Чайник и Облако

                1
Темное зимнее утро. Можно еще спать да спать, но Евдокия Михайловна проснулась в семь часов. Как на работу. Кряхтя, села на краешек широкой кровати, нащупала ногой один тапок. Второго где-то не было, так в одном и пошлепала на кухню.

Еще не успела включить свет, как новенький сиреневый чайник мигнул ей в темноте красной лампочкой.
Баба Дуся замерла. Включила свет. Чайник был выключен.
"Показалось", – подумала старушка.

Нафильтровала воды, залила чайник. Включила. Пошла из кухни переодеться. Обернулась в дверях. Лампочка на чайнике погасла на две-три секунды и снова загорелась. Баба Дуся вернулась к чайнику, шаркая одним тапком. Развернула его лампочкой к окну. Когда обернулась в дверях, чайник снова развернулся на сорок пять градусов и мигнул ей лампочкой.

"Чудеса какие-то творятся",– подумала Евдокия Михайловна.
         –Ба, я пришел, – крикнул с порога внук Матвей.
– Хорошо-хорошо, проходи на кухню, кормить буду, – с улыбкой ответила бабушка.
– Привет, бабуля, я завтракал, я тороплюсь, – не хотел раздеваться Матвей.
– Иди-иди, расскажу тебе что-то, – полушепотом звала бабушка.

Внук у нее был высокий, спортивный мальчик четырнадцати лет. Развит не по годам. Умница, лучший ученик среди седьмых классов.

Матвей подошел и чмокнул бабушку в морщинистую щеку.
– Жвачку выбрось, желудок испортишь. И слушай, – заговорщицким тоном начала бабушка.
– Да бутерброд уже. Слушаю, бабуль, – рассмеялся Матвей.

– Вы какой-то странный чайник мне подарили. Как-будто он за мной подглядывает, будто фотографирует меня. Только родителям не говори, подумают, что умом тронулась, – сказала вполголоса бабушка и покосилась на чайник.

– Так это хитрые китайцы выпустили такую партию чайников, которые собирают информацию и передают им, – говорил Матвей с набитым ртом.

Он положил на хлеб колбасу, сыр и еще ломтик помидора.
– Чего-чего? Какую информацию? Что с меня можно выудить? Шутишь все,  – заулыбалась бабушка.

– Серьезно! Вот вышла ты в ночной рубашке на кухню, а они смотрят – китайская рубашка или турецкая. Да мало ли что их интересует, – ответил внук, – ты же в молодости в этих работала…  в органах. Вдруг какие-то секреты знаешь.

–Что ты, мой хороший, я что знала – все давно забыла. Склероз! Да и чего там секретарша знать могла шибко. А родителям, Матюша, скажи, что все у меня в порядке, а то поволокут еще обследовать. Мать твоя и так, как придет, так поругаемся. Скажет, почему гулять на улицу не ходишь? А я гуляю на балконе, – вздохнула старушка.

– Ба, а продукты-то я у порога забыл! Елки-палки, рыба, наверное, растаяла, – Матвей побежал в прихожую.
Бабушка взяла у него пакет.

– Сдачу себе возьми, но зря не трать, – сказала строго, – смотри, про чайник не говори. Особенно матери. Папаше твоему все до лампочки. Хоть бы у меня инопланетяне поселились на кухне. Углубился в свою науку по самые уши. Денег с мышкин хвост зарабатывает, а матери твоей приходится подрабатывать без конца. Ладно, беги, Матюша.

                2

На следующее утро Евдокия Михайловна вышла на кухню в красивом болгарском халате, давным-давно дочь привозила. Чайник молчал. Она налила в него воды, погладила сиреневый бок.

– Привет, дружок! – в шутку сказала она.
Чайник не мигал. Вода шумела, нагреваясь.
Евдокия Михайловна прокашлялась, стала напевать себе под нос «Очи черные». В молодости она любила петь романсы, выступала на сцене.       
               
Много лет прожила в Литве, работала секретарем, училась заочно на юридическом. Там и любовь свою встретила. На сцене и увидел ее молодой лейтенант Гаврил Реутов. Прожили они вместе около трех лет. Убили его в шестидесятом году, и Евдокия вернулась к матери в Сибирь с маленькой Юлькой. Она судорожно вздохнула.

Старушка доставала из холодильника сыр, масло, варенье. Засыпала чай в заварочный чайник.
«А вдруг меня все-таки слушают», – подумала баба Дуся.

Она выпрямила спину, кокетливо улыбнулась, сложила красиво руки и запела в полный голос:
     Очи черные, очи страстные,
                Очи жгучие и прекрасные!
                Как люблю я Вас, как боюсь я Вас,
         Знать увидел Вас я в недобрый час…

И тут китайский чайник подмигнул ей.
– Спасибо, дорогие китайцы и китаянки, что слушали меня, – в шутку сказала баба Дуся и поклонилась.
Ей нравилась эта игра. А чайник снова мигнул.

–О, Господи, – заохала старушка и понесла  разнос с чаем в зал, к телевизору.
В обед прибежала дочь.

– Мама, сколько можно сидеть дома у телевизора. Одевайся, выйдем погулять! Такая погода чудная, – громко-весело говорила Юлия.

– Я пока оденусь, у тебя и обед кончится. Доча, у меня сильно болят ноги и спина, колготки не могу надеть. Вот доживешь до моих лет, поймешь, – сказала баба Дуся и на глазах ее показались слезы.

– Вот всегда ты так, мама, – вспыхнула дочь и хлопнула дверью.

                3

  День прошел, как и тысячи других. На следующее утро баба Дуся тщательно причесала свои седые волосы, надела халат, новые тапочки и вышла на кухню. Ночью ей снился Гаврил: молодой и красивый. Вспомнила, как ездила к нему на могилу в семьдесят девятом году. Рядом с ним был похоронен его друг, убитый в шестьдесят втором. Вздохнула.

Включила чайник. Он не мигал.
– Здравствуйте, дорогие товарищи! Москва – Пекин, братья навеки, – сказала с улыбкой.

Чайник шумел, но не мигал. Баба Дуся начала вспоминать популярную в пятидесятые годы песню:
                Москва – Пекин, Москва – Пекин!
                Идут, идут, идут народы.
                Москва – Пекин, Москва – Пекин!
                Под знаменем свободы!

Чайник чуть заметно повернулся и мигнул два раза. Баба Дуся раскланялась и села пить свой утренний чай.

         – Бабуль, я вот ухо хочу проколоть, – удивил Матвей на следующий день.
– А для чего ж прокалывать?
– Так серьгу вставлю серебряную, как у Олега.
– У тебя серьги есть?
– Нет…, – сказал внук и замолчал.

– Вот хитрец! На мои рассчитываешь. Так я их снова собираюсь носить, перед китайцами буду выступать, – усмехнулась бабушка. – Да и старые ж они, немодные.
– Сейчас старина в тренде, вообще, – хитро улыбнулся  Матвей.
– Ладно, поищу, где-то была одна непарная. Только Юльке, матери не говори про мой чайник, – вздохнула она, – что Олег-то пишет? Как он там в Питере? Все музыкой занимается?

– Да я бы и так не сказал, бабуль, про чайник, – ответил внук, – а Олег по скайпу с нами разговаривает. Теперь письма почти не пишут. Трудно пробиться в мире шоу-бизнеса простым парням. Вот если б папа у нас был, как Пригожин или Крутой там.

– Да, мой маленький, ты уж не лезь в этот шоу-бизнес, занимайся чем-нибудь попроще, – вздохнула бабушка, – а то Олегу вон тридцать с хвостиком уже, а ни семьи, ни квартиры своей.

– Не переживай, ба, я пойду в МГИМО, в дипломаты, – смеясь, ответил Матвей.
– Молодец, хорошо замахнулся! Цели должны быть великие, – с гордостью ответила баба Дуся, – и простые!
Она души не чаяла в младшем внуке.


               
                4

Так прошла зима. Евдокия Михайловна перепела все романсы, которые знала. Многие по нескольку раз. Принялась вспоминать стихи. Прочитала много раз  «Бабье лето» Ольги Берггольц.

Вспоминала стихи Константина Симонова, в пятидесятые годы он был популярен.
Матвей регулярно приносил продукты и рассказывал про нанотехнологии.

– Матюша, у меня от этих умных слов голова болит, – смеялась бабушка.
– А ты, бабуль, шоколад ешь, полезно для мозга, – отвечал ей внук.

– Мама, привет, – как-то забежала вечером дочь, – одевайся, пойдем на улицу.
– Я уже сегодня гуляла на балконе целый час, – недовольно ответила мать.

– Такая нарядная, ждешь кого-то что ли? – спросила дочь, оглядывая Евдокию Михайловну.
– Да, жду. Степаныч на чай придет, – соврала старушка, чтоб не объяснять, почему нарядилась.

                5

Пролетел апрель. Зазеленела листва.
А у Евдокии Михайловны случилось несчастье – сгорел чайник.
– Матюша, что же теперь делать? Перед кем я буду выступать? – жаловалась старушка.

– Да так просто, вышла на кухню и пой. А можно перед зеркалом, – полушутя-полусерьезно ответил внук.
– Это все не то, – горевала бабушка.

– А помнишь я тебе про Облако рассказывал. Интернет – это как паутина невидимая земной шар опутывает, а Облако как облако, – засмеялся внук, – висит в ней, понятно?

– Понятно вообще-то, – вздохнула баба Дуся, – садись чай будем пить, в старом чайнике вскипятила. И твои любимые творожные конвертики испекла.
– Вообще-то я тороплюсь, – сказал внук, усаживаясь за стол.

– Красавец ты у меня! Волосы темные, материны. Глаза, наверное, дедовы – карие с зеленым. А теперь еще и с серьгой! Мать-то ругала? – хитро спросила бабушка.
– Ругала-ругала, – вздохнул внук, – хотела к тебе идти разбираться. Я сказал, что у тебя это…давление.

– Ну, а умный ты в отца, не иначе, – сказала баба Дуся.
– Угу, – буркнул Матвей.

– Ох, не одно женское сердце разобьешь, как подрастешь, – любуясь, сказала бабушка, – ешь шоколад-то, ешь. Так Облако, говоришь.
   
Дочь принесла новый чайник. Даже и не поговорили толком. Все на бегу.

Новый чайник был блестящий, никелированный. Но он бабе Дусе не подмигивал. Она уж и так, и сяк его поворачивала. По привычке спела казачью песню про трубочку, потом романс «Я ехала домой». Никакой реакции. Потом вспомнила стихотворение Симонова «Сын», прочитала несколько раз, потому что слова забыла, запиналась. Зато незаметно перемыла посуду, сварила куриный бульон.

«А как же мои китайцы без меня, – думала старушка, – может, и правда кто-то ждет моих песен. Надо на улицу выйти и через Облако привет передать. Хотя, может, Облако – это тоже типа интернета».

                6

Прошло еще несколько дней в раздумьях.
Резко потеплело.
Евдокия Михайловна вышла на балкон. Небо было чистое.

«Что это за Облако такое, куда информация собирается? Матвей же вполне серьезно говорил», – думала она.

Потом, кряхтя и вздыхая, начала переодеваться. Надела выходную юбку и кофту. Накинула на плечи шелковую шаль. Труднее всего было с ногами, плохо гнулись колени. С большим трудом надела носки. Причесала и заколола Юлькиной заколкой волосы. Туфли не налезли, ноги отекшие.

– Ну выйду в тапочках, я же только у подъезда на лавочке посижу, – говорила сама с собой баба Дуся.

По стеночке дошла до лифта. Еще и голова сегодня кружится как назло. Надо было тросточку взять.

Спустилась вниз, а там пять-шесть ступенек до входной двери осилить. Но как трудно было их преодолеть! Баба Дуся прямо висла на перилах лестницы. Острая боль в коленях на каждой ступеньке. Открыла двери подъезда и… задохнулась от весеннего воздуха.

– А вот и лавочка, всего-то двенадцать шагов от подъезда, – бормотала баба Дуся, – цветочки вон девки насадили.
Пока усаживалась на лавочке, оглядывалась по сторонам, подул ветерок и пригнал маленькое облачко.

Баба Дуся приложила руку лодочкой к глазам и посмотрела на небо.
– Нет, Матвей говорил, что то Облако невидимое, – разговаривала сама с собой старушка, – надо попросить Матвея, чтоб показал мне свой Интернет и Облако. Может, и пойму чего-нибудь.

Бодро прошел мимо Степаныч из восьмидесятой квартиры.
– Здорово, Михална! А я думал, что ты померла! Года три на улицу не выходила, – хохотнул он.
– Да я еще тебя переживу, просмешник! Всего-то три месяца не была на улице, – без злобы ответила баба Дуся.

А сама все следила за облаком. И вдруг закапали редкие теплые дождинки.
«Это облако мне ответило», – подумала старушка, и слезы потекли по ее морщинистым щекам.
До чего же хорошо жить!