Батарея центрального отопления

Я – батарея. Центрального, между прочим, отопления. Нет, я не горжусь, не называю себя великой или даже самодостаточной. Четко знаю, что тепло в меня поступает от Главной Трубы. Но и стыдиться мне нечего. Я просто есть, и я знаю своё место –  в скромном подъезде хрущевской пятиэтажки без лифта на площадке между первым и вторым этажами. И служу тем, кто в ней проживает.

Я многое знаю о них, наблюдая за их каждодневной жизнью. А что мне еще остается? Вижу, как они, не выспавшись, спускаются утром и поднимаются вечером, кто-то энергично, вприпрыжку, как второклассник Стасик, а кто-то с трудом и одышкой, хватаясь за перила и отдыхая около меня. Я слышу их бормотание или красноречивые междометия, чувствую их мысли – в этом нет ничего хитрого или сверхестественного – когда видишь человека каждый день и не имеешь к нему никаких претензий. И главное - никуда не спешишь…

Мысли примерно одинаковы, чаще всего, это элементарные вопросы: чем будем ужинать, с кем завтра оставить ребенка, где взять денег на… Иногда «любит не любит?», но это теперь редкость. В подъезде остались в основном старики. Вот раньше… Впрочем, прошлого для меня нет. Как и будущего. У меня есть только сейчас, и вся я тут, целиком, со всеми своими сорока рёбрами и выгнутыми трубочками. Здесь и только здесь. Как ужасно! - скажет кто-то. И ошибётся.

Потому что я… Простите за это часто повторяющееся слово, бренд эгоистов, но как обойтись без него при моем скудном образовании? Мы «академиев» не кончали, тем паче литературных. Всё больше просторечия да ненорматив слышать приходится.

Так вот, я могу...созерцать. И это, как ни крутите, большая роскошь. Передо мной, как в бесконечном кино, плывут цветные эмоции, мелькают главные этапы человеческих судеб – кого заносят, кого выносят. Заносят бело-розово-голубенькие конверты с новорожденными, правда,  не так часто. Или же пьяных в стельку жильцов  - стабильно раза два в месяц. По праздникам. Выносят – в простынях или старых одеялах, так как экономные габариты не позволяют в ящиках-гробах. Да и какая по большому счету разница?

Главное - равновесие соблюдается. Планеты-люди движутся по своим орбитам. И если сейчас одни из них ушли из подъезда и мне не видны, то это не значит, что их нет вообще...

Так что не будем грустить. Что касается меня, то жизнь моя батарейная в целом нормально протекает. То есть, я не протекаю (тьфу-тьфу). Сколько мне лет? Да уже зрелая барышня, далеко за сорок.
 Бывает ли мне скучно? Такого провокационного вопроса я себе не задаю. Хотя ближайшее общество моё сводится ни много ни мало к оконной фрамуге. И она смотрит на меня свысока. Во-первых, потому что я близко к полу, где как правило, валяются окурки и прочий мусор. Даже плевки. И это неприятно, бесспорно. Ёжусь… А во-вторых потому, что у Фрамуги есть возможность глядеть во внешний мир – на улицу имени Воровского. И она гордится таким своим положением - светской особы. А что она там видит? Одно и то же: спинки автомашин и тех же людей, которые, выйдя из своих подъездов, делятся либо на тех, кто внутри машин, либо на тех, кто на тротуарах.

Когда началась перестройка, нашу улицу перекрестили в «имени Князя Трубецкого», а напротив дома открыли шикарный магазин электротоваров с названием «Центр Света» и валютный обменник. О двух последних фактах мне важно сообщила Фрамуга. И теперь она каждый день ставит меня в известность о курсе доллара и евро. Нет чтобы про Свет хоть что-нибудь! Вот нынче уже оповестила с возмущением: «Ничего себе, доллар уже перевалил за семьдесят!»

Честно говоря, мне от этого ни жарко, ни холодно. У меня отрегулирован режим в среднем на 45 градусов по Цельсию. В зимний сезон. Летом – как у окружающей…
Но я выслушиваю информацию о курсах без скептических комментариев. Мне почему-то жалко Фрамугу. Может потому, что она такая же облупившаяся, как я. Красят нас темно-синей краской одновременно и регулярно - каждые пятнадцать лет. И так же, как Ваша покорная слуга, она, Фрамуга-подруга моя, не способна сама передвигаться. Только она еще не смирилась со своим положением, не успокоилась… Слишком увлечена внешним. Сетует, что ее часто дергают – туда-сюда. То им тепло, то им холодно, этим людям… Скривили уже совсем!

Она полагает, что видит реал, а я, типа, живу в виртуале. Своих фантазий... Ну-ну.

А я пропускаю ее нытье мимо ушей и слушаю, как во мне журчит потихоньку теплая вода… Слушаю и внемлю... Радуюсь косому лучу на цементном полу, ловлю спотыкающиеся гаммы неумелой еще скрипочки из восьмой квартиры... Видимо, я ближе к стоикам-экзистенциалистам. Не удивляйтесь, о них я однажды подслушала от одного молодого человека… Он тут грелся. Около меня! Это было еще в до-домофонную эру. Бедолага принес с собой стопку рекламных газеток и сидел на полу в уголке, полузакрыв глаза. Никому собственно не мешая. Одна добрая женщина с третьего этажа по кличке Пионерка даже дала ему хлеба и полбутылки кефира.
Фрамуга же презрительно морщилась - мол, от этого вокзального бомжа или панка дурно пахнет. "Сам виноват - работать надо! Нечего тут таких привечать!"
А от него "несло" любопытными мыслями, и он рассуждал сам с собой – о том, что всё окружающее есть лишь плод нашего сознания-воображения. А также восприятия. И вот, говорит, я сейчас сижу не где-нибудь, а в Александрийской библиотеке! В мире мудрых мыслей. А не в нашем... Начитанный такой, думающий, хорошо мне с ним было, умиротворяюще он влиял на меня. А что, думать – это разве не труд? Только за думы не платят. Вот за эти палочки с никотином, за их производство – да, платят, и хорошо причём…

А может быть, это он со мной лично беседовал? С просветительской целью? Нет, это с моей стороны было бы уж слишком самоуверенно. Кто я такая? Полностью зависимая от Главной Трубы железяка с зачатками рефлекса отражения. И на этой почве редкими проблесками самосознания. О как! Опять тот бомж образованный вспомнился, спасибо ему за науку.

Но а я выполняю своё ... как это? ага, предназначение. Я нужна этим озябшим жильцам – вон как они дуют на пальцы, потирают уши и щеки, довольно забавно ухают, забегая в наш мрачноватый подъезд – на улице-то минус двадцать, январь не шутит. И мне радостно, что не подвожу – грею…

А сегодня был просто чудесный день. Самый лучший в моей жизни! Я заметила, что лучшие дни у меня в отопительный сезон случаются. Когда функционирую... Но это так, к слову.
Дело в том, что в наш подъезд зачастила одна дамочка. Немолодая уже, как и я. Да-а-а-вно ее знаю. А ходит она к матери - та уже не может без помощи – вижу я, как она еле-еле по ступеням карабкается и вздыхает: «Господи, помоги…» Теперь и вовсе что-то не выходит из квартиры… Дамочка ежедневно тут как тут - с сумками, пакетами, цветочками, баклажками с водой. И замечаю, что ох как нелегко ей бегать по разным нуждам, бледненькая стала, сапожки на низком, запыхавшаяся и без макияжа…
А с этого нового года стала ходить еще с крохой лет трех-четырех. "Мы, говорит, внученька, идем прабабушке помогать. А потом - продолжает - к дедушке твоему, в больничку, он скоро поправится и будет книжки тебе читать"... А девочка капризничает, на ручки просится… Вижу - еще тяжелее моей Дамочке стало. И собаку бабушкину - а как же - надо выгулять – это давняя моя знакомая, всегда меня обнюхивает-приветствует. Дружелюбная такая, не то, что пудель с пятого… Тот всё обмочить норовит, если хозяин не остановит. Королевский, по словам Фрамуги, пудель-то…

Но речь не о том. Сегодня вечером Дамочка спускалась с мусорным ведром – прямо в тапочках, в накинутой наспех шубейке и что-то задержалась возле меня на обратном пути. Совсем, видно, заездили – подумала я про свою Дамочку. А она вдруг посмотрела на меня и, что странно - вовсе не печальными были ее глаза. Ласково так посмотрела. С благодарностью! Неужели? Может, показалось мне это сослепу? Да нет, точно: Дамочка поставила ведро и погладила меня рукой без перчатки, прошлась по моим еле греющим косточкам… И тут я вспомнила, всё вспомнила – вместе с ней, моей странноватой Дамочкой.

Зима тогда тоже суровая была, Фрамуга промерзала насквозь… И почитай каждый вечер около меня стояли двое – высокий блондинистый юноша и краснощекая, яркая девушка. Теперешняя усталая Дамочка… Студенты. Подолгу стояли – до полпервого, пока троллейбусы ходили. Сначала просто так, шептались, причем девушка говорила гораздо больше – активно так, от сердца, то с кокетством, то с юмором, то пытливо. А юноша - мало, скупо ронял слова – то ли волновался сильно, то ли от роду такой... А потом, ближе к январю, и обниматься уже стали. И вижу -  всерьёз у них это. А меня не обманешь!Особенно у него. Робко касались друг дружку, осторожно, будто боясь спугнуть. Неопытно как-то… В общем, понравились они мне. Не пили, не курили, мусор не кидали. Но даже не в том дело... В чем-то другом - словно мир новый возникал-рождался на моих глазах.

Ну, и я старалась, как могла. Атмосферу тёплую создавала. Однако девушка и сама огненная была - родственная душа! Чувствую, уже прикипела она к этому снеговику накрепко. Привязанность - страшное дело - образовалась. Страстная, видать, натура.  Не раз девушка даже пела: «Естудей», уж не знаю, что это значит, и «Для меня нет тебя прекрасней» - ну это понятно. От полноты чувств...  Соседи двери приоткрывали: это что еще тут за концерты? Не раз и  вдогонку бежала за блондином, ну не могла домой спать уйти - проститься вот так, сразу. Кричала: «С любимыми не расставайтесь!!»
Всевидящая Фрамуга докладывала – «На остановку чешет, вот дурочка, никакой  гордости!»

А он - аккуратист такой, прическа волосок к волоску, педант, всё по часам, несмотря на юные чувства: «Мне надо идти, Скиф! Я не могу опаздывать. У меня завтра коллоквиум». Звал-то её вроде ласково, прозвище, значит, ей такое дал чудное - Скиф. Но скуп на слова, уж как скуп, такой немтырь!… Или, бывало, сумасшедшей называл эту свою трепетную девушку. Двадцать раз спрашивал: ну объясни, зачем от любви надо танцевать полуголой на столе? И режим нарушать... Страдала она, волновалась, что-то звенела-объясняла, плакала и кулачками в грудь блондина колотила. Один раз и мне досталось - по случайности, заодно...

Ох, и переживала я тогда за эту парочку. И сама не знаю, почему. Хотелось мне, чтобы всё у них сложилось. С другой стороны – с таким твердокаменным - как ужиться, семью со снеговиком построить?

Фрамуга тогда тоже много рассуждала: «Ничего у них хорошего не выйдет, они чересчур разные по темпераменту! Он ариец, она - азиат». И потом, правда, бегали они по лестнице мимо нас с Фрамугой – и ругались в пух и прах, и целовались до потери пульса, и прощались навеки сто раз! Весна-лето пришли, стоять возле меня надобность уже отпала. Но всё же, как мы с Фрамугой ни гадали, был, был он – августовский день, когда вылетела девушка в белом к этому своему немтырю-арийцу в свадебную машину. Промелькнула мимо меня невесомым облачком… Не скажу, чтобы с большой радостью, больше с тревогой... На миг около меня задержалась, будто передумать хотела. Не из-за меня, конечно, задержалась, просто совпадение такое было.

Да, припоминаю - не гладко они жили. Соседки судачили наравне с Фрамугой – «слыхали, чуть не убил он её, еле выжила», "дак оба хороши - психушка по ним плачет, он-то видать любит ее, а она всё по Парижам..., "ага, амбиций у Ленки выше крыши, поэтесса, блин»… И еще много разных ужасов про них. Пионерка, правда, защищала: "а кто без греха?" Или "чем кумушек считать трудиться..."
А совсем недавно кто-то с ехидцей подметил: «Бузили-бузили, а теперь вот богомольными сделались – куда там!» Не знаю насчет богомольности, не сильна я тут, но семья-то, как видно, жива, не распалась, и уже есть внуки, и ухожена старая мама-прабабушка с собакой, и глаза моей Дамочки прекрасны и добры…  Даже ко мне, к простой батарее.
...
 Дамочке (да, ее же Еленой зовут, точно) пора было идти. Но мы уже пообщались – дай Бог каждому. Перенеслись в прошлое на машине времени. Елена немного отдохнула. И уходя, она просияла мне той самой девичьей яркой улыбкой и прошептала: "Не знаю, была ли это любовь, но судьба - точно. Лихая, ничего не скажешь... Но другой мне не надо..."
Наверху снова заиграла скрипочка, уже лучше, увереннее. И знаете, до того я себя счастливой почувствовала, не передать! Ведь я участвовала в судьбе рода людского! Да и что, нам, батареям-то, собственно, надо – доброе слово, искреннее «спасибо»…

И не так уж важно, что жильцы настойчиво поговаривают о скором капитальном ремонте и замене батарей. А то и страшней - о сломе всего этого хрущевского фонда… Не важно. Я прожила свою жизнь не зря! Что бы там ни болтала о бренности бытия и о человеческой неблагодарности  всезнающая Фрамуга.

И еще вот для какой мысли я созрела в тот счастливый вечер: если бы люди делали, что должны, то они получили бы что хотят. И батареи тоже...