Певчий Гад. ОГНЬ

Огнь

Почему-то пришла препустейшая дрянь в похмельную башку кому-то из «синяков», и спросили Великого, уже взошедшего на кафедру знаменитой пивной: как он пишет, как создаёт свои замечательные произведения? Расхохотался счастливый. И рассказал про знаменитого акына Джамбула, которому задали однажды на склоне лет тот же самый вопрос.
Старец долго отбивался от журналистов, искренне не понимал, чего от него хотят эти странные городские прилипалы.
Когда толмач всё-таки сумел донести суть вопроса до седой, почти столетней головы акына,  Джамбул, хохоча, просто ткнул пальцем в поэта Павла Кузнецова, которого назначили в самом Кремле быть личным, неотлучным от старца переводчиком:

– «Это он, Пашка, – пишет, а я – пою. Как?
А так:
степь вижу – степь пою, горы вижу – горы пою.

***
Эту чеканную формулу золотом бы высечь на мраморе! Впрочем, сталинские идеологи практически это и сделали – внедрили в учебники. И даже назвали старого акына степным Гомером…»

***
Великий задумался… потом отхлебнул из кружки пиво, уже терявшее белоснежную накипь, катастрофически теплевшее в дымной испарине пивняка, эвристически вскинул правую руку (на левой качалась недопитая кружка) и, посверкивая взорлившими вдруг очами, восхищённо прохрипел на весь алчущий зал:

«А ведь умны были, черти! И сравнение точное нашли. Гомер – величественен. Не  умничал, не морализировал. Просто пел, именно пел. Пел всё то, что и составляло Жизнь с её богами, героями, царями, победителями и побеждёнными.
Победил? Значит, прав. Нечего рассусоливать. Победителя вижу – победителя пою. Красавицу вижу – красавицу пою. Это не голое фиксирование факта, это Гимн Жизни – такой, какая есть. И – ничего более…
Баснословная слепота Гомера не в счёт. Всё он видел. И лучше других.
А то придумали тоже – «Тема», «Композиция», «Фабула»… какая, на фиг, фабула?
Степь вижу – степь пою, идиота  вижу… почешу репу, идиота пою.
Префекта вижу… уста немотствуют…»

***
А вот и ещё отрывочки, разбросанные по всему архиву – груде совершенно разномастных бумаг, найденных после ухода Великого то там, то сям.
Что-то отдали собутыльники, случайные, но доброжелательные знакомцы, узнавшие, что я предпринимаю спорадические попытки восстановления жизни и творчества малоизвестного миру Поэта и Гражданина. Да, именно так, с большой буквы!
Здесь, а не где-нибудь, здесь, в «архиве» укоренилась его чистая суть, с идиотическим постоянством размываемая  безобразной судьбой и грязным винищем, узилищами и бездомьем.
Более всего бумаг найдено в подвале сейсмостанции, где прошли самые, пожалуй, благополучные и плодотворные годы. Вот, собирается подборочка, которые сам он обозначил однажды так – «Штудии»:

«…идти, рваться вперёд – бессмысленно? Или есть смысл… но где? А вот где:  в толчее, давке, в горящем госпитале, среди калек, обрубков, культей – рвись и не думай «зачем?», рвись и всё! Тебя Подберут Первым!
Первым подберут хотя бы потому, что ты дальше всех отполз от эпицентра огня по ко¬ридору (к примеру, больничному коридору). Кто-то проходил мимо и увидел тебя первого, и помог. Пожарники, спасатели, опять же, первым подберут тебя,  Ты полз,  рвался, пока другие рефлексировали, или просто ленились, осознав «бессмысленность»  усилий. Вот до этих-то доберутся в последнюю очередь, если вообще доберутся. А тебя подберут первым. Потому ползи, не задумывайся.
Так нищему, отбившему для себя местечко в начале торговой улицы, подадут больше, чем следующим за ним. Так у первого продавца в рыночном ряду разберут товар скорее, чем у последнего, или даже среднего торговца (при равном качестве товара, разумеется).
Некра¬сивый ракурс, понятно. Но и он годится, ког¬да очень уж затошнит при виде рефлексирующей интеллигенции: «А зачем? А есть ли во всём этом смысл»?.. Да есть он, есть смысл, олухи! Жизнь умнее, да и последний торгаш умнее…»

***
«Пожар внутри или снаружи – всегда наготове. Может глодать изнутри, как  порча, наведённая оборотнем,  может снаружи. Особенно, когда  долго был затомлён, заперт внутри – жар выметнется, неизбежно выметнется наружу.
А вообще-то, по серьёзному счёту… внешний пожар, внутренний пожар – какая, на фиг, разница? Огнь...»

   
***
«Бессмысленна тьма. Бессмыслен свет. Осмыслено – всё.  Тьмой изукрашены – корни. Огнём – ствол. Цветёт – крона. Крона царица, ей нет дела до роющихся внизу кормилищ. Крона царит.
Ежесезонное торжество царствования.
Торжество до полной гибели ствола и корней. Тогда крона окончательно опадает, спускается в недра, и царит, невидимая там, в узилище корней, перегноя…»

***


Из папки «Г…но»»:


«…как инвалюта от инвалида,
А пара пива от пивовара,
Как терракота от таракана,
А катаракта от каракурта,
Как гонорея от геморроя,
А от пилота полёт болида
Мы отличимы, и мы отчалим,
И мы отчаливаем на кулички,
От дома отча к чертям собачьим,
К волчцам колючим – мырчим и вячем,
Мяучим, крячем, фырчим, пророчим,
Корячим птичей, мрачей… а  впрочем,
Чего бурчим? Для чего маячим?
Никто не знает чего портачим,
Санскриль, сакраль, озарель морочим,
Латыль порочим, жалезо мучим,
Ляминий учим латать парады...
А во-он – летательные аппараты
Под парапеты авиалиний
Завиливают, как в исход летальный…
Отлив винта ли? Иллюминация?
О, левитация Лилиенталя!
О, эволюция галлюцинаций!..
Не лепо ль, братцы, и ны потщиться,
Аще простреться в иные святцы,
В люминисцентный прострел плаценты?..
О, навигация гиперпростраций!..
О, голубиция люминисценций!..»

***
И тут же добавил, точно прокомментировал перл из папки» Г…но»:

 «Выпил. Много. Глянул в зеркало. Какой?
Деструктивный. Асоциальный. Асимметричный...»

***
Вздыхал непритворно Великий, поглядывая в мутное зеркало подвала, и всё завывал своё, всё более любимое с годами:

«…золотые кудри стали серебряными,
Девальвация времени, девальвация времени!..»

***
«…бежевые слоны шуршали в жёлтых листьях. В крохотных, почти игрушечных чащах. Было страшно, что они их разрушат, словно кукольные домики, эти осенние хрупкие чащи. Но нет, – шуршали, сквозили, как тени в детстве, отброшенные от огня…»