Беглец

                Беглец
       Он  бежал  и бежал   задыхаясь,  хватая  ртом  холодный   ночной  воздух, часто  поскальзываясь  и  падая  в  грязь, но  вновь   поднимался, постоянно  ожидая  топот  сапог  сзади и  злобного  крика  «Догоню,  убью, паршивец !» .  А паршивец, восьмилетний мальчишка, босой, в одной  рубашонке и  рваных  штанах  убегал  от  своего отчима   с  одним  желанием, только  убежать      куда-нибудь   подальше   в ночь.  И   временами  казалось  ему, как  будто     всё  это   с  ним  происходит  во сне.
       А  происходила  обычная   послевоенная  деревенская  история.  Муж и   отец    погибли  на  фронте, мать  умерла, надорвавшись на  тяжелой работе,  младшая  сестра,  простудившись на  лесозаготовках, сгорела   буквально за неделю и молодая женщина  осталась  одна  с  маленьким сынишкой  на руках. Ну, а здесь и появился  мужик   в деревне, один  из десятков  мужиков,  ушедших на фронт и не  вернувшихся.  Здоровенный - без  единой  царапины, правда  в  деревне поговаривали, что он и на  фронте -то  не был, а  служил  конвоиром   где–то  в   лагерях и  поэтому   между  собой   деревенские  его  так  и  называли - «полицаем».  И он, здоровый  мордастый  мужик, по сути,  почти  единственный,   не искалеченный   вернувшийся    в деревню,  где   появилось  так  много  молодых  вдовушек -  развернулся  вволюшку.  Жена у  него  умерла, в  деревне поговаривали  -  от  побоев, остались  двое  детей  и  он, естественно  перебрав  несколько  вдов, остановился  на  этой  молодой,  миловидной, покорной  женщине.  Взял  её   вместе с  ребенком из бедности. Из  разваливающейся  деревенской  избушки,  с вечно  протекающей  крытой  старой  соломой,  крышей -  к себе  в дом -  большой,  вместительный, с железной  крышей, доставшемся  ему  ещё  в  коллективизацию  за  очень  рьяное  в  ней  участие.   В общем, облагодетельствовал  бедную  женщину   с ребенком, а  значит,  они  теперь  должны  ему  всё  это отрабатывать.  И мать  вечно  с утра  до  вечера  стирала, мыла, готовила  и в доме и   работала   в  колхозе, где  её новый   муж,   естественно  как единственный  здоровый  мужик  - был  бригадиром.  Конечно он,  используя слабого на водку  председателя колхоза - фронтовика вернувшегося    без руки,  но с партийным  билетом и поэтому  назначенного  на  это место, полностью  подчинил себе всю  деревню.  При  этом  естественно, он   выгонял на  разные тяжелые  работы  неугодных  ему, а   на  «теплые» места  ставил  своих родственников и знакомых.  Так, заведовать  фермой    поставил  своего  брата - горбуна, которого по этой  причине не  взяли   в армию.    Говорили, что  тот  долго болел в детстве и  лежал  дома, так как  отец   не  захотел класть его в  больницу, ну а после  болезни  у него  и  образовался  горб.  Но  он был такой  же, как и его  брат, здоровенный  и мордастый. Была  у  него и жена, постоянно  избитая,  в синяках, почти  не  выходившая из  дому, занимавшаяся  немалым  домашним  хозяйством  и  троими  детьми. А горбун  постоянно  переходил  от одной  обездоленной, никем  незащищенной  вдовы, к  другой  такой  же   и   заступиться  за  них   было  некому, так как    вся  деревня    была в страхе  перед   этими    двумя  распоясавшимися    братьями.   
       Конечно,  всегда  для них    находился   и  самогон   и     мальчишке  часто  приходилось  видеть, как  эти два  мордастых  мужика, разогнав   людей  по  разным  работам, устраивались   в  избе  пьянствовать, гоняя  мать  готовить  и  подавать  им  на  стол    украденные  с фермы  продукты.  При  этом  они   конечно не терпели   никого   рядом  с собой  за  столом. И особо  отчим не  терпел  не родного  мальчишку, особенно после  того,  как в пьяном  угаре, что мать поставила на стол  не то, что  ему  хотелось, он  ударил её кулаком и  стал  пинать  сапогами. Мальчишка, не помня себя, бросился  защищать  мать  и вцепился  зубами  в ногу ненавистного  отчима. Конечно, оба они  и мать и сын  были  до крови  избиты  армейским  ремнем. И  потом  при  случае отчим  всегда  старался лишний  раз  ударить  « злобного  волчонка»,  всегда выгонял  его   из  избы в закуток на  кухне, где  мать устроила сынишке из старого тряпья место для  сна.   
      Не разрешил  отчим  мальчишке  пойти и в  школу, когда тому  исполнилось  семь лет. «Некому коров   и телят пасти»  -  сказал он.  Хотя у многих  в деревне  не было  своих коров и голодные  дети  вырастали   без этих, так  необходимых    в  деревне  кормилиц, у отчима  же  с негласного согласия  председателя  колхоза, было  несколько коров,  телят  и свиней, стадо овец и он  осенью    возил  в  город  и весьма выгодно продавал их мясо. А  мальчишке сразу после  переезда  в  дом  отчима  досталась  эта  пастушечья  обязанность.  Мать  было  заикнулась о  школе, но под  суровым взглядом   не  осмелилась  перечить  и  только  поздно  вечером старалась  подкладывать своему  сынишке, оставленные со стола  вкусные  кусочки. «Потерпи  сынок» -  говорила  она  ему -  « зато  мы  здесь,  наконец,  в тепле  и  сытости».  И мальчишка,  страшно  боясь  отчима, ненавидя  его,  стараясь  лишний  раз  не попадаться   ему  на  глаза,  всей  своей  детской душой  только и мечтал  уйти, сбежать из этого дома и  только  мать со  своей  материнской  лаской удерживала  его. 
       Хотя отчим  и  запретил ему  ходить в школу, но он  встречаясь со  своим  ровесником, другом Колькой, пошедшим  в  школу, жадно  смотрел, как тот  учит буквы, читает  и  наблюдая из -за  плеча,   как  то и  сам   незаметно это   освоил. Писать он  так  и  не  научился, но  читать стал  быстро,  даже  лучше  Кольки и  часто  просил   его принести  из  школы  очередную  книгу. В  небольшой  деревенской  школе всем четырем начальным классам  преподавала  одна молодая учительница. И она  быстро  узнала о товарище  Кольки, стала передавать ему  разные  книжки  и   даже приглашала к себе  в комнатку при  школе, где  она  жила -  самому выбрать себе  понравившуюся  книжку. 
      И так мальчишка уже в течении года прочитал все, что было в  библиотеке у  учительницы.  Читать их  он  приспособился  в своем  закутке при свете  коптилки  - лампы без стекла, так как   после войны их было не достать.  С каждой  книжкой  перед  ним  раскрывалось  всё  новое и новое  об  окружающем  мире, о  городах, о странах. Особенно  ему  нравились  книги о войне, об истории, о  существующих раньше  на земле могучих  государствах, о людях,  которые  их  создавали.  Отчим  же, увидев  его   однажды  за чтением  книги  поздно вечером,  выпорол  его  ремнем  и выкинул книгу, злобно пробормотав - «Нечего на  ерунду керосин переводить».  Но  учительница, узнав  об этом,  пришла  к  ним  в дом и  хотя  и  интеллигентным, но строгим  языком   объяснила  отчиму,  что  тот  не имеет  права  запрещать мальчику  посещать  школу и читать книги   и что   она  пожалуется  на  него  в  район.  Конечно, отчим, как  и все деревенские, боялся  любого  начальства   из  района  и  согласился   отдать   мальчишку  на  следующий  год  в  школу. Но  после  этого    при  любом  случае  еще чаще  стал  ругать  и наказывать  его.  Прошел  год, начался  новый школьный  сезон, но в ответ  на  просьбу  матери о школе, отчим  заявил, что  мальчишка  и так  читает  и может пойти  в школу месяца  через  полтора- два    в октябре, когда скотину  уже не надо  будет  пасти. Делать  ничего  не оставалось - приходилось  терпеть и ждать.
        И  вот  сегодня  случилось то, что давно должно было случиться. Два мордастых  брата,  достав  самогонки,   в  очередной раз  уселись   в избе   пьянствовать,  постоянно  покрикивая  на  плохо  чувствующую, больную   мать, чтобы она  побыстрее  приносила   им  на  стол   разные закуски.   А   после  слов  брата-горбуна  - « что-то  у тебя  баба медленно  бегает»-   отчим  тут же  «проучил» её, ударив сапогом  в  живот.  Мальчишка в это время только  что  вошел с улицы  и  увидев это   происшедшее,  не  помня  себя,  закричал  прямо  в  лицо  ненавистному  отчиму  «Ты  полицай, ты фашист, так  вся  деревня тебя  зовет».  Отчим краем уха иногда слышал  подобное о  себе, но  чтобы  ему,  хозяину  всей  деревни  так  в  лицо  не  побоялись  сказать, да  ещё  ненавистный  ему   мальчишка, он  перенести  не мог. Избив  до  полусмерти  мальчишку, а  заодно  и мать, пытавшуюся  заступиться за  своего  сынишку,  он  бросил  мальчишку  в холодные  сени,  пригрозив  « Вот  завтра   ты  у меня ещё  больше   получишь»  и  ушел  дальше  пьянствовать  со  своим  братом – горбуном.
       Мальчишка лежал на груде  тряпья, боясь  пошевелиться  от  боли  во  всем  теле,  слыша  пьяное  гоготанье    за  стеной. И  в голове у него  билась  одна   мысль. « Бежать… бежать…бежать….». Он потихоньку  повернулся на  живот, встал на  четверенки   и  осторожно   пополз  к  светлеющему  выходу  из  дома. С трудом удержав  себя  от  стона при боли  в окровавленных  избитых  ногах, он  спустился  по лестнице и  пополз подальше  от  окон, к зарослям  крапивы, дальше в  огород   и  по картофельной  борозде  выбрался  на  зады  дома.  А  там  уже  через  поле  синел   знакомый  ему  перелесок. Мальчишка  встал  на  ноги  и   уже  пошел, побежал  всё  быстрее  и быстрее босиком по холодным,  осенним лужам, временами  проваливаясь  в заполненные грязью колеи от колес, запинаясь о колдобины    проселочной  дороги. 
      А в голове  уже  билась  мысль, куда  бежать. Он  знал  от  матери, что  у  ней   в  городе  живет  тетка, но как  её зовут и   её  адрес  - не  помнил.  Да  и как  добраться  до  города.  Ведь  летом  только   раз  в сутки   от пристани  в пяти  верстах  от их деревни   в  город  ходил  пароход, но  его  же  без денег, без билета  не пустят. Да и  увидев  его  такого, избитого, босиком, конечно  сразу  же догадаются, откуда он  и  снова отправят  обратно  в  деревню. Как  и  все  деревенские  мальчишки, он   знал,  что  есть ещё    одна  дорога  в город,  через  болото. Что примерно,  от  их  деревни  до болота  около десяти    верст,  болото – около   десяти, а  затем через двадцать  верст   -  железнодорожная  станция, от  которой уже на поезде  можно  доехать  до  города.  Но ездить  через  болото можно  только  зимой,  когда оно  замерзает  по т.н. «зимней» дороге.  А летом  только бывалые  парни   решались  его  переходить и то  днем, так как надо идти было по положенным  поперек  дороги «кругляшам» - мелким  бревнам, которые  каждый  год уходили  в болото  и  поэтому   их  снова  докладывали.  Вечерело, становилось  все  темнее, прохладнее, да  ещё  начал  моросить холодный  мелкий  дождик,  а сентябрьские  ночи  длинные.  Но он  уже   понимал  с  мальчишеским  упрямством,  что    другого  выхода  нет   и  что  он  все равно  пойдет  через это болото.  К нему  пришло  какое-то, почти взрослое  ощущение  необходимости   это делать.
      Темнело, по  сторонам   дороги  всё  больше  сгущался  лес, замолкали птицы, на  смену  пришли   лесные  ночные  звуки, где то в глубине души нарастал  страх перед этим ночным лесом. Но выросший  в деревне, мальчишка  понимал, что  в летнее время  лес  не  страшен. Волки  опасны зимой, когда сбиваются  в  стаи  и ищут  добычу, а  летом  они  сами  прячутся  от  человека. Кабаны  и лоси  тоже обойдут  человека  за  версту.  Ну, а  опаснее всех  в лесу  только может   сам  человек. Конечно  мальчишка, как и  все  в деревне  боялся  в лесу  леших, разных  духов,  но  сейчас   стиснув  зубы, чтобы  не  стонать от  боли  в  избитых  ногах, все   шел  и  шел вперед. Постепенно  по  сторонам  стала  поблескивать   темная  вода,   появились заросли  осоки,  начиналось  болото и  вот он,  наконец,  ощутил    под  ногами  круглые, с шероховатой корой,   бревна.  Теперь  надо было идти  медленнее, осторожно, внимательно  всматриваясь, чтобы не  соскользнуть  с очередного  бревна   в холодную  вязкую  жижу.  Он  переступал  с бревна  на  бревно, уже  не  смотря  по  сторонам, на   темнеющие  по  сторонам  редкие  сосны, на  кочки с кустарниками, с  поблескивающими   вокруг  их  синими  дрожащими  огоньками   болотного  газа,  который   иногда  с хлюпающими звуками  выходил   на  поверхность. Главное, увидеть  очередное бревно, главное   удержаться  на  нем, высматривая  следующее.  И он прошел   уже   почти  больше  половины  пути. Но  несмотря  на его  привычную  деревенскую  ловкость, при  очередном  прыжке,  бревно под  ним  перевернулось  и он  сразу  по  пояс оказался  в густой засасывающей  болотной  жиже.  «Только  не   пугаться, только  не  дергаться  по пустому,  ведь  вокруг   на  многие  версты  никого  нет  и  никто  тебе   не  поможет»  -  твердил  он  себе.  Осмотревшись  по  сторонам, он увидел   рядом  с собой  кочку  с кустарником, но когда  попытался  опереться  на  нее,   она  тоже   стала   под  ним     уходить  вниз.  «Спокойнее, спокойнее» - говорил  он  себе -  «он деревенский  мальчишка, он  должен выбраться».  И  бог   смилостивился  над ним.  Вытянувшись вперед, он  нащупал  край  бревна  и вцепившись  в него, подтянул  его  к себе. «Вот теперь надо передохнуть, только  не делать лишних движений в этой  тянувшей  вниз  болотной топи». И он замер  на мгновение, а  затем стал постепенно  выползать  на  спасшее его  бревно. Он очень  устал, его била  крупная дрожь  от  страха  и    холода,  но  надо  было идти  дальше.
       И так  он  шел  и  шел, и  ещё  несколько  раз   окунаясь  в  эту  болотную  жижу, но  каждый  раз  выкарабкиваясь, но  силы уже  были на исходе, когда  наконец,   стало  светать  и появился край  болота.  Он  с трудом  перебрался   на  высокую  сухую  кочку, дрожа  от  холода, от  усталости. Сил  дальше  идти  не  было, да  он и побоялся   в светлое  время  идти    по  деревне,  которая  была  впереди  и  тянулась  на  добрый  километр  вдоль   дороги.   Залают  собаки  на  чужого, да  и  люди, увидев  оборванного, босого, в грязи   мальчишку, конечно, заподозрят  неладное, в конце  концов  выяснят, кто он  и  вернут  обратно  в  его деревню.  Но кроме  усталости,  сосало  под  ложечкой, очень хотелось  есть.  Но и  здесь  видно бог  помогал  ему. Оглядевшись, он  увидел,  что  лежит  на  краю  поля   с   уже  убранными   посадками  турнепса - этого  деревенского  мальчишеского  лакомства. Поползав  по  полю, он,  конечно,   нашел   несколько  невытащенных  из земли  крупных  корней, помыл  их  в соседней  луже  и  с удовольствием вгрызаясь  в  сладкую  сердцевину, немного  утолил  свой голод.  Да и солнышко  пошло  ему  навстречу,  выглянуло  из    осенних  туч, высушило  и согрело  его  рваные  лохмотья.  Нарвав   вокруг  сухой  травы, листьев, веток  кустарника, он  забился  вглубь  куста, постепенно согрелся  и  даже  задремал.   И  так  в  течении  дня,  доедая  свой  турнепс, временами засыпал,  а  в сумерках, обойдя     краем  леса   деревню, направился  в  ту  сторону  по  дороге,  которая  как  говорили,  должна  была  привести  к  станции.  Теперь  уже вокруг  шли  незнакомые  места,  встретилась   еще  одна  деревня,  потом,   как  и говорили, мост  через  речку   и  наконец,  он  услышал  впереди, сначала  далеко,  а потом всё  ближе и ближе,  паровозные  гудки.
       Была  уже  глубокая  ночь,  когда  он  подошел  к  станции.  Хотя  он  впервые  увидел   паровоз  с  вагонами, но   читал  в  книге   о  них  и понимал - чтобы   доехать  до  города,  надо  забраться  в один  из них.  Но  сколько   не  шел  от  вагона к  вагону, все двери  в  них  были  закрыты и  даже  замотаны проволокой.  А  тут  ещё  поезд  стал  дергаться, явно собираясь  ускорить  ход.  Выхода  не  было и  мальчишка  заскочил в  медленно идущий  вагон с  бревнами,  забрался  на  верх, на  бревна,  нашел    более  удобное   местечко  у стенки   и  свернувшись калачиком, задремал  от  усталости  и  всего  пережитого.   Во сне ему  казалось,  что  отчим  бежит  за  ним  и  хлещет  его своим  жестким  ремнем, что  как  будто    он снова перебирается  на  болоте с  бревна  на  бревно  и что  они  скользят  под ним.  Он  уж  не  слышал, как  поезд набирал  ход, как  снова стал  накрапывать   мелкий холодный  дождь и  капли  его скатывались по его  лицу.  А ему  снилось,  как в  детстве он  плакал, когда  мать уходила  на  работу, оставляя  его  одного  дома.
       К  утру  товарняк  с лесом  был  уже   в городе   на  товарной станции и  мальчишка  проснулся   от  несшихся  со всех  сторон  паровозных  гудков. Ужасно  болела   и кружилась  голова,  бил   озноб,  его  стошнило, появился  надрывный, не проходящий  кашель. Надо  было  выбираться  из  вагона, но сделав  несколько  шагов,  он   понял, что не  сможет   теперь  найти  сил, чтобы  спуститься  с  вагона. Озноб  все  нарастал, закружилась  голова   и он  потерял сознание.  Проходивший  мимо  вагона  пожилой сцепщик, услышав  какие - то  звуки  сверху, залез по  скобам наверх  вагона и  увидел    свернувшую  маленькую  фигурку  в  грязи  и  лохмотьях.  Его это  не  удивило.  Тысячи   послевоенных  беспризорников  мыкались  по  всей стране  и   их   часто  встречали  в  поездах.  « А ну - брысь  отсюда» -  закричал  он,   но  фигурка  не подавала   признаков  жизни.  «Видно,  что - то  здесь  не  ладно» – подумал мужчина и поднялся   поближе.  И  ему  даже  сначала  показалось, что  мальчишка     уже   не   дышит, но  наклонившись,   услышал  его  хриплое  дыхание.  «Слава богу – жив» - обрадовался  он   и   взяв  маленькое,  худенькое  тельцо  на  руки,  осторожно  спустился  с  ним  с  вагона.  Сцепщик  знал, что  их маленькая  железнодорожная больничка  находится   рядом   и   сразу  же  направился  к  ней.  «Что  несешь» -  встретила  его  в  приемном  покое   пожилая   санитарка.  « Да вот  не знаю, жив  или  нет, нашел на  бревнах   в  вагоне, ваша  помощь  нужна». 
       Так бог  смилостивился  над  безвинной,  детской  душой  ещё  раз,  послав  ему  на  пути   сердечного человека, который  сделал  доброе дело, во  время  принес  его  в больницу  и   добрую  пожилую  женщину, которая  приняла  его, как  мать, осторожно обмыла  в теплой  воде,  закутала  в теплый  халат и  принесла к   дежурному  врачу  в кабинет.  « Посмотрите, очень  плох, как  бы  не умер».  И  врач, осмотрев    его,   выслушал  у него  тяжелое  воспаление  легких  с  температурой  под  сорок.  Не было еще в то  время  спасительного  пенициллина    в таких  маленьких  больничках и  поэтому, напоив  мальчишку  сладким чаем  с  аспирином и   сделав  ему  укол   камфары   уложили  в  кровать, а так как его все  ещё    продолжал  бить  озноб, то  обложили бутылками с  теплой водой  и  накрыли теплым   одеялом.  Врач  подумал   о плохом   прогнозе, а санитарка   -  свое.  «Богу  угодно – выживет» .
      И мальчишка выжил, то ли помогла закалка и выносливость   деревенского мальчишки, то  ли  судьбе  было  так  угодно.  Через  несколько      дней  жар  спал, постепенно  прошел  и  надрывной   кашель, но  оставалась   такая  слабость, что  он не мог даже  поднять  руки  и  пожилая  санитарка,  ухаживающая   за  ним  все  эти  дни, кормила  его  с  ложечки,  поила  сладким чаем.  И он  постепенно  стал  поправляться, спустился  с койки,  познакомился  со  всеми   двенадцатью   обитателями  этой  большой  палаты  и  даже стал  помогать  санитарке  и  сестре  кормить  и поить  тяжелых  больных,  разносить  лекарства,  а  увидев   у  одного  из больных  книгу, читал её  вслух  для  всей палаты. Все  его,  конечно, полюбили и спрашивали, откуда  он  появился,  откуда  у него  ссадины  и  синяки  по  всему  телу.  Но  он,  твердо  решив  не  возвращаться   домой,  не  хотел, чтобы  знали  его  фамилию и  адрес. И  говорил, что он    беспризорник и  не  знает  откуда  он,  но   что  ему  это  всё  надоело    и  просил    оформить  его   в какой-нибудь  детский  дом.  И вскоре  главный  врач оформил  необходимое направление  и   мальчишка  должен был  уже  через  2-3  дня  уезжать  в детский  дом  в  глубинке  области, так как в то  голодное  послевоенное  время  большинство  детских  домов  располагалось   подальше  в  сельской  местности, где    было  легче  прокормиться.
        А в деревне, когда  мать  не увидела его   ночью, то  подумала, что  он наверное  убежал   ночевать  в теплое  гумно,  но  когда  он  не  появился  и  на  вторую  ночь, то сказала  об  этом  и  его  отчиму. Но  тот  отмахнулся  - «Побегает -  придет - приползет   домой  и  я  ему  ещё  и  за это  добавлю».  Но  когда  его  друг  Колька  сказал  учительнице об  исчезновении   своего  друга,  та, поговорив  с отчимом и  матерью и  поняв  причину   его исчезновения,  заставила    всю  деревню  искать  мальчишку в окрестных лесах, хотя   все  понимали, что  в таких глухих лесах  и  болотах  найти мальчишку, что  искать иголку в  стоге сена.  Но  учительница не успокоилась   и на  всякий   случай  сообщила  в район.  И  так   эта информация появилась у милиции, у  которой  собирались    все  сведения  о  пропавших, то  при  оформление  документов мальчишки  из больницы  в детдом, всё  стало  ясно,  откуда  он.  Естественно,  отчима  вызвали  в район  и  обязали  забрать   мальчишку  домой.  И так  в  один  из дней, когда   окончательно  уже   поправившийся  мальчишка  готовился    к  отъезду   и  примерял  собранную   всей  палатой  и  подаренную  ему  одежду,  он   вдруг  увидел  входящего  в  палату ненавистного отчима   вместе  с  главным    врачом  и  милиционером.
        Это был  конец. Конец  всем  его  мечтаниям  о  новой  жизни,  о  жизни,  о которой  он  читал  в  книжках, о жизни,  которая  ему  на  короткий  момент  показалась  в эти  3-4  недели в  больнице, где  он  был  общим  любимцем.   Конец  мечтам о том, что когда  он  будет  взрослым, то  приедет  в деревню  и  заберет   мать  от  ненавистного  отчима.  Он  стоял,   как  оглушенный, не в  силах  даже вымолвить  слово.   Он  молчал,  находясь  в  каком-то  оцепенелом   состоянии и пока его переодевали, когда  ему что - то  говорили  и  спрашивали, как  кто - то  его  поздравлял, что его  нашла  семья.  И  только  пожилая  санитарка,  заподозрив  что то  неладное, молчала и  только  поцеловала  его на  прощание.  Он  молчал  и  когда  отчим, крепко взяв   его  за  плечо, повел  из  больницы,  молчал  и  когда  они  уже на  улице  остались  одни  и   отчим,   наклонившись  к  нему    и  сильно  до  боли  сжав  ему  руку,   злобно  прошептал.  «Ну  погоди,  паршивец,  ты  ещё  у  меня  дома получишь  за  все».  Он  молчал, почти  механически  передвигая  ноги,  пока отчим, используя  эту  поездку  в город,  ходил  по   разным  своим  делам.  Поздно  вечером  они  сели,   наконец,  на пароход.  Устроившись  на  палубе  среди  разных  своих  мешков  и  вещей, еще   раз  злобно  посмотрев  на  мальчишку и  что - то  прошипев,  отчим  быстро  захрапел. 
       А  мальчишка  сидел  и  думал. Думал, почему  всё так  получается,  почему   умерли  и  погибли  его  отец  и  родные, почему  жизнь  свела  его  мать  с  этим  злым    человеком, почему  и  ему  не  удается   вырваться  из этой  жизни,  от  этого  ненавистного  отчима.   И  вдруг в  его  голове  как - бы  прозвонил  звонок -  он  должен  уйти, сбежать от  него,   тут же, немедленно.  Он встал  и потихоньку  пошел по  палубе   между  наваленных  вещей, мешков  и  храпящих  пассажиров  к   корме.  Пароход был  старенький, ещё  возможно  дореволюционной   постройки, с  двумя   крутящимися  колесами  по  бокам,  с  постоянно  хлопающими  об  воду   плицами.  Он   шел  медленно -  в  сумерках   по    берегам  плохо  виднелись  последние   дома  уходящего   города, начинались  перелески. За  низкой    кормой  бурлила  темная  вода, отходили  высокие  волны  и казалось, что  с  каждой  секундой     уходит -  уходит  то,   чего  он  только   немного  коснулся,   но так  и  не  соединился  с  ним. 
        И  мальчишка  решился.  На палубе  рядом   с ним никого  не  было, штурвальный  на мостике смотрел  вперед   и никто  не    увидел  и  не  услышал, как спрыгнул  он  в холодную  темную  воду.  Как и все  деревенские  мальчишки, он  неплохо  плавал и  после  первого  обжигающего, перехватывающего  дыхание ухода на  глубину, он  вынырнул, быстро  сориентировался  и направился  к     темнеющему  в  метрах    ста   заросшему   берегу.  Пароход  весь  в огнях, с  хлопающими колесами,  постепенно  удалялся   за поворотом. Мальчишка  плыл   быстро, несмотря  на  обжигающе  холодную  осеннюю  воду, на  мешающую  одетую  на  нем одежду. Он  постоянно  твердил  про себя, что  он  должен – должен   снова     искать  эту  новую  жизнь,  а  что  к  старой  он  все  равно  никогда  не  вернется.    Но  видно судьба  не  дала ему  этого    шанса.   Весной   с берега  ушел  большой  оползень и  в этом  месте   берега  возник  водоворот.  Мальчишка  это  почувствовал, когда его  внезапно  закрутило   и потянуло  вниз.  Он было  рванулся  в сторону, но  от обжигающе  холодной  воды   свело  судорогой  ногу   и он  только  успел  закричать последнее  « Ма….» , как  темная  холодная вода   хлынула ему  в открытый  рот   и  всё  было  кончено.  Его  тело  медленно  опускалось  на  глубокое,  темное  дно, а  из  воды   выплыло облачко серебряных  звездочек. Его невинная  детская,  христианская душа  покидала  его  тело  и  возносилась  вверх,  присоединяясь  к  вечному  сонму  человеческих  душ.
       А мать его,  больная, так плохо себя чувствующая после его  исчезновения  из дому, его поисков,  никак  не  находила   себе  место,  кляла  себя, что  вышла  замуж за такого человека, что  не могла  защитить   своего  сына.   И  когда  ей  сообщили, что  он нашелся  в  городе, воспрянула  душой  и  решила, что  она  уйдет  с  сынишкой  из   этого богатого, но    доставившего   столько  несчастий  ей  и  её  сыну дома,  обратно в  свой  старенький, но  родной   дом.  И когда  муж   уехал  в  город, она,  сделав  разные  домашние  дела, так  и  не смогла   прилечь, уснуть.  Какие - то  плохие  предчувствия  постоянно лежали   у ней  на  сердце. Она сидела  на  темной  кухне и  думала  о своей  несчастно  сложившейся  судьбе и  вдруг  ей  как -будто послышался  голос  её  сына  «Ма..  ма»  и  боль  в  сердце  и  чувство,  что   случилось  что-то  страшное, трагическое  с  её  сыном.  Это  чувство  так  и  оставалось  с  ней    всю  ночь  и   с  ним  она  встретила  и  приехавшего  утром  мужа. 
     А  тот, проснувшись  утром  и  не  найдя  рядом    мальчишку, решил, что  тот   наверное спрятался  где- нибудь   в  закутке  на  пароходе,  но не  найдя  его  нигде, понял всё.  Но  и  тогда  в  его  черствой, эгоистичной  душе  не  возникло  даже  капли   жалости   к  ребенку.  «Скажу, что  не поехал со мной  и  отпросился    в детский  дом» - решил  он.  Это  он  и  заявил   почерневшей  от   горестного   предчувствия    матери. Она   всё  поняла,  ничего  ему  не  ответила,  и едва  передвигая  ноги,  потихоньку  ушла  в свой  старенький  дом,  где  и   умерла    через  неделю.  Душа  её сразу же отыскала   своего  сына  и   поклялась  теперь  уже никогда    не  покидать  и    всегда  защищать  его.
       В  деревне, зная отношение отчима  к  мальчишке,  поверили, что  тот не  захотел  возвращаться  в деревню  и  уехал    в детский дом.   Но в  смерти  матери  единодушное  осуждение  было  против  этих  двух  братьев.  И  видно  бог  и правда   на  свете  всё- же  есть.  Через  год   отчим  в  пьяной  драке   тяжело искалечил  подвернувшего   под  горячую  руку молодого  парня, сел  на  десять лет  в  лагерь  и  сгинул  там.   А брат-горбун  в  очередном  запое  захлебнулся  собственной  рвотой.  Туда  им  и  дорога – вздохнули  в деревне.
       А  учительница,  вспоминая  очень  способного  на  учебу мальчишку, его  любовь к  книгам, его  мечты  и   не  раз  думая  о его  судьбе,  о возможности   помочь ему вырасти  талантливым  человеком, пыталась  узнать  в  каком  детдоме  он  находится,  но  к  сожалению, ей  это не удалось.  И она  просто  мечтала,  что  когда - нибудь  он  все - же  заедет  на  свою родину,  в  деревню  и  она  встретиться  с  ним.  Не забыл  мальчишку   и  его друг  Колька. У него осталась маленькая черно-белая  фотокарточка  их  вдвоем  и  часто   он, уже  будучи  взрослым, показывал   её   своим детям, вспоминая   друга  своего  детства. 
        А где-то  там  в  далекой  и  близкой вечности  по прежнему  обитают  две  души, матери  и  сына, временами  совсем  исчезая,  но  когда   их  вспоминают, они   снова  появляются   и  как  будто  хотят  сказать . «Люди  -не  забывайте  ушедших. Мы  с  Вами  -  пока  Вы  помните  нас».