Виноватая навсегда Гл. 2

Гл.2


Наталья Владимировна Скворцова, мать Ули, уже несколько лет пребывала на пенсии, с честью передав дочери свою группу любимых бурёнок. С честью, это потому что Наталья Владимировна ни грамма не сомневалась в своём ребёнке, будто та не справится или спасует перед всеми трудностями, кои обычным образом ежедневно сопровождают нелёгкий труд доярки. Тем более, Уля с детства постоянно ходила с матерью на ферму и там во всём ей помогала. Да она коров научилась доить, будучи ученицей третьего класса.

И какова была радость Натальи, когда Уля не захотела продолжить дальше учёбу, а заявила о своём решении остаться в родной деревне. Мать гордилась дочерью. А ну, если все учёными станут, то кто за свиньями убирать будет и поля распахивать? Этой работой ведь тоже надо кому-то заниматься.
Гордость не покидала женщину и после, когда Уля, одну за другой, получила три грамоты и несколько денежных премий, и всё за самые высокие надои.

Но вот в последнее время с дочерью, что-то происходит, она сильно изменилась и не в лучшую сторону. Стала неразговорчивой, замкнутой и какой-то грубой. Начнёшь спрашивать о причине, так себе дороже, Уля молча уходила со двора, ничем не объясняя своё поведение. В принципе, девушка всегда была такая своенравная, то есть, с характером, как чуть не по её, так надуется, отвернётся и всё равно сделает по-своему. Но зато отходчивая. Бывало скажет резкое слово, а потом сто раз извинение попросит.

Наталья Владимировна догадывалась в чём вся закваска. Пару раз к их двору студент приходил, и Ульяна с ним до полуночи где-то бродила. Женщина хотела вмешаться, но передумала. Улька не маленькая уже, слава Богу третий десяток разменяла, и если всех её женихов отповаживать, то она так и замуж не выйдет. Да только не нравился тот студентик Наталье Владимировне, какой-то скользкий, не настоящий. Улыбка и та, не открытая, а как будто с насмешкой, вроде он себя ставит выше своего собеседника. Ну что же теперь? Если суждено ему стать зятем, так куда деваться, раз его выбрала дочь.

Потом соседка сказала, вроде студенты уехали отсюда, так почти с того дня и началось это непривычное для дочери поведение. Закроется в своей комнате и сидит часами, а утром, вообще выходит с опухшими красными глазами. Хочется приголубить и пожалеть родное дитятко, но Уля всегда упреждала, так метнёт взглядом, мол, не трогайте меня, и все слова у Натальи Владимировны застревали в горле.

Вот и сегодня, не явилась домой с самого утрешника. Потом девчата и с обеденной дойки возвратились, а её всё нету и нету. Не выдержала сердобольная мать, обратилась к Даше, всё-таки лучшая подруга их Улечки. Та и привела блудницу домой. Наталья Владимировна собралась с духом и попыталась перешагнуть все барьеры, а так прямо и потребовать у неё жёстко, что же такое происходит? Но как увидела свою бледную и поникшую девочку, сердце так и зашлось от жалости.

"Моему дитю и так плохо, а тут ещё я со своими нотациями. А, будь, что будет: посчитает нужным, сама всё объяснит."

Ночью женщина и глаз не сомкнула, Уля опять отказалась от ужина.

"Может, влюбилась она в этого худобокого, а он её бросил? Так это не беда, клин клином вышибают. Потоскует маленько да на то же мягкое место и приземлится. Оно и слава Богу."

Никак Наталье Владимировне не понравился тот городской. Да всё верно, не ей с ним жить, а дочери, но всё равно каждая тёща мечтает, чтобы к зятю испытывать, хоть немного материнских чувств, а для этого он должен соответствовать.

Вдруг, скрипнула половица. Наталья Владимировна открыла глаза и глянула на часы с кукушкой. О, да это Уля встала на утреннюю дойку. Поднимусь, может чайку успеет попить, а то потом как завозится с коровами и некогда в гору глянуть. По себе знала.
Кривясь от боли в ногах, обычно всегда такое по утрам бывает, а потом ничего, расхаживаешься, Наталья Владимировна в одной сорочке вышла из спальни. А Улька уже сама поставила на печь чайник.

-   Дочь, чаёк собираешь? Вот и правильно! Чего тужиться на голодный желудок.

Уля повернулась к матери и Наталья Владимировна обомлела, её дочь светилась самой счастливой улыбкой. Женщина чуть не расплакалась, ничего себе перемены!

-   Да, мамуль, завтракаю. Я и бутерброды сейчас сделаю, хлеб намажу маслом, сядешь со мной?

Наталья Владимировна так рано не ела. Давно было, когда работала, теперь же всё подзабылось и у неё уже свой режим. Но ради такого случая, когда дочь сама приглашает, почему бы и не попить ароматного чаю?

"Может что скажет, может пооткровенничает со мной?"

Но Уля ничего особенного не говорила, разлила горячий напиток по чашкам и болтала об общих повседневных делах, но только не о своём личном. Наталья Владимировна кивала и незаметно наблюдала за дочерью, не притворяется ли? Да нет, тут всё взаправду, она своё чадо знала.

"Да ладно, пусть я ничего не ведаю, о чём грустила моя кровинка, главное, что она вернулась в норму."

Уля побежала на ферму, целуя мать в щёку, а довольная родительница снова улеглась в кровать, теперь можно и поспать, а то ноченька оказалась бессонной.
Наталья Владимировна не местная, она родилась в Ленинграде и жила там с папой и мамой до пятилетнего возраста. Пока не началась война. Отца забрали на фронт и вскоре на него получили похоронку. Потом... А потом вообще, Наташа плохо что помнила. Единственное, это то, как их эвакуировали на нескольких грузовиках. Она часто вспоминает, как во время обстрела немецкой авиации мама накрывала её собой и всё шептала:

-   Ничего, Наталочка, ничего. Они улетят сейчас, не бойся, котёнок, всё будет хорошо, только ты не высовывайся. -  и Наташе, хоть и страшно было, но мамины слова успокаивали и она верила, что действительно всё обойдётся. А однажды, мама говорила-говорила и как-то сразу замолкла, слова оборвались внезапно, будто мама захлебнулась водой и пока не может произнести ни звука. Наташа ждала, ждала продолжения и стала тискать материнское пальтишко, которым была прикрыта. И тяжёлая, почему-то стала мамочка, не выбраться из-под неё.

-   Мама, мне больно, пусти.  -  заплакала девочка.  -  Они уже улетели, ну вставай же, мама.

Грузовики остановились. Наташу вытащили из-под мёртвой матери, а женщину понесли, чтобы наспех похоронить, как и других убитых.

-   Дядя, куда вы мою маму несёте, вы её разбудите. Не надо маму закапывать, она сейчас проснётся, а меня с нею нету. Дяяя...деень...кии, отдайте мне маму!

Запомнились суровые мужские лица водителей грузовиков. Те молча слушали крик плачущего ребёнка и не знали, как успокоить. Из семи машин уцелело только три, и то, людей, находившихся в двух машинах можно было соединить всех вместе на одну, и ещё место бы осталось. В третьей, везли провиант и вещи. При очередном налёте фрицев было уничтожено ещё два грузовика, в том числе и тот, где хранились  продукты, поэтому далее, целых трое суток, ехали голодные, пили только воду, которой запаслись водители и она находилась в первом автомобиле.

В итоге, к месту назначения привезли лишь семерых детей, женщины все погибли, накрывая детей своими телами. Через пять месяцев из семерых деток умерло ещё трое, они не перенесли ранений, и вот, их четверо: мальчик и три девочки, выросли на чужбине в разных семьях. Достигнув совершеннолетия, трое её земляков уехали на родину, но приёмных родителей не забывали, периодически навещали и слали посылки. Только Наташа осталась в деревеньке на всю жизнь, выйдя замуж за местного парня Анатолия Скворцова. И ни разу об этом не пожалела.

А вот у Анатолия Ивановича военная судьба тоже оказалась тяжёлой. Жил он тогда в соседнем селе, десятилетним пацаном. Перед тем, как прийти немцам в их края, односельчане договорились спрятаться в лесу, при этом забрать с собой и живность. Не немцам же оставлять добро. Хотя, какое там добро? Пара десятков кур, поросёнок и небольшой бычок. Правда, имелись ещё кое-какие запасы картофеля и других овощей.
Кабанчика с телком зарезали, а чем их там кормить в зимнем лесу? Мясо закоптили, а кур сварили, в такую стужу не пропадут. Всё перетащили в землянки, вырытые ещё с осени, и на следующий день собирались и сами туда переправиться. Всему виной неожиданность нападения.

Люди заранее подозревали, что фашисты спалят их дома, в отместку за то, что никого тут не оказалось, поэтому захотелось последнюю ночь побыть в родных стенах.
Толик тогда рано встал. Мать нагрузила его узлами и послала к землянкам, а сама задержалась, чтобы одеть младшую ребятню. Насвистывая, мальчик пробирался по глубокому снегу, иногда проваливаясь по пояс, но выкарабкивался и устремлялся вперёд. Он думал, что уже почти вся деревня на месте, но когда прибыл, то убедился в обратном - он самый первый.

Ну ничего, сейчас подтянутся и остальные. Но внезапно до слуха донеслись выстрелы и душераздирающие крики селян. Сердце мальчонки сжалось. Неужели немцы? Он побежал вдоль леса, не высовываясь, дабы обогнуть речку, и там их улица - как на ладони, но ничего не было видно из-за навалившего снега. Пришлось влезать на дерево. Это занятие не так просто выполнить. Наконец, цепляясь за скользкие сучья и раздирая руки в кровь, мальчик смог подняться на такую высоту, откуда предстала страшная картина случившегося.

Вся деревенька пылала огнём, а фашисты расстреливали последних стариков и женщин с детьми. Он плакал и всё высматривал маму, но так и не нашёл её, может спаслась, или уже расстреляли?
Вернувшись к землянкам, подросток ждал хоть кого-то из деревенских, но никто не пришёл, спустя череду долгих дней. А через неделю он услышал негромкое мяуканье, это его нашёл их огромный рыжий кот, которого так и звали Рыжиком.

Полгода Толик жил вместе с котом в вырытом убежище, не имея возможности показаться в селе. Там хозяйничали немцы. Кабы не зима, так по зарослям и можно было пробраться, чтобы убедиться, захоронили ли фашисты всех убиенных? А сейчас нельзя, на белом снегу далеко его видать. Но всё же подросток делал вылазки. Он ходил по краешку леса, перебегая от одного дерева к другому и внимательно изучал серые мундиры, с ненавистью посылая беззвучные проклятия на их головы.

И как-то, в такую одну из "прогулок", мальчик наткнулся на раненого советского лётчика. Не то, чтобы раненого, просто тот сломал рёбра, ударившись о крепкие ветви дуба и намертво застрял вместе с парашютом на дереве, примерно, в четырёх метрах от земли. Пошевелиться мужчина не мог, это доставляло страшные боли. Так он и висел, тихонько постанывая и моля Бога о скорой кончине, потому что мороз уже добрался до самых костей неподвижного человека.
Толик с трудом обрезал ножом стропы парашюта и лётчик упал в сугроб, вскрикнув от подступивших спазм. Несколько сот метров подросток тащил взрослого мужчину в тепло землянки, где он выздоравливал медленно, не одну неделю. И когда потихоньку стал подниматься, сразу засобирался в путь.

-   Куда ты, дяденька?  -  Толику было хорошо и спокойно, когда рядом находился кто-то из взрослых.

-   К своим пойду, паря. Чувствую, что они не так далеко. Дня через два и доберусь, а то меня погибшим считают. Фрицы подбили самолёт, а я на деревья приземлился. Думал, прибегут скоро и в плен возьмут. Хотел застрелиться да только до пистолета не дотянулся. Видно, не смерть ещё. Но до сих пор удивляюсь, как они не заметили, куда парашют опустился. Ты молодец, паря, я никогда тебя не забуду.

-   Дяденька, возьми меня с собой!  -  мальчик с надеждой заглядывал в глаза спасённому лётчику.

-   Нет. Ты останешься и на эту тему больше ни слова. Ещё неизвестно, доберусь ли я? А так и тебя загублю. А здесь ты в безопасности. Партизаны в этих краях не шалят, поэтому немцы сюда не сунутся. Ждать осталось недолго. Скоро Красная Армия погонит отсюда фашистов и ты к ним выйдешь. А они тебя отправят, куда следует.

-   А куда следует меня отправлять, дяденька?

Лётчик помолчал, а потом спросил:

-   Батька твой на фронте?

-   Нету батьки. Он помер ещё до войны.

-   А чего, болел?

-   Болел, кровью харкал.

-   Понятно. Жди наших, они помогут. Только сиди смирно и больше носа не высовывай, могут вычислить на раз-два.

И в эту же ночь лётчик ушёл, но за своего спасителя не забыл. Прибывшие первые части Красной Армии нашли его, испуганного, в землянке, где он забился в угол, потому что вокруг так земля дрожала от взрывов, а пули свистели с ужасным воем, и казалось, будто всё происходит совсем близко с его укрытием.

Из разговора командира Красной Армии, Толик понял, что на днях он поедет в детдом, в какой-то незнакомый город. И вечером сбежал в соседнюю деревню, прихватив с собой единственного друга, кота Рыжика. Там прибился к деду с бабкой, у которых совсем не было родных да так и прожил с ними до самой их смерти. Потом подремонтировал старый домик и женился на ленинградке Наталье, покорившей сердце красивого парня тем, что не вернулась, как другие в лучшие условия, а осталась в сельской местности, устроившись на ферму дояркой.