Брат

Брат он мой, а ум у него свой.

Юре было уже шесть с половиной лет, когда я родился, и между нами лежала непреодолимая бездна времени, знаний и опыта. Эта гигантская разница не позволила отпечататься его образу на практически истлевших листках моего раннего детства. Да что говорить о брате, когда более близкий человек – мать, практически не оставила ранних следов в моей памяти. Это известное всем явление, напоминает мне историю развития жизни на Земле: чем глубже мы погружаемся к истокам происхождения жизни, тем все обрывочнее и ничтожнее следы этой жизни. Первоначальные организму вообще не могли оставить своих отпечатков в памяти Земли, в силу своей аморфности и гигантского временного отрезка вкупе с колоссальными метаморфозами самой Земли. Не так ли происходит с человеческой памятью? Не отражение ли это биологического закона, что онтогенез (т.е., индивидуальное развитие) повторяет филогенез (эволюционное развитие)? Оговоримся, что вышесказанное скорее метафора, образ, чем реальное явление, чему есть простое доказательство: если следов жизни с каждым прожитым Землей миллионом лет становится все больше, то с человеческой памятью все гораздо сложнее. Да, идя от рождения, мы находим в нашей памяти все больше воспоминаний и они все более цельные и связанные, но проходят годы (от темы возраста нам никуда не деться) и память человеческая слабеет и, зачастую, лучше хранит давние воспоминания, чем свежие события. Из молодости, когда наша память должна быть максимально хорошей, тоже далеко не все сохраняется на ее скрижалях, а в основном то, что связано с сильными эмоциями или то, что часто вспоминалось по тем или иным причинам.
Этими доморощенными рассуждениями я, конечно, не пытаюсь исчерпать неисчерпаемый, чем является человеческая память, ибо о ней написаны и еще будут написаны тысячи ученых книг. Я пытаюсь понять, почему моего брата нет около меня (в памяти, естественно) в первые годы моей жизни, а когда он начинает там появляться, то почему остались из великого множества картин и событий именно эти и почему я помню одно, а он совсем другое из того, что мы видели или, в чем участвовали вместе? Чтобы что-то понять нужно начать с фактов, в нашем случае – с воспоминаний о брате.
Я пишу эти строки в преддверии Нового года и с ним связано одно из самых ранних воспоминаний о Юре. Мы с ним решили спрятаться в большой платяной шкаф, стоявший в передней комнате, чтобы увидеть Деда Мороза, приносящего нам подарки. Мы задолго, чтобы не прозевать, залезли на какие-то тряпки в шкафу, прикрыли дверцу и стали ждать. Долго ли, коротко ли ждали, но, по рассказам родителей, я вскоре уснул в уютной темноте, а мой упорно не смыкающий глаз брат был извлечен из шкафа веселыми родителями, после провода гостей. Для меня Дед Мороз пришел, раз подарки уж лежали под елкой, но мой старший брат, как мне думается, потерял в него веру. Я почти не сомневаюсь (хотя и не помню этого), что наутро мы с ним подрались – вера и неверие вечный повод для войн.
Мне трудно, почти невозможно, представить рядом с собой сестру, которой никогда не было, и быть уже не может; более того, мне недостает воображения представить себя старшим братом или одним сыном в семье. Я родился младшим – это данность, а все остальные отношения с миром, особенно детские, проходят через эту призму.
Оставлю в дошкольном детстве еще одно воспоминание, опять же связанное с зимними праздниками – колядки. Наверняка Юра был инициатором по колядки то ли на рождество, то ли на старый Новый Год. Помню, как мы прыгали и запоминали за отцом:
Сеем, сеем, посеваем,   
Счастья, радости желаем!
Дайте рубль или пятак,
Не уйдем от вас никак.
Возможно, я сам придумал или где-то услышал эту колядку, будучи уже взрослым и передавая свои знания сыну, но что-то подобное мы кричали. Выучив текст, мы подходили к родителям и их гостям, а они одаривали нас конфетами или мелкой денежкой (современных детей деньги интересуют гораздо больше конфет, что видно в подъезде после прохода колядующих по выброшенным конфетам). Ходить по соседям было почему-то стыдно.
Следующая группа моих воспоминаний школьного возраста о Юре, требует классификации, пусть и ненаучной.
Выше, вспоминая Новый Год, я предположил, что между нами была драка. Думать так у меня есть основания, потому что нет детства без драк между братьями. В силу присущей мне логики я утверждаю, что есть драки между сестрами, между братьями и сестрами и самые частые и жестокие драки между братьями. Если о двух первых типах драк я знаю по наслышано, то о последнем типе вы узнаете из первых уст.
Поводом для драки могло послужить что угодно: отнятая конфета, проигрыш в карты, обидное слово, щелчок по носу и т.д. и т.п. Наверное, мы в равной степени были зачинщиками драк, но моя память (на то, она и моя) считает меня невиновной жертвой, хотя мои родители, говоря обо мне, нередко употребляли выражение «В тихом омуте черти водятся». Видимо, я не так бел, как мне вспоминается.
Короче, меня обижали тем или иным способом, и я кидался в драку. Это был основной механизм. Справиться со своим старшим братом, я не мог не при каких условиях, но это меня не останавливало. Останавливали либо родители, либо, в их отсутствие, полное мое поражение со слезами и соплями, не столько от боли, сколько от бессилия. Мне кажется, что Юра специально поддразнивал меня, вызывал на драку, уверенный в своем превосходстве. Я так думаю, потому что у меня тоже есть постыдные эпизоды такого рода. Я был десятиклассником, а мой частый соперник по шахматам учился в восьмом классе. Когда он начинал у меня выигрывать (а это случалось), он принимался что-то громко насвистывать, что меня ужасно раздражало и я, иногда, распускал руки, заставляя его замолчать (игроки поймут мое раздражение). По-видимому, обижать слабого - биологический закон жизни и только культура может заставить человека держать себя в руках.
Мы дрались дома, во дворе, в сарае, на улице. Одна из самых запомнившихся мне драк с братом состоялась летним днем в Савино улице Раздольная, где мы тогда жили. Этот район в те годы славился хулиганами и бандитами, и имена самых славных его героев передавались из уст в уста. Улица оправдывала свое наименование и казалась мне тогда необыкновенно широкой, почти как площадь. Другой важной ее характеристикой являлось отсутствие асфальта, что позволяло играть в такие массовые игры как лапта, футбол и чижик. В тот день, кажется, играли в футбол, но я помню, что игра почему-то остановилось, а пацаны, и среди них мой,    брат кидают кирпичи в орущую кошку. Я не раздумывать ни секунды хватаю кусок кирпича и с отчаянным воплем и моментально полившимися от жалости слезами кинулся на брата в защиту кошки. Наверное, меня отлупили – этого я уже не помню. Эта сцена с тех пор со мной, то ли в силу ее эмоциональности, то ли от непонимания: как мой брат мог поступить с живым существом. Я знаю, что он с детства и до сих пор любит животных, а кошек особенно (Фрейд?), и дома в Савино у нас постоянно жили собаки и кошки, а одна из них вошла в семейную историю, тем, что ходила встречать с работы идущую вдоль железной дороги маму, которая в благодарность за это приберегала ей остатки колбасы. Я не спрашивал своего брата, помнит ли он об этой безобразной сцене, ведь и я далеко не ангел и не мне его судить. 
Одна из последних запомнившихся мне драк была в Москве в общежитии на Стромынке, куда я приехал погостить к Юре на весенних каникулах. Я совершенно не помню причину ссоры, но помню, что он лежал на кровати и говорил что-то обидное. Я кинулся на него и получил несколько оплеух. Я был в восьмом классе и был очень обидчив. В тот же день я поехал на вокзал, ничего не говоря брату, и отбыл в Белгород.
Я уже говорил, что у нас дома, где бы мы не жили, постоянно обитали разные животные, которые сначала приносил мой брат, а потом, в меру сил, стал помогать и я, и с которыми отец, в силу своего прагматического деревенского склада характера и работы на железной дороге боролся одним способом – отправлял товарным поездом. Но некоторые кошки у нас задерживались на всю жизнь. От кого же, как не от брата, я воспринял любовь к животным. Мама к ним тоже относилась неплохо, но ссорится с отцом, не хотела.
В те времена была мода на содержание певчих птиц дома в клетках. И мой брат не избежал этой моды. Я не помню, делал ли он клетки сам, мне кажется, что делал, но птиц ловил он сам. На моей памяти это был золотой век живой природы. Я понимаю, что сто лет назад природа жила еще лучше, а двести – еще, но я говорю о том, что видел сам. Щеглы, чижи, зеленушки и прочая птичья мелочь водились, чуть ли не в центре Белгорода, а по улице Ленина был прудик с тритонами, лягушками и жуками плавунцами. Бабочки подалирии и махаоны были почти также обыкновенны как ныне павлиноглазки. Это ли не золотой век, когда и в далеких деревнях редко теперь такие красоты, а с тех пор мы только и делаем, что боремся за сохранение природы!
У Юры были ловчие сети, расставленные неподалеку от дома на пустыре с лопухом. Он мне доверил постеречь, показал, за какую веревочку дернуть и побежал домой погреться (стояла осень) и перекусить. Я был горд доверием брата, ибо не часто он мне доверял такое важное дело. Важность этого дела усиливалась тем, что Юра продавал пойманных птиц на базаре и от этого имел свободные деньги (интерес к деньгам, видимо, привел его, в конце  концов, в финансово-экономический институт: как поется в песне «Ничто на земле не проходит бесследно»). Возле ловчей сети, был рассыпан корм, и когда стайка чижей уселась подкрепиться около сети, я коварно дернул за веревочку и накрыл пару бедняг. Мне тогда не было их жалко, потому что мы не убивали их, а переселяли в красивые клетки с обилием корма. «Что делать дальше, - судорожно размышлял я. - Бежать за сотню метров за братом домой или достать их из сети самому?» Бросать их жалко, они так отчаянного хотят вырваться, что как бы поранили себя. Я принял решение самому их принести брату и доказать, что я не валенок какой ни будь, а взрослый парень, на которого можно положиться, хоть и учусь в первом классе. Но результат моей деятельности был плачевным для меня и счастливым для чижей: чижи улетели, сеть запуталась, а я получил несколько «теплых» слов и по затылку от брата.
Другое его увлечение (сиречь бизнес) – аквариумные рыбы. Сам он недолго этим занимался, но заразил меня на всю жизнь, правда, в легко текущей форме. Первые аквариумы были у нас из стеклянных аккумуляторных банок, которые отец принес с работы, а потом появились самодельные аквариумы с металлическим каркасом и зацементированными стеклами.
Любопытны наши с Юрой взаимоотношения на почве химии. Я, как любой нормальный пацан в Савино знал, что такое порох и мог добывать его из патронов или просто кидать патроны в костер, что небезопасно как показали многие примеры. Я знал, что такое карбид и как он действует в закрытом пузырьке с водой. Со спиртом я познакомился попозже с помощью папы. Но «аммиак» открыл мне брат. Это было в его восьмом классе. «Хочешь узнать, как пахнет аммиак» - невинно спросил меня Юра, подходя и одну руку за спиной. Я не знал, что такое аммиак, но отличаясь любознательностью, хотел узнать. Брат издал за спиной какой-то знакомый звук и быстро, не давая мне опомниться, поднес к моему носу необычной формы стеклянную посудину. Я машинально вдохнул, и только тут до меня дошло, что за звук издал мой старший брат и чем пахнет «аммиак». Но на этом юмористическом эпизоде с химией мы не покончили. В 10-м классе Юра получил грамоту за победу в химической олимпиаде, которая стала предметом гордости не только родителей, но и моей. Шутка судьбы в том, что с тех пор он уже давно забыл не только про свою грамоту, но и из химии, наверное, вспомнит лишь формулу воды, а формулу этилового спирта навряд ли (надо у него спросить, быть может, я его недооцениваю в этом компоненте). А я стал кандидатом химических наук, (хотя до 10 класса больше трояка по химии никогда не имел) и всю жизнь учу химии недорослей из развивающихся стран. Это, пожалуй, одно из немногих достижений, где я смог «обойти» моего старшего брата.
Однако, даже в такой области как спорт, в которой мне ничего не светило, его влияние на меня было огромно и плодотворно. Началось это, видимо, еще в те времена, когда он учился в школе, а мы жили на Раздольной (мы переехали, когда он учился в 8-м классе, а я, соответственно во 2-м) и все свободное время проводили, или в уличных играх, или на речке. Он старался меня с собой не брать, как обузу, но я приклеивался к нему при каждом удобном случае, чем, наверное, злил его. Плавать он меня не учил, но без Юры меня вообще на речку не пускали, так что косвенно он приложил руку к тому, что после двух попыток утонуть (не считая ямы с известью), я самостоятельно поплыл по-собачьи. В оправдание того факта, что Юра мало уделял мне внимания в те годы приведу четыре аргумента: 1) много ли вы знаете старших братьев, которые возятся с младшими и чему-то их учат; 2) огромная по тем годам разница в возрасте и, соответственно, в интересах; 3) отсутствие психологических данных к профессии педагога, которое я имел возможность наблюдать у него не раз; 4) став студентам и позднее, Юра пытался и пытается до сих пор меня чему-нибудь научить.
Оставив школьные годы нашего героя, обратимся к золотому времени (для подавляющего большинства людей) студенчества, когда разом ослабла и свелась в основном к получению денежного вспомоществования связь с родительским очагом, а вериги семейной жизни еще далеко впереди. Как это ни странно на первый взгляд, наши отношения с Юрой гораздо улучшились при его поступлении в Московский финансово-экономический институт. Встречи на каникулах, особенно первые дни, проходили мирно. Юра стал серьезно заниматься спортом, хотя еще в старших классах школы он увлекся баскетболом, по крайней мере, я помню, что со своим школьным другом Глотковым (Глотом), они где-то играли в него. Рост моего брата был около метра восьмидесяти, но в те времена он, как и большинство его ровесников, мне казался Гулливером, а я себе лилипутом, попадая на 3-й этаж нашей  школы, до сих пор помню себя, лавирующим по школьному коридору. Между гигантов, с взглядом, упирающимся в части тела, расположенные, от колена до пояса. Но вернемся к спорту.
Старший брат стал брать меня с собой на баскетбольные матчи. Мы ходили смотреть игры во дворце спорта «Спартак» нашей женской команды, которая участвовала в каких-то соревнованиях. Помню, что Юра хвалил главного тренера с армянской фамилией. Сначала я скучал, а потом пристрастился и до сих пор с удовольствием смотрю баскетбол по телевизору, потому как живьем хороший баскетбол в Белгороде не увидишь. В нашем новом дворе были два баскетбольных кольца и брат, будучи на каникулах, вытягивал меня поиграть, а потом я и сам приохотился. Часто мы играли один на один (баскетбол, в отличие от футбола или хоккея, всегда был на втором плане, уступая даже, на мой взгляд, более скучному волейболу).
Второй, более экзотический вид спорта – регби, брат привез из Москвы, где он какое-то время играл в серьезной команде (то ли «Динамо», то ли «Слава»). Однажды, гостя в Москве, я был впервые свидетелем регбийного матча, в котором, к моей гордости, во второй половине на замену вышел Юра. Его появление не внесло заметного перелома в игру, но тем не менее... Я нащелкал целую пленку на своей «Смене», правда, качество снимков соответствовало качеству фотоаппарата минус качество фотографа, однако силуэты игроков рассмотреть можно. Юра, к сожалению, бегал от меня на противоположном фланге и на фото не попал. Все было мне странно в этой игре: странный, дынеобразный мяч; странные ворота буквой «Н», в которые можно забить только над перекладиной, причем на любой высоте; игра любой частью тела; занос мяча за линию ворот как самое полезное игровое действие; схватка, в которой самые мощные игроки двух команд, как два стада баранов старались отодвинуть соперника от мяча, не касаясь его и проч. и проч. Эти странности завораживали. Приезжая на побывку, он привозил регбийный мяч и тренировался на мне, заодно уча азам регби. Моих силенок хватало ненадолго. Но с тех пор хороший матч по регби мне доставляет почти такое же, удовольствие, как и футбол, конечно, по TV.
Из общеукрепляющих занятий он брал меня с собой бегать кросс вокруг пляжа. Дистанция составляла, порядка 6-7 км и бегал я его с регулярностью приезда Юры в родные пенаты, т.е., 3-4 раза в год, так что можно представить, как мне давался этот кросс. Дыхание быстро сбивалась, я отставал, часть пути плелся пешком, но потребность в общении с братом была сильнее неприятностей приносимых кроссом.
В последние годы я еще сильнее отстал от Юры в физическом плане: отнекиваюсь от кроссов, в футбол последний раз играл почти 20 лет назад, а мой старший брат играет почти каждое воскресенье, и я ему завидую. Кстати о футболе. В моей памяти не осталось следов приобщения меня братом к этому виду спорта. То ли эти следы утеряны во времени, то ли я, как почти любой пацан из Савино, если не всосал тягу к мячу с молоком матери, то с бабушкиной кашей получил точно. Эта игра не может надоесть тебе ни в качестве участника, ни в качестве болельщика. На местном стадионе «Котельщик», я почти не пропускал матчей белгородской команды «Спартак» (стоимость детских билетов 10 коп.), а по телевизору - матчей сборной и московского «Спартака» (здесь сыграла, видимо, магия названия – для меня гладиатор Спартак был, как теперь говорится, знаковой фигурой и романы и фильмы о нем я глотал с наслаждением). С тех пор, то, что я русский, и то, что я болею за московский «Спартак» (белгородский с тех пор сменил кучу названий) для меня просто данность, которую нельзя изменить. За своим братом такой клубной привязанности я не замечал.
Время шло, и после окончания института Юра попал служить в Нижнеудинск, в звании младшего лейтенанта. Я доучивался, весь десятый класс провел в больнице в Подмосковье и потом мы несколько месяцев, пока он не уехал в Москву навсегда, жили под крышей родителей. Работал он в Госбанке. Сталинской эпохи здание, расположенное в самом центре города, вызывало во мне своей таинственностью, закрытостью и названием почтительное отношение, как и те люди, которые удостоились чести в нем работать. Но Юра, реализуя свои, мне неведомые планы, отказался от этого почетного места и отбыл в столицу.
В этом месте логично перейти к такой, можно сказать, опасной теме, как женщины в жизни в жизни старшего брата, конечно, через призму моих детско-юношеских впечатлений. Я ведь пишу не биографический очерк о моем брате, а эссе о моем видении и понимании его в тот или иной период, т.е., скорее я пишу о себе по его поводу, а не о нем и прошу читателя это учитывать. Здесь же уместно заметить, для тех, кто еще не обратил на это внимания, что очерк мой скорее тематический, чем хронологический. Итак, расставив некоторые точки над i, продолжим.
Наш род по отцовской линии, по крайней мере, крестьянствовал в большом с. Неклюдово, расположенном на реке Корень в 40 км от Белгорода. По моим скромным изысканиям, в этом селе проживали переселенцы с Украины, очень возможно даже с Западной Украины, о чем в частности свидетельствует наша фамилия, когда-то распространенная в Неклюдово, а также смесь русского и украинского языков, на которой до сих пор говорят старожилы. Наш будущий отец, еще в детстве уехал из села, а когда, после череды переездов, окончательно осеклось в Белгороде, то забрал из Неклюдово нашу бабушку,, но не сразу. Сначала он поселил там маму с младенцем Юрой, родившимся в г. Омске. Этот наг был продиктован, как я думаю, довольно бедственным положение горожан после войны, а у бабушки был огромный огород, сад и дающая молоко коза. Эта коза, чье имя давно забыто, вскормила беспокойного малыша и дала ему заряд здоровья на будущую жизнь. Мне, увы, такой козы не досталось, что, по-видимому, и отразилось в хилости моего здоровья. Когда благосостояние семьи несколько возросло, а отцу надоело ходить пешком за тридцать с лишним километров к молодой жене, он получил первую однокомнатную квартиру и перевез жену с сыном и мать, продав ее дом. Но кое-какая достаточно многочисленная родня в Неклюдово осталась, даже, несмотря на повальное бегство молодежи из русской деревни в 40-е и последующие годы. Поэтому, более или менее часто отец приезжал в Неклюдово с семьей, останавливаясь на несколько дней у кого-нибудь из родичей. Эта преамбула мне понадобилась, чтобы рассказать о первом любовном приключении моего старшего брата, которому я был свидетель.
Однажды летом, когда Юра перешел в 10-й класс, его потянуло в деревню отдохнуть. Он отпросился у родителей, взял с собой меня в качестве компаньона (добровольно или добровольно принудительно мне неизвестно) и мы отправились в Неклюдово погостить несколько дней. Прямая дорога на Неклюдово была (и остается) пешеходной, а автобусом можно добраться только по дороге вдвое через районный центр Шебекино, с пересадкой и мы, естественно поехали. По прибытии на автовокзал г. Шебекино нас постигло небольшое разочарование, ибо утренний автобус уже ушел, а следующий и последний надо ждать очень не скоро. Решили идти пешком. Знал ли брат о длине дистанции, которую нам предстояло преодолеть? Наверное, знал, но для меня цифра в 25 километров мало что говорила. Мы узнали у местных жителей как нам выбраться на нужную дорогу и бодро зашагали в нужном направлении, рассчитывая поймать попутку. Попутку мы поймали, километрах в пяти от нашего села и представляла она собой телегу, двигавшуюся не намного быстрее нас, но давшая нам передышку. Если бы мы шли с довольно приличной скоростью 5 км/час, то до подобравшей нас телеги (спасибо этому доброму крестьянину!) мы бы, топали, 4 часа не останавливаясь. Но это было невозможно. Во-первых, дорога представляла собой чистой воды проселок, с присущими ему ямами и ухабами. Во-вторых, после первого километра я понял, что мои жесткие сандалии, обутые без носков, уже успели натереть мне ноги. В-третьих, мне было всего десять лет и силенок не хватало. Отсюда вытекает, что двигались мы гораздо медленнее 5 км/час, делая все более частые остановки и все медленнее передвигая ноги. Ко всему прочему добавились жажда и голод, ибо вдоль этой дороги не было деревень до самого Неклюдово, а добрые самаритяне, в изредка обгонявших нас грузовиках, не попадались.
Радость по поводу телеги была недолгой. Километра через три она свернулась соседней деревней с Неклюдово дер. Никольская. После блаженства в сене, пусть на какой угодно тряской телеге пешее продолжение путешествия совсем меня подкосило. Все знают этот эффект, когда сразу после отдыха физическая деятельность становится намного труднее, чем до него. Но вид Неклюдовской церкви помог нам пройти последние пару километров.
Нас не ждали, так как сообщить о нашем приезде-приходе можно было, либо письмом, либо телеграфом, но о таких мелочах никто не думал. Надо отдать должное дяде Грише и тете Марусе, что приняли они нас, не моргнув глазом, и если даже были недовольны, я этого не почувствовал. В нынешней жизни это кажется странным: свалились как снег на голову два подростка с хорошим аппетитом, которых надо накормить, устроить и, за которыми нужен хоть какой, но пригляд. Съели мы недели за две, думаю, немало, если учесть очень активный образ жизни с ежедневным многочасовым купанием в реке и свежим воздухом. Спали на сеновале. Спал ли я когда-нибудь столь же сладко? Не знаю. Не уверен. Но я совершенно уверен, что эти были одними из счастливых дней в моем детстве. А может быть и во всей жизни.
У приютивших нас Григория и Марии Скорыниных были сын Сергей, немного старше меня, и дочь Татьяна, на год моложе Юры. Татьяна была, что называется, «девушка в соку» - нечета тем сухопарым и ледащим девицам, коих выдают за образцы нынешние СМИ. Смотреть на нее в купальном костюме, входящую в чистые воды реки или лежащую под ласковым июльским солнышком деревенском песчаном пляжем и, находится рядом с ней для меня неизъяснимым и достаточным наслаждением. Я, конечно, быстро заметил, что мой брат и Татьяна симпатизируют друг другу, купаются и загорают рядом, но не ревновал, ибо в моих детских мечтах она была только моей. Особенно ярко их взаимный интерес проявился, когда в отсутствии Юры она спросила о его возрасте. Я ответил, но ошибся на год в меньшую сторону, а на следующий день брат мне выговорил за мою ошибку – ему было важно выглядеть старше: мы все были в том возрасте, когда лишний год это плюс. Как все поменялось!
Больше об этом деревенском романе я ничего сказать не могу, потому что не знаю. Думаю, что закончился он через две недели с нашим отъездом. Сам я долго еще вспоминал эту деревенскую красавицу. Уверен, что брат – тоже. Добавлю, что уже годы спустя, когда и Татьяна и Юра были женаты, я встретил поблекшую и раздавшуюся, мало похожую на ту девятиклассницу, Татьяну и она спросила меня о Юре. Не знаю, какой по счету этот роман был у брата (уверен, что он пользовался успехом у девушек), но в моем донжуанском списке это была четвертая или пятая любовь.
Жизнь в Москве на весенних каникулах у брата оставила в моей памяти не только ссору, но кое-какие сведения о студенческой жизни. Знаю, что у него были проблемы из-за драки с индонезийскими студентами, которые едва не закончились его исключением. Знаю, что он по утрам подрабатывал дворником и я, раз или два выходил подолбить ледок. Но потрясла основы моего невинного юношеского миросозерцания случайно услышанная беседа между Юрой и одним из его соседей по комнате. Они вспоминали о встречах с девушками и часто использовали слово «потоптаться». Фразы были такого типа «Я с ней классно вчера потоптался». До меня не сразу дошло, что речь о сексе, о чистом сексе без любви. Моей романтической натуре стало неуютно во внезапно оголившемся мире и одновременно, и мой брат и девушки, с которыми он «топтался», и вообще все девушки упали со своих пьедесталов. Я их осуждал.
Но время лечит и учит. Несколько лет спустя я ночевал в одиночестве на нашей даче под Белгородом и вдруг меня будит стук в дверь и веселый голос брата, провести ночь с девушкой. Я спал на чердаке, и Юра попросил спуститься вниз, а их пустить наверх. Когда девушка поднималась, в свете фонарика вверх по лестнице я увидел ее толстенькие, но симпатичные ляжки, едва прикрытые мини-юбкой. Наутро за ними приехала машина. По просьбе брата я убрал за ними винные бутылку, стаканы и какие-то остатки закуски, чтобы родители не узнали. Прошло два года, а я чувствовал зависть.
В период работы в Госбанке у Юры была «настоящая любовь», как я определил для себя. Я видел эту девушку на фото. Она стояла среди березок и, на мой взгляд, была очень красива. Мне кажется, у него были на нее матримониальные планы, но что-то не получилось. Через некоторое время он уехал в Москву и вскоре женился.
Об этом браке у меня много воспоминаний, но почему-то не хочется его касаться, то ли потому, что он слишком близко, а скорее потому, что все сначала было очень хорошо, а потом очень плохо. Это отдельная история и оставим ее пока.
Сравним наши с Юрой показатели. И у него и у меня по два брака, т.е., я, иду по его стопам. Но в количестве детей он опередил меря в 2 раза (4 : 2), а теперь и во внуках тоже (2 :1), но в этом показателе я пока сдаваться не собираюсь, хотя в перспективе меня ждет поражение. Мы оба смогли передать свою фамилию детям (и женам тоже), и есть шанс, что они передадут ее дальше. Сердце мужчины это греет. В конце концов, и он, и я нашли «своих» женщин и в этом плане успокоились.
Несколько слов о взаимоотношениях с родителями. О том, что он был активно трудным ребенком, говорят несколько довольно удачных попыток сбежать из дома или та же драка с индонезийцами. Я казался более тихим, но не менее упрямым. Пытался уйти из дома, после того как отец куда-то отправил собаку Травку, но дальше ближайшей посадки не ушел, и во время ночного обхода меня нашел милиционер. Это было, смешно сказать, уже в студенческие годы.
Так как Юра практически со студенческих лет жил и продолжает жить в Москве, в нашей семье выработались определенные алгоритмы провожания его в Москву и проводы из Москвы домой отца, матери и меня. Обычно в последний день пребывания в Белгороде, за несколько часов до отправления московского поезда брату куда-нибудь уходил и по мере приближения времени родители, а в особенности отец, начинали все сильнее нервничать. Примерно за час до отправления Юра появлялся, выслушивал эмоциональное выступление отца, поддерживаемое легкой артиллерией матери и все садились за стол. Когда, по мнению родителей, пора была выступать в поход, т.е., минут за тридцать, а мы жили возле железнодорожного вокзала буквально в пяти минутах, он предлагал мне сыграть на дорожку партию в шахматы под бурые возражения старшего поколения. Мы оба играли слабо, но примерно одинаково и это придавало интерес. Через 15-20 минут, на грани нервного срыва у отца, мы трусцой выбегали из дома и конечно успевали вовремя, но практически без запаса времени. Этот обряд был практически неизменным на протяжении жизни отца.
Путешествия из Москвы в Белгород носили меньше сакральный характер, но отличались двумя устойчивыми характеристиками: 1) бешеным темпом передвижения от дома к вокзалу, в том числе по переходам и эскалаторам метро, что было вызвано дефицитом времени; 2)травмами, болезнями и операциями участников событий, преимущественно отъезжающих. Если первую характеристику можно разумно объяснить психологией брата, провожавшего нас на вокзал, то вторая – из области мистики, в которую я не верю. Да и первая характеристика в прошлом году приобрела мистический ореол, когда меня везли на вокзал с подмосковной дачи, и мы попали в такую глухую пробку, что спасти меня мог только вертолет, однако мы успели. Мне теперь иногда кажется, что мы можем выйти из дома в любое время и все равно на вокзал попадем вовремя. Эту гипотезу надо бы проверить на опыте.
У меня осталось еще много воспоминаний, связанных с моим старшим братом, но я чувствую, что пора остановиться и дать этим, более свежим воспоминаниям пройти испытание временем и попробовать рассказать о них лет через десять, к следующему юбилею.
Какие же выводы можно сделать из выше изложенного? Ничего оригинального я не скажу. Та пропасть, которая лежала между нами в момент моего появления на свет за прошедшие десятилетия почти исчезла. Шесть лет в нашем возрасте это очень маленькая разница, но я все равно чувствую себя младшим братом. Неважно, что мы видимся редко, важно, что он просто есть на белом свете. Это очень помогает жить, и мне жаль людей, лишенных счастья иметь братьев и сестер. Мы с Юрой очень разные: во вкусах, в привычках, в темпераменте и т.д. Но в основе своей стержне, мы очень похожи друг на друга (меня однажды поразила продавщица книжного магазина в Москве, которая, услышав наш с Юрой разговор, сразу определила, что мы братья) и с каждым годом все более похожи на своих родителей, за независимость от которых боролись с юных лет. Каждый из нас идет своим путем, но на этом пути мы делаем прохожие шаги. Это нормально, все люди похожи, а уж братья особенно.