Гармонист

        У каждого свой Путь. Об этом всё чаще говорили в её окружении. Даша и сама повторяла эту фразу, особо не задумываясь над глубинным смыслом. Конечно, должно же быть что-то, что ведёт человека по жизни? Это Судьба или Путь. Но тот, кто серьёзно ищет этот самый Путь, казался ей подпольщиком, потому что окружающие в его изыскания не посвящались, и о своих находках, провалах и достижениях он никому не докладывал. 
А потом приходила весьма простая мысль, которая если не смущала её, то заставляла задуматься, потому что Путь бывает не только с большой буквы, но и с маленькой: есть кривые и потаённые дорожки.
Кто-то ищет путь к деньгам, кто-то смысл жизни и слов, кто-то хочет добиться решения проблем, кто-то не может спать спокойно, потому что поставил всё на карьерный рост, кто-то жаждет новых впечатлений, а кто-то – покоя, знаний, мудрости, любви.   Получалось, что человек направлял свой взор либо к небу, либо упорно смотрел себе под ноги, чтоб не споткнуться.
Искал ли свой Путь её сосед Лёша, Даша не знала. Ей почему-то было жаль его. Он, правда, о её жалости ничего не ведал. А она при встрече с ним упорно старалась не смотреть своему соседу в глаза, словно он мог прочитать в них сочувствие, которое могло оскорбить его. Во всяком случае, ей так казалось.
Она мысленно окрестила его философом. А мать Даши вслух называла его алкоголиком. У него был весьма солидный вид: окладистая борода, синие глаза, в которых застыло чувство вины. Из своего опыта Даша знала, что чувство это ни к чему хорошему не может привести. Разъедает только изнутри, как ржа железо. Почему он жил с этим чувством, девушка не догадывалась даже.
Она всего однажды осмелилась заговорить с ним. И только потому, что он, стоя уже перед открытой дверью в свою квартиру, почему-то произнёс, глядя в темноту коридора, как артист на сцене, монолог из пьесы, которую так и не поставили. Было ощущение, что он отвечает кому-то на заданный ранее вопрос. А может, он слишком долго обдумывал ответ некому собеседнику, который остался где-то за пределами их подъезда? А тут как раз появилась Даша «на сцене» их лестничной площадки.
Она уходила, он заходил. Странные пересечения случаются. А здесь и странности никакой не было, одна логика: раз двери рядом, рано или поздно жильцы столкнутся. Девушка замерла, с удивлением глядя в сторону соседской двери. Не на спину соседа смотрела, потому что он стоял к ней спиной, а в темноту дверного проёма. Ей показалось тогда, что это весьма символично. Лёша вещал, хотя она ни о чём его не спрашивала. Разве что размышляла накануне о Судьбе, Пути к себе, к Абсолюту, к непостижимой цели, но эти мысли давно «бродили» в её голове.
Даша даже свое мимолётное «здравствуйте» ещё не произнесла. Хотя сосед обычно не отвечал на её пожелания здоровья. Скорее всего, её шёпот не доходил до его сознания, что, впрочем, особо не расстраивало Дашу. А, может, этот отрывок из монолога был неким ответом на его собственные мысли? Она прислушалась.
Лёша сказал тогда, что у Судьбы свои рифмы: иногда странные, несоединимые, иногда удачные, иногда не очень, воздушные, нежно-трогательные, а иногда тяжёлые, грубые или пустые. Он повернулся, посмотрел на студентку-первокурсницу, потом на свою авоську, из которой торчала бутылка, и вздохнул:
- А у меня всё больше размытые, неясные. А когда-то были яркие, как солнце. Растерял я что-то главное на своём пути. Я его даже с большой буквы не стал бы писать. И себя ни найти не могу, ни собрать. Грустно.
- А я вот пытаюсь свой Путь в жизни отыскать. Что-то не очень получается, - вдруг вырвалось у неё.
- Ручейков много, но все они сливаются в одну реку, - сказал Лёша и, наконец, сделал шаг в тёмный коридор своего жилища.
Даша тогда после его слов успокоилась как-то. Но поводов для общения у них не складывалось больше, не только из-за возрастной разницы. Даша ощущала некий барьер: человек не хотел никого впускать в своё пространство, а она не стремилась нарушить его. Мать словно ощутила некие перемены в дочери, и стала ещё чаще называть соседа алкоголиком, пропащим человеком, «чудовищем», сочувствовала его матери, правда, заочно, и советовала своей дочери держаться подальше от соседа-алкаша. У Даши её страхи вызывали улыбку.
  Но судьба всё же периодически сталкивала девушку и «чудовище». Даша открыла дверь в тот самый момент, когда сосед достал ключи, чтобы войти в свою квартиру. Он улыбнулся и молча поклонился, весьма изящно, с неким внутренним достоинством. Даша подумала, что она практически ничего не знает о человеке, который живёт рядом, кроме его пагубного пристрастия.
Даша поздоровалась, закрыла дверь и почти побежала вниз по лестнице. Потом резко остановилась и спросила соседа:
- А кто это у вас иногда по вечерам на гармони играет? Проникновенно очень, до слёз.
- Я. Когда тошно становится. Я ж музыкальным эксцентриком в цирке был. И весьма неплохим. Виртуозом называли. Мастером. У меня своя публика была. На меня приходили. Ты тогда ещё в классе пятом училась, не помнишь. Гастроли, аплодисменты. Купался в лучах кратковременной славы, пока пить не стал. А пить начал с горя. Я понимаю, что всему можно оправдание найти. Вначале жена сбежала с акробатом Васей. Я старше её был лет на пятнадцать, внимание всё больше работе уделял, а не ей. А она красавица, каких свет не видел. Мне казалось, что случившееся находится вне логики, и никаких разумных оснований просто не имеет. Когда произошедшее невозможно объяснить ни до, ни после самого события, либо ты дурак и ничего не понимаешь, либо, наоборот, ответ лежит на поверхности, а ты слишком умён, чтоб увидеть его. И такое бывает, как показывает жизнь. Не успел я прийти в себя от одного удара, как получил другой, но уже не в переносном, а в самом, что ни на есть прямом смысле: в весьма сомнительной компании ввязался в драку. И как итог: сломанная рука, подбитый глаз, распухшее колено, синяки и ссадины. Короче, красавец ещё тот. Директор, когда увидел меня на следующий день, схватился за голову, выразил своё недовольство (скорчил лицо так, что хоть плачь), посоветовал на досуге посчитать, во что цирку выльется мой больничный. А ещё тихо так сказал, чтоб я завязывал купаться в страданиях, заливая их горячительным. Два года терплю, а ты всё никак успокоиться не можешь. У любого терпения есть конец.  Мне не понравился его нравоучительный тон, да и слова – тоже: в них звучал намёк, пограничный с угрозой. Во всяком случае, я так воспринял тогда его последнюю фразу. Я же себя величиной считал непревзойдённой, почти сверхновой звездой. Ну, и вместо раскаяния, осознания и стремления бросить пить, хлопнул дверью и ушёл в никуда. И потянулись дни печальные. Дружки сердобольные наливали стакан, говорили, что это самое действенное средство, поможет забыть судьбы уколы. Я и впрямь забывался, только не надолго, просыпался, а боль рядом, тройное сальто исполняет, да ещё и рожу кривит. А я на страже: опять заливаю. Времени счёт потерял. Опомнился и ужаснулся: ни работы, ни друзей. А может, и впрямь, от Судьбы защиты нет? Бывшие знакомые и те отвернулись, как-то дружно забыли меня, при встрече узнавать перестали. Мать меня терпела, ни укоряла. Я не буйный. Но кому ж понравится «растение» под боком? Только печально так смотрела. А по мне уж лучше б дубиной колотила. Она надеялась, что в номер снова позовут. Да вот не позвали. Безработный я. Играю иногда у рынка. Объявил пьянству бой, вот уже почти полтора года воюю. Вначале с переменным успехом, а вот год уже, как  на «работе» перестал употреблять, да и дома по праздникам только стопку коньяка себе позволяю. Последний раз месяца три назад покупал бутылку, когда родственники приезжали. А это, - он кивнул на сумку, из которой торчало горлышко бутылки, - мать попросила купить, на всякий случай. Я, правда, не знаю, какой, но ей видней. А может, это как искушение: если справлюсь, то хрен кто сломает. Логика простая. Я давно в одиночестве не пью, да и мать расстраивать не хочу. Она у меня женщина правильная. А когда совсем худо мне, на гармони играю. Знаешь, отпускает. Боль если не убегает, так замолкает. Может, нравится ей моя музыка? – хихикнул сосед. – Я бороду отпустил для солидности. А так, я ж ещё не старый: чуть больше сорока. Хотя, - он почесал затылок, - в отцы всё же тебе гожусь. Ты беги в институт, сорока, а то опоздаешь. Заболтал я тебя. А ты совестливая слишком, послать, куда подальше не можешь. В другой раз подумаешь, прежде чем вопрос задавать.
Он услышал, как хлопнула входная дверь за соседской девчонкой. А он всё стоял возле двери: что-то всколыхнула она, давно забытое. А может, жену напомнила? Тоска вновь накрыла его с головой как толстым одеялом. И, казалось, что сил не найдётся, чтоб выбраться самому. Он посмотрел с горечью на бутылку и твёрдо проговорил:
- Держись, Лексеич, держись… - и открыл входную дверь.
- Лёша, это ты? – услышал он голос матери.
- Я.
- Что-то плохо мне, сыночек. Я Ирочке позвонила, она обещала с Жорой подъехать, у них отпуск. Он послушает, может, лекарство какое-нибудь пропишет.
  Лёша замер возле порога. Первое, что пришло ему в голову, пойти погулять, пока сестра с мужем не покинут его квартиру, но потом он решительно прошёл на кухню, поставил бутылку в шкафчик, продукты засунул в холодильник, вернулся в коридор, повесил куртку, вымыл руки и почти сразу же услышал звонок в дверь.
Муж сестры был категоричен:
- В больницу, без разговоров. Обследовать надо. И никаких возражений, - опередил он тёщу.
Сестра решила забрать мать после больницы к себе в квартиру, где она была прописана. Доверить безалаберному брату, да ещё заглядывающему в бутылку, уход за матерью после выписки из больницы, она не могла, что и озвучила мужу ещё до выписки матери, хотя знала, что её безвольный муж возражать не будет.
Она иногда удивлялась, не понимая, как он вообще может возглавлять целое отделение, да и хирургом был, по отзывам сотрудников и пациентов, от Бога, брал ответственность на себя, оперативно действовал и выходил победителем в самых трудных случаях. Она сама видела, как спасённые им люди, приходили с цветами после выздоровления, потому что больше он ничего не брал.  А вот дома превращался в милого, безвольного, желающего спрятаться от принятия какого бы то ни было решения подкаблучника.
В своё время жена оградила его от домашних катаклизмов, дел и бытовых вопросов, в которых, как ей казалось, она разбирается лучше своего знаменитого хирурга. Его это устраивало, её – тоже. Тёща в их взаимоотношения не влезала, а потом и вовсе переехала к сыну на время, которое растянулось на несколько лет. И опять всех всё устроило в сложившихся обстоятельствах.
 И вот теперь Ирина вдруг вспомнила, что у проблемного брата слишком просторная квартира. Она как-то по-хозяйски осмотрела её. И только чуть позже,  воспользовавшись ситуацией, предложила брату сделать родственный обмен с племянником, её сыном, который жил в однокомнатной квартире отца, её мужа. А поскольку сын собирался жениться, ему жилплощадь большего размера не помешает.
- Я за матерью ухаживать буду. А тебе со всех сторон выгода. Шурик доплатит тебе за лишние метры. Зачем тебе одному две комнаты? А у них, глядишь, детки родятся…
- Я подумаю, - сказал Лёша и благополучно забыл о своём обещании, зато сестра не забыла об улучшении жилищных условий для собственного сына.
Лёша приезжал проведывать мать в квартиру, где прошло его детство, а перед уходом  выслушивал увещевания сестры. Она последнее время поднаторела в мастерстве капания на уши брату. Стала настоящим профессионалом. Её елейный голос ещё какое-то время звучал в его голове. Он даже подумал, уж не ходила ли его сестра на курсы по НЛП.
В её монологах иногда звучали незнакомые ему нотки. Она столько преимуществ отыскала для своего заблудившегося брата в переезде, что он уже сам подумывал, а почему бы и не согласиться. Но что-то останавливало его. Вырвавшись из-под чар сестры, он бежал к себе домой. Уже по дороге включался здравый смысл, который предостерегал его от опрометчивого шага.
Их отцу в своё время дали трёхкомнатную квартиру, в которой обосновалась семья из пяти человек. Мать, отец, двое детей и бабушка. Бабушка вначале внучку водила в музыкальную школу, а Лёшу на гимнастику, потом он тоже стал ходить в музыкальную школу, пока друг отца не предложил отдать сына в цирковое училище. А когда бабушки не стало, дети уже оперились более или менее и в провожатых не нуждались. 
А в девятнадцать лет Лёша отправился в самостоятельное плавание. После циркового училища устроился в цирк,  вначале в общежитии жил, а когда женился, им с женой дали двухкомнатную квартиру. А в трёхкомнатной осталась старшая сестра с матерью и отцом.
Именно в неё Ирина привела своего мужа и сына после смерти отца, а однокомнатную квартиру мужа практичная Лёшина сестра стала сдавать: потому что, как говорила она, деньги лишними не бывают. А потом мать и вовсе освободила свою комнату, перебравшись к Лёше. А теперь племяннику понадобилась квартира непутёвого дядьки. Жора не одобрял настойчивые действия жены, но особо и не возражал, ни на чём не настаивал, рассудив, пусть Ирина сама разбирается в каше, которую пытается заварить.   
- Он всё равно пропьёт квартиру, вот увидишь. А так хоть Шурику достанется. Хватит Лёше однокомнатной. Мы оттуда тебя выписывать не будем, чтоб он не продал её ненароком. Выгонять мы его не собираемся, пусть себе живёт. Ну, а ежели чего, опять же квартира наша будет.
- А жена его как же? Твоя мать говорила, что он с ней так и не развёлся, - вспомнил муж Ирины.
- Уладим как-нибудь, - пообещала она.
Жора в ответ только покачал головой. Не нравилось ему всё это. Хотя жизненный опыт показывал, что если Ирина бралась за что-то, то обязательно добивалась своего. Но жизнь всё расставила по своим местам. Когда уже Лёша был готов согласиться на предложение сестры, в его квартире раздался звонок.
На пороге словно выросла из небытия постаревшая, осунувшаяся, но всё ещё хорошенькая его, некогда сбежавшая жена Леночка. Рядом стоял тот самый чемодан, с которым она в своё время отправилась в совместное плавание с Васей. Чемодан тоже поизносился. Лёша молча, не спрашивая ни о чём, впустил бывшую жену и поселил в комнате, где последнее время жила его мать.
Он приготовил незатейливый ужин: пожарил картошку и отварил сосиски. После чего постучал в комнату, за дверью которой сидела Леночка после принятия ванны, и пригласил её к столу.
Она всё порывалась рассказать что-то своему бывшему мужу, глотала слёзы вместе с картошкой и сосисками, и лишь изредка смотрела куда-то, словно сквозь стену. Может, именно там она искала ответы на свои «почему» и не находила? Лёша молчал. Он не торопил события. Если и должен он был что-то узнать и понять, это случится. Он также молча убрал посуду со стола, налил чай, достал печенье и улыбнулся.
Лена восприняла это как добрый знак, пересела на диван, вздохнула и начала своё печальное повествование не такой уж сладкой жизни с известным акробатом Васей, хотя были и маленькие радости в их совместном проживании, и даже некая эйфория первого года их совместной работы. Новый номер, успех. Был выгодный контракт, после чего они вернулись в родные пенаты. Лёша не перебивал её.
- А потом… потом… - вздохнула Лена, - я как-то упала в обморок перед выходом на арену. Был объявлен мой выход, а я без сознания. Сам понимаешь, что это такое для воздушной гимнастки. Наш ковёрный скакал и прыгал, развлекая публику, пытаясь пародировать воздушного гимнаста, пока не нашли мне замену. Вместо меня вышла Верочка, молодая, перспективная, закончившая совсем недавно цирковое училище. Она готовила свой номер. Выступила успешно. Даже очень. А меня врач направил на обследование в медицинский центр. Оказалось, что у меня опухоль головного мозга. Оттуда и мои головные боли, как объяснил он. Я  глушила их обезболивающими. Опухоль не операбельная. Мне полгода отвели на всё про всё. У меня вся жизнь перед глазами пролетела тогда. Из цирка я ушла, оформила пенсию по инвалидности. И стала ждать моего акробата после выступлений, а он всё реже и реже появлялся дома. А вчера вот и причина нарисовалась: пришёл домой вместе с Верочкой и объявил, что они решили пожениться. Я растерялась, хотя мне «доброжелатели» давно уже доложили обо всём. Всё объяснимо: зачем ему рядом больная женщина. Это я теперь понимаю, что он и не любил никогда меня. Завидовал тебе. Но всё равно ему никогда не видать такого же успеха у публики. Для себя старается. А ты – для людей. Это я позже поняла.  Мы не оформляли брак с ним, да и с тобой не развелись. Так что… он всего лишь предложил мне вернуться туда, где я прописана, чтоб лучше всем было. Зачем всё усугублять? Только я думаю, что Верочка сама сбежит. У неё характер. А вообще у меня какой-то пятилетний цикл прослеживается в жизни. С тобой прожили вместе пять лет, с Васей – пять лет. С той лишь разницей, что с тобой душа в душу жили, а с Васей, как на вулкане. Нет-нет, я не хочу ничего нарушать в твоей жизни. Уж слишком дорого я заплатила за Васины посулы светлого будущего. Я сама, своими руками, разрушила собственное счастье. Ослепла, что ли? И куда я смотрела, почему не видела, что он за человек? В светлое будущее взор устремила, иллюзией питалась, а что под носом творится, видеть не хотела. Всё ждала, когда же наступит это светлое будущее? А реальность такова: я получила, что заслужила. Ну, вот… Ты не беспокойся только, - немного нервничая, произнесла Леночка. – Я не надолго. Мне месяца два осталось. Я не стесню тебя. Мне просто некуда больше, - она заплакала.
- Господи, что ты говоришь? Что ты такое говоришь? Мы пойдём с тобой к Георгию, у него своя клиника…
- Кто такой Георгий? – спросила она, вытирая слёзы носовым платочком, - Я его знаю?
- Ну, да. Это муж моей сестры. Клиника, конечно, не его. Это я загнул, но он зав отделением  там. По-родственному, положит на обследование. Может, врачи ошиблись. Всё, решено, - произнёс Лёша.
- Спасибо, - Леночка с грустью посмотрела на бывшего мужа. – Но я не хочу никаких новых обследований. Мы в Германию ездили. Приговор остался прежний. Не суетись. У меня кое-какие сбережения есть. Давай поедем на Байкал. Мы же хотели когда-то с тобой, - она как-то заискивающе посмотрела на Алексея. – Я думаю, тебя отпустят в отпуск. Всё же с тобой начальство всегда считалось.
Лёша погладил её по плечу.
- Я не работаю больше. Подрабатываю на рынке иногда. Так сложилось, - сказал он.
- Прости, - Лена заплакала, закрыв лицо руками. – Я знаю, это всё из-за меня.
Перед ним сидела женщина, дороже которой у него никогда никого не было, горько плакала, а он не знал, что ей сказать в утешение. А оттого просто молча сел рядом и обнял её за плечи. Сколько они так просидели, он не знал. Ночью ей стало хуже. Он услышал её стоны, вызвал скорую. Врач ознакомилась с выпиской из больницы, сделала укол. Сказала, что медсестра утром и днём будет приходить делать уколы, а вот на вечер придётся кого-то искать.
- У нас соседка в мединституте учится, студентка, - вспомнил Лёша. Я поговорю с ней.
  Даша как-то сразу согласилась, потому что практика у неё была ещё до поступления в институт: она периодически делала уколы своей бабушке и тётке. Лена  гладила Дашу по руке, просила посидеть немного рядом. Лёша приносил «девочкам» травяной чай и начинал что-нибудь рассказывать. Лена с удивлением смотрела на него, потому что у неё никак не совмещался в голове её прежний Лёша с сегодняшним.
- Вы слышали когда-нибудь про Василиска? Говорят, что когда-то он обитал в ливийских пустынях. Это змея такая, ядовитая. У Василиска гребень был в виде диадемы. Его изображали с головой, похожей на голову петуха, с двумя горящими глазами. Змея эта могла убивать взглядом. Её зловонное дыхание отравляло целые территории, сохла трава, растрескивались скалы, гибли птицы, пролетающие над чудовищем. Плиний Старший описал его. От этого змея можно было спастись, показав ему зеркало: змей погибал от собственного отражения. Говорили, что смертельным для него оказывался взгляд или крик петуха. В средние века верили, что Василиск появился их яйца, снесённого петухом, поэтому и изображали с головой петуха. Говорили, что он не ползал, а передвигался на кольцах собственного тела.
- Это больше похоже на эксперименты генных инженеров в далёкой древности, - сказала Даша. - Если вспомнить мифические чудовища, то, возможно, они не естественным путём возникли на земле, а в результате деятельности учёных. Я где-то прочитала, что в древности в Индии жил Мантикор – существо с телом льва и человеческой головой. На кончике его хвоста находились ядовитые шипы, а во рту – тройной ряд зубов. Скорее, какие-то Франкинштейны древности создали подобного уродца. Правда, не понятно зачем. И было ли в нём хоть что-то человеческое? Агрессивное животного с уродливой человеческой головой. Такое создание если приснится, от страха в себя полдня приходить будешь. Зачем только им понадобился зверь-убийца? А вот азиатский Мермеколион имел жалкий вид. У него была львиная голова на теле гигантского муравья. Только вот создатели этого чудища не учли, что пищеварительная система не могла справиться с пожираемым мясом, несчастное существо умирало, прожив всего несколько часов после рождения.
- Господи, а я и не слышала о таких чудищах никогда. А где ж они теперь? – со страхом спросила Леночка.
- Исчезли. Вымерли, наверное. Причину их исчезновения не знаю. Может, кто-нибудь помог. Хотя говорят, что у подобных гибридов потомства может и не быть, - сказала Даша, - но это предположение, я всё же не генетик.
-  А я по телевизору видела, что и сейчас появляются какие-то чудища, способные выпить всю кровь из животных. Они нападают на фермерские хозяйства. Кто-то даже подстрелил одно. Их как-то чудно называют чупакаброй, что ли. Может, и иначе, я не помню. Устала я что-то, - Леночка чуть прикрывала глаза.
Лёша поправлял подушки и спешил проводить соседку до двери.  Во взгляде Лёши читалась боль,  некая мольба, и растерянность одновременно.
- Сколько? – спрашивал он.
- Что?
- Сколько ей осталось?
Даша пожимала плечами и уходила, оставляя Лёшу наедине с собственным горем. Да и что ему могла сказать студентка, когда именитые профессора разводили руками в подобных ситуациях. Лёша старался не показывать жене свой страх, поэтому постоянно искал, чем бы удивить Лену. Он рассказывал ей о необычных случаях, чтобы отвлечь от грустных мыслей. Лена засыпала под его «сказки» с улыбкой на лице.
Как-то после ухода Даши, Лена попросила Лёшу, чтобы он пообещал, что больше никогда не будет пить, ни сейчас, ни когда останется один.
- Ты живи лучше.
- Пообещай, - вновь настойчиво повторила Лена, потому что знала, что Лёша привык свои обещания сдерживать.
- Хорошо, - сказал он, - обещаю больше никогда не пить.
И сдержал слово. Даже на поминках Лены он пил исключительно минеральную воду, сказав, что язва разыгралась, чтоб родственники не настаивали.
У Даши появилось дурное предчувствие накануне Лениного ухода. Она ощущала неимоверную усталость, возникло какое-то патологическое нежелание идти к соседке. Это было так не похоже на неё, что Даша подумала даже, что простыла. Она взяла одноразовую маску на всякий случай, чтоб не заразить больную жену Лёши. Наконец, сообщила матери, что идёт делать Лене укол, и вышла, как обычно, на лестничную клетку.
 Дверь соседа была открыта, в квартире пахло лекарствами, в которые вплетался сладковатый запах смерти. Даша тихонечко вошла и увидела из коридора в приоткрытую дверь в маленькую комнату врача скорой помощи. Он развёл руками и еле слышно произнёс:
- Всё. Отмучилась.
Лёша сел на пол, обхватил голову руками и завыл, как раненый зверь. Сильнейшая, могучая нота ужаса и страха вдруг прозвучала набатом в его душераздирающем крике.  Даше стало не по себе, она хотела убежать прочь, тем более что Лёша её не видел, но пересилила себя и осталась. А в его странный вой уже вплеталась крикливая нота жалости к себе, слышались ноты боли и безысходности.
Ему казалось, что у них с Леной только наладилась жизнь. Они никогда раньше не говорили так много друг с другом. Пришло узнавание, понимание и длящаяся мелодия нежности, сердечной открытости. Бессловесное признание в любви, когда они молчали или он сидел возле неё, оберегая её неспокойный сон. Когда в каждом слове ощущался подтекст, выдававший беспокойство, заботу и радость от возможности видеть, дышать одним воздухом с тем, кто был изначально предначертан судьбой. Они как истинные две половинки вдруг осознали за эти полтора месяца, что они одно целое. Они ценили каждое мгновение, отпущенного им времени. И вдруг всё распалось, рассыпалось, с её последним вздохом. Что ужаснее и абсурднее может быть: найти, чтоб потерять.
После похорон дни вдруг слились для Лёши в какую-то неделимую массу. Один день был похож на другой. Через девять дней родственники пришли к нему, накрыли стол, что-то долго и нудно говорили, ели, пили, потом всё убрали за собой, остатки еды засунули в холодильник и ушли.
Почти то же самое повторилось и на сорок дней. Лёша молча смотрел на родственников и никак не мог понять, почему они не хотят оставить его в покое. У него болела голова от бесконечных воспоминаний, от длящегося (как ему казалось) целую вечность застолья. Но потом находились сердобольные женщины, которые убирали всё со стола, мыли посуду, приводили квартиру в порядок и будто растворялись.
А дня через два после последних поминок Даша встретила своего соседа вышедшим из состояния ступора. Лёша возвращался из магазина с авоськой в руках и вдруг сообщил соседке, что его пригласили на работу в цирк.
- Я накануне встретил дрессировщика Аркашу из цирка, где когда-то работал, он откуда-то узнал о моём горе. Соболезнования выслушал. На вопрос Аркаши о том, где сейчас выступаю, честно ответил, что возле рынка играю по выходным, иногда пою. Привык. Не жалуюсь. У меня даже гордость проснулась. А что? Я честно отрабатываю те деньги, что люди за моё выступление мне дают. С голода не умираю, слава Богу, ведь на рынке тоже люди, - произнёс он. - А на следующий день мне позвонил директор, высказал свои соболезнования и пригласил зайти. Думаю, что с подачи Аркаши. Не стал я в позу вставать. Меня жизнь хорошо пообтесала. Пришёл. Долго мы с ним говорили, по-душевному как-то. Нет, конечно же, не эксцентриком пригласили. Да и кто меня в номер возьмёт? Разве что сумасшедший? – улыбнулся он. - В отряд подсобного персонала, обслуживающего арену, униформистом взяли, на дневные представления. Даш, я согласился. И деньги будут платить, и времени свободного много. У меня смысл появился.
Правда, какой именно смысл, Лёша расшифровывать не стал. А потом всё чаще по вечерам виртуозный гармонист стал исполнять удивительно красивые мелодии, словно устраивал для кого-то концерт у себя в квартире. Даше даже показалось, что Лёша изливает свои чувства таким образом. Как-то ей послышалось, что он разговаривает с кем-то. Она подумала, что показалось, но счастливый смех соседа развеял её сомнения.
«Наверное, в гости кто-то пришёл», – подумала Даша и улыбнулась.
А Ирина всё настойчивей предлагала брату осуществить родственный обмен, ведь теперь никаких препятствий для его осуществления не было. Она расписывала все преимущества, которые ему откроются в связи с обменом. Как они с Жорой будут заботиться о нём. Он даже мог столоваться у них за определённую скидку в доплате при обмене.
Лёша выслушивал сестру, но категорически отказывался от столь лестного предложения. Она обратила внимание на то, что он врезал замок в дверь комнаты, где жила последние полтора месяца Лена, его воздушная гимнастка, жена-беглянка. Он закрывал комнату на ключ, а с ключом никогда не расставался. Он не открыл её даже тогда, когда сестра попросила его об этом, чтобы забрать, якобы, оставшиеся там вещи матери.
Лёша пообещал привезти всё, что только найдёт, и постарался выпроводить сестру. Кто-то из соседей предлагал ему сдавать маленькую комнату. Жену не вернёшь. А жить как-то надо. Говорили, что лишние деньги ему не помешают. Что он живёт на грани бедности, хоть и получил работу. А кто-то пытался познакомить его с хорошей женщиной, чтоб Алексей не свихнулся от одиночества. На все предложения он отвечал категорическим отказом. Он почти выкрикивал: «Нет»!
Соседи недоумевали. А потом отстали от него, решив, что он уже устроил как-то свою жизнь. Ведь недаром он покупал раз в две недели букетик незабудок в цветочном магазине возле цирка.
«Не для себя же», - думали они.
 А Лёша всячески охранял тайну маленькой комнаты от назойливой сестры, любопытных соседей и редких гостей. Он не мог никому сказать, что через сорок дней в один из пасмурных вечеров Леночка пришла к нему, уселась в старенькое кресло возле журнального столика в маленькой комнате, улыбнулась, да так и осталась. Она молча смотрела на него. А потом сказала:
- Я не могла видеть твоих страданий. Пожалуй, я поживу здесь, пока твоё время не придёт.
Он сел на пол у её ног, как верный пёс, и стал рассказывать о том, что произошло за это время. А она внимательно слушала его. Он больше не был одинок. Когда он уходил на работу, то закрывал маленькую комнату на ключ. Потому что у матери был дубликат ключей от его квартиры. Менять замки он не захотел, чтоб не обидеть мать. А вдруг она захочет прийти в гости? Но ими могла воспользоваться и его сестра, пока его не было дома. Он не знал, всё ли время Леночка находилась дома, пока его не было, или исчезала и появлялась только перед его приходом. 
А потом он купил для Леночки её любимые незабудки. Они две недели стояли на столе в вазочке. А когда цветы завяли, Лёша купил новые. Соседка с первого этажа предложила ему помощь, чтоб оградку покрасить на могилке Лены.
Лёша пожал плечами и спросил:
- Зачем? Ей это не надо, да и мне тоже.
Соседка открыла рот, чтоб рассказать о традициях,  а потом увидела букетик у него в руках и промолчала.
 А Лёша мчался домой как на праздник, он играл для жены на гармони, делился последними новостями и был счастлив. Вот только рассказать о возвращении Леночки никому не мог. Он понимал, что его отправят в дурдом, а если и не отправят, то вряд ли поверят в реальность происходящего.   


Декабрь 2015 года