. Мы дали хаосу имя Нун, мы дали закону имя Атум.

– Ты дал, – уточнил Анубис.

– Хорошо, я – согласился Тот. – Я изобразил Атум точкой в бесконечности, которая, обладая силой закона, описывает вокруг себя зону своих владений – Мир. Говорил же я, что Атум сам себя оплодотворил, проглотив собственное  семя, сам себя родил и выплюнул изо рта богов-близнецов, сделавших наш мир прекрасно разделенным, видимым и осязаемым. Уста родили богов, из глаз творца слезою – так грустно и так прекрасно! – скатился человек... Первоначально были Шу и Тефнут, воздух и влага, из которых образовались небо и  земля, Нут и Геб, новые формы и новые сущности. Шу – это пустота, пространство, свет, воздух. Тефнут, как уже было сказано, это влага. Мир первоначальный – капля воды в прозрачном и нежном коконе света и воздуха, голубая жемчужина в золотой оправе, Геб в объятиях Нут. Всем на земле владеет  Геб. Всем, что в небе: звездами, планетами и солнцем – владеет Нут.  Мы – дети земли и неба, воздуха и влаги, дети Геба и Нут. Мы все. Мы это знаем. Наше знание – знание мира о самом себе. Мы – инструмент самопознания мира. Тела наши смертны, но всё смертное повторимо:  повторяются  листья  на дереве и само дерево. Знания – бессмертны, – Тот  замолчал и вздохнул.

Этот его вздох был понятен всем: впервые Тот называл подлинные имена действия и стихии, явившиеся миру из Хаоса. По рассказам-воспоминаниям Тота, создавший его Атум был больше поэтом, чем ученым, и это осталось в Тоте: даже  самые сложные формулы, процессы, вещества и явления он любил облекать в поэтические образы и давать им собственные имена. Так он всюду поселил богов, с которыми теперь  вынужден  был расставаться.

– Миры возникают и исчезают бесконечно в бесконечности Хаоса, как волны в океане. А мы – на  гребнях этих волн, в пузырьках пены. И на этом остановимся, – сказал Тот. – Ибо пока мы говорим, катастрофа приближается. А мы не бессмертны. Мы достигли лишь того, что наша жизнь может быть сопоставима с временем существования нашего мира. Иначе всё бессмысленно... Да, жизнь соизмеримая с временем мира. Разве не может быть беднее косной материи...

Тот не знал, что происходит на самом деле, почему Атлантида из субтропического пояса перемещается в область вечных холодов, почему меняются ее координаты относительно неподвижных звезд, словно она оторвалась от своего основания и плывет по океану к полюсу. Конечно, она не могла плыть подобно кораблю – ведь это огромный остров, а не деревянное корыто. Она передвигалась вместе с дном океана, на которое опиралась всей своей гигантской массой, вместе с океаном и, вероятно, вместе с прилегающими к нему континентами. Движение это замирало через равные промежутки времени, а затем возобновлялось с прежней скоростью, из чего следовало, что на земном шаре есть, очевидно, две точки, относительно которых происходит это смещение поверхности земли и которые при этом остаются как бы неподвижными, в прежнем широтном поясе. Одна из таких точек, по расчетам  Тота, должна была находиться в Африке, вторая – на противоположной Африке  стороне земли. Тот предполагал, что в этих точках не произойдет существенных изменений климата, в отличие от других земель, которым, как и Аталантиде, грозила катастрофа: одни, покрытые ныне льдами и снегами, окажутся под палящими лучами солнца и на многие века утонут в собственных водах, другие скроются на столь же длительное время под  толстым  панцирем льда.

Таким  будет печальное следствие того, что незримо происходит – не поддается наблюдению – либо в самой Земле, в ее глубочайших недрах, либо в окрестностях.

– И это не всё, сказал Тот, глядя на полусферу. Я опасаюсь, что рывок в перемещении может быть однажды слишком сильным, как при землетрясении, и тогда рухнет всё, что мы видим: дома, дворцы, храмы, Пирамида, горы. И случиться  это может в любой момент. Или не случится никогда. Это дополнительная причина того, почему Атлантиду надо покидать немедленно. Всем.

– Всем? – переспросил Анубис. – Но ты сам недавно сказал, почему это невозможно: царь не верит твоим расчетам, народ не поймет твоих объяснений, а когда катастрофа станет очевидной, спасаться от нее будет слишком поздно.

– Я знаю, что надо делать, – сказал решительно Осирис.

– Надо объявить всем атлантам о приближающейся катастрофе, не боясь ни их гнева, ни гнева царя. Ведь пока мы здесь, пока есть Алтарь Атума, мы бессмертны. Пусть нас убивают, но мы будем воскресать из мертвых. Нужно, чтобы не только ты, Тот, но и каждый из нас умел управлять алтарем Атума.

– Ты забыл о расчленении и сожжении, – остудил пыл Осириса Тот. – Когда не собрать всё тело, не вдохнуть жизнь в пепел, воскресения не будет. Надо приготовиться к смерти. Мы погибнем, но спасутся тысячи других.

– Не понимаю! – воскликнул Анубис. Это твоё предложение?! Но еще недавно ты говорил о бегстве!

– Я говорил о бегстве, теперь говорю о необходимости пожертвовать жизнью ради спасения тысяч, – согласился Тот. Что более убедительно, что менее? Потому я и сказал: надо обсудить, а ты ждешь решения от меня, Анубис. Решим  все вместе.

На Алтаре Атума невозможно воскресить мертвого. Только живому человеку можно дать новое, молодое тело и тем самым продлить его жизнь на тот срок, какой способно прожить новое тело. Смертного человека можно сделать практически бессмертным, регулярно заменяя его одряхлевшее тело молодым. Но если замены тела не будет, бессмертный умрет. Бессмертного, как и смертного, можно убить. Убитого можно воскресить, пока жив его мозг, телесные клетки. Тело, в котором умер мозг, еще способно к воскрешению, но воскресает не прежний человек, а как бы новорожденный – без каких-либо знаний, без памяти о прежней жизни и, значит, появляется новый человек, лишь телесно повторяющий прежнего. Но если у воскрешаемого тела отсутствует какая-либо часть, воскресший появляется без нее, или не появляется, если  отсутствовала жизненно важная часть тела или орган.

Алтарь Атума не воскрешает человека по какой-либо его части, то есть истлевших, раздавленных или  сожженных. Воскрешенный или созданный на Алтаре Атума по одной гомеомерии – это не прежний человек и даже не воскрешенный, а рожденный из семени донора, но не женщиной, а алтарем. Так  родились Анубис и Маат по прихоти Тота. Они – его родственники, конечно, но не являются его продолжением. Только он сам может быть собственным продолжением, возрождаясь из живого и целого тела, из живого и целого мозга, сохранив целостность своего образа, память обо всех предшествующих временах и знаниях.

При других условиях из алтаря Атума выйдет либо калека Тот, либо тело Тота, лишенное прежней памяти и знаний, либо всего лишь отпрыск Тота, сколь угодно отдаленный, либо не выйдет никто, потому что смерть не может рождать жизнь даже на Алтаре Атума, тайной которого владеет лишь Тот. Впрочем, устройство алтаря и технология воскрешения запечатлены на золотых таблицах, прочесть которые можно лишь с помощью Тота. Без него на их прочтение понадобится не одна жизнь смертных, жаждущих этого прочтения.

– Я научу вас всех управлять алтарем, – сказал Тот. – На это уйдет немного времени. Как построить новый алтарь, если этот будет утрачен, я также могу научить вас, но на это уйдут годы.

– Поэтому ты не должен погибнуть, – глядя Тоту в глаза, сказал Анубис. – Вместе с тобой умрет не только алтарь, но и все знания, которыми мы располагаем – ты их носитель.

– Не все, – возразил Тот. – Ты без меня сможешь возвести пирамиду, Маат – воспроизвести все лечебные снадобья, Осирис – преподать науки земледелия, ведения хозяйства, добычи руд и выплавки металлов... Так ли Осирис? – спросил Тот.

– Так, – отозвался Осирис.

– Сет – знаток войны и оружия, Исида – законов воздушных и водных стихий, Нефтида...

– Я ничего не знаю, – засмеялась юная Нефтида.

– Может быть, – улыбнулся Тот, – но у тебя доброе сердце. Доброе сердце порой творит чудеса, – сказав это, Тот задумался о чем-то.

Из задумчивости его вывел Анубис:

– Пора все же обсудить главное, сказал он. – Либо мы покидаем Атлантиду тайно, либо мы объявляем о надвигающейся катастрофе народу, не дожидаясь решения царя, либо ничего не предпринимаем, пока царь не скажет своё последнее слово на совещании с архонтами.

– Что предлагаешь ты? – спросил Тот.

– Тайно готовиться к бегству и ждать решения царя, – ответил Анубис.

Маат и дети поддержали его словом, кто жестом.

– А потом? – спросил Тот.

– А потом соберемся снова и обдумаем всё окончательно.

– Хорошо, Анубис, – согласился Тот. – Начнем подготовку к отплытию.




ГЛАВА ВТОРАЯ

Прибытие всех девяти архонтов в столицу Атлантиды всегда сопровождается многолюдными спортивными играми и  шумными зрелищами, которые устраиваются на стадионах, в театрах,  на ипподроме Большого кольца и  на  площадях  у  многочисленных святилищ.

Все горожане в эти дни покидают свои жилища и становятся зрителями и участниками всевозможных состязаний. А состязаются едва ли не все, кто может найти себе соперника: бегуны, борцы, копьеметатели, наездники, прыгуны, силачи – одним словом, спортсмены. Состязаются также любители пива, вина, кулинары, кузнецы,  литейщики,  ювелиры,  вязальщицы. В театрах – поэты, певцы, актеры. У святилищ устраиваются мистерии. За три дня до начала празднеств жители столицы толпами направляются в общественные бани, куда  по  этому  случаю подается горячая вода из целительных царских источников Острова, и готовят для себя нарядные одежды, в которых потом гуляют по городу все праздничные дни. Многочисленные харчевни, винные лавки и погреба не закрываются ни днем, ни ночью. Днем и ночью не утихает на улицах человеческий гомон,ьне умолкают песни, гремят барабаны и звучит музыка.

В эти дни в город съезжаются жители соседних и многих дальних селений Атлантиды, привозят на продажу мясо, овощи, фрукты, вино, масло, сыры и всевозможные угощения – дары Равнины.

Равнина во все века была богатой, приносила по два урожая в год. Закрытая с севера высокой горной грядой, но открытая теплым южным ветрам, щедрая реками, озерами, плодородными полями, лугами, садами и лесами, она являла собой продолговатый прямоугольник , длиной в три тысячи и шириной в две тысячи стадиев. Она была не просто богатой, но становилась богаче с каждым годом по мере того, как завершалось строительство канала, огибавшего всю Равнину по периметру и уже достигшего в длину десяти тысяч стадиев . От главного канала прорыли еще сто отводных, которые рассекли Равнину по всем направлениям и несли воду на поля, луга и в сады, спасая их от летней жары. По ним же на плотах, баржах и лодках доставлялись в столицу все богатства Равнины и там поглощались многотысячным населением. В дни великих празднеств  город становился до того прожорливым, что баржи, плоты и  лодки тянулись по каналам к его гаваням  сплошной  чередой.  От изобилия товары в столице настолько дешевели, что доставались горожанам и их гостям почти даром. Уже и на второй день съезда архонтов вино и еда раздавались всем  желающим бесплатно, отчего веселье становилось все более бурным.

Богатство Равнины и недр Атлантиды, превращаясь в золото, стекалось в царскую казну, наполняя и переполняя ее. Из царской казны оплачивалось строительство  и  благоустройство столицы, содержание многочисленной армии и  флота, возведение кольцевых стен, гимнасиев, мостов, святилищ, храмов, дворцов, гаваней, каналов и верфей. Царским золотом питались войны, которые Атлантида вела на востоке за Геракловыми столпами с Ливией и Европой, продвинувшись в Африке вплоть до Египта, а в Европе – до Тиррении. Неисчислимые богатства царской казны сделали возможным возведение Пирамиды и Конуса, сооружений, на строительство которых не хватило бы богатств всего остального мира. Впрочем, строителем Пирамиды и Конуса было не только золото, но и ум Тота. А Тот во всём мире один.

Город шумел, а Остров, на котором находились царские дворцы и храмы предков, хранил молчание. Отгороженный от остальной части города широким каналом и высокой стеной из орихалка, испускавшей огнистое сияние, Остров был хоть и невелик – всего тысяча шагов в диаметре, – но по красоте и богатству находящихся на нем строений, храмов и дворцов превосходил всё, что есть в Атлантиде и других заморских  странах.

В самом центре акрополя стоит храм Клейто и Посейдона, царских предков, в  который никто не может войти, кроме Атланта Великого и архонтов. Храм Клейто и Посейдона обнесен золотой стеной. В ней лишь одни ворота, открывающиеся только один раз в год, когда сюда из всех уделов Атлантиды доставляются царственные начатки на алтарь Клейто и Посейдона, прародителей царского рода.

Рядом с их храмом стоит другой, не менее  величественный храм, посвященный только одному Посейдону. Ширина его – сто, а длина – двести шагов. Всю внешнюю поверхность храма, кроме фронтонов, древние цари выложили серебром, которое за многие века сильно потемнело и теперь не производит впечатления драгоценного металла. Зато фронтоны, отлитые из  золота, сверкают на фоне почерневшего серебра чистым солнечным светом. Потолки в храме Посейдона из слоновой  кости. Говорят, что для покрытия потолков была использована кость тысячи слонов, что вполне вероятно: в Атлантиде и теперь  водится много слонов, но еще больше лошадей, быков, овец,  коз  и свиней.  Внутренние стены и колонны храма сплошь покрыты плитами из орихалка, который с древних времен извлекают из недр Атлантиды. Вдоль стен храма стоят в большом количестве изваяния из золота – сам Посейдон на колеснице, запряженной шестью крылатыми конями и сопровождаемой  нереидами  на дельфинах, это у южной стены за алтарём, отлитым тоже из золота, и статуи у боковых стен, изображающие первых  царей, рожденных от Клейто и Посейдона. Снаружи вокруг храма поставлены в огромном множестве скульптурные изображения царских жен и разных царских отпрысков, а также всякие другие золотые приношения храму от архонтов и частных лиц.

На площади у храма Посейдона высятся две башни – голубая и красная, сложенные из природных камней. Голубая стоит над источником холодной воды, красная – над горячим. Горячей водой снабжаются все купальни Острова, а их много: купальни для царской семьи, для придворных – отдельно для мужчин, для женщин, стариков и детей, а также купальни для лошадей и других домашних животных. Холодную воду, вытекающую из-под голубой башни, пьют, на ней готовят пищу, ею наполняют бассейны под открытым небом, в которых обитатели Острова любят купаться в жаркие летние дни. Излишки воды по каналам и трубам отводятся в священную рощу Посейдона, где растут диковинные деревья неимоверной красоты, в сады и оранжереи.

Есть внутри храма Посейдона еще одна святыня, которую могут созерцать только Атлант Великий и архонты, – орихалковая стела, стоящая в центре храмового зала под круглым проемом в крыше, куда проникает, освещая стелу, солнечный свет.

На гранях стелы записаны законы Посейдона, следуя  которым царь и архонты управляют Атлантидой и принимают общие решения.

На крыше храма вокруг отверстия над орихалковой стеной сооружена ровная площадка. На неё со двора можно подняться по широкой лестнице, разделенной на две части пандусом, по которому цари затаскивают на крышу храма связанного жертвенного быка, чтобы затем заколоть его на решетке, прикрывающей отверстие над стелой, и оросить его кровью священные письмена Посейдона.
    
«Кровь, стекающая по мне, зальет ненужные письмена и Вы прочтёте лишь те, в которых откроется истина для десяти лет: пяти прошедших и пяти будущих: что сотворено и что следует сотворить», – это указание было написано золотом на черном мраморном диске, служившем основанием для священной стелы.

Атлант Великий и все девять архонтов прочли начертанные на диске слова, обойдя стелу десять раз, ибо они составляли десять круговых строк. Сама же орихалковая стела была трехгранной. Вершину ее венчал светящийся Конус, красный кристаллл, осколок звезды, вечернего солнца, олицетворяющего творца всего – Атума. Конус начинал светиться, как только садилось солнце. При его свете законы Посейдона на орихалковой стеле легко читались ночью при погашенных храмовых светильниках – черные письмена на розовых гранях. Именно об эту пору собирались у стелы в храме Посейдона  правители  десяти уделов Атлантиды, десяти царств, – Атлант Великий и его девять братьев-архонтов, – чтобы судить о прошлом и принимать общие решения о будущем, сообразуя суд и решения с законами стелы. Но прежде, чем приступить к этому, они отлавливали в роще при святилище Посейдона быка и закалывали его на решетке над стелой, орошая стелу горячей кровью.



Они вышли в рощу, когда солнце приблизилось к горизонту на высоту двух ладоней вытянутых вперед рук, на высоту десяти пальцев. Число десять почиталось в Атлантиде священным – десятерых детей произвели на свет бог Посейдон и земная женщина Клейто, на десять уделов разделил Посейдон Атлантиду, отдав их во владение десятерым наследникам, десять тысяч лет жизни определил он роду своему и Атлантиде, ибо ничто земное не вечно и таков по длительности большой круг жизни и смерти всякой сотворенной Атумом вещи, будь это звезда, земля, небо, бог или человеческая душа. После  десяти тысяч лет всё переходит на новый круг в ином качестве. Указал Посейдон и на другое священное число – на число три: сам он не расставался с трезубцем, говорил, что у времени только три части – вчера, сегодня и завтра или прошлое, настоящее и будущее, что у мира три сущности – время,  движение и пространство, а у Атума три состояния – сон, размышление и созидание. Все также знали о том, что власть Атлантиды  распространяется на три океана и на три континента, лежащие за этими океанами.

Покидая землю, Посейдон  сказал:  «Ухожу  охранять  сон Атума». Дух его покинул земное тело на закате солнца. Поэтому к нему следует обращаться с просьбами, пока солнце еще не ушло за горизонт.

Просьба царей была проста – они попросили его указать им каким-либо образом на быка, которого он сам пожелал бы избрать для себя в жертву.

Стадо быков лежало на поляне, насытившись за день зеленой травой, которая буйно поднялась с началом сезона прохладных утренних туманов. Атланту Великому, царю над царями, было предоставлено это право – обратиться с молитвой к  Посейдону об избрании жертвы. Говорят, что в давние времена, когда это право было однажды нарушено и к Посейдону обратился не главный царь, управляющий столицей Атлантиды и прилегающей к ней областью, а один из девяти архонтов, Посейдон в гневе указал не на быка, а на этого архонта; не бык поднялся, когда в лежащее на поляне стадо стали бросать палками, а обратившийся к Посейдону архонт упал, швырнув в стадо палку. Его и закололи на решетке над стелой, и на орихалковых гранях стелы не залитыми кровью остались тогда лишь такие слова из заветов Посейдона: «Что установлено... не быть иному... смерть». Эту  историю знали все жители Атлантиды от мала до велика, ибо  она учила их главному: у мира есть три начала – Судьба,  Необходимость и Порядок. Из Судьбы  всё рождается, Необходимость всё движет к зрелости и завершению, Порядок располагает события наилучшим образом. Только из Порядка вытекает совершенство мира. А наивысшее совершенство – есть Истина, ум Бога.

Все архонты опустились на колени и только Атлант  Великий остался стоять, повернувшись лицом к заходящему солнцу и протянув к нему руки. Архонты же глядели на него, как бы присоединяя взорами свою молитву к его молитве и кивали  головами в такт произносимых им слов. Он говорил:

– О Посейдон, отец наших отцов, дед наших дедов, прародитель наших  прародителей, укажи нам на жертву, чьей кровью мы хотим соединиться с тобой, чтобы услышать твой голос, ложащийся письменами на орихалковую гладь священной стелы. Тебе – дым сожженной жертвы, нам – сладость твоих наставлений и сила твоя в чаше согласия, из которой  мы  зачерпнем для омовения наших душ. Да будет жертве повеление твое, о Посейдон!

Атланту пришлось повторить эту молитву, так как быки, неспешно жуя жвачку и потряхивая головами от наседавшей мошкары, продолжали лежать, устроившись уже на ночлег на теплой и мягкой траве. Закончив молитву во второй раз и видя, что ни один бык не попытался подняться на ноги или хотя бы приподняться, Атлант подумал, что и Посейдон, вероятно, уже дремлет в глубоких океанических водах, – а потому, произносят молитву в третий раз, – повысил голос почти до крика и жестом приказал архонтам бросать в лежащих быков палки, которые были заранее приготовлены для такого случая. Громкая молитва, обращенная к Посейдону, и палки, которые полетели в быков, возымели действие на стадо, оно зашевелилось, а один бык, молодой и резвый, вскочил на ноги и тем  предопределил  свою судьбу.

Кровавые жертвы на Атлантиде приносили только на двух алтарях: на Алтаре Атума и на Алтаре Посейдона. Всем другим богам атланты жертвовали фрукты, цветы, мед, вино, масла, сосуды с благовониями, золотые украшения, драгоценные камни, зерно, хлеб, искусно приготовленную пищу, оружие погибших в боях героев, военные трофеи – щиты и шлемы побежденных заморских царей и военачальников, скульптурки поверженных чужеземных богов. Впрочем, Атум принимал не только кровавые жертвы, но и все прочие, Посейдон же – только  кровавые и только от царей Атлантиды, от своих потомков.
Криками и палками поднявшегося на ноги бычка отогнали от стада, затем, приготовив арканы, начали охоту на него. Метать в жертвенного быка копья запрещено, вообще запрещалось применять какое-либо оружие, которое могло бы ранить быка и пролить его кровь прежде, чем он будет поднят на жертвенную решетку храма Посейдона. Не позволялось также  привлекать к охоте загонщиков, что обыкновенно делалось  на  любой другой охоте. Цари сами должны были догнать быка, заарканить его, повалить, связать и затащить на крышу храма. И там заколоть. А потому и Атлант, и все архонты были одеты легко и походили сейчас на лесных дикарей, едва прикрывших свое тело кусками шкуры, шумных и резвых.  Они носились по поляне, окружая быка и пытаясь набросить на него аркан, останавливали его криками, размахивали палками, подавали друг другу команды, смеялись, ругались. Старые архонты быстро устали, поручили дело молодым, а самым молодым среди них, как всегда, был Атлант Великий, Вечный царь,  полубог или  даже бог, – архонты не знали, в чем секрет его вечной молодости и бессмертия, полагая, что на то есть воля Атума, божественой милости, которая, быть может, распространится со временем и на них.

Первым арканом, захлестнувшим петлей шею буйного быка, был аркан Атланта Великого. И как только это случилось, другие арканы опутали рога и ноги жертвы. Бык упал, на него навалились, связали ремнями и веревками его ноги,  притянули голову к груди, едва не сломав ему шею, спеленали широкой прочной холстиной, куском старого паруса, и уселись вокруг хрипящего и стонущего быка, чтобы передохнуть перед тем, как тащить его на крышу храма.

– Посейдон будет доволен, – сказал  Атлант  Великий,  – бык молод, горяч и силен, как десять быков. Он красен, как кровь, и на теле у него три больших белых пятна. Поистине, это бык Посейдона.

Тащили быка волоком до храма по траве, впряглись, подобно плотогонам, в бечеву, которой обмотали быка поверх холстины. Обливались потом, кряхтели, подбадривали друг друга насмешками. У храма задержались лишь для того, чтобы  перевести дыхание – надо было торопиться, чтобы успеть заколоть быка до заката солнца.

Когда быка затащили на жертвенную решетку, солнце коснулось горизонта, большое и красное, окутанное туманной пеленой. Быка уложили на решетке таким образом, чтобы кровь из его перерезанного горла хлынула вниз прямо на священную стелу, на её конус, равномерно омывая все три его грани. Пять царей стали по одну сторону быка, пять – по другую. Первым справа, у головы быка, стал Атлант Великий с обоюдоострым железным мечом в руках, первым слева – старейший из архонтов, управлявший областью, лежащей у подножия высочайшего вулкана Атлантиды. В  руках  у  старого  царя  была  властительная золотая чаша, которую он должен был  подставить  под первую бычью кровь. Этой кровью предстояло разбавить вино, которое архонты выпьют, сидя в храме вокруг орихалковой стены во время ночной беседы.

– Тебе, твой потомок, твоим мечом, твоего быка на жертвенную стелу твою – согреющую тебя кровь! – громко произнес Атлант Великий и с силой воткнул меч в шею быка, так, что окровавленный конец меча вышел с другой стороны.

Бык дернулся и напрягся с такой силой, что несколько ремней и веревок с треском лопнули на его теле. Но намертво спутанные ноги не дали ему вскочить. Да и Атлант Великий быстро завершил начатое – переступил через шею быка, прижал левой ногой выткнувшийся конец меча, а правой наступил на рукоять. Ловким прыжком он прижал меч к решетке, горло быка хрустнуло и разорвалось, родив фонтан крови.

Старший архонт наполнил чашу в одно мгновение, обагрив руки, и закричал от восторга. Его возглас отозвался эхом в притихшей священной роще и ушел в гулкие темнеющие небеса. Стало слышно, как кровь льется с высоты крыши на священную стелу и мраморный круг под ней.

Когда кровь иссякла, цари стащили быка обратно на землю, разрубили и разделили на части, чтобы одни из них бросить в разведенный здесь же костер, другие, поджарив, употребить в пищу, а третьи – чистые и достойные быть  принесенными в жертву Посейдону – внести в храм и возложить их для сожжения на алтарь божественного прародителя в наполненную горящими углями золотую жертвенную чашу.

Перед алтарем Посейдона был загодя поставлен стол с десятью креслами по сторонам, с десятью золотыми фиалами, блюдами, кувшинами с вином, вазами, на которых горками красовались фрукты. Середина стола оставалась свободной и  предназначалась для чаши с кровью, которую принес старший архонт и тут же смешал кровь с вином, дополнив им чашу до краёв.

Жертвенное мясо архонты несли на вытянутых вперед руках, неторопливо шествуя друг за другом. Возглавлял это молчаливое шествие Атлант Великий, держа на повернутых кверху ладонях горячее и всё еще сочащееся кровью бычье сердце.

Жертвенное мясо, едва коснувшись раскаленных углей, зашипело. Под потолок храма устремился столб дыма. К запахам вина, фруктов и цветов примешался  удушливый  запах  горящей плоти. Цари шумно вдыхали этот дух, провожая дым, устремившийся в проём над стелой, взглядами, жестами и словами: «Тебе, Посейдон! Тебе, Посейдон!». Затем они помыли руки в мраморном бассейне у стены храма и перешли к  пиршественному столу. Каждый взял свою золотую фиалу, зачерпнул ею из стоящей на середине стола чаши смешанной с вином бычьей крови.

– Совершим возлияние и поклянёмся, – сказал Атлант Великий.

Он первым плеснул из своей чаши кровавый напиток на угли жертвенника и громко произнёс:

– Клянусь тебе, Посейдон, что стану чинить суд по записанным на священной стеле законам и беспощадно карать того, кто в чём-либо преступил твой закон!

После этих слов Атлант осушил свою фиалу и поставил её на алтарь. Так же поступили и все архонты: совершили возлияние на жертвенник, произнесли слова клятвы и запили  клятву кровавым напитком.

Цари пировали, пока не остыл жертвенник. Затем облачились в иссиня-черные столы – длинные, доходящие до лодыжек туники – и с факелами подошли к священной орихалковой стеле, залитой сверху донизу черной запекшейся бычьей кровью. Против каждой грани стали по трое. Атлант Великий вошел в золочёную нишу поодаль от стелы и сел в кресло. Ему предстояло, выслушав то, что прочтут на гранях архонты, сложить в единую мысль и огласить как насущное указание Посейдона.

Первые слова прочли архонты, стоявшие у правой грани стелы – на её верхней части, на средней и на нижней. Читали они слова, оставшиеся не залитыми кровью.

Первый архонт сказал:

– Вижу черные письмена на огнистой глади: «...услышит тот... мертвенный...».

Второй сказал:

– «...подвергнуты... непослушание пресечь... не исполнит закон предков...».
Потом были прочтены слова на левой грани стелы. Последними прозвучали те, что удалось прочесть на третьей грани.

Атлант Великий долго молчал, обдумывая услышанное. Потом вздохнул облегченно – работа была закончена – поднялся и громко произнёс:

– Посейдон принял жертву и повелевает знать: о прошлом – мощь нашего оружия похвальна и умело была дополнена мощью нашего духа; о настоящем – пресекать всякое непослушание в поступках и в мыслях, противное законам предков, подвергая возмутителей суровым наказаниям; о будущем – холодные  туманы, бушующее море, мертвенный свет солнца, содрогание гор и суши, оскудение полей и стад понудят нас устремляться к югу для завоевания новых благодатных земель. Таковы оценки, указания и пророчества Посейдона. Теперь омоем стелу и погасим огни.

Стелу они мыли горячей водой из бассейна, который наполняли источники красной башни. Затем облили стелу белым вином и протёрли мягкими шкурками ягнят. После этого погасили все светильники в храме и возлегли на коврах вокруг  священной стелы, которую венчал светящийся красным конический кристалл. Свет кристалла едва достигал пола, но лица архонтов при таком освещении были всё же неразличимы. Они узнавали друг друга разве что по голосу, да и то не всегда – не так часто они встречались, чтобы запомнить голоса. К тому же, говоря что-либо неприятное для кого-либо из присутствующих, они могли менять голос, чтобы не быть узнанными наверняка. Это обстоятельство и густой сумрак в храме делали архонтов свободными в их суждениях – так это и  предполагалось с самого начала, когда был установлен ритуал ночной беседы архонтов.

О прошлом говорили мало – к этому, кажется, призвал их сам Посейдон, сказав словами стелы, что мощь оружия атлантов похвальна и была дополнена мощью их духа. Впрочем, были там и просчеты: один из архонтов не поставил для  европейской армии необходимое количество оружия, другой архонт казнил военачальника за трусость по навету, в третьем архонстве при попустительстве правителя начались дворцовые ссоры между наследниками, в четвертом архонстве  мало было добыто золота, пятый архонт, возглавивший армию Ливии, вместо военных действий, затеял бесплодные переговоры с местными царями, шестой архонт продал металл греческим купцам, из которого можно изготовить несколько тысяч мечей, и это при том, что завоевание греческих земель было в ближайших  военных планах Атлантиды.

Суровым карам подвергалось лишь одно преступление архонтов: если кто-либо из них поднял оружие против другого. И только это считалось, по законам  Посейдона, преступлением. Все прочие нарушения оценивались как проступки, за  которые надо было вносить золото в центральную казну, которой владел Атлант Великий. Поэтому результатом разговора о прошлом стало значительное пополнение казны, чем Атлант Великий остался доволен. Как только сумма уплат в казну за проступки архонтов была определена, разговор о прошлом тут же прекратился.

Теперь предстояло поговорить о настоящем, о нынешнем времени, оценивая которое, Посейдон посоветовал своим наследникам пресекать всякое непослушание в поступках и мыслях подданных, подвергая их суровым наказаниям. Из ста видов наказаний за преступления такого рода в девяноста девяти случаях предусматривалась смертная казнь. Жестокость законов в отношении к подданным с давних времен объяснялась тем, что Посейдон желал лишь устрашить их суровостью наказаний и тем самым исключить преступления.  Он при этом якобы сказал: «Смертная казнь страшна там, где совершаются преступления, а там, где преступлений нет, нет и смертной казни. И вот я говорю вам: в Атлантиде смертной казни не существует».

Каждый архонт мог своим решением приговаривать преступников к смертной казни. Но таких казней должно было быть не более десяти в год. За пять  лет  их  набиралось пятьдесят. Всех же преступников, которых надо было казнить сверх  установленного количества, ждало решение общего  суда  архонтов. Этот суд мог их помиловать, а мог и казнить по решению о казнях сверх установленной нормы.

Посейдон в своём указании на стеле остался недоволен состоянием дел в обществе, где возросло, как он отметил устами Атланта Великого, непослушание  в  поступках  и  мыслях подданных. Из этого следовало, что преступников следует казнить сверх нормы. Эта цифра превысила норму во всех архонствах на пятьсот шестьдесят семь человек. Всех этих людей решением ночного совещания архонтов в Храме Посейдона  решено было казнить в течение десяти дней.

Решение было столь жестоким, что, вынеся его, архонты долго молчали. Заговорили только после того, как Атлант Великий, голос которого все знали, сказал:

– А теперь – о будущем. Напомню вам пророчество Посейдона: «Холодные туманы, бушующее море, мертвенный свет солнца, содрогание гор и суши, оскудение полей и стад понудят нас устремляться к югу для завоевания новых благодатных земель». Таково пророчество нашего божественного праотца Посейдона.

Последнее Атлант Великий мог бы и не говорить – все знали, что это пророчество Посейдона. Но все знали также и то, что произнесено оно было устами Атланта. А до того, как произнести пророчество божественного праотца, Атлант Великий обдумал его, сидя в золоченой нише, пользуясь словами, которые были прочтены архонтами на гранях залитой бычьей кровью орихалковой священной стеле.

Каждый архонт помнил теперь только те слова, которые он сам прочел, а все прочие слова, прочтенные другими архонтами, забыл, едва услышав их – никто запоминать их не заставлял. Помнить все слова обязан был только Атлант Великий.  Но запоминал ли он их все на самом деле, никто не волен был проверять. Зато Атлант Великий волен был добавлять к ним свои слова, которые просветляли бы смысл указаний и пророчеств Посейдона. Таким образом, мысли Посейдона вполне  могли оказаться мыслями самого Атланта Великого. Но по давней традиции и это никого из архонтов не беспокоило: Атлант Великий по этой же традиции признавался царём над царями. Всякие сомнения в разумности древней традиции архонты  гасили словами: «Так всегда было». И это правда – традиция никогда не нарушалась, так всегда было, но с некоторых пор изменился мир, изменились архонты да и сам Атлант Великий. А ведь еще совсем недавно всё казалось таким прочным, неизменным и вечным: природа, законы, цари и цели, которые они  преследовали, оставаясь верными заветам Посейдона. Никто из царей не мог предвидеть и согласиться с тем, что со временем истощится унаследованная ими от бога природа, что когда-нибудь они отдалятся в своих мыслях и поступках от божественных истин, устанут презирать всё, кроме добродетели, – золото,  роскошь и наслаждения, потеряют власть над собой, над своими земными страстями, утратят здравый рассудок, который только и возможен в прочном соединении с добродетелью. Ещё недавно думалось, что сродное им божественное начало никогда не  растворится в смертной примеси, что в них возобладает земное, низменное, человеческое, что в пирах, в грабительских войнах, в неге и роскоши они погубят самую прекрасную из своих ценностей, доставшуюся им от Посейдона. Впрочем, ни о чем таком они меж собой не говорили, ни в чем таком друг другу не признавались и не выносили на суд ни чужую, ни свою развращенность, полагая, что и тут применима  формула – так  всегда было.

Они обрадовались, когда Атлант сказал, что все надвигающиеся на Атлантиду природные беды лишь понудят их устремиться к югу для завоевания новых благодатных земель. Да  и так ли страшны названные Атлантом беды?

Холодные туманы – они случались и прежде; бушующее море – так бывает каждую зиму; мертвенный свет солнца – оно затмевается небесной тенью по нескольку раз на век; содрогание гор и суши – этим никого из атлантов не удивишь; оскудение полей и стад – совсем обычное дело: неурожаи и бескормица приключаются на острове едва ли не каждое десятилетие.  И никто из-за всего этого не покидает остров, дома и дворцы, чтобы искать счастье в чужих землях. А те, у кого много золота, даже не помышляют об этом: с помощью золота можно  устранить любой урон, нанесенный природой. Кто сидит на золоте, того ничто не понудит к бегству, ибо человек  прирастает к золоту, как дерево к земле. Так было и так есть. К тому же потраченное золото легко восстанавливается – для этого затевают войны. Атлант Великий так и сказал: война для завоевания новых земель. Это божественная мудрость, подсказанная самим Посейдоном.

Пауза была такой продолжительной, что все архонты смогли обдумать пророчество без торопливости. Иные, обдумав его до конца, вздохнули с облегчением, другие, покряхтывая, сменили позу – кто лежал на спине, лёг на ковёр грудью. Удобная поза после сытного застолья у алтаря – дело не лишнее. Впереди, если Атлант Великий не продолжит речь,  –  приятная дрёма до рассвета, а на рассвете – снова вино и приношение Посейдону золотых скрижалей с записью решений, что уже приняты здесь этой ночью, и всякой дорогой утвари, которая  потом дополнит список ценностей государственной казны. Пополнение казны Атланта Великого будет весьма заметным, ибо привезена очень дорогая утварь - из золота и драгоценных камней, – над которой все эти пять лет трудились многочисленные ювелиры и литейщики по указанию архонтов.

– Утро наступит не так скоро, нынче длинные ночи, зима, – сказал в продолжение своей речи Атлант Великий. – Так  что успеете выспаться, братья, и это хорошо, так как нам следует обсудить вот что: надвигающуюся катастрофу, как  утверждает Тот.

– Что? Что такое? – послышались из тьмы голоса архонтов. – Говори же скорей!

– Да я уже сказал, – ответил Атлант Великий. – Всё, что говорит Тот, есть в пророчестве Посейдона. Нет только слов, которые превращают пророчество о бедах в пророчество о катастрофе. Вот эти слова: холодные туманы, бушующее море, мертвенный свет солнца, содрогание гор и суши, оскудение полей и стад придут в Атлантиду на долгие годы, и она покроется вечным льдом. Это пророчество Конуса Атума. Тот сказал, что оно уже сбывается, что наступившая зима будет  усиливаться и не кончится никогда. Гавани замерзнут, остров окружат льды, ни один корабль не сможет покинуть Атлантиду, а за кольцом льдов будут бушевать штормы. Он советует нам покинуть Атлантиду уже теперь, пока корабли могут выйти в океан...

– Где доказательства? – не дав Атланту закончить, закричал один из архонтов.

– Весна покажет! – зашумели другие. – После зимы всегда наступает весна! Легко пророчествовать о зиме, когда  она уже наступила...

– Послушайте дальше, – сказал Атлант Великий, когда наступила тишина. – Тот не раз предсказывал нам неурожайные годы – и не ошибался. Он предсказывал нам землетрясения, извержения вулканов, солнечные затмения, ураганы,  холодные зимы – и тоже не ошибался. Теперь он предсказывает нам катастрофу, смерть под горами льда и снега, смерть для всех.

– Смерть для всех, – повторил кто-то, словно в храме прозвучало эхо.

– Смерть для всех – это не наказание, как землетрясение или неурожай, а кара, которую может  послать  нам только бог богов и не пророчествовать о ней. Смерть для всех – это тайная кара, о которой не бывает пророчеств. Никто не может знать о ней. Не может знать о ней и Тот. Кто пророчествует о смерти для всех – лжепророчествует...

– Тот лжепророчествует, – зашумели другие архонты.

Самый старый из архонтов, правивший областью Южных Предгорий, сказал, когда все другие архонты успокоились:
– Тоту доступны истины природы и, стало быть, его пророчество может произойти без ведома богов, без их участия.

– Смерть для всех – без ведома бога? – остановил говорившего Атлант Великий. – Бог богов в неведении относительно гибели своего лучшего из творений – народа Атлантиды? Бог богов несведущ? Стало быть, он несовершенен?.. Или, может быть, его вовсе нет?

Вопросы Атланта Великого были обращены к архонту Южных Предгорий. Все замерли в ожидании ответа.

Было слышно, как над крышами храма Посейдона гуляет ветер. Его дыхание проникло сквозь отверстие над стелой, в нем был дух истоптанной травы, по которой архонты  волокли  пойманного быка, и дух крови, которой была залита решетка, прикрывавшая жертвенное отверстие на крыше.

Архонт Южных Предгорий не мог не ответить Атланту Великому – это было бы в нарушение правил, но не торопился с ответом. Молчание затянулось настолько, что Атлант кашлянул и завозился на троне, разминая затекшие от долгой неподвижности ноги, затем раздраженно спросил:

– Так что?

– Наберемся терпения, – заговорил, наконец, архонт Южных Предгорий, – и время нам даст ответ. Весна либо наступит, либо не наступит. Разумно было бы покинуть Атлантиду до наступления весны. Пока корабли могут выйти из наших гаваней, следует совершить плавание в безопасные теплые земли.

– А народ оставить? – спросил Атлант.

– Не хватит никаких кораблей, чтобы увезти весь народ. К тому же многие корабли остались на зимовку в колониях, чтобы уже с первыми весенними ветрами прибыть в Атлантиду с грузами.

– Под каким же предлогом мы покинем остров? – спросил Атлант Великий, явно довольный тем, что решение предлагает не он сам, а архонт Южных Предгорий – решение заведомо было трусливым и бесчестным по отношению к народу Атлантиды: не веря в правдивость пророчества Тота, цари спасались тем  не менее бегством, бросая свой народ на произвол судьбы.

– Под предлогом инспекции новых территорий, – ответил архонт южных Предгорий. – Но и об этом не следует объявлять широко, а только в случае разумной необходимости – своим министрам, которые останутся управлять землями.

– Еще есть Тот, – напомнил архонтам Атлант  Великий. – Его  нельзя оставить без нашего ответа. Что мы скажем Тоту?

Общее решение было таким: объявить Тоту, что архонты и Атлант Великий не верят его предсказанию, не видят никакой необходимости что-либо предпринимать в связи с его предсказанием, запрещают ему сеять панику в народе своими необоснованными словами и действиями, разрешают ему однако вместе  с его семьей и учеными жрицами храма Атума на какое-то время покинуть Атлантиду и увезти с собой божественные проекты, по которым были сооружены Пирамида, Конус Атума и алтарь храма Атума, а также все золотые таблицы Преданий и Сведений.

На последнем настоял Атлант Великий:

– Это на тот случай, – объяснил  он  архонтам, – если предсказание Тота сбудется частично, что я вполне  допускаю, и мы по какой-либо причине лишимся части наших великих сооружений – в результате, скажем, землетрясения, наводнения или извержения вулканов.

Никто из архонтов возражать Атланту Великому не стал – пусть себе Тот увозит золотые таблицы Преданий и Сведений, их не так уж и много, а золота на них потрачено меньше, чем на одну статую Посейдона, стоящую в алтарной части храма. К тому же архонты были уверены, что Атлант Великий возьмёт Тота с собой, на свой корабль, поскольку и прежде Атлант Великий не совершал ни одно дальнее плавание без Тота: Тот был его первым советником, лекарем и наставником во всех делах, чей успех зависел от благоволения богов – Атлант Великий общался с богами с помощью Тота. Кроме того – об этом поговаривали знающие люди, – один лишь Тот мог вернуть Атланту Великому молодость, когда наступала пора, давая ему новое, юное тело вместо одряхлевшего, которое хоронили в храме Атума. Всё это с незапамятных времён обставлялось таким  образом, будто старый Атлант Великий умирал и его хоронили, а на смену ему приходил его юный и полный жизни сын, новый Атлант Великий,  который  до  смерти отца рос и воспитывался в дальних, скрытых от всех, пределах храма Атума, никому не показываясь на глаза до смерти своего  отца. А когда умирал отец юного Атланта, Тот выводил его из тайных пределов храма к народу и объявлял новым царём. Но знающие люди  говорили, что это был всё тот же, прежний Атлант Великий, только с новым телом, созданным для него Тотом.

Разговоры такого рода велись однако тайно, так как с давних пор преследовались как злокозненные. И всё же велись, в результате чего о тайне Тота и Атланта знали если не  все, то многие, в том числе и архонты земель. Знали они и о  том, что  сам  Тот – вечен,  и  это  служило  бесспорным  доказательством тому, что он возвращает молодость Атланту, как только в этом появляется необходимость. Никто этому, однако, не завидовал, так как с древнейших времен считалось, что вечная жизнь на земле – скорее не удовольствие, а неизбежная плата за то, что ты поставлен царствовать над всеми. На земле много удовольствий, но самое главное удовольствие достижимо не на земле, а на небе, после смерти – блаженное и вечное созерцание мира во всём его божественном блеске и великолепии. Вечная жизнь на земле – это тяжкое служение богам по их воле. Утешением для вечно живущих служит лишь то, что боги избрали их на это бесконечное служение, где всё со временем приедается – и душа жаждет вечного блаженства среди вечных звезд, которым нет числа. Лети от звезды к звезде – и твой путь никогда не закончится, никогда не повторится. А на земле всё повторяется и всё имеет конец: утром поворачиваешься лицом к востоку, а вечером – к западу, и так каждое утро и каждый вечер.



Утром Атлант Великий и все архонты вышли из храма, приказав жрецам отлить доску со словами их ночного решения, текст которого был вручен им тут же.  В  этом  решении  было всё, что касалось будущих войн, будущих сооружений – новых каналов и храмов, будущих законов, но ни слова не значилось о предсказанной Тотом катастрофе. Говорилось лишь о  том,  что все архонты земель и Атлант Великий  совершат  инспекционные плавания в колонии, лежащие за океаном к востоку и к западу от Атлантиды, еще в нынешнем году, чтобы не  ослабла власть Атлантиды на завоеванных землях Западного и Восточного  континентов, а Великий Жрец Атума отправится с миссией Посева Веры и Знания к народам, пребывающим в неверии и невежестве.

Уже к полудню доска с решением архонтов и царя была отлита и установлена в храме Посейдона, оказавшись 666-й в ряду других таких же досок, укрепленных на восточной стене.

Атлант Великий позвал к себе Тота и, указывая ему на новую золотую доску, сказал:

– Ты источник тревоги. Быть может, напрасной. К несчастью, ты никогда не ошибался в своих вычислениях. Помня об этом, мы должны будем позаботиться о своей безопасности. На всякий случай, потому что этим твоим предсказаниям о  смерти для всех никто не верит. Бог не может даже через тебя уведомить нас о тайном своём намерении – покарать смертью всех. Стало быть, это намерение не может быть приписано богу. Если оно от природы и справедливо, то бога нет. Или ты сам бог, что неразумно и невероятно. Ты запутал нас всех, Тот. Ты посеял тревогу. Я тебя хотел изгнать. Но ты один владеешь тайной моего бессмертия на земле. Я завишу от тебя и от алтаря в храме Атума, который сотворил ты. Без тебя и без алтаря я смертен, как последний землекоп. Как быть?

Они стояли друг против друга, Первый Царь и Первый Жрец. Один в красном с золотом облачении полководца, другой – в прекрасной иссиня-черной столе, длинной до лодыжек тунике жреца, и смотрели друг другу в глаза. Оба они прожили  на этой земле не одну сотню лет, храня в памяти холодное знание о бедах и радостях земной жизни, которая больше ничем их не удивляла. Оба они были сейчас в возрасте не более тридцати лет, статные, высокие, с правильными человеческими лицами, омытыми неземной водой вечности – на них не было следов обезьяньей мимики, они были точно из слоновой кости, покрытой прозрачным шелком, а в широко открытых глазах колыхалась темная вода печальных мыслей и тоски. Над акрополем висел белесый туман и солнце пробивалось сквозь него оловянным пятном, не слепя и не грея.

Тот вздохнул и ответил:

– Чтобы погрузить алтарь, понадобится пять кораблей. Чтобы разобрать алтарь, для погрузки нужны сотни людей, которые будут работать полгода. А у нас в запасе не более месяца. Посмотри на солнце – разве бывал прежде в эту пору такой туман над Атлантидой?

– Возьми тысячу людей и разбери алтарь за месяц, – сказал Атлант.

– Если погибнет в пути хоть один из кораблей, алтарь не восстановить на новом месте – нужны сотни мастерских и сотни мастеров, которых не увезти.

– Возьми все корабли, которые есть, сколько надо.

– Чтобы эти мастерские  работали, понадобится  энергия Пирамиды. Пирамиду не увезти.

– Что же делать? – лицо Атланта вдруг исказила непривычная гримаса страха.

– На новом месте мы построили новый алтарь, новый Конус Атума, новую Пирамиду, Новую Атлантиду. Для этого понадобится увезти все таблицы Преданий и Сведений. И преподать науки и мастерство новым людям на новом месте.

– Дикарям? – захохотал Атлант.

– Атланты тоже были дикарями, когда боги начали обучать их всяким ремеслам и заронили в их души жажду знаний.

– На это понадобились века.

– Да. Но Алтарь и Пирамиду мы возведем раньше, чем  иссякнет сила в наших телах. Надеюсь.



666-ю скрижаль архонты посвятили  богу Посейдону – в благодарность за его мудрость, которая послужила  основанием для их ночного решения. Посвящение состоялось при закате солнца. Скрижаль была украшена последними цветами, которые удалось собрать в дворцовом парке.




ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Закончились карнавальные шествия, состязания бегунов  и атлетов, опустели театры и ипподромы; торговые площади и набережные каналов, куда в праздничные дни приставали  бесчисленные лодки с товарами, стали пустынными. Ветер, упавший  с гор, носил по улицам и площадям пестрый мусор.

Вершины гор кутались в густые облака, которые опускались всё ниже, сползали по ущельям в долину,  и уже на  пятый день проводов архонтов накрыли собой весь город от куэсты до моря, он стал пустынным и  скучным:  никого  из  горожан не привлекали прогулки в тумане, из которого обильно выпадала холодная морось, ложась под ноги мокрыми листьями и  лужами; башни, храмы, пирамиды, сверкающие орихалком и оловом стены, мосты, сады и каналы – всё исчезло в густом  тумане, исчезло само пространство, сумрак не рассеивался даже в полдень – солнечному свету едва удавалось проникнуть к земле сквозь многокилометровую толщу покрывших город облаков.

Горожане, встречаясь, непременно обменивались своими мнениями о погоде: дескать, даже старики не помнят, чтобы когда-нибудь случались в Атлантиде такие обильные  и  холодные туманы, которые съели всю зелень, остудили дома  и  всех сделали слепыми – идущие по улицам уже в двух шагах с трудом различали встречные предметы.

Прекратилось конное и всякое другое движение на дорогах, лодки и корабли замерли у причалов и в гаванях. Огни на маяках, на Пирамиде и Конусе Атума перестали служить ориентирами для атлантов – туман рассеивал и поглощал их, как черный дым поглощает пламя.

Шли дни, но  погода  не  становилась лучше, туман не только не рассеивался, но принес невиданное доселе явление: выпадающая из него обильная морось превращалась на глазах изумленных горожан не в лужи и струящуюся по стенам домов  и стволам деревьев влагу, а в ледяную кору, покрывавшую всё, с чем соприкасался туман. Ледяной панцирь с каждым днем становился всё толще, под его тяжестью ломались и падали деревья, щиты, провода, проваливались крыши домов, рушились  мосты  и башни. Передвижение по улицам и дорогам стало  почти  невозможным – люди и кони скользили и падали. Льдом обросли ступени лестниц, по которым теперь нельзя было ни спуститься, ни подняться, отчего многие улицы и части города сделались недоступными, люди стали пленниками в своих домах, лишенными тепла, света и пищи.

Какое-то время на главных магистралях города лед удавалось скалывать и убирать, сбрасывая его в каналы, но вскоре эту работу пришлось прекратить – повалил снег, который засыпал город до окон третьих этажей, потом ударил  мороз,  сковал льдом каналы, в гаванях и у морского берега заколыхалась под ветром тяжелая шуга.

С наступлением морозов туман исчез и даже в редкие бесснежные дни удавалось увидеть солнце, но оно не грело и не радовало, а скорее пугало, потому что, взойдя, не поднималось, как прежде, в небо, а катилось над самым горизонтом, желтое и холодное, и через пять-шесть часов ныряло за горную гряду, оставляя на небе латунную полоску долгого заката.

Снег не вывозили, в нем прорезали глубокие щели, которые вели к храмам и домам. По этим щелям, тесным и темным, двигались закутанные в шкуры и шерстяные покрывала люди, которых гнала нужда – надо было приобретать продукты, навещать бедствующих родственников, необходимо было работать, чтобы поддерживать себя и других.

Пищу для людей и корм для животных удавалось добывать с каждым днем все трудней и трудней. Горожан  начинали  одолевать болезни, причиной которых были холод и голод.

Никто не был подготовлен к такой зиме, никто её не ждал, никогда такой зимы не было. Одно вселяло надежду на скорое избавление от внезапно свалившихся на город бед – по установлению богов и по законам природы – за зимой, даже самой суровой, всегда следовала весна, принося с собой тепло и пищу. Эта надежда поддерживала в людях дух борьбы. К тому же, по приказу Атланта Великого, для жителей Атлантиды были открыты кладовые дворцов и храмов, амбары и погреба в богатых имениях, склады в портах, элеваторы и гарнизонные запасы продовольствия и одежды.

Встречаясь с Тотом, Атлант Великий, как бы оправдываясь перед ним и утешая себя, не раз говорил:

– Ведь мы все равно не успели бы помочь всему народу – мы поздно узнали о надвигающейся катастрофе.

– Возможно, – соглашался Тот, хотя от первого высказанного им предупреждения о катастрофе до нынешнего дня прошло более четырех месяцев, за это время можно было эвакуировать из Атлантиды многие тысячи жителей и, значит, спасти если не весь народ Атлантиды, то хотя бы его ядро. При умелой и  хорошо продуманной организации, конечно, которая исключила бы панику и сделала бы эвакуацию разумной. Для этого понадобилось бы, прежде всего, возвратить из колоний все корабли и в кратчайшие сроки построить сотни новых, бросив на это все силы.

– Я не мог принять решение, не посоветовавшись с архонтами, – продолжал оправдываться Атлант  Великий и на этот раз, едва Тот встретился с ним.
– Разумеется, – согласился Тот, подумав о том, что царь далеко не сразу собрал на совет архонтов  земель, а собрав их, не сказал им, что катастрофа неминуема, не позвал для разговора с архонтами его, Тота.

Атлант Великий и теперь не верил в неминуемость катастрофы – он сказал, продолжая начатый разговор:

– Продуктов, топлива и одежды хватит месяцев на пять, да и Пирамида продолжает давать энергию для столицы. А  там, глядишь, и весна наступит.

– Не наступит, – резко ответил Тот.
– Ты не бог, чтобы знать это наверняка, – повысил голос царь. Отбросив стило и пластинку, на которой он  что-то писал, царь встал из-за стола.

– Разумеется, не бог, – ответил Тот. – Но то, что я знаю, я знаю. Если не веришь мне, спроси у Бога. Спроси, что же ты медлишь, – усмехнулся Тот.

– Как? – раздраженно закричал царь. – Как я его спрошу? Ведь ты один, кажется, умеешь общаться с ним! Как ты это делаешь? Покажи! – потребовал Атлант Великий. – Сейчас покажи, здесь! Почему ты делаешь из этого тайну? Посвяти меня в эту тайну! Немедленно!

– Тайной является сам Бог, - спокойно ответил Тот. -  И только он сам может посвятить кого бы то ни было в свою тайну.

– А тебя, значит, посвятил? Почему? За что же он удостоил тебя этой чести?

– За то, что я в своих познаниях приблизился к главной истине мироустройства – к истине начала и сущности всего существующего. Так я окликнул Бога, обратил на себя его взгляд и спросил его о судьбе мира и  человека.  По  этой  причине, опираясь на его ответ, я пророчествую о мире и человеке.

– Что он сказал тебе о судьбе мира и человека? – спросил Атлант.

– Он сказал, что мир и человек имеют начало и имеют конец. Движение от начала к концу идет сообразно законам, которые присущи миру и человеку, – ответил Тот.

– И это всё? Законы же все известны. И вот я говорю: весны не будет.

– А что будет? Что?

– Атлантида покроется толстым слоем льда и снега и станет недоступной для кораблей. Кстати, наши корабли с трудом удерживаются у кромки всё разрастающегося вокруг острова ледяного поля. Они обмерзают, качаясь в шуге, матросы едва успевают скалывать лед с палуб. Всё, что нужно, мы  погрузили. Осталось только золото. Твоё золото, – Тот взглянул на Атланта из-под бровей осуждающе. – Это десятки тонн. И для кораблей неподъемно, и доставить трудно по льду – лед ломается, вздыбливается, образуются торосы, а потом еще приходится перегружать всё на лодки, которые с трудом пробиваются сквозь снежно-ледяное крошево.

– На кораблях холодно и сильно качает? – спросил Атлант, вздохнув.

– Да, все измучились, ожидая тебя. А впереди еще долгое плавание. Пора, сын Посейдона. Пора.

– Еще три-четыре дня, пока не погрузят всё золото, все драгоценности. Ведь без них в чужих землях мы станем  нищими и потеряем власть, армию, величие. Ты согласен? Сделай всё, чтобы боги пожалели нас, Тот, чтобы сменили гнев на милость! – почти взмолился Атлант. – Что может задобрить богов, Тот?

– Ничто, – ответил Тот. – Острова и континенты по-прежнему, и даже быстрей, чем прежде, меняют своё положение относительно земной оси вращения и полюсов. Думаю, что это будет продолжаться до той поры, пока тяжелые ледяные шапки нынешних полюсов не окажутся на линии экватора. В таком случае Атлантида станет полюсом. И лишь несколько точек на земле останутся  в  прежних широтных зонах, сменив, однако, ориентацию: то, что смотрело на юг, станет смотреть на восток, а то, что смотрело на север, повернется к  западу.  Всё будет выглядеть так, как если бы мы твой дворец повернули на девяносто градусов, но оставили на этом же месте, на акрополе.

– Ты знаешь, куда нам плыть? Ты уверен?

– Да, я всё рассчитал. Поторопись, сын Посейдона. Конус предупреждает о возможном землетрясении. О скором землетрясении, которое может быть ужасным.

– Еще и это! Чем мы прогневили богов, Тот?

– Ничем. Сильное землетрясение может разрушить  Пирамиду. Очень сильное землетрясение, какого прежде мы не знали, какое прежде не могло случиться. Без энергии Пирамиды столица погибнет в считанные дни: не станет ни света, ни  тепла, ни пищи. Конец близок, и ты увидишь его, если не поторопишься. Архонты уже давно покинули Атлантиду, ты знаешь. Каждый из них обращался ко мне, тайно обращался, с вопросом, куда плыть. Я указал им другой континент, другую великую пресноводную реку. Впрочем, ты знаешь об этом. На нашей великой пресноводной реке, которая станет течь не с востока на запад, а с юга на север, ты станешь царствовать один. Ты сам дашь ей название. И название великой теплой стране, лежащей в долине великой пресноводной реки, которая будет принадлежать тебе. Если поторопишься, сын Посейдона.

– Да, я дам им прекрасные имена. В честь нашего отца Посейдона, если он поможет спастись нам.




Тот уже не первый день торопил Атланта: яркое пятно на высоком куполе Башни Землетрясений, которое создавал луч света, исходивший из поплавка, помещенного в жидкий металл золотой чаши, вмурованной в гранитный пол Башни, – это  чуткое пятно, которое вздрагивало даже от шагов идущего человека, с некоторых пор стало чрезвычайно беспокойным: то раскачивалось, словно маятник с большой амплитудой колебаний, то, вздрагивая, медленно приближалось к светящейся границе запредельных отклонений и, едва коснувшись её, отскакивало от неё, как мяч от стены, возвращаясь в начальное положение, чтобы через некоторое время снова повторить недавний скачок.

Всё это означало, что Атлантида колеблется в преддверии сильных сотрясений, что в ее недрах происходит грозная работа, что могучая сила, пробиваясь из раскаленных земных недр, толкает прочную кору острова снизу, заставляет ее напрягаться и вздрагивать, а вместе с ней вздрагивает и поплавок в золотой чаше, его зеленый, устремленный к куполу луч, отсвечивающий ярким пятном. Резонатор, чья улавливающая звуки мембрана была погружена в глубокую шахту, издавал  низкое глухое клокотанье, рычал и ухал, шипел и скрежетал, будто  в глубинах вращались тяжелые каменные жернова. Тот, проживший на земле так много, не помнил, чтобы Атлантида и ее недра вели себя когда-либо столь беспокойно и угрожающе.

Он спустился с Акрополя по ледяным ступеням, дважды падая, перешел на другой берег кольца не по мосту, а по узкой щели, прорытой через заваленный снегом и промерзший до дна канал. К Конусу подходил по хрупкой наледи, то и дело проваливаясь по пояс в снег. В Лабиринт вошел мокрый, озябший до костей, сбросил у входа отяжелевшую от влаги шубу, повесил её на крюк.

Привратник, закутанный с головы до пят в звериную шкуру, включил освещение Лабиринта, сказал, то ли спрашивая, то ли  утверждая:

– Скоро пропадём совсем.

Тот не ответил, зашагал налегке, торопясь к Конусу, где было тепло. Никто не предупреждал о его появлении – он шел в тишине под звук собственных шагов, отражавшихся эхом от сводчатого потолка.

Тот сам снял стражу Лабиринта, когда его жена Маат, их дети Осирис, Сет, Исида и Нефтида, брат Анубис и сотня жрецов покинули Конус и храм Атума. Все они  теперь дожидаются его на кораблях, стоящих на якорях за ледяным полем. Им нечего здесь больше делать – все ценности увезены, из Алтаря Атума изъяты самые дорогостоящие и сложные блоки и материалы, то же проделано с приборами  Конуса, переправлена на корабли золотая библиотека, инструменты, на изготовление которых были потрачены многие годы, чертежи самых ценных сооружений Атлантиды, описания различных изобретений и технологий. Всё это отправлено на корабли вместе с людьми, в совершенстве знающими то, чем они управляли,  чему были обучены и чему сами учили других.

О нравственной стороне своего поведения Тот старался не думать, поскольку ничего уже нельзя было изменить. Он упустил время для проявления благородства, великой любви к народу, хотя и не знал, точно ли уж так благородно поступил бы он, стал бы его поступок великим проявлением его любви к народу Атлантиды, если бы он объявил ему о неизбежной катастрофе. Трудно вообразить, что было бы, какой ужас обуял бы всех, какая началась бы паника, сколько было бы совершено зла в попытках одних спастись ценою жизни других, каким ужасным безумием завершилась бы цивилизация Атлантиды. Кораблей не хватило бы для того, чтобы увезти хотя бы сотую часть жителей страны. Уплыли бы те, кто обладает силою меча и золота. В портах днем и ночью шла бы ужасная рубка – так уплывающие пытались бы остановить хлынувший отовсюду к кораблям народ. Преступления из-за жажды любыми путями добыть золото, которое могло бы открыть путь на корабли, совершались бы ежечасно – кровь лилась бы рекой не только в портах, но и в домах долин и предгорий. Нравственный дух народа испарился бы и исчез, как роса под горячим солнцем. Страна великих достижений закончила бы свою историю как страна трусов, убийц и нравственных выродков, которую человечество постаралось бы забыть, вычеркнуть из своей памяти, как позор. Спасшиеся привезли бы в чужие страны только страх. Ничего, кроме страха. А увезти надо знания и красоту. Ведь ради них только и трудятся люди на земле, потому что только через них открывается им путь к истинному благу – бессмертию и совершенству.

Это знание открылось Тоту впервые – знание о неизбежной катастрофе, в которой повинны небесные и земные законы, схождение их в роковой точке. Роковой для всего живущего на земле. Никогда не думал он о возможности  такого  схождения, пересечения сотен явлений, каждое из которых не несет в себе никакой угрозы для жизни, а порой даже служит ей. Но схождение их в одной точке, пересечение линий движения в одной сфере, образованной временем и пространством, сулит смерть. Смерть для всех. Впрочем, не для всех, не для всех –зерно для посева новой жизни останется. Но сколько прекрасного и разумного погибнет. И, может быть, невосполнимо. А если невосполнимо – то жизнь всё же угаснет. Или будет долго тлеть, чадя, среди пустыни небытия. Какая утрата для замысла, творца, какое разочарование!

И кто же ты, творец? Да  никто. Другое, счастливое схождение законов породило субстанцию, способную чувствовать, радоваться, наслаждаться бытием и  совершенствоваться, быть может, до такой степени, когда можно будет предотвратить несчастное схождение законов и победить смерть.

Тот узнал лишь о несчастном схождении, но путей  победы над ними не знает. Хотя догадывается, где искать эти пути: нужно найти Закон Законов – вероятность  повторения несчастных схождений и, стало быть, механизм и неизбежность этих схождений. Тогда, если знания к моменту нового несчастного схождения окажутся достаточными, можно будет предотвратить его. Но достаточно знать периодичность и срок схождения, чтобы заранее позаботиться о спасении всех, кому суждено оказаться в зоне смертельных бедствий. Нужно спасать Знание и Красоту. Красота – это опора в самоотверженном поиске знаний на любовь к Жизни, к Человеку.

Источник душевных терзаний Тота был именно здесь: можно ли после того, что случилось, говорить о его любви к Жизни и Человеку? Атлантида погибает, а он спасается. Гибелью многих покупается жизнь немногих, в том числе и его жизнь. Или покупается жизнь Человечества, Знание ради жизни Человечества?

– Да не покупается, не покупается! – закричал Тот, обращаясь неведомо к кому. – Потому что нет ни продавца, ни покупателя! Есть несчастье, беда! Я причастен к тому, что не удалось предотвратить эту беду. Я не смог бы предотвратить ее в любом случае. Но вот в чем моя настоящая вина: хотя я живу уже так долго, мои знания оказались недостаточными, я мало старался, я мало исследовал, я тратил время на человеческие глупости. Я – человек и тем виноват. Мне дана божественная возможность постижения Закона Законов. И любовь. Но я не успел...

Тот подошел к Полусфере и стал всматриваться в светящиеся точки и линии. Они обозначали пути и скорость продолжающегося сползания Атлантиды в высокие широты южного полушария Земли.

Смещалась со своих координат не только Атлантида, но и все другие острова, материки, смещались моря, океаны – смещались полюса, вычерчивая на Полусфере странную кривую, обраставшую сотнями цифровых обозначений, сквозь которые проглядывала все явственнее роковая закономерность. Вытянутые вдоль экватора материки поворачивались вокруг неких центров, уходя своими восточными и западными окраинами в южные и северные широты, а материки, которые прежде рассекались экватором поперек, теперь приближались к тому, чтобы улечься вдоль него и отогреть в его духовке озябшие подо льдами северные и южные земли, наполняя моря и океаны талой водой. Гигантские ледяные горы, образовавшиеся за многие тысячелетия на материках Юга и Севера, и послужили,  кажется, причиной смещения коры земного шара: огромные массы льда, работая на центробежный эффект, удаляясь от центра вращения, перемещаются в экваториальные области вместе с материками, составляющими единую сферу со всей земной корой – с океанами, морями, островами и континентами.

Рождаются две могучие гибельные силы – затопление низких земных пространств водами тающих ледяных гор на бывших теплых землях. Сопутствующая им разрушительная сила землетрясений и вулканических извержений станет довершать черное дело первых двух. Атлантида уже ощущает её приближение...

Но останутся счастливые зоны, прилегающие с севера и юга к новому экватору, счастливые потому, что их не коснется перемещение. Это огромная удача, везение, подарок  Земли, которого могло и не быть, если бы смещение коры было резким, скачкообразным, а не плавным и сравнительно длительным.

При резком смещении всё полетело бы кувырком и, возможно даже сама земля, сорвавшись со своей вековой орбиты. Поэтому можно говорить о счастье, о счастливой закономерности, заключенной в характере связей масс и сил Земли и Солнца. Власть над землей, возникшей, как и всё, из Хаоса, Вселенная отдала Солнцу – богу Ра, перед которым, по воле Атума, склонился Геб...

Сам Тот дал некогда эти имена Вселенной, Солнцу и Земле – Атум, Ра и Геб. Зачем? Чтобы законы Вселенной, Солнца и Земли наделить непререкаемым авторитетом и волей богов, чтобы быстро и надежно превратить их в символы веры,  избавив людей от долгого и мучительного пути познания, ступить на который они были не готовы и неспособны – жизнь оставляла им мало времени для работы ума.
Знание сильнее веры, но оно достигается чрезмерным трудом, долгими исследованиями, обобщениями и доказательствами развитого ума, вера же – как подарок: ты получил его и уже владеешь. Такого рода подарки по необходимости делают  людям мыслящие мужи. Я знаю, а ты веришь – и мы оба следуем закону во имя общего блага. Я – посвящен, ты – осведомлен. Это неизбежно, но не может продолжаться вечно: все должны стать на путь познания... Но осуществимо ли это? Здесь больше вопросов, чем ответов.



Ночное землетрясение было таким сильным, что кольца Конуса сместились относительно друг друга и перестали вращаться – их заклинило. Сорвался и разбился вдребезги зеркальный купол Башни Землетрясений, в Лабиринте  образовались завалы, основание под Алтарем Атума треснуло и одна его часть обвалилась, вызвав разрушение тонкой системы сообщающихся сосудов для биологических жидкостей и катализаторов. Чтобы восстановить систему, понадобились бы месяцы работы, но теперь в этом не было необходимости – Тот расставался со своим, быть может, главным детищем – Алтарем Атума, расставался навсегда, как, впрочем, и с Конусом, и с Пирамидой – со всем, что было создано в Атлантиде на основе его открытий и изобретений. Им же не было числа. Но  Алтарь Атума – несомненно, его главное детище. С его помощью он победил самого сильного врага всего существующего – Время.

Всё сущее боится Тота – так говорил о нём Анубис. Преувеличивал, разумеется: и Тот подвластен времени, его тело и его дух. Тело стареет, дух насыщается знанием и изменяется.

Время – бог перемен. Где перемены, изменения, – там и Время: возникает ли что-то или разрушается, увеличивается или уменьшается, совершенствуется или деградирует. Там нет Времени, где ничего не происходит. Время – спутник силы, изменяющей всё сущее, спутник всякого движения, внутреннего пульса и перемещения в пространстве.

Неизменность – смерть Времени. Неизменным может быть только Ничто, лишенное всякого определения: если Ничто – полное, абсолютное отсутствие  чего-либо, то оно не обладает даже определением бытия; если Ничто – абсолютное наличие всего, по этой причине оно тоже не обладает никаким определением, ибо в нем есть всё, не проявляющееся ни в чём отдельном, конкретном, что можно было бы отличить от другого – и таким образом определить; о нем даже нельзя  сказать, существует оно или не существует, так как, будучи всем, обладает одновременно абсолютным бытием и небытием, существует и не существует одновременно, движется и не движется, рождает свет, является концом и началом всего в каждый  момент и в каждой точке, будучи нерасчлененным, вечным и всеобъемлющим. Оно не может выделить из себя или создать что-либо конкретное, ибо это будет означать его смерть.

Мир конкретно существующих вещей – это мир погибшего абсолютного Ничто, определившего себя и оказавшегося под властью Времени. Всё, что оказывается под властью времени, преходяще. Абсолютное Ничто может восстановиться, погубив в себе мир конкретных вещей. Но пока существует хоть одна  пылинка, Абсолютное Ничто мертво. Абсолюный Бог воскресает смертью мира, в живом мире нет Абсолютного Бога. Есть Время и Движение. Только они имеют смысл для человека, доступны его познанию и являются его богами и создателями. Будучи существом конкретным, человек никогда не знал Абсолютного 
Бога и никогда не узнает его, ибо погибнет со всем миром  прежде, чем возникнет Абсолютный Бог, Абсолютное Ничто, если это когда-либо случится. А случиться это может лишь в том случае, если когда-либо уже случалось. Случалось ли?



Он шёл с факелом по Лабиринту и наткнулся на завал – от землетрясения обрушилась часть сводчатого потолка, и камни завалили проход. Не пытаясь преодолеть завал, Тот  повернул обратно и вскоре оказался в главном зале храма Атума.

Светильник под потолком не горел. В свете факела Тот мог оглядеть лишь небольшое пространство, но и здесь были заметны следы ночной катастрофы – каменный пол храма в нескольких местах был вздыблен, некоторые плиты треснули и торчали, как льдины на торосах. Ближняя гранитная колонна расколота вдоль от середины до потолка и разошлась по расколу, как рогатина. Со стен обрушились мраморные плиты, превратившись в груды обломков – это были плиты с геометрическими и математическими формулами, составлявшими основу знаний о свойствах пространственных фигур и отношений. Эти мраморные доски были изготовлены по указанию Тота несколько веков назад и служили учебником для многих поколений жрецов храма Атума.

Упала и разбилась большая мраморная плита, которая была укреплена на стене недавно, лет семьдесят назад. На ней в формулах и словах были записаны земные и космические  циклы: продолжительность суток, года, периодичность лунных и солнечных явлений, орбиты Земли, Луны и планет, расположение созвездий на звездной карте в разное время года и относительно горизонта Атлантиды, видимого с  плато Пирамиды в разное время года... Не было на этой мраморной доске лишь указаний на то, что происходило раньше, во времена, когда Тота еще не было на земле, – сведений о неожиданном и роковом сдвиге земной коры относительно оси вращения и, стало быть, относительно земного ядра.

Всякое явление, если оно не уникально, повторяется, является цикличным. К такому разряду явлений относится, вероятно, и нынешний катастрофический дрейф Атлантиды в зону полярного холода. Часть расчетов Тот уже сделал, они подтверждали идею цикличности смещения земной коры относительно оси вращения, но не были достаточными для того, чтобы определить время этого  цикла. Необходимо было собрать много данных, чтобы определить его длительность и ввести эти данные в счетно-логическую систему Конуса. Теперь  же Конус был мертв, лишен энергии и деформирован. Кристалл-светильник, подвешенный к вершине Конуса, лишь отражал  гранями свет факела...

Пройдя шагов двести по темному энергопроводящему тоннелю, Тот отодвинул засов железной двери, запиравшей толстую железную раму, способную выдержать любую катастрофу, открыл дверь и оказался перед стеной снега.  пришлось долго работать домом и лопатой, чтобы оказаться на склоне заваленного снегом холма, на вершине которого возвышался обледенелый Конус.

Был день. Над горизонтом бушевала метель. Тот спустился по снежному насту к прорезанной в снегу щели, соединявшей холм Конуса и царский город.  Стены цели обвалились в нескольких местах, но эти обвалы были преодолимы, так как Тот был не первым, кто отважился перебраться через них – другие люди успели проложить через них тропы.   

Атлант Великий встретил Тота улыбкой и сказал:

– Рад видеть тебя живым и невредимым. Боги и меня пощадили, хотя западная часть дворца рухнула, а там, как ты знаешь, мои спальные покои... Но в тот час я не спал, так как прибыли гонцы из некоторых земель с донесениями, я принял их в Зале Встреч, который как ты знаешь, сложен так прочно и надежно, что никакие землетрясения ему не страшны.

– Я также рад видеть тебя, сын Посейдона, – ответил Тот, всё еще отряхиваясь от снега, вернее, от ледяных бляшек, которыми обросла его одежда. – Конус поврежден, энергопитание прекратилось, поврежден Алтарь, всюду ужасные следы разрушений.

– Город в безнадежном состоянии. Пирамида замерла. Я послал людей узнать, что там случилось. Разрушились многие дома, погибли люди... Гонцы из южных и западных земель сообщили, что там давно голод и сильные снежные заносы. Люди проклинают архонтов, которые убежали, не предупредив народ о надвигающейся беде. И меня тоже, думая, что и я покинул Атлантиду. Учащаются случаи людоедства, божественные запреты не соблюдаются. Это конец? – перечисляя свалившиеся на Атлантиду беды, царь смотрел себе на руки, загибая пальцы по мере того, как называл очередную беду, и вдруг поднял голову и посмотрел Тоту в глаза, повторяя вопрос: – Это  конец? Когда запреты богов нарушаются, наступают последние времена. Так написано в одной из твоих книг. Ты правду написал?

– Ты знаешь сам, – ответил Тот. – И дело не в нарушении божественных запретов, ибо они – лишь следствие, а не причина.

– Обоз с золотом провалился под лед, резко меняя тему разговора, сказал царь. – Весь. Вместе  с  людьми. Уцелели лишь трое. Тебя это радует, Тот?

– Меня это печалит, – ответил Тот. – Стыдно задавать такие вопросы тому, кто знает цену золоту и цену людям.

– Ладно, это я так, для изгнания гнетущей тишины, – сказал царь и прислушался к отдаленным шагам. – Это,  наверное, люди, которых я послал к Пирамиде, – предположил он. – Сейчас узнаем самое страшное.

Вошли двое, закутанные с головы до ног в овечьи шкуры. Сняли шапки, закрывавшие не только головы, но и лица. Тот узнал в них придворных писцов, которые вели хроники боевых походов Атланта Великого.

– С вершины Пирамиды упал замыкающий камень. Падая, он снес часть облицовки южной грани. Облицовка северной грани обрушилась сама. На ней явно видна трещина от основания до вершины – блоки по трещине либо раскололись, либо разошлись на стыках. Ширина трещины от нескольких пядей до нескольких локтей. Из трещины поднимается пар. Это говорит о том, что она глубокая...

– А внутри? Что внутри? – остановил говорившего вопросом Атлант Великий. – Вы были внутри?

– Ты же знаешь, государь, что внутрь попасть невозможно, – ответил  другой  писец. – Анубис, покидая Пирамиду, заблокировал все входы. Блокировка вечная. Предполагалось, что Пирамида не нуждается отныне ни в каком контроле, что она будет работать сама до полного истощения ресурсов, а время их истощения – тысяча лет... Мы не попали внутрь, – добавил писец, помолчав. – Но светильник Пирамиды обвалился вместе с замыкающим вершину камнем. В домах энергии нет. Из трещины валит пар.

Тот сказал:

– Если изменилось давление на кристалл, он может разогреться, расплавиться и вытечь, прожигая блоки и скальное основание. Выделение энергии будет огромным: город  не  только оттает, но и сгорит. Пожар среди океана льда. Пар из  трещины на грани Пирамиды – предупреждение. Ведь кристалл всегда был холодным, государь.

– Будьте вы прокляты! – вспылил Атлант Великий и принялся нервно ходить вправо и влево у трона, стуча  каблуками по полированным гранитным плитам пола. – Я  всегда  говорил, что эта ваша затея с Пирамидой когда-нибудь плохо  кончится. Достаточно было угля, дерева и воска, чтобы получать тепло и свет, чтобы плавить металл, готовить пищу, согревать и освещать жилье. Так было тысячу лет. И всё обходилось хорошо. Но вам понадобилась энергия Пирамиды! Зачем? – вопрос  Атланта был обращен к Тоту. – Зачем, Тот?! – почти закричал он, потрясая кулаками.

– Без энергии Пирамиды наша цивилизация была бы такой же, как и тысячу лет назад – примитивной. Без Пирамиды не было бы Алтаря Атума и многого другого. Да и что теперь толковать об этом? Не Пирамида явилась причиной  катастрофы, а катастрофа разрушает Пирамиду. Как, впрочем, и всё остальное. Погибает жизнь, государь. Только это и важно. Сгорит мертвый город и снова покроется льдом. Что это меняет?

– Убирайтесь, – приказал Атлант писцам. – Вы свободны.

Едва писцы удалились, Атлант Великий приблизился к Тоту и спросил:

– Ты уверен, что ничего нельзя сделать, что ситуация не изменится к лучшему?

– Это не вопрос веры, государь, это вопрос знания. Да, я знаю: ничего нельзя сделать, и ситуация не изменится к лучшему. Землетрясение может повториться. И наверняка повторится. Может быть, с удвоенной мощью. Холода не отступят. Атлантида гибнет, государь. С нами или без нас. Только это и остается нам решить. Мы никого не спасем, если останемся здесь. И никого не погубим, если спасемся. Но если спасемся, положим начало новой цивилизации на Земле. И, может быть, избавим будущие поколения людей от подобных ужасных катастроф, сообщив им о причинах таких катастроф и о путях спасения. Погибнуть вместе со своим народом – счастье, но спасти будущее человечества – долг. Выбор между счастьем и долгом всегда склонял разумных людей к исполнению долга.

– А долг царя перед народом – делить с ним до конца все радости и беды? – напомнил Тоту завет Посейдона царь.

– Посейдон ошибся, – ответил Тот. – Я же сказал: это не долг, о счастье правителя. – Историки напишут: Атлант Великий бросил свой  остров, свой народ и убежал в страну Хуфу.
– Они напишут иначе: из Атлантиды, погибшей по воле богов, пришли в страну Хуфу белые люди и научили их всем ремеслам и правилам счастливой жизни. Я сам высеку эти  слова на золотых плитах новых храмов, в которых  белых  людей  из Атлантиды будут почитать  за богов.

– Наше золото утонуло.

– Я помню. Но мы добудем в стране Хуфу новое золото. Наш народ с гибелью Атлантиды не погиб, нет. В чужих странах остались наши солдаты, наши корабли, наши купцы и матросы. Мы попытаемся собрать их в стране Хуфу. Если жива  хоть небольшая часть народа, он может возродиться во  всей  силе. При условии, конечно, если сохранились его знания, умения, которые... – Тот не закончил мысль, потому что сильный подземный толчок вызвал содрогание дворца, послышался грохот разрушений, топкая пыль наполнила тронный зал, повеяло холодом из трещин и провалов, из дальних покоев донеслись крики отчания.

Атлант подошел к Тоту и взял его за руку.

– Корабли без нас не уйдут, – сказал  он. – Если  мы здесь умрем, погибнет всё. Пора.

– Да, – ответил Тот.



Они вышли на открытую широкую площадку наружной лестницы, которая вела вниз, к каретному двору, где их ждала просторная царская повозка на полозьях, изготовленная царскими каретниками специально для этого случая – прежде Атлант  никогда на санях не ездил, в них не было нужды, потому что снег на острове выпадал лишь в редкие годы, едва покрывая землю, и тут же таял. Атлантида была теплой страной и её просторы легко покорялись колёсам. Даже на царском гербе красовалось изображение колеса.

Тот и Атлант остановились на лестнице, откуда в хорошую погоду открывалась панорама великого города – разноцветие его кольцевых стен, сверкающих под солнцем каналов с многочисленными мостами, ипподромы, цирки, площади, храмы, сады, оранжевые и золотистые крыши домов с ажурными балконами вдоль этажей, которые по давней традиции украшались цветами и лианами, с разноцветными оконными витражами, башенками и ротондами.

Отсюда на фоне сиреневых гор хорошо была видна  Пирамида, а до Конуса храма Атума, казалось, можно было дотянуться рукой, хотя на самом деле он стоял на возвышении за первым кольцевым каналом.

Воздух над столицей всегда был чист и прозрачен, напоен тонкими ароматами окрестных лесов и теплых бризов. Эту лестничную площадку не зря называли видовой площадкой, потому что с неё действительно открывался завораживающий вид. И каждому, стоящему на ней, непременно думалось: вот великий город, очарование для глаз и для души.

Теперь же отсюда ничего не было видно – ни  Пирамиды, ни Конуса, ни каналов, ни орихалковых и оловянных стен, ни оранжевых крыш – ничего: всё застилала метель – леденящая, воющая, ослепляющая. Она не давала проститься с городом, бросить на него последний взгляд и тем, быть может, избавляла уходящих от смертельной сердечной боли. Хотя боль была, куда же от неё деться, и стыд, и отчаяние, и невольно срывающееся с губ проклятие небесам. Какую землю ты выбрал  для своего народа, Посейдон?! Какой подарок ты принял от  богов? Будь проклят и ты!

Птицы, которые никогда не покидали Атлантиду, погибли. И звери, и скот. Погибли посевы и сады. Замерли, скованные льдом реки. Дома занесены снегом выше крыш. У людей отнято всё: пища, свет, тепло, воздух. Отнята сама жизнь.

Какое живое сердце, зная об этом, не сожмется в кровавый комок от боли и непереносимой тоски?

Тот сказал:

– Поторопимся, государь. Я снова чувствую, как вибрирует под ногами земля.

– А я уже ничего не чувствую, – ответил Атлант. – Я тоже мертв.

Тот взял царя под руку и повел вниз по обледенелой лестнице, к каретным сараям.



День закончился так быстро, будто бы и не начинался – и это было закономерно: зимние дни в высоких широтах коротки. И принес мало света – метель не утихала, и никакого тепла. И все же день этот был короче обычного. Остров хоть и уходил к полюсу по многовитковой спирали, но всё же не так  быстро, чтобы столь заметно сократить день. Но может быть, стали короче сутки? Тот не мог проверить это до наступления следующего дня – теперь с ним не было его Конуса, его Полусферы, а сквозь метельную пелену не пробивался звездный свет.

По расчетам Тота, они должны были добраться до кораблей еще засветло, а теперь сани медленно двигались в темноте – дорогу в обход торосам искали факельщики, а факелы то и дело гасли на ветру.

Корабли ежедневно удалялись от кромки твердого льда на несколько стадиев, держали на верхних палубах большие огни – пылающую в огромных котлах смолу, и уже были бы рядом, когда бы не столь медленное продвижение саней в темноте,  которая грозила едущим не только тем, что они опаздывали к назначенному сроку и рисковали оказаться не в том месте, где их ждали лодки. Они, как обоз с  золотом, могли просто провалиться на тонком льду или заплутать в торосах, которые то и дело оживали, о чем оповещал едущих грохот и скрежет ломающегося льда.

В санях их было всего четверо: Тот, Атлант, неизменный адъютант Атланта и начальник личной охраны царя, хотя никакой охраны не было, если не считать двух погонщиков лошадей и шестерых факельщиков, которыми начальник охраны время от времени всё же командовал, когда случалась какая-либо задержка. Тогда он выпрыгивал из теплой кабины саней и отдавал распоряжения, что-то крича и размахивая руками. Для Тота, Атланта и царя минуты, когда начальник охраны с криками покидал сани, были как бы развлечением – он отвлекал их таким образом от неотступных тревожных мыслей.

Когда начальник охраны в очередной раз выпрыгнул из саней, остановившихся, как  выяснилось, перед  полыньей, Тот сказал царю:

– Не выйти ли и нам, государь? Жизнь тела связана с некоторыми процессами, с которыми боги, кажется, не знакомы, ибо не пьют, не едят, а лишь вкушают амбросию, как утверждают жрецы храма Посейдона.

– А жрецы храма Атума об этом не говорят? – зашевелился укрытый мехами Атлант Великий.

– Не говорят, – ответил Тот.

– Я знаю, ваши боги вовсе не имеют тела и обозначаются не образами, а геометрическими и математическими формулами. Но относительно человеческого тела, в котором мы вынуждены пребывать, ты прав: есть некоторые процессы...

Царского адъютанта этот разговор развеселил, и он первым выбрался из саней. Атлант и Тот последовали за ним. И пока они рядком стояли за санями, повернувшись спиной к ветру, начальник охраны приказал кучерам трогаться в объезд полыньи. Сани тут же сорвались с места, оставив Тота, Атланта и его адъютанта без укрытия. Хорошо еще, что адъютант закричал что было мочи, требуя остановить лошадей, а то Атланту и Тоту пришлось бы бежать, догоняя сани, а бежать по глубокому снегу – не самое легкое занятие.

Вся эта сцена никак не вписывалась в трагическую картину происходящего – и лишь потому, что её участниками были люди, существа не глобальных чувствований и интересов  и  уж, конечно, не космических, не божественных, а  частных, навязанных плотью, если даже в ней живет бессмертный дух.

Гибнуть со всем народом отдельному человеку, может быть, легче, чем одному, и осознание  общей  гибели  внушает ему не больший ужас, чем его личная смерть. А мысль  о  том, что все гибнут, а ты остаешься жить, – и вовсе, кажется, утешительна. Разумеется, это грех. Но кто воздаст за  него?  Не тот ли, кто губит всех и оставляет в живых тебя? И  чей это грех?

Иногда Тот думал о богах, как о действительно существующих. Не так, конечно, как думают о них те, кто принял их существование на веру, чтобы упорядочить в своих представлениях всё сущее, подвластное им, и двигаться к их познанию с их благословения, в ожидании их наград за труды – ласкающих взоров, улыбок, слёз, добрых знаков и предупреждений, как это привычно между людьми, которые сотворены богами по своему образу и, стало быть, носят совершенный человеческий  образ. Не так Тот думал о богах, когда думал о них.  Для  него они были безлики, бестелесны, как нечто, к чему всё обращено, из чего всё исходит и к чему всё возвращается. К чему можно обращаться с мыслью, оформленной в слова, в цифры, линии и фигуры, и ждать такого же ответа на эти мысли.

Иногда Тот думал о богах, потому что сам придумал их в тоске по знаниям, которые открывались с большим трудом и еще с большим трудом усваивались другими людьми. Он думал о них, потому что так было проще жить – проси и тебе откроется, молись – и тебе будет дано делаемое. Это в человеческой натуре, чтобы добывать всё легко и быстро, потому что человек и телом слаб, и жизнь его коротка. Но для вечного и всесильного – это всего лишь временная слабость, усталость, игра. Он добывает истины и обретает бессмертие не просьбами и  молитвами, не в опыте просящих и молящих, а в разрушении и соединении неразделенного и несоединенного инструментом мысли, которая одна вывела человека за пределы его чувств и представлений, за пределы бренного тела в мир подлинных и вечных отношений. Истина – это отношение одной сущности к другой, в котором проявляются эти сущности. Не отношения богов. Но для простого смертного боги, как актеры на сцене, могут сыграть отношения между сущностями бытия: бог Атум оплодотворил сам себя, проглотив собственное семя, и родил,  выплюнув изо рта, богов воздуха, воды, земли, неба и солнца. Человек исходит из Ра подобно тому, как слеза вытакает из глаза... Боги разыгрывают сцены так, как ложатся один к другому законы, как соединяются и разъединяются  формулы,  линии, плоскости и фигуры, и тем самым спасают людей от невежества, в котором они чахнут без знаний, без умений, без надежды на вечную жизнь в райской стране Иару, которая так похожа на погибшую Атлантиду... Иару для мыслящего – блаженство знания, счастье открытий, свобода в мире законов и  вещей. Дом мыслящего – его память... Бодрствуя, Тот не может не мыслить, а сны его – приятная игра. Боги родились в его снах...


Двенадцать кораблей качались на якорях среди крутых волн, снежной коловерти и плавающих льдин. Это были царские корабли: личная боевая флотилия, состоявшая из десяти кораблей, и два корабля, предназначавшиеся для царских посольств – трехпалубные, с роскошными каютами, залами для торжественных приёмов и игр, с прогулочными галереями, где росли, благоухая, настоящие деревья и цветы. Были в них также помещения-храмы, посвященные Посейдону, побгреба для вин и продуктов, конюшни, коровники, птичники и, конечно же, кухни и хлебопекарни.

Боевые корабли были легкими и быстроходными, корабли-дворцы – тяжелыми, медлительными в плавании и внешне неуклюжими. Неуклюжесть им придавали площадки и башни, нависающие над водой, боеприпасы и многочисленные матросы, которые должны были защищать эти корабли в случае нападения вражеских судов. Теперь эти площадки и башни  обрастали  льдом, из-за чего команды кораблей дворцов не знали покоя ни днем, ни ночью – там постоянно стоял грохот молотов и топоров, которыми матросы скалывали лед, способный  причинить  кораблям непоправимый вред.

Все родственники царя и его многочисленная свита разместились на кораблях-дворцах, где было тепло, сытно и уютно. Прочие же беженцы, люди мастеровые и ученые,  – на  боевых судах вместе с воинами и лошадьми. На одном из таких кораблей вместе со жрецами храма Атума оказались дети, жена и брат Тота Анубис. Им достались две смежные офицерские каюты, которые отапливались с помощью тлеющих в  жаровнях углей и освещались лампадами, подвешенными к потолку на железных цепях.

Корабли уже давно ждали команду к отплытию, которая должна была последовать тотчас после прибытия Атланта и Тота.

Среди части беженцев всё ещё жила надежда, что отплытия не будет, что в природе  всё  ещё  образуется, вернется тепло, а Тот и его жрецы изменят  свои  прогнозы, обнаружат ошибку в своих расчетах, сообщат о ней Атланту – и царь прикажет кораблям остаться на Атлантиде.

Когда между Осирисом, Сетом, Исидой и Нефтидой зашел разговор о возможной ошибке в прогнозах отца, Маат сказала:

– К несчастью, ваш отец не ошибся, дети. Его расчеты и прогнозы всегда точны. Мы не вернемся на Атлантиду. Теперь надо молить богов не о том, чтобы вернуться на Атлантиду, а о том, чтобы благополучно доплыть до страны Хуфу.
Нефтида возразила матери:
– Расчеты отца не могут быть точными. У богов, как и у людей, меняются намерения – вчера было одно, а сегодня – другое, и никто эту перемену предсказать не может.

– То, о чем ты говоришь, действительно порою происходит, но не потому, что капризничают боги, а потому, что в прогнозируемое событие вмешивается случай. Случай в предсказаниях учитывают как погрешность. Но и погрешность в  расчетах вашего отца не принесет нам избавления: она касается лишь времени, которое отделяет Атлантиду от полной гибели. И вообще, – добавила Маат, помолчав, – употребляя слово бог, мы должны всегда помнить, что речь идет о законах, а не о капризах и намерениях каких-то загадочных существ. Отец вам говорил об этом.

– А другие люди думают и говорят иначе, – попыталась настоять на своём Нефтида.

– Люди думают и говорят так, как пожелал Тот, ваш отец.

Они не ждали, что Тот появится на их корабле: ведь он был включен в свиту царя и, стало быть, должен был прибыть на царский корабль. О том, что он уже там, они  смогут  узнать лишь косвенно, по команде к общему отплытию. Но  такая команда, очевидно, будет отдана и в том случае, если царь прибудет на свой корабль без Тота.

Маат и дети знали, что не все благополучно добрались до кораблей: утонул обоз с золотом, погиб отряд конницы, замерзли, заплутавшись среди торосов, жрецы храма Хатор, храма богини любви и музыки, хотя у каждого из них на груди был амулет, спасающий от злых духов – маленький систр, золотая скоба с  хрустальными  подвесками,  которые  позванивали  при ходьбе...

И всё же причина для беспокойства оставалась. В конце концов несчастье может постичь Тота и Атланта одновременно – и мороз безжалостен, и льды коварны, и снежная метель не утихает.

Пришел Анубис и сказал, что сигнального огня на царском корабле всё еще нет, хотя прошли все сроки, что команда и пассажиры их судна волнуются, а некоторые уже открыто говорят о том, что откладывать отплытие больше нельзя,  что нужно поднимать якоря, не дожидаясь прибытия царя и Тота, которые, возможно, не прибудут никогда.

– Но капитан и его помощники умело гасят этот ропот, – успокоил всех Анубис. – Они говорят, только Тот знает, куда следует плыть, чтобы достичь страны Хуфу. Это и на самом деле так – только Тот может проложить курс в этой ужасной ситуации.

– Отец узурпировал все знания, – сказал  Сет. – Когда-нибудь это плохо кончится.

– Не всё, – возразил ему Анубис. – Кто хотел учиться  у Тота, многое знает и умеет.

– Ты, например? – усмехнулся Сет.

– Да.

– И что ты можешь? Построить Пирамиду?

– Да, я построю новую Пирамиду, без энергии которой нам не обойтись на новой земле.

– И Алтарь построишь?

Анубис вздохнул и не ответил Сету: тайну Алтаря Атума он не знал. Но не потому что не смог бы её постичь, и не потому, что тот не пожелал бы открыть  ему эту тайну. Перед Анубисом всю его жизнь стояла другая задача – овладение энергией заключенного в Пирамиду кристалла.

– Я смогу воссоздать Алтарь, – неожиданно для всех сказал Осирис. – Вернее, я близок к тому, чтобы воссоздать Алтарь.

– Ты?! – захохотал Сет. – Не смеши нас. Ты не знаешь даже того, с какой стороны надо подойти к корове, чтобы подоить её.

– Кстати, а с какой стороны надо подходить к корове? – спросила Исида. – Так хочется молока, а нам всё время приносят медовую воду с ячменныой мукой.

– Ничего не стану доказывать, – обиделся на Сета Осирис и пересел на другое место, подальше от Сета. – Когда придет время, вы сами всё увидите.

– Не надо волноваться, – прекратила спор Маат. – Отец скоро будет с нами и, значит, всегда будет с нами. И мы сможем всё – воссоздать в стране Хуфу Пирамиду, Алтарь, храмы, дворцы и всё, что нужно. Мы сможем воссоздать Атлантиду.

– Скажите же, наконец, с какой стороны надо подходить к корове, чтобы подоить её?! – потребовала Исида. – Или  никто не знает?

Ответом ей был общий смех.

– Я попытаюсь раздобыть для тебя кувшин молока, – сказал Осирис, направляясь к двери каюты и пригибаясь, чтобы не задеть головой раскачивающиеся под потолком лампады.

– Это жест любви? – спросила его Исида, улыбаясь.

– Да, это жест любви, – ответил Осирис и подумал при этом, что всё, что бы он ни делал, освящено его любовью к Исиде, которая прекрасна. Он попытался высказать эту мысль глазами и улыбкой.

Исида, кажется, поняла его и послала в ответ воздушный поцелуй.

Молока Осирису раздобыть не удалось, но зато он принес для Исиды и для всех радостную весть: на мачте царского корабля полыхает факел, свет которого пробивается сквозь пургу – сигнал к отплытию.



Вскоре стало слышно, как на царских кораблях загрохотали движители – гигантские насосы, которые втягивали в себя воду в носовой части корабля и выдавливали её мощной струей в кормовой части, давая возможность кораблям двигаться  против ветра, который дул в сторону ледяного припая, в сторону острова.

Эти насосы были установлены только на царских кораблях, так как были тяжелы и громоздки – легкие военные суда, ходившие на веслах и под парусами, их не выдержали бы. Насосы издавали устрашающий грохот, подобный грому, и приводились в действие только тогда, когда нужно было преодолеть сильный встречный ветер, поднимавший крутую волну. Во всех этих случаях на царских кораблях, как и на боевых, поднимались паруса – такие высокие и широкие, какие могли себе позволить только гигантские корабли.

Военные суда, подняв спешно якоря, двинулись в кильватер царским садам на веслах – по пятьдесят вёсел с каждого борта начали дружно вспенивать тяжелую стылую воду, смешанную со снегом. Едва весла обмерзали льдом, их тут же заменяли новыми, сухими и легкими. На палубах гребцов, задавая ритм, свистели келевсты, слышались зычные голоса  капитанов, грохот и скрежет цепей, натужный скрип уключин.

Слаженная работа судовых команд после долгого тоскливого ожидания придала всем бодрости... Молодые жрецы храма Атума добровольно вызвались помогать гребцам, подсев к ним на скамьи. Пожилые жрецы вышли на палубы с  пением бодрых гимнов.

На всех судах зажглись сигнальные огни, обозначавшие их присутствие в колонне. Эскадра уходила от Атлантиды сквозь кромешную тьму и ледяной ветер на северо-восток к далекой стране Хуфу. На третий день плавания она вырвалась из  снежной пурги, на четвертый – из жестокого шторма. Волнующееся море, черное, как смола, лежало под низким черным небом, и горизонт был неразличим в этой черноте.

Тот нервничал: не было никаких видимых ориентиров, по которым можно было бы выверить курс, – ни солнца ни луны, ни звезд, ни островов. Его математические расчеты опирались на заведомо изменяющиеся величины: скорость смещения  континентов не поддавалась точному определению, как и скорость движения кораблей. К тому же к этим неопределенностям прибавилась еще одна – временнАя, касавшаяся продолжительности суток и, стало быть, продолжительности часа. Магнитная игра, конечно, указывала на магнитные полюса, но и они, кажется, стали менять свои координаты относительно оси вращения земли. Всё менялось на этой планете.

Прокладка правильного курса превращалась почти в неразрешимую задачу. Ни один даже самый опытный капитан, проплававший на судах всю жизнь, не смог бы справиться с ней. Тот одолевал ее с помощью сотен сложнейших расчетов, которые не оставляли ему времени для сна. И нервничал, то и дело поднимался на верхнюю палубу, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в небесах или на воде, хотя бы какое-нибудь захудалое созвездие или остров, отмеченные на небесных и  земных картах. Но ничего такого обнаружить не удавалось. Приходилось  плыть хоть и не вслепую, но всё же без уверенности, что курс выбран правильный, что приведёт эскадру к благословенным берегам страны Хуфу, сохраняющей постоянство относительно севера и юга, тепла и холода, относительно жизни и смерти.



Тот нервничал, его мучила совесть и чувство ужаса, когда он возвращался в мыслях к гибнущей Атлантиде. Что он сделал за все те годы, что промчались, как ветер, какую услугу оказал людям, своим соплеменникам, открыв тайну бессмертия и сделав тысячу других открытий, ставших  возможными  для  его бессмертного ума? Тайна бессмертия открылась ему, но осталась тайной для других: он так и не понял, необходимо ли бессмертие всем, внушив людям на всякий случай мысль о том, что вечная жизнь обеспечена им за гробом, где  никакие земные заботы их не будут обременять: каменщик перестанет быть каменщиком, плотник – плотником, стеклодув – стеклодувом, могильщик – могильщиком, повар – поваром... Бессмертие на земле – вечность изнурительного труда. Нужно ли такое бессмертие? А там, за гробом – блаженство, от которого никто не откажется.

Вечность на земле нужна познающим, ибо природа разговаривает медленно – одно слово за столетие, а то и медленнее. Чтобы высказать истину от первого слова  до последнего, ей нужны века. Нужны века и тому, кто её слушает – познающему. Блаженство познающего – в познании, а не в безделье, обещанном за гробом. Возможно, что это так. Поэтому тайна бессмертия на земле открывается познающим и для познающих. Но все другие тайны – для всех. Тайны здоровой, праведной и обеспеченной жизни, где умножаются блага: строятся хорошие дома, шьется удобная и теплая одежда, создаются полезныве вещи, выращиваются злаки, овощи, фрукты, разводятся стада домашних животных, изобретаются надежные орудия труда, села людских мускулов заменяется силами, скрытыми в самой  природе, мощью оружия защищаются свобода и покой. Все эти блага происходят из знаний, как деревья из корней. Так долговечным становится народ – не гибнет от мора, от голода и холода, от набегов врагов. Народ долговечен, а люди смертны. Кроме познающих... Оказалось, что у народа есть еще один враг, который сильнее и страшнее болезней, голода, набегов чужеземцев, изнурительного труда, землетрясений и ураганов. Этот враг – сама Земля, а далее – и весь Космос: они  живут переменами, которые опасны для рода человеческого, для всего живого.

Тот прожил не одну сотню лет и не заметил роковой опасности для жизни – перемен на земле и на  небе. Переменчиво всё – и на смену жизни приходит смерть,  как на смену дня приходит ночь... Птицы совершают перелеты из страны в страну. Нет ли в этом подсказки для людей, желающих уцелеть на переменчивой планете?

Он открыл многое: энергию пламени, энергию молнии, энергию сжатия кристаллов, соединения и разъединения веществ, энергию лучей, энергию тяготения и магнитных полей. Многие виды энергий он заставил работать на человека. Он не открыл энергию глобальных катастроф, гибельную для всего живого, хотя должен был, потому что она – единственный достойный враг бессмертия на земле и посрамление всех мечтаний о бессмертии в загробном мире.

Говоря коротко, в сущности бездельничал всю свою долгую жизнь, был слеп, услаждал себя безмерно мыслью о бессмертии, которое на самом деле не обеспечил ни себе, ни  народу. Тут есть работа для совести в роли мучителя, и  есть основание для страха: он может погибнуть вместе со всеми, не достигнув берегов страны Хуфу, а оставшиеся на земле люди не предупредят своих дальних потомков о законе гибельных перемен на земле, которые повторяются через тысячелетия, быть может, в более роковом виде.

... Ни звезды на небе, ни острова в океане.

Земля – не мать для людей. Если она периодически губит их или хотя бы возвращает в состояние дикости, уничтожая добытые тысячелетним трудом знания и ценности, в которых эти знания удалось воплотить, значить она людям мачеха  и  даже хуже того – он просто бездумное место, куда люди пришли и поселились, не зная, какое коварство скрыто в ее недрах. Люди – пришельцы на земле, нежеланные гости, попавшие по неведению в ловушку, которая захлопывается прежде, чем они успевают найти из неё выход. Земля – пожирательница всего  живого, хищный зверь, который открывает свою пасть один раз в несколько тысяч лет. Этот зверь сам выращивает для себя пищу, не давая ей в лице человека покорить себя, обрести над cобой власть, накопить силы и знания для  воцарения на земле.

Впрочем, у земли нет никакой цели, она просто не родственна человеку. Если бы покинуть её, но в какой-то миг своей истории человек потерял знания и силы, необходимые для того, чтобы сделать это. А они у него были – ведь он как-то пришел сюда, на землю. Как пришел, так мог бы и уйти, но попал в ловушку. И забыл о том, откуда и как пришел, измученный изнурительной борьбой за выживание. Род человеческий то возрастал, приближаясь к знанию истины жизни  и смерти, то убывал, погружаясь в невежество и дикость. Жизнь коротка, а путь к истине длинен. Может быть, только он, Тот, прошел этот путь и теперь держит в руке ключ к великой тайне...



Первым увидел звезду Атлант, хотя Тот стоял рядом с ним и смотрел, кажется, в ту же сторону, что и Атлант. Увидеть малое и поднять тревогу – это  был профессиональный талант Атланта, талант воина, который по далекой и  слабой вспышке огня в ночи должен обнаружить присутствие врага, его скрытый лагерь или затаившийся в темноте город.

– Смотри! – закричал Атлант, указывая рукой на звезду, появившуюся в разрыве облаков.

Не успел Атлант закончить слово, как Тот тоже увидел звезду. Потом в просвете проскользнули еще три звезды и исчезли.

– Я узнал это созвездие, – сказал Тот Атланту, замершему в ожидании. – Мы идем на северо-запад в открытый океан.

– А надо?

– А надо на северо-восток. Срочно меняем курс! Но не так срочно, – тотчас поспешил остановить Тот Атланта, который бегом бросился к капитанскому мостику. – Мы уже пятый день идём на северо-запад, если звезды нас не обманули.

Звезды не обманули. Перед рассветом открылась добрая половина звездного неба, которая позволила рассеять всякие сомнения, а потом взошло солнце – прямо по курсу царского корабля.

Рассвет был скупой, холодный, ветер оседлал солнечные лучи, гнал рябь по медленным горбатым валам, посвистывал в корабельных стенах. Солнце взошло маленькое, белое, как оловянная монета, равнодушно взирая на стылую громаду серых вод океана и плывущие в нем корабли, хотя должно было бы удивиться: об эту пору в океане могла появиться только флотилия безумцев, ищущих смерти, корабли же разумных людей проводят зиму в гаванях у надежных причалов, защищенных от губительных холодных штормов.

Но все, кто мог, вышли на палубы и ликовали, глядя на солнце, оно обещало им спасение. Какое это великое счастье, когда можешь вздохнуть с облегчением после многих дней тревог и отчаяния. Просто вздохнуть, ничего не говоря, без улыбки, без бурных жестов, объятий и восклицаний. А если после вздоха облегчения – улыбки, слова радости, объятия, поздравления, восклицания, тогда это не просто счастье, а ликование.

Атлант сказал Тоту:

– Я верю твоим расчетам, но солнцу верю больше.

– Почему? – улыбнулся в ответ Тот – при виде солнца никто не мог удержаться от счастливой улыбки. – Свет разума и орбиты истин так же надежны, как свет и орбита солнца.

– Оно еще и греет, – сказал Атлант, щуря глаза от  солнечного света.

– Слово истины не только согревает, но и сжигает душу, если истина ужасна.

– Ужасна? Ты о чем?

– Солнце поднимается в небо со скоростью скарабея, – ответил Тот. – Ты видишь?

– Я вижу, – ответил Атлант, бледнея.



Ликование на кораблях было недолгим: словно из ничего, в небе появились облака, быстро сгущаясь и закрыв солнце. Ветер поменял направление, дохнув теплом. А вскоре раздался ливень, и всё пространство затянулось водяной мглой – смесью капель, брызг и пара. Мгла была так густа, что корабли потеряли друг друга из виду, и только грохот двигателей на царских кораблях, смешиваясь с шумом ливня, еще указывал другим кораблям, в какую сторону двигаться. Но  вскоре и этот ориентир был утерян: гром небесный стал соперничать с громом двигателей, носясь по небесному куполу из края в край, то затихая, то нарастая с чудовищной силой. Гроза не утихала несколько часов. А когда утихла, была уже ночь.

По огням, заполыхавшим на верхних палубах судов, вскоре было установлено, что флотилия потеряла три боевых корабля, которые исчезли из зоны видимости либо потому, что сбились с курса, либо потому что потерпели крушение.

Тот приказал перевести флагманский корабль на самый тихий ход, чтоб только не подставлять борт волне - океан за время грозы раскачало так, что и теперь, без ветра, нельзя было лечь в дрейф, не рискуя перевернуться.

Одновременно был передан световой сигнал всем другим судам подтянуться поближе к флагману и сообщить о положении дел на них. Всем судам, кроме двух царских, были присвоены номера ещё до отплытия с Атлантиды, их команды, пассажиры и грузы были занесены в списки на флагманском корабле, так что установить, какой корабль подошел на расстояние четкого сигнала, не составляло труда. Потеряны были три последних.

Первым к флагману подошел корабль, на котором находилась семья Тота – жена, брат и дети. С корабля сообщили, что погибли два матроса, которых смыло волной с палубы, где  они во время шторма закрепляли такелаж, что сломаны  в  противоборстве со штормом несколько вёсел и главная мачта, которую не успели вовремя убрать, разворотила основание, размолов в щепу клинья.

Были потери и поломки также и на других судах, но более всего обеспокоило Тота сообщение, которое было передано с пятого корабля: там среди пассажиров и команды начала распространяться странная болезнь, которая приносила слепоту  и сильный жар. Пятый просил о помощи: вышло из строя несколько гребцов, которых никто не мог заменить, больных мучила жажда, а запасы воды на корабле уже уменьшились наполовину. Вода, собранная во время ливня, сообщал далее  пятый, пахнет серным дымом и горька на вкус.

– Где-то рядом идет извержение вулкана, – сказал Тот, когда пятый передал сообщение о воде. – Это значит, что  рядом земля. Впрочем, не обязательно – она может быть и очень далеко. Но что делать с болезнью? – спросил Тот, глядя на Атланта.

– Ничего, ответил Атлант. – Передадим им гребцов с других кораблей. И запретим приближаться к нашему, чтоб болезнь не распространялась.

Утром Тот узнал, что пятый корабль исчез. О причинах его исчезновения никто не знал.  Оставалось  лишь  предположить, что капитан пятого сознательно увёл свой корабль с общего курса согласно древнему закону мореплавателей: корабль, на котором вспыхнула моровая болезнь, должен быть потоплен. Возможно, что об этом законе капитану пятого напомнили по приказу Атланта...



Все древние законы, в том числе и жестокие, освещены богами, которые, как известно, вездесущи и, стало быть, могут покарать за нарушение закона всякого, в какой бы глубокой тайне преступление не совершалось. Что недоступно карающей власти царя и свидетельскому оку человека, то доступно богу. Ни ночь, ни пустыня, ни океан, ни  глубочайшая пещера не оградят преступника от наказания,  оно неотвратимо, как неотвратима смерть. Только страх перед неотвратимостью наказания может предотвратить преступление. Только  страх. Так рассудил Тот в те далекие времена, когда освящал законы именами богов, которых он выдумал. Он и выдумал их ради внушения страха, потому что никакое другое чувство в те времена не могло превзойти или хотя бы сравняться с ним в силе – ни совесть, ни долг, ни любовь. О том, что такое совесть, долг перед соплеменниками или любовь к себе подобному ушедшие поколения либо вовсе не знали, либо знали ничтожно мало и, едва вспомнив о них, тут же забывали, как пустой сон. Воспитание в людях благородных чувств – долгая и трудная работа, работа для многих и на многие века. А страх рождается вместе с человеком, он дается ему вместе с жизнью. Человек страшится за свою жизнь, потому что жизнь – самое главное. Жизнь – это дарующий бог, а страх – карающий бог. Страх – всевидящее око жестокой львицы, жизнь – небесная корова, чье вымя полно молока...  Люди были детьми и поверили в эти сказки ради своего блага. Тот знал, что на смену царству страха и, стало быть, царству богов, придет царство совести, долга и любви и, стало быть, царство человека. Он знал, что в тот самый миг, когда совесть, любовь и долг победят страх, люди похоронят сказку о богах. Но здесь нельзя торопиться. Самым  роковым образом поступит тот, кто попытается  утвердить среди людей принципы любви, совести и долга с помощью страха, с помощью нового карающего бога, ибо тогда люди навсегда погрязнут в сказке – и человечество не осуществится. Нетерпеливый спаситель человечества станет его могильщиком, поймет это и придумает лживую сказку о благоденствии за порогом смерти. Эта сказка лишит одних людей воли к жизни, другие захотят победить смерть.

Печальные мысли терзали Тота, когда он сказал, что человек родился из слезы бога. Из горькой слезы бога. Тут много правды, потому что на самом деле человек состоит из воды, солей и кислот, сочетавшихся в точке гармонического сплетения мировых сил. Алтарь Атума, который Тот построил, соединял воду, соли, кислоты и соки по тому же закону гармонии, который выражен в формуле, записанной на пяти тысячах золотых пластин. Тот сам начертал эту формулу резцом, потратив на работу много лет своего бессмертия.

Эти золотые пластины с записанной на них формулой жизни были самым ценным грузом на флагманском корабле. Тот каждый день спускался в трюм корабля, чтобы проверить сохранность бесценных пластин. Там же, рядом с пластинами, в дубовых и кипарисовых ящиках хранились самые дорогие и самые сложные части Алтаря Атума, которые удалось отделить от  него перед отплытием.

Если погибнет этот бесценный груз, их бегство с Атлантиды потеряет всякий смысл. Конечно, они спасутся и еще поживут в стране Хуфу, но жизнь их не будет иметь продолжения, истинного продолжения, которое, как известно, в знаниях, из которых самое важное – знание о тайне вечной жизни.




Тот, стоя на палубе, увидел, как матрос несет на плечах бочку с водой, и удивился:

– Бочка пустая или ты так силен? – спросил Тот матроса.

– Бочка с водой, и я не так силен,  –  ответил матрос, остановившись. – Но вот странно: я один без труда поднял эту бочку и несу её, будто вода стала легче, чем была.

– Вода стала легче? Разве это возможно?

– Да вы испытайте сами, – предложил матрос. – Эта бочка не тяжелее кувшина.

К Тоту и матросу подошел капитан и поинтересовался, о чем разговор. Тот рассказал и снял с плеч матроса бочку. Подержал ее какое-то время на весу, прижимая к груди, потом осторожно опустил на палубу.

– В ней, должно быть, нет и половины воды, – заключил он и предложил капитану удостовериться в этом.

Капитан легко приподнял бочку, покачал её, ожидая услышать всплески воды, ничего не услышал и приказал матросу откупорить бочку, что матрос тотчас и  сделал.

– Да полная она, полная, – сказал матрос, обиженный недоверием Тота и капитана.

Матрос оказался прав – бочка была полной.

Капитан и Тот недоуменно переглянулись.

– Между прочим, – сказал капитан, наш корабль увеличил скорость, будто мы сбросили за борт часть груза. Да и ватерлиния стала заметно выше. Хотите убедиться в этом? – спросил он Тота, а матросу приказал тащить бочку на камбуз.

Капитан и Тот перегнулись через бортовые перила, пытаясь разглядеть обозначенную красной краской ватерлинию, прочерченную по борту от носа до кормы.

– Она точно поднялась выше, – сказал капитан. – Я хорошо помню, что прежде она почти касалась воды, а теперь даже волна не добирается до неё. Будто корабль стал легче.

Тот ничего не мог ответить капитану, потому что прежде не обращал внимания на ватерлинию, спросил с тревогой:

– Приказа о сбросе груза не было?

– Не было, заверил Тота капитан. – Такой приказ матросам мог отдать только я.

– За мною, в трюм! – сказал Тот. – Надо проверить...

Он не сказал, что именно надо проверить, но капитан и так понял его: Тота тревожила сохранность груза, у которого едва он появился на корабле, была выставлена вооруженная охрана из пяти человек.

Они спустились в трюм и убедились, что охраняемый  груз на месте. Тот облегченно вздохнул, затем подошел к одному из ящиков и подозвал капитана. Взявшись за канаты, которыми был обмотан ящик, они без особого усилия подняли его.

– А прежде его переносили шестеро грузчиков, – сказал Тот, когда они поставили ящик на место. – Я хорошо помню.

– И что всё это значит? – спросил капитан.

– Это значит, что всё это что-нибудь да значит, – ответил Тот.




Через несколько часов он сообщил Атланту:

– Сутки становятся короче, и вещи заметно  теряют  вес. Это означает, что ускоряется вращение земли вокруг своей оси.

– Это опасно? – спросил Атлант.

– Осадка судов уменьшается, их легче повалить на бок.

– Будем перетаскивать груз с других кораблей на наш, если понадобится, – не задумываясь, сказал Атлант и спросил: – Что ещё?

– Надеюсь, что вместе с грузами возьмем и людей? – предположил Тот.

– Людей? Ах, конечно. Но ведь и ты говорил только о грузах, а не о людях. Для начала можем перевезти на наш корабль твою семью. Ты ведь об этом хотел просить?

– И об этом, – ответил Тот.

Тоту проще было бы самому перебраться на корабль к семье, однако он не мог оставить без личного присмотра груз храма Атума. Но и семью ему хотелось держать при себе, чтобы в любом случае их опекала одна судьба.
В том, что жена, брат и дети Тота с самого начала оказались на другом корабле, не было никакой загадки: на царских кораблях велено было находиться  лишь Большой царской свите без всяких родственников и семей. И велено это было самим царем. Это решение Атланта было разумным в том смысле, что Большая царская свита с семьями и родственниками просто не смогла бы разместиться на двух царских кораблях – так она была велика. Конечно, можно было бы часть свиты посадить на другие корабли, но Атлант решил так, как решил: все его министры, советники, военачальники, главные жрецы храмов, повара, парикмахеры, портные и прочие полезные люди из его окружения садятся на большие корабли, прочие  же – на малые. Не забыл он взять на свой корабль и  артистов,  главным образом, красивых девушек, а также поэтов  и  историков. Поэтов и девушек – для услаждения души и тела…


 2000-2001гг.


*   *   *


ФРАГМЕНТЫ РАБОЧИХ ТЕТРАДЕЙ АНАТОЛИЯ ДОМБРОВСКОГО
К РОМАНУ "АЛТАРЬ ИСИДЫ"

Е г и п е т с к и е  б о г и

Исида (Исет: трон, место – егип.) – богиня  плодородия, воды, ветра, символ женственности, семейной верности, богиня мореплавания. Жена (и сестра) Осириса (сестра Сета). После убийства Осириса Сетом отыскала с  помощью  Нефтиды тело мужа, погребла его и, зачав от мертвого Осириса, родила сына Гора. Пряталась вместе с Гором в болотах  Нила  от  Сета, спасаясь от его преследований. Воспитала сына. Змея укусила гора. Его спас Тот, бог мудрости, счета и письма. Когда Гор подрос, Исида явилась с ним на суд Эннеады и стала требовать для него, как законного наследника, царской власти. Сету удалось отстранить Исиду от участия в этом судебном разбирательстве. Боги-судьи собрались на  Внутреннем острове и строго запретили перевозчику Немти (бог в образе сокола, бог восточной пустыни) доставлять туда Исиду. Приняв образ старухи, Исида подкупила перевозчика золотым кольцом, и он переправил её на Внутренний  остров.  Там  она превратилась в прекрасную девушку и рассказала Сету историю о сыне пастуха, которого ограбил чужеземец, лишив его стад умершего отца. Сет возмутился незаконностью такого поступка и этим невольно осудил самого себя и  признал, что наследство отца следует передавать сыну. Исида помогает Гору в столкновениях в Сетом. Когда жизненная сила Сета проникла в руку Гора и наполнила ее отравой, Исида оторвала Гору руку и заменила  её  здоровой. Она добилась осуждения Сета и признания Гора царем Египта.

Осирис – бог-производитель сил природы, бог загробного мира. Старший сын бога земли Геба и богини неба Нут. Брат и муж Исиды, брат Нефтиды, Сета, отец  Гора... Царствовал в Египте, отучил людей от дикости и людоедства, научил сеять злаки, сажать виноградники, выпекать хлеб, изготовлять пиво и вино, добывать и обрабатывать медную и золотую руды.  Обучил людей врачебному искусству... Брат Осириса Сет хотел править вместо него, решил его погубить. После победоносного возвращения из похода в Азию Сет устроил пир. Со своими 72 соумышленниками велел внести роскошно украшенный ящик (саркофаг) и заявил, что он будет подарен тому, кому придется впору. Когда очередь дошла до Осириса, заговорщики  захлопнули крышку, залили ее свинцом и бросили в воду. Ящик  прибило  к берегу Нила в кусты вереска. Исида нашла тело мужа, чудесным образом извлекла скрытую в нем жизненную силу и зачала от мертвого Осириса (имплантировала себе его ген). Родился сын Гор. Когда Гор вырос, он отомстил своему дяде Сету за смерть  отца. Отнял у Сета око, отдал проглотить его отцу Осирису, Осирис ожил, но не захотел жить на земле, оставил трон сыну Гору, стал  царствовать в загробном мире.
"Cогласно другой легенде, Гор был зачат Исидой в то время, когда оба они все еще находились в утробе матери Нут (небо)." (Мэри Хоуп "Наследие Сириуса").
Другая версия гибели Осириса: Сет разрубил его на 12 частей и разбросал части по всему Египту. Исида эти части собрала (кроме фаллоса) и погребла в Абидосе.
Плутарх говорит, что Сет убил Осириса дважды – сначала утопил в ящике, потом разрубил на 14 частей.

В о с к р е ш е н и е   О с и р и с а.
"Оживление Осириса Исидой произошло зимой, с 12 по 30 месяца хойяка. Хор сделал большую статую Осириса  ("мумию"), соединив все куски, рассеченные Сетом. [...]. Исида и Нефтида стали около статуи  Осириса в траурных одеждах с распущенными волосами, ударяя себя в грудь и причитая. Они умоляют Осириса "вернутья" жить в  своём восстановленном образе [...]".
Вняв мольбам, Осирис ("мумия", составленная из 14 частей, мумифицированных в храмах жрецами, оживает!). Труп при этом лежит на погребальном ложе лицом к небу. Исида и Нефтида сидят над ним. Их руки создают новый скелет Осириса под влиянием магических пассов. Осирис  внезапно  поворачивается на бок, подносит руку к лицу и, улыбаясь, приподнимает голову.
"В эту ожившую форму душа не возвратилась, после жестокого рассечения тела его могла улететь на Луну" (Сет извлек из головы и растоптал мозг – А.Д.). Поэтому Хор и Тот находили животное на охоте (кабана или быка), отрубали ему голову, подносили эту  голову к устам Осириса и возвращали т.о. душу. Хор затем нажимал пальцами и ритуальными  орудиями касался рта, глаз, ушей и др. частей тела, сообщая им  жизнь и движение. Осирис оживал.[...].
"Благодаря кудесническому знанию своей жены Исиды, сетры Нефтиды, сына Хора, Анубиса и Тота, его союзников, все найденные куски тела Осириса были  подвергнуты асептике и соединены в полную мумию; движение и пользование всеми чувствами вернулись к этому неподвижному телу, когда Тот и Хор коснулись его уст, глаз, ушей, развязали ему руки и ноги при помощи магических средств. Душа, задержанная в плену у Сета [мозг?] еще отсутствовала. Хор и Тот пустились за Сетом в погоню – тщетно скрывался он, приняв облик  быка,  газели, кабана, гуся; в сердце этих животных, пойманных и принесенных в жертву, душа Осириса была найдена [регенерирован мозг из мозга животных?]. Хор вернул душу  своему отцу, сообщив дыхание жизни через поцелуй [информация о мозге]. Осирис, оживленный и воссоединенный со своей душой, стал существом исключительным, выше всех остальных, т.к. перешагнул через порог смерти и восторжествовал над величайшим ужасом. Такое существо, живущее  совершенной  жизнью, без всякого страха смерти, ставшей для него безвредной, и есть бог."
Могила Осириса. Предание гласило о множестве могил или плит (14), расположенных кругообразно. Лестница должна была вести к гробу. Голова заключена в раку – кирпичное строение 12 м длины, наполнено огромными  кувшинами, у южной стены – смертное ложе из гранита в 1 м 80 см длиной, на  нем  лежал Осирис, увенчанный короной, облаченный в саван, со скипетром и бичом в руках. У правого плеча  можно  было  прочитать его имя: "Осирис, Существо Благое с голосом животворящим", в изголовье и у ног – четыре сокола ("Хоры, охраняющие своего отца") и пятая птица, Исида, на теле Осириса. (Могила открыта в 1898 г., сооружена в 2500 г.) Это мавзолей, найдена была только голова, череп, который не  мог  не  быть  черепом Осириса". M.б., это всего лишь поминальный памятник  позднего времени. Череп оказался вовсе не человеческий.
Бальзамирование (по "Книге мертвых"): "Сначала они  извлекают мозг через ноздри частью железным  крючком, частью, промывая благовонными веществами, которые вводы в голову. Потом острым камнем из Эфиопии они взрезают живот, через это отверстие вынимают внутренности, очищают их и промывают пальмовым вином; потом снова промывают ароматическими веществами, после чего наполняют живот миррой, гвоздикой и другими благовониями, после чего зашивают его. Покончив с этим, они солят тело и погружают его в натрон, оставляя там в продолжении семидесяти дней. По истечении срока они обматывают тело и обвивают его целиком полосками холста".
"Осирис жил или царствовал 28 лет (месячный оборот луны). Смерть Осириса приходится на 17 число месяца – день, когда полная луна начинает убывать 14 дней (14 кусков тела) – луна убывает полностью." [А.Морэ,стр. 149]

Т о т  (ф и л о с о ф и я, н а у к а)
Тот создал письменность, научил людей счету и письму. Под покровительством Тота – все архивы и библиотеки Гермиополя. Владыка чар и целитель. Магическими заклинаниями исцелил младенца Гора от укуса ядовитой змеи. Участвовал в  погребении (и бальзамировании) Осириса.
"Тот писал на стелах и колоннах принципы наук на  языке и в характерах иероглифических" (Манефон).
У Осириса наибольшим почетом пользовался Тот,  наделенный отменными способностями  относительно  того, что может быть полезно для общежития. Прежде всего им 1) сделана членораздельной общая речь, 2) многое из  безымянного получило имена, 3) изобретены буквы и 4) заведен порядок  богопочитания и жертв, он был 5) первым наблюдателем порядка звезд, 6) гармонии природы звуков, 7) был изобретателем  палестры,  8) заботился о пропорциональности и об изваянии тела в надлежащей форме; он устроил трехструнную лиру, наподобие времен года, т.к. установил три тона: острый,  тяжелый  и  средний, острый – от лета, тяжелый – от зимы,  средний – от  весны" (Б.Тураев).
Тоту мы обязаны происхождением пяти добавочных дней в году ("бог времени").
Тот – изобретатель чисел арифметики, геометрии, астрономии, букв и письменности, игр в кости и шашки (Тураев).
Тоту приписывается различие гласных от безгласных и полугласных, он изобрел грамматику.
Тот  – "дивный человек",  автор философских трактатов, автор священных книг древних египтян.
Тот вознесся после своей просветительной деятельности на небо (Стобей).
Человек сам божественной сущности, как и боги. Он изошел из Ра. Во время творения он вытек, подобно  слезе, из глаз создателя, боги же вышли из уст его.
Не было ничего во  Вселенной, пока творец не увидел предметы и не назвал их по имени. "О ты, впервые открывшийся самому себе, в те времена, когда не существовало ни одного бога, когда не было имени ни одному предмету... Когда отверз ты глаза свои и взглянул ими, стал свет для целого мира..., бог, что порождает богов, людей и вещи." Всё составляет часть божества: "Ты небо, земля, вода, воздух и их обитатели!". Мир – лишь форма божественного духа: "Ра, исходящий из Нуна, это душа-бог, творящий материю, т.е. свое тело" (по "Книге мертвых").
   
Г е р м е с  (Т о т)
Чувственный мир – пастбище смерти.
Источник смерти – чувственная любовь.
Знание возвращает к Богу (не вера!)  –  конечное благо для тех, кто владеет знанием (чахнувшие в невежестве не спасутся).
Свет – вместилищезнания (Свет отвоевывает у мрака место для истины).
Тота египтяне называли еще Атхотес.
"Книги, приписываемые Тоту (их было сорок две),  находились в Гелиополе и содержали сведения, которые являлись основой государственного культа Египта. В более поздние времена Тота стали отождествлять с греческим богом Гермесом; тогда же появилась легенда, что именно Тот планировал и руководил сооружением Великой пирамиды" [Р.Бьювэл, Э.Джилберт].

И с п о в е д ь  о т р и ц а н и я,
или Моральный кодекс Осириса и Тота

Я не сотворил зла.
Я не сотворил насилия.
Я не украл.
Я не повелел предательски убить человека.
Я не умалил приношений богам.
Я не говорил неправды.
Я не заставил пролить слезы.
Я не был нечистым.
Я не убивал священных животных.
Я не портил возделанных полей.
Я не был клеветником. Я не впадал в гнев.
Я не творил прелюбодеяния.
Я не отказывался услышать слова правды.
Я не изрекал проклятий ни царю, ни отцу своему.
Я не закрязнял воду.
Я не допускал дурного обращения хозяина с рабом.
Я не давал клятвы напрасно.
Я не подделывал коромыслов весов.
Я не отнимал молока ото рта младенцев.
Я не ловил птиц богов в сети.
Я не отверг воду в пору её.
Я не перерезал оросительную канаву.
Я не загасил огня в час его.
Я не поносил бога в сердце моем.
Я чист, я чист, я чист.

А т л а н т и д а

     Платон по рассказу Крития со слов Солона (Солон – 600 лет до н.э.), Солону рассказывает жрец Саиса: "[...] Девять тысяч лет назад  [...] государство  ваше положило перед дерзости несметных воинских  сил, отправлявшихся на завоевание всей Европы и Азии, а путь державших от Атлантического моря. Через море в это время возможно было переправиться, ибо существовал   остров,    лежавший перед тем проливом, который называется на вашем языке Геракловыми столпами. Этот остров превышал своими размерами Ливию и Азию, вместе взятые, и с него тогда нашим путешественникам было легко перебраться на другие острова, а с островов – на весь противолежащий материк, который охватывал то море, что и впрямь заслуживает такое название[...]
На этом-то острове, именовавшемся Атлантидой, возник великий и достойный удивления союз царей, чья власть простиралась на весь остров, на многие другие острова и на часть материка, а сверх того, по эту сторону пролива  они  владел и Ливией вплоть до Египта и Европой вплоть до Тиррении  (т.е. Северной Африкой – к западу от Дельты  Нила и Этрурией – с.-з. область Италии). И вот вся эта сплоченная мощь была брошена на то, чтобы одним ударом ввергнуть в рабство и ваши и наши земли и все вообще страны по эту сторону пролива. Именно тогда, Солон, государство ваше явило всему миру блистательное доказательство своей доблести и силы. Всех превосходя опытностью в военном деле, оно сначала встало во главе Эллинов, но из-за измены союзников  оказалось  предоставленным самому себе, в одиночестве встретились с крайними опасностями и всё же одолело завоевателей и воздвигло  победные трофеи. [...] Но позднее, когда пришел срок для невиданных землетрясений и наводнений, за одни ужасные сутки  вся  ваша воинская сила была поглощена разверзнувшейся землей; равным образом и Атлантида исчезла, погрузившись в пучину. После этого море в тех местах стало вплоть до сего дня  несудоходным и недоступным по причине обмеления, вызванного огромным количеством ила, кот. "оставил после себя осевший остров"...
"[...] девять тысяч лет назад (11600 от нашего времени – А.Д.) была война между теми народами, кот. обитали по ту сторону Геракловых столпов, и всеми теми, кто жил по сю сторону [...].
Поскольку за девять тысяч лет случилось много великих наводнений (а именно столько лет прошло с тех времен до сего дня (до 600 г.до н.э – А.Д.) [...] боги по жребию разделили всю землю на владения. [...] Так и Посейдон, получив  в удел остров Атлантиду, населил его своими детьми, зачатыми от смертной женщины, примерно вот в каком месте  города: на равном расстоянии от берегов и в середине всего острова была равнина [...], красивее всех прочих равнин и весьма плодородная, а опять-таки в середине этой равнины, примерно в 50 стадиях от её краёв, стояла гора, со всех сторон невысокая.
На этой горе жил один из мужей, в самом начале произведенных там на свет землею, по имени Евенор (жена Левкиппа, у них дочь Клейто, Клейто осталась сиротой, Посейдон соединился с ней.). Тот хол, на котором она обитала он укрепляет (Посейдон – А.Д.), по окружности отделяя его от острова и огораживая попеременно водными и земляными кольцами (земляных было два, а водных три) большей или меньшей величины, произведенными на равном расстоянии от центра острова, словно бы циркулем.[...] островок в середине Посейдон [...] привел в благоустроенный вид, источил из земли два родника – один теплый, а другой холодный[...].
Производя на свет пять раз по чете близнецов мужского пола, Посейдон взрастил их и поделил весь остров Атлантиду на десять частей, причем тому из старшей четы, кто родился первым, он отдал дом матери и окрестные владения  как наибольшую и наилучшую долю и поставил его царем над остальными,  остальных - архонтами  [т.е.  верховными  правителями – А.Д.], каждому из которых он дал власть над многолюдным народом и обширной страной. [Первого близнеца Посейдон назвал Атлантом, отсюда и название острова и моря - А.Д.].
[...] От Атланта произошел особо многочисленный и почитаемый род, в котором старейший всегда был царём  и  передавал царский сан старшему из своих сыновей. [Остров был  несметно богат – и царская казна тоже. На острове  были  "любые виды ископаемых и твердых и плавких металлов: самородный орихалк (спл. меди с цинком), извлекавшийся из недр земли... Лес в изобилии [...]. Даже слонов на острове водилось великое множество [...].
[...] Цари устроили святилища, дворцы, гавани и верфи и привели в порядок всю страну, придав ей следующий  вид.[Столица - А.Д.]:
[...] Перебросили мосты через водные кольца, окружавшие древнюю метрополию, построив путь из столицы и обратно в неё. [...]
Дворец они с самого начала выстроили там, где стояло обиталище бога и их предков, а затем, принимая его наследство, один за другим всё более его украшали, всякий раз  силясь превзойти предшественника, пока в конце концов не создали поразительное по величине и красоте сооружение.
От моря они провели канал в три плетра [плетр – более 1км] шириной в сто футов глубиной, в длину на 50 стадиев [расстояние, кот. человек проходит за 2  мин. – 1 стадий, около 190 м. 190 м х 50 + 9500 м = 9,5 км – А.Д.] вплоть до крайнего из водных колец: так они создали доступ с моря в это кольцо, словно в гавань, приготовив  достаточный  проход даже для самых больших судов.
Что касается земляных колец, разделявших водные, то они прорыли каналы, смыкавшиеся с мостами, такой ширины, чтобы от одного водного кольца  к  другому могла пройти триера, сверху же они наставили перекрытия, под которыми должно  было совершаться плавание: высота земляных  колец над поверхностью моря была для  этого  достаточной  [Триера – длина 40-45 м, водоизмещение ок.240 тонн, ширина – 6 м,  осадка – 2,5 м].
Самое большое по окружению кольцо, с которым непосредственно соединялось море, имело в ширину 3 стадия, и следовавшее за ним земляное кольцо было равно ему по ширине; из двух следующих колец водное было в два стадия шириной и земляное опять-таки было равно водному; наконец, водное кольцо, опоясывавшее остров в самой середине, было в стадий шириной.
 Остров, на котором стоял дворец, имел 5 стадиев в диаметре; цари обвели этот остров со всех сторон, а также земляные кольца и мост шириной в плетр  круговыми  каменными столбами и на мостах у проходов к морю поставили башни и ворота. Камень белого, черного и красного цвета они добывали в недрах срединного острова и в недрах внешнего и  внутреннего земляных колец, а в каменоломнях,  где оставались двойные углубления, перекрытые сверху тем же  камнем, они устроили стоянки для кораблей. Если некоторые свои постройки они  делали простыми, в других они забавы ради искусно сочетали камни разного цвета, сообщая им естественную прелесть; также и стены вокруг наружного земляного кольца они по всей окружности обделали в медь, нанося металл в расплавленном  виде, стену внутреннего вала покрыли литьем из олова, а стену самого акрополя – орихалком, испускавшим огнистое блистание.
Обиталище царей внутри акрополя было устроено следующим образом. А в самом средоточии стоял  недоступный святой храм Клейто и Посейдона [победителей Атланта – А.Д.], обнесенный золотой стеной, и это было то самое  место, где они некогда зачали и породили поколение десяти царей; в честь этого ежегодно каждому из них изо всех десяти уделов доставляли сюда жертвенные начатки. Был и храм, посвященный одному Посейдону, который имел стадий в длину, три плетра в ширину и соответственно этому высоту [ширина 3км? – А.Д.],  в облике же постройки было нечто варварское. Всю внешнюю поверхность храма, кроме акротериев (фронтонов), они  выложили серебром, акротерии же – золотом, внутри взгляду являлся потолок из слоновой кости, весь испещренный золотом, серебром и орихалком, а стены и полы сплошь были выложены орихалком.
Поставили там и золотые извания: сам бог на колеснице, правящей шестью крылатыми конями, вокруг него – сто Нереид на дельфинах[...], а также много статуй, пожертвованных частными лицами. Снаружи вокруг храма стояли золотые изображения жен и всех тех, кто произошел от 10 царей, а  также множество прочих дорогих приношений от царей и от частных лиц этого города и от тех городов, которые были ему подвластны.
Алтарь по величине и отделке был соразмерен этому богатству; равным образом и царский дворец находился в надежной соразмерности как с величием державы, так и с убранством святилищ.
     К услугам царей было два источника – родник холодной и родник горячей воды, которые давали воду в изобилии и притом удивительную как на вкус, так и по целительной силе.[...]
Излишки воды они отвели в священную рощу Посейдона, где благодаря плодородной почве росли деревья неимоверной красоты и величины, а оттуда провели по каналам через мосты на внешние земляные кольца. На этих кольцах соорудили они множество святилищ различных божеств и множество садов и гимнасиев [школы – А.Д.] для упражнений мужей и коней, которые были расположены отдельно друг от друга на каждом из кольцевых островов; в числе  прочего посередине самого большого кольца у них был устроен ипподром для конских бегов, имевший в ширину стадий, а в длину шедший по всему кругу. По ту и другую сторону его [ипподрома – А.Д.] стояли помещения для множества царских копьеносцев; но  более верные копьеносцы были размещены на меньшем кольце, ближе к акрополю, рядом с обиталищем царя.
Верфи были наполнены триерами и всеми снастями, какие могут понадобиться для триер, так что всего было вдоволь.
Так было устроено место, где жили цари.
Если же миновать три внешние гавани, то там шла по кругу начинавшаяся от моря стена, которая на всём своем протяжении отстояла от самого большого водного кольца и от гавани на 50 стадиев; она смыкалась около канала,  входившего в море. Пространство возле неё было густо застроено, а проток и самая большая гавань были переполнены кораблями, на которых отовсюду прибывали купцы, и притом в таком множестве, что днем и ночью слышались говор, шум и стук."
"[...] весь этот край лежал очень высоко и круто обрывался к морю, но вся равнина, окружавшая город и сама окруженная горами, которые тянулись до самого моря, являла собой ровную гладь; [...] она являла собой продолговатый четырехугольник, по большей части прямолинейный, а там, где его форма нарушалась, её выправили, окопав со всех сторон каналом[...]".
"Каждый из десяти царей в своей области и в своем государстве имел власть над людьми и над большей частью законов, так что мог карать и казнить любого, кого  пожелает. Но их отношения друг к другу в деле управления устаивались сообразно с Посейдоновыми предписаниями, как велел закон, записанный первыми царями на орихалковой стеле, которая стояла в средоточии острова – внутри храма Посейдона. В этом храме они собирались то на пятый, то на шестой год, попеременно отмеривая то четное, то нечетное число, чтобы совещаться об общих заботах, разбирать, не допустил ли кто-нибудь из них какого-нибудь нарушения, и творить суд. [...] приносили друг другу вот какую присягу: в роще при святилище Посейдона на воле разгуливали быки; и вот 10 царей, оставшись одни и вознесши богу молитву, чтобы он сам избрал для себя угодную жертву, приступали к ловле, но без применения железа, вооруженные только палками и арканами, а быка, которого удалось изловить, подводили к стеле и закалывали над его вершиной, так чтобы кровь стекала на письмена.
На упомянутой стеле помимо законов было еще и заклятие, призывавшее великие беды на головы того, кто их нарушит [...].
В продолжение многих поколений, покуда не истощилась унаследованная от бога природа, правители Атлантиды повиновались законам и жили в дружбе со  сродным  им  божественным началом: они блюли истинный и во всём великий строй  мыслей, относились к неизбежным определениям судьбы и друг к другу с разумной терпеливостью, презирая всё, кроме добродетели, ни во что не ставили богатство и с легкостью почитали чуть ли не за досадное бремя груды золота и прочих сокровищ. Они не пьянели от роскоши, не теряли власти над собой и здравого рассудка под воздействием  богатства,  но, храня трезвость ума, отчетливо видели, что и всё это обязано своим возрастанием общему согласию в соединении с добродетелью [...].
[...] Но когда унаследованная от бога доля ослабела, многократно растворяясь в смертной примеси и возобладал человеческий нрав, тогда они оказались не в состоянии долее выносить свое богатство и утратили благопристойность. Для  того, кто умеет видеть, они являли собой постыдное зрелище, ибо промотали самую прекрасную из своих ценностей" [...].
И вот Зевс, бог богов, блюдущий законы, хорошо умея усматривать то, о чем мы говорили, помыслил о славном  роде, впавшем в столь жалкую развращенность, и решил наложить на них кару, дабы он, отрезвев от беды,  научился  благообразию [...]".

Геродот: Египетские жрецы утверждали, что их письменная история начинается с 11340 года до его эры, или примерно с 14000 лет назад. Они отвели Геродота в храм и показали статуи 341 жреца, последовательно сменявших друг друга [если каждый служил 40 лет, то получится 13640 лет – А.Д.].

Манефон: "Тот до катастрофы своими руками  начертал  на стеле сакральным письмом основы всех знаний" [И после катастрофы в Египте – А.Д.].
"Цивилизация Древнего Египта была наследницей Атлантиды". "Египтом 13900 лет правили боги".
Манефон говорит, что Египтом 13900 лет правили боги.

Э.Реннан: "Египет с самого начала представляется зрелым, древним, и  совершенно без мифической и героической эпох, как будто эта страна никогда не знала юности".
"Все пути цивилизации ведут в Атлантиду".

М.Опперт (Брюссель): "В 11542 г. до н.э. люди на нашей планете находились на таком уровне цивилизации, что были в состоянии делать заметки об астрологических феноменах и высчитывать со значительной точностью продолжительность года".

Игнатиус Донелли: "Египтяне считали циклами из 1460 лет – зодиакальными циклами. Их год состоял из 365 дней."
"Это была катастрофа, за  несколько  часов  разрушившая страну".
"Лил не просто дождь, но сверкали молнии и грохотал гром, земля тряслась, смерч опустошал горы и равнины". "Вода поднялась до небес", "люди наполняли море, словно рыбы".
"В Египте нет ни одного воспоминания о потопе (там его не было). Есть о потопе в Атлантиде".

Джеймс Кук: "Большая часть южного материка, если предположить, что он существует, должна лежать в пределах полярной области выше южного полярного круга, а там море так густо усеяно льдами, что доступ к земле становится невозможным. Риск, связанный с плаванием в этих необследованных и  покрытых  льдами  морях  в  поисках  южного  материка,  настолько велик[...]. Густые туманы, снежные бури, сильная стужа[...], вследствие ужасающего вида страны [...] она  лишена  теплых солнечных лучей и погребена под мощным слоем никогда не таю щего льда и снега [...]. Гавани недоступны для кораблей [...]. Корабль рискует остаться там навсегда или вмерзнуть в ледяной остров. Плавающие льды у берегов,  страшные бури, сильные морозы могут оказаться роковыми для кораблей. Это – об Антарктиде.
[...] Большая часть этого материка покрыта  льдами, чья толщина достигает нескольких километров.
[...] Почти полмиллиона квадратных километров – примерно 4% территории материка занято громадами горных хребтов высотой от двух до пяти  километров  над уровнем океана и один-два километра над ледяным щитом. На сотни километров вдали от берегов простираются горные цепи, опоясывающие почти всё побережье Восточной Атлантиды. Через материк, мимо Южного полюса, тянется одна из крупнейших в мире горных систем – Великий антарктический горет. Десятки хребтов разделены здесь движущимися ледниками,  которые  напоминают  гигантские горные реки. А на побережьях расположились сотни каменных оазисов – теплые островки нагретых солнцем невысоких скалистых сопок среди бескрайних просторов ледяной пустыни.
Открытие в Антарктиде каменного угля, сделанное еще в начале века, говорило о том, что климат здесь был когда-то несравненно теплее и материк  не  был покрыт льдом.  [...] Найдены отпечатки древних растений и костные останки вымерших животных. Причина: либо климат мог быть более мягким (вообще), либо Антарктида относительно Южного полюса находилась в другом месте [скажем, значительно севернее, на  уровне (на широте) Средиземного моря – А.Д.].".

Профессор Л.А.Пухляков: "Антарктида была колыбелью млекопитающих, ставших владыками земли после массового вымирания ящеров в конце мелового периода и наступления современной эры – кайназоя. Здесь произростала пышная растительность и существовали условия для жизни многих животных.
Антарктиду, как и все другие материки, окружает шельф – затопленная в результате повышения уровня Мирового океана материковая платформа.
Западная Антарктида – архипелаг с разделяющими острова глубокими морями. Это значит, что Антарктида с давних пор была отделена от других земель. Никаких "мостов" из суши, соединявших её с Африкой, никогда не существовало (там глубокие океанические платформы до 4-х км, кроме цепочки островов в сторону Южной Америки.
В далекие времена оледенение Антарктиды не было полным, но холод! [...]
Совсем недавно появилось сенсационное сообщение о том, что "ледяной континент" был некогда населен людьми, достигшими высокой степени развития культуры!
На карте Пири Рейса  изображена Антарктида, свободная ото льда.[...]
Существовал народ, передавший свои обширные географические познания египтянам.
Древние  знали  об  Антарктиде как о  географической реальности [стр.100] и получили эти сведения от "антарктов", т.е. жителей Антарктиды".

Флавио Барбиеро, "Цивилизация подо  льдом": "Легендарная Атлантида Платона не затонула, а находится на месте нынешней Антарктиды. Жители Атлантиды, согласно Платону, контролировали берега трех континентов, омываемых водами водами трех океанов. Стало быть, страна атлантов должна быть омываема тремя океанами. Единственное место на нашей  планете, отвечающее такому условию, – материк Антарктида, окруженный Тихим, Индийским и Атлантическим океанами. Климат 10-12 тыс. лет назад, во времена расцвета Атлантиды-Антарктиды был теплым, до тех пор, пока в океан, неподалеку от  полуострова Флорида не упал астероид или комета: небесное тело массой в 200 миллиардов тонн и три десятка км в  поперечнике. Земная ось сместилась, поднялись гигантские волны, начались катастрофические землетрясения и ливни, цивилизация  атлантов, обитателей Антарктиды,  была  уничтожена  и  погребена  подо льдом".

Энштейн (1953 г.): "В полярном регионе происходит постоянное накопление льда, который размещается  вокруг полюса несимметрично. Вращение земли действует на эти массы, создавая центробежный момент, который передается  жесткой  земной коре. Постепенно возрастая, этот момент достигает порогового значения, которое вызывает движение земной коры относительно ядра планеты, что может переместить полярные районы к экватору".

Грехем Хэнкок: До сих пор не утихают дискуссии о том, кем были учителя древних египтян – выходцами с Сириуса (иначе говоря, были ли они представителями внеземного разума, как это предполагают некоторые исследователи), или они  явились из более близких мест – скажем, из Атлантиды  или  даже из Антарктики...
[Сначала – Сириус, потом – Атлантида, из Атлантиды – в Египет?]

ЛИТЕРАТУРЫЕ ИСТОЧНИКИ:

1. Платон. Соч. в 3 тт./ М., Мысль, 1971, т.3.
2. Плутарх. Об Исиде и Осирисе.
3. Матье М.Э. Древнеегипетские мифы / Исследование и переводы
текстов и коммментарии. М.,1956
4. Коростовцев  М.А. Религия древнего Египта, М.,1976.
5. Липинская Я., Марциняк М. Мифология  Древнего  Египта.,  М.,
1983./ Перев.c польского.
6. Муата Абхайя  Эшби.  Воскрешение  Осириса/  Древнеегипетская
библия,  София, 1998.
7. И.Данелли. Атлантида: мир до потопа/  Перев.с  англ.,
Самара: Агни, 1998г.
8. Древние цивилизации / Под общ.ред.Г.М.Бонгард-Левина  /  М.,
9. Мысль, 1989.
10. П.Монтэ, Египет Рамсесов, М., Наука, 1989.
11. Гермес Трисмегист и герметическая традиция Востока и Запада/
Сост., коммент., пер. с др.-греч., лат., фр., англ., нем.,
польск. К.Богуцкого. - К: Ирис; М.: Алетейа, 1998.
12. А.Кондратов. Атлантиды пяти океанов / Загадки  зато-
нувших материков/ Ленинград, Гидрометеоиздат,1987.
13. М. Хоуп. Наследие Сириуса. Разгадка тайн Древнего Египта.
14. А.Морэ. Цари и боги Египта. М., Алетейа, 1998.
15. А.Морэ. Во времена фараонов, М., Алетейа, 1998.
16. Робэрт Б., Адриан Д. Секреты пирамид /  Созвездие
Ориона и фараоны Египта, М., "Вече", 1997.
17. Хэнкок Г., Следы богов. М., "Вече", 1997.