Классики

Она любила играть в классики, нарисованные обязательно самостоятельно, поэтому у нее был припрятанный в кармане кусок мела, на худой конец, можно было отломить кусочек от кирпича и рисовать. В куклы почему то днем не игралось, днем в классики или на скакалке. Зато вечером, перед сном, она брала своих, вечно растрепанных и поломанных Машек и Дуней, прихорашивала, ремонтировала, разговаривала с ними и ей казалось, что и они разговаривают с ней, только рот не открывают. Поэтому, была уверена, что они живые и у неё за спиной куклы ходят и играют сами, особенно когда она спит. Одно время, она очень резко поворачивалась, чтобы  застать их за разговором или же увидеть как они ходят, а потом пристыдить их за это, и ни разу это не удалось. Она стала думать, что мол ну и пусть притворяются, ей не очень то и хотелось, ей и так хорошо. Она ложилась на спину и укладывала их их на подушке с обеих сторон, потом несколько раз перекладывала их и в темноте постоянно проверяла, на ощупь, все ли на месте и никто не сбежал, пока она проваливалась в сон, в котором она была с ними уже с живыми и они вместе бегали и играли. Сны бывали яркими и громкими, иногда она просыпалась с ощущением того, что всю ночь слушала громкую музыку. А ещё запомнила шмеля, такой важный, серьёзный, она смотрела на него, лёжа в тени, за домом. Она ведь тоже  была очень серьёзной и поэтому не мешала этому трудяге кружить над цветами. Наверное шмель был старый и больной и ему было тяжело летать на солнцепёке,  он так же спрятался в тени и важно гудел. Ей даже пришла в голову мысль, а не погладить ли его, но потом передумала боясь помешать такому серьёзному и важному работяге. Поэтому даже не двигалась, пока не улетел. Потом перевернулась на спину и долго, долго смотрела в бездонное синее, синее небо. По нему плыли облака и ей казалось, что она тоже летит с ними в какую-то неизвестную страну, где так хорошо, где мама и папа и они никогда не ругаются а сидят рядышком и держатся за руки. А она, что бы не спугнуть, сидит вдали за кустами и думает, что бы только не разжимали ладони. Так явно ей это показалось, что от восторга даже закричала "Эге-гей" и тут же испуганно зажала рот маленькой ладошкой, но картинка пропала, пропала!  Она сама всё испортила, сама. И так огорчилась что слёзы навернулись в глазах. Так ссутулившись она пошла домой. А я? Я смотрел вслед и понимал, что ничего не исправишь, ничего.