Разбойничий камень

В засыпанном снегом лесу царила тишина. Она искрилась в лучах закатного солнца и оседала на зубах хрустящими льдинками. Павлуха ещё раз вдохнул стылый воздух и натянул шапку поглубже на уши. Зябко.
Ничего, другим не лучше. А у него зипун справный, новый. И валенки. Да и ждать уже недолго осталось — скоро смеркнется, а грачи по темноте ездить не любят, так что…
Громко каркнула ворона — Павлуха от неожиданности вздрогнул и чуть было не перекрестился. Вот оно, это Егор знак подает.
Переступив ногами, притоптал снег, отвел еловую лапу, прищурился. В тишине раздавался скрип полозьев по снегу. А дорогу-то припорошило, колеи едва видать. Да и то — с утра пуржило, только недавно стихло, словно затаилось все.
Скрип приближался. Больше ничего, пока только скрип. Но вот из-за поворота показались сани, обычные розвальни. Впереди сидел и правил лошадью монашек, укутанный поверх зимней шерстяной рясы в потертую шубейку. Совсем мальчишка, послушник безусый. На голове войлочный колпак, торчащие из-под него уши раскраснелись на морозе. Позади громоздились какие-то тюки, прикрытые рогожей. Среди них едва различалась фигура — второй монах, постарше, с пегой бородой. Он сидел, настороженно крутя во все стороны головой, иногда прикладывал левую руку ко рту — грел. Правая, под накинутой на плечи дохой, прижимала к груди кожаную суму.
Свист раздался, словно гром с ясного неба, с веток посыпалась изморозь, монастырская лошадка прянула в сторону и, угодив сугроб, остановилась. А к саням уже бежали, проваливаясь в снегу, одетые кто во что люди. С разных сторон бежали — не уйти монахам-грачам. Да и невозможно — грохнул выстрел, и опрокинулся навзничь молодой послушник. Около головы по снегу — кровь, словно рябиновая гроздь.
Второй успел подняться, но к нему, замахиваясь, прыгнули сразу двое. Что-то круглое взметнулось, блеснуло, впилось в висок, дробя кость. Медленно, словно после тяжелого хмеля, осел монах на рогожи, поскреб руками и затих.
Павлуха постоял над ним, смотрел, как стекленеет удивленный взгляд, а после наклонился, заботливо поднял выпавшую из мертвых пальцев сумку и взвесил в руке. Не зря они в засаде мерзли — как и говорил Щербатый, фунта два золотишка, не меньше. Даже если пополам с серебром, все равно добыча знатная.
Пока оттаскивали в сторону тела, чернобородый с цыганскими блестящими глазами мужик спрыгнул в колею. Наклонился, повозил в снегу окровавленным кистенем, очищая шипы, отряхнул и сунул за пояс. Распрямившись, заметил выбившийся из распахнутого ворота крестик, убрал под рубаху.
Тем временем испуганно всхрапывающую лошадь вывели из сугроба, сани развернули.
— Пора уносить ноги, Кистень, — позвал Павлуха. — Как бы монастырские грачи не всполошились.
— Ну, поехали!
Тот, кого навали Кистенем, сплюнул и, загребая снег яловыми сапогами, шагнул к розвальням.
Через минуту на лесной дороге остались чернеть только две распростертые на снегу фигуры. И опять наступила тишина.
***
Это началось в тот самый день. Именно он стал точкой отсчета, хотя, наверное, можно было бы выбрать и другую. Тот день, когда Мика переступила порог Академии архитектуры, подошел бы не меньше. Или тот, когда впервые увидела Дэна. Или… нет, хватит, это началось пятнадцатого июня, и ни днем раньше.
***
Она мчалась, опаздывая на общее собрание курса. Настало время черешни, и ею торговали на каждом углу. Тротуары были засыпаны черешневыми косточками, они прилипали к подошвам босоножек, и приходилось останавливаться, чтобы счистить их, скребя подметками об асфальт. Звенели трамваи, с которыми Мике было не по пути, сияли вымытые окна особнячков, а она бежала вниз по узкой улице и была переполнена ощущением близкой свободы.
Ворвавшись в аудиторию на пару секунд раньше декана, она плюхнулась на стул рядом с Сашкой и огляделась. Весь поток, три группы разом не слишком часто можно было увидеть. Но сегодня решался вопрос с летней практикой, и явились все, даже те, кого в альма матер Мика уже несколько месяцев не встречала. Даже Ирка, недавно родившая близнецов, даже наглый Троянский, который принципиально посещал только занятия по специальности, а общие дисциплины так же принципиально игнорировал. Даже… нет, на Регину и Дэна лучше не смотреть, слишком много чести.
Мика шаркнула ногой, избавляясь от последней косточки, и отвернулась.
Декан тем временем закончил вступительную речь о том, что летнюю практику должны пройти все, потому что осенью нужно представить не менее 20 листов в цвете, ну и так далее… Никто и не возражал. Этюдная практика — вещь не только нужная, но и веселая. А уж как измученные учебой студенты ждали её весь год и особенно последние недели! Поскорее сдать сессию, и — на волю. Жаль только, что вариантов было не слишком много, а оставаться в городе, выводя акварелью давно нарисованные многими поколениями студентов церкви и пейзажи — перспектива не слишком радужная. Но хоть так.
— Группа, уезжающая в Чехию…
Ну, это ей не светит, это трое гениев-отличников, получивших на поездку гранты от Академии, и две дюжины тех, у кого родители имеют толстые кошельки.
— Группа, уезжающая в Петербург…
Петербург Мику никак не манил, она не любила этот город, он вгонял её в депрессию. Кроме того, в питерскую группу записались Регина и Дэн, а ей с ними никогда не будет по пути.
Пока декан монотонно перечислял фамилии, она успела принести соболезнования Сашке, который тоже оставался в городе. И тут…
— Друзья мои, появилась ещё и возможность поехать в Кутьевск, — взял слово заведующий кафедрой рисунка и живописи. — Мы связались с базой отдыха, которая расположена рядом с Георгиевским монастырем, и вчера получили ответ. Цена путевки на три недели по нынешним временам просто смешная, проживание в деревянных домиках без удобств, трехразовое питание. Добираться поездом через Москву, с пересадкой, потом автобусом. Но зато места изумительные — река, лес, монастырь пятнадцатого века. Желающим могу показать буклет с фотографиями.
— Мика, а ведь это, кажется, нам подходит, — ткнул ее локтем в бок Сашка. — Лично меня удобства мало волнуют. Поехали?
И они поехали.
***
Времени было в обрез — на сборы дали всего три дня. А у Мики был хвост по истории искусств. Пришлось гоняться по этажам за неуловимым доцентом Пановым и устраивать на кафедре на него засаду. Но, в итоге, хвост она ликвидировала и даже сумела с горем пополам разобрать композиционное построение Боттичеллиевской «Венеры». Сашка, выступавший в роли загонщика и болельщика, радостно чмокнул Мику в нос и умчался на свидание со своей Ленкой. Дело у них неуклонно катилось к свадьбе, и это радовало — Ленка была не слишком умна, зато обаятельна и покладиста. Сашке с ней будет хорошо.
Она плелась домой в расслабленном состоянии. Всё, завтра вечером отъезд. А то, что руководителем группы назначили Арсения Игоревича Кайсарова, Мику мало волновало. Как-нибудь да поладят, не на год же они едут, в конце концов. До этого она с Кайсаровым почти не пересекалась, в ее группе он не преподавал, так что охи-вздохи иных романтичных дев: «Ах, какой душка, ах, лапа...», воспринимала саркастически.
Купив у улыбчивой молдаванки кулек розовой черешни, она прыгнула в трамвай и уткнулась лбом в заднее стекло.
Вагон катил мимо сквера, где они тогда, в первый день знакомства, ели с Денисом мороженое. Мика отвернулась. Она все давно знала, давно поставила крест на иллюзиях и отучилась быть наивной и доверчивой. И то, что нужно поскорее научиться быть сильной и независимой, тоже знала. Вот только комплекс маленькой девочки, потерявшейся в огромном магазине, мешал. Был у неё в биографии такой постыдный факт — четырехлетняя Мика стояла и беззвучно рыдала в углу за какими-то манекенами, пока её не заметили продавщицы. Они вытащили несчастное брошенное дитя, вытерли ему сопли и отвели к усатому дядьке, который жутко строгим голосом по радиотрансляции велел родителям немедленно явиться за своим чадом.
С тех пор Мика немного выросла и даже точно уже не помнила, в каком именно магазине это случилось, вот только отвратительное ощущение никому ненужности вернулось — в тот день, когда Дэн, пряча глаза, сказал, что им надо расстаться.
И в тот момент она ненавидела и презирала только себя — слишком слабую, чтобы противостоять Регине. Только потом поняла, что та добивалась именно этого — жалких попыток борьбы. Не дождалась, Мике вдруг стало противно. Она просто отвернулась и ушла. И не плакала. Почти.
Может быть, тот день, когда она решила, что больше никто и никогда не заставит её презирать саму себя, и был точкой отсчета? Нет, вряд ли.
***
Дома Мика укладывала вещи в сумку, мыла кисти, резала бумагу по формату папки и просто скакала по квартире под грохот «Раммштайна». За компанию с ней носилась ошалевшая спаниелиха Буська. Их шумное веселье прекратила вернувшаяся с работы мама.
Вдвоем они ещё раз проверили, все ли она взяла.
Тогда ей казалось, что самое главное — ничего не забыть.
***
Нет, не удалось им тогда уйти, как ни старались. Что их семеро против целой оравы грачей? На усталой лошади да в санях далеко ли уедешь? Оставалось уходить через лес, по снегу.
Кистень велел разделиться, местом сбора назначил дальнюю заимку. При себе оставил одного Павлуху — видать на его быстрые ноги и острый глаз надеялся. И поначалу казалось — отобьются. Ведь два револьвера и кистень даже против дюжины монахов — и то сила. Не учел одного, что к грачам присоединятся охотники с ружьями. Когда увидел мелькающие за стволами деревьев полушубки, только выругался злобно. А тут и первый выстрел прогремел.
Они бежали в сторону Мегжи, если удастся на тот берег уйти — ищи-свищи. Бежал Павлуха по-заячьи, то прямо, то, когда чуял, что сейчас стрельнут, прыгал в сторону. Валенки утопали в снегу, ноги заплетались, а пар изо рта оседал на бровях и редких отвислых усах. Впереди маячила спина Кистеня. Вот ведь силушка у атамана — словно никакой усталости не знает. Из-под шапки на лоб катился пот, заливал глаза. Павлуха смахивал его рукавицей, и боялся только одного — неужто отстанет? Кистень дожидаться не будет, тем более что золото-то у него!
От этой мысли сил у Павлухи словно прибавилось, он рванулся вперед, запнулся за что-то под снегом, и пропахал носом ближайший сугроб. Но тут же вскочил, обернулся. Монахи были уже близко.
В револьвере оставалось четыре патрона, два из которых он не пожалел — пули ушли в сторону упорно бегущих за ним черных фигур. Один монах покачнулся, остановился, держась за плечо, но не упал.
И тут громыхнуло справа — полыхнуло огнем из-за сосны. Павлуха пригнулся и побежал по хорошо заметным в снегу следам атамана. Только бы оторваться от погони и добежать до реки, там они спасутся. Не достанут их с берега из берданок, а по льду бежать куда легче, чем по снегу.
Стегнуло по лицу веткой, сорвало шапку, холодный воздух остужал лоб, так даже легче. А шапка, да ну её…
Кистень бежал ровно, ломился напрямик, словно лось, уже прикидывал, что к реке под откос можно и кубарем — так быстрее. Да только не дали.
И откуда тот рыжебородый охотник появился… Похоже, наперерез шел, на лыжах. Да с собаками. Те рванули вперед так, что успел Кистень выстрелить только три раза, одну лайку на месте уложил, прямо в ощеренную пасть попал, одну ранил, а две остальные налетели, И пока отмахивался, суя им в зубы локоть левой руки, охотник смог спокойно прицелиться.
От грохота Павлуха замер за кустами, вжимаясь в снег.
Всё, не бегать больше атаману — после заряда картечи в живот.
Собаки ещё рвали упавшего, рыча в исступлении, тянули полы полушубка. С перезаряженным ружьишком наизготовку охотник подкатил, цыкнул на них. Обученные кобели послушались, отпрянули. Прогремел ещё один выстрел — на всякий случай, уж больно велика была слава о живучести разбойников. Вдруг, да правда.
И только когда разжались пальцы, стискивающие рукоять кистеня, когда убедился рыжий, что перед ним мертвое тело, заметил, что собаки теребят кожаную торбу.
Павлуха боялся дышать — а ну как почуют псы. Тихо, очень тихо зарывался в снежный замет. Повезло ему до поры до времени — не учуяли.
Но и заметить, как воровато огляделся рыжебородый, как кинулся с сумой в сторону и сунул её внутрь поваленного трухлявого ствола березы, уже не было возможности. И только угасающий взгляд мертвого разбойника следил за тем, кому досталась его последняя добыча.
А потом послышались крики — набежали остальные преследователи. И уже до Павлухи дела никому не было — как же, самого Кистеня одолели! Разглядывали убитого, радовались. Эх, люди божьи… Только один спохватился, молитовку забормотал.
Холодно было в снегу по самые ноздри сидеть, ох холодно… Пока не утащили мертвого атамана, уложив на большие сосновые ветки, боялся Павлуха и нос высунуть. То и дело слышалось, что отыскали-таки его, углядели.
Но обошлось, затихло. Только тогда и выбрался, поплелся к заимке. Уже темно было — думал, не дойдет. Шел по звездам, тер обмороженные уши да озирался — не появятся ли волки. Чудом одним не закоченел по дороге.
Щербатый, как услышал, что Кистеня убили, перекрестился. Только и сказал, что всего двое их уцелело — Павлуха да ещё один, Васька-хромой. Вот она судьба — хромой ушел, а быстрый да верткий Кистень под пулю попал.
Да только судьба ли это? Следующей же ночью зарубил Щербатый топором обоих — и Павлуху, и Ваську. А после в лесу зарыл. Нет атамана, нет и шайки. А кубышка с награбленным добром — вот она, достанется тому, кто хитрее окажется.
***
На вокзал они хотели приехать заранее, но благие намерения вечно оборачиваются какой-нибудь ерундой. Конечно же, у отвозившего их Сашкиного отца, что-то забарахлило в машине, пришлось срочно садиться на троллейбус, который, кряхтя и стеная, тащился по улицам, словно катафалк. В итоге, Мика с Сашкой примчались на перрон за три минуты до отхода поезда, и первыми, кого они там увидели, были Регина и нежно обнимающий её сзади Дэн.
В такие минуты трудно сохранить безразличное выражение лица. Очень трудно. Мика так и не поняла, удалось ли ей это.
— Быстро в вагон, — увидев их, скомандовал Кайсаров и что-то пометил в блокноте, — наши места с шестнадцатого по двадцать восьмое.
Ах, вот как… Но ведь вчера ещё говорилось, что едет десять человек. Ещё двое — вот они, стоят в обнимку. А кто третий?
Третий высунулся из окна и помахал им рукой — Ромка Кайсаров.
В Академии было довольно сложно иметь отца-преподавателя, таких «деточек» априори считали бездарностями, пролезшими по блату. Именно поэтому Кайсаров-младший с первого курса кинулся доказывать всем свою самостоятельность и непомерную крутизну. И довыпендривался — этой весной его едва не выперли. Об этой истории с какими-то богемными девицами и обкурившимися панками были наслышаны все и в разных вариантах. Сам Роман учился курсом младше Мики, а выглядел эдаким наглым принцем — высокий брюнетистый красавчик с длиннющими ресницами и лучезарной улыбкой. Ей такие не нравились, потому что со своим малым ростом она рядом с ними чувствовала себя не слишком уютно. Как пекинес рядом с ротвейлером.
Итак, папенька решил не отставлять отбившего от рук балбеса без присмотра. Ну что же, мотивы понятны. Бедный Ромка!
***
Мика протискивалась между рядами полок, этюдник цеплялся за все, за что только мог, сзади подгонял Сашка, пиная ее под коленки ее же сумкой. А она все думала о том, что ещё можно все изменить — повернуть обратно, выскочить из поезда и остаться на перроне. И пусть катится к чертям эта поездка! Это было выше её сил — видеть их каждый день, постоянно. Ведь наверняка это Регина уговорила Дениса сменить группу, ей доставляло огромное, просто патологическое наслаждение демонстрировать Мике своё превосходство. Черт, черт, черт!... Ну почему у неё всегда так?
— Ты чего чертыхаешься? — спросил Сашка, швыряя сумки на полку. — Из-за этих? Плюнь!
Она не успела сойти — за окном уже проплывало здание вокзала, провожающие и носильщики с пустыми тележками.
Или точка отсчета была именно тут?
***
— Игнатка-то где? — спросил старик, с трудом поднимая морщинистые веки. На иссохшем лице седая с редкой рыжей искрой борода выглядела необыкновенно нарядно. И это почему-то раздражало Афанасия. Но отца было жалко, ох, как жалко.
— На дворе Игнатка, — сын, кряжистый, неловкий мужик лет сорока подсел к отцовской постели. — Позвать?
— Не надо. — Старик пожевал впавшими губами и снова закрыл глаза. — Так отойду, незачем парнишке глядеть.
— Ты, батя ещё поживешь, — с излишней горячностью начал Афанасий, но отец снова шевельнул губами, и он мигом смолк.
— Слушай… — прошелестели губы. — Помнишь, когда ты мальцом был, чуть старше Игнатки, я тебя в лес водил? На то место, где Гришку Кистеня порешил?
— Помню, батя, — кивнул сын, недоумевая, с чего это старик припомнил такую давность.
— Ну так вот. Место я показал, а после услал тебя. Помнишь?
Афанасий кивнул и, спохватившись, что отец лежит, закрыв глаза, снова повторил:
— Помню.
— Перепрятал я его тогда… Там же, рядом. Под кривой сосной зарыл, прямо под развилкой, в корнях.
— Что зарыл батя?
«Бредит, что ли старик?» — озабоченно подумал Афанасий и перекрестился.
— Золото… Золото, Афоня. То самое, монастырское. Гришка тогда от погони с ним уходил. А тут я. Ну и согрешил. Хотел после настоятелю отнести, а не смог. Страшная сила в таком богатстве, никак не пускала. Поначалу-то я его наспех спрятал, в трухлявом стволе. Знал, что скоро рассыплется, вот и перепрятал.
— И что? — осторожно спросил Афанасий, вглядываясь в еле слышно шепчущие губы.
— А ничего. Там оно и лежит до сих пор. Ты, Афоня, сам решай, что с захоронкой той делать. А не решишь, Игнатке скажи… вот как я сейчас тебе говорю. Монастыря-то уже нет. Нет монастыря. А золото…
— Что, батя?
— Страшная у него сила, у золота…
Старик умолк, и молчание это продолжалось так долго, что Афанасий испугался. Словно маленький Афонька, отставший от отца и потерявшийся в огромном лесу, растерялся. Схватил иссохшую, похожую на палый лист руку старика и все понял.
Оставил его батя вслед за матушкой, круглым сиротой оставил.
Вбежавший в избу мальчишка-подросток, рыжий, вихрастый и конопатый, замер на пороге, увидев, как беззвучно плачет у дедовой кровати отец.
***
Кутьевск встретил их тишиной. После двухдневного стука колес и песен под гитару, после шумной Москвы, в которой они, бесприютные, проболтались с утра до вечера, стрекочущее кузнечиками сонное царство просто оглушало. Поезд уполз куда-то за деревья, а они остались. Гора сумок и этюдников около вокзала, помятые физиономии и на них — растерянность.
Пасшаяся у забора коза, жевала травинку и смотрела на прибывших сумасшедшими желтыми глазами.
Кайсаров отправил Ромку и Дэна узнать насчет автобуса, и те вернулись в глубокой задумчивости — нужное транспортное средство объявится лишь часа через два, да и то, если не сломается. Так им объяснила бабка, торгующая на привокзальной площади семечками.
Пришлось отправлять ещё гонцов — в поисках пропитания. А потом они устроились на травке в компании козы и ели пирожки с капустой, запивая их ядовито-зеленым «Тархуном» из пластиковых бутылок.
Автобус, кряхтя и вздыхая, появился не через два часа, а через три с половиной. И водитель, перед тем как тронуться в путь тоже долго вздыхал, обходя его кругами и стуча обутыми в кирзовые сапоги ногами по колесам.
***
И все-таки к концу дня они добрались до «Буратино». Более идиотского названия для места отдыха придумать было невозможно. Наверное, когда-то давно тут был пионерский лагерь — напротив ворот ещё сохранилась заросшая лебедой гипсовая фигурка «Маленький Ленин на пеньке» и проржавевший стенд с какими-то патриотическими лозунгами. На кое-как огороженной территории виднелись два довольно больших деревянных строения и куча разномастных дачек россыпью. Мика стиснула зубы. Судя по всему, их расселят по принципу «мальчики-девочки», так что придется делить комнату с остальными четырьмя девчонками, в том числе и с Региной. От такой перспективы стало тошно.
Спас ситуацию, как ни странно, Кайсаров. Он предложил взять на абордаж самые маленькие домики и поселиться в них по двое-трое. Круглая, как колобок, администраторша поддалась на уговоры, проворно спрятала шоколадку и выдала ключи с бирками. Мика с Алькой вцепились в первый же попавшийся. Регина сделала, было, движение к ним, но напоролась на Микин свирепый взгляд и отступила. Им с Майкой и Наташей достался домик побольше.
Ну что же, общество Альки Мику вполне устраивало — они были если и не подругами, то хорошими приятельницами. Девчонкой Алевтина была неконфликтной и веселой. А то, что выше на голову, так это ладно, не привыкать. У миниатюрных леди есть свои преимущества — у них ноги с вагонных полок не торчат, не то, что у некоторых.
***
Они закинули свое барахло в крошечную избушку, единственным достоинством которой был чудесный вид на реку. Называлась река Мегжа. До ужина оставался ещё целый час, поэтому ноги сами понесли их вниз по склону — к небольшому пляжику, оснащенному парой погнутых железных грибков и перекошенной кабинкой для переодевания.
 Судя по количеству отдыхающих и состоянию инвентаря, база отдыха переживала отнюдь не лучшие дни - на пологом зеленом берегу они обнаружили всего с десяток человек, да ещё полдюжины плескались в воде. Негусто.
Ну ничего, зато вода в Мегже была чистой и прозрачной. А главное — справа, в полукилометре, над рекой высился тот самый Георгиевский монастырь. Автобус подвез их к «Буратино» с другой стороны, так что могучие стены, из-за которых проглядывали синие церковные купола, многоярусную колокольню и ряд видневшихся неподалеку изб они как следует рассмотрели только сейчас.
— Да-а… — восхищенно протянула Алька. — Лично я после ужина пойду рисовать вон туда.
Она указала на небольшой мысок, выдававшийся в реку. С него должен был открываться превосходный вид на монастырь. На мысу пасся рыжий теленок и виднелись вытащенные из воды плоскодонки.
У Мики тоже руки зачесались, она так и видела, как будет сочетаться зелень ракитника, желтый каменистый склон и вырастающие из него стены обители.
Один только нелепый двухэтажный домина из красного кирпича, стоящий чуть в стороне от избушек, портил картину. Похоже, там ещё продолжались строительные работы — неподалеку от дома гудел бульдозер. Значит, и тут появились новые русские со своими архитектурными монстрами.
— Ладно, пошли быстренько искупаемся, и ужинать, — вздохнула Мика.
***
На удивление, еда в дощатой столовой оказалась вполне съедобной. Им дали по тарелке рисовой каши с изюмом и курагой, пышно названной фруктовым пловом, и по стакану киселя с плюшкой. Плюшку Мика завернула в салфетку и сунула в карман — до того, как ложиться спать, ещё наверняка есть захочется.
Руслан и Антон потихоньку обошли столики, за которыми сидели сокурсники, и конфиденциально, чтобы не услышал Кайсаров, предложили скинуться на «банкет по случаю приезда». Конфиденциально, поскольку никто пока не знал, как наставник отнесется к подобной затее. Хотя, по слухам, он обычно не возражал. Но нынче ситуация была сложной — из-за Ромки. Мало ли, может быть, папенька решил всерьез заняться воспитанием непутевого отпрыска, а заодно и остальных будет в ежовых рукавицах держать. Никому не хотелось попасть под раздачу в первый же день.
Мика с Алькой выдали требуемую сумму, предупредив, что сходят на этюды и появятся позже. Так что лучше не ждать и начинать без них.
— Ясно, — кивнул Антон, накаченный бритоголовый крепыш и в черной спортивной майке. — Вот тот домик голубой на берегу, около большой сосны, видите? Там мы и будем. И не шастайте до темноты. Неизвестно, что тут за публика. А мы сейчас в сельпо сгоняем, пока не закрылось.
— Даже не спросил, что мы пить будем, — проворчала Алька, когда гонцы исчезли.
— Что-что… коктейли, естественно, — поморщилась Мика. — Водка с соком, пиво с водкой, водка с боржоми. Перечень напитков зависит от ассортимента в местной лавке. Но один компонент должен соблюдаться свято.
Удивительно, но, как оказалось, она ошиблась именно насчет главного компонента — добытчики прельстились дешевизной местной самогонки.
***
Сашка идти рисовать отказался наотрез, сославшись на головную боль, ипохондрию и желание сберечь жизненные силы для предстоящего банкета. Прихватив папки и этюдники, девушки отправились вдвоем. К берегу можно было пройти по узкой тропинке сквозь заросли крапивы пополам с дикой малиной. Алька шла впереди, изредка оглядываясь, не заблудились ли они. Наконец Мика пролезла в огромную дыру в заборе и оказалась на склоне.
— Ну, что рискнем проверить, что тут за публика? — мрачно спросила она, рассматривая компанию парней, успевших за это время расположиться на мысу.
Близоруко щурясь, Алька покачала головой:
— Лично я такого желания не испытываю. Пристанут, как репьи. Пошли туда, — она махнула рукой, туда, где простиралась зеленая низинка.
— К домине этой?
— Если пройти подальше, то можно будет найти ракурс, с которого будут видны только монастырские стены с колокольней.
— Ладно, пошли, — вздохнула Мика.
Девушки спустились вниз и пересекли луг, устряпанный коровьими лепешками. Он отделял территорию база отдыха от монастыря. Чуть дальше виднелась насыпь и дорога, а за ней, на невысоком холме — деревенское кладбище.
Кирпичный «сундук» вблизи оказался ещё уродливее — безобразный красный куб со скатной крышей. Там уже кто-то жил — за застекленными окнами виднелись занавески. Но ограды и даже нормального подъезда ещё не было — только кучи земли и кое-как насыпанный щебень. От дома до кладбища было всего каких-то полсотни метров, и именно тут работал недавно бульдозер. Он и сейчас стоял, устало опустив ковш-отвал. И ни души рядом.
— Таким дай волю, они и могилы сроют, — покачала головой Алька, рассматривая оставшуюся вдоль кладбищенской ограды зеленую полосу. Кусты цветущего шиповника были уже местами завалены землей.
— Нужно это безобразие обойти! — Мика козой запрыгала по рытвинам, а потом, разглядев просвет в зарослях, шмыгнула туда. Алька последовала за ней.
Лучи садящегося за монастырь солнца насквозь пронизывали пахнущий нежно и печально шиповник. Мика прикоснулась к бело-розовому цветку, и он осыпался круглыми лепестками, похожими на крылья бабочек. За покосившимся забором виднелись кресты и железные пирамидки со звездочками. Крестов было больше.
За ограду они не полезли, пробирались вдоль. И буквально через несколько метров наткнулись на вывороченный из земли камень — обычный довольно большой валун, с одной стороны покрытый подсохшей земляной коркой. Алька обошла камень и присела на корточки.
— Смотри, тут кто-то пытался вытесать крест. Наверное, это старое надгробье.
Мика подошла поближе. Это был явно не крест. Две вертикальные линии, пересеченные косой и, вроде бы, ещё часть ромба.
— Не знаю, я бы сказала, что это больше похоже на рунные знаки. Но откуда бы им тут взяться? Наверное, просто мальчишки развлекались. И вряд ли этот булыжник — надгробье, раз за оградой лежал.
Мика указала на яму, из которой ковш бульдозера, случайно или намеренно вывернул камень. Она была довольно большой, и казалось, что кто-то её углубил ещё больше.
— Ну, то, что за оградой, может означать, что под ним похоронили самоубийцу или какого-то отпетого грешника, — не согласилась Алька.
— Вряд ли кто-то теперь вспомнит, кто тут лежал, если вообще лежал.
С этими словами Мика вскинула на плечо этюдник и двинулась дальше. Оглянувшись, увидела, что Алька возится с ремнем-лямкой — та ослабла и нужно было немного её подтянуть.
Ничего, догонит. Мика дошла уже до конца кладбища и тут увидела человека. Он сидел прямо на траве около какой-то безымянной могилы, оплывшего и заросшего чабрецом земляного холмика, и… улыбался. В таком месте улыбка выглядела настолько неуместной, даже дикой, что девушка невольно остановилась.
На вид ему было лет двадцать пять или тридцать. С кудрявой темной бородкой, по пояс обнаженный, облаченный только в закатанные до колен светлые штаны. И босой. На волосатой груди — серебряный крестик на шнурке. Мика рассматривала его во все глаза — сидит себе, словно на пляже, шевелит в траве пальцами вытянутых ног и ухмыляется.
Возможно, это какой-то местный блаженный? Нет, не похоже — взгляд темных глаз был вполне осмысленным. Просто очень довольный чем-то мужик. Только не место такому проявлению счастья на погосте.
Тут ей в голову пришла мысль об эксгибиционистах и прочих маньяках, и она испуганно обернулась. Алька, к счастью, была уже рядом. Когда Мика опять взглянула на могилу, человека рядом с ней уже не было, и даже ветки росшей рядом сирени не шелохнулись. Куда же он пропал?
— Кто? — удивилась Алька.
— Тот тип, что сидел вот тут?
— Мика, ты не бредишь? Тут никого и не было. Я бы заметила.
— Как не было?! Сидел тут один полуголый тип, бородатый.
— Точно сидел?
Мика разозлилась, швырнула этюдник на землю и пролезла в одну из дырок в ограде. Вот могила, вот тут сидел мужик. Да, именно тут. Она с минуту постояла в задумчивости, а затем молча вылезла обратно. Потому что густая трава около могильного холмика была нисколько не примята и выглядела так, словно сюда много лет никто не забредал. Может быть, бородач сидел на чем-то вроде камня или бревнышка? Нет, она точно видела — в траве. Тогда почему на ней не осталось ничего?!
Обернувшись, она легко рассмотрела собственные следы — там, где она прошла и стояла, трава казалась темнее.
Отчего-то ей вдруг стало не по себе, появилось ощущение, что кто-то смотрит на неё. И взгляд этот был недобрым.
— Что с тобой, Мика? — встревоженно спросила подруга.
Не хватало ещё, чтобы Алька сочла её чокнутой…
— Ничего, — пробормотала Мика, подбирая этюдник. — Тогда, наверное, это было привидение.
— Привидения появляются на кладбище только по ночам, — последовал безапелляционный ответ.
— Смотри под ноги, — прикрикнула Мика, потому что сама едва не свалилась в глубокую канаву, наполненную стоячей водой. Наверное, когда-то её выкопали как дренаж и она так и продолжала жить своей жизнью, вбирая в себя дождевую воду.
За канавой девушки остановились, идти дальше не имело смысла — дурацкий особняк остался слева, а перед нами был отличный вид на монастырь.
Всё время, пока они рисовали, Мика размышляла о том, что же произошло и чего она внезапно испугалась. Даже достала лист бумаги и по памяти быстренько набросала портрет бородатого. Получилось похоже, но Альке она рисунок показывать не стала.
Темнеть начало поздно, к тому времени они успели сделать по паре этюдов и подвергнуться атаке назойливых комаров.
— Обратно пойдем той же дорогой? — с сомнением поинтересовалась Алька.
— А что, есть другая?
— Можно попробовать выйти отсюда сразу к дамбе. По ней немного дальше, зато в кусты лезть не придется.
Выбранный путь действительно оказался более долгим, девушки сделали крюк, огибая новостройку, и вскарабкались на насыпь. Потрескавшийся асфальт, редкие бетонные столбики по краям. Дорога уходила к монастырским воротам.
Вблизи стены монастыря выглядели ещё более внушительно — два яруса узких окон, которые больше напоминали бойницы. Колокольня высилась над воротами, словно прикрывая собой темной к склону избы.
— Деревня называется Георгиевка, по монастырю, — сообщила Алька. — Надо бы завтра туда наведаться, я люблю старое дерево рисовать.
— Говорили, что мы завтра с утра в монастырь отправимся. Вот и посмотрим.
***
Лес был наполнен обычным шумом — шелестели, покачиваясь на ветру, кроны деревьев, поскрипывала где-то старая береза, стрекотала сорока, слыша человеческие шаги.
— Смотри, Игнатка, тут оно и было, запоминай — от гари точно на юг, а потом через овражек. Как перейдешь, ищи просеку, она к месту и выведет. А там дальше — река. Не забудь.
— Не забуду, — кивнул Игнат и почесал горевшее от комариных укусов ухо. — А что, правда, что дед в одиночку Кистеня одолел?
— Правда. Хотя с собаками да с ружьем. Но и у того, сказывал, пистолет был.
Афанасий остановился, разглядывая лес. Точно, здесь. Теперь уж сын не забудет, найдет.
— Ну все, часть дедова завещания исполнил. Можно домой возвращаться.
Паренек посмотрел на него с удивлением:
— Какого завещания? Ты про что, батя?
— А про все остальное потом узнаешь, когда время придет. До поры тебе, Игнатка, без этого жить будет легче. Ну, пошли обратно, а то бригадир приезжал, ругался, что трудодни не все отработали.
Игнат ещё раз обернулся — низкие тучи, проносящиеся над лесом, делали его если не мрачным, то суровым. Отсюда, если напрямик идти, до деревни не так уж и далеко, а кажется, что край света.
***
Мике не хотелось идти на эту вечеринку. Она просто устала с дороги. В конце концов, пошли уже третьи сутки, как ей не удавалось нормально выспаться. И сейчас желание было одно — залезть под одеяло и закрыть глаза.
Но ее отсутствие могли бы посчитать малодушием.
Алька быстро переоделась в брючный костюм и нарядные босоножки и стала похожа на фотомодель. Мике такое счастье не светило, поэтому она ограничилась подаренным мамой свитерком в индейском стиле, к которому полагались кожаные тесемки с костяными висюльками. Эту дребедень она на скорую руку вплела в волосы, и, глядя в зеркальце решила, что стала похожа на унылую бледнолицую скво, захваченную племенем апачей. Ну и черт с ним! Джинсы и кроссовки… Можно идти.
Обычная вечеринка, самая обычная. Ничего нового.
Но новое было. Оно сидело в углу и перебирало струны Русликовой обшарпанной гитары.
У него было усталое отрешенное лицо, чеканный профиль и волосы, слегка тронутые на висках сединой. Звали его Арсений Игоревич Кайсаров.
Почему-то Мика до последнего была уверена, его тут не будет. За время поездки руководитель группы обращал на подопечных внимания ровно столько, сколько требовалось для решения текущих проблем. Да и что какая-то заурядная попойка третьекурсников для успешного архитектора, который согласился поехать с ними только для того, чтобы сыночка контролировать?
Интересно, почему они в Чехию не отправились при таком раскладе?
А Ромка, вот он, сидит на деревянной скамейке, жует бутерброд. Под бдительным отеческим присмотром, так сказать.
Мике стало совсем тоскливо — какое уж тут веселье? И если Дэна и Регину она ещё могла пережить, то присутствие Кайсарова стало для неё последней каплей. Даже если он собирается весь вечер музицировать.
В принципе, она уже отметила свое присутствие, и оставалось разве что сделать вид, что напилась, и тихо свалить отсюда. Это была хорошая идея, и Мика немедленно приступила к её реализации, тем более что Павел уже протягивал ей стакан с неким напитком. Визуально и даже по запаху определить, что это такое, было невозможно. А на вкус… Бр-р-р!
— Это самогон с грейпфрутовым соком. Коктейль называется «Слеза Буратино». Правда, классно? — Антон явно гордился своим изобретением.
— А ещё что-то есть? — спросила она, отодвинув стакан в сторону. Напиваться таким она была просто не в состоянии.
— А как же, целых два — отдельно самогон и отдельно сок, — сообщил Ромка и полез под стол за напитками.
— Ладно, наливай сок, — вздохнула Мика, чувствуя, как просится наружу уже сделанный глоток мерзкого пойла.
— Как скажете, леди.
Стол, на котором в качестве закуски фигурировали ставрида в масле, миска огромных соленых огурцов и нарезанная крупными кусками любительская колбаса, был накрыт на веранде. Неподалеку от неё, на берегу реки, горел большой костер. А музыку включать никто не торопился, хотя когда все начинают под неё скакать, смыться куда проще.
Тем временем вокруг Кайсарова уже сгруппировались любители попеть хором и под гитарные аккорды затянули что-то заунывное. Дым от костра иногда залетал на веранду, добавляя абсурдности в происходящее. Кто-то смешивал ещё порцию коктейля, Алька вовсю кокетничала с Павлом, а Регина обнималась с Дэном, выбрав для этого самое освещенное место. Так что у Мики иного выхода, как закрыть глаза и сделать вид, что тоже поет, не оставалось. Лишь бы никто не видел, как ей плохо...
«Десять девушек едут Веной,
плачет смерть на груди гуляки…»*
Голос у Кайсарова был низкий, с хрипотцой, так что вторить ему было легко. Она и вторила, как могла. Быть подпевалой? Да без проблем! Мелодия прихотливо менялась, то ускоряясь, то почти замирая.
«…а за ними в серебряной стуже
старой Венгрии звезды пастушьи,
и ягнята, и лилии льда…»
Мика очнулась только когда сообразила, что теперь поют только они вдвоем. Остальные как-то незаметно замолчали. Почему так получилось, она не поняла — то ли больше никто не знал слова «Маленького венского вальса», то ли «Слеза Буратино» сыграла свою роковую роль. Отступать было некуда, казалось, «душка» Кайсаров иронично косится в её сторону, понижая голос и лукаво меняя тональность.
«… я оставлю эхо дыханья
в фотографиях и флюгерах»
Он уже стоял рядом, так что гриф гитары с бегающими по струнам смуглыми пальцами оказался прямо перед её глазами.
«…и флюгерах»
Мика испуганно задержала дыхание, чувствуя, что взяла слишком высоко, может не вытянуть последние строки, и он понял — наклонился и почти шепотом повел за собой.
«…и шагам твоей поступи вверю
ленты вальса, скрипку и прах».
Песня закончилась.
— Блеск! — констатировал Ромка. — Лучший дуэт сезона! Переплюнут любого Кобзона.
Неожиданно Кайсаров поклонился и поцеловал кончики пальцев Мики. Потом молча вернулся на свою скамейку. Налетевший порыв ветра задул две свечи.
Кто-то захлопал в ладоши. Мика подняла голову и откинула с виска крошечные индейские колокольчики. Две секунды, минимум две секунды надо было выдержать изумленно-раздраженный взгляд Регины. И отвернуться.
Внезапно ей стало весело, настолько, что она с трудом сдержала смех. Неужели бывшая подруга откроет сезон новой охоты? А ведь похоже на то… Этот вечер, язычки пляшущих на ветру огоньков свечей и два голоса, то сливающиеся, то догоняющие друг друга. А потом склоненная к её руке голова Кайсарова. Такое Регина просто не сможет простить «мелкому ничтожеству», как она назвала однажды Мику. Назвала в присутствии Дэна. А тот только опустил глаза и промолчал.
Две секунды истекли. Теперь она имела право выбирать, что делать дальше. Петь не хотелось, хотя на неё поглядывали выжидающе. Болтать с Сашкой? Просто торчать тут?
Мика встала и отправилась к костру. Посидела рядом с ним, шевеля в огне палкой. Подошел Ромка, принялся что-то рассказывать. Она слушала, кивая и думая о своем.
***
Откуда взялась эта ненависть, Мика так и не смогла понять, как ни старалась. Первое, что вспоминалось — ей пять лет, и в гости к ним приходит высокая красивая женщина с девочкой. Региночке тоже пять, она крупная, нарядная и избалованная, так что рядом с ней Мика-мышонок теряется. Девочка по-хозяйски лезет в Микин ящик с игрушками, фыркает, крутит любимой кукле Матрене голову. Мике обидно, но она молчит. Тогда девочка закрывает дверь детской и толкает её, так, что Мика падает на пол. Она не кричит и не плачет, но кто-то слышит грохот опрокинутого ящика. Регину начинают воспитывать, она покаянно мотает головой: «Больше никогда, мамочка».
После этого они изредка встречались и, как ни странно, даже немного сдружились. А когда оказались на одном курсе Академии, Мика искренне обрадовалась — все-таки среди семидесяти незнакомых парней и девчонок есть хоть одна подружка. Они так и ходили поначалу — парой. На занятия, в класс рисунка, в столовую.
Но потом начались странности, которые Мика некоторое время старалась не замечать. То косые взгляды однокурсников, которым кто-то наболтал, что у неё был недобор проходного балла, и в бесплатную квоту её вписали за взятку, то пропала её курсовая работа по живописи, и в последнюю ночь перед сдачей пришлось спешно писать новый натюрморт, то Дэн вдруг спросил, не армянин ли её отец. Последнее Мику задело особенно — какая разница, кто её родители? И то, что свое экзотическое имя Микаэла она получила в честь лучшей подруги матери, она объяснять не стала. Постаралась перевести все в шутку.
Но это был только первый звоночек — то, что Мика не оправдывалась, хотя сделать это было легко, и ничего не пыталась никому доказать, только подливало масла в огонь. Регина оказалась из тех, кто постоянно ищет себе жертву, а найдя, начинает её исподтишка третировать. Многие на их потоке были в курсе происходящего, и Мике искренне сочувствовали. Но и у Регины были приспешники-болельщики. Так что нехорошее развлечение приобретало иногда характер травли. А то, что её предал Дэн, поначалу Мику просто подкосило. Если бы не Сашка, не Алька и ещё несколько человек, она бы ушла или хотя бы взяла академический отпуск. Но это был не выход. Выход один — выстоять.
Она не могла изменить ситуацию, поэтому пыталась изменить себя. Получалось плохо.
***
— Эй, ты что, уснула? — вывел её из задумчивости голос Романа.
— Что? Ой, извини, что-то у меня голова разболелась. Пойду-ка я действительно спать. Иначе завтра буду никакая.
— Я тебя провожу. — Он встал и протянул ей руку.
Мика хотела возразить — в конце концов, до их домика рукой подать, всего метров сто. Но внезапно ей пришла в голову забавная мысль. А что, если Ромка Кайсаров чем-то сродни Регине? Нет, вряд ли он способен на такие пакости, как Региночка. Просто подсознательно соперничает с отцом — таким успешным и талантливым. И не просто так он отправился за ней к костру, и провожать собрался тоже не просто так.
Скорее всего, эта догадка была чушью, просто она зациклилась на своих проблемах с Региной. Но можно и проверить.
Неужели в ней, наконец-то проснулась женская стервозность? И хорошо это или плохо?
Во всяком случае, к своему домику Мика отправилась, не прячась в тени. Она демонстративно протащила Ромку мимо веранды, на которой продолжали пить и петь. И не сомневалась в том, что их заметили, все, кто там был.
— Черт, комары кусаются! — пожаловался младший Кайсаров. — А луна сегодня какая…Красота!
Луна была действительно эффектная, хотя уже слегка ущербная. И комары кусались даже через свитер.
По дорожке, освещаемой одиноким фонарем, они подошли к домику. Мика открыла, было, рот, чтобы сказать Ромке, что тому пора возвращаться. Но не успела — прямо на них из темноты выскочила довольно объемистая фигура в белом. Она налетела на Мику и на ощупь оказалась мягкой и теплой.
— Ой! — вскрикнула фигура слабым голоском. И добавила: — Извините!
— Ничего, — пробормотала Мика, отстраняясь.
— Что-то случилось? — спросил Ромка, разглядывая наряд незнакомки, никак не подходящий для появления в общественных местах. Проще говоря, на ней была ночная сорочка и пеньюар.
— Нет, нет… Просто я испугалась. Сама не знаю, чего. Вот и убежала. Теперь боюсь возвращаться.
— Откуда вы убежали?
В свете фонаря и луны лицо женщины казалось театральной маской — широко распахнутые глаза, кривящийся рот. Похоже, она была на грани истерики, но пока держалась.
— Из дома. Это там, — она махнула рукой куда-то назад. Мика глянула ей через плечо, но ничего, кроме зарослей крапивы, за которыми заканчивалась территория базы отдыха «Буратино», в темноте не разглядела. Их дачка была крайней.
— У вас попить не найдется? — внезапно спросила женщина. — Я бежала… долго. Во рту пересохло.
— Пойдемте, — кивнула Мика. — А ты, Ром, возвращайся, пожалуй, мы тут и сами разберемся.
Младший Кайсаров с явным сожалением пожал плечами, и, оглядываясь, ушел. Девушка, которая нравилась ему на позапрошлой неделе, была далеко. И вряд ли она будет ему так же нравиться, когда он вернется из этого богом забытого Кутьевска. Поражаясь собственному непостоянству, Роман тяжко вздохнул. Он ненавидел, когда его считали «мальчиком-мажором», и сам постоянно давал для этого поводы.
***
Пока неожиданная гостья, устроившись за колченогим столом, жадно пила успевшую выдохнуться за день минералку, Мика успела рассмотреть её. Женщине было около тридцати лет. Круглое простоватое лицо, но кожа гладкая и чистая, волосы ухоженные. Да и наряд на ней был далеко не из дешевых — тонкий шелк, расшитый по краю гладью. Заметив любопытный Микин взгляд, женщина смутилась, спрятала под стол ноги, обутые в грязные комнатные тапочки.
— Мне так стыдно, — вздохнула она. — Но ничего с собой сделать не могла. Просто какой-то животный ужас. Ах, да… меня Инной зовут. Инна Стрельцова.
— А меня — Мика. Вас, Инна, наверное, кто-то сильно напугал, — участливо предположила Мика, усаживаясь на кровать, потому что стул в домике был почему-то только один.
— Мужа я испугалась, — вздохнула женщина. — Нет, нет, он у меня вообще-то хороший. И работает много, и все в дом, и не пьет… почти.
Всё понятно — почти не пьет, а как выпьет, звереет. Инна по глазам Мики прочитала её мысли и покачала головой:
— Нет, он меня за все время и пальцем не тронул. Любит. А сегодня вдруг… Он вернулся в дом, когда уже стемнело. Во дворе нужно было что-то убрать, а так он с работы рано приехал. Просто потом вышел на минутку.
Она явно волновалась и даже косилась в темное окно, словно там могло появиться что-то опасное. Мика терпеливо слушала.
— Он вошел, и молчит… А Сёма у меня молчит редко, говорун, да все не просто, а с прибаутками. То стишками, то фразочками всякими, и меня ласково зовет — булочкой, кошечкой. А тут — молчит. Я испугалась, не случилось ли что. Спрашиваю — буркнул что-то в ответ и на второй этаж ушел. У нас дом новый, большой.
Ага, так это похоже хозяйка того самого кирпичного «сундука». Далековато же ей бежать пришлось. И почему не в монастырь или к соседям, они же гораздо ближе? Хотя монастырь мужской, так что вряд ли там обрадовались бы поздней гостье в неглиже.
— И тут мне не по себе стало. Что думаю, могло такого случиться, что Сёмочка мой на себя непохожим со двора вернулся. Я за ним, а он…
Тут Инна переменилась в лице и снова схватилась за стакан с водой. Сделав несколько судорожных глотков, едва не поперхнулась и подняла на Мику измученные глаза.
— А он там, в шкафу шарит, словно не он вовсе… Муж-то мой аккуратный, все на место вешает, а тут — вещи вытаскивает и бросает. Я говорю: чего это ты одежду на пол кидаешь? А он на меня через плечо глянул. И я вижу — лицо-то Сёмино, а глаза… глаза — чужие, бешеные. И рукой за железную вешалку, на которой рубашки висели, хватается, будто сейчас ударит.
— Как это — чужие глаза? — удивилась Мика.
— Не знаю. Но только у Сёмы взгляд простой, не злобный, даже когда он сердится, а у этого…
Тут Инна ухватилась обеими руками за щеки и стала качаться на стуле туда-сюда, словно унимая зубную боль.
— У этого не Сёмины глаза были, — повторила она. — И вешалка ещё… Я без памяти из спальни выскочила и бегом вниз по лестнице слетела. Да в чем была и побежала к Марье Ильиничне. Только потом вспомнила, что она тут не ночует, домой в Кутьевск ездит. Что же мне теперь делать?
— А Марья Ильинична, это кто? — осторожно спросила Мика.
— Она завхозом тут работала. Теперь, вроде, администратором стала. Хорошая женщина, душевная. Я бы у неё переночевала. Куда в таком-то виде?
Она подергала завязки пеньюара и окончательно сникла.
— Ну, до утра можно у нас остаться, — подумав, предложила Мика. Действительно, не выгонять же несчастную в ночь? На ненормальную она не похожа, просто очень испуганная тетка. Поспит, а к утру придет в себя.
— Правда? — обрадовалась Инна.
— Почему нет? На веранде есть топчан, перенесем его в комнату, застелем одеялами, а вместо подушки можно куртку мою положить. Ночью тепло, так что и под простынями не замерзнем.
— Господи, никогда не думала, что могу быть такой паникершей, — бормотала Инна, когда они перетаскивали лежак, упрямо не желающий пролезать в узкую дверь. Пришлось его повернуть боком. — Так испугаться… И кого — Сёмы.
Она постелила одеяло, вздохнула и обессилено рухнула на жесткое ложе. Мика переоделась в пижаму и тоже легла.
— Ничего, Инна, завтра утром все будет в порядке, я уверена, — ободрила она гостью. — И ваш Сёма ещё прощения просить будет. Если хотите, я могу с вами к дому пойти, все равно мы в монастырь собирались.
— Да, наверное, мне одной страшно будет, — послышался ещё один вздох. — Как вспомню его взгляд…
***
Время настало до срока, в июле сорок первого. Когда почтальонка принесла повестку, жена Наталья зашлась в слезах, а Афанасий только крякнул — ну что ж, воевать, так воевать, дело мужицкое. Ничего, Игнату уже семнадцать, вырос помощник. О том, что через год настанет и ему срок, думать не хотелось. Да и надежда, хоть и слабая, что они за год сумеют с немцем управиться, все же была.
В тот же вечер рассказал Афанасий сыну про дедову захоронку. Смотрел строго — не загорятся ли глаза жадным огнем, не обрадуется ли. Это было важно. Нет, обошлось — Игнат только нахмурился и в затылке почесал.
Посидели ещё, помолчали. Отец курил самокрутку, а Игнат пока не смел.
— Ты место точно найдешь? — напоследок спросил отец.
— Найду, батя, не волнуйся. Могу хоть сейчас сбегать.
— Сейчас не надо. А вот… — замялся Афанасий, — вот ежели и тебе на фронт придется, то сходи в монастырь, там живет один… его там вроде как не в себе считают, да только я с ним говорил. Монах это из бывших, Демидом зовут. Он блаженным только кажется, а сам себе на уме. Про все, что происходит, в тетрадке пишет. В общем, ежели твой срок подойдет, сходи к нему, покайся за деда, скажи про золото… Понял?
— Понял, — вздохнул Игнат, с трудом представляя, как это — каяться за кого-то. Но не перечить же отцу. — Схожу.
***
Когда в домик вернулась Алька, никто не слышал, обе уже спали. Утром Мике пришлось вкратце объяснить подруге, откуда у них появилась Инна. Потом они все втроем задумались, во что бы переодеть ночную гостью, чтобы она смогла дойти до собственного дома, не шокируя публику. Остановились на Алькином балахонистом сарафане — из всей имеющейся в наличие одежды только он относительно подходил по размеру. Относительность прикрыли палантином из тонкого льна. В таком наряде Инна выглядела вполне сносно.
Помня вчерашнее обещание проводить гостью до дома, Мика попросила её подождать, пока они с Алькой сходят на завтрак.
В столовую явились далеко не все — Павел отсыпался после ночных прогулок с Алькой, а Сашка и Антон — после злоупотребления «Слезой Буратино». Так что Мике удалось стащить со стола предназначавшиеся им порции омлета, чтобы отнести Инне. Почему решили не завтракать Регина и Дэн, можно было только догадываться.
Кайсаров был хмур. Ни на кого не глядя, объявил, что уцелевшие после вчерашней акции могут отправляться, куда хотят, но лично он все же предпочитает культпоход в монастырь. Намек был понят правильно, и все, конечно же, все выразили готовность присоединиться.
Омлет гостья приняла с благодарностью, но смогла съесть только крошечный кусочек. Видно было, что она сильно нервничает, несмотря на то, что при свете утреннего солнца, страх должен был пройти. Не проходил.
— Я предупредила Майку, чтобы они шли без нас, мы догоним в монастыре, — вбежала запыхавшаяся Алька. — Этюдники брать будем?
— Лично я — нет, — ответила Мика, натягивая шорты и майку. День обещал быть жарким. — Таскаться с ним…
— Наверное, ты права, вдруг на колокольню полезем. Ну, что, готова?
Они отправились тем же маршрутом — к забору, а потом через низину.
— У нас в Кутьевске квартира была, — по пути рассказывала Инна, — но Сёма хотел свой дом, а тут у него бабка в Георгиевке умерла, избу оставила. Халупа, конечно, древняя, но участок большой. Опять же — монастырь рядом, святое место. А нам пока детишек бог не дал. Вот мы и решили построиться тут — вдруг поможет…
Она внезапно замолчала и остановилась. В глазах опять появился страх. Они уже подошли к дому достаточно близко, так что Мика сразу поняла, что так напугало Инну — даже при ярком солнечном освещении стало видно, что внутри горит свет. И на первом этаже, и на втором — везде.
— Что же это такое? — прошептала Инна, бледнея на глазах. — Сёма, он же всегда следил, лампы выключал…
— Напился, скорее всего, — попыталась успокоить её Алька. — Вот и уснул при свете.
— Дай-то бог. Ну, я ему, паразиту, покажу!
С этими словами она свернула за угол дома — очевидно, там был вход. Мике в босоножку попал камешек, и она остановилась, чтобы его вытряхнуть. Алька нетерпеливо топталась рядом, подгоняя.
И тут, разрывая безмятежную, ещё сонную тишину, раздался дикий крик.
Спотыкаясь, Мика бросилась вперед, но длинноногая Алька её опередила. То, что они увидели, повергло их в шок. За огромным кирпичным особняком пряталась небольшая покосившаяся избенка. Очевидно, при строительстве её использовали как времянку, и сейчас она доживала последние дни — скоро на её месте будет разбит цветник или выкопан бассейн. Перед залатанным фанерой дощатым крылечком и стояла, замерев, Инна. В двух метрах от неё на земле лежала мертвая собака. Огромная черная с рыжевато-серыми подпалинами овчарка. Застывшая в оскале пасть, пыльная шерсть, а голова… Мика отвернулась. Смотреть на кровавое месиво по которому ползали мухи было выше её сил.
— Дик, — севшим голосом прошептала Инна. — Дик. Как же… Кто мог?
— Это ваша собака? — с трудом выдавила Алька.
— Наша. Я вчера, когда выбежала из дома, звала Дика, а его нет. Подумала — убежал куда-нибудь. А он… уже тогда, наверное, тут лежал. Просто темно было. Кто же его? Сёма? Но он же его так любил, щенком брал…
Не в силах находиться рядом с убитым псом, они отошли назад и остановились перед другим крыльцом — новым, из железобетонных панелей. Показалось Мике или нет, что щеголеватая стальная дверь чуть-чуть приоткрыта? Щелочка была мизерная, но она была.
— А если не Сёма? — дрожащим голосом продолжала Инна. — Если это какие-то отморозки? Мало ли тут разных…
— Может, милицию вызвать? — предложила Мика.
— Да что милиция? Собаку убили — большое для них дело, не человека же. И потом — пока они из Кутьевска доберутся… Вот только в дом как же войти? Вдруг они все ещё там? Ой, и дверь не заперта…
Она замолчала и теперь смотрела только на дверь.
Мика на минуту задумалась, потом достала из кармана мобильник и набрала номер Сашки. Тот отозвался, но на вопрос, где он сейчас находится, ответил весьма туманно. Похоже, он ещё и не вставал с постели.
— Слушай, тут что-то нехорошее творится, — прервала поток его стенаний Мика. — В общем, давай, бери ноги в руки и скорее дуй к нам. А о своей мигрени ты мне потом расскажешь.
Сашка по её тону понял, что произошло нечто серьезное, и только уточнил, куда именно нужно бежать.
— В сторону монастыря посмотришь, там кирпичный дом, он один такой, не ошибешься. Мы рядом с ним. И… — Мика замялась, — в общем, если кто-то из наших спросит, ничего не говори.
— Во что вы там влипли? — только и спросил Сашка.
— Надеюсь, что ни во что, просто не нравится мне все это.
— Всё, уже бегу! Ждите! — прокричал приятель и отключился.
— Минут через десять будет. Давайте в сторону отойдем, вдруг из дома кто-то выскочит, и прямо на нас.
Алька поспешно потащила Инну в тень большого вяза, росшего метрах в тридцати от дома. Оттуда и собаку почти не видно, и крыльцо просматривается.
Сашка примчался даже не через десять, а через семь минут, что было настоящим рекордом. В руках он сжимал неизвестно где добытый обрубок ржавой водопроводной трубы.
— Ну, что у вас тут? — с трудом переводя дыхание, спросил он.
Мика указала ему глазами на лежащего в траве Дика. Сашка подошел, глянул и почесал в затылке:
— Кто это его?
— Не знаю, — ответила Инна.
— Саш, нам надо войти в дом, а там может быть кто угодно. И дверь не заперта.
Сашка прикинул что-то и деловито скомандовал:
— Держитесь сзади, вперед меня никуда не суйтесь! Пошли.
Незапертая дверь открылась плавно и беззвучно, она была тяжелой, со сложным замком. За ней оказался тамбур и небольшой холл, в котором горело два матовых светильника.
— Вчера тоже так было? — спросила Мика, рассматривая валяющиеся повсюду вещи. Тут были какие-то ботинки, шляпы, щетки для волос и почему-то большой эмалированный дуршлаг. Инна в ответ отрицательно покачала головой.
Сашка открыл ближайшую к входу дверь, заглянул, пожал плечами и распахнул створку пошире. Стала видна кухня — большая и, видимо, уютная, но сейчас скатерть на столе была наполовину сдернута, шкафы стояли открытыми настежь, а все их содержимое было перевернуто и частично сброшено на пол. Инна охнула и зажала себе рот ладонью.
— Тут что-то искали, — свистящим шепотом прокомментировала увиденное Алька.
— Пошли дальше!
Дальше была гостиная, где разгром тоже впечатлял — даже шторы с окон кто-то сорвал и они валялись скомканными в углу.
Спустя несколько минут они проверили весь первый этаж — ни в кладовке, ни в ванной, ни во встроенном гараже — ни души. Новенькая синяя «Нива» была изуродована — стекла разбиты, а на капоте виднелись следы ударов, которые пробили металл почти насквозь. И следы были странные — как будто чем-то острым колотили по несколько раз в одно место.
Сашка заглянул в смотровую яму, сплюнул и констатировал:
— Пусто. Возвращаемся.
Затем настала очередь второго этажа. Но и там — в двух пока пустых и даже не оклеенных обоями комнатах и в спальне не было никого.
Больше всего Инну испугало даже не то, что повсюду летал пух из вспоротых подушек, а разбитое зеркало туалетного столика. Она как увидела его, так и села на разворошенную двуспальную кровать. Закрыла лицо ладонями и разрыдалась.
Алька кинулась её успокаивать, остальные стояли молча. Вид чужого разоренного жилища угнетал. Что могло произойти тут ночью?
Машинально Мика подняла валявшуюся на кровати фотографию в металлической рамке. С неё весело улыбалась Инна, которую обнимал за плечи крупный рыжеватый мужчина в голубой, расстегнутой на груди рубашке. Взгляд у него действительно был мягкий и добрый. Что там Инна вчера говорила про страшные глаза? Представить себе, что эти серо-голубые глаза могут так напугать, было невозможно.
— Девчонки, вы того… держите себя в руках, — наконец, пробормотал Сашка. — Надо ещё там посмотреть. — Он махнул рукой куда-то в сторону, но они поняли — надо было ещё заглянуть в старую избу. Если уж проверять, то везде.
Вниз спускались гуськом — по щеголеватой деревянной лестнице.
В холле Инна выдвинула ящик комода.
— Сёмины ключи на месте. А сам-то где?
Ответом было молчание. Ну откуда они могли знать, что нашло на этого Сёму, и почему он устроил в доме такой бедлам. Если, конечно, это он сам устроил.
Так же молча они пересекли двор и, стараясь не глядеть на мертвого Дика, поднялись на жалобно скрипящее крыльцо избы. Сашка дернул на себя перекошенную дверь. За ней в сенцах громоздились какие-то баки, банки с краской, ведра и бидоны. Пришлось проходить чуть ли не боком. Единственная комната с закопченной печью, голая железная кровать, в красном углу — иконы, украшенные вылинявшими бумажными цветами, давно погасшая лампада. В помещении стоял плотный запах непроветриваемого жилья и краски. Но, по крайней мере, вещи тут лежали на своих местах, а не валялись на выщербленных половицах.
Мика на всякий случай заглянула во все углы — никого и ничего. Разгром неизвестный или неизвестные ограничили одним новым домом.
— Что ты будешь делать? — спросила Мика Инну, когда они вернулись во двор. Как-то незаметно они перешли на ты.
— Вначале Дика похороню, — вздохнула та. — А потом… Потом соберу вещи и к маме в Кутьевск уеду. Не могу я тут оставаться, страшно.
— Ну, собаку мы закопать поможем, — пожал плечами Сашка. — Но милицию я бы все же вызвал.
— Ох, вы не знаете наших порядков, — махнула Инна рукой. — Скажут, мужик побуянил, дело обычное, а я панику устраиваю… Вот если неделю его не будет, тогда заявление отнесу. И то могут не принять.
Спустя полчаса в конце двора была выкопана могила для Дика. Инна завернула пса в старое одеяло, и они вдвоем с Сашкой опустили его в яму и закидали землей. Немного постояли, не зная, что сказать. Около дома осталась сиротливо стоять пустая собачья конура.
Потом Инна наспех сложила какие-то вещи в сумку, переоделась, отдала Альке пакет с сарафаном и палантином и вышла из дома, заперев дверь. Потом, что-то вспомнив, заперла и избу.
— Спасибо вам, ребята, — дрогнувшим голосом сказала женщина. — Если бы не вы…
— Сейчас куда, на автобус? — спросил Сашка.
— Автобус только к обеду будет, я пока у Марьи Ильиничны посижу.
С этими словами она, понурив плечи, поплелась в сторону базы отдыха. Потом вдруг остановилась и вернулась чуть не бегом.
— Вы ведь отсюда к монастырю пойдете?
— К монастырю, — подтвердила Алька. — Наши, наверное, уже там.
— Вы… как будете проходить мимо избы, где на воротах петухи резные, стукните в окошко. Там Татьяна живет, Сёмина сестра двоюродная. Отношения у нас с ней не очень, но если муж вернется, то может первым делом, в дом не входя, к ней побежать. Скажите ей, что я у матери, пусть передаст. Я-то записку ему оставила, но вдруг не заметит…
— Скажем, нам не трудно, — пообещала Мика. — И на всякий случай вот тебе номер моего мобильника, мало ли что.
— Спасибо, я позвоню.
***
— Какое-то совершенно жуткое утро получилось, — пожаловалась Алька, когда Инна, наконец, ушла. — Меня до сих пор потряхивает.
— Да, приятного мало, — согласился Сашка. — Да ещё и жрать хочется, а я завтрак проспал.
— Тебе бы все есть, — проворчала Мика, у которой перед глазами все ещё стоял бедняга Дик. — Бесчувственная ты личность.
Они отошли от особняка Стрельцовых и двинулись по деревенской улице. Ряд домов огибал склон холма, на котором стоял монастырь. Тот, о котором говорила Инна, был в самом конце.
На стук выглянула женщина лет пятидесяти, неприветливо уставилась на гостей, поправляя на голове платок. Мика смутилась, забормотала, что Инна просила передать… Но хозяйка не дала ей договорить, распахнула пошире калитку и скомандовала:
— Входите!
— Мы торопимся, — попыталась протестовать Алька, но Татьяна слушать не стала, буквально втащила их во двор и усадила у крыльца на древнюю, изрезанную ножом скамью.
— Ну, так что Инка опять натворила?
— Да ничего она не натворила! — рассердилась Мика. — Кто-то ночью к ним в дом влез, убил собаку, все вверх дном перевернул. И Семён куда-то исчез.
— А Инка что же? Под кроватью пряталась? — иронично спросила женщина.
— Она убежала, ночевала у нас. Мы утром пришли, а там такое вот… Она к матери уехала, просила Семёну передать, когда вернется.
— Значит, исчез Семён. Ничего, дело мужицкое, погуляет и вернется, никуда не денется, — философски заключила хозяйка. И вдруг совершенно непоследовательно спросила: — Оладушков хотите? Ещё горячие.
— Хотим! — немедленно подскочил Сашка. Мика и Алька отказались. Женщина скрылась в избе и через минуту появилась с тарелкой, в которой лежали с полдюжины залитых сметаной румяных лепешек. Живо ухватив вилку, Сашка принялся за нежданно привалившее угощение.
А Татьяна, опять перевязала на голове платок и задумчиво произнесла:
— И вот чего бы не жить при таком достатке-то?
Из дальнейших её реплик стало понятно, что стиль жизни семьи двоюродного брата она не одобряет — и ладно бы, что детей у Семёна с Инной нет, так ведь могли бы жить, как все. А они ишь, хоромину отстроили… На двоих-то. Пыль в глаза пускают. Семка и забор-то непростой хочет ставить, а кирпичный, с решетками. И зачем он нужен? Инку в дорогие тряпки наряжает, балует. И печи-то у них в доме нет, отопление хитрое, от солярки, и электроплита. А корову заводить не собирается.
Была ли в её словах зависть? Наверное, была. Или досада на то, что у самой Татьяны семейная жизнь не сложилась, муж сбежал налево, бросил с двумя детьми. Сейчас они выросли, учиться уехали, а она кукует тут одна, с козой да теленком.
— А Сёмка-то со своим барством совсем границ не знает. Николай-то Жулибин сказывал, что он своим трактором разбойничий камень сковырнул. Хотя и не сам, а тот ханыга, что за рулем был, а все-таки…
— Какой камень? — мгновенно отреагировала Алька.
— Около кладбища он лежит, за оградой, там, где разбойника Кистеня убитого закопали. А Семёну все земли мало, до самых могил решил расшириться. Говорит, дорогу там проложит. И зачем нам дорога, без неё жили, и ещё бы прожили.
— Такой серый большой валун? — вспомнила Алька. — Вон там?
Она указала в сторону. Татьяна кивнула:
— Он самый. Больше ста лет лежал, никому не мешал, а тут вдруг потревожили. Ой, не к добру это. Я ещё девчонкой была, когда старики рассказывали, что не зря Кистеня тем камнем придавили. Слишком уж черная у него душа была, сколько людей невинных погубил. Так что зарыли его тогда на неосвященной земле, как собаку.
Мика вспомнила Дика с разбитой головой и поежилась.
— В общем, хоть тут и христиане все, а знахарку аж из Михайловки позвали, и она на тот камень заклятие наложила, чтобы Кистень больше никогда выбраться из могилы не смог.
— Ох, и темный народ был, — ухмыльнулся Сашка, облизывая с губ сметану и с сомнением поглядывая на последней оставшийся оладушек. И в организм уже не лезет, и оставить жалко. Вздохнув, все-таки отломил вилкой сразу половину и принялся медленно жевать.
— Темный, не темный, а лучше уж так, чем эта нелюдь будет неприкаянно скитаться. Я вот сегодня же хотела к Сёмке сходить, поговорить, чтобы разбойничий камень на место вернул. А его куда-то леший понес.
— Ну, спасибо вам большое за угощение, — наевшийся, как удав, Сашка поднялся со скамейки. — Нам пора.
***
Монастырские ворота были раскрыты настежь. Изнутри двор выглядел не слишком презентабельно — было заметно, что повсюду идут ремонтные и хозяйственные работы. Высились кучи песка и щебня, стояли железные бочки, прикрытые фанерой. Единственный монах, которого она заметили, засучив рукава, что-то мешал в такой бочке совковой лопатой.
Никого из их группы тоже не было видно. Зато на каменных плитах, сваленных у входа в церковь, сидело в ряд с полдюжины старух в черных платках. Заметив Мику в шортах, одна из них погрозила клюкой:
— Богохульница! В каком виде в обитель явилась!
Но другая приструнила её:
— Не шуми, Митрофановна, пусть молодежь к храму идет. После поймет, что гоже, а что нет. А вы ребятки идите, идите, небось, своих ищите? В церкви они.
Действительно, студенты толпились перед алтарем, рассматривая иконостас. Высокий дородный священник что-то негромко рассказывал, изредка поглядывая вверх, туда, где на лесах трое монахов занимались восстановлением росписи.
Кайсаров, заметив опоздавших, нахмурился, но ничего не сказал.
В церкви они пробыли довольно долго. Отец Гавриил подробно рассказывал историю обители: кто и когда строил, какие мастера расписывали своды церкви, как из самого Санкт-Петербурга везли царские врата, подаренные князем Нарышкиным, как во время войны со шведами по указу Петра Первого были сняты и перелиты в пушечные стволы колокола.
—  Тогда разговор короткий был — армии чугун нужен…
Колоколам Георгиевского монастыря не везло по жизни — то в 1812 году французы их вниз поскидывают, то пионеры на металлолом увезут — те, что перед самой революцией отлили. Вот после тех шустрых пионеров звонница безголосая и стоит. А ещё был случай — богатые купцы денег собрали, довольно много пожертвовали. Но на тех монахов, что везли собранное ими золото, разбойники напали и ограбили. Пришлось новых благодетелей искать, ушло на это почти десять лет. И ведь только отлили, как грянула революция и эти пионеры…
Очевидно, проблема колоколов в данный момент волновала священника более всего — он к ней возвращался постоянно, о чем бы ни заговорили. Наверняка пионерам на том свете икается. Да и понятно, что за обитель без звона, призывающего к молитве? Ну что за напасть — каждые сто лет такая вот беда.
Сейчас вот опять ищут, кто бы помог, но пока дело туго движется — все больше по мелочи жертвуют. А в епархии деньги только на ремонт строений выделили.
После полумрака прохладных сводов вымощенный камнем двор ослепил солнцем. Пекло уже сильно, и пора было возвращаться к обеду. Договорились, что студентов будут беспрепятственно пускать внутрь, чтобы могли рисовать. И на колокольню можно подниматься, только лестница там обветшала, так что опасно. Священник пошевелил губами, обозрел юные лица и улыбнулся:
— Курить тут только не надо, ну и водку с пивом не приносите, братья этого не любят.
Произнеся это, он широко перекрестил студентов и отправился по своим делам.
Они ещё некоторое время побродили по просторному подворью, поглядывая на окна келий и трапезную, из которой тянуло запахом гречневой каши. В тени клена спали две одинаковые рыжие кошки, старухи куда-то исчезли, зато появились ещё двое монахов, нагрузили в носилки песка и куда то-то его потащили.
— Хорошо у них тут, — потянувшись, заявил Антон. — Вот не сдам осеннюю сессию, и подамся сюда нервы лечить.
— Нервы лечат в другом месте, — ехидно заметила Майка.
— Это твои в другом, а моим и это вполне подходит.
За зданием церкви неожиданно обнаружились квадратные ямы, в которых копошились с лопатами двое бородатых мужиков явно не монашеского вида. Они неторопливо выбрасывали наверх землю, внимательно глядя себе под ноги. На загорелых спинах шелушилась кожа.
— Археологи? — удивилась Наташа.
Один из мужиков, постарше, разогнулся и помахал рукой:
— Так точно. Вот, проверяем площадку. Настоятель собрался новую крестильню строить, а тут культурный слой больше метра.
— Ну и нашли что-нибудь? — заинтересовалась Алька.
— Да ничего особенного, в основном обычный мусор монастырский да пара монет. Небогато тут жили.
Археологов звали Михаил и Арик, и были они различимы только возрастом, прокопченные на солнце, лохматые и в очках. Раскопки уже подходили к концу — ещё пару дней, и можно уезжать.
Мика вздохнула — три года назад она выбирала между архитектурой и истфаком. И почему не выбрала второе, копалась бы сейчас в земле тихо и спокойно …
Они уже шли к воротам, когда позади раздался какой-то возглас. Обернувшись, Мика увидела отца Гавриила, он торопливо шел, почти бежал к ним, так что ряса развевалась, оставляя за собой маленькие пылевые вихри. Он нагнал Кайсарова и стал что-то быстро ему говорить, размахивая руками. Арсений Игоревич внимательно слушал. Потом поблагодарил святого отца и подошел к ожидавшим его студентам.
— Только что настоятелю монастыря позвонили и передали, что объявлено штормовое предупреждение. Надо решать, что будем делать — останемся на базе или...
— А у нас есть выбор? И вообще — штормовое предупреждение в таком месте — смешно звучит, — хмыкнул Руслик.
— Это только кажется, что смешно. На самом деле Мегжа имеет репутацию маленькой Невы, потому что регулярно подтапливает пойму и низины нагонной волной. И наводнения тут бывают не только в половодье — сильный юго-западный ветер устье подпирает, и начинается… Раз в два-три года такое счастье.
— И что, наше «Буратино» тоже затопит? — заволновалась Наташа. А вслед за ней и Алька с Майей.
— Ну, тут все же не Питер, а база, как и монастырь с деревней, на возвышении стоит. Но вот дамбы с дорогами размыть и отрезать на несколько дней — вполне. Но это если все же нагонная волна пойдет. Отец Гавриил сказал, что такие предупреждения раза по два каждое лето объявляют, но топит их далеко не всегда. От направления ветра зависит.
— Тогда я точно остаюсь, — заявил Руслан. — Даже если и зальет, переживем. А тащиться куда-то, где ещё и жить негде…
— А я бы уехала, — не согласилась Майка. — Но вот как с жильем?
— Говорят, терпящих бедствие селят обычно в кутьевской школе, в спортзале.
— Ужас какой… — выдохнула Наташа. — Надо посмотреть, будет ли вообще ветер. А то, как дураки, припремся в школу, рассядемся на матах и будем ждать у моря погоды.
С таким промежуточным вариантом согласились все.
— Заглянем на обратном пути к Стрельцовым? — предложила Мика Альке. — Может быть, Семён уже вернулся.
— Опять здоровенный крюк делать? — скривилась та. — Я ногу натерла. Смотри, какая водянка — вот-вот лопнет. Придется бинтовать.
Сашка идее топать лишние полкилометра тоже не обрадовался — ему опять ужасно хотелось есть. Зная Сашкину прожорливость, Мика только вздохнула. Если действительно начнется наводнение и закончатся продукты, он первым кинется варить ремни и подметки. И съест их все без остатка.
Она оглянулась в поисках Ромки, и тут только сообразила, что его вообще в монастыре не было.
Больше никого Мика уговаривать не стала, пошла одна, не замечая взгляда, которым проводил её Кайсаров.
Теперь становилось понятным, почему единственная улица Георгиевки пролегала вдоль склона — все, что располагалось ниже, во время наводнений заливалось. Дом Стрельцовых был последним, за ним кладбище и лес. Это по одну сторону низины. По другую гордо высились домики «Буратино». И между ними дамба. Дорога к базе отдыха тоже проходит по насыпи. А это значит, что если уровень воды в реке все-таки поднимется, они имеют все шансы оказаться на островке. Такая перспектива не радовала, оставалось надеяться, что тревога ложная, и все ограничится одними разговорами.
Вот и дом, он нисколько не изменился за эти несколько часов — только в окнах уже не горели лампы, Инна перед уходом их все старательно выключила. Мика на всякий случай несколько раз постучала в окно кухни, опознав его по веселеньким клетчатым занавескам. Но никто не отозвался — дом был пуст. Подумав, она решила обойти его понизу, заходить во двор, где недавно лежал пес с раздробленной головой, не хотелось.
А потом… Потом ноги сами понесли её к деревенскому погосту.
***
Не успел Игнат с тем старым монахом встретиться, и от немца они уйти не успели — вошли в Георгиевку танки. Проснулись однажды утром, а уже все — около колодца новая власть: гогочут, умываются белобрысые фашисты. Мать заметалась, а после велела Игнату в подпол с младшей сестрой Нюркой лезть — от греха. Стыдно взрослому парню среди кадок с огурцами да капустой отсиживаться, да права Наталья оказалась — всех молодых, кого не попрятали, в Германию угнали. А Игнат с Нюркой после на старую заимку перебрались, и там почти год куковали. Тут-то и пригодилась старая дедова берданка да капканы ржавые — иначе зиму не пережили бы.
Несколько раз за это время приходил Игнат к кривой сосне. Вначале решил — посмотрит, что хоть оно такое за золото, ради которого людей убивали. Но постоял-постоял, и не тронул. Вспомнил, что отец сказал про деда — не пускало его золото правду сказать, в монастырь вернуть. А ну как и правда? Не хотелось парню, чтобы мертвый металл за него решал, что ему делать, а что — нет. Так что пусть негляденым лежит — от греха.
А после все разом завертелось — с утра спозаранок мать прибежала, сказать, что можно домой вертаться, прогнали немцев. Как вернулись, суровые мужики в погонах пристали: где был, как спасся? И следом: собирай котомку, завтра же в Кутьевск в военную комендатуру. Наталья заголосила, не знала, что и думать — то ли на фронт сынка, то ли ещё куда…
Игнат в монастырь метнулся, а там только три старухи и выжили на картофельных очистках, все остальных на погост снесли. Пусто, в выбитых окнах ветер воет. И кому теперь про золото скажешь?
А на следующий день он уже трясся в прокуренной теплушке, и мысли о закопанном в корнях старой сосны кладе на долгих три года выветрились из его головы. Не до того было.
***
Солнце пекло так, что Мика уже не раз пожалела о том, что не повязала на голову бандану. Это не средняя полоса России, это просто Сахара какая-то! После обеда она отправится на пляж, и до вечера — никаких этюдов.
На ходу сорвав лист лопуха, она прикрыла им макушку. Стало чуть полегче.
Вот и заросли шиповника. Оглушительно стрекотали кузнечики, в воздухе, словно крошечный планер, кружилась стрекоза. Ага, камень должен лежать чуть дальше. Нога попала в ямку и подвернулась. От резкой боли в лодыжке Мика охнула и остановилась. И тут же забыла о травмированной ноге. На том же месте, что и вчера, сидел человек. Но — другой. Пепельно-русые волосы, джинсы и футболка. И обут в кроссовки. Сидел он на траве и смотрел на ту же могилу. А потом, словно почувствовав взгляд девушки, медленно обернулся.
Вначале она хотела окликнуть его по имени и заговорить, но слова застряли в горле, она только стояла и глупо таращилась сквозь деревянные рейки забора.
Потому что перед ней был Семен Стрельцов — такой же, как на фотографии в спальне, рыжеватый, слегка курносый, но… Глаза у него были не серо-голубые, а темно-карие, почти черные. И эти глаза смотрели на Мику с холодной, злой усмешкой.
А потом он одним быстрым движением поднялся на ноги, и ей показалось, что сейчас он бросится на неё. Медленно, очень медленно Семен достал из-за пояса какую-то странную штуку — ржавый шипастый шарик, прикрепленный цепочкой к рукоятке — и взвесил её в руке.
Ещё секунда, и Мика, наконец, обрела способность двигаться, рванулась вперед и что есть мочи понеслась через кусты шиповника, в кровь обдирая об него руки, которыми пыталась прикрыть лицо. Пару раз она спотыкалась и едва не падала, но продолжала бежать. И внутри, кроме опустошающего животного страха, ничего не было — только бы скорее оказаться где-то подальше, спрятаться, забиться в безопасное место.
Кто-то шарахнулся из-под ног. Рыжая шкурка. Кошка? Лиса?
Кустарник закончился, она выскочила на луговину. Промчалась по ней и вскарабкалась на склон. Очнулась только около своего домика. И тут, загнанно дыша, остановилась. Где-то вдалеке залаяла собака и тут же смолкла, коротко взвизнув.
Мика на подкашивающихся ногах зашла на веранду и уселась в углу — прямо на пол.
Что это было? Что, черт побери, произошло? Она ведь отнюдь не нервная идиотка, способная шарахаться от каждой тени. А тут — среди бела дня…
Перед глазами плыли огненные звездочки, ещё бы — носилась по такой жаре, как угорелая. И чего она настолько испугалась, что совершенно потеряла контроль над собой? Встретила обычного человека, который ей ни слова ей сказать не успел, не угрожал, не пытался схватить или ударить. И — задала такого стрекача, словно за ней черти гнались.
Мика тыльной стороной ладони вытерла залитый потом лоб. Вот это пробежка. Видел бы кто-нибудь, как она мчалась…
И тут ей в голову пришло, что вчера ночью то же самое было с Инной Стрельцовой. Когда она выскочила на дорожку, то явно себя не помнила от ужаса.
Да что же это такое? Отчего взгляд Семёна внушает такую жуть?
Немного погодя, Мика слегка пришла в себя, добралась до бутылки с водой и долго пила из горлышка. Потом переоделась, сменив мокрую от пота майку на длинную футболку, и снова уселась на пол. Отчего-то именно так ей думалось легче. Подвернутая нога уже почти не болела.
Она вспоминала — вот перед ней на траве мужская фигура, вот Стрельцов поворачивается и смотрит, потом встает. Обычные, естественные действия. Но тогда почему у него глаза были совсем не такие, как на фотографии, а гораздо темнее? Она это видела совершенно ясно. Что это — цветные контактные линзы? Но какой в них смысл? Это женщины любят менять внешность, а мужикам-то зачем? Чтобы таких дурочек, как она, на кладбище пугать?
Но кроме взгляда ещё что-то было. Эта ржавая железка.
Вскочив, Мика кинулась к брошенной на столе папке и быстро набросала карандашом — шарик на цепочке, рукоятка. На ней, кажется, была петля. Да, что-то подобное она и видела.
— Вместо того чтобы обедать, ты сидишь и рисуешь кистень? — спросил кто-то у неё за спиной. Мика вздрогнула и обернулась.
Она не слышала, как подошел Кайсаров. И какого черта он не постучал?!
— Дверь была нараспашку, — последовал ответ на незаданный вопрос.
Но её волновало уже не это. Как он назвал эту штук — кистень? Это — кистень?!
А вот это она уже произнесла вслух, потому что Арсений Игоревич удивился и подтвердил: да это самый настоящий кистень. Они бывают разных видов, в том числе и такие — с шипами на гирьке-подвесе.
Кайсаров с любопытством наблюдал искреннее изумление на её лице. Вообще-то странно — человек рисует, сам не зная что. Да и девчонка не совсем обычная — маленькая, но с характером. И до ужаса самостоятельная. Это он понял вчера, а до этого на рыжеватую мелочь ровным счетом никакого внимания не обращал. Обычно Арсения Игоревича привлекали девушки высокие и не слишком худенькие. А он привык выбирать, и был достаточно привередлив. Так что у малявки с детским именем Мика шансов не было. Ни-ка-ких.
Собственно, ни о каких шансах Мика даже подумать не могла. Кайсаров был для неё чем-то вроде экзотического зверя, от которого неизвестно чего можно было ждать, а поэтому лучше держаться подальше. Он известный, успешный, породистый, умный — эпитетов можно было навешать множество. Так что нужно быть последней наивной идиоткой, чтобы хотя бы платонически увлечься подобным экземпляром.
— Кистень, — задумчиво произнесла Мика. — Никогда бы не подумала.
Она сделала жест, словно примеряя оружие к своей исцарапанной руке, и окончательно уверилась в том, что на кладбище Семен Стрельцов вытащил из-за пояса именно кистень и собирался надеть его на запястье. Неужели, он мог пустить его в ход? И именно в этом загадка её ужаса — она подсознательно поняла, что за штука у него в руках. Генетическая ли память или что-то подобное она видела в кино. Получается, что она поспешно удрала из обычного чувства самосохранения.
— Это старинное оружие, — продолжая рассматривать рисунок, пробормотал Кайсаров. — Сейчас все больше нунчаки используют.
Его прервала мелодия мобильного телефона. Мика поспешно достала трубку. На дисплее высветился незнакомый номер.
— Алё, это я, — послышался усталый голос Инны. — Я уже у мамы. Хотела спросить, как там?
— Я видела Семена, — тихо ответила Мика. — Около кладбища.
— Он вернулся? — обрадовалась Инна. Казалось, она забыла про свои страхи.
— Нет, не знаю… Думаю, не совсем. — Она старалась говорить так, чтобы Инна прониклась её словами, но не слишком испугалась. И о кистене, конечно, ни слова. Хватит с неё переживаний на сегодня. — Послушай, он был какой-то странный. Так что лучше пока не возвращайся. Пусть он сам в Кутьевск приедет. Хорошо?
— Хорошо, — растерянно ответила Инна. — Он что… такой же, как я рассказывала?
— Да. Поэтому тебе лучше не возвращаться пока.
— Я поняла, — послышался тяжелый вздох. — Похоже, это он Дика убил… Мика, что мне делать?
— Не знаю, — честно ответила девушка. — Думаю, нужно подождать, и все выяснится. Я сейчас сохраню в памяти твой телефон, и, если что, позвоню.
Она отключила связь и подняла глаза. Кайсаров, о котором она во время разговора с Инной совершенно забыла, прищурившись, смотрел на неё. Где эта девчонка успела так исцарапаться?
— Итак, кого это ты видела около кладбища? — с расстановкой спросил он.
— Мужа одной знакомой, — не растерялась Мика. — Они поссорились, и она уехала. Ничего особенного.
— Да? — с некоторым сомнением произнес Арсений Игоревич. — А в столовую ты идти собираешься? Обед заканчивается.
— Я подумаю, — честно глядя на него, пообещала она, хотя обедать не собиралась. А хотелось ей одного — отправиться на реку и сидеть в прохладной воде долго-долго. Пока мысли на место не встанут.
***
Кайсаров вышел из домика и направился к администратору. Надо было получить копии ордеров и квитанции для финансового отчета о поездке. Но потом он передумал — резко свернул к воротам. О тропинке в крапивно-малиновых джунглях он не знал. Дорога, проложенная по насыпи, вывела его к кладбищу, но не со стороны дома Стрельцовых, а к воротам — просвету между двумя кирпичными столбиками с кованными железными крестами. Кресты были старые, покосившиеся.
Очевидно, тут хоронили и жителей Георгиевки, и обитателей монастыря. Попадались очень старые могилы, с надписями на церковнославянском. А неподалеку виднелись пирамидки со звездами.
Старое кладбище в жаркий летний день навевало умиротворение. Цвели розовый горошек и вероника, стрекотали кузнечики, порхали маленькие дымчато-лиловые бабочки. Рябины стояли, обсыпанные гроздьями мелких зеленых ягод.
Арсений Игоревич шагал по заросшим клевером дорожкам, внимательно разглядывая кресты и осевшие холмики. Атмосфера тут царила просто идиллическая, но что-то в телефонном разговоре этой девчонки его встревожило. Даже не слова, а остаток таящегося в них страха. Но что могло напугать её в таком месте? Он и отправился сюда, чтобы проверить — мало ли, что может случиться, а он в ответе за дюжину парней и девчонок.
И за эту самостоятельную мелочь, которая вчера так трогательно выпевала стихи Лорки, а потом где-то в ночи шастала с его Ромкой. Кайсаров неожиданно почувствовал досаду. Вот ведь паршивец — тоже заметил, что девчонка хороша. И он ему сам в этом помог, дурак старый. Осознавать себя старым было непривычно и отчасти приятно.
Но Ромку надо будет поставить на место.
Так никого и не обнаружив, он дошел до конца погоста и повернул налево. Справа высился лес, туда он решил заглянуть позже. Пройдя вдоль ограды, Кайсаров споткнулся о валявшийся в траве старый деревянный крест и замер. Впереди виднелся большой валун, а рядом с ним что-то рыжело. Пришлось лезть через забор, чтобы посмотреть.
Это была дохлая собака — обычная рыжая дворняга со свалявшейся местами шерстью и репьями в недавно ещё загибающимся кольцом, а сейчас безжизненно откинутым хвосте. Арсений Игорев постоял над ней, морщась и хмурясь. Собственно ничего удивительного в находке не было — мало ли дворовых шариков и барбосов гибнет. Но его неприятно поразило то, что собака была жестоко убита, и убита недавно. Её голову кто-то буквально разнес, не пощадив и шею. Шерсть на спине и животе тоже была покрыты пятнами подсохшей крови.
То, что животное не сбила машина, было ясно — с такими ранами псина осталась бы там же — на дороге или обочине. А тут дорог нет. И другие собаки тут ни при чем — они головы не разбивают. Это исключительно человеческих рук дело.
Может быть, именно вида мертвой собаки так испугалась Мика?
Животное лежало в углублении, оставшемся от смещенного в сторону камня. Кайсаров не обратил на него внимания — валун как валун. Некоторое время он бродил вдоль забора, рассматривая могилы, но ничего примечательного больше не обнаружил. Неприятная находка словно уничтожила все очарование старого погоста, но другую часть кладбища все же нужно было проверить. И если там тоже падаль лежит….
Но там была не падаль. Едва Кайсаров миновал последние ряды могил и с некоторым облегчением оказался в сосновом подлеске, до него донесись голоса. Вернее, один голос — высокий, женский. Вначале Арсений Игоревич насторожился, но затем понял, что стал невольным свидетелем банального выяснения отношений, и поспешил прочь. Он шагал по пружинящей под ногами рыжей хвое, а вслед ему летело
— Ты мне надоел, Дэн! Вечно стараешься чистеньким остаться. А я не люблю таких слизняков! В общем, все, можешь бежать подлизываться к своей бледной поганке, а ко мне больше даже не приближайся.
— Ну и при чем тут Мика? — мужской голос звучал устало и безнадежно. — С ней давно все кончено. Я думал, что ты меня….
— Да пошел ты! — послышался в ответ визг. — Отвали, сказала!
Раздался шорох и топот, кто-то нагонял его. И зачем-то Кайсаров отошел в сторону и спрятался за толстым стволом. Показалась девушка в бриджах и голубом топике, растрепанная, сердитая. Закусив губу, она промчалась мимо с таким видом, словно за ней кто-то должен был гнаться. Но никто больше так и не появился.
Вот такие страсти…
Арсению Игоревичу стало неловко, словно он специально подслушивал. Ведь это были студенты из его группы. Девушку звали Регина, а парня её… Денис, кажется. Типичный подкаблучник. Они казались неразлучной парой, постоянно за ручку или в обнимку. А вот поди ж ты… Хотя ссоры для влюбленных дело обычное, наверняка уже вечером помирятся. В крайнем случае, завтра. Кайсаров усмехнулся. Жизненный опыт — великая сила. На месте этого Дэна, он сам после таких слов немедленно послал бы вздорную девицу подальше. Но это он… да и то после накопления довольно печального опыта.
Интересно, кого эта Регина назвала бледной поганкой? Мику?
По своей давней привычке он поднял попавшуюся на пути замысловатую корягу и пошел дальше, крутя её в руках. Вроде бы на птицу похожа? Или на летучую мышь… Так и не решив, он отшвырнул находку и зашагал к базе.
Показалось ему или нет, что когда он выходил из леса, позади послышался шорох? И откуда вдруг появилось это неприятное ощущение чужого изучающего взгляда в спину?
Нет, обычная мнительность.
Спустя четверть часа, погруженный в финансовые разбирательства, Кайсаров напрочь забыл о произошедшем, и вспомнил только когда Денис не появился к ужину. Регина сидела за столиком одна, насупясь. Остальные кидали на неё удивленные взгляды.
Тогда он решил, что мальчишка оказался не таким уж тюфяком и решил проявить характер. Интересно, надолго ли его хватит?
Но утром оказалось, что Денис Литвинов не ночевал в своем домике
***
Мика узнала об исчезновении Дэна едва ли не последней.
Накануне она отправилась на пляж и там после купания уснула в тени прибрежного ивняка. Спать на берегу ей настолько понравилось, что она решила повторить этот опыт и на следующий день. После ужина они с Алькой долго спорили, куда идти на этюды. Алька предлагала на вчерашнее место — заодно и проверят, не вернулся ли блудный Иннин муж. Но Мика уперлась намертво — от одной мысли, что придется снова идти к кладбищу, её мутило. А от дома до погоста — рукой подать.
Продолжая переругиваться, они отправились по дороге в монастырь. За ними увязался Ромка Кайсаров. Зачем и почему — они так и не поняли, ведь кроме бейсболки и пакета чипсов он ничего с собой не захватил.
Над Мегжой порхали белые облачка, на берегу торчало несколько фигур с удочками, а на мысу опять горел костер — очевидно, это место было чем-то вроде клуба по интересам. Проходя мимо, Ромка потянул носом и заявил, что на костре что-то жарят. Похоже, рыбу. Судя по доносящимся голосам, вокруг костра собиралась отнюдь не местная элита, а банальные пьянчуги.
Монастырь встретил их приветливо. Только что закончилась вечерняя служба, по двору сновали люди, никто не ворчал. Отец Гавриил, стоя на церковном крыльце, рассматривал небо. Но, судя по всему, беспокойства оно у него не вызвало. Он спустился вниз и принялся о чем-то разговаривать с одним из археологов.
— Наверняка с колокольни открывается отличный вид, — задумчиво пробормотал Ромка. — Давайте, залезем?
— Батюшка говорил, что там лестница полуразрушенная, — засомневалась Алька. — Ещё навернемся.
— Ну, если совсем плохая, то не полезем. Мика, ты как?
— Пошли, — кивнула она в ответ.
Колокольня была встроена между трапезной и кельями таким образом, что монастырские ворота находились прямо под ней — в арке. В звонницу вела маленькая дверца из этой арки.
Роман подергал металлическую скобу на давно не крашенной двери, и та со скрипом приоткрылась. Они протиснулись в образовавшуюся щель и оказались на крохотной площадке. С неё вверх уходил первый лестничный марш — довольно крутой. На каждый уровень их было четыре — постепенно сужаясь, лестница поднималась все выше и выше изгибаясь вокруг массивного кирпичного столба.
— Да уж… — задумчиво произнесла Алька, созерцая разбитые ступени. Было такое впечатление, что по лестнице не только ходили, но и катали вниз что-то тяжелое. Старый камень частично был разрушен и обколот. Через незастекленные проемы лились лучи закатного солнца. Но зимой тут должно быть ужасно холодно.
— Подняться будет проще, чем спуститься, — жалобно произнесла Алька, ставя свой этюдник к стене. Мика последовала её примеру. С папками тоже пришлось расстаться — на такой лестнице руки лучше иметь свободными.
Ромка хмыкнул и первым полез вверх, потом обернулся и протянул руку Альке. Мика замыкала подъем. Вскоре они приноровились, да и ступени пошли более целые, чем внизу. Минут через двадцать они добрались ещё до одной площадки. Каменная лестница тут заканчивалась и начиналась деревянная — старая и тоже изрядно поврежденная.
— Три марша до вершины осталось, — задрав голову сообщил Ромка. — Последний бросок.
— Красота какая… — Алька почти по пояс высунулась в арочный проем. — Как бы сюда исхитриться этюдник втащить.
Она достала мобильный телефон и сделала несколько снимков. Мика тоже выглянула. Внизу был монастырь — синие луковицы церкви с золочеными крестами, опоясанный постройками двор, фигурки людей. Река отсюда казалась длинной чешуйчатой рыбой, лежащей среди зелени лугов и лесов. Она почти не изгибалась, текла к горизонту ровно и плавно, неся на себе баржу с буксиром. Вдалеке виднелись какие-то совсем уж микроскопические постройки. Жаль, что с другой стороны окна нет, и их базу не видно.
— Эй, скоро вы там? — окликнул их Кайсаров-младший, который уже преодолел первый пролет. — Осторожней, тут щепки торчат.
Как ни странно, но Мике с её ростом было легче, чем длинноногой Альке. Она лезла по ступенькам, словно обезьянка — раз уж Ромка, весящий почти вдвое больше, тут ничего не сломал, то ей бояться нечего.
И, наконец, они оказались на самом верху — тут четыре столба подпирали шатровую кровлю, переходящую в небольшой шпиль с маковкой. С площадки это, конечно, невозможно было рассмотреть, зато отсюда был великолепный обзор на все четыре стороны.
База отдыха сверху оказалась похожа на разбросанные среди деревьев кубики детского конструктора. Мика удостоверилась, что «Буратино» действительно располагается на продолговатом холмике, через который проходит дорога к монастырю. А вот и дом Стрельцовых, своей крышей из коричневой металлочерепицы напоминающий кусок шоколада. Россыпь изб, кладбище…
Мика прищурилась, и ей показалось, что там кто-то двигался — в зелени мелькало красное пятнышко. Нет, слишком далеко — не разглядеть. Тем более что позади полыхал закат, и небо было окрашено в тревожный алый цвет. Так что это могла быть обычная игра света.
Над головой темнели балки и вделанные в столбы мощные металлические поперечины. Наверное, сюда и вешались те самые колокола, с которыми так фатально не везло монастырю. Ромка ухватился за одну из балок и несколько раз подтянулся. На этом свою миссию они сочли исчерпанной — будет, чем завтра похвастаться.
Спуск, и вправду, оказался сложнее, чем восхождение. Несколько раз девушки едва не скатывались вниз, потеряв равновесие. Роману, страховавшему их на каждом марше, приходилось несладко — Алька заехала ему локтем в ухо, а свалившуюся чуть ли не с верхней ступеньки Мику, он едва не уронил. Но, в конце концов, они преодолели самую разрушенную часть лестницы, и оказались у её подножия. Там, на площадке, кто-то был.
В полумраке Мика с трудом опознала одного из двух похожих бородачей — археолога Михаила. Он стоял и рассматривал какой-то рисунок.
— Извини, — улыбнулся он, — я заглянул, а тут папка лежит раскрытая. Вижу — Ванькин портрет. Похож.
С этими словами он протянул Мике сделанный ею вчера рисунок человека, которого она увидела на кладбище.
— Ванька? — растерянно переспросила она.
— Да Иван наш, аспирант. Вчера в город уехал насчет машины договариваться, чтобы манатки наши в конце недели перевезти. И куда-то пропал, ирод — дозвониться не могу, телефон отключен. Наверняка опять какую-нибудь девицу охмуряет.
— А на чем он уехал?
— Да на автобусе, что на базу приходит. Ждали его сегодня к обеду, но… — он развел руками.
А Мика растерянно хлопала глазами, ведь вчера парня на кладбище она видела намного позже, чем укатил в Кутьевск страдающий одышкой «ПАЗик». И в тот день это был его последний рейс, больше никаких автобусов из «Буратино» не отправлялось.
Она не знала, как сказать об этом Михаилу, да и стоит ли говорить. Вдруг этот Ванька уехал на частнике или остался ночевать у какой-нибудь деревенской красотки, и получится, что она его выдаст начальству? Вспомнилась непримятая трава у могилы, а потом другая фигура на том же месте — Семён Стрельцов с кистенем.
И неожиданно для себя Мика вдруг спросила:
— А Ванька… он случайно Кистенем не интересовался?
Археолог замер. Потом удивленно поднял брови:
— А ты откуда знаешь? Он что, тебе рассказывал?
Девушка медленно покачала головой.
— Наверное, легенду о кистене и его владельцах от местных слышала?
— Нет, только о том, что был такой разбойник, — ответила Мика, сообразив, что речь идет не о человеке, а об оружии. — Его, вроде бы, около кладбища похоронили.
— А ну-ка, пойдем наружу, а то мы тут, словно селедки в банке, повернуться негде. — С этими словами Михаил открыл дверь, да ещё плечом поднажал, чтобы посильнее распахнуть. Потом подхватил Микин этюдник и пошел вперед. Они расположились на плитах, где утром сидели старухи. Алька и Роман, сгорая от нетерпения, последовали за ними.
— Значит, легенду не знаешь?
Мика опять покачала головой.
— Странно. Ванька действительно мечтал раскопать эту старую могилу и посмотреть на тот самый кистень. Местные в один голос говорили, что его вместе с Гришкой зарыли. Но я не разрешал — незаконно это.
— А что это за Гришка? — удивилась Мика.
— Ну, в общем, история такая. Арик тут покопался в монастырских архивах, и надыбал одну тетрадку. После революции монахов хоть и разогнали, и хотели что-то типа коммуны организовать, да желающих не особо много было — кроме рыбной ловли обычным людям тут и заниматься особо нечем. Георгиевкий монастырь всегда был славен своими мастерскими — тут иконы писали, лампады да крестики делали, церковные покрывала и хоругви золотом расшивали. А когда это стало ненужным, пришло запустение. Одно время тут пытались какой-то народный промысел развивать, но художники довольно быстро разбежались. Вот и жили тут почти одни старики и старухи, и среди них кое-кто из бывших монахов. Один из них и строчил в тетрадку разные разности, касающиеся истории обители. А деревенские тогда ещё очень хорошо помнили время, когда Кистень тут бесчинствовал…
— Это когда же было? — с любопытством спросил Ромка, доставая сигареты. Но Алька шикнула на него, и ему пришлось спрятать их обратно в карман.
— В самом конце позапрошлого века, лет за двадцать до революции. Гришка, говорили, сам был родом из Пензы, совершенно отчаянный человек. И перед всеми своим кистенем хвастался. Говорил, что тот ему достался от кого-то, а тому через десятые руки — от знаменитого разбойника Береста. Бересту этому ещё при Екатерине Великой голову отрубили за грабежи и убийства. Вот от него история кистеня и пошла — дескать, он своему хозяину приносит невиданную удачу, дает силу и смелость.
— А что это за штука такая — кистень? — неожиданно спросила Алька и смутилась: — Ну темная я, темная…
Воцарилось молчание. Потом археолог в двух словах описал, и палочкой на земле схематично изобразил кистень. Мика не рискнула доставать свой недавний рисунок — на вопрос о том, где она видела оригинал, отвечать ей было бы затруднительно. Она просто ещё раз убедилась, что ошибка исключена — именно этот предмет она сегодня видела.
— Ну, в общем, после того, как в Пензе на него устроили настоящую охоту, объявился Гришка со своими дружками в Кутьевске. То ли зазноба у него тут жила, то ли просто случайно. Но начался в этих краях самый настоящий, как сейчас говорят, беспредел — грабила и убивала Гришкина банда всех подряд. Свидетелей он оставлять не любил, и жесток был до крайности. Уездный полицмейстер уже хотел солдат у губернатора просить, чтобы помогли от этого нелюдя избавиться. Но тут случилось так, что напала банда на монастырский обоз, и произошло это совсем рядом с Георгиевкой. Тех, кто в нем ехал, убили, а деньги, которые они везли — похитили. Монахи и местные жители быстро узнали, кинулись в погоню и прибили таки главаря.
— Правильные мужики, — одобрил Ромка. — Надеюсь, они его линчевали.
— Нет, просто пристрелили. А потом зарыли около кладбища и придавили камнем. Даже не столько самого Гришку, сколько кистень его, которым он головы разбивал. И хотя рядом монастырь был, решили, что для гарантии надо магические силы применить.
— Нам говорили, что знахарку позвали, — вспомнила Мика утренний разговор с Татьяной.
— Ну, обычная знахарка вряд ли способна на такие вещи, — задумчиво произнес Михаил. — Я сам видел на камне руны. Правда, до конца так и не расшифровал, не специалист, да и сохранность знаков не слишком хорошая. А Ваньке очень уж хотелось под тот валун подкопаться…
— Так его уже бульдозером своротили, камень этот, — округлила глаза Алька. — Мы сами видели. И знаки на нем тоже видели.
— Что? — подскочил Михаил. — Кто своротил?
— Я не знаю. Там участок ровняли, зацепили, наверное.
— И вы молчали! — вознегодовал Ромка. — Пошли туда, пока не стемнело!
— Я не хочу! — Мика почувствовала, как, несмотря на теплый вечер, по рукам побежали противные мурашки. — Я сыта эти камнем по горло!
— В смысле?
— Просто не хочу. Устала, не обедала и вообще… Давайте завтра.
— Ты же обещала Инне за домом присматривать, — удивилась Алька.
— Я обещала?
И тут, словно по заказу, зазвонил её мобильник.
— Ну, как там? — измученным голосом спросила Инна.
— Пока не знаю, — Мика старалась говорить спокойно.
— Нового ничего не узнала? А то я тут вся на нервах… Прямо сейчас бы приехала, да только автобусы уже не ходят, а частника искать бесполезно. А ещё мне все время кажется, что...
— Что?
— Ну, что не в себе он, что память потерял. Бывает же такое, я в кино видела. Вдруг он там ходит один и ничего не помнит.
— Это только в кино сплошь и рядом бывает, а в жизни очень редко, — попыталась образумить её Мика.
— Я понимаю. Но, на всякий случай — ещё один комплект ключей от дома лежит под первой ступенькой крыльца старой бабкиной избы. Это Сема придумал, все боялся, что я могу свои ключи посеять…
— Ладно, — вздохнула Мика, — не переживай, сейчас сходим, глянем, как там. Я тебе попозже перезвоню.
Алька и Роман смотрели на неё выжидательно, а Михаил куда-то исчез и вернулся через пару минут со складной лопаткой.
— Ну что, решилась?
Мика кивнула.
Ей вдруг стало неловко и стыдно. И почему ей так не хочется рассказывать о том, что она видела? Что такого особенного? Ну, сидел на кладбище Иван, ну, там же был Семён. Ничего сверхъестественного. А кистень, скорее всего, он в земле около камня нашел, вот и держал в руках. Единственное, чему она не могла найти объяснения — гибель овчарки Дика. Не верилось, что молодая сильная собака вот так просто позволила себя ударить. Сделать это мог разве что её хозяин.
***
На протезе по лесу не много наскачешься, но Игнат кое-как приспособился. Ему ещё повезло — сколько мужиков и на протезах-то не вернулись. Батя вот где-то безвестно сгинул, ни похоронки, ничего. Может, и вернется ещё, были случаи, когда находились те, кто без вести — по госпиталям, да по лагерям. Недавно Василий Жуков, маршальский однофамилец, из Салехарда приехал. Молчит, не рассказывает, только всем понятно, что отсидел. А уж за что — тут только сам Васька знает.
Ну, вот и овражек одолели, теперь недалеко осталось.
Игнат остановился, присел на вывернутый из земли комель, достал трубку. Пока набивал самосадным табаком, Савелий вокруг рыскал, три боровика принес. Грибной нынче год должен выдаться. Закурив, Игнат поудобнее пристроил деревянную ногу, поправил на культе ремни и принялся пыхать дымом.
А место все то же — только ещё две березы повалились от старости. Вон, земляника поспевает, светится розовеющими ягодами, пташки поют. Хорошо…
— Савка, поди сюда. Запоминай это место, запоминай, как следует. Чтобы и с закрытыми глазами найти смог.
Сын повел вокруг круглыми светлыми глазами, кивнул. И что тут такого? Найдет, коль нужно будет.
***
Микин этюдник понес Ромка, а Михаил взял Алькин. Эх, жаль, зря они только тащили их в монастырь — порисовать так и не удалось. Единственная улица деревни Георгиевка была необычно оживленной, Трое парней заводили мотоцикл «Урал», который чихал и злобно плевался сизым дымом, пацаны гоняли резиновый мячик, что-то оживленно обсуждавшие у колодца женщины, проводили их компанию внимательными взглядами. Но дом Стрельцовых стоял все такой же молчаливый и рядом с ним ничего не изменилось. И все так же уныло маячил брошенный бульдозер. Скорее всего, рабочие, не обнаружив никого из хозяев, решили пока прекратить всякую деятельность.
Мика поднялась на крыльцо, постучала, позвонила — тишина. Сообщив Инне по телефону о том, что Семен пока не вернулся, она догнала остальных. Разговор продолжался все о том же — о разбойнике Гришке и его кистене.
— А деньги-то те нашли? — неожиданно спросил Роман.
— Какие деньги? — вначале не понял Михаил, а потом покачал головой: — Нет, не нашли. Наверное, кому-то из Гришкиных соратников удалось-таки уйти с добычей. А денег было немало — два богатых купца пожертвовали на отливку новых колоколов для монастыря.
— Чего же они поехали без охраны? — удивилась Алька.
— Думаю, что надеялись незаметно провезти, — пожал плечами археолог. — На охрану разбойники скорее бы внимание обратили, а с простых монахов много ли возьмешь.
К камню они подошли уже когда половина солнечного диска съехала за горизонт. В июне вечера долгие, наступление темноты происходит постепенно, так что до неё оставалось достаточно времени.
— Смотрите! — вскрикнула шедшая впереди Алька и испуганно отскочила от валуна.
Вид ещё одной мертвой собаки подействовал на девушек угнетающе. Мика почувствовала подкатывающую к горлу тошноту. Да что же это такое, какой изверг охотится за несчастными животными?
Археолог постоял над убитой дворнягой, потом опустил в траву этюдник и спокойно сказал:
— Сейчас зароем.
Отойдя на несколько шагов в сторону, он вырезал лопаткой кусок дерна, снял его и принялся быстро и умело выкапывать ямку.
— У меня такое ощущение, что мы всю практику только и будем собак хоронить, — шепнула Алька.
— А что, вы уже хоронили? — обернулся Роман.
— Утром, — мрачно буркнула Мика. — Я, пожалуй, пройдусь, что-то мне нехорошо.
Пригибаясь под колючими ветками, она с некоторой опаской двинулась вдоль ограды. Но около безвестной могилы, где она днем видела Семена, не было ни души, только воробьи чирикали. С гудением пролетел жук, описал круг и умчался.
Дышать стало легче. Тут никого нет, и бояться ей нечего — рядом с ней люди, которые могут её защитить. А она просто нервная и впечатлительная дурочка, способная из мухи сделать слона.
Рассуждения ей самой показались не слишком убедительными, но, тем не менее, ей удалось немного успокоиться.
Канаву Мика опять заметила лишь в последний момент. Это была даже не канава, а небольшой ров, длиной метров двадцать и шириной немногим более двух. Поросшие сверху густой травой отвесные берега и под ними — темная, словно давно заваренный чай, вода. Она была абсолютно неподвижной, несмотря на легкий ветерок. Неподалеку торчала полусгнившая коряга, и там, где она уходила в воду, виднелись обсевшие её гроздьями черные продолговатые улитки.
Зачем-то она пошла вдоль этого рва, хотя можно было дойти до конца кладбищенской ограды и выйти на луг. Но вид стоячей воды и улиток на осклизлом дереве завораживал, и ей хотелось рассмотреть все это поближе. Не уверенная в прочности берегов, она двигалась медленно и осторожно. Поравнявшись с корягой, Мика присела на корточки и принялась наблюдать, но улитки были неподвижны, только иногда из-под панцирей высовывались крошечные любопытные рожки — тоже черные. Потом она перевела взгляд, и едва не свалилась в воду. Там, где глубина цвета жженой сиены становилась илистой и непроницаемой, чуть более светлым контуром угадывалось человеческое лицо.
Она хотела закричать, но у неё никак не получалось. Тут и появился Роман, отправившийся на её поиски. Увидев, Мику, он бросился к ней, ничего не понимая — она пятилась, ухватившись за собственное горло, и беззвучно открывала рот. Все, на что она оказалась способна — взмахнуть рукой, указывая куда-то вниз, а потом буквально свалилась ему на руки.
Ромка растерялся. Ему нравилась эта девчонка, чем-то похожая на хрупкую фарфоровую статуэтку пастушки, и он не прочь был познакомиться с ней поближе. И вот — идеальная ситуация, не какая-то там банальная дискотека или бар, а практически романтика — кладбище на закате, таинственный камень и испуганная, почти лишившаяся чувств барышня… Он даже испытал некоторое сожаление, оттого что барышня, хоть и была бледна, но продолжала вяло трепыхаться. Множество мыслей вихрем пронеслось в кудлатой голове Кайсарова-младшего, и лишь после этого он догадался повнимательней вглядеться туда, куда указывала Мика. То, что он увидел, ему крайне не понравилось.
Нет, кричать он не стал, просто покрепче прижал к себе Мику, подхватил и почти бегом потащил её обратно к камню.
— Что с ней? — переполошилась Алька, увидев подругу на Ромкиных руках.
Михаил, укладывавший последние куски дерна на то место, где он зарыл собаку, выпрямился и тоже вопросительно уставился на них.
— Отпусти меня, — слабо, но вполне внятно потребовала Мика. — Я сама.
— Там, похоже, кто-то утонул, — осторожно ставя девушку в траву, сообщил Роман.
— В смысле — кто-то? — дернулась Алька. — Опять собака?
— Человек! Там, в канаве. Или у меня глюки… Но Мика тоже видела.
Та в подтверждение молча кивнула. Она, кажется, даже узнала это лицо, но пусть лучше Михаил сам посмотрит.
***
— Ну вот, дожили, наконец… — Савелий перекрестился на подновленные купола монастырской церкви. На дворе стояло непонятное время, называвшееся «перестройкой». Ну и ладно, пусть лучше перестраивают, чем ломают. Вот и обитель восстанавливают, окна стеклят. А он, хоть и в город перебрался, все равно за родную Геогиевку душой болеет. Надо вот в храм зайти, поставить свечи за упокой. И за отца, и за деда, и за прадеда с прабабкой, и за остальных пращуров. А после — на кладбище завернуть, проведать. Все они там, кроме не вернувшегося с войны деда. И от родного дома недалеко, и вместе. Вот только на прапрадедовой могиле крест упал, но это он в следующий раз поправит. А может, и памятник закажет или крепкий чугунный крест с именем — чтобы помнили Никиту Ивановича Стрельцова, лучшего в деревне охотника и крепкого мужика, который самого Гришку Кистеня не побоялся.
Савелий гордился тем, что он знает историю своего рода — не то, что нынешняя голь перекатная, на стариков плюющая со своей убогой колокольни. Он и бабку не забывает, помогает то крышу починить, то картошку выкопать. И матери с ним живется, не тужится. Сына бы ещё в люди вывести, вот и продолжится род, продлится на земле.
А золото, стало быть, скоро пора будет по назначению отдавать — не зря они его столько времени хранили, таили ото всех, а от себя — в первую очередь. Хотя искушения были, ох были… Да и сейчас есть.
От этих мыслей Савелий ещё раз крестом обмахнулся. Ничего, вот в следующий раз будет времени побольше — и в лес сходить, и захоронку достать. А после сразу туда, в обитель. И сына с собой возьмет, чтобы знал, чем история с золотом закончилась, и внукам-правнукам рассказывал.
***
— Ванька… — протянул археолог, когда они спустя пару минут были около канавы. Мика дошла туда самостоятельно, хотя и заботливо поддерживаемая Ромкой. Оставаться около камня она отказалась категорически и все время твердила, что уже пришла в себя. Она ведь не обморок упала, просто ноги от страха подкосились.
Алька, глянув в воду, вскрикнула и тоже побледнела.
— Рубашку сними, будешь мне помогать! — велел Михаил Роману, а сам мгновенно разделся и бросился в воду.
Мика достала мобильный телефон и принялась непослушными пальцами набирать телефон скорой помощи, и никак не могла дозвониться.
— Милицию вызывай! — крикнул ей Михаил, выныривая. Он тянул из глубины тело Ивана, но оно за что-то зацепилось и приходилось нырять снова и снова, хотя почти сразу же стало понятно — надеяться на чудо бессмысленно.
— Я сейчас помощь позову! — крикнула ему Алька и побежала к ближайшим домам.
До глубокой темноты им пришлось пробыть около проклятой канавы. Вначале прибежали из Георгиевки мужики во главе с толстяком в порванной на животе майке и помогли вытащить утопленника.
Мика отрешенно смотрела, как выволакивают на берег то, что ещё вчера было живым, симпатичным парнем, а сегодня лежало в траве мокрое и безжизненное. На лице цвета слоновой кости ярко выделялась темная бородка, серебряный крестик прилип к обнаженному плечу. Да, это был Иван, тот самый, который должен был вчера отправиться в Кутьевск, но почему-то оказался вначале на кладбище, а затем и в наполненном водой рву.
Растерянно оглянувшись, она не обнаружила рядом Альку, и Роман сказал, что она побежала на базу.
А потом почти одновременно приехала милицейская машина и примчались Кайсаров-старший и ребята из их группы. Почти все — кроме Дэна и Наташи. Взволнованно галдели, с испугом и любопытством поглядывая на мертвое тело, тормошили Мику, о чем-то расспрашивали. Но она отвечала редко и односложно. Арсений Игоревич отвел Ромку в сторону, мрачно выслушал его рассказ о происшедшем и закурил. Постепенно к ним прибивались остальные — словно цыплята к наседке.
Уже почти стемнело, так что милицейский уазик развернули на насыпи боком и включили дальний свет. Замелькали и огоньки фонариков.
Милиционеры осмотрели тело, потом принялись опрашивать присутствующих. Михаил на вопрос, были ли у Ивана враги или недоброжелатели, развел руками:
— Вроде бы нет, никаких конфликтов с мастными жителями не происходило. Да и смотрите — тут же кто угодно захлебнуться может. Канава глубокая, метра два с лишним, баграми еле до дна достали, да от поверхности воды до кромки берега сантиметров восемьдесят. Земля влажная, за траву, если и ухватишься, она тут же с корнем вырывается… Сколько тут даже отличный пловец продержится?
— Точно, тут Митька Жуков в прошлом годе тоже едва не утоп, — горячо поддержал его како-то местный мужик. — Еле выкарабкался. Хорошо тверёзый был, а выпивши бы точно захлебнулся. Сюда и скот не гоняют пастись, все про эту ямину в курсе.
— Ну, на голове у погибшего под волосами рана, а смертельная или нет, экспертиза покажет, — отер пот со лба грузный капитан в милицейской форме.
Все замолчали. Значит, Иван не сам в ров упал? Или сам, но при этом мог удариться головой обо что-то под водой.
— Мы тут рядом мертвую собаку нашли, — сообщил Михаил. — И у неё тоже была разбита голова.
— Где?
— Около камня зарыли, сейчас покажу, где. Пойдемте.
Собачий трупик откопали и упаковали в пленку, чтобы забрать с собой.
У Мики майор уточнил лишь время, когда она увидела в воде тело. Видно было, что к набежавшим студентам он относится, как к лишней помехе. Она поколебалась, решая, сказать или нет, что вчера видела Ивана, и промолчала. Потому что тогда пришлось бы рассказывать о траве, на которой после него не осталось никаких следов. А это уже попахивало психиатром.
Но если будут более дотошными, придется сказать. И о Дике тоже. Она с ужасом вспомнила Семена с кистенем в руках. Потом в памяти всплыла машина в гараже дома Стрельцовых. А ведь, похоже, что её могли изуродовать как раз такой штукой. Но неужели Семен сошел с ума? Потому что иначе логику его поступков объяснить нельзя.
— Моим ребятам можно уже уходить? — нетерпеливо спросил Кайсаров у майора.
Тот мельком глянул на сбившихся в стаю парней и девчонок и кивнул:
— Если что, в райотдел вызовем. Но, думаю, не понадобится. Эксперт говорит, что смерть наступила вчера не позже трех часов дня. Вас тут ещё в помине не было, я проверял.
Услышав его слова, Мика вздрогнула — они с Алькой подошли к кладбищу не раньше семи часов. А это значит, что Ивана она видеть тут не могла. Но видела.
— И вообще, поосторожнее тут, — продолжал майор. — Яму эту засыпали бы что ли. Техника, наверное, есть.
— Технику найдем, — вынырнул из темноты Арик. Майор вздрогнул — уж больно дикий у археолога был вид — борода и волосы всклокочены, рубашка нараспашку. Заметив произведенное впечатление, Арик смутился и принялся оправдываться: — Спал я, когда сообщили, что Ваньку нашли, вот и побежал.
— А разве вы не?..
— Нет, нас просто часто путают, — появился рядом Михаил. — Нам, наверное, лучше с вами поехать? В городе и заночуем. Надо будет ещё родителям Ивана позвонить, сообщить.
Он замолчал и вздохнул.
— Ладно, поехали, — махнул рукой майор. Потом, увидев, что студенты все ещё тут, ещё раз махнул: — А вы идите, идите, не стойте тут. Все — по домам.
***
То, что случилось, было настолько нелепым и страшным, что разговаривать об этом никому не хотелось. Мика чувствовала себя опустошенной и совершенно разбитой. Она забыла о своей папке и этюднике, и если бы не Роман, они бы так и остались около разбойничьего камня. В висках почему-то стучало: «Ну вот, называется, отдохнули и повеселились, ну вот, называется, отдохнули и повеселились, ну вот…»
То безмятежное или почти безмятежное утро с липкими черешневыми косточками на асфальте казалось чем-то далеким и недосягаемо-счастливым.
Остальные, наверное, чувствовали себя ненамного лучше, потому что, едва добравшись до базы, начали расходиться по своим домикам, и только трое или четверо парней отправились на берег — снова жечь костер.
— Мика… Микаэла, — неожиданно окликнул её Кайсаров, когда она собиралась уже взобраться на свою веранду. Мысль была одна — упасть носом в подушку и постараться отключить все возможности думать и вспоминать. Но не тут-то было. Ромка покосился, но промолчал.
— Я прошу тебя… — начал Кайсаров.
Он хотел самым категорическим тоном потребовать от этой девчонки, чтобы она больше никуда тут не ходила — ни одна, ни с кем-то. Потому что если археолога убили, а она что-то видела… А она что-то видела, он это прекрасно чувствовал. Но что?
Она послушно подошла и подняла на него измученные глаза. Вчера в это же время они безмятежно пели дуэтом. А потом… потом он поцеловал её руку и сразу же после этого погасли две свечи. Когда-то давно бабушка говорила маленькой Мике, что неожиданно погасшая рядом с человеком свеча означает чью-то скорую смерть. Вот и не верь после этого в приметы…
Он хотел разговаривать с ней строго, очень строго, чтобы она поняла, но вместо этого задумчиво произнес:
— И, все-таки, я хотел бы знать, что тебя сегодня днем так напугало на кладбище.
— Вчера… — почти беззвучно ответила она.
Он не понял, не расслышал.
— Что?
— Ничего. Меня ничего там не пугало, Арсений Игоревич. Извините, я очень устала…
— И ещё одной убитой собаки не было?
— Почему, была. Иннин муж её убил, это был его пес.
Почему она опять не говорит правду? Не врет, но и не может рассказать, как все было на самом деле. А ведь это очень просто — начать с того, когда она увидела около могилы Ивана — спустя четыре часа после того, как его убили. Потом — о том, что они видели в доме Стрельцовых, а главное — около дома. И, наконец — странные глаза Семена и разбойничий кистень в его руках. И что после этого подумает о ней Кайсаров? Да то же, что любой здравомыслящий человек — у неё не все в порядке с головой.
— Значит, мне показалось…
Он внимательно посмотрел на неё и сказал то, что хотел сказать:
— В общем, больше никуда не ногой… без меня. О муже неизвестной мне Инны поговорим завтра, и ты мне все подробно расскажешь. Хорошо?
Она глянула удивленно, но промолчала, только автоматически пожала плечами.
Затаившийся на веранде Ромка услышал и разозлился. Неужели не видно, что Мика еле стоит на ногах от всего пережитого? Нашел отец время для нотаций!
Кайсаров ещё раз внимательно вгляделся в поникшую фигурку, потом вынул из кармана плоскую металлическую фляжку, отвинтил крышку и набулькал в неё содержимого.
— Пей.
— Что это? — удивилась Мика.
— Снотворное и успокоительное в одном флаконе. Тридцать граммов тебе как раз хватит. Пей.
Она двумя пальцами взяла серебряный наперсточек и глотнула. Коньяк или бренди.
— Я могу идти?
— Можешь, — хмыкнул Кайсаров. — Только турни одного обалдуя. Пусть не думает, что его башка не торчит из-за двери.
Ромка с независимым видом загремел этюдником и опрокинул стул.
Но Мике было уже глубоко плевать на эти семейные разборки. Она послушно кивнула и направилась в домик. Только бы не споткнуться, не налететь на какой-нибудь выступ, угол, на ступеньки… Только бы её наконец оставили в покое.
Из темноты открытого окна соседней дачки за всеми тремя внимательно наблюдала Регина. Да, Кайсаров, это не Дэн, с ним нужно действовать более откровенно, а не изображать романтические чувства. А тут ещё и младший под ногами крутится.
От досады она прикусила губу. Ну ничего, ловить удобный момент она умеет. И то, что она вчера послала подальше уже начавшего надоедать Дениса, сыграет ей на руку.
Где-то в отдалении завыла собака, потом к ней присоединилась ещё одна.
«Покойника чуют» — произнес кто-то в темноте.
***
Она упала на кровать и уснула почти мгновенно.
И проснулась точно так же мгновенно, словно этой ночи не было.
Вначале Мике показалось, что ещё только светает — за окном вместо ясного голубого неба маячила какая-то серость. Спать не хотелось совершенно, и она босиком вышла на веранду, решив, что вполне успеет до завтрака искупаться в реке. Хотелось смыть с себя вчерашнее, просто смыть, как страшный сон.
Хотя никакие сны ей в эту ночь не снились.
Прямо на неё по небу неслись низкие слоистые облака. Понизу они были темно-серого цвета, и от этого казалось, что над головой бежит лента конвейера, бесконечная и широкая — во весь горизонт. Порыв ветра разметал волосы и облепил ими лицо. Пока Мика с ними сражалась, пока искала резинку, чтобы завязать сзади хвостик, в памяти возникло — «штормовое предупреждение».
Альки в комнате она не обнаружила, и размышлять, где та ночевала, времени, да и желания не было. Не дети же они, в конце концов!
Натянув джинсы и рубашку, она опять выскочила на веранду. И только тут заметила, что пляж выглядит необычно — железные грибки торчали прямо из воды, и мутные волны уже начинали захлестывать сотрясаемую ветром кабинку для переодевания. А главное — нигде ни души, словно она осталась совершенно одна на тысячи километров вокруг.
В столовую Мика мчалась вихрем. Именно там и были люди — взволнованные, растерянные. Администраторша Марья Ильинична пыталась успокоить возбужденных отдыхающих — скоро придет автобус и отвезет тех, кто приехал не на своих машинах, в Кутьевск. А тем, кто на своих, лучше отправляться как можно скорее — прогноз неблагоприятный. Да-да, сроки путевок будут продлены на столько дней, сколько будет продолжаться наводнение, а, может, ещё и пронесет — ветер уляжется, и можно будет вернуться уже сегодня. Почему-то в эти слова не слишком верилось — хлипкая деревянная столовая тряслась и дрожала под ударами ветра. К тому же где-то в отдалении зарокотал гром.
— Готовимся к эвакуации! — громко констатировал Сашка. — Но пожрать все же не мешает, — добавил он потише и устремился к раздаче.
Они позавтракали, в пешке давясь запеканкой и традиционным киселем, и отправились собирать вещи. Крошечная автостоянка около административного корпуса быстро пустела — в последнюю «восьмерку» набилось человек шесть и пара подвывающих такс. Вслед машине из опрокинутой ветром урны неслись пустые пакеты и бумажки.
— Не волнуйтесь, автобус уже выехал, — ещё раз прокричала издали администраторша, — скоро будет.
— Новые приключения, — сердито ворчал Ромка, вместе с Микой покидая столовую.
— Зато будет, что вспомнить, — обернулась Наташа. — Смотрите, какое небо сумасшедшее.
— Ребята, а Денис где? — неожиданно спохватился Кайсаров. — Кто-нибудь его сегодня видел?
Все посмотрели на Регину, но она только пожала плечами, всем своим видом демонстрируя, что ей нет никакого дела до того, где сейчас Дэн.
— Может быть, он уже уехал с кем-то? — предположил Руслан. — Хотя на него не похоже. Сейчас посмотрю, тут ли его вещи.
Когда почти все с сумками и этюдниками собрались опять на площадке перед столовой, стало известно, что вещи Дэна так и лежали в домике нетронутыми, а сам он, похоже, отсутствовал ещё со вчерашнего дня.
— Я думал, он с Антоном у костра засиделся, — оправдывался Руслик. — Сумку я его собрал, а самого нет. И мобильник все время отвечает: «Абонент временно недоступен».
— Ну-ка, быстро колитесь, где он может быть, — не на шутку разозлился Кайсаров. — Сами видите, что творится — так что не до мужской солидарности.
Но все только недоумевающее переглядывались.
— Я тоже понятия не имею, где его носит, — неохотно процедила Регина сквозь зубы. — Мы поссорились.
Это Кайсаров и так знал. Но все-таки, куда мог запропаститься Денис? Вариантов было немного — отсиживается где-то на базе, в деревне или в монастыре. Последние два варианта казались маловероятными, поэтому Арсений Игоревич скомандовал:
— Быстро проверьте все тут. Помещений немного, но все-таки давайте поскорее.
Побросав вещи, студенты бросились в разные стороны. «Буратино» обыскали за десять минут, но нигде, включая чуланы, кухню и кабинет директора, в который находчивый Павел заглянул через открытую и отчаянно хлопающую на ветру форточку, никого не было. Из столовой высыпали люди — это смена поваров и посудомойка тоже спешили поскорее вернуться домой.
— Надо все же проверить, нет ли его в монастыре, — нерешительно предложил Антон. — Можно быстро сбегать и спросить.
— Нет, поздно. Те, кто туда отправится, рискуют не уехать совсем. — Кайсаров, переговорив с Марьей Ильиничной, вернулся хмурый. Автобус застрял где-то на полпути из Кутьевска — забарахлил мотор. Так что неизвестно, доедет или нет. Скорее, второе, и, значит, придется выбираться на микроавтобусе, который прибудет за работниками базы. Обещали транспортировать в два приема — главное, довезти всех до следующей возвышенности, там подступающая вода уже не сможет отрезать их от города.
Арсений Игоревич с тревогой поглядывал в сторону вышедший из берегов Мегжи. Вода в ней прибывала на глазах и выглядела устрашающе — мутная, крутящаяся водоворотами и несущая на себе обломки досок и мусор. Она достигла уж того места, где они ещё недавно жгли костер, и смыла оставшиеся после него угли и головешки.
— Может, проще пешком в сторону города идти? — задумчиво предположила Майка.
— По такому ветру? — ужаснулась Регина. — Смотрите, дождь начинается!
Первые струи хлестнули, словно из шланга, и студенты поспешно бросились под навес. Да, пройти в такую погоду два километра по дамбе — страшное дело. Тем более что вот-вот должна подойти машина.
Она и подошла — старенький «УАЗик»-буханка, с замазанными краской оконцами. Высунувшийся из кабины водитель потребовал, чтобы садились быстрее, вода уже поднялась почти до уровня дороги. Его призывы тонули в грохоте грома и шуме ливня.
Первыми в автобус шустро полезли женщины, работавшие на базе, следом пожилая пара отдыхающих. Оставшихся мест хватило только на шестерых студентов и сумки, а промокшую насквозь Наташу и закутанную в кусок полиэтилена Альку Кайсаров затолкал на переднее сидение, усадив рядом с водителем. Всё, больше никто не поместится, салон был набит битком.
— Давай! — крикнул он водителю сквозь льющиеся с неба потоки воды. Она хлестала по лицу и глазам так, что капюшон куртки не спасал.
— За остальными позже приеду! — кивнул из окошка шофер, поворачивая ключ зажигания.
Мотор взревел, микроавтобус выехал за ворота и свернул на дамбу. Не обращая внимания на дождь, Арсений Игоревич дошел до этого поворота. Подпрыгивающий «УАЗик», до этого кативший довольно шустро, внезапно почти остановился, а затем, словно решившись, рванулся вперед, дважды сильно подпрыгнул и завилял. Потом выровнялся и помчался дальше. Прямо над головой сверкнуло, и тут же загремел оглушающий гром.
Прикрыв глаза ладонью, Кайсаров всмотрелся в полотно дороги и понял, что за ними никто не вернется — чрез дамбу уже перекатывалась вода. Она образовывала все расширяющуюся промоину в асфальте, которая прямо на глазах превращалась в русло, потом появилась втора, третья… река одолела не слишком прочную преграду и хлынула в низину. Накатил ещё один вал, и окончательно отрезал холм с базой отдыха от города.
— Что происходит? — подбежал укрытый веселенькой клеенкой Ромка. Такими были застелены столики в столовой — ярко-желтые розы с зелеными листочками.
— Надо сказать ребятам, кто там остался… Дамбу размыло.
— Там Мика и Регина, если не считать пропавшего Дэна.
— А остальные парни что — уехали?! — закричал Кайсаров. Он почему-то был уверен, что девчонок затолкают в автобус в первую очередь.
— Ну да… — растерялся Роман. — Там разбираться было некогда… Мы с Микой вещи подавали, а Регина сразу сказала, что останется Дэна дожидаться. Я её пытался убеждать, но она ни в какую, а потом уже поздно было, машина ушла. И мы же не на тонущем корабле оставались, водитель говорил, что вернется!
— Вернется!.. — Кайсаров бессильно выругался. Одно дело во время катаклизма остаться с крепкими парнями, и совсем другое — с двумя девицами, одна из которых едва до плеча ему достает и которую соплей перешибить можно. И все потому, что не успел сам проконтролировать, на Ромку понадеялся!
В столовую они оба вернулись насквозь промокшими и злыми.
Мика молча сидела в одном углу, а Регина в другом. Она неспешно доедала печеное яблоко, которых после завтрака сталось достаточно много. Разложенные на блюдцах и похожие на коричневые мумии, они казались воплощением уныния. В деревянных рамах дребезжали стекла, по полу кое-где уже текли ручейки дождевой воды.
***
Не успел Савелий в монастырь золото отнести. Когда возвращался из Георгиевки домой в Кутьевск, вылетел навстречу шальной «браток» на потрепанном «Мерседесе», и зацепил его новенькую «Ниву». «Мерс» — в лепешку о сосну, а Савелий с тяжелыми травмами и переломом позвоночника — в реанимацию. Организм крепкий оказался, только поэтому на тот свет сразу не отправился. И первым делом, когда в себя пришел и в палату родственников пустили, велел жене дать поговорить с сыном наедине.
Слушал Семен отцовский рассказ, открыв рот. Нет, о пращуре своем он и раньше был наслышан. Но это же такая древность, такая старина... Кистени всякие, берданки, разбойники.
А вон оно что оказывается.
— Ты помнишь то место, Сёмка? — шептал отец. — Помнишь?
— Батя, кое-что я помню, — осторожно отвечал двадцатилетний Семен. — Там ещё камни лежат, вроде?
— Да нет там никаких камней! — сердился Савелий. — За овражком это, если от Георгиевки не напрямик к реке идти, а наискосок, по просеке — наперерез дороге к городу. Понял?
— Понял. — Семен и вправду начал что-то вспоминать — как повел отец его вроде как за грибами, а сам шагал быстро, игнорируя и выводки опят на пеньках, и даже огромные нахально красующиеся подосиновики. Пришли они в какой-то медвежий угол, и стал Савелий подробно объяснять, как отыскать это место в случае чего. А вот про сам случай, как ни спрашивал Семка, так ничего толком и не сказал. Было это лет пять, а то и шесть назад, да разве упомнит все подробности городской мальчишка.
— Там ещё сосна кривая росла, одна ветка словно лук изогнута! Ну, вспомнил?
А вот сосну Семка почему-то помнил. Может оттого, что долго стоял под ней отец и словно что-то высматривал в корнях, а потом вздохнул и отошел.
— Там оно и лежит… под сосной закопано.
— Что лежит? — не понял парень.
— Золото монастырское, то самое. Твои деды-прадеды его не тронули, завещали обратно в монастырь вернуть. Сами не могли — в разоре обитель была. Я хотел снести, да теперь уж вряд ли. Так что твой черед. Не подведешь?
Пришлось Семену кивнуть, другого выхода не было. И пока шел к двери, чувствовал спиной отцовский взгляд — выполнит ли сын обещание, не поддастся ли соблазну?
***
— В общем, так… — начал Кайсаров. — Дорога отрезана, так что в город нам не уехать.
— Как отрезана? — подскочила Регина.
— Насыпь частично снесло, — хмуро ответил Роман. — Теперь только вплавь.
Регина встала, выглянула в окно и посмотрела на бушующую реку. Потом обернулась и покрутила пальцем у виска.
— С ума сошел?
— Шуток не понимаешь?
Ромка сбросил разбухшие от воды кроссовки и в одних носках, оставляя мокрые следы, прошлепал к стойке. Выбрав яблоко поаппетитней, уселся к столу и принялся его жевать.
— Да-а, погодка… — Арсений Игоревич последовал примеру сына и, разувшись, вылил из кроссовок воду за порог. — Надо переодеться, а то так если не простынем, то плесенью покроемся.
— А не во что переодеваться, — хмыкнул Ромка.
— Как не во что? — брови руководителя внезапно расколовшейся группы поползли вверх. — А наши вещи?
— А наши вещи уехали в Кутьевск, — неожиданно развеселился Кайсаров-младший. — Мы их все в отчаливавший автобус запихнули.
— Все сумки? — возмутилась Регина. — И мою тоже?
Ромка кивнул:
— Все до единой. Разбираться, где чья, некогда было.
Воцарилась тишина, в которой стало слышно, как скрипит и трясется несчастная столовая. Опять грянул гром, и из щелей в потолке посыпалась какая-то труха. Роман подскочил, сорвал с ещё одного столика клеенку и бросился укрывать ею блюдца с яблоками, стаканы с киселем и поднос с нарезанным хлебом.
— Наверное, на кухне ещё плита остыть не успела, — неожиданно поднялась Мика. — Надо вашу одежду отжать и высушить около неё.
— Правильно, — поддержал её Кайсаров-младший. — И оставаться нам лучше всего поближе к еде. Наверное, тут и холодильники не пустые…
— Ты не рассуждай, а снимай штаны и рубашку, я выжму.
— Я сам, что ли, не могу? — смутился Роман.
— Не валяй дурака, знаю я, как ты выжмешь, — покачал головой Мика и исчезла за дверью кухни. Спустя пару минут она вернулась с кучей белых тряпок в руках. Тряпки оказались белыми халатами. — Сейчас же переодевайся!
На Кайсарова она не смотрела, но было понятно, что её слова относятся и к нему.
Регина хмыкнула и демонстративно отвернулась. Она ведь должна изображать озабоченность исчезновением Дэна, хотя остаться она решила по совершенно иным причинам. И вот — осталась. И что? И ничего. По идее она должна бы сейчас изображать испуг, и даже ужас перед стихией. Но в сравнении с невозмутимостью Мики это будет выглядеть не слишком выгодно. Но время на её стороне, она ещё успеет что-нибудь придумать.
Тем временем оба Кайсаровых скрылись за дверью и переоблачились в дурацкие поварские шмотки. Теперь они стали напоминать хирургов, потому что в комплект к халатам были обнаружены белые крахмальные штаны.
Мика умело отжала их рубашки и джинсы и развесила их поближе к бокам огромной плиты. От одежды тут же пошел пар. Мокрые кроссовки она набила сухими газетами и поставила на теплый кафель.
— Спасибо, — раздалось позади, но когда она обернулась, Кайсаров уже исчез.
Она за ним не пошла, находиться рядом с Региной, которая, кажется, почувствовала себя королевой в изгнании, не хотелось. Слушая, как плещут в окна струи дождя и гремит гром, Мика принялась зачем-то расставлять сваленную кое-как посуду — стаканы к стаканам, тарелки к тарелкам.
Потом проверила одежду — сохнет быстро. Хорошо, что печь дровяная, а не электрическая. Она сунула в топку несколько поленьев.
Гроза уже миновала и откатывалась все дальше, ворча и изредка посверкивая молниями. Но дождь все не унимался. Сколько времени они тут — час, два, три? Казалось, о её присутствии все забыли.
Внезапно у неё в кармане зазвонил мобильный телефон. Сашка.
— Ты где? — отчаянно заорал он сквозь какие-то помехи и щелчки, словно говорил не по сотовой, а по какой-то допотопной проводной связи. — Где ты?!
— Я тут! — в ответ закричала она, затыкая левое ухо, чтобы лучше слышать. — В столовой!
— Черт! Вы все там?! Дэн нашелся?!
— Нет. Нас четверо. Где Дэн, никто не знает.
В этот момент, лампочка, которая горела под потолком, странно мигнула раз-другой и погасла. И одновременно снаружи раздался какой-то сухой треск.
— Я потом тебе позвоню, — закричала Мика, пытаясь понять, что происходит.
— Упало дерево и оборвало электрически провода, — меланхолично сообщил ей Ромка, заглядывая в дверь. — Это плохо, холодильники разморозятся.
Кайсаров тем временем обошел окна столовой, высматривая, что происходит снаружи. Ветер все усиливался, и это грозило неприятностями. С крыши одной из дач уже сорвало толь, в другой со звоном разбились оставленные открытыми рамы. Да и кровля столовой подозрительно трещала. Административное здание оказалось ничуть не прочнее, вот задрался металлический лист, и спустя несколько секунд с грохотом полетел с крыши на асфальтовую площадку.
Это были уже не шутки. Арсений Игоревич знал, что такое ураганный ветер, а база отдыха располагалась так, что основной его удар приходился на её хлипкие постройки. Если ситуация не изменится, разрушения будут продолжаться.
— Может быть, пока не поздно, уйти в обитель? — послышалось позади. Мика глядела на него, озабоченно морща нос.
— Опасно. — Он указал ей лежащий в воде оборванный провод. Вокруг плясали дождевые капли. — Можно выйти через кухню, но что если с другой стороны тоже обрывы?
— Оставаться тоже опасно, — девушка кивнула на окно, за которым упала ещё одна береза, а вслед за ней начала крениться сосна с подсохшей вершиной. Спустя минуту дерево с грохотом рухнуло прямо на домик, в котором до этого жили Сашка с Антоном.
Подбежали Регина и Роман, с ужасом уставились на обломки веранды, на куски фанеры, тут же подхваченные ветром.
— Около столовой полно деревьев, — медленно произнес Ромка.
И словно подтверждая его слова, позади что-то грохнуло, затрещало и зазвенело. Регина испуганно ахнула и прижалась к Арсению Игоревичу. В окне вместо стекол теперь были зеленые мокрые ветки. Одна из них легла на столик, сметя с него недоеденное яблоко вместе с блюдцем.
— Всем отойти от окон! — скомандовал Арсений Игоревич. — Ром, быстро обувайся! Придется уходить, скоро тут все может обвалиться.
— Подожди, я сама принесу, а то ноги порежешь! — Мика бросилась на кухню.
Спустя пять минут оба Кайсаровых обулись и натянули на себя почти высохшие джинсы и ветровки.
Кроме дурацких клеенок в розочку, больше ничего, что могло бы хоть как-то защитить их от продолжающегося дождя и тем более, от ветра, не было.
В обеденном зале раздался треск и грохот — что-то рухнуло.
— Быстрей!
***
Не поддался Семен соблазну. Хотя после того, как спустя две недели, похоронил отца, долго маялся. Времена были тяжелые, смутные, те, кто мог зарабатывать деньги, все равно одним днем жили — утром ты богач, а к вечеру почти нищий. Крутился Стрельцов, как белка в колесе — то мясом торговал, то шмотками китайскими. Потом шиномонтажку открыл. Потом рядом с ней — автомойку. Копейку к копейке складывал, в дом нес. И сколько раз хотелось жизнь облегчить, сколько раз руку заносил, а тот батин взгляд похуже лазерного прицела лопатки жег. Уже и в лес сходил, место нашел, сосну ту кривую… Бегал вокруг неё, как дурак, всю голову исчесал. Жена Инна, как вернулся, обомлела: «Откуда ты такой встрепанный, Сёма?»
А он только рукой махнул, да к кладбищу побрел. Ещё когда бабка была жива, показала ему семейные могилы, вот к ним и сбежал, отсиделся. И решил — пока перекантуется, выкрутится. Руки-ноги-голова на месте, или не мужик, или сам не выдюжит?
А вот в обитель золото отнести пока так и не решился. Боялся, что, как увидит богатство, так и скиснет. Так что пусть пока там лежит, так вернее. Уже целый век схоронено, ещё пару лет потерпит.
Вот отстроит он дом в родной деревне, вот проложит дорогу, поставит памятник на прадедовой могиле, как отец задумал — чтобы с дороги каждый видел… Вот тогда самое время и будет. А то ведь разбойничий камень каждая собака в Георгиевке знает, а могила того, кто людей от разбойника спас, безымянной остается.
Именно в тот день Семен поехал в гранитную мастерскую, долго обговаривал с подвыпившим лысоватым мужиком, какой крест ему надо. Остановились на тесаном камне, с вырубленными в нем буквами. Надо было только в церковной книге глянуть точные даты рождения и смерти Никиты Стрельцова.
Ударили по рукам. Подписали договор, и поехал Семен обратно домой довольный. А вернувшись, узнал, что нерадивый бульдозерист своротил валун на могиле Гришки Кистеня. Своротил, поганец, разбойничий камень и смылся.
***
Перед тем, как выходить, Кайсаров быстро проинструктировал всех, как нужно себя вести: при сильном порыве ветра лучше лечь на землю, если увидят на земле оборванный провод — передвигаться прыжками на обеих ногах и ни в коем случае не хватать находящегося рядом за руку. Произнося это, он стряхнул со своего локтя вцепившуюся в него Регину.
Поведение этой девицы начало его откровенно раздражать. Последние часы она вела себя так, словно он был её персональным телохранителем, которого она решила соблазнить. Задавала многозначительные вопросы, заглядывала в глаза… Все эти уловки он знал наперечет, и вначале они его смешили. А потом стало скучно. Но вот если она не прониклась опасностью ситуации и продолжит ужимки — это может закончиться скверно.
Поэтому он ещё раз специально для девушек повторил указания. Мика кивнула. А Регина обиженно надула губы. На всякий случай он велел Роману опекать Мику, а на себя взял Регину — неожиданностей от неё можно было ожидать куда больше, чем от маленькой железной леди.
Выйдя из задних дверей столовой и осмотревшись, они по большой дуге обогнули еще один сорванный провод. Дождь хлестал немилосердно, а ветер почти сбивал с ног. К дороге Мика повела их самой короткой тропинкой, но и она казалась бесконечной. Спустя две минуты все опять промокли насквозь, а передвижение в мокрой крапиве и дергающихся на ветру колких стеблях малинника напоминало пытку. Пройдя вдоль склона, почти вровень с которым вместо привычного луга теперь плескалась беспокойная мутная вода, они очутились, наконец, на мокром асфальте. Дамба мужественно держалась, во всяком случае, просматриваемые двести или триста метров. Но отрезок около монастырских ворот разглядеть отсюда было невозможно. Поэтому приходилось идти наобум.
Ветер немного стих, и передвигаться можно было, почти не рискуя быть сбитым с ног. Уровень воды по обе стороны насыпи был пока терпимым, и это вселяло надежду.
Укутанная в клеенчатый кокон, Мика брела за Романом, старавшимся прикрыть её от пронизывающего ветра. Монастырь, едва видимый в серой дождевой завесе казался недосягаемо далеким, хотя почти треть пути они уже одолели. Позади хныкала Регина и что-то успокаивающе бубнил Кайсаров-старший. Внезапно ветер рванул с новой силой, так что Мика согнулась в три погибели. Ей, с её ростом преодолевать напор ветра было немного проще, чем остальным, но и сдует, если что, её первой.
Ещё порыв, и ещё…
Ромка схватил Мику за руку, прижимая к себе, она уткнулась носом в промокшую клеенку. Так они и стояли, пока ветер опять не угомонился.
— Всё, пошли, — он потянул девушку вперед и ускорил шаг. — Быстрее, уже недалеко!
Она почти бежала следом, в кроссовках противно хлюпала вода, мокрые джинсы облепили колени, мешая двигаться.
— Черт! — закричал внезапно Роман. — Дорога начинает рушиться...
Он остановился, и она с разгону проскочила мимо и тоже увидела — впереди асфальт просел, и часть его ушла в воду.
— Что там? — поравнялся с ними Арсений Игоревич, тащивший Регину, словно на буксире. Все лицо девушки было испещрено странными разводами — это не выдержала водостойкая французская тушь.
— Похоже, где-то снизу подмыло, — обернулся Ромка. — Не знаю, может, там труба была или что…
— Надо ближе подойти, посмотреть, успеем ли проскочить. Быстрее! Девчонки, не отставайте.
Эту часть дамбы уже частично защищала от ветра громада монастыря, поэтому риск, что легкую Мику собьет с ног, миновал — боковые порывы стали намного слабее. А дождь как раз в это время почти прекратился, сменившись какой-то водяной взвесью, повисшей в воздухе. Её ещё разбивали редкие крупные капли, но прежнего ливня уже не было. И ветра тоже. Но почему-то было абсолютно ясно, что это не надолго.
Полсотни метров они одолели почти спринтерским рывком, и остановились в нерешительности — дорожное полотно действительно просело под углом, наклонившись в сторону реки. Оно могло вот-вот обрушиться, а могло ещё продержаться некоторое время.
Мутная вода по обе стороны колыхалась, словно в нетерпении.
Нужно было торопиться. И тут Регина впала в панику — ей казалось, что стоит ступить на подмытый участок, как она немедленно провалится в трясину из грязи и камней. И тогда её никто уже не спасет. Потому что каждый будет спасть только себя. Она представила это так отчетливо, словно асфальт уже уходил у неё из-под ног. Игра в опасное приключение с сопутствующим флиртом вдруг закончилась и сменилась слепым животным ужасом. Точно таким же, как в детстве, когда ей нужно было спрыгнуть с вышки в бассейн, а она застыла в полуметре от края, и никакая в мире сила не могла заставить её сдвинуться вперед хотя бы на сантиметр.
Вначале Кайсаров не понял происходящего — он считал, что девушка идет за ним следом, поэтому перебрался вслед за Микой и Романом на другую сторону и только тут обернулся.
Регина стояла неподвижно, и выражение её лица было странным. На все призывы не терять времени, она только пятилась и мотала головой.
Арсений Игоревич кинулся назад, не обращая внимания на постепенно увеличивающийся наклон перемычки. Он был уверен, что ещё можно успеть.
— Иди, я буду тебя сзади страховать! — уговаривал он, озадаченный и раздраженный её непонятным упрямством. — Тут всего несколько метров, Ромка протянет тебе руку. Ты же видела, я прошел дважды!
— Нет!!! — взвизгнула Регина и шарахнулась от него так, словно он собирался столкнуть её в пропасть. — Я боюсь!
— Ну, скоро вы там?! — не выдержал Роман. — Что случилось? Давайте быстрее!
— Быстрее не получается… Помоги мне её перетащить. Иначе застрянем.
— Не трогайте меня! — Регина отталкивала его руки. Ветер подхватил её странную накидку, та птицей взмыла вверх, а потом так же стремительно упала в воду и расплылась по ней белым пятном. Девушка с ужасом уставилась на него.
— Она не в себе, — крикнул Кайсаров. — Что делать будем?
— Сейчас я тебе помогу.
С этими словами Роман бросился к ним. И произошло то, что должно было произойти — едва он миновал узкую перемычку, как асфальт, по которому он только что пробежал, ломаясь, словно ноздреватый весенний лед, тронулся с места, и через минуту вместо него была только грязная вода.
— Видите! — взвизгнула Регина. — Мы тут погибнем! Нужно скорее возвращаться, иначе все рухнет!
— Заткнись, истеричка! — буркнул Ромка, меряя взглядом образовавшийся пролом. Было бы хотя бы на метр-полтора меньше, он бы рискнул прыгнуть. Но свои возможности он знал, да ещё и края прорехи продолжали обрушаться…
От злости он готов был убить Регину, но только шарахнул себя кулаком по ладони.
Вот ведь!
Крошечная фигурка в мокрых джинсах и длинной клетчатой рубашке замерла на другой стороне. Когда она потеряла свою клеенку, никто не заметил.
— Нам придется вернуться, — крикнул ей Кайсаров. — А ты иди в обитель. Бегом беги!
— Я попробую вызвать спасателей на базу, — Мика достала мобильник.
— Я и сам это сделать могу! Давай скорее, пока ветер снова не усилился!
— Хорошо! Ромка, запомни мой номер…
Она быстро продиктовала цифры.
Регина, видя, что в пучину её тащить никто уже не собирается, снова вцепилась в локоть Арсения Игоревича. Губы её тряслись и кривились, она пыталась что-то сказать, но никто не мог понять, что именно.
— До встречи! — крикнула Мика, помахала им рукой и зашагала по дороге. Ворота монастыря были закрыты, но можно постучать и ей откроют. Бежать она не могла, после перехода под дождем и ветром она была в состоянии только плестись, мечтая об одном — найти какой-нибудь закуток и согреться.
Ничего, до ворот оставалось совсем недалеко, и скоро она сможет укрыться за стенами обители. Там тепло и, наверное, опять пахнет гречневой кашей. Остальным придется хуже — надежда только на то, что больше такого сильного ветра не будет, а постройки хотя бы частично уцелели.
Она уже поравнялась с крайними избами, и тут заметила справа нечто странное — какое-то красное пятно, двигавшееся вдоль дощатого забора. И только спустя полминуты до неё стало доходить, что это. Красная футболка, которую она подарила Дэну в День святого Валентина… Любимая футболка, которая так шла к его светлым волосам и голубым глазам.
— Денис!!! — закричала Мика. — Дэн, мы тут!!! Куда ты?!
Она кричала, срывая голоса, но идущий не даже не обернулся. Вполне возможно, что из-за ветра он её не слышал. Но почему тогда он направляется не к обители, а от неё?
Красное пятно мелькало все дальше и дальше.
Ромка, услышав позади крик, обернулся. Но Мики на дороге уже не было — она пробиралась по камням вдоль полузатопленной деревенской улицы.
Все трое остановились в изумлении. Первой поняла, что происходит, Регина. Она фыркнула и хотела что-то сказать, но, взглянув на Кайсарова, промолчала. И так уже имидж себе подпортила…
***
Ужас, ужас… Зачем она бросилась догонять Дэна? Зачем ей вообще это нужно? Ему на неё давно плевать, а она…
Наверное, дело в этой дурацкой футболке, причина именно в ней. Он продолжал её носить, как ни в чем не бывало, хотя, наверное, подозревал, что Мике это неприятно. Но — надевал довольно часто.
Стоп, ведь Дэн пропал ещё вчера, и все беспокоились и искали. Поэтому надо догнать его, убедиться, что все в порядке и сообщить Кайсарову. Хотя у неё нет номеров их телефона, но Ромке она сказала свой. Она догонит Дэна, а потом передаст Ромке, что с ним все в порядке. И вернется обратно к обители.
Господи едва не навернулась — бревно скользкое. По камням и то легче.
Красная футболка была уже чуть ближе. Но все равно далеко.
— Дэ-эн!!!
Мика добралась до полосы травы — улицу затопило почти полностью, только вдоль палисадников можно было пройти, и то кое-где приходилось прыгать по щиколотку в воде.
— Дэн, подожди!
Вот дом Татьяны — ещё можно свернуть, постучать, и её впустят в сухую теплую избу. Плюнуть на этого дурака, который никак не хотел её слышать.
Мика вдруг поняла, куда он направляется — в сторону кладбища. Туда, где случилось уже много страшного и непонятного. Зачем?!
Она пробовала бежать, но выдохлась почти мгновенно. А красное пятно упорно двигалось вперед, несмотря на вновь поднявшийся ветер, от которого лицо приходилось закрывать рукой.
— Дэ-эн, да Дэн же!!!
Спотыкаясь и поскальзываясь на раскисшей земле, Мика пыталась вспомнить номер его трубки, который уничтожила в памяти своего телефона тогда, три месяца назад. Нет, на ум не приходили только первые цифры — 902. А дальше? Да что же у неё за мозги такие дырявые!
Внезапно маячившее в клочьях тумана и дождевой дымке красное пятно исчезло. И она не успела заметить — куда. Куда он свернул или спрятался?
Проскочив последнюю избу, Мика затормозила и, тяжело дыша, огляделась. Нет, если бы Дэн направился к кладбищу, она бы видела. Но он не пересекал площадку между домом Стрельцовых и кладбищем — там, где поработал два дня назад бульдозер, в размокшей рыжей глине стояли огромные ржавые лужи. И — никаких следов… А ведь они обязательно остались бы, если бы кто-то тут прошел.
По спине и плечам хлестнули струи воды, потекли по волосам и лицу.
И вдруг Мике стало так жалко себя, так стыдно за дурацкий порыв, заставивший её ковылять через всю деревню вслед за тем, кому она и даром не нужна, что до боли свело скулы. И ведь даже не поплачешь толком от обиды — какой смысл в слезах, когда все лицо и так мокрое?
Она огляделась, и тут вспомнила, что ей говорила Инна. Ключи от дома. В особняк ей входить не хотелось, но ведь там может быть и ключ от замка, которым закрыта старая изба Семеновой бабки. Вот в ней-то она и отсидится.
Но из найденных под крыльцом двух ключей на колечке, к запиравшему древнюю развалюшку замку ни один не подошел. Мика разочарованно пожала плечами и обернулась. Дом стоял темный и неприветливый. Мокрый кирпич казался кроваво-красным, с крыши лилась вода.
И все же — куда исчез Дэн? Может быть, ему как-то удалось влезть в избу? Но крошечные окошки все были целыми и плотно закрытыми.
Она ещё несколько раз позвала его, но ответом была тишина.
Поднявшись на бетонное крыльцо и укрывшись под его навесом, Мика вздохнула — делать нечего, на то, чтобы вернуться к монастырю, у неё просто нет сил. Придется укрыться тут. Инна наверняка не будет против. А Семён… Что если он затаился в доме? Она с испугом глянула на темные окна. Нет, его ключи остались в прихожей, и если никто не достал запасные из-под ступеньки, значит, в доме никого нет.
Прежде чем открывать входную дверь, она решила все же позвонить Инне. Только бы трубка в кармане не отсырела.
Трубка не отсырела, но разрядилась. При попытке набрать номер, экран мигнул, аппаратик прощально пискнул и сообщил, что его силы иссякли. А зарядка уехала в сумке в Кутьевск…
Ничего, может быть, в доме есть стационарный телефон, она позвонит оттуда. Если, конечно, номер вспомнит.
Ледяной влажной рукой Мика с трудом воткнула ключ в прорезь замка и повернула. Нашарила выключатель (к её удивлению, свет загорелся) и огляделась. Тут все было по-прежнему — даже дуршлаг валялся у стены. Прежде, чем идти дальше, она опустила взгляд. На кроссовки налипла грязь, и джинсы были заляпаны почти до колен. И вся она — до последней нитки — была мокрая и продрогшая, как бездомный щенок.
Усевшись на пол, Мика распутывала превратившиеся в комки грязи узлы на кроссовках. Не получилось — пришлось стащить обувь вместе с прилипшими к ней носками.
Босиком прошлепала на кухню. Чайник, обычный, не электрический, обнаружился валяющимся в углу. Она набрала в него воды из крана и поставила на плиту.
В ванной был нагреватель… Это показалось настоящим счастьем — можно нацедить теплой воды в тазик, умыться и вымыть, наконец, ноги. И поскорее, поскорее снять с себя мокрую одежду.
Поколебавшись, взамен она сняла с сушилки фланелевую мужскую рубашку. Рукава пришлось закатать наполовину, но зато длина подходящая — почти до колен. Только тут Мика почувствовала, что её трясет, прямо таки колотит крупной дрожью, даже зубы стучат.
Внезапно раздавшийся свисток заставил её подскочить. Что это?!
Чайник. Всего лишь дурацкий чайник со свистком.
Вымывшись, напившись горячего чая и согревшись, она почувствовала, что мир не так уж плох. Сразу захотелось спать, глаза буквально слипались. Поэтому Мика добрела до дивана в гостиной и, укрывшись лежавшим на нем пледом, почти мгновенно уснула. Как над разлившейся Мегжой садилось в багровые тучи солнце, она уже не видела.
Разбудил её в темноте телефонный звонок. Спросонок не понимая, где она и откуда исходят пронзительные трели, Мика заметалась, сшибая впотьмах стулья. Наконец заметила мигающий зеленым огоньком аппарат и успела схватить трубку до того, как он замолчал.
— Сёма! — кричала на том конце Инна. — Сёма, это ты?! Как ты там?
— Это я… Мика, — почему-то хрипло ответила девушка. Попыталась откашляться и повторила: — Это Мика.
— А… Семен не вернулся?
— Нет. Тут наводнение, мы не успели выехать, а потом и дорогу размыло. И вот я тут, одна.
— Бедная. С тобой все в порядке? А то твой мобильник не отвечал, я тут вся извелась.
— Все нормально, он просто разрядился. Но вот наши на базе остались, трое. И я не знаю, что с ними.
— Ничего, завтра должны катера быть, пусть ждут, их снимут оттуда.
— Какие катера?
— Спасатели и эти… рыбная охрана, вроде бы. Они всегда, как уляжется немного, берега осматривают. Мика…
— Я слушаю.
— Слушай, я все время думаю. Может быть, Сема тогда монастырское золото в доме искал? Больше ведь нечего, никаких особых богатств у нас нет.
— Какое золото? — удивилась Мика.
— Ну это, которое Семенов прапрадед у Гришки Кистеня забрал и в лесу спрятал. Только ты об этом никому не говори, хорошо? А то он не велел… Говорил, что надо его вернуть, а сам все не решался. Понимаешь, прапрадед этот, он в Георгиевке героем считался, как же, самого страшного разбойника одолел… Но согрешил мужик — то золото, за которое Гришка монахов убил, не вернул, спрятал. И про это только одни Стрельцовы знали, от отца сыну передавали. А у Семы вот сыночка не было, и он все переживал молчком.
Инна перевела дыхание и снова зачастила:
— А однажды заболел сильно, аппендицит гнойный ему вырезали, чуть не умер. И тогда он мне прямо в больнице и сказал — иди в лес и найди то место. А если что со мной случится — в обитель отнеси, настоятелю. Я и пошла, он план мне нарисовал подробный. Но я все равно полдня тут сосну искала. Нашла… и золото перепрятала, чтобы поближе потом взять, уж больно далеко. Семе я потом сказала, а он в ответ: «Вот и хорошо, только не говори, куда положила, чтобы не соблазнился». У него тогда как раз неприятности с деньгами были — кто-то кинул его с товаром, вот он и боялся… И чуть не каждый день на могилу прапрадедову ходил.
— На могилу? — переспросила Мика. — Это не та, что почти в самом углу кладбища? На ней ни памятника, ни креста нет.
— Она самая. Семен как раз в тот день, когда исчез, памятник и заказал. И вот я думаю, может, он хотел у меня спросить, где золото, а я, дура такая, испугалась и убежала…
«И поэтому он собаку убил?» — озадачилась Мика. Что-то в этом рассказе не складывалось. Семен ведь мог просто спросить о золоте у жены, а не переворачивать все в доме вверх дном. Да ещё и собака. Чем ему Дик помешал?
— Ты слышишь? — почти кричала в трубке Инна. — В общем, я решила — надо от этого проклятого золота избавиться, может, тогда Семен вернется. Но я сейчас до Георгиевки не доберусь, так что придется тебе.
— Что придется? — испугалась Мика.
— Придется то золото достать и отнести в обитель. Я его под собачьей будкой спрятала, чтобы Дик стерег. Так что найти легко.
— Где спрятала?! Инна, я устала, вымокла и замерзла… И уже совсем темно.
— Не сейчас, конечно. Утром. Может, после этого Сема успокоится и вернется, как ты думаешь?
— Я не знаю, — честно ответила Мика. Она не представляла, где сейчас может быть Иннин муж и чем объяснить его странное поведение.
— Я тоже не знаю, — всхлипнули на том конце провода. — Просто не знаю, что делать…
Положив трубку, Мика потерла ладонями лицо. Горло саднило, и, кажется, лоб горячий. Простыла…
И тут ей послышался какой-то звук. Словно кто-то прикоснулся к стене, шорох и легкий стук. Закрывала она входную дверь на замок или нет?! В памяти был провал…
— Кто там? — шепотом спросила Мика. Но тот, кто был там, в темноте, услышал и отозвался:
— Это я.
— Дэн??? Откуда ты?
— Да вот мотаюсь… ветер опять поднялся, решил спрятаться тут.
Голос приближался, и Мика вздохнула с облегчением — ну, наконец, хоть кто-то, теперь не будет так одиноко.
— О каком золоте ты тут говорила? — он был уже рядом, и знакомый силуэт появился на фоне окна.
— Включи свет, — попросила девушка.
— Потом. Так о каком золоте шла речь? О том, которое она спрятала от мужа?
— Да какая разница? Это не моя тайна… И вообще, я, кажется, простыла, у меня жар и горло болит. Надо согреть чайник. Включи же свет.
Она старалась говорить ровным голосом, боясь, что воспаленное горло перехватит, и он подумает… Да какая вообще разница, что он подумает. Всё, что было между ними, давно кончилось. И точка. Продолжения быть не может.
Щелкнул выключатель. Мика зажмурилась, разглядывая Дениса. Он был весь какой-то встрепанный и очень грязный, но это понятно, она сама, когда пришла сюда, выглядела не лучше. Ничего, сейчас согреется, обсохнет…
Он обернулся, и все мысли разом вылетели у неё из головы. Потому что со знакомого до малейшей черточки лица на неё смотрели чужие глаза. Темные, как стоячая вода в канаве, злые и холодные.
— Скажи, где золото, и я уйду, — тихо произнес он.
Но Мика знала — не уйдет. Потому что за поясом грязных джинсов Дэна торчала рукоять кистеня. Шипы шара-гирьки царапали жесткую ткань, и она в этом месте успела взлохматиться белесыми волокнами.
Она сидела и беспомощно смотрела на того, кто еще недавно был самым родным, а потом… потом стал просто никем. Остальное было за гранью — потому что тот, настоящий Дэн был сероглазым. И этот, новый взгляд она уже видела раньше, на кладбище. Точно так же смотрел на неё Семен Стрельцов.
Все это вихрем пронеслось в голове, а к горлу подкатил скользкий комок страха.
— Хорошо, я скажу.
Она тянула, делая ненужные паузы, а сама судорожно пыталась найти выход.
— И где оно?
Случайно или нет, он коснулся шипастого шара, ласково погладил его, словно свернувшегося в клубок котенка.
— Оно спрятано на колокольне, — неожиданно для себя выпалила Мика
— Где?! С какой стати эта дура поперлась на колокольню?
— Эти деньги предназначались на отливку колоколов, вот она и решила… Рано или поздно их бы там нашли.
Это были весьма странные объяснения, но Денис, подумав, кивнул.
— Пошли. Покажешь, где именно.
Даже представить, что ей придется опять тащиться в обитель, в дождь и ветер, было тошно. Она не выдержит, она смертельно устала и у неё жар… Но это был единственный шанс, если он вообще был.
— Мне нужно одеться, не пойду же я босиком и в одной рубашке.
— Одевайся, только быстро. И не вздумай ничего выкинуть.
Да что она может выкинуть? Вспомнив, во что кистень превратил машину, стоявшую в гараже, Мика вздрогнула. Потом закуталась в плед и принялась искать подходящую сухую одежду. В кладовой обнаружились резиновые сапоги и старая куртка, а носки и спортивные брюки она позаимствовала все с той же сушилки. Только слишком большие брюки пришлось затянуть шнурком на талии.
Жаль, что в доме нет второго выхода, кроме гаража — можно было бы попробовать удрать. Но в гараж вход тоже из холла. А там её поджидает Дэн. И в окно не выскочить — услышит и все равно догонит.
Глубоко вдохнув и выдохнув, она вышла в ночь. Сколько времени — неизвестно, но ни в одной избе света не было. Ветер швырнул в лицо капли дождя, и Мика поспешила натянуть на голову капюшон. И как Денису не холодно в футболке? Он шел, словно не было непогоды, и движения у него были каким-то механическими и одновременно вкрадчивыми, звериными. Господи, кто же рядом с ней?
Вода поднялась ещё выше, и идти вдоль улицы стало ещё сложнее. Мику спасали сапоги, а Дэн шагал по воде прямо в кроссовках, не обращая внимания на то, что ноги заливает. Иногда он включал прихваченный из дома фонарик, но большую часть пути они одолели в полной темноте.
Несколько раз она поскальзывалась и едва не падала. И ни разу, ни разу он не помог ей, не протянул руку, только равнодушно ждал или подгонял:
— Скорее!
И все же до монастыря они добрались довольно быстро, или Мике так показалось? Она так надеялась встретить хоть одного человека, к которому можно было бы броситься за помощью, но все сидели, забившись по домам и пережидая ненастье. Монастырь тоже был темен, светилось единственное оконце под самой крышей. Кричи — не докричишься.
Ворота оказались только притворены, а не заперты на замок. Дэн втолкнул её за створку. Луч фонарика скользнул по стенам и нашарил дверь, ведущую в колокольню.
— Ну и где там?
— Нав-в-верху, — выбила зубами Мика. — Там, г-где должны висеть колокола. Под одной из плит.
— Пошли.
Подниматься по лестнице, где и при дневном свете можно было шею свернуть, в темноте было немыслимо трудно, и девушка успела сто раз проклясть тот миг, когда ей пришла в голову мысль отправиться сюда. Может быть, надо было сказать, где лежит это золото? Но тогда у неё совсем бы не осталось шансов. Никаких.
Желтый кружок света метался по ступеням, словно безумный, и приходилось карабкаться почти на ощупь. И никто не собирался её поддерживать и протягивать руку, наоборот, Дэн или тот, кто обрел его облик, был все время сзади, и Мике казалось, что в любой момент на её затылок может обрушиться удар, от которого не спасет никакой капюшон. Она чувствовала это так ясно, что волосы на голове шевелились. Может быть, поэтому она старалась лезть как можно быстрее. И только один раз сорвалась, но в последний момент каким-то чудом успела упасть на жесткий камень и лишь немного сползла вниз, обдирая пальцы и колени.
— Поднимайся.
Она глянула на него через плечо и сжалась в комок. Он убьет её, наверняка убьет, просто сбросит с колокольни вниз, когда поймет, что она его обманула…
— Быстрей, скоро рассветет!
Как рассветет? Неужели ночь уже прошла?
Она с трудом встала и вновь полезла вверх, стараясь не застонать и не всхлипнуть. Почему-то казалось, что это может вывести его из себя.
Он не дал ей передохнуть и на площадке перед деревянной частью лестницы. Только осветил непрочные, кое-где обломанные ступени и приказал:
— Лезь.
А сам, словно осторожный зверь, держался совсем близко, дышал в затылок. Так что ударить его ногой сверху она не могла — он бы успел её схватить и увлечь за собой вниз, на каменное основание. Верхней площадки они достигли быстро, слишком быстро. И небо действительно уже начинало светлеть, совсем немного, над лесом.
— Здесь нет никаких плит, — раздельно произнес Дэн, водя лучом фонарика по полу. Да, он был сделан не из камня, а из толстых деревянных брусьев, чтобы при навешивании колоколов выдержать их вес. — Ты обманула меня, тварь!
Привыкшие к темноте глаза ловили каждое движение. Вот он сгибает руку и медленно достает из-за пояса кистень, рукоять ложится в ладонь, словно срастаясь с ней.
И тут Мика вспомнила. Это был тот самый, единственный выход. Тогда, два дня назад тут стоял Ромка Кайсаров, и он…
В тот момент, когда Денис медленно и с удовольствием замахнулся, она подпрыгнула вверх. Ладони вцепились в металлическую поперечину, а ноги она согнула и резко выбросила вперед. Удар пришелся ему куда-то в верхнюю часть груди и шею. И это спасло её от удара кистеня — шипы лишь пропороли куртку и задели бок.
 Ещё не веря в то, что ей удалось это сделать, Мика увидела, как отброшенный назад Дэн покачнулся на краю проема, а потом опрокинулся и с криком рухнул вниз. Она не верила и тогда, когда грохот его падения по лестнице стих. Спрыгнула, почти свалилась с перекладины. Ноги не держали, и она опустилась на мокрое холодное дерево.
Под пальцами что-то перекатилось, но вначале она не обратила на это внимания.
Небо стремительно светлело, и в нем проступали силуэты столбов, крыши, лохматых туч, повисших над горизонтом.
Она сидела и прислушивалась, боясь услышать опять его дыхание и голос. И одновременно боялась не услышать ничего. Неужели она его убила? Убила Дэна?
Нужно было найти силы и встать. Встать и посмотреть.
И только тогда она заметила, что рядом с ней что-то лежит, и поняла — что. Кистень.
Осторожно, словно кусачего зверька, Мика взяла его в руки — удобная граненая рукоятка, с двумя кольцами — к одному крепилась потертая кожаная петля, а к другому кованая цепочка. И на ней — увесистый железный шар с шипами. На шипах налипло что-то темное, похожее на деготь. Машинально Мика ковырнула его ногтем и вдруг поняла — это кровь, запекшаяся кровь. Она должна была отшвырнуть его в сторону, как можно дальше, но вместо этого… Вместо этого она надела петлю на запястье и сама удивилась тому, как удобно и ловко тяжелая рукоятка легла в её ладонь. Так, словно была создана именно для неё. А то, что в крови, так на то и оружие, чтобы убивать. От этой мысли Мике вдруг стало весело.
Она встала и выглянула наружу. Холодный влажный ветер насквозь продувал вершину звонницы, а внизу… Разлившаяся Мегжа заполнила собой все низины, превратив возвышенности в острова. Серая вода с клубящимся над ней туманом подступала к стенам монастыря. Дамбу размыло уже в двух местах, и она продолжала разрушаться.
То, что предстояло сделать, не терпело отлагательств. Теперь была цель, и нужно было действовать. Она знала, где спрятано золото.
Вниз Мика спускалась, не спеша — не хватало только свалиться с этой чертовой лестницы. Через неподвижное тело Дэна, лежавшее на площадке она переступила почти не глядя, и продолжила спуск. Что сказала ей та женщина — золото спрятано под собачьей будкой? Собаки… Охотничьи собаки… Если бы не эти твари, всё было бы тогда, в лесу, иначе. И поэтому их надо уничтожать — всех, кто попадется под ноги, всех этих злобных кусачих шавок. Это нетрудно — главное не дать им собраться в стаю.
Мика усмехнулась. Или её звали уже не Мика?
У него было много имен. И не все были достойны того, чтобы их помнить. Это неважно, главное сейчас — добыча. Законная добыча. Потом можно будет подумать о новом теле, это слишком хрупкое и слабое. И оно должно будет отправиться туда же, куда и остальные.
Кистень привычно оттягивал руку и готов был уничтожить любого, кто встанет на пути. Уничтожить или выбрать. Выбрать и подчинить. Его выковал когда-то давно кузнец-цыган, про которого даже соплеменники говорили, что он продал душу дьяволу. А он не продавал — заказали кистень, он и сделал кистень. А уж сколько душ тот кистень загубит — кузнецу дела нет, лишь бы за работу заплатили звонкой монетой.
А кистеню нет дела до того, кто им владеет, да и владеет ли? Его пища — кровь. Кровь и золото. Вот и сейчас он вновь стал почти как новый — сошла ржавчина, заострились шипы, вернулась прежняя сила.
Лестница закончилась и Мика спрыгнула на площадку.
Они ждали её внизу, и вначале она испуганно отпрянула. А потом поняла, что они безоружны — и бородатый священник, и этот… Она с трудом вспомнила — Кайсаров. Вспомнила и рассердилась на саму себя, она не должна была вспоминать. Она должна сделать то, что было правильным и логичным. Кто из них моложе и сильнее? Бородатый не пойдет — слишком грузен и неповоротлив. А вот второй — в самый раз.
Третий вообще ни в счет — сопляк в рясе.
***
Когда мокрый и измученный Арсений Игоревич буквально вломился ночью в келью отца Гавриила, тот вначале не понял в чем дело, и зачем понадобилось гостю рисковать жизнью, переправляясь через затопленный луг на старой плоскодонке. Что за девчонка? Почему такой аврал? Нет, в обитель она не приходила, и где её теперь искать? И ещё парень пропал? Да, странные дела творятся, странные…
Батюшка отпаивал Кайсарова чаем со сладким пряным вином, а сам прикидывал, стоит ли уже сейчас отправлять братьев на поиски пропавших, или подождать пока развиднеется. Но тут прибежал послушник и сообщил, что на колокольне нечисто — слышен какой-то крик и грохот. Отец Гавриил с трудом распахнул разбухшую от влаги оконную створку и прислушался. Но было тихо. От притихшей за ночь воды поднимался туман.
— Надо идти, — сказал гость. — Никогда себе не прощу…
Едва открыв дверь, ведущую на колокольню, они услышали, что кто-то спускается сверху.
***
— Мика?! — ошеломленно пробормотал Кайсаров, глядя на нелепую фигурку в огромной рваной куртке, из-под которой виднелись клетчатая рубаха и продранные на коленях штаны. Осунувшееся лицо с неправдоподобно ярким румянцем и слипшимися прядками волосами. И спокойный, даже веселый взгляд.
— Мика. Где Денис?
Она повела подбородком вверх.
— Там.
— Что с ним?
Ответом было только пожатие плеч. А потом… потом она протянула ему что-то, вначале он в полумраке не рассмотрел, что именно, и уже протянул было руку, чтобы взять. И тут отец Гавриил неожиданно рванул его за рукав назад, с такой силой, что Арсений Игоревич отлетел и врезался в стену. Кажется, он даже ударился головой, потому что остальное виделось смутно и только фиксировалось сознанием, но не понималось.
Мика в недоумении уставилась на свою руку, и протянула кистень священнику. Тот отшатнулся, защищаясь крестом, и тогда она замахнулась. Но промахнулась, и сталь с силой врезалась в стену, кроша кирпич.
Отец Гавриил прикрываясь локтем руки от сыплющихся на него ударов, пытался перехватить руки обезумевшей девчонки. Но та уворачивалась в тесном пространстве и только из-за небольшого роста никак не могла дотянуться до его головы. Со звоном упал на камни и отлетел к стене серебряный крест.
— Мика! — закричал Кайсаров. — Мика, очнись! Что с тобой, Мика?!
Она обернулась, и на мгновение потеряла из виду священника. Этого оказалось достаточно. Он сзади обхватил её, визжащую и брыкающуюся, и кистень полетел на камни вслед за крестом.
Наступила тишина. Оглушающая и долгая.
Что это было?
Он спрашивал себя об этом без конца. И когда плачущую и дрожащую Мику набежавшие монахи унесли, чтобы уложить в постель и напоить каким-то успокоительным настоем, и когда, что-то ворча сквозь зубы, отец Гавриил наспех бинтовал себе изувеченную шипами кистеня руку. Одновременно он никому не давал подойти к лежащему у стены кистеню. Оружию, похожему на затаившуюся ядовитую змею.
Он сам поднял его здоровой рукой, но прежде набросил на него кусок какой-то матово сверкающей серебром ткани, и только потом осторожно взял.
Сверху спускали импровизированные носилки из двух досок. На них лежал бледный, но живой Денис. У него был разбит затылок и сломана нога.
— Что с этим делать? — проводив носилки до выхода и убедившись, что с парнем все относительно нормально, спросил Кайсаров и кивнул на серебряный кокон. Теперь он ясно видел, что это парча, церковная ткань.
— В голову приходит только одно, — медленно ответил отец Гавриил. — Он должен вернуться туда, где был. И лежать там, пока не рассыплется ржавчиной. Идемте.
***
И они пошли — через просыпающуюся деревню, мимо изб, от которых тянуло сонным утренним дымком и запахом печеного хлеба, мимо уродливого кирпичного особняка, к кладбищенской ограде. Арсений Игоревич опасался только одного, что не удастся завести бульдозер. Но для этого за ними семенил долговязый инок, бывший когда-то в миру неплохим угонщиком. Он повозился в кабине, и мотор загудел. Инок вылез и перекрестился. А его место занял Кайсаров.
С камнем они провозились долго — нужно было так зацепить его, чтобы лег точно на прежнее место, а отвал бульдозера вначале никак не хотел слушаться все ещё трясущихся рук. Тряслись они после самодельных весел, которыми он почти два часа порно выгребал к монастырю на утлой лодчонке, принесенной вздувшейся рекой к бывшему пляжу. Ромка и Регина остались в уцелевшей дачке, а он поплыл. Двоих, а тем более троих плоскодонка не выдержала бы. И хорошо, что поплыл он, а не Ромка…
Наконец нож отвала уперся в нужную точку, и огромный валун слегка сдвинулся с места. Ещё чуть-чуть…
Отец Гавриил перекрестился и развернул сверток, который он все время держал перед собой, словно боясь отвести от него взгляд. Кистень, недобро блеснув остриями шипов, канул в залитую дождевой водой яму, и тут же на него лег, навалился разбойничий камень. Придавил, не давая вернуться.
Кайсаров вылез из кабины бульдозера и потянулся. Сквозь несущиеся над монастырем тучи робко просвечивало солнце.
Предстоял ещё обратный путь в обитель, короткий разговор с ещё не до конца пришедшей в себя Микой и долгое сидение у её постели, когда она, наконец, уснет. Предстояло узнать, что тот самый пропавший муж неизвестной ему Инны, Семен Стрельцов, прячется у своей двоюродной сестры — прибежал из леса с окровавленной головой и криком, что он кого-то убил, а потом его хотели убить, и теперь сидит в избе, боясь нос высунуть. Предстояло вместе с ним извлечь полуистлевшую суму с золотыми царскими червонцами и передать её отцу Гавриилу — чтобы вновь на монастырской звоннице появились колокола.  Предстояло отправить на катере в город Ромку и злую встрепанную Регину, проклинающую тот день, когда ей пришло в голову сменить Питер на Кутьевск.
И будет ещё обратная дорога и объяснение с родителями Дениса — как он мог позволить их сыну лезть на колокольню и падать с лестницы… Будет много всего.
Навсегда останется тайной, кого Мика видела тогда, в первый вечер у могилы старого охотника Никиты Стрельцова, и видела ли вообще. Останется щемящая грусть от воспоминания о двух голосах, поющих в ночи «Маленький венский вальс», и чувство потери — когда на перроне затеряется в толпе маленькая фигурка с тяжелым этюдником на плече. И останется надежда на то, что расстаются они всего лишь на недолгих два месяца — чтобы встретится опять в вестибюле привычно галдящей в начале семестра Академии.
Но это будет уже совсем другая история.

А пока Арсений Игоревич Кайсаров стоит около заляпанного грязью бульдозера и надеется, на то, что все самое страшное и странное, случившиеся за эти три дня, останется тут — под разбойничьим камнем.


*Федерико Гарсиа Лорка
Маленький венский вальс
Десять девушек едут Веной.
Плачет смерть на груди гуляки.
Есть там лес голубиных чучел
и заря в антикварном мраке.
Есть там залы, где сотни окон
и за ними деревьев купы...
О, возьми этот вальс,
этот вальс, закусивший губы.

Этот вальс, этот вальс,
полный смерти, мольбы и вина,
где шелками играет волна.

Я люблю, я люблю, я люблю,
я люблю тебя там, на луне,
и с увядшею книгой в окне,
и в укромном гнезде маргаритки,
и в том танце, что снится улитке...
Так порадуй теплом
этот вальс с перебитым крылом.

Есть три зеркала в венском зале,
где губам твоим вторят дали.
Смерть играет на клавесине,
и танцующих красят синим,
и на слезы наводит глянец...

А над городом - тени пьяниц...
О, возьми этот вальс,
на руках умирающий танец.

Я люблю, я люблю, мое чудо,
Я люблю тебя вечно и всюду,
и на крыше, где детство мне снится,
и когда ты поднимешь ресницы,
а за ними, в серебряной стуже, -
старой Венгрии звезды пастушьи,
и ягнята, и лилии льда...
О возьми этот вальс,
этот вальс "Я люблю навсегда".

Я с тобой танцевать буду в Вене
в карнавальном наряде реки,
в домино из воды и тени.
Как темны мои тростники!..
А потом прощальной данью
я оставлю эхо дыханья
в фотографиях и флюгерах,
поцелуи сложу перед дверью -
и волнам твоей поступи вверю
ленты вальса, скрипку и прах.

Перевод А.Гелескула