Берегиня. Глава 7. Штурм

Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2016/01/23/214Глава

7. ШТУРМ

- Слышь, Витась! Может хватит дергаться-то?
- Ну чего же они молчат?
- Да не паникуй ты раньше времени! Летели камни мимо Третьего лагеря?
- Вчера летели. А сегодня не летят.
- Значит вчера мужики работали. А сегодня сам посмотри, что наверху делается. Ясное дело, что отсиживаются в палатке.
- Если успели поставить...
- Ну ты что, разве Паганель дурнее паровоза?
- Но ведь с кислородом у них плоховато...
- С кислородом просто хреново... Но кто бы знал, что Славян сломается...
- Короче, Романыч! Что делаем?
- В общем так... Первое - на ближайшей связи гони Паганеля вниз. Может у него рация только на прием не фурычит. Второе - толкай наверх третью связку.
- Молокососов?!.
- А кого ещё? Славян спёкся, это факт. Его тоже спускать надо, да побыстрее, пока на пневмонию не налетели. Это - третье. А остальные связки ниже. Не успевают... Да не криви ты рыло-то! Знаю, что ты об этой братии думаешь. Но учти: из нас песок сыпется на высоте. И не попишешь тут ничего. А эти, глядишь, и сдюжат. Андрюхины выкормыши... Забыл Медведя, что ли?
- Забудешь тут, как же...
- И не тяни кота за хвост!
- Не тяну. Просто до связи ещё десять минут. Курнуть есть?
- Егорыч, ты чего?! Во, блин, новости!..
- Ничего. Скоро вообще на валидол перейду со всеми вашими заморочками.
- Да уж... Ладно, не бери в голову. Все путём будет. Ты же меня знаешь! У меня на этот счет чутьё...
- Твои бы слова да Богу в уши...

Виталий Егорович, начальник экспедиции, давно утряс в своей голове всё, что предстояло сделать для спасения неожиданно обострившейся ситуации. И, в принципе, Романыч ничего особенного не предложил. Именно так, и в этой самой очередности придется действовать - он посмотрел на часы - через десять минут, когда придет время очередного сеанса связи с группами, раскиданными по всей полуторакилометровой северной стене Эвереста.

А ситуация - действительно дрянь! Только дело не в том, о чём обычно беспокоятся непосвящённые. Им-то снизу кажется, что у альпинистов одна забота - в пропасть не сорваться. Хотя вот этого как раз проще всего избежать: профессионализм срабатывает. А неприятности, грозящие обернуться катастрофой, складываются из незначительных шероховатостей, каждая из которых иной раз и вовсе выеденного яйца не стоит. Не стоила бы внизу, если точнее выразиться.

Не уложились в график заброски грузов - не закончили обработку маршрута - лидирующая связка осталась без подстраховки и без кислорода - отказала связь - испортилась погода... Всё, увертюра к трагедии исполнена! Как в детском стишке, который внук из садика притащил: “Лошадь захромала - командир убит - конница разбита - армия бежит...”.

А тут ещё новости из соседних экспедиций, работающих на Эвересте! Одна трагичнее другой: замёрз венгр на 8600... перестал выходить на связь австриец... пропала группа японцев где-то под второй ступенью скального барьера...

Кто бы только знал, как близок к отчаянию начальник экспедиции! Как подмывает выкинуть белый флаг перед проклятой Горой, дав команду к общему отступлению. Со спонсорами, в конце концов, можно будет и объясниться...

Нет, конечно, к руководству экспедицией он пришел не с улицы. И не ударится в панику. И не заметит никто ничего - кроме Романыча, от которого не скроешься. Между прочим, слава Богу, что хоть от кого-то не надо скрываться... Прорвёмся!

Другое дело, что Романыч, черти б его подрали, прошелся своим поганым языком по больному месту. Ведь действительно, не тянут на этой запредельной высоте мужики из их поколения! Не тянут те, кто создавал репутацию сибирского альпинизма, под кого нашли спонсоров, тряхнувших немалыми денежками!
В футболе-хоккее разговор простой: едва за тридцать перевалил - ветеран! Слезай, приехали. Но ведь альпинизм-то - не хоккей. Он вообще, как некоторые справедливо считают,  не спорт! И, если шустрость с годами уходит, то взамен та-а-кое приходит, что и до пятидесяти лет не чувствуешь в себе нужды уступать тем, кто, по твоим нынешним понятиям, мог бы ещё не вылезать из памперсов. Пока не шлёпнет однажды по темечку девятый километр высоты...

Но это лишь одна сторона медали. А вторая  - и тоже малоприятная - в том, КОМУ приходится уступать свои позиции.
 
Покойника Медведя Виталий Егорович не забыл. Сила этого парня, редкостная даже для матёрых сибиряков, была круто перемешана с манерой поведения, показавшейся поначалу просто чудовищной. Потому-то они с товарищами так долго выжидали, прежде, чем решились пригласить в команду такого партнёра - весьма ценного в спортивном плане и настолько же спорного в плане психологической совместимости. Пожалеть, по правде говоря, не пришлось. Но и совместных восхождений оказалось раз, два - и обчёлся: Андрей вскоре погиб у себя на стройке...

"Андрюхины выкормышы" при первом знакомстве шокировали Виталия Егоровича едва ли не больше, чем в свое время их духовный отец. И, если к их функциональной и технической подготовке претензий практически не было, то морально-этические и интеллектуальные качества явно оставляли желать лучшего. Невероятно замусоренный язык, манера вульгарно переиначивать общепринятые слова, немыслимые для цивилизованного человека суждения... Да и элементарная неграмотность, в конце концов. Один из этих "орлов" умудрился в коротенькой анкете на таможне наделать два десятка орфографических ошибок!

Виталий Егорович поморщился. С первых шагов в новичках он и его однокашники были убеждены, что альпинизм - занятие интеллектуалов. Лучшие достижения советского альпинизма всегда принадлежали НЕПРОФЕССИОНАЛАМ, которые, напротив, были профессионалами самого высокого полёта в своем основном занятии, элитой науки и техники. Академики, нобелевские лауреаты, проектировщики высшего уровня… Да взять хотя бы его ближайших друзей! Александр Сергеевич - ведущий конструктор в "почтовом ящике", Вячеслав Иванович - доцент университета. И даже Юрий Романыч, старательно прикидывающийся дремучим сибирским валенком, вовсе не так прост, как старается казаться...

Нельзя сказать, что их поколение обошлось без присущих молодости чудачеств. Но то были именно чудачества студенческой молодёжи, серьезно готовившейся к будущей взрослой жизни. А этих инфантилов уже и молодёжью-то называть грешно. В тридцать лет вести себя таким образом - нонсенс!

Нет уж, в приснопамятные ВЦСПСовские времена Виталий Егорович ни за какие коврижки не согласился бы на включение подобного контингента в состав возглавляемой им экспедиции. И ни в каком качестве! Но времена поменялись, пришлось идти на компромиссы. Как бы не пришлось теперь расплачиваться за соглашательство...

- Егорыч! Время! - голос Червонца вытащил начальника из тягостных раздумий. Пора было выходить на связь с группами, работающими на Горе.

***

Читатель, отважившийся пуститься в путь по страницам этого литературного творения, уже, небось, не раз и не два чертыхнулся про себя, спотыкаясь о непостижимые для нормального человека термины, словосочетания и прозвища. Рыба, по авторской логике - мужского рода, Фома - женского. Бред! Да и лексикон порой... как бы поделикатнее сказать... подгулял.


Впрочем, зря мы не доверяем своему читателю. Потому что человек, добровольно долиставший повесть до этой страницы, - наш читатель. И ничего ему пояснять не нужно.

И всё равно, каемся. Есть, есть в наших текстах места, от которых обязан рассвирепеть даже самый либеральный и доброжелательный критик. Но куда выкинешь слова из песни? Поэтому, подвергнув своё лингвистическое окружение строжайшей самоцензуре, всё-таки сохраняем его в почти первозданном виде, изъяв лишь абсолютно непечатные идиомы, которыми, к счастью, в нашей родимой толпе не увлекаются (исключения в виде Фомы лишь подтверждают правило).

Особый вопрос - орфография дневника. Мы и в нём не сочли себя вправе изменить  хоть одну букву. Разве что стадо "яксменов", если идти строго по оригиналу, во рту бедолаги не только ночевало, но и активно испражнялось...

Что же касается прозвищ, то это вообще неприкосновенное достояние истории. Ну посудите сами, что скажет непосвящённому читателю банальное “Петр Никифорович N.”? А произнеси: “Петюнчик, Федот, Федя” - и все ясно. Перед глазами светлый образ незабываемого друга молодости...

"А зачем вообще нужны эти издевательские прозвища?" - спросит стро-гий критик. А затем, что в том мире, о котором идёт речь, прозвище за взрослым человеком сохраняется только в одном случае. Если он состоялся как личность.
Продолжим чтение, уважаемый читатель?

Если в происхождении многочисленных кличек Петра Никифоровича N. не сумели бы разобраться никакие Брокгауз с Эфроном, то вряд ли читателю придется долго ломать голову над этимологией прозвищ некоторых других героев данного повествования. Нет ничего удивительного в том, что Виталия Егоровича еще с детсадовских времен привыкли величать Витаськой. А Вячеслава Ивановича начали называть Славяном друзья по дворовой шайке, от которой, слава Богу, его вовремя отвадил участковый милиционер дядя Петя.

Несколько сложнее обстоит с прозвищем Александра Сергеевича. Ведь титул "Паганель" никакими плавающими на поверхности созвучиями не объясняется. Можно разве что предположить некоторые свойства характера, роднящие Александра Сергеевича с интеллигентнейшим жюль-верновским чудаком.

А вот с Гришкиной кликухой все обстоит предельно просто. Достаточно всего лишь раз увидеть его работу на перилах. Как после увиденного назовёшь невысокого щуплого человечка, с невероятной скоростью осуществляющего сложные манипуляции руками и ногами? Восьминог - он и на Эвересте Восьминог!..

Встал на стремя - ослабил нагрудный жимарь - продёрнул его по перилам сколько хватает длины руки - загрузил - подтянул нижний жимарь, в который встёгнуто стремя - ослабил - продёрнул вверх - встал на стремя...

Говорят, что когда-то такой способ передвижения по перильной верёвке называли “абалазаньем”. Может врут, а может и не врут. А ежели не врут, то назвали его, наверное, не без намёка на фамилию патриарха советского альпинизма. Ведь Виталий Михайлович Абалаков не только первым покорил высочайшие вершины страны, но и наизобретал уйму интересных технических штучек и приемов, здорово облегчающих жизнь в горах. Жаль, что реализовать свои новинки ему удалось лишь в единичных экземплярах. Стране развитого социализма было не до глупостей. Надо было делать ракеты и перекрывать Енисей.

А нынешнее поколение выбрало “Пепси” и фирменный ЖУМАР, оттеснивший самопальные абалаковские зажимы. Правда, братья-славяне в порядке реванша непонятное французское название переделали в близкое к сути дела слово “жимарь”. Хоть такое утешение патриотам...

Восьминог шёл по перилам к Четвёртому лагерю. Перила - это капроновая верёвка, пришпиленная к скале или льду тем из команды, кто первый просочился здесь по отвесу. Уже почти полтора километра тянется эта почти вертикальная “магистраль”, проходящая на своем пути через повисшие над пропастью палатки трех промежуточных лагерей. Если Сергеич с Игорёхой вчера добрались до гребня, то перила должны упереться и в их палатку. А дальше, как утверждают все лоции, они и нахрен не нужны - классический маршрут по вершинному гребню вроде бы без особых сложностей. Вот только доведется ли по нему пройтись?

На душе у Гришки после утренней связи было паскудно. Он-то надеялся, что всё образуется и Игорёха с Сан Сергеичем обозначатся в эфире. Последний раз они подали голос полтора суток назад, ещё не дойдя до гребня. Там им надо было поставить Четвёртый, штурмовой лагерь, перекантоваться в нём ночь и выйти к вершине, до которой смешное по обычным меркам расстояние - каких-то пять сотен метров. Это - по вертикали. По гипотенузе раза в полтора больше. Всё равно ведь ерунда! Даже если учесть, что Гришка уже слегка подзабыл, что такое гипотенуза, а что – этот, как его… катет...

А добрались ли они до той “гипотенузы” - неизвестно. Как раз в прошлую ночь наверху задуло на полную катушку. Такие флаги вывесила вершина, что смотреть было жутко! Если мужики влетели в эту катаклизьму - дело труба! Но не должны бы...

Другое дело, что и в палатке сильно не отсидишься. Кислород, даже на минимальной подаче, они, поди, уже весь срубили. А без него силы уходят, хоть неподвижно лежи. И жор их не прибавляет - нечем окислять пищу в же-лудке. Так что, даже если у них всё без происшествий, про вершину больше можно не думать. Ни Игорёхе с Сергеичем, ни тем, кто будет их заворачивать вниз. Это уж к бабке не ходи...

По идее между Гришкиной и Игорёхиной связками была ещё одна, которая должна была подтащить лидерам кислород и подстраховать их. Но там дела тоже напряглись: Вячеслав Иваныча прихватила какая-то хворь, а на такой высоте с такими делами не шутят. Так что Иваныч с Дизелем уже посыпались вниз. Полчаса назад разминулись...

И что же в итоге получается? С одной стороны появился шанс залезть повыше: как минимум на 8300, где должен стоять Четвертый лагерь. По первоначальным планам им с Игорёхой о таком даже мечтать не полагалось. Правда планы полетели кувырком почти сразу: кто-то не потянул на высоте, кто-то вовсе заболел, как вот Вячеслав Иваныч. И уже на втором выходе в ВГЗ Каннибала, то бишь Игорёху Анатольича, от Гришки оторвали - состыковали с Сан Сергеичем. Тогда ещё Гришка тихо позавидовал Игорёхе: уж с таким монстром, как Сергеич, Каннибал до вершины точно доберётся... Вот гадай теперь, что там у них стряслось?

А с другой стороны, как только Гришка и Валера, его нынешний напарник, наткнутся на Сергеича с Каннибалом, надо будет мухой линять вниз. Без дураков: даже по рации Гришка понял, насколько встревожен начальник экспедиции. Двое суток без кислорода на такой высоте - это тоже труба...
Поэтому и Гришка, и Валера выжимали из себя всё, что могли. Слава Богу, шлось классно - метров по сто в час. Аклимуха, что ли? И голова почти не болела...
Встал на стремя - ослабил нагрудный жимарь - продёрнул его по перилам сколько хватает длины руки - загрузил - подтянул нижний жимарь, в который встёгнуто стремя - ослабил - продёрнул вверх - встал на стремя...
И не грузи башку раньше времени. Главное - дойти до Четвёртого лагеря.

***

Господи, как болит голова...
Эта непрерывная, выматывающая душу боль напрочь вытравила из сознания все эмоции. Нет ни восторга, ни страха. Ничего нет...
Нет голода - никакой деликатес не полезет сейчас в шершавую глотку. Да и неоткуда ему взяться, деликатесу. Не то время и не то место...
Нет сна - и это хуже всего. Единственная отрада для вымотанного до предела тела - хотя бы краткое забытье, отвлекающее от головной боли. А трещит голова немилосердно - и с чего бы ей не трещать, если кончаются вторые сутки на этой дьявольской высоте?
Может и к лучшему, что не идет сон? Ничего там хорошего - один обман...

- Сашенька...
Так Паганеля звала только Наташка. Когда-то ужасно давно... Лишь она, как-то на вдохе, умела произнести это короткое и самое ласковое в мире слово. Только что ей делать тут, Наташке-то? Ясное дело - сон! Ущипни себя за ухо покрепче - и развеется марь... Ого, больно! А Наташка осталась... Ничего себе...

- Ты и вправду здесь, Наташка? Тогда - здравствуй! Что ж ты плачешь-то, маленькая?.. Да не обижаюсь я на тебя! Где же тебя носило столько лет, глупая?.. Ну-ну, не надо...
- Сашенька...
- Наташка...


Ураганный ветер, с ночи терзавший крохотную палатку, приткнувшуюся под вершинным гребнем Эвереста, начал стихать. Скаты, крест-накрест прошитые для прочности капроновой лентой, перестали гудеть под его напором. И именно относительная тишина, сменившая уже привычную свистопляску, потревожила короткий сон, пришедший-таки к двум укутанным в пуховые спальники мужчинам. Сон третьего уже ничто не могло потревожить...

- Наташка?!.
- Ты чего, Сергеич?
Паганель промолчал. Он уже всё понял. Наташка приходит только во сне, как ни щипай себя за уши.

- Сколько?
- Шестнадцать пятьдесят.
- Скоро связь...

Сеанс связи с базовым лагерем - самый точный ориентир в кошмарном мире почти девятикилометровой высоты, где начисто смещены все обыденные понятия. Сколько минут осталось до связи - здесь стократ важнее, чем точное время по Гринвичу, Москве, или даже Катманду. Связь - это пуповина, по которой в почти начисто вымороженные души вливается тепло дружеской заботы тех, кто через эти несколько минут замрёт у раций в базовом лагере и ещё в трех лагерях на северной стене Эвереста...

***

- Саня, я База! Как слышите? Приём!
- База, я Четвёртый! Слышу хорошо!
- Саня, Игорь, ответьте Базе! Ответьте Базе!
- База, слышу вас!
- Саня, Игорь, вас не слышно. Если слышите нас, дайте тон!

Каннибал нажал на кнопку вызова.

- Саня, Игорь, вас не слышно. Если слышите нас, поменяйте частоту.
Каннибал, матюгнувшись, щелкнул переключателем.

- Саня, Игорь! Если слышите, начинайте спуск! Начинайте спуск! Наверх идти не надо!
- Вашу мать, да с какой стати?!. - взвился Игорь.

- Если слышите, спускайтесь в Третий лагерь. Наверх выходить не надо. Спускайтесь в Третий лагерь!

Рация помолчала. Потом опять прорезался голос начальника экспедиции:

- Гриша, Валера, как слышите? Приём!
- Слышу хорошо.
- Где находитесь?
- На пятой верёвке выше Третьего.

Рация опять замолчала. Видимо начальник переваривал неожиданную информацию. Внизу явно не ожидали подобной прыти от вспомогательной связки и теперь, судя по всему, соображали, что из этого можно выгадать.

- Как самочувствие?
- Нормальное.
- Сколько кислорода несёте?
- Пять полных и два начатых.
- Значит так... Верхнюю связку надо спускать. В любом случае.  Всё равно этого кислорода на штурм не хватает. Спускайте верхнюю связку! Как поняли?
- Поняли хорошо.
- Спускать в любом случае! Хоть силой... Ш-ш-ш...

Рация сдохла начисто. Каннибал в сердцах швырнул было её в глубину палатки, потом, чуточку подумав, полез за ней на карачках и сунул на грудь под пуховку. Возился минут пятнадцать, но это уже не имело значения. Паганель покосился в сторону Игоря и мысленно одобрил его решение - от тепла тела аккумулятор ещё может чуточку ожить. А совсем без связи оставаться не резон...

Последнюю фразу начальника он расслышал. Понял и недоговоренное, как бы тупо ни ворочались мозги в трещащей башке: Витасик испугался, что они ПОПЛЫЛИ. Этим кучерявым словечком называют неадекватное поведение людей в результате кислородного голодания. Только чушь это! Всё путём, славяне!  До макушки Эвереста метров пятьсот и нечего менжеваться - надо обуваться и выходить, тем более, что ветерок сел совершенно. Самая погода!  И полнолуние...  Жаль только, что так медленно шнуруются ботинки...

- Сашенька!..
Наташка опять оказалась совсем рядом. Обхватила Саньку руками за шею и принялась целовать, не обращая ни малейшего внимания на Игоря и на того, мёртвого. И нечего было даже щипать себя за ухо - и так понятно, что не фантом, а живая и тёплая девчонка. Любимая девчонка...
- Сашенька!..
- Наташка!..

- Сергеич, ты чего?

Паганель вздрогнул. Он ведь так и отключился, не довязав шнурка на левом ботинке. Голые руки мигом окоченели и теперь надо было срочно отогревать их.

- Сейчас... - заскорузлыми пальцами даже ширинку расстегнуть - целое событие. А отогреть их сейчас можно только там - об самое дорогое...

...Они смогли выйти только через два часа - столько потребовалось, чтобы спасти прихваченные пальцы Паганеля, дошнуровать ботинок и напиться “чаю” из растопленного на газовой плитке снега. На еду даже смотреть не хотелось - только сунули в карманы по горсти вяленых урючин. Потоптались у палатки, словно бы прощаясь с тем, кто в ней остался... И двинулись на штурм.

Штурмом в Гималаях принято называть только последнюю стадию восхождения, когда позади основные трудности - подход от ближайшей автодороги, месиво ледопада, бесконечные акклиматизационные выходы, совмещённые с перетаскиванием снаряжения, продуктов и кислорода всё выше и выше. Даже прокладывание маршрута по отвесу стены - ещё не штурм, потому что, отработав своё, оттуда спускаются вниз на отдых.

А момент истины - только здесь, где ты остаешься с Эверестом один на один и собираешься преодолеть последние сотни метров до его вершины.

Это огромная удача, если в чередовании связок - мини-команд, прогрызавших путь к вершинному гребню, - последний бросок выпадает делать именно тебе и твоему товарищу. Ведь любая мелочь в течении нескольких недель могла привести не сюда, а в конец длинной и безнадёжной очереди. Это ещё в лучшем случае. Но фортуне, видать, было угодно распорядиться именно так...

Поэтому, наверное, так мало в мире альпинистов, способных скептически оценить свои силы и добровольно повернуть назад из-под самой вершины. Даже если они, эти силы, подорваны “всего-то” несколькими  лишними часами, проведенными без кислорода на непригодной для человеческого существования высоте восемь тысяч триста метров.

И не потому ли так много сложено голов на простецком (с точки зрения нормальной логики) вершинном гребне, по которому в свете меркнущего дня ПОПЛЫЛИ  наверх эти двое?..


***

- Вызов?!.
- Да нет... Помехи. Гроза где-то...
- Что с прогнозом?
- Плохо. Усиление ветра и понижение температуры.
- Может врут?
- Навряд ли... С этим у них строго.
- Сколько на твоих?
- Пол второго. До рассвета ещё часа три.
- Может там пораньше светает?
- Может и пораньше...
- Ты чего в рот сунул?
- Тебе всё скажи!
- Да ладно, чего темнишь! Врача пограбил?
- Угу...
- Дай мне... Как её?
- Под язык клади.
- Ой, блин... Дожились до валидола!
- Знаешь, я теперь не понимаю, как Тамм (Евгений Игоревич Тамм, начальник первой советской экспедиции на Эверест – В.К.) со своими не рехнулся...
- Ладно, не рви душу! Поспи, я подежурю. Слышь, Витась?
- Да какой тут уснешь, Юра!..
Они замолчали. Уж какой тут сон, действительно...

Когда уже в густых вечерних сумерках Гриша вышел на связь и доложил, что вроде бы разглядел под гребнем палатку, базовый лагерь дружно перевёл дух. Если палатка поставлена - значит связь оборвалась действительно по техническим причинам, а группа Паганеля продолжала работать по плану. Оживлённо галдя, народ двинулся в столовую. Кто-то стал намекать насчёт сугрева озябших душ. Виталий Егорович, самую малость отмякнув после полуторасуточного мандража, кивнул врачу и тот уже отмерял первую наркомовскую дозу в медицинский стакан, когда Гриша выдал новость, на мгновение парализовавшую всех.

Палатка на пятачке под "классическим" гребнем - чужая. В ней - мертвый человек. А Паганеля с Игорем не видно...

Именно тогда Виталий Егорович впервые подумал, что пора попросить у врача валидол. Подумал и сразу отключился от этой мысли: Гриша продолжил доклад. Мертвец - не из наших, но рядом с ним лежит русский баллон из-под кислорода. И есть совсем свежие следы наверх...

Первым порывом начальника было приказать двигаться дальше - на поиски. Правда, он тут же понял, что такое приказывать нельзя - можно только попросить. Открыл рот... и сообразил, что даже просить об этом ребят, одолевших двойной перегон, - грех. И упаси Боже просто намекнуть на такое своё затаённое желание, чтобы сгоряча не кинулись выполнять. Не найдут они никого в сгустившейся ночи, а головы дурные сложить могут запросто.

Всё это пронеслось в мыслях Виталия Егоровича настолько стремительно, что никто (кроме, может быть, Червонца?) не уловил заминки. Приказ ждать до рассвета был отдан самым решительным тоном. И даже старый товарищ не расслышал, как осёкся голос начальника на последнем: “Эс Ка... (Конец связи – В.К.)

А теперь они молча сидели в полутёмной штабной палатке и вслушивались в шипение динамика поставленной на приём радиостанции. Говорить было не о чем. С валидолом разобрались, а с остальным и так ясно. Не в том смысле, что не было вопросов, а в том, что каждый и без лишних слов знал, о чём думает другой. Об одном и том же...
 Где и в чём они ошиблись?..

Последний раз в силе своих товарищей  Виталий Егорович убедился меньше года назад на Памире, вытаскивая итальянцев, слишком уж легковесно отнесшихся к “русским” горам. Такое там перетерпели, что даже сомнений не осталось, кого ставить в забойные четвёрки на Эвересте. Конечно, трёх мушкетёров - Червонца, Славяна и Паганеля. К ним впридачу - мужиков малость помоложе, но не из детсада же, естественно! А у молокососов вся жизнь впереди, так что пусть пока потрудятся на общее благо, да потрутся среди корифеев. Глядишь - и научатся кой-чему. Тем более, что звания спортивные им всё равно присвоят - за сам факт участия в экспедиции. Что ещё надо салажатам для полного счастья?  Предложи ему самому такое “лет надцать назад” - визжал бы от восторга!

Вся эта рациональная конструкция затрещала по швам, как только пришлось работать на восьмом километре высоты. Мало известно про этот мир, чёрт побери! Есть здесь какой-то роковой порог, до которого человек доходит без особых проблем. Ну, разве что самую малость теряет в работоспособности, но терпит, привычно, на сжатых зубах вытаскивая себя и груз все выше и выше. И вдруг - бац! Ноль! Просто какой-то моментальный переход в совершенно разобранное состояние, когда не спасает ни былая сила, ни опыт. Ноль!!!

А самое страшное в том, что чем тренированнее альпинист, чем дольше способен был перемогать себя, - тем тяжелее последствия...

Нет, конечно, кое-чему всё-таки научились. Поэтому пока до такого бедствия никого в экспедиции не допустили. Сумели вовремя распознать симптомы, спустить вниз, дать очухаться. Даже вернули к работе - но теперь лишь до определённого, безопасного по мнению врача порога высоты. Только “забойщиков” становилось всё меньше и меньше, да состав четвёрок и пар пришлось тасовать... А самое трудное пока впереди - вершина. Да ещё спуск...

- Слышь, Витась? Санькин-то парень путний?
- Бог его знает, Юра. Я, если честно, уже запутался, кто на что горазд. Но учти только, что он с семи сто шел на кислороде.
- Понял...

 А если ты, читатель, не понял, то позволь пояснить. Если человек уже с высоты 7100 (пустяшной по гималайским меркам!) идёт "на кислороде", значит его организм не приспосабливается к ухудшающимся условиям. Бог бы с этим, кабы всё шло гладко: заменил баллон - и топай дальше. А вот когда заменить окажется нечем - туши свет...

Было ещё одно обстоятельство, о котором и Виталий Егорович, и Юрий Романович не хотели говорить вслух. Да что там! Даже мысли о нём гнали от себя, упорно, но безуспешно. Потому что есть в нынешней жизни проклятые вопросы, от которых не спрячешь голову в песок. Как бы далеки, на первый взгляд,  ни были эти вопросы от проблем гималайских горовосходителей...

Великий Советский Союз рухнул в апогее своего кажущегося могущества от одной видимой причины - снятия "железного занавеса". Соблазны западной цивилизации с ужасающей быстротой размыли цемент прежней морали, худо-бедно скреплявший гигантскую империю. И не суть важно, что цемент на поверку оказался подделкой. Важно то, что ему не оказалось замены...

А советский альпинизм, как явление, не схожее ни с чем другим, тоже дал трещину в миг своего высочайшего триумфа. Да, пожалуй, в то утро 9 мая 1982 года, когда замыкающая  тройка восходителей первой экспедиции докладывала стране и лично Генеральному секретарю о выдающемся успехе, так удачно совпавшем со святым для народа праздником. За фанфарами мало кто разглядел главное отличие этого восхождения от предшествующих. Отважные парни вышли на штурм ВОПРЕКИ запрету высших спортивных и околоспортивных инстанций. И здесь тоже не суть важно, насколько обоснован был тот запрет. По мнению Виталия Егоровича и его друзей - абсолютно необоснован. Но не его ли нарушением был создан прецедент, с которого началось стремительное размывание коллективистских традиций отечественного альпинизма?

Виталий Егорович и его однокашники, хоть и вышли на мастерские рубежи уже в смутные годы "перестройки", но выросли на прежних замечательных традициях, когда командные интересы - высший приоритет. Когда закон связки: "Сам погибай, а товарища выручай" - непререкаемая аксиома для любого, вступающего на горный склон. А что из этих писаных кровью традиций осталось у поколения, пришедшего им на смену? Поколения, так одурманенного нынешней вседозволенностью? И конкретно - у того парня, с которым ушёл на ночную вершину Саня-Паганель?..

- База, База, это вершина! Приём!
Первый раз в жизни Червонец увидел, как Витасик судорожно шарит пальцами по клавишам рации, начисто забыв, на какую из них надо нажимать для перехода в режим передачи. Наконец он наткнулся на нужную:
- Я - База! Кто на связи? Приём!
- Виталий Егорыч, это Гриша!.. Как слышите?
- Гриша, что за шутки?!. Ты где?
- Не знаю... Плохо видно... Но подъема больше нет.
Начальник отчаянно зажестикулировал. Червонец понял без слов и выскочил из палатки. Надо было срочно приволочь сюда офицера связи. (Офицер связи – чиновник от местных властей в Гималаях – В.К.)
- Гриша, ты их встретил?
- Нет! Гребень поганый... Плохо видно... Виталий Егорыч, что делать?..
- Гриша, погоди! Оставайся на связи! Оставайся на связи!

Те несколько минут, пока в палатку не вплыл чинный и неторопливый мистер Сунь, стоили начальнику не меньше, чем предыдущие сорок восемь часов.
- Топри ночь, мистер Витали!
- Какого там дьявола “топри”... - не удержался обычно корректный Виталий Егорович, но затем, взяв себя в руки и четко выговаривая английские слова, изложил просьбу.

Просьба была непривычная для русских, не избалованных пока техническим прогрессом. Дело в том, что вершину Эвереста с разных сторон сканируют какие-то хитрые радары, с огромной точностью фиксирующие на ней все движущееся. И сейчас начальник очень кстати вспомнил про эту “хрень”, как обозвали радарную службу острословы из экспедиции.

- No problem! - мистер Сунь понимающе кивнул и подсел к рации. Виталию Егоровичу и Червонцу пришлось вытерпеть ещё несколько сжигающих нервы минут, пока тот не повернулся к ним с довольным лицом.
- O key! There are three objects!
- Куда “сри”? - раздраженно рявкнул не ладивший с иностранными языками Червонец.
- Три живых объекта в районе вершины! - перевёл Виталий Егорович, и переспросил китайца о чем-то. Тот помотал головой и показал два пальца на правой руке и один - на левой. Левую руку с загнутым пальцем он задрал повыше. Эту жестикуляцию понял и Червонец.
- Гриша! Я База! Как слышишь? Приём?
- Слышу хорошо!
- Гриша, радар показывает двоих ниже тебя. Двое ниже тебя! Как понял?
- Понял вас!
- Примерно на восемь семьсот! Как понял? На восемь семьсот!
- Понял... На восемь семьсот...
- Гриша, как ты?
- Холодно...
- А где Валера? Валера где?
- В палатке... Выйдет по свету...
- Гриша... дорогой! Вся надежда на тебя... Гриша!
- Я понял, Егорыч... Только темно сильно... Луна уходит...
- Гриша, с Богом! Эс Ка...
- Погоди! - заорал Червонец, выхватив микрофон. - Что с кислородом? Сколько кислорода?
- Мало...

Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2016/01/25/168

ОТ АВТОРА: Друзья-читатели! Как вы, наверное, поняли, ситуация в повествовании выходит на пик - в прямом и переносном смысле. Но, как бы ни показался интересен гималайский "экшен", повесть в целом не откроется тому, кто проскочил мимо более спокойных её начальных глав, в которых таятся завязки последующего действа. А мне кажется, что такая грустная тенденция наблюдается.

Не моё, конечно, дело указывать читателю, на что тратить своё внимание. Но по-доброму рекомендую не читать заинтересовавшее вас произведение "по диагонали". Себя обворуете.

Ваш Виктор Кириченко