Дом у дороги

Девочка с торчащими в разные стороны косичками с недоумением взмахнула рукой в тщетной попытке поймать невидимого шалунишку, что погладил её по щеке и скрылся за спиной, но, поняв, что он неуловим, топнула ногой.
- Сердишься? А на кого, если не секрет? – спросила бабушка, проходя мимо шестилетней внучки.
- Не знаю, - призналась Верка. – На ветер, наверное. Будто пёрышком от птицы провёл по щеке…
- Решил поиграть с тобой? Ветер летает, где хочет, дует, когда захочет, прячется, бушует, негодует и радуется. Всё успевает: и поиграть, и поработать. Ему то тучи разогнать надобно, то собрать, то зной унять, то холод смягчить. Да мало ли дел у него?  И ещё никому не удалось его поймать. Недаром говорят: «Ищи ветер в поле». Бесполезное занятие.
Верка вздохнула и слегка прищурилась.
- А почему его никто не видит?
Бабушка развела руками.
- Мы много чего не видим. А оно существует. Пусть ласковым будет ветер, незаметным. Хуже, когда ураганным становится, всё ломает и крушит. Его не видят, а последствия всем видны. Храни Господь от такой напасти. Пусть уж не сердится, гоняет облака, как пастух овечек, собирает в стаю, чтоб дождичек на землю пролился.
Верка кивнула, посмотрела на небо, на котором застыли отдельные овечки-облака: у ветра сегодня, видно, были иные заботы. Она взяла маленькую леечку и пошла в палисадник: цветы поливать надо, чтоб не засохли. Они хоть и не умели говорить, но она каким-то неведомым образом ощущала их благодарность. Ей даже казалось, что аромат, исходящий от них, усиливался после «душа». 
- Нравится? – спрашивала она ромашки или гордую гортензию. – Пейте на здоровье. Сейчас ещё принесу вам водички. Настурции полью, флоксы. Всем хватит, - обещала она, и слегка касалась какого-нибудь цветка рукой.
От аромата цветущих растений у неё что-то словно оживало внутри, пульсировало. Может, это «что-то» неведомые сигналы посылало? Её и без того огромные глаза становились ещё больше от застывшего на лице удивления в этот момент. Ей казалось, что она вот-вот что-то вспомнит, очень важное, нужное, то, что она по каким-то причинам забыла. И это «что-то» сделает её счастливой. Она не могла понять, что за сила такая прячется у неё внутри, почему в такие моменты ей хочется улететь далеко-далеко в небо и кружиться там до самозабвения, издавая один протяжный ликующий звук, от которого весь мир начнёт ликовать вместе с нею. 
Но летать она не умела, что делать со странным ощущением, не знала. Верка склоняла голову, прислушиваясь. Ей казалось, что кто-то незнакомый, но вместе с тем родной прячется у неё внутри. И она ждала, а вдруг он постучится или ещё как даст о себе знать, но ничего, кроме стука собственного сердца, она не слышала.
Иногда все внешние звуки словно замирали на мгновение, а потом врывались вновь. Их было так много: и шум листвы, и скрип калитки, чьи-то шаги, жужжание пчёл, лай соседской собаки, бормотание деда, напевание матери, стук молотка из сарая, где отец что-то мастерил, возгласы брата, стрекотание кузнечиков, удар о землю неспелых яблок, что не в состоянии были удержаться на ветках. Порой звуки сливались в некую мелодию, от которой появлялась тоска по чему-то нездешнему и очень большому. Летний зной обострял восприятие.
И тогда она бежала к матери и просила отпустить её «в поход» к огромному дубу, что рос на лугу за узкоколейкой, что проходила метрах в тридцати от их дома. Мать, как правило, соглашалась, наливала Верке  в бутылку воды, давала старое байковое одеяльце, поправляла панамку на голове, просила на ходу:
- Одеяло расстели перед дубом, чтоб я видела тебя, на обед позову, - и бежала к плитке, на которой варила суп.
Но сегодня, едва Верка подошла к калитке, как её окликнула бабушка:
- А меня с собой возьмёшь в поход?
- Возьму. Только у меня одеяло маленькое, мы не поместимся на нём вдвоём.
- Нашла проблему! – воскликнула бабушка Лиза, сняла с верёвки байковое одеяло, с которым родители Верки ходили на речку. – Ну вот, - она свернула его и вопросительно посмотрела на внучку.
- Я только воду взяла, - сказала Верка.
- Проголодаемся, домой прибежим. Мать твоя сегодня ворожит у плиты. А у меня выходной. Я свободна, как птица. Жаль, что летать не умею, - засмеялась бабка.
- А с крыльца вчера кто пробовал взлететь? – хмыкнул проходивший мимо дед Коля.
- Ты на что это намекаешь? – бабушка сделала суровое лицо.
- Не намекаю, а напоминаю, как ты…
- Ты падение со второй ступеньки от полёта отличить можешь? – перебила его баба Лиза.
- Так я только приземление видел твоё, - засмеялся дед, - ласточкой. Жаль, забор не дал тебе развернуться. А может, и к лучшему? А то бы натворила дел. А забор у нас крепкий, выдержал…
- Нога подвернулась, упала я. А ты видел и не помог мне встать?
- Так я смотрю, ты перед забором на коленях и бормочешь что-то. Ну, думаю, бабка ополоумела, молиться вздумала то ли на таз с бельём, то ли на забор новый. Я спрятался за углом, жду, что дальше будет…
- Дождался? Слышал, куда я тебя послала?
- Ну, да, - смутился дед. – Так я ж сразу на зов твой прибежал, а ты уж сама встала. Таз с бельём подняла…
- Я без тебя знаю, что я делала, память, слава Богу, не потеряла. А вообще, ты сноб, Коленька, - пристально глядя на мужа, произнесла бабушка.
- Кто-кто? – дед поднял руки вверх, будто бабушка собиралась взять его в плен. – И как же ты это определила?
- По взгляду, в котором многое можно прочесть, - проникновенность тона настораживала и завораживала одновременно, дед открыл, было, рот, чтобы возразить, но почему-то промолчал. – У тебя есть уникальная способность выражать презрение, ничего не выражая, - произнесла бабушка Лиза и улыбнулась, глядя на растерянное лицо мужа.
- Это как? Ты открыла мне глаза на самого себя, - дед опустил руки и покачал головой: - Я ничего не понял, - признался он. – Так я сноб или у меня проявилась вот так вдруг уникальная способность после твоего падения. Ты бьёшься головой, а способности у меня открываются. А ты, стало быть, прозрела от удара. Видишь то, чего другие не видят. Нечто мне тоже к забору приложиться? Как думаешь?
- А чего думать? Пробовать надо, - засмеялась бабушка. – Ты куда шёл?
- На огород, - сообщил дед.
- Ну, вот, - улыбнулась баба Лиза. - Иди, дорогой, к грядкам, заждались они тебя. Я тебя отпускаю. А мы с внучкой в поход отправляемся. К обеду вернёмся.
- А-а-а-а, - пропел дед и больше ничего не успел сказать.
- У меня выходной, - гордо сообщила баба Лиза, - отдыхаю, как хочу, - она взяла Верку за руку  и открыла калитку на улицу.
- Щедрая ты наша. У неё выходной, а я, значит, не заслужил, - пробормотал дед и вдруг лукаво улыбнулся: - А может, мне отпуск взять?
- На пенсии не бывает отпуска, - сказала Верка.
- Вот-вот, устами младенца, - засмеялась бабушка.
- Мне дали от ворот поворот…
Дед погрозил внучке пальцем и заспешил на огород.
- Свобода, - прошептала бабка, едва за ними закрылась калитка.
- А разве нас кто-то на привязи держал?
- Это коз привязывают на верёвку, чтоб на лугу паслись и никуда не убежали, а мы люди, с нами всё сложней, изощрённей, потому, потому как умом наделены. Жаль, что используем его порой не во благо. А вот почему так получается, как устроен мир, что такое благо, и о многом другом мы поговорим в следующий раз. Согласна?
- Да.
- Тогда вперёд! Туда, где у лукоморья дуб зелёный… Загорать, смотреть на облака и слушать звучание её Величества Природы. Хотя должна признаться, что ещё час назад утро казалось мне неискренним, будто оно прикинулось утром, а таковым на самом деле не являлось…
- Это как? – Верка удивлённо посмотрела на бабушку.
- Не бери в голову. Я ошиблась.
Верка промолчала, потому что поняла, что бабушка просто не захотела объяснять своё состояние. Они подошли к узкоколейке, за которой раскинулся луг.
- Ну вот, нам на другую сторону, - сказала бабушка Лиза.
Они перешли через узкоколейку. Верка остановилась и повернулась, глядя туда, где ещё минуту назад они были вместе с бабкой Лизой.
- Другая сторона, - задумчиво произнесла девочка. – А теперь та сторона, на которой мы стояли, стала другой. Так какая же сторона «другая» на самом деле?
На лице внучки застыла озадаченность. Она ждала объяснений. Бабушка улыбнулась.
- Надо же! Да ты у нас философ…
- А кто такой философ? – спросила Верка.
Это слово звучало, как ветер. Было в нём что-то такое непонятно-притягательное, серьёзное и несерьёзное одновременно. Бабушка задумалась и проговорила:
- Философ – это мыслитель, которого интересуют вопросы мироздания. А ещё, ещё это человек весьма разумный и рассудительный, который ищет истину, спокойно относится ко всем явлениям жизни, к её невзгодам… 
Верка пожала плечами, как бы говоря: «Тебе виднее». Над старым дубом кружилась какая-то птица, она опускалась всё ниже и ниже и вдруг резко поднялась в небо и полетела прочь: то ли не нашла того, что искала, то ли увидела приближающихся людей и прекратила поиски, решив не нарушать их одиночества. А чёрный ворон, взлетевший с ветки могучего дерева, вдруг замер над ним, будто задумался о чём-то, издал глухое «кро-кро» и тоже полетел прочь.
- Покой и безмятежное созерцание нарушили у представителей птичьего царства, - сказала бабка Лиза, глядя на удаляющуюся чёрную с фиолетовым отливом птицу. – Его,  не ворону, а именно ворона, считали таинственным посланником невидимых сил, наблюдающих за тем, что происходит в мире. А ласточек в древности почитали птицами удачи и добродетели.
- Я знаю, они сообщают людям о приближении дождя, верно? Мне папа говорил. Если они начинают летать низко-низко, то это значит, что будет дождь.
- А от дождя зависит, какой урожай будет. Может, поэтому их и назвали птицами удачи. Но это наше с тобой объяснение. А причина, по которой их древние люди считали приносящими удачу, возможно, иная.
- А как они поют? – спросила Верка.
- Не знаю. При опасности, при тревоге они издают резкий крик «ки-кли». Что ж, птиц мы с торой распугали…
Дуб зашелестел листвой, словно подсмеиваясь над её предположением.
- Что? У них свои дела, и мы здесь ни при чём? – спросила она и вновь услышала лёгкое перешёптывание листвы. – Мне иногда кажется, что этот дуб всё понимает, как мы, только сказать не может.   
Бабушка Лиза расстелила одеяло возле дуба, помогла внучке и произнесла:
- Никого нет, кто нам нужен, но и никого нет, кто нам не нужен. Только ты да я, да мы с тобой…
Они лежали под дубом, вдыхая густые запахи полевого разнотравья и цветов. Сквозь развесистые ветки старого дерева виднелось небо. Облака застыли. Время словно замерло, сковало огромные объёмы, а потом вдруг снова раздробило их. Ощущение раздробленности мира не пугало, а удивляло. И вдруг всё вновь пришло в движение. Белое облако, ещё недавно зависшее над ними, устремилось к невидимой цели, оно вдруг превратилось в единорога, печально смотрящего на землю.
- Единорог, - прошептала бабушка. - Мифическое животное, обладающее волшебной силой. Когда-то они жили на земле, защищали людей от других животных. В средние века некоторым путешественникам посчастливилось видеть единорогов. Они рассказывали о волшебной способности единорогов очищать реки и озёра, заражённые змеем. Говорили так же, что в присутствии невинных белокурых дев единороги теряли свою волшебную силу, становились ручными и покорными. На них охотились из-за чудесных свойств их рога. Может, поэтому они и исчезли? Жаль. Я, когда была маленькая, мечтала, что уплыву далеко-далеко, туда, где живут единороги. А оказалось, что никуда плыть не надо, их просто не осталось на земле, - вздохнула бабушка.
- А может, где-нибудь ещё остался сказочный лес, где прячется семья единорогов, - предположила внучка.
- Вряд ли, - с сожалением произнесла бабушка. – Хотя всякое бывает. Чудеса случаются.
- Смотри-смотри, следом за облаком-единорогом плывёт тёмное облако, похожее на оленя с тёмными крыльями. Видишь? – спросила Верка. – Облака сегодня какие-то  волшебные.
- Могучий летающий олень – его в древности звали перитон. Он отбрасывал человеческую тень. Пугающее зрелище.  Древние учёные решили, что это дух погибших вдали от дома путешественников. Крылатых оленей часто видели в античные времена на островах Средиземного моря и возле Гибралтарского пролива. Только не спрашивай, где это. На пальцах не объясню. Если не забуду, на карте покажу, когда домой вернёмся. Говорили, что ни одно оружие не могло остановить могучего и страшного зверя.
- Тогда почему их не стало?
- Не знаю, а придумывать не хочу, - сказала баба Лиза.
- Единорог белый, он добрый, перитон – тёмный, злой. Крылатый олень хочет догнать единорога, чтоб ему навредить? – испугалась Верка.
- Солнышко, это всего лишь облака.
- Перитон мог убить единорога? – не унималась Верка.
- Теоретически – да. Но я не знаю, что там происходило, - призналась бабушка.
- Добро во всех сказках побеждает. Я не хочу, чтобы злобный олень напал на единорога, - заявила Верка.
Она зажмурилась и представила, как тёмное облако-олень вдруг рассыпается на  комочки. И тогда, тогда это уже просто комья земли, что летят из-под копыт единорога, а не страшный зверь, способный на убийство. Верка открыла глаза и не обнаружила тёмного летающего оленя.
- Куда он делся? – спросила Верка.
- Ветер разорвал его в клочья.
- Здорово! – воскликнула девочка.
Бабушка улыбнулась.
- Смотри, а это что за чудо появилось на небе? Что за странное облако? - воскликнула Верка. – И не собака и не человек. Кто это? Ты знаешь?
- Нет. Хотя. Очень похоже на человека с пёсьей головой. Марко Поло утверждал, что на Андаманских островах жили люди-собаки. Он встретил у побережья Бирмы племя людей с пёсьими головами. Эти существа вели успешную торговлю с Индией. Я не знаю, сказки это или на самом деле когда-то жили диковинные звери и люди, - она замолчала.
- А откуда они появились на нашей земле? – спросила девочка.
- Учёные не знают, а я тем более. Хотя в старинных сагах говорилось о существах из других миров, заброшенных в наш мир Невидимыми силами. Они выполняли законы неземного суда. Это были повелители Света, меняющие облик и пугающие своей силой. И ни высокое положение, ни богатство не могли спасти, если творилось нарушение. Никто не мог избежать своей судьбы. Но я думаю, что заброшены были и искусители от тёмных сил, и просто звери Тьмы. Извечная борьба между добром и злом. Но это всего лишь сказка.
- Ба, ты у меня великая сказочница, - восхищенно прошептала Верка.
- Великой сказочницей была моя бабушка. Очень давно, когда я была такой, как ты или чуть поменьше, мы оказались в забытой Богом и людьми деревушке на Алтае, среди гор. Было ощущение, что мы одни остались в этом мире, отрезанные от цивилизации, но это не так. К нам можно было добраться через перевал, и уйти через него же от нас. Раньше жил в нашей деревне охотник со странным и каким-то напевным именем Евтихий, он знал все тропы. Был местным проводником. Потому как были короткие пути, длинные, менее опасные или более, в зависимости от времени года. Его все уважали, хотя он молод был и лишь для солидности отпустил бороду. Его спрашивали, по какой тропе нынче лучше идти, прежде чем отправиться в путь-дорогу. И он всегда подсказывал. Весной и осенью, в распутицу, надо было путешествовать по надёжным тропам. У Евтихия были светлые волосы, голубые глаза, он выглядел, как богатырь, будто из сказки пришёл. Добрый, весёлый. Детям игрушки из дерева вырезал и дарил. Мы жили в доме у дороги, что вела к перевалу, а за ним она разветвлялась: выбирай любую и иди себе с миром. Только вот по какой? Гадание не поможет. Камня, где б было написано, что найдёшь и получишь, если налево пойдёшь или направо, а вдруг прямо взбредёт в голову идти, так вот, камня такого тоже не было. Зато был Евтихий, и все знали об этом. Наш дом словно прилепился к скале одной стеной. Он был повыше остальных домов. Правда, двор с сараем, где жили животные, был уже на уровне других дворов. Это я тебе так подробно описываю, чтоб ты поняла, тот эффект, который поражал меня. С крылечка нашего дома была видна скала в форме паруса, она находилась почти напротив нашего дома, только далеко очень. На горном склоне, внизу этой самой скалы рос тёмно-зелёной полосой какой-то кустарник, осенью он превращался в бордовую стену. Так вот, если выйти рано утром, когда ещё не рассеялся туман в долине, или степи (для меня никакой разницы тогда не существовало), то было ощущение, что мчится по морю сказочный зелёный или бордовый парусник. И мне казалось, что это добрые рыцари заплыли к нам, чтоб высадиться в долине, где была наша деревня, чтоб охранять жителей от врагов. А едва выглядывало солнышко и начинало пригревать, туман таял, но не сразу, он ещё какое-то время цеплялся за подножие горы. Я помню, как мы с отцом на рассвете как-то шли по лугу, а за нами – сверкающие следы на солнце оставались. И закат там иной: он не норовил улизнуть. И ночь с непонятными, нерасшифрованными шорохами, шуршанием листвы и песней ветра, казалось, спускалась, только для того, чтоб показать жителям деревни диковинные сны, да звёздное небо, зовущее в невероятное путешествие в другие миры. Бабушка говорила, обняв меня, когда я ей восторженно рассказывала о чудесных картинках в небе (это особое явление, к которому местные жители  уже привыкли), что всё вокруг это весть и вестник одновременно. Я не понимала её слов. А бабушка гладила меня по голове и обещала, что когда-нибудь я услышу и увижу то, что другим недоступно, потому что есть мир видимый и невидимый. Меня это очень удивляло. Тогда бабушка просила, чтобы я закрыла глаза и спрашивала, вижу ли я что-нибудь. Ну, вот, это невидимое. А потом просила вновь открыть глаза. Я видела её улыбающееся лицо. А это видимое, - произносила она. Поняла? Я кивала головой, хотя моё понимание, наверняка, отличалось от её понимания. «Всё так просто и одновременно неизбежно, - вздыхала бабушка, потом смотрела внимательно мне в глаза и добавляла: - Ну, в каждом сложном или необъяснимом всегда есть что-то простое, поймёшь простое, откроется и сложное».  Я не помню, как называлась эта деревня. Знаю лишь, что мы приехали почему-то пожить там, у бабушки, а потом почему-то все вместе покинули это сказочное место и вернулись в город. Бабушка тосковала по родным местам, но старалась не расстраивать сына. А потом её не стало. Мы вновь переехали, потому что отца послали что-то строить. Мы переезжали с места на место, пока не оказались здесь. Я уже стала взрослой, встретила твоего дедушку. А вот то время на Алтае всё вспоминается мне. Раньше почему-то было не важно, как называлась та деревня, где именно она находилась. Это был просто земной рай. Сказка из детства. А когда родители ушли из жизни, я вдруг поняла, что теперь и спросить не у кого. Я думала, что в свидетельстве о рождении отца записано название той деревни. Оказалось, что бабушка с дедушкой жили вначале в городе, а в дом родителей деда переехали позже. Так что эта деревня оказалась для меня затерянным миром, в который можно попасть только через перевал. Там чудеса жили, к которым все почему-то спокойно относились. Я по молодости ещё мечтала, что когда-нибудь отыщу это место, но не сложилось. Не судьба.
- Я отыщу твой потерянный рай, - вдруг проговорила Верка.
- Милая, где ж ты его отыщешь? Это всё равно, что отправить письмо на деревню дедушке, Константин Макарычу. Алтайский край большой. Весь не исходишь пешком в поисках того, что названия не имеет. Я иногда сама думаю, а было ли это всё на самом деле? А вдруг мне всё это приснилось? Я научилась радоваться тому, что есть и не ломать себе голову, зачем мне всё это надо, хотя пора бы задуматься. Дни разбегаются. И вот уже мысли несутся по времени, как облака в ветреный день. Не поймать… а с другой стороны, надо ли их ловить?
- Кого? Дни или мысли? – Верка ощущала за словами бабушки иной смысл, волнующе-тревожный, запредельный.
И только со временем поняла, что истинное переживание невозможно передать словами. Потому что вдруг ощущаешь тщетность слов. А мимолётное может обрести смысл, если только ты его поймал на лету. Если не успел, лучше не упорствовать. Откровение ни в какие слова не влезает, от него дар речи теряешь.
- Не заморачивайся. Это я так.
- А почему ты свою бабушку назвала великой сказочницей? – спросила Верка.
- Да потому что она таковой и была, - улыбнулась баба Лиза.
И хотя это объяснение не удовлетворило внучку, она не стала больше задавать вопросов. 
А потом время стало убыстряться: первый звонок, первый класс, и вот уже пятый, потом шестой. Друзья, одноклассники, ссоры, обиды, непонимание, разногласия, отстаивание собственного мнения.  Поездки с родителями за город, капризы, требования, раскаяния, боль потери. И всегда бабушка оказывалась рядом в трудную минуту.
- Думай, прежде чем крикнуть обвинение в лицо человеку, ведь злые слова назад не возьмёшь, и забыть их трудно. Бывает, что раскаяние потом на годы растягивается, бессонными ночами оборачивается. И человека уже нет в этом мире, а ты всё маешься, потому что выплеснул когда-то то, что не должно было быть озвучено, - вздохнула бабушка. – Поверь, я знаю, что говорю. От эмоций дальше своей обиды ничего не видишь. Она глаза застит, - произнесла бабушка после ссоры Верки с матерью.
Верка и сама знала, что не права. Мать после смерти отца пыталась делать всё, чтобы достаток в семье не скатился к прожиточному минимуму. Брала дополнительную работу на дом, по выходным вязала свитера, а бабушка продавала. Деньги были нужны, летом выручал огород и сад, который взял на себя дед, а бабушка занялась домашним хозяйством, высвободив мать.
Но, говорят, что беда не приходит одна. Когда Вера перешла в десятый класс, ушёл из жизни дед, как-то тихо, без жалоб, лег спать и не проснулся. Брат к тому времени уже учился  в военном училище.  Он теперь приходил в увольнительные на выходные домой, а в каникулы бегал по редакциям, относил статьи, пока кто-то не заинтересовался его творчеством и не взял внештатным сотрудником. Деньги хоть и небольшие, но приносил матери.
Это он как-то сказал сестре, когда она пожаловалась, что друзья-товарищи, которые ещё с первого класса окружали её, вдруг постепенно куда-то испарились, отдалились, нашли себе иные компании, вычеркнув почему-то её:
- Что ж, бывает. Когда вокруг тебя людей много, это не значит, что они все твои друзья. Когда что-то случается, все случайные люди куда-то исчезают. Может, боятся заразиться горем? Остаются только истинные друзья. Их и не должно быть много. Пусть это будет один, но верный друг.
- Один Петька и остался. Мой верный рыцарь. Мы нашли с ним некое взаимопонимание. Это он как-то выдал, что жизнь похожа на дробь, где числитель – форма, а знаменатель – смысл. Саш, а это правда, что Платон сказал когда-то, что любовь присутствует в любящем, не в любимом?
- Не знаю, но мысль интересная: если ты не умеешь любить, то сколько бы тебя не любили, ты не познаешь сущности Любви. Ну, да, если Любовь это Бог, а он в каждом из нас, пока ты не познаешь себя, не откроешь и Любовь.
- А мир – это процесс или результат? – спросила Верка.
- Это Петькин вопрос?
- Ну, да. Я сказала, что мир может быть и процессом и результатом. Всё зависит от конкретной ситуации.
- Твой рыцарь мыслитель.
- Ну, да, - согласилась Верка.
Почему-то так случилось, что они вместе с Петькой поступили в педагогический институт на филологический факультет. И теперь они уже не в школу, а в институт бегали по утрам вместе. А после того, как она рассказала ему историю бабушки о «потерянном рае», он решил вместе с Верой отправиться на его поиски.
И теперь они просиживали в библиотеке всё свободное время, составляли маршруты на летние каникулы, по вечерам подрабатывали репетиторами с нерадивыми учениками, чтобы накопить денег на путешествие на Алтай. Когда они учились на втором курсе института, бабушка Лиза покинула этот мир.
Шли годы, они каждое лето проводили на Алтае, но так и не приблизились к заветной цели. На последнем курсе института они поженились. Во время путешествий знакомились с необычными людьми, которые искренне желали им помочь, но никто из них не слышал о бабушкиной деревне. Кто-то даже предположил, что её вообще не существует.
Как-то Вера подошла к зеркалу и, увидев собственное отражение, произнесла:
- Зеркало похоже на воронку времени. Оно отражает человека, но никакого представления о нём не имеет. Затягивает мгновение за мгновением. И каждый раз, когда ты подходишь к нему, и видишь вновь себя, ты уже иная, не та, что раньше. А потом страх сдавливает горло. Куда утекает время и почему?
- Куда утекает, не знаю. И почему – тоже, - сказал Пётр. – Отражение в зеркале – это, скорее, к вопросу о форме и сути. Я тоже не раз думал, там, в зеркале, разве я настоящий? А если долго смотреть в него,  может ли зримое отступить? А может, как раз именно там, в зазеркалье, я настоящий, а здесь мой двойник? А потом и вовсе растерялся, представив, что меня не будет, а это зеркало всё так же будет отражать кого-то. Кто-то будет грустить, петь песни, ругаться по утрам, заливать горе водкой, обнимать любимую, варить суп, проверять уроки у детей, учиться в школе, лепить снеговиков, мучаться над глобальными вопросами, пытаться понять, кто есть на самом деле человек. И вдруг споткнулся. А кто Я? Я Есть. А что это значит? Я пытался разглядеть эту фразу со всех сторон, примерить на себя, что ли. И вдруг, будто пелена спала с глаз. Я ощутил смысл. Это было откровение, которое невозможно разложить на фразы, перевести в слова. Нет, конечно, можно попытаться. Но всё, произнесённое вслух, станет убогим, я знаю это, односторонним, линейным и упрощённым. Исчезнет тот объём, что открылся мне, та глубина, и, самое главное, причина процесса.
Вера любила вечерние «посиделки» с Петром. С ним можно было говорить обо всём на свете. Он умел слушать. Да и в общем пространстве быстрей находились ответы. Как-то она сказала:
- Есть часы, минуты, секунды. А время, мне кажется, – это люди. Может ли время существовать без людей? А может, мы, вообще, и есть форма существования времени? Как тебе моя идея?
- Интересная. Но чисто гипотетическая. Доказать, вряд ли, возможно.
- А ещё, - произнесла Вера. – Я как-то размышляла о прошлом. Оно хранится в памяти, в книгах, вещах, фильмах. Меня в какой-то момент поразило открытие. Я вдруг осознала, что в документальных книгах – застывшая Вечность. Давно нет тех, о ком писалось, а в книге они продолжают жить, спорить, ошибаться, воевать, любить. Есть в этом нечто пугающее. Тебе не кажется? – спросила она мужа.
- Пугающими иногда становятся мысли, которые тебя одолевают. Хотя я никогда не думал про запись происходящего, как о застывшей Вечности. Образ красивый.
- Очень. Только не мой, - призналась Верка. – Я где-то прочитала об этом. Но порой мне кажется, что я об этом думала ещё до того, как кто-то сформулировал мои рассуждения и запихнул в одну фразу. Не такую, как я произнесла, возможно, более глубокую. А может, этот образ «висел» где-то в пространстве, как яблоко на дереве: многие любовались, а кто-то отважился и попробовал на вкус.
- Успокойся. Это неважно. Мы все открываем для себя что-то, не зная порой, что это уже было давно открыто. «Застывшая Вечность». Представляешь, в эту категорию можно отнести все дневниковые записи, все письма. Люди ушли, а их письма продолжают звучать в пространстве, когда их кто-то перечитывает.  И от этого вновь рождается поток мыслей. А вот как научиться не думать, чтоб отдохнуть от давления, засилья мыслей? Ведь бывают бестолковые, мучительные, никчемные мысли, навязчивые, скверные…
- А бывают гениальные, мысли-откровения, мысли-открытия… Когда вдруг привычные вещи повернутся к тебе иной гранью, и станут непривычными. А чтобы освободиться от мыслей-страданий, надо найти занятие, самое простое, монотонное, сосредоточиться на нём.
- Метод переключения. Ты права. Я вчера нашёл для нас новый маршрут на отпуск.
Вера опустила голову и вдруг призналась:
- Мне иногда наши путешествия кажутся бессмысленными. С каждым годом у меня всё меньше надежды, что мы найдём бабушкину деревню. Она всё больше превращается в недосягаемую цель. Я вчера возвращалась с работы, весна делает свои несмелые шаги, под ногами радостный хруст подёрнутых льдом луж. Я на них наступаю и слышу их возмущение: этакий странный ноющий звук перед тем, как треснуть. Мне даже показалось, что они что-то говорят мне, только я не понимаю их. А потом лужи растают окончательно, высохнут, наступит ещё одно лето. Годы бегут трусцой, шаг за шагом, как наш сосед по утрам. Только он возвращается в исходную точку, а годы – нет, - произнесла она, и вдруг без всякого перехода заявила: - Меня пугают безрезультатные усилия, они, как хруст льдинок под ногами. Один звук, который исчезнет с теплом, когда окончательно растает лёд. Алтайский край, это хорошо. Но не упустим ли мы за стремлением отыскать то, чего, возможно, нет, и никогда не было, что-то главное?
- И это мне говоришь ты?
- Нет, я не отказываюсь. Я обещала.
- Тогда откуда такой пессимизм? Судьбу не обманешь. И всё должно приходить вовремя. Возможно, мы просто не готовы к этой встрече. Или что-то делаем не так. Созреть до любого события надо. Как и до рождения детей. Вот мы и зреем. Отступать некуда, я уже и билеты заказал, - улыбнулся он и обнял жену. – Директриса дала добро на дополнительный отпуск за свой счёт. Мы можем, как всегда, почти всё лето путешествовать. Андрей прислал письмо, приглашает к себе в гости.
- У нас пол-Алтая знакомых уже, и все зовут к себе. Но цель-то у нас иная. Цель, о которой мы не можем даже рассказать никому, - сказала Вера.
Но когда пришло время отправиться на Алтай, все сомнения испарились будто. В самолёте они познакомились с одним чудаком по имени Гоша, который предложил отдохнуть у него день-другой, прежде чем они отправятся по намеченному маршруту. Они сказали, что заядлые походники, любители Алтайского края. А потом с восторгом, перебивая друг друга, стали рассказывать о тех местах, где побывали, о животных и растениях, о необыкновенных людях, с которыми подружились. Об открытости, чуткости, удивительной проницательности людей, живущих на Алтае, поведала Вера. И о том, как много легенд и сказок записали они во время путешествий, какие красивые песни услышали. А парень слушал их хвалебные оды в адрес его малой родины и всё больше проникался доверием к этим «сказочникам».
- У меня четверо детей, все играют на народных инструментах и поют. Вы таких песен ещё не слышали.
- Четверо детей? – удивился Пётр. – Так ты ещё молодой совсем, почти наш ровесник.
- Так они за раз на свет появились.
- Четверняшки, что ли? – спросила Вера.
- Ну, да. Моя мать говорит, что смысл цветка, чтоб отцвести и семена оставить. А у меня жена ещё ребёночка ждёт. Пацанам-то уже по пять лет, самостоятельные, помощники. Жена девочку хочет.
- А вдруг опять четверых родит? – спросил Пётр.
- Счастье в дом, когда детей много.
- А как же жена с ними справляться будет?
- Так у нас старшенькие подросли, мать с нами живёт, да родственников полдеревни. Выходим, - улыбнулся он.
Возле аэропорта стоял старый уазик, Гоша помахал водителю рукой.
- Гостей в посёлок везу, - сказал он радостно своему сверстнику, что выбежал из машины и стал забрасывать вещи Гоши и его друзей в «экипаж».
- А меня Любаня просила встретить тебя. Ну вот.
Они ехали то по дороге, то по бездорожью, через поселения и вдруг машина остановилась. А вокруг – первозданная её Величество Природа.
- Приехали, - сказал Гоша. – А дальше – пешком. Не хотел вам сразу об этом говорить. Побоялся, что откажитесь.
- А теперь не сбежим? – засмеялась Вера.
- Ага, - лицо парня светилось от счастья. – Нам туда, он показал на перевал. На другую сторону. Погода хорошая. Никаких опасностей нет, и не предвидится. Если б что не так, Странница бы появилась, предупредила или вывела по тайным тропам, через пещеры тоже проход есть, но туда самостоятельно никто не лезет, - он замолчал. – Странница лет восемь назад появилась из ниоткуда и исчезает в никуда. Мы кланяемся ей в пояс, а она улыбается только и уходит.
В небе показался ворон. Он замер над путниками, а потом улетел прочь.
- Боже! – прошептала Верка. – Ворон явился, словно из моего детства.
- А-а-а, - протянул Гоша, - Вестник? Так он всегда появляется, когда кто-то к нам в поселение идёт. Люди к встрече гостей теперь готовиться будут. А ежели кто не с добром к нам решил прийти, то ворон кружится и кричит. А потом на их пути Странница встаёт, уводит беду. Или сами горы путь перекрывают.
- Это как? – спросил муж Веры.
- Да камнепад устраивают, - сообщил Гоша, как о нечто само собой разумеющемся.
Вера ощутила внутри себя ликование без видимых причин, будто стала победителем лотереи. Они пошли по тропе вслед за парнем. Затянувшееся молчание не тяготило. Тропа петляла по одному ей известному рисунку. И вдруг они оказались в сказочной долине, возле дома у дороги, напротив которого там, вдали застыл «парус одинокий». Гоша уловил восхищённый взгляд на лице Веры, увидел слёзы на её глазах и проговорил:
- А на рассвете…
- Знаю. Мчится зелёный или бордовый парусник по молочному морю к берегам поселения. И, кажется, что это добрые рыцари приплыли, чтобы охранять неведомый мир. А кто живёт в этом доме?
- Когда-то там жила Сказочница. Но она покинула наше поселение задолго до моего рождения, и до рождения моей матери, но память о ней живёт. А за домом мы всем миром приглядываем.
Вера села на валун возле дома.
- Нашла, - прошептала она. – Всё так, как и говорила когда-то бабушка. Затерянный рай.
Она достала фотографию бабушки Лизы тех времён, когда они ещё ходили с ней в «поход» к дубу.
- Смотри, милая, я нашла, - она повернула фотографию изображением к скале-парусу.
- Откуда она у тебя? – спросил Гоша.
- Что? – Вера опустила руку с фотографией и положила её себе на колени.
- Фотография Странницы. Её никому ещё не удалось сфотографировать. Мы пытались. Засвечивается плёнка.
- Это моя бабушка. Она жила когда-то в этом доме, - Вера показала рукой на дом у себя за спиной. – Лиза. Я ей обещала найти её затерянный рай. Это и было целью наших экспедиций. А уж сказки, легенды, фольклорные песни – это по ходу собирали. Издать хотели. И вот нашли…
- А где сейчас твоя бабушка? – спросил Гоша.
- Так она восемь лет назад умерла.
- Ты хочешь сказать…
- Я ничего не хочу сказать.
- Я в шоке, - прошептал Гоша. – Лизавета вернулась. Евтихий перед смертью вдруг объявил, что Лизавета нас не оставит, она вернётся. Он восемь с половиной лет назад это предсказывал. Мы тогда его слова за бред приняли: ему лет сто было, а, может, и больше. Правда, он до последнего дня прогнозы выдавал, в своём уме был. И вот… Лизавета – это наша Странница. Кто бы подумать мог!
Пётр сел рядом с женой, а Гоша взял свой рюкзак и сумку и улыбнулся:
- Вы, это, в дом заходите. Я сельчан оповещу, что внучка Странницы приехала и правнучка Сказочницы. Это ж Событие. Вы понимаете, что нас не случайно столкнули? Да-а-а, - протянул он. – Я попозже за вами зайду. Всем селом гулять будем. Будут вам и песни старинные, и пляски диковинные, и хороводы. А то ещё и небесное кино явится по такому случаю.
- Какое кино? – не понял Пётр.
- Что-то вроде миражей на небе, - сказала Вера, - только очень ярких. Бабушка говорила когда-то, что будто мир иной в гости заглядывает и ждёт. А местных жителей это явление не удивляет вовсе.
 Вера не успела открыть калитку во двор, как Гоша сорвался с места и побежал, что-то выкрикивая на ходу. Люди выходили на улицу, узнать, что случилось. Пётр взял рюкзаки и улыбнулся: он много раз представлял себе конечную цель путешествий по Алтаю, но никогда ему не рисовалась подобная картинка. У любой сказки должен быть необычный конец. Пётр подумал, а вдруг они войдут в дом, а там их ждёт Странница?
 Вера замерла перед дверью, которая, скрипнув, чуть приоткрылась сама, словно приглашая войти. Она словно услышала мысли мужа и сказала:
- Её там нет. И не должно быть. У неё особая миссия.
 И вдруг ощутила, что дом у дороги – это не просто дом, это некое живое существо, хранящее память о тех, кто здесь жил когда-то, их страдания, печаль, радость, боль,  страхи, надежду и огромную Любовь. Это колыбель Света и Добра. А они с Петром просто вернулись домой после долгих странствий. Туда, где их давно ждали.


Декабрь 2015 года


Рецензии