Паруса

        Во что играли мы, дети пятидесятых? В прятки, казаки-разбойники, в давно забытые дворовые игры вроде "Али-Баба!-О чем, слуга?", игры сидячие, такие, как "Кольцо с места!", "Испорченный телефон", "Барыня прислала сто рублей". И игры с мячом - "Выбивалки" и "Стоп!"...               
        Но чаще всего мы, мальчишки, играли, конечно, в футбол. Играли на улице - во дворах было слишком тесно - гоняли мяч прямо на проезжей части. Автомобилей в Городе было так мало, что проходило десять, пятнадцать минут, пока кто-нибудь из ребят не прерывал матч громким возгласом: "МАШИНА!". Машина - чаще всего "Победа", светло-серое такси с "шашечками" - проезжала, и мы возвращались с тротуаров на мостовую.               
        Тротуары служили и "трибунами", и "боковой линией", а ворота мы обыкновенно обозначали двумя кирпичами. Кирпичей хватало в каждом дворе - как правило закопченные, они использовались хозяйками при кипячении белья: из шести-восьми кирпичей сооружались подпорки для бака-выварки, в котором на костре варилось белое постельное бельё. Позже, когда нам провели газ, эти выварки перекочевали на кухонные плиты, но сам обряд кипячения белья сохранялся еще долго: помню, как неуклонно я соблюдал его даже в новой нашей квартире, в новостройке семидесятых.               
        А в Старых Кварталах белье висело во дворах по-прежнему, на трех уровнях: внизу, где веревки подпирались длинными рогатыми палками, и на высоте второго, третьего этажа. Тут веревки были чаще всего двойные, бегущие, на колесиках-роликах с желобком посередине, напоминавшие мне подвесную канатную  дорогу.               
        Каким белоснежным оказывалось белье после стирки в огромных лоханях, намыленное громадными почти черными брусками 72-х процентного хозяйственного мыла! Как вкусно пахло оно на  мартовском ветру - эти подсиненные, накрахмаленные паруса Старого Города!               
        Прошло почти полвека. Мы с женою шли на веслах через второй, Некрасовский, плес Вуоксы. Дул свежий ветер с правого борта, поднимая метровую волну, мешая грести.               
        - Вот бы сейчас плыть под парусом! - подумалось мне, и я вспомнил тугие паруса моего детства - развевавшиеся на ветру простыни.               
        Всю ночь на турбазе я не спал. Из крепкой новой простыни, я шил себе белоснежный грот. И полосатый стаксель - по происхождению своему  двухслойный наматрасник, при ветре с кормы он, раздуваясь, превращался в спинакер!  Мачту я соорудил из раздвижного карниза и уже на следующее утро шел по волнам не хуже капитана Блада!               
        Разве важно было, что команда моя состоит всего из двух матросов - меня и моей жены? Что неизведанные берега неизвестны только нам самим, что к вечеру нужно будет вернуться на Базу? Над нами сверкало солнце, а паруса надувал ветер - ветер приключений, ветер нашего продолжающегося Детства.