Излом

I
Это случилось на следующий день после того, как я узнал о смерти деда.

Шло занятие по физкультуре, мы делали какие-то упражнения с мячом. В спортзале было шумно, хаотично. И тут появилась наша семейная знакомая, которая работает в институте:
; У тебя дедушка умер! У тебя дедушка умер! ; кричала она мне с другого конца зала.
Я бросил мяч и молча отправился к выходу. Знакомая в это время объясняла преподавательнице, почему один из студентов покидает занятие.
Надо было переодеться и забрать вещи. Я пытался открыть раздевалку ключом, взятым на вахте, но ничего не получалось. И тут подошёл один однокурсник: бабник, выпивоха и разгильдяй. Он давно пытался подружиться со мной, но я уклонялся: этот парень довольно неприятная личность.
; Да, взломщик из тебя никудышный, ; сказал однокурсник, забрав  у меня ключ. Он открыл дверь за одно мгновение.
Мы с однокурсником вошли в провонявшую потом раздевалку. С удивительным спокойствием, без истерики я переодевался, собирал сумку.
; А ты чего уходишь посреди занятия? ; спросил однокурсник.
; Да дело тут одно образовалось.
; А-а. Понятно. Знаем мы эти дела: сиськи, водка, огурец.
; Типа того, ; ответил я с усмешкой.
В раздевалке я подумал, что мой непутёвый однокурсник не так уж противен. Кроме того, он почти не ошибся, когда охарактеризовал дело, связанное со смертью и похоронами: всю эту суету действительно сложно представить без водки и огурца.
Домой я шёл по размокшему, почти растаявшему снегу. Под ногами хлюпало, вода просачивалась сквозь щели в ботинках. По дороге я чувствовал, как внезапно обострилось моё зрение: голые ветви деревьев, капли, которые с них свисали, чёрные куски коры на снегу, люди, машины ; всё вдруг стало чрезвычайно отчётливым, словно я смотрел на мир через бинокль. Иногда мне даже казалось, что я вижу каждую крупинку снега под ногами. Мир потерял всеобщность, на мгновение я смог познать индивидуальность предметов и вещей, которые его составляют.
Звонить в дверь квартиры было страшно. В доме я предвидел тоску и нервозность. Ожидания не обманули: мать сидела за обеденным столом и курила, держа сигарету в дрожащих руках. Очевидно, тогда мать курила  третий или максимум  пятый раз в своей жизни. Отец суетливо бродил по квартире: уже не помню, что он там делал.
; Поедешь в деревню и расскажешь обо всём бабушке, ; сказала мне мать.
И вскоре я уже стоял на остановке, дожидаясь автобуса. Весна наступала, делая город унылым и грязным. Всё таяло, капало, небо затянуло тучами… А тут ещё это. Вдруг появился отец: мать решила не отправлять меня одного.
Ехали мы, как обычно. Только в автобусе было на удивление малолюдно: кроме нас с отцом, в салоне сидело ещё пять человек, не больше. Глядя в окно, я чувствовал, как всё вокруг походит на сон: эти железные дороги, эти голые деревья, этот автобус… Мир напоминал мне сновидение про суррогат счастливой жизни, сновидение про то, как повторяется когда-то испытанное блаженство, но в этом повторе таится нечто страшное, незаконное.
На конечной остановке мы с отцом покинули автобус. В деревне всё было лучше: обширные, свободные пространства, лай далёких собак, запах отопления… Под ногами никакой грязи, никаких луж. Снег подтаявший, слабый, но ещё вполне живучий. Ах, если бы я приехал сюда не за тем, за чем приехал! Но вот и наша деревня. Мы с отцом всё ближе к дому. Бабушка разговаривала с подругами на соседском дворе, а когда увидела меня с отцом, заулыбалась, подбежала к нам. «Что сейчас будет!» ; подумал я со страхом. Сердце застучало чуть ли не в горле.  Мы трое зашли в дом, и там отец обо всём рассказал.
; Ты это серьёзно? ; со слезами на глазах спросила бабушка.
«Как это может быть не серьёзно? Кто бы стал так шутить?» ; недоумевал я тогда. Потом потекли слёзы, началась подготовка к отъезду в город на следующем рейсе… Лёжа на диване, я смотрел на деревенскую комнату. В ней всё предрасполагало к спокойствию, к самому непримечательному времяпрепровождению. Мог бы получиться отличный день. В такие деревенские дни я любовался пасмурным светом из окон, что-то читал, а потом выходил гулять. И было не важно, какая погода на улице. Мы с друзьями веселились и находили себе дело при любой погоде. После прогулки я возвращался домой, и мы всей семьёй садились ужинать. Вечером дед разжигал котёл. В котле гудел огонь, трещали дрова. Я любил открыть дверцу котла и насладиться видом настоящего пламени, тем, как переливаются красками раскалённые угли… И перед сном кино, обязательно какое-нибудь кино. Иногда мы с дедом смотрели по два фильма и ложились спать где-то в четыре часа утра.




II

Как ни странно, но на следующий день я пошёл на занятия. Сделано это было в надежде забыть свою печаль. Из окон аудитории, где мы дожидались лекции по психологии, светило яркое солнце. Многие мои однокурсники болели, сморкались в платки, капали себе в нос капли, сидели с опухшими красными лицами. Я не болел, но чувствовал себя примерно так же. В теле была слабость, сознание затуманено. Но всё равно было легче, чем вчера. Самое страшное оказалось позади, ведь самое страшное ; узнать. Семья уже притёрлась к беде, теперь началась вся эта суета с похоронами. Удивительно, но ещё суток не прошло с того занятия по физкультуре. Ещё сутки назад я ни о чём не подозревал, жизнь была совсем другой. А теперь самое страшное уже позади. Позади бесконечная череда телефонных звонков, сообщения о смерти друзьям и родственникам, ночь… Впрочем, ночь выдалась на удивление спокойной. Из окон лился свет, в аудитории хорошо грели батареи, было даже жарко. Внешне всё, как обычно.

На улице после занятий я увидел нашего историка. Он с кем-то разговаривал и был одет в лёгкий свитер. «Люди уже могут выходить без верхней одежды», ; удивился я тогда.