Тебе о Тебе!

Пролог.

   - Хозяюшка... Хозяюшка, а хозяюшка. Давай погадаю.
   Валя вздрогнув, обернулась.
   - А, - раздался из залы, если так можно было назвать убогую комнатёнку, голос сестры. Высунув голову в кухню, она изрекла.
   - Тьфу ты. Я думала мене что.
   Валентина стояла в растерянности.
   - Ну давай погадаю, - нудила цыганка, что постарше, - давай ручку. Всю правду расскажу, ничего не утаю. Давай, моя хорошая, ручку. Ей-Богу, правда будет вся твоя. Давай. Всё узнаешь. Бог свидетель.
   Валя так и стояла не опомнившись. Цыганка подошла вплотную. Её чёрное тело нависло над хрупкой Валентиной. Внутри у женщины что-то ёкнуло. Она вдруг ощутила какую-то непонятную безысходность.
   - Ну давай, моя милая... И тебе погадаю, - несмотря на недружелюбие Зинаиды, вышедшей с залы, пообещала цыганка. - У тебя, моя хорошая, вижу по глазам, счастливая жизнь, но скоро будут неприятности. Но не расстраивайся, оне будут мелкими и недолгими... Давай, моя хорошая, ручку, - опять обратилась цыганка к Вали.
   Валентина наконец опомнилась.
   - Вы как сюда попали?
   - Давай, хорошая, ручку. Мы к тебе не лезли, мы вошли - открыто было. Давай ручку, - цыганка потянулась за рукой Валентины, та испуганно отстранилась, прижав её к груди.
   - Иди, иди. Я вам не верю. Что будет, то будет, что было - я знаю.
   - Напрасно ты, напрасно. Давай ручку, - занудно настаивала цыганка. - Не пожалеешь, вот тебе крест.
   - Иди, я сказала, - осмелев, потребовала Валя.
   - Ну зря ты, ну зря. Ну давай тебе погадаю, - постояв в нерешительности, обратилась тогда с надеждой к Зинаиде.
   - Ещё что! Пошла вон! - грубо оборвала Зинаида и решилась было применить небольшую силу, но цыганка отступив на шаг, усовестила.
   - Нехорошо, моя милая, нехорошо. Мы к вам зашли по-хорошему. Нехорошо! Я вам хотела всю жизнь рассказать, предостеречь от неприятностей. Нехорошо. Что мы сделали? Мы же ничего не сделали. Нехорошо!
   Наступило неловкое молчание: Зинаида смутилась; Валентина не знала, что дальше предпринять, а цыганка, обводя взглядом кухню, вдруг заметила тихо сидевшую на лавочке девочку. Белокурый ребёночек со спокойным любопытством наблюдал за разыгравшимся спектаклем.
   - У-у, ты, моя сладенькая, - прежде, чем кинулась Валентина, поторопилась цыганка. - Давай, крошечка, ручку. Давай! Я тебе, сладенькая, всё расскажу... Ты что, будешь против?! - резким взглядом остановила мать цыганка. - Ты что, не хочешь счастья ребёнку? Вон какое оно у ней, я вижу.
   Валя опешила.
   - Своё будущее не хочешь знать, так узнай о дочке своей. Давай, сладенькая, ручку.
   Девочка прелестно улыбалась. Она безбоязненно подала свою ручку в чёрную руку цыганки. Это вконец остудило Валентину, ей подумалось: "А может взаправду предскажет", - и уже с надеждой: "Хотя бы хорошее она увидела в её судьбе".
   А цыганка делала своё дело.
   - У, деточка, какая замечательная линия, - смотря на пухленькую ручку со знанием дела начала она. - Ой, е-ёй, е-ёй. Какая же ты счастливая в жизни-то будешь! Не то, что твоя мать, - с обидой дала косяка цыганка в сторону Валентины. - Ой, е-ёй! Жених попадётся хороший, а вот это место говорит, сладенькая, о твоём богатстве, которое он принесёт с собой. Ой, ой. Счастливая будешь.
   Девочка сидела спокойно, едва ли что понимая, но ей, по-всему, нравилось.
   - Да-да, - продолжала цыганка. - А жить ты будешь, - она обвела опять взглядом кухню, - в большом доме и будет там у тебя всё, что душе угодно. И будешь прибывать ты в богатстве до кончины своей. А жить ты, сладенькая, будешь долго-долго ни о чём не тужа. И жизнь тебе покажется одним днём, но каким!.. Я всю правду о ней говорю, - неожиданно обернувшись к сёстрам, уведомила цыганка. - Вот ей-Богу так оно будет. Тогда вспомните правдивую, честную цыганку, - и у ней появилось даже подобие слезы. - Ты, - показала она чёрным пальцем на Валентину, - запомнишь это день!.. А вот здесь, - вновь повернувшись к беззаботно улыбающейся девочке, продолжила гадалка, - перед этим вот пальчиком линия говорит о том, что ко всему, что я тебе сказала муж ещё души в тебе не будет чаять. Впрочем, ты в нём тоже.
   Девочка улыбалась, а цыганка наконец выпрямилась.
   - Хозяюшка, я честно всё рассказала. Я о твоей дочери всю правду донесла. Всю, всю. Всю, как есть. Не скупись, милочка, одари десяткой.
   - Десятку?! - растерянно изумилась Валентина, однако, считая, что это дорого слишком, но всё же полезла в карман халата.
   - Десятку, десятку, - скороговоркой подтвердила цыганка. Она не удержалась соблазна взглянуть ещё разок на девочку. Та безмятежно сидела, всё так же улыбаясь. - Хорошая у тебя дочка, - без сомнения искренно восхитилась цыганка. - Хороша! Ай и жизнь у ней будет какая! Давай, давай, милая, десятку. Не скупись. Видишь вся правда твоя. Давай, - протягивая руку за деньгами, потребовала цыганка и, получив, попятилась к выходу, у которого ждала её цыганка помоложе.
   - Счастья вам, мои хорошие, счастья. Не тужите. Всё приходит - всё уходит. 
   Они вышли. Валентина стояла посередине кухни и пристально глядела на дочку. "А ведь и в самом деле хороша", - порадовалась мать и подойдя к ней нежно поцеловала в губки. Затем, плюнув на ручонку, тщательно вытерла её полой халата.
   - Врёт, поди всё, - вдруг услышала голос сестры. Та хоть и не поверила, однако высказалась не категорично.
   - Врёт, не врёт, - задумчиво рассудила Валентина, - а всё-таки приятно такое услышать.
   Зинаида ничего не ответила.
   День завершался, а цыганки так и не выходили из ума ни у той, ни у другой - витал какой-то дух от них. Что-то странное в этом было. Но ни Зинаида, ни Валентина разговора о них не заводили. И только совсем уж поздно вечером, уж совсем, когда девочка спала, сёстрам пришлось-таки обмолвиться о посетивших их цыганок.
   Валя вышла в сенцы, подозрительно долго что-то там копалась, а когда вошла, то была бледна до неузнаваемости.
   - Что случилось? - встревожилась Зинаида.
   - Ты... - еле владея собой, обратилась Валентина, - серьги... там... золотые... в шкафчик положила давеча я. К завтрашнему Дню Ангелочка приготовила доченьки. Думала уснёт - вот и подложу ей в постельку. Не брала?
   - Бог с тобой, - испуганно ответила сестра.
   Ошарашенная Валентина присела на стул.
   - Говорили о счастье, а счастье-то и выкрали...



ЧАСТЬ  ПЕРВАЯ. 


   1. "Розовый ветер"... Почему она его так называла? Что в нём было розового? Она не трудилась дать себе ответы на эти вопросы. Он для неё был розовым и этого достаточно! Она его сразу узнавала. Он только ещё начинался, а она уже отмечала про себя: нарождается. И так ей радостно на душе становилось - впрочем, этого не описать. Но иногда он и тревогу вызывал у ней. И тогда она его пыталась переименовать во что-то злое, однако у ней ничего не получалось и она начинала думать, что ничто хорошее превратиться в злое не может...
   - Мама, я на минутку, - положив чемоданчик на стул и подойдя к матери, обронила Леночка, поцеловав её. - Я быстро.
   - Лена...
   - Мам, я скоро, - сощурив глазки, умоляюще пообещала девочка.
   "Вот и выросла. Вот и в матери не так нужды стало иметь", - присев на табурет, скорбно, но без обиды, подумала Валентина. Её сухонькое тельце, её беспомощно опущенные руки в подол платья и сжатые её маленькие кулачки непременно бы вызвали жалость у любого сейчас вошедшего.
   "А последние его слова, - с навернувшейся слезой вдруг вспомнила Валентина, - были: сбереги дочку". Он ещё хотел сказать очень важное что-то, но в горле появился хрип, затем пропал голос. Но и здесь он ещё не сдался, а показывая тронутой смертью рукой в сторону Леночки пытался всё же чего-то выговорить. И наконец поняв, что это важное для него не сможет донести до супруги пока что своей, он широко, удивлённо раскрыл глаза и, медленно отвернувшись, притих навсегда. 
   "Да, мало он её знал, - подумалось Валентине. - А как бы сейчас порадовался".
   Валентина поймала себя на мысли, что и её-то радость была бы совершенно другой. В сущности, все эти годы вынужденного одиночества ей по настоящему и радоваться в отношении Леночки не приходилось. Её всю жизнь до сего времени более всего посещала забота. Она трепетно, ревностно блюла последний наказ мужа. Наказ беззвучно заполнял весь её мозг: "Сбереги дочку". И не находила она более применение своих дел на земле, как только в одном - сберечь Леночку.
   Ничего этого Леночка не знала. Валентина не считала нужным свои жизненные неприятности доносить до дочери. "Пусть не ведает тягот моих", - думала часто Валентина в тайне души надеясь, что жизнь её в дочери не повторится. Правда, бывали моменты, когда она с тревогой смотрела на дочь - её вдруг начинало казаться, что Леночка о чём-то догадывается. Тогда она осторожно касалась темы раннего детства и успокаивалась только в том случае, если та ей ясно давала понять, что плохо она помнит отца, тем более, как он умирал, как хоронили его, а в памяти осталось только то, что смело можно назвать счастливым временем.Так и росла её девочка. И вот она уже закончила и институт.


   2. Леночка выскочила со дворика и остановилась. Нещадно палившее солнце предложило сразу же найти укрытие. Просьба, надо сказать, для Леночки на данное время совершенно невыполнимая. Она торопилась к подружке. Напротив, на лавочке сидел соседский дед. Его возраст не позволял замечать жару. Он сидел немного покачиваясь вперёд-назад сложив руки меж колен. Леночка знала, что он её не видит, да и не признает, если и поприветствует, однако она крикнула ему.
   - Деда Парфён, здравствуйте.
   - А, - последовала реакция старика. - Ты кто? - но Леночка поспешно удалялась и деда Парфён любопытства своего не удовлетворил.
   Подруга жила в домике почти таком же, как и у Леночки и так же он принадлежал одному из больших заводов. Когда-то, лет эдак... Да что там - облагодетельствовал завод своих рабочих, а скорее и не их (мало тогда им досталось - понятен мой намёк?) домишками и огородиками. В домике и одному-то жить тесновато по-хорошему, в огородике выбор: или грядка помидор с огурцами, или поросята с курами. Но люди были довольны - поразителен наш человек!
   - Ой, Светка, "как прекрасен этот мир!" - с пафосом заявила с порога Леночка и кинулась подружке на шею.
   - Сдала? Всё? - искренне обрадовалась та и тоже обхватила Леночку, но за талию. Они закружились по комнате сгоняя стол со своего места.
   - Всё, Светка, всё! Диплом в кармане. Я теперь человек с высшим образованием.
   - С самым, самым?
   - С самым, самым!
   - Ленка, - протянула Светка, - всё же ты добилась своего, - в голосе у ней чувствовалась зависть.
   - Добилась, Светка, добилась.
   - Лена, как я рада за тебя. Ты не представляешь.
   - Я верю тебе.
   - Ой, Лена.
   Подруги остановились.
   - Теперь тебе осталось только замуж, - ещё держа друг друга за руки, произнесла Светка и неожиданно потускнела. - Да не как я.
   - Ну что ты. Мы ещё погуляем с тобой.
   Светка грустно, отрицательно покачала головой.
   - Тебе двадцать два. Гулять некогда, да и не будешь. Вон какая ты красивая, - с завистью произнесла подруга и, поправив стол, направилась к дивану.
   Грусть передалась и Лене. Она села рядом закинув ногу на ногу - любимая её поза - и левым локтем упёрлась в боковину дивана. Так и сидели какое-то время.
   - Слушай, Свет, а вот тогда, на Май гуляли, - несмело начала Лена, - Лёня, кажется так его звали, он...
   Светка резко повернулась в её сторону.
   - Я же говорила - гулять мы не будем. Постоянно тобой интересуется. А знаешь что? - вдруг опять оживилась Светка, - мы устроим твой праздник. Ведь отметить-то надо это дело, а? И пригласим его. Идёт?
   Лена промолчала.
   - Ой, да идёт, что я тебя спрашиваю.
   Лена отношения своего не выказала и на этот раз.
   - Ты что, не хочешь?
   Лена ничего не сказав, встала с дивана, подошла к приоткрытому окну, распахнула его и отрешённо произнесла.
   - А ветер розовый...
   - Чего-о? - не поняв её, протянула подруга.
   - Ветер, говорю, начинается розовый.
   - А, да ну тебя, - отмахнулась Светка и твёрдо заявила. - Значит, гуляем.


   3. Заблуждением считалось бы, если мы подумали, что подружку обрадовать Леночке было важнее, чем мать. Наблюдательный читатель в состоянии понять поступок девушки. Не будем её осуждать. Ведь и мы с вами тоже не ангелы. И приходило то время для каждого из нас.
   Валентина так и сидела на табуретке, изредка, в силу усталости, меняя позы. Воспоминания захлестнули её рассудок.
   Любила она его. Крепко любила. А прожили вот всего ничего. Родилась девочка. По единодушному мнению, вылетая она. Но не находила Валентина, а тогда ещё Валя, в ней своих черт. На что бы она не посмотрела: подбородок - его; ротик - весь рисунок тоже его; носик - не изменился бы с годами. А ещё Валентине нравилась его походка. Но тогда она применить сравнение не могла, а сейчас как-то и забылось. И всё-таки она верила, что походка Лены смахивает на мужнину.
   Попадался ей и другой человек и человек неплохой. Как известно, Бог не одобряет наше существование в одиночестве, поэтому и созданы Им женщины для мужчин и мужчины для женщин - дополняйте друг друга, как бы сказано этим было. Ну, а как же дополнять, коль "дядька бородатый" дочке не полюбился: он к ней всей душой - она в слёзы; он ей гостинцы - она "убери его".
   Валентина сидела и думала, как нехорошо получается: сколь времени она ждала этого дня, как мечтала порадоваться и вот тебе на - грусть одолела.
   "Эх, как бы ему приятно было", - опять, в какой уже раз, пришла Валентине эта мысль и она тихо подолом стала утирать появившиеся слёзы.
   - Мама, ты чего? - напугавшись, подбежала к ней только что вошедшая дочь.
   - Ничё, ничё, Леночка, ничё. За тебя, дочка, радуюсь. Ничё. Это хорошие слёзы. Ничё, - освобождаясь от поцелуев, силилась улыбнуться Валентина. - Сейчас всё пройдёт. Сейчас.
   Её сухонькое морщинистое личико наконец-то выдало подобие улыбки.
   - Ничё, доченька, это я так. Пройдёт. Вот и всё, - но до "вот и всё" оставалось порядочно.
   Леночка выпрямилась. Она виновато стояла перед матерью, хотя вины своей и не осознавала. А её и в самом деле не было. Валентина не слукавила - вы же знаете.
   Как всегда, не вовремя Леночке пришла странная на данный случай дума: ей с ужасом представилось, как её подруга Светка бегает по дворам и собирает компанию в её честь. "И всё это будет напрасно?" - задала вопрос девушка, растерянно взглянув на мать. Она ждала немого ответа, ей этого достаточно было. Но глаза матери, наполненные слезами, вразумительного ничего не говорили. И тогда девушка покорно отошла к столу и присела тоже.
   Валентина смотрела на дочь. Силуэт её слегка размывался, но упавшее настроение проглядывалось. "Что же я, дура, делаю?" - посетовала женщина на себя. - Девочка такая счастливая приехала, а я ей настроение испортила". Валентине захотелось встать, подойти к дочери, расцеловать её, то есть, выражаясь юридическим языком, совершить те действия, которые она часто повторяла в бытность свою, когда Леночка маленькой обижалась на чего-либо. Но её тут же отрезвила мысль: конечно, в губки она даст себя поцеловать, но вот что касается носика, глазок, щёчек и шейки, то сомнительно, да и - нет уже ни губок, ни носика, ни глазок, а есть губы, нос, глаза - взрослый человек. Слёзы вновь навернулись у женщины.
   Наука ещё не объяснила нам вещи нас много удивляющие. Как, почему, отчего мать заговорила на тему нужную второй не заботясь даже о предварительных расспросах? Какие связи здесь неизвестные сыграли роль? Можно много предположений строить - их море, как говорится. Однако будем ближе к реальности.
   - Лена, кушать мы сегодня будем? - раньше от Валентины "мы" услышать было невозможно, раньше она говорила "ты", себя она не упоминала. А теперь без этого междометия терялась семейная связка. Валентина почувствовала, что семья её снова появилась. Дочь приехала не в гости - насовсем!
   - Я очень хочу кушать, мама.
   Разрядка получилась неожиданно, совсем непредсказуемо и тем легче стало на душе у обеих.
   - Ой, мамочка, - восторженно подбежала девушка к поднимавшейся с табуретки матери и покрыла её горячими поцелуями.
   - Ну-ну, - только и смогла самодовольно вымолвить Валентина нисколько не сопротивляясь.
   На стол собирали бодро, вдвоём. А когда управились, Валентина, хитро прищурив глазки, подняла указательный палец вверх. Затем, довольная направилась к видавшему виды буфету и достала бутылку сухого вина, которую несла с величайшей осторожностью. Лена, скинувшая последние остатки грусти, всплеснула руками.
   - Ой, что это?
   - Лена, этой бутылочке пять с небольшим годков. Когда ты поступила в институт, я в тот же день и купила её. Закончишь, думала, порадуемся.
   - Мама, ты у меня самая лучшая мама в мире. Как я тебя люблю!
   - Ну-ну, - опять вымолвила Валентина и где-то на задворках памяти промелькнуло: "Его бы ты тоже любила". Но не было сейчас уже той горечи давешней: он теперь находился с ними. Валентина-то и поставила лишнюю рюмку, а дочь и не заметила. Она восприняла как должное: хороший признак - он наш! он есть! он с нами!
   ... Я вот сижу, пишу. У меня стол вполне меня устраивающий, мягкий пуфик, телевизор перед глазами специально купленный для моих политических запросов. И всё бы ничего, но вот дошёл до этой маленькой семейной троице - он с нами! - и вспомнилась мне моя мать. В отличие от Леночки, у меня умерла мать. Так же, в отличие от Леночки, мать я помнил хорошо - мне было шестнадцать. Я не знаю, уж если горе случилось, то кто из нас в худшем положении - девушка не помнившая отца и сберегаемая матерью от этого несчастья или я, мужчина в расцвете сил, всю жизнь которого сопровождало женское лицо такое родимое, такое красивое! Сколько мне в трудные минуты приходилось жаловаться, изливать душу, тая от постороннего глаза слезу этому эфемерному, сейчас уже трудно представляемому бывшему существу!..
   Мать с дочерью выпили по стопки. Как легко она пошла! Переглянулись улыбнувшись и принялись, как водится, угощать друг друга закуской. Валентина готовилась к встрече, да и дочь, мы не должны думать, что заявилась совсем уж нахлебницей. И так им хорошо стало после обоюдного внимания, и так далеко отошли их будничные заботы - да не буду об этом: все мы пили в радости.
   - Лена, а ты не хотела бы вечерком куда-нибудь сходить? - вот вещь, которую не объяснила ещё наука! - скучно со мною ведь будет, - с целой гаммой подстрочников произнесла Валентина.
   - Ой, да что ты, мама.
   - Скучно, доченька. Я привычная, а ты погуляй, - и Леночке показалось, что в этих словах присутствовала даже и мольба.
   Они ещё о многом судачили: Леночка о житье-бытье в институте, особенно запомнившихся последних днях своего прибывания в его стенах и даже про дипломную работу (диплом мать держала очень долго)рассказывала вполне сознавая, что материной грамоты для этого понимания не хватит, но уж так хотелось, чтобы мать и это знала; Валентина больше про соседей, про свой небольшой огородик, о редкой теперь их родне всё укрепляясь в думах, что главенствующая роль в доме начинает переходить исподволь её дочке - уж так грамотна стал, уж так жизнь уразумела, уж, видимо, время подошло её. Что-то было в этом. И однако это её не страшило. Она с готовностью собралась уступить лидерство дочери.
   Вот так и жизнь наша! И не заметишь, как кто-то тобой взращённый вдруг становится - нет, не на одну ступеньку, а выше и вот уже ты и прислушиваешься, да и выполняешь все его желания, и вот уже не ты его ведёшь по лабиринтам жизни, а он указывает путь твой!


   4. Ходики мирно и размеренно отстукивали свои тик-так. С улицы сквозь приоткрытые створки оконца доносилось покашливание деда Парфёна. Издалека слышался гул остановившейся машины. Вроде бы не происходило ничего особенного. Но не в силах моих скрыть от вас состояние девушки. Её посетили душевные терзания связанные с тем молодым человеком, которого у подруге сегодня назвала Лёней.
   Тогда он ей показался скромным, тихим. Красивым? Да, пожалуй. Был он с лицом, как будто обыкновенным. При улыбке немного косил рот, но было это так привлекательно и лицо от этого скорее становилось ещё симпатичней. Волос богатый и фигура несомненно редкая. Ему она - как думала - понравилась тоже. Однако она не знала чем именно. Поэтому передумать пришлось много ища ответа. И, видимо, оттого, услышав на редкость громкий, захлёбывающий кашель деда Парфёна, раздражённо соскочила со стула, бесцельно прошлась из угла в угол, вернулась и села на него.
   Она сидела и беспомощно посматривала на ходики. Она давно уже приготовила наряд и к встречи с Алексеем как раз стала себя и настраивать. Ей казалось, что не так надо вести себя, как решила только что. Что так она не произведёт на него впечатления. Что так она оставит его к себе равнодушным. Так она будет просто смешно выглядеть. Всё скрупулезно проанализировав, она вдруг приходит к выводу, что надо искать другие штампы поведения. Она их находила. Ей это начинало нравиться. Она успокаивалась, а через минуту всё перечёркивала. И опять приходила к первым своим мыслям и начинала злиться, что вот всё правильно думала, всё логично, всё объяснимо и всё зачеркнула. Зачем?
   Чем ближе подходило время, тем заметно беспокойней становилась девушка. Леночка уже не каждые пятнадцать минут стала посматривать на ходики, а и в пределах пять не хватало выдержки. Она с ужасом начала осознавать, что приемлемые формы поведения своего на вечеринке, так и не смогла найти. Оставалась одна надежда - Светка.
   Они были верными подругами. Дружили класса с пятого. Жили неподалёку, что, по моему мнению, во многом и сыграло роль в их привязанности. Они даже как-то поклялись, что никогда не расстанутся и - о Боже, наивность! - серьёзно уверовали.
   ... Кстати, и я с друзьями (их у меня семь случилось) когда-то клялись в такой же верности и собирались мы "когда будем взрослыми" поселиться семьями в какой-нибудь деревушке и жить на глазах пред другом. Увы!..
   А девочки, да уж девушки закончили школу - удачно. Первые порывы, как и у большинства, пойти в институт. Сходили. Неудачно. Не пали духом, решили готовиться к следующему году, но мать Лены один кормилец и помня это девушка пошла на производство. Светка такой возможностью могла и пренебречь, чем и воспользовалась. Они несколько месяцев увлечённо готовились по вечерам и вдруг Лена замечает, что подруга её стала часто задумываться, стала плохо запоминать прочитанное и вообще, что-то странное появилось у неё в поведение. Списав это на разочарованность такого вида учёбы - и правда, трудно, - Лена неожиданно узнаёт, что Светка выходит замуж "за того, помнишь, высокого спортсмена. Борей его звать". "Ах, вон в чём дело", - подумала Лена, но Борю она не помнила. Ей обидно стало: зачем обманывала, делала вид, что готовится, а сама... Нет, клятва ей на ум не пришла - забыла о ней давно. И только много позже Светка поведала подружке слёзно, как вынуждена была скрывать от неё свою - она тогда так считала - любовь. "Нет, - резюмировала Лена, - я на такую глупость не попадусь. Что это? Встречаемся два месяца как муж и жена, а ты никому не говори... Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал... Это наше с тобой интимное дело... Я люблю тебя, в этом не сомневайся, но кто о связях наших узнает - не женюсь... Мы сойдёмся, но когда придёт время. Нет, - заключила Лена, - это ведь заведомый обман!".
   Борис женился на подруге. Он оказался самым настоящим трусом. Когда Светка измученная и опустошённая прибегла к последнему средству, объявив ему, что в положение, свадьбу сыграли незамедлительно. А когда вскрылся обман, также незамедлительно она была покинута. На прощанье, правда, Борис оставил память её о себе в виде небольших двух шрамов примерно одной длинны на её головке. "Глупая, глупая, - часто теперь думала Лена, - ну разве трудно распознать подлеца?..".
   Да-а, после такой "любви", какую обрела Светка, у многих жизненная дорожка раздваивается: одни, обретя опыт, ищут безошибочный путь к следующему человеку. Светка же предпочла медленное шествие к тому рубежу, возврат из-за которого затруднён. В описываемое мною время, она не была и на полпути этой дороги. Но расставленные вешки чётко ориентировали её...
   Лена впервые ощутила свободу: не ждёт её ни школа, ни институт, ни производство. Одуреть можно. Свободна, как птица - махай крыльями и лети: куда, зачем, на что - кому объяснять? Я так хочу. Я! Человек не отягощённый ни чем. Вот примерное её настроение утром в междугороднем автобусе. И вот её вечернее настроение.
   До девушки донёсся скрип калитки. Лена поняла - идут за ней. Кровь моментально прилила к лицу. Сердце её оборвалось. Чувствуя себя как мышь загнанная в мышеловку, Лена соскочила со стула и заметалась по кухне. Она была не переодета, она так и планировала, , дабы не дать повода Светке показаться слишком заинтересованной в вечеринке. Это была, своего рода, реакция от догадливости, да можно сказать, от логической наблюдательности её подруги: как она днём лихо определила, что Алексей Лене понравился! Она ждала помощи от подруги и, в тоже время, ей так этого не хотелось!
   А подруга появилась на пороге не одна. С ней был Алексей.
   "Вот и выручила", - иронично подумала Лена и на её лице двое заметили растерянность.
   - Лена, ты ещё и не одета? - удивилась Светка и рассмеявшись, добавила, - Лёнь, помоги ей платье переодеть.
   Алексей не смутился, шутку принял.
   - А где оно у вас? - улыбаясь, обратился он к Лене.
   - Вы правда поможете? - глядя из-под нахмуренных бровей, попыталась поставить в неудобное положение парня девушка. Ей сейчас хотелось, чтоб он оказался в том состоянии, которое минуту назад испытала она. Обыкновенная женская логика, обыкновенное мелкое мщение женщины.
   - Конечно, - ответ был прост, что и послужило толчком к окончательной раскованности Леночки.
   - Ну, тогда идёмте, - и Лена направилась в комнату. - А уж ты, будь добра, постой здесь, - обратилась она с недовольным лукавством к подруге. Та с притворной обидой развела руками.
   - Вы побыстрей. Я на улице подожду.
   Войдя в комнату, Лена резко повернулась к Алексею и пристально глядя ему в глаза, спросила: - Вы правда собираетесь помочь мне с переодеванием?
   "Что он скажет?" - победно торжествуя, начала захватывать инициативу Лена.
   - Согласился бы, да ведь вы не разрешите.
   - А вы недалеки от истины.
   - А знаете что? Давайте перейдём на "ты", - по простому предложил Алексей.
   Предложение девушке понравилось, но произнесла она совсем другое.
   - И я при вас начну переодеваться. Так, что ли?
   Алексей смутился. Она увидела его смущённым. Но удовлетворения от этого не получила. Она, скорее, осталась недовольна собою.
   - Простите меня, - помолчав произнесла Лена. - Я согласна на "ты", - и, как бы, совсем чтоб уж рассеялось недоверие сочла нужным добавить, - вы отвернитесь, а я переоденусь.
   Алексей просьбу Леночки исполнил.
   - Ну вот, - застёгивая последнюю пуговицу, с облегчением произнесла Лена. - Пора и в путь.
   Парень резко повернулся.
   - Я понял - можно.
   - Можно, - Леночка улыбалась ему. Она была красива. Алексей стоял, смотрел на неё и вместо того, чтобы восхищаться, усиленно морщил лоб.
   - Лена.
   - А.
   Алексей медлил с предложением, которое только что дерзко вломилось ему в мозг.
   - Что, Лёня?
   - Слушай, - решился, - давай не пойдём на гулянку.
   Лена взглядом обвела его.
   - Ты не хочешь погулять в мою честь? - игриво испросила она.
   Алексей закусил нижнюю губу. Лена опять пожалела о своей опрометчивости. Она видела, как не просто ему было дать ответ.
   - Я тебя боюсь потерять в пьяной толпе. Мы же гуляли на Май, - напомнил он.
   Леночка задумалась. "Не стандартны его желания", - пришло ей в голову. Она взглянула на него, удивлённо пожала плечами, скривив ротик, и ещё раз взглянула.
   - А... как же... Светка? Как мы пройдём?
   - А мы в окно. А Светка... она же подружка, простит.
   - Ну давай, - не понимая как следует зачем она соглашается, произнесла Лена. Ей вдруг стало весело.
   - А кто первый полезет? - озорно поинтересовалась она.
   - Ну я, наверное, - Алексей опять был в своей форме. Он направился к окну. Лена была приятно ошарашена. Она смотрела ему в след и ей начинало казаться, что вот сейчас он позовёт её с той стороны не в окно, а в жизнь - большую, длинную и счастливую.
   - Куда идём? - когда крадучись через соседский огород они выбрались на улицу другую, спросила Алексея Лена.
   Алексей растерянно пожал левым плечом.
   - Не знаю.
   - Тогда идём туда, - показала вдоль улицы Лена и первая сделала шаг.
   - Идём, - согласился Алексей.
   Они шли никого не замечая. Они молчали. Они не знали какова их конечная цель. Ну всё как в жизни: живут двое, идут года, а перспектива в тумане. Что там вдалеке? К какой логике стремимся? Где там то место, до которого надо дойти? Ничего не понятно! О-хо-хо-хо-хо-хо-хо.
   Подвернулась лавочка - они сели. И опять молчок. Ведь только что, убегая от Светки, им так было весело и вот те на: о чём говорить, все слова куда-то пропали. Так и сидели, испытывая неудобства друг перед другом. Они понимали - надо найти тему для разговора. Но как найти?
   И тогда Алексей несмело взял её за руку. Лена вздрогнув, чуть оттянула её на себя, боясь при этом лишиться удовольствия чувствовать тепло его пальцев.
   - Какая у тебя рука нежная, - глядя ей в глаза, робко произнёс парень.
   - Ты находишь? - смущённо потупилась девушка.
   - Нахожу, - ласково подтвердил Алексей. - Давай погадаю.
   - По руке?
   - Ага.
   Неожиданно Лена весело рассмеялась, сбивая Алексея с меломании. Он почувствовал внутренний дискомфорт, отразившийся и на его лице в виде небольшого покраснения.
   - Я что-то не то сказал? - обеспокоился он.
   - Да нет, - успокоила его Лена. - Просто я вспомнила. Мне гадали уже. Мама рассказывала, как цыганка маленькой мне гадала по ручке. - Лена мечтательно уставилась на противоположную сторону улицы.
   - Ну и что же она тебе нагадала?
   - А, да так, - Лена не хотела Алексею рассказывать о гадание цыганки. Мать её донесла всё, кроме, конечно, серег. Сначала это Лену забавляло, но с возрастом девушка пришла к убеждению, что так оно, видимо, и случится. "Это фатум", - решила она. Ей хотелось другой жизни. Ей надоела бедность. "Тогда и маму заберу", - начала она подумывать, представляя себя полновластной хозяйкой больших комнат непременно, почему-то, казённой квартиры.
   - Алексей, видя нежелания Леночки посвящать его в гадания цыганки, докучать не посмел.
   - Лена, ты с мамой живёшь? - сменил он тему.
   Лена молча ответила.
   - А отец... - он не докончил, девушка спешно опередила его.
   - Папа умер, - ей не хотелось услышать расхожие предположения, когда решают, что, если живут без отца, то он алиментщик.
   - А-а, - протянул понимающе Алексей, про себя отметив, как неуклюж сегодня он в разговоре.
   Наступило новое молчание. Они себя чувствовали беспомощными. Опять возник вопрос: что-то надо делать. А что?
   Скрип калитки раздался справа от лавочки. Лена и Алексей инстинктивно повернули головы. Вышла дородная преклонных годов женщина и заметив сидящую парочку на её, по всей вероятности, лавочки, еле сдержала инерцию. Она остановилась, как-то недобро, отвернув голову не слишком в бок, пригляделась к ним. Это молодёжь рассмешило.
   - Садись, бабуля, - соскочила парочка с лавочки и бегом пустилась вон.
   Бежали долго, закатываясь со смеха. А когда взяла одышка, перешли на шаг, перебросились шутливо воспоминанием только что прошедшим и всё. И опять им не о чем стало говорить. Впрочем, теперь это и не важно было. Они шли медленно, бесцельно в конец улицы. А когда добрались до конца, Лена повернулась к Алексею и капризно показав пальчиком на пересекающую улицу, произнесла.
   - Пойдём сюда. Я тут не была.
   - Пойдём, - ответил Алексей.
   И они пошли по этой улице. А в конце...
   - Свернём вот на эту? - спросила девушка.
   - Свернём, - ответили Лене.
   И так они блудили, думая каждый о своём.
   А потом они попали в центр города, в скверик очень аккуратный, удачно расположенный. По середине были клумбы с цветами, кустарник подстриженный и лавочки, отчего-то покрашенные, немного утопленные в этот самый кустарник.
   Вы скажете в идиллию вдался я, не бывает таких сквериков в нашем городе. А я вам скажу: бывает. Просто он существовал с неподалёку находящемся городским отделом милиции. Поэтому клумбы опустошали медленно, а кустарник приводили в негодность совершенно осмотрительно.
   Появилась Луна - это небесное светило все любовные тайны почти всех землян хранящие в себе.
   В самом деле: кто избежал её первый раз целуясь? Редко кто. Половина, здесь точно, человечества избежать её не смогло. А мы на неё смотрим и нам кажется светит и всё тут, но основное-то её назначение давать любовную силу человеку. И она очень добросовестно с этим справляется. А нам-то и невдомёк!
   Леночки она казалось такой яркой впервые. Леночки даже захотелось прищурить глазки. Леночка разглядывала её и вдруг ей почудилось, что Луна улыбается. Да-да. Вы не поверите, но так это. Луна улыбалась. Леночка отвела взгляд, привыкла глазами к темноте, затем резко перевела глаза на неё. Суровая вначале - обиделась здорово - Луна обрадованно расплылась в улыбке. Она снова улыбалась.
   - Лёнь, - тихо прошептала Лена.
   - Что? - так же тихо спросил Алексей.
   - Лёнь, а Лёнь.
   - Ну что, Лена, - Алексею был приятно, наконец, услышать голос девушки.
   - Лёнь, ты посмотри на Луну - она улыбается.
   Алексей долго всматривался, но обнаружить ничего не смог.
   - Где ты видишь, - спросил он.
   - Да вон же, туда смотри, где рот у ней.
   Алексей смотрел ничего не понимая.
   - Не видишь? - пожалела его девушка.
   - Лена, тебе кажется.
   - Да нет же. Ты посмотри внимательней. Вон туда. Вон, где чёрненькое, - убеждала девушка.
   - Лена, это горы, поэтому то место чернее. Там же тоже горы есть, как здесь.
   Но Лена объяснениям Алексея не вняла.
   - Нет, всё же она улыбается, - с небольшой долей сожаления, уступила девушка.
   За всем этим она не заметила, как Алексей её легонько обнял и слегка прижал к себе. Не задумалась она ни о чём и тогда, когда почувствовала голову Алексея в своих волосах. Она только ощутила горячее его дыхание где-то с боку чуть выше уха и ближе к затылку. И когда Алексей накупавшись её волосах, объятья стал усиливать и тут Лена не поняла себя: сопротивление ему оказать отказалась. Она знала, она читала к чему это ведёт и всё-таки. Для неё отсутствовал вопрос - а можно ли так разрешать обходиться с ней. Интересное состояние переживала Лена. С ней это было впервые. "Неужели вот так всё просто?" - диву давалась девушка с какого-то момента сама плотнее начиная прижиматься к Алексею.
   А дело уже к поцелуям. И девушка с боязливым любопытством ожидала. Не испытывала она стыда, не испытывала неудобств. Она поняла: человек с нею сидящий навсегда её. И чтоб ему не вздумалось с нею сделать - она его.
   Алексей прижимал Лену всё сильнее и сильнее, блуждая ртом рядом с её губами. "Вот сейчас. Вот всё", - напряжённо стучало в висках у ней, но он не решался её поцеловать, ему что-то мешало. Лена ждала, Лена не подозревала, что прежде ей придётся испытать и ещё одно чувство, коем богата любовь. Она грудью вдруг почувствовала Алексея: её тугая, упругая грудь упёрлась в него. Лену охватила какая-то мелкая дрожь - дрожь схожая с той, когда мёрзнет человек, но ей не было холодно. Дрожь усиливалась и Лена уже не могла скрыть это от Алексея. "Что же такое со мной случилось?" - она не понимала ничего. Она не знала, что не надо этого понимать. Новое чувство сменило любопытство страхом, что с ней. Соврать она ему не сможет, а как разъяснить?..
   О милые, милые женщины! Сколько вам в этой жизни приходится волноваться, сомневаться, страдать, разочаровываться. Я за вас постоянно переживаю. Одно меня при этих думах успокаивает - за всё это вам Бог дал счастье быть любимой. И только вам Он дал силу не раскрываясь ни перед кем, глубоко чувствовать того человека, которому вы бы отдались без остатка. Мучительно, жутко, но что ещё в жизни может быть прекрасней! Нас, мужчин, Он обделил всем этим. Да будьте же вы счастливы! Да украшайте же наш мужской быт!..
   Но мы отвлеклись. Наши подопечные уже поцеловались. Мы при этом не присутствовали и хорошо. Мы были просто лишними. Теперь Лена Луну не замечала, наступил Лунный черёд фиксировать события. Что же Луна увидела? Она увидела, как парочка приглушённо копошилась на лавочке. Как её вспугивал каждый случайный прохожий и она, парочка, отсоединялась друг от друга настолько, что посланному Луной свету не составляло труда протиснуться между. Когда же парочка смыкалась, добрый наш сосед по космосу любезно забирал свет протиснувшийся назад, дабы не мешать. И когда Алексей повёл Леночку домой, она, Луна, выбрала на небосводе такое место, откуда ей удобно стало освещать им путь. А как же ей не хотелось с ними расставаться! Она даже бледнеть начала.
   Лена и Алексей стояли у крыльца. Лена медленно доставала из кармашка платьица ключик от дома. Что касается Луны, то решив, что присутствовать при дальнейших интимных делах этой парочки ей уже будет стыдно, она убежала за подвернувшееся облачко. Она дала им любовную силу, а дальше их дело сберечь её или пренебречь ею.
   Лена очень осторожно зашла в дом. Свет включать не стала, однако, благодаря не закрытым на ставни окнам, обнаружила на столе ужин, заботливо прикрытый вафельным полотенцем. Кушать ей, конечно же, не хотелось. Она прошмыгнула в комнату и быстренько раздевшись кинулась под одеяло: кровать ей была подготовлена.
   Кто мне скажет, что человек после такого может уснуть сразу? Ей так и чудился Алексей, закрой она только глаза. Она его вспоминала с улыбкой, с каким-то подобострастием. Лене верилось - он её. Лена с нетерпением ждала дня. Ей хотелось солнца.
   - Мама, мама, мамочка, - вдруг услышала не спавшая Валентина.
   - Что, девочка, - отозвалась.
   - Мама, я лягу с тобой?
   - Иди, доченька.
   И Леночка, как в добрые детские года, побежала к кроватки матери. Она обняла её, поцеловала, перебралась с предосторожностями к стенке, укуталась лицом в седые волосы женщины и улыбаясь чему-то почувствовала себя там, где всяк из нас бывал.
   У Валентины было счастья своё. Ей показалось, что дочь её настолько соскучилась по ней, что и уснуть без неё не сможет. А нам Толстой, а нам Тургенев - да не одна женщина не обнаружит любви у другой, коль та не выкажет, хоть и мать.
   Любовь... Что это такое? Кто мне может дать исчерпывающий ответ? Сколько трактатов, сколько рассказов, повестей, романов дала любовь и нигде не объяснено - что это такое. Одни считают любовь счастьем, другие горем. Одни уверены, что при любви отрастают крылья, другим она вешает петлю на шею. Так что же она такое - любовь?!


   5. Однако, оставим на время нашу героиню. Её чувства интересны, её мечты замечательны, её сны поразительны. Всё я расскажу о ней, но не сейчас. Пусть побудет со всем накопившемся одиноко. Я задним числом восстановлю вам подробности. Захлестнула меня думка о любви. Хотелось бы поведать о большой, неповторимой никакими мелочами, ну просто неземной любви. Но... но! Как же возможна неземная любовь на земле? Расскажу-ка я вам лучше слегка о себе более подробно.
   Рано я вставал. Сколь себя помню - до зари. А жили мы у речки, на окраине города. Какие места это были! Помню, соскочишь утром с постельки, протрёшь глазёнки, тихонько, чтоб не слышали взрослые, отопрёшь засов двери; тихонько, чтоб не скрипнула отворишь её и вот она свобода - бежишь сломя голову к реке. Бывало - падал: все коленочки разбивал. Но оглянешься - кругом никого: плакаться не перед кем. Плюнешь на ушибленное место, разотрёшь слюной и поковылял дальше. А на берегу у меня особое место было - небольшой обрывчик меж двух кустов тальника. Я садился, опускал ножки в воду и млел от удовольствия. Меня всегда поражало: отчего это вода такая тёплая, когда кругом так зябко? Ещё я любил смотреть, как восходит солнце - красное, красное; огромное, огромное! Глянешь на него - вроде на месте стоит. Отвернёшься на минуту - оно к дому над обрывом подходит. Ещё минута - нет солнца: оно за домом. Тогда, разинув рот, ждёшь его медленное появление из-за. Боже ты мой, а тишина-то какая! И попадало же мне как, когда находили меня родители у этого опасного места. Запрещали они, ругали, уговаривали и даже ремнём наказывали! Но нет, я был упорен. И не действовали на меня ни баба-Яга, ни черти бродящие по тальнику (идея мамы), ни утопленницы утаскивающие за ноги в воду малолетних ребятишек. Я был дитя природы. Я ничего не боялся. И вот видя мою неисправимость и своё бессилие, родители смирились. "Только осторожней", - попросили они меня. А было мне всего-то ничего.
   Тогда я наслаждался Миром. Тогда я ещё не ведал, как Мир жесток. Непонятно мне было для чего есть женщина, зачем мужчина. И насколько может быть устойчивым сообщество под названием семья, меня вовсе не тревожило. Я не мог задаться этими вопросами в силу своего возраста. Господни Заповеди, эти Основные Законы для человечества, мне были неизвестны. Но я был чист! Я был пока безгрешен! Мне предстояло всё это постичь. А пока...
   Я садился, опускал в воду ножки и млел. И когда выходило солнышко довольно высоко, я шёл домой, не торопясь, придерживаясь примерного направления, поминутно отвлекаясь на разное заинтересовывающее меня. А интересовало многое в те лета. Я любил, сорвав одуванчик обдувать его - мне нравилось, как разлетаются зонтики-пушинки. Я не пропускал ни одного растения-лопуха, непременно считал себя обязанным его коснуться, а то и постоять рядом, дивясь, на коленочках. Я, как бы, преклонялся перед этим чудо-растением. А на приятной, мягкой травке любил поваляться - полежу на животике, перевернусь на спинку и тогда всматриваюсь в небо голубое-голубое, где часто пролетали, а то и зависали надо мною жаворонки. И так их песнь на меня действовала, что даже и засыпал ненадолго. Я думал, что родился для жизни счастливой. Мне казалось, что жить я буду вечно.
   А дома меня ждали. Дав согласие на мою неисправимость, мать теперь сколько раз выходила на обрыв перед поймой и приложив ладонь ко лбу над глазами, всматривалась. Она знала, где меня искать. Она беспокоилась теперь за меня молча. Небольшого роста, хрупкого телосложения, она прекрасно поняла душу ребёнка. И как только я подходил к подножию обрыва, она тотчас покидала своё место наблюдения и спешила в дом. И там уже, как ни в чём не бывало встречала, обычно поцелуями. А я не сопротивлялся её нежностям, они для меня были приятны. Тут бабушка, любившая стряпать, начинала суетиться, поднося: то пирожок с вареньицем, что я очень любил; то ватрушечку с творожком, что я также ценил; а то и замысловатого рисунка кренделёк, облепленный сахарком. Я насыщался.
   Сколь себя помню, у нас рядом с оградой всегда находилась лавочка. По вечерам на ней собирались рядом живущие. Поговорят, посплетничают, иногда выяснят, бывало и в грубой форме, меж собой отношения и в темень, ближе к полуночи обыкновенно расходятся с тем, чтобы завтра всё повторить. Так и шла эта жизнь на окраине города. Ну, это было вечерами. А поутру, нагулявшись и насытившись я непременно торопился к ней. Там, справившись с дворовой уборкой всегда сидел мой дедушка - отдыхал. Поза его была неизменной: небольшой наклон вперёд, руки локтями упёрты в колени, кисти рук охватывают самих себя. И вот в это замкнутое пространство я забирался. И тогда начинался наш серьёзный разговор на темы о высоких материях.
   - Деда, а солнце далеко?
   Дед молча, утвердительно кивал головой и я, не видя того, чувствую ответ.
   - Деда, а чё так долго день длится?
   Дед роняет голосовую усмешку и поясняет.
   - Это нам так кажется. На самом деле она быстро вокруг себя повёртывается.
   - Кто она? - уточняю я.
   - Земля. Она вокруг себя крутится, потому и бывает день и ночь.
   Я озадачиваюсь.
   - Деда, а почему ночь всегда скоро проходит?
   Опять слышу голосовую усмешку, затем очередное пояснение.
   - Спим мы. Оттого и ночь нам кажется короткой.
   - Деда, а вот если посчитать сколько за свою жизнь ты километров сделал. Много будет?
   Дед озаряется, начинает улыбаться и с искоркой глазах (потому как они у него начинают излучать тёплый блеск), отвечает.
   - У-у. Много. Я вот в детстве на пастбище в ночное ходил, так ведь, кажин день четырнадцать километров туда и четырнадцать обратно. Вот и считай.
   - Деда, а Бог есть?
   - Я в Него не верю...
   А после дедушка шёл полежать, затем собирался на работу.
   К этому часу просыпалась сестрёнка и покапризничав спросонок, начинала глазами искать меня. Без меня она никогда не садилась за стол. И хотя я ещё не был голоден, своим детским умишком понимал, что от меня требовалось: подставлял стул к столу и взобравшись, спокойно сидел и смотрел, как кушает Оленька. При этом я не дотрагивался ни до чего. И эта идиллия не предполагала к мысли, что буквально через четверть часа что-либо не поделив, будем ругаться, а часто и драться самым натуральным образом.
   Я очень любил разговоры взрослых. Я мог часами сидеть и слушать их пересуды. И тогда, когда вечером собирались на лавочке нашей, я, порядком за день уставший, прижавшись к матери или бабушке, слушал разинув рот всё, о чём судачили в конце и засыпая.
   Обычно в то далёкое от меня времечко, всяких гостей у нас принимали радушно. Вот один из характерных примеров. Он уже запомнился мне тем, что ждали мы с сестрёнкой от гостя карамелек или, на худой конец, комочка сахара. Увы, с чемодана всё переворошив гость достал два огромных куска сала, чем и опечалил.
   Сало...
   Чёрт его знает: были ведь и более яркие для запоминания памятью случаи из детства. Наверняка. Но, по каким-то нам неведомым причинам проносим сквозь жизнь свою часто несущественное.
   Я сижу на полу и задрав голову ловлю всё вылетающее из уст разговаривающих. Теперь, когда надежда на угощение так трагически оборвалась - сестрёнка насупившись даже ушла на кухоньку и оттуда не добро поглядывала на то, что творилось в комнате - мне более, как и делать ничего не оставалось.
   Но душевная надломленность в детстве, о, как быстро проходит! И уже вечером от обиды и след простывает.
   Меня начинает клонить в сон. Но я ещё вижу, как общее внимание адресованное поначалу гостю, постепенно начинает ослабевать. Мать переходит к разговору с бабушкой; отец и гость не могут наговорится о своих близких (гость доводится ему племянником); дедушка... дедушка сидит молча не отдавая ни чьей стороне предпочтение. Беседы идут неторопливо, с очень немалой заинтересованностью.
   Я клюю носиком, у меня смыкаются глазки: сомкнутся и с трудом открыв их я вижу, как уже мать беседует с гостем, а бабушка о чём-то договаривается с отцом; ещё клевок - и мать перешёптывается с отцом, а гостя расспрашивает бабушка; ещё - и вот мать сидит молча, а бабушка, дедушка и гость при поддержке отца пьют за здоровье маленького моего братика, мирно посапывающего где-то там, от шума подальше. А ещё через небольшой промежуток времени раздаётся зычный, с хрипотцой в определённых местах, голос моей бабушки: "Хас-Булат удалой..." - поёт она с чувством, чуть, хотя, что там чуть, порядком склоняя в левую сторону голову, правой же рукой размахивая, для объёмности ли звучания, али для привлечения постороннего глаза, или, может, своего удовольствия, может в помощь себе. Это коронная её песня. Ни какое питие с участием бабушки не обходится без этой песни. "Бедна сакля твоя..." - глаза её на особенно ударном слоге закрываются, а рот с одним верхнем, но не самой серёдке зубом, источает капельки мокроты. И кто бы не сидел за столом, всяк в свою меру помогает ей пение подтягиванием. От этого песня, изобилующая разными тембровыми оттенками, ассоциируется как волнистое разноцветье, а голос бабушки будто пущенная сквозь белая стрела.
   За первой песней после непродолжительного перерыва связанного с пере ведением духа, а также с приёмом очередной порции пива, также и с обменом возникшим мнений следует вторая не менее популярная застольная - "Сронила колечко", которая поётся бабушкой совершенно в другом ключе, как сказали бы музыканты.
   Глаза мои всё также смыкаются, но я креплюсь, я жду этой песни. Мне нравится, как в ней преображается бабушка.
   Она, поёрзав задом, выбирает наиболее удобное для своего тела положение. Затем скрещивает руки на груди и начинает:
                - Сронила колечко... -
и все замолкают, все ждут того места с которого можно поддержать одинокое начало. И даже дедушка мой молчаливый, облокотившись локтями о стол и низко поникнув головой начинает бубнить что-то похожее по мотиву на "Сронила колечко".
   После этих двух любимых бабушкой песен, ей требуется много времени на восстановление сил - она выкладывается полностью. Однако, с этим веселье не прекращается: гармошку-"хромку" берёт отец. Чем-то он схож с бабушкой в области "искусства" - и у него, как и у ней две мелодии в "репертуаре", одна из которых задушевная. И он также их всегда исполняет, но в отличие от бабушки в подпевалах не нуждается. Он неважно играет на "хромке", а всё же разобрать мелодию можно.
   Он с гордостью достаёт с футляра потрёпанную гармошку и после, как бы, обязательной разминки, растянув меха, поёт:
                - Когда б имел златые горы... -
голос его в сольное исполнение не годится: громкий, крикливый. Часто не понять было дурачится или в самом деле старается. И до конца этой песни он не знает, а чтоб мало кто разобрался, обычно прерывается там, где знания заканчиваются со словами: "Да где же их взять эти горы", - и переходит на другую, на ту, которая трогает до слёз и не его исполнением, а своим содержанием. Не припоминалось, чтобы запев эту песню, отец мой был не серьёзен. Но более поражало поведение матери при том. Она покидала застолье, отыскивала какой-нибудь уединённый уголок, садилась там сложив руки в подол, кротко и сильно о чём-то задумывалась. И часто наблюдая за ней (я боялся к ней подойти, боялся спугнуть её думки), как вроде, и отблески в глазах замечал. А отец пел:
                - Как помру я, помру я,
                Похоронят меня.
                И никто не узнает,
                Где могилка моя...
   Пел эту песню отец до конца, вкладывая, как и бабушка в свою "Сронила колечко", всю душу. И как и бабушки, ему требовалось восстанавливать силы после. Каждый, верилось, задет был за живое этим напоминанием о неотвратимости далёкого своего конца (что конец будет где-то там, в будущем, грезилось наверняка любому: именно, где-то там...).
   Но жив сейчас человек!
   Запевает бабушка "Вот кто-то с горочки спустился..." - и все с облегчением подхватывают её, приходят в движение: "Наверно, милый мой идёт..." - появляются улыбки, направляет сообразно гульбе настроение: "На нём защитна гимнастёрка, Она с ума меня сведёт" - и только мать уже отделаться от своих гнетущих дум не может. Она там и остаётся сидеть с тем же выражением лица, в том же положение. И теперь её потревожить кому-либо трудно, а уж развеселить и подавно.
   Клюя носиком я чуть было не заваливаюсь набок. Заметив, мать встаёт со стула, подходит, целует в макушку, лобик, щёчки, ласково что-то нашёптывает на ушко. Снимает майку, коротенькие на лямочках штанишки и выговаривая: "Чи-чи-чи-чи", - на руках несёт целуя опять же, в кроватку. Я, видимо, сквозь сон чего-то прошу, так как она уговаривает:
   - Завтра, сыночка, завтра, маленький. Спать надо сегодня.

   И вот мне пол ста, а будто всё сплю. И чувствую я - пора просыпаться. Но кто не знает с каким трудом это даётся...


   6. Да, замечательно то, что связано с детством. Иногда подумаешь и жалко его. У каждого оно проходит по своему и каждый во времени не дождётся его отдаления - хочется побыстрее стать взрослым. Ну что же, стал ты им. Дождался. И что же ты приобрёл? Муки, разочарования. Встретился с несправедливостью, пошлостью, грубостью, неверностью. А счастье где? Где радости? И они есть, но как незначительно их присутствие в повседневности.
   Однако, я вас утомил, наверное, своими воспоминаниями. Вы же взялись читать о девушке, а я о себе. Да и Леночка уже проснулась, успела улыбнуться и вдруг задуматься. Вы меня можете осудить, но воздержаться оттого, чтобы не описать Леночку в данной ситуации я не смогу.
   Натянутое до плеч одеяло скрывало её телесные подробности, поэтому их мы не будем касаться. Ручки её, отвыкшие от работы грубой (добавлю: интеллигентные), с аккуратно обработанными ноготками, лежали вдоль тела, поверх одеяла ладонями вниз. Губки чуть-чуть кривились, побуждая думать о не полном благополучии в её мыслях. Да и глазки тому были подтверждением: смотрели вдумчиво, куда-то в потолок, впрочем, его не видя. Это чисто внешние проявление. Духовная же часть человека намного содержательней бывает в каждом из нас. Судите сами.
   Леночка не впервой представляла себя невестой: фата, подвенечное платье, беленькие туфельки на высоком каблучке. Да, на высоком. Она давно поняла: чтобы выглядеть девушкой среднего роста, необходимы как раз каблучки, а ещё... ещё начёс из волос. Всё это ей ясно представилось. Но вот чего она никак не могла уразуметь, так это то, что надо будет говорить. Нет, как вести себя знала: ступать будет медленно, с достоинством, гордо держа свою прелестную головку. А вот о чём вести разговор? Какую тему развивать в таком случае? 
   Этот вопрос её занимал постоянно. Обычно, доходя мечтами до известного места, Леночка как бы спотыкалась и дальнейшие её представления чёткой направленности не получали. Мучилась она этим. Она не понимала, что чтобы фантазия разыгралась во все свои возможности необходимо было присутствие реального кандидата в суженные. И вот теперь, с его появлением, она будто наяву заметила кортеж быстро мчащийся по городу. А в нём, в первой машине она и Лёня. Вся свадебная атрибутика останавливала многих поглазеть на её счастье и это было приятно, но основное желание сию минуту она находила в поцелуе. Он для неё важен в этой ситуации. Почему-то она думала, что поцелуй его жаркий, страстный дозволял надеяться на надёжную защищённость от всего и вся. Что на это скажешь - любовь приносит нам такие чувства. Она настолько коварна, настолько изощрённо опутывает душу, что мы уж и готовы воспринимать нами возлюбленного никак не меньше божества. Мы забываем о человеке как таковом - у него нет недостатков, он всемогущ! И чем сильнее слепая часть любви, тем катастрофней прозрение, когда пелена с глаз спадёт и мы видим: "Ба! Да он же ничтожество, он ни к чему не приспособлен, он примитивен в жизни", - а у нас дети!!!
   Но мы опять отвлеклись, а Леночке вполне хватило того времени, чтобы изменить положение. Теперь она сидела, склонив потрёпанную волосами головку к коленям, да так, что зубки её слегка их покусывали. Она не замечала ласки оказываемые ей солнцем; она не слышала звона, доносившегося с огорода, вёдер; она сидела в каком-то оцепенение. Непонятная тоска подчинила её существо. И на фоне этого так чётко, так ясно, будто над самым ухом: "Но ты и стерва!". Леночка дёрнулась и походило это на то, как если бы на вас неожиданно хотели положить мешок песку, а вы ловко из-под него увернулись. "Да не обязана же я под твою дудку плясать", - Светка пропала, а с ней и тоска. И вот вам все признаки весёлого настроения: улыбка, беспричинный смех, проба голоса, потягивание в удовольствие, кривлянье перед трюмо и рожицы, адресованные, ну никак не постороннему. А затем танец. Она кружилась вокруг стола с ним, с Лёшей. Это их свадебный танец. Он ведёт её нежно, придерживая чуть заметным касанием талию. Его дыхание достигает её лица, а его глаза смущают Леночку, однако не на столько, чтобы быть потерянной. Её губы что-то нашёптывают и она, прислушавшись, различает: "Лёня! Лёнечка! Лёшенька!". "Боже, - думает она, - я его люблю!". Она останавливается, - сколько сил потрачен в признании! - пододвигает табурет к столу, садится и, положив подбородок на тыльные стороны ладони, выражает на лице озабоченность.
   Озабоченность... О, как надоедает она в процессе жизни. Нам постоянно чего-нибудь не хватает. И если приобретается то, что требовалось в эту единицу времени, мы вовсе не избавляемся от заботы. Тут же, с угасанием, появляется другая, такой же значимости, а может и проблемней. Канет в лету эта, а на горизонте вот она, следующая.
   Леночке пока казалось - проживёт она с месяц и все подобные тревоги её, все беспокойства отойдут, как по мановению волшебной палочки: у ней появится надёжная опора! Она улыбнулась, подумав: не придётся тогда больше гадать, что нужно говорить невесте. И будущее ей представилось некоем раем. И хотя точного разумения рая составить себе не могла, но чувствовалась приятность от таковых сочетаний букв.
   - Доченька, а что это голенькой сидишь? - скорее вежливым напоминанием прозвучали слова матери, нежели удивлением.
   Леночка с интересом осмотрела себя.
   "И всё это ему!" - она гордилась своим телосложением.
   Вправду, совершенство поражало. Мне даже представляется не один художник сделал бы карьеру всего лишь срисовав без излишеств это чудо.
   Леночка обернулась в сторону матери с ответом, но той, как не было. Ничуть не огорчившись, девушка сбилась в самолюбование. Она с придирчивостью осматривала свои ручки, затем ножки. Она дотронулась своих тугих грудей и тут ей, ой как захотелось его руки! Она и подала правую вперёд. И грудь та воспылала.
   "Он мой! - благоговела Леночка, - он мой!" - и подспудно этому отзывалось: "Я его! Его я! Я! Одна я!" - и закрадывалась непотребная ревность: "Я не позволю ему познать другой женщины! Господи, дай мне его на век!".
   Да-а. По разному люди сходятся. Но вот девушки во все времена близки своими помыслами о замужестве. Их представления как-то перекликаются не смотря на временную разность. Я вспомнил свою бабушку и её рассказ о своём счастливом житье-бытье с моим, естественно, дедушкой по материнской линии.
   Странной была эта пара: он - ростом около двух метров и она - чуть головой достававшая ему до груди; она - круглолицая, в прошлом не лишённая симпатии и он - длиннолицый, горбоносый, впрочем, и не слишком страшный; она - огонь и пламень, пробивная и общительная и он - за всю их жизнь не назвавший её более нескольких разов по имени, неразговорчивый и нелюдимый в трезвом виде.
   Да и брак их состоялся не менее странно. Родители его жили зажиточно и, конечно же, прочили пару достойной. Но когда пришёл срок иметь сноху и когда собрались идти со сватовством - были немало удивлены требованиями единственного сына, лежащего на полатях, идти сватать Конёву Настю, бедняцкую дочь, вернее, одну из дочерей большого семейства пьянчуги Коня, как кликали отца будущей бабки Насти. Упорное сопротивление родители сломить не смогли оттого и вынуждены были идти на поклон к забулдыге.
   И вот она уже на своей свадьбе. И вот уже молчаливый жених третий час за столом держит её руку. Держит крепко. "Так бы всю жизнь, до самых, самых концов", - думает девушка.
   И вообще, она не замечает косых взглядов новой родни. И вообще, её не касается праздничная суета. И вообще...
   А год этот был далёкий - 1916-й.
   Я правда не в курсе: просила моя бабушка у Бога дедушку - таковы ли тогда были нравы? Но вот, что касаемо нынешнего поколения, то парадокс: чем мы более атеисты, тем сильнее наши обращения за помощью к Господу. Я вам описываю тот пример.
   Леночка уже стояла на коленочках. Иконок в их доме не находилось, однако девушка наносила поклоны в передний угол. Войди кто из вас и тотчас закралась бы мысль: набожный ребёнок. Но задержись вы на минутку и разочарование постигло бы: вначале робкое испрашивание Господа дать ей Алексея, перешло в требование. Леночка отчего-то озлилась.
   "Ну, дай мне его! Дай! Ну, отдай, чего Тебе стоит! Я люблю его - Ты же знаешь! Отдай его мне! Слышишь ли Ты меня? Отдай!".
   О!.. О!.. О!.. Да это же Господь! Что же ты с Ним делаешь, как разговариваешь, Леночка! Нельзя с Ним так говорить! Он Бог!!!
   Но не понимала этого девушка...


   7. Валентина зашла с заметной грустью в лице. Прошли почти сутки со дня приезда дочери, но полного удовлетворения она не получила. Ей казалось - лучше бы и было, если бы учёба не закончилась. Всё-таки была какая-то определённость. "А к нему сходить надо", - перебились её мысли и она вспомнила, как посетила её тогда, пять лет назад, принеся в душе одно - радость за их дочь. Она с ним сидела долго и рассказывая пыталась не упустить никакой мелочи. Она знала, как ему важны подробности. Да и он, чуть она задумывалась, поторапливал: "Дальше что?". Она будто слышала его голос. А потом, припоминалось, упав на его холмик горько плакала. Обидно ей стало за него. Ещё тогда дошло - держит он её. На какое-то время она даже возненавидела сильную половину человечества и всего лишь за то, что они вот живут, а они нет.
   - Леночка.
   Лена чуть вздрогнув, обернулась. Она уже привела себя в порядок и зеркало её притягивало, на мой взгляд, незначительностью: ей стало казаться - носик великоват. Вот если бы укоротить его до разумных пределов - неотразимость стопроцентная. А так...
   - Леночка.
   - Мамочка, я же красивенькая? Да?
   Валентина снисходительно улыбнулась - ну, ничего общего со вчерашней.
   - Ты ведь институт закончила, - пристыдила.
   - Закончила, мама, закончила. А вот красивой быть хочется, - Леночка взяла её за плечики, - ну очень хочется. Ну скажи,что я красивая.
   - Да красивая ты у меня, красивая.
   - Да ты не так скажи, не буднично.
   - А как же это... по праздничному? - изумилась мать.
   - Ну к примеру так: ой, и красивая ты, дочь, у меня! Воскликни, поняла? - Лена рассмеялась. - А правда, мам: окончила институт, а серьёзности никакой.
   Валентина лёгким шевелением плеча напомнила дочери о её нежных ручках и, чтоб та не обиделась, чмокнула в лобик.
   - Шалунья ты у меня.
   А я позволю себе вмешаться.
   Я помню себя разных возрастов. Я в возрасти Леночки был ещё не женат и тоже хотел красоты. Вспоминается сейчас, как часто подбегая к зеркалу получал расстройства. Мне моя личность не доставляла удовольствия. Мне также казалось, что нос у меня ни к чёрту. Вытянутое моё лицо заставляло меня ужасаться. Я находил неровности в зубах, отчего предпочитал как можно меньше показывать свой оскал не понимая, что всё это скрашивает одна, всего-то одна неподдельная улыбка. И лоб мне чудился великоватым. Я переживал за детали лица. Сейчас мне много лет и теперь я понимаю: от тогдашнего возраста иного ожидать не приходится.
   - Леночка, а я вот чего думаю, - сердце Валентины подсказывало, что момент тот самый. - Доченька, нам надо папу навестить. Давай сходим к нему.
   Но обманулась Валентина сердечной подсказкой. Леночка не ответила отказом, однако молчание было настолько выразительным, что мать сочла своим долгом отвести грех от единственной.
   "Что это я? - по чуть ощутимому сердечному спазму осудила Валентина себя. - В самом деле: как ни к месту. Да мы сходим, конечно, - она удостоила себя значительной паузой. - Сходим!" - взглянула на дочь усомнившись и порицание касаемо себя вырвалось у ней: "Мало она его знала. Сейчас он ей, как вроде, и не нужен. Зачем оберегала?".
   И они обе, каждая исходя из подвластного ей разумения, вдруг пришли к поразительному заключению: нет ничего целого, которое не поделилось бы.
   Скорее благодаря этому завтрак собирался в небольшом напряжении. А точнее, его как бы и не было и оно, в тоже время, присутствовало. Улыбки отмечались, но неуловимо натянутые.
   Когда очередь дошла до чая - не согрел он их. Валентина пила молча, вся углубившись в себя; Лена парила где-то там, возле Алёши. От неё не отходило вчерашнее: "Леночка! Я твой раб. Командуй!". Лёня стоял на коленочках, с пафосом шутил. Они оба смеялись, они оба не знали, что нами бросаемые в сие слова Господь принимает иногда к сведению и часто идёт нам навстречу!
   Но вот и чай попили, а натянутость не проходила.
   - Доченька, ты же на сквознячке сидишь, закрой створки окон.
   Сквозняка, конечно, никакого не было, скорее так сказала, чтоб что-то лишь сказать.
   - Мамочка, он не простудит. Он розовый.
   - Какой, какой?
   - Розовый, говорю.
   - Да так, розовый.
   "Нет, что-то не то", - подумала Валентина.
   Она долго соображала отчего это и мучаясь отдавала последние силы, чтоб не разреветься. На дочь она боялась взглянуть. "Уж тогда точно сорвусь", - думала Валентина. А так, как куда-то смотреть надо, то и предпочла стол. И только тогда поняла, что с ними что-то происходит. Вроде бы и ели они, а на столе ничего не тронуто. Вроде бы и пили чай, но по полстакана у обоих стояло.
   Сердце наше... Как же она предчувствует беду! Много лет назад, когда были с женою в Сочи, на обратном пути оно у меня ни с того, ни с сего защемило. До дома оставалось дня два пути, но не мог я найти покоя. Я метался по вагону, выходил в тамбур, посетил ресторан для того всего, чтоб быть с людьми, прохаживался по всему составу туда-сюда - ничего не помогало. И вот на какой-то станции подсаживается к нам в купе мужчина на порядок старше меня. После непринуждённого знакомства он предлагает выпить и достаёт бутылку водки. Я с удовольствием хватаюсь за эту "соломинку". Мы выпили, поговорили, он задремал. Так вы что думаете, успокоилось оно у меня? Нет, конечно. Оно продолжало болеть. И длилось это сутки. Я даже с поезда хотел сойти, так донимало. А когда приехал домой, выяснилось: в тот самый день скоропостижно скончался мой отец. Вот на каком расстоянии подсказывало оно мне горе. Я уверен и временной дистанции для него не существует.
   Но кажется, глупость несу. Ну при чём тут смерть моего отца, когда пишу о другом. Сбило их настроение и меня. Потянуло в мрачные закоулки. Да ладно уж, переписывать не стану.
   Они смотрят друг на друга. "Нет, это грусть не вчерашняя, - думает Валентина. - Что-то иное сегодня присутствует". 
   "Какой же всё-таки он забавный... В окошко зачем-то с ним полезла. Вот дура, - не думая так, восхищается она. - А как бродили!" - и она припоминает все мельчайшие подробности. Подробности, какие и значимости вчера не имели, но оказывается без них общая картина теперь блекла.
   А со стола не убиралось и может не зря. Но я пишу, я знаю о чём пишу. Я хозяин произведения. Попробую написать так.


   8. Как только семейство (независимо опять же) пришло к убеждению, что завтрак пора отправлять в прошлое, тотчас в сенцах послышался необъяснимый шум. Он был уверенным, властным: кто-то смело вторгался в их дом.
   - Можно, - и не просьбой славословили, а требованием.
   Наши женщины немало под растерялись, прежде чем дали необязательное "можно".
   Не люблю я массовых сцен опись. Что дальше было, я вам дам понять через поведение Леночки. А было оно таким.
   Девушка вспыхнула. Краснота залила всё её личико и тем контрастней про рисовался её образ. Что говорить о сердце - оно выскакивало, а грудь вздымалась до такой частоты, что порой казалось не одышкой ли страдает? Конечно же, ей мечталось провалиться сквозь землю, но известные положения это исключают, а потому и пришлось брать себя в руки. Справилась с этим она довольно быстро. И вот сидит совершенно успокоившись, по крайней мере, внешне.
   "Судьба", - решает она и покорно склоняет голову.
   "Судьба", - повторим мы за ней. А что это такое? С чем её, как говорится, едят? Да, есть такое понятие. Но не будет пока об этом.
   Итак, мы оставили Леночку с покорно склонённой головкой. Взгляд был притуплен и со стороны казалось клеёнку она осматривает. Но то со стороны. На самом же деле она держала под контролем всю даваемую ей зрением информацию. А зрение ей давало вот что: женщину среднего росточка, округлой формы личико, типа слегка деревенского и мужчину, росточка под стать, с радушной, под крашеной смущением, улыбкой. Сразу же подумалось - главное лицо она, женщина. Мужчина, как бы, и для приличия только что будет. За ними, за ними стоял он!
   "Судьба", - забыв о просьбе к Богу, подумала Леночка.
   И как-то тепло стало, уютно в их домике и светло. А как близки ей показались да сель незнакомые люди: будто одной крови. А Лёня-то, Лёня! Поразительно он выглядел: самоуверенность, граничащая с дерзким вызовом - то, что надо в мужчине. Ни тебе тени смущения. Ни намёка на растерянность и лукавое: "А мы вот за Леночкой пришли". Полноте, да он ли это?
   Сумка была поставлена на стол, небогатая трапеза отстранена в сторону и "мама" - "Да мамой я её буду звать" - со знанием дела приступила к сервировки стола.
   - А мы и не одеты, - только и смогла произнести Валентина.
   - Ну что за беда - переоденьтесь, - не отрываясь от своих дел, довольно спокойно заявила женщина.
   - Мы как-то вас и не ждали, - оправдывалась хозяйка.
   - А это и хорошо, - парировали ей. - Элемент неожиданности всегда что-то такое привносит, - но что он привнёс в данном случае - не пояснили.
   - Мы не ждали, а то бы подготовились, - и Валентина взглядом укорила дочь, которая поняла подозрения матери и которая не собиралась их рассеивать, считая напрасным всякое раз убеждение.
   - Так мы пошли, переоденемся?
   - Идите, идите, - напутствовали их, - и стол будет подготовлен, а там и поговорим.
   А за столом (сели они супротив, не смешавшись) тон опять задавала, ну никак не Валентина.
   - Вас как звать?
   - Валя я, - ответила мать Лены, смутив тем свою грамотную дочь.
   - А по батюшки?
   - Петровна.
   После некоторой паузы расспросы продолжились.
   - А это Леночка, - приподняв слегка руку со стола показала в сторону девушки женщина.
   - Да, это моя Леночка, - подтвердила очевидное Петровна.
   Новая наступившая пауза красноречиво говорила, что и у такой боевой женщины, бывают волнения.
   - Ну, а мы: это Алексей; его папа - Иван Иванович; я - мама. Звать меня - Надежда Семёновна.
   - А мы ведь и не ждали вас, - заело к неудовольствию дочери у Валентины Петровны, благо на слова её не обратили внимания.
   - Мы вот что к вам, - и хоть ясно было, но... - Мы руки вашей дочери пришли просить.
   Надежда Семёновна посмотрела на смутившуюся Леночку.
   "Какая красивая", - отметила она в удовлетворении и это подбавило ей смелости.
   - Так как?
   Петровна пожала плечами.
   - Пусть сама решает.
   Вы представляете какая напряжённость овладела сидящих за столом! Всё было устремлено на Леночку. И такая тишина повисла в воздухе, будь комар, его бы услышали. Ждали одного, а чувствовали по разному.
   Для Леночки сватовство оказалось полной неожиданностью. Вечером Алёша и не помышлял о таком.
   Отец желал такой снохи, она ему приглянулась и чисто по-мужски даже завидовал сыну.
   Мнение Надежды Семёновны я вам дал.
   Алексей переживал, но самоуверенность полученная по наследству не вводила его в беспокойства крайние.
   Петровна... Петровна вдруг почувствовала, что её беспокойное сердце перестало ныть. Отпустило. Конечно, она связала всё с происходящем.
   Меж тем Леночка тянула. Да не капризничала вовсе. Просто барьер какой-то на пути стоял, он и задерживал всем нужное "да".
   - Я согласна.
   О, что тут было! О, как поздравляли её, как целовали, как плакали и смеялись. А потом решением всех стало усадить вместе их - и усадили. И прекрасно выглядела эта пара. На редкость прекрасно.
   А Леночка же произнеся эти слова ощутила себя в новой ипостаси. Её попросили стать членом другой семьи. Что за этим стоит? Ей дано пока гадать. Я объясню.
   Прирождённая скромность обычно долго не дозволяет стать полноправными членами, что жениху в семье невесты, что невесте в семье жениха. Это угнетает как-то обоих. И вот здесь, на мой взгляд, важно поведение старших. Им Бог выдал с годами мудрость и если они правильно ей распорядятся - правильно и жизнь детей определится.
   Леночка видела, как не сводят с неё глаз родители Лёши. Понятно - смущалась. Но в руках себя продолжала удерживать, оттого и наружу выносилось несущественное, дозволявшее Надежде Семёновне думать - спокойная. Такая черта её устраивала. "Ни одного не обдуманного слова, ни единого лишнего движения", - восхищался Иван Иванович.
   И правда, Леночка сидела соблюдая все положенные приличия. Она скромно улыбалась и там в местах, кое указывали на уместность. Длинных речей не разводила. Видом, когда и не слушала, старалась показать заинтересованность в собеседовании. В физическом плане выказывала всякую зависимость от Алексея, немного к нему склоняясь.
   - Хорошая у меня девочка, - говорила меж тем, без преувеличения, хотя и под хмельком Петровна. - Одна же я её растила - муж рано помер. Живём вот видите как. Бедно, - она смущением, как бы, извинилась. - Ну ничего: дала образование. Тяжело было, ой как тяжело!
   "В самом деле, - согласилась мысленно Надежда Семёновна, - бедно".
   Она искоса, чтоб не мешать молодым, осмотрела Леночку.
   "Платьице-то на ней и новенькое, да разве носят сейчас такие?" - с сожалением подумала женщина.
   - Вы, Валентина Петровна, не переживайте. Она нам будет словно вам. Мы в достатке живём: хозяин у меня шахтёр; Лёша вот шофёром работает. Славные мужики у меня - не удержалась от бахвальства наша новая знакомая. - Люди мы простые, - и Надежда Семёновна ненароком покосилась на Леночку.
   - Я что хочу сказать, - тут было вмешался Иван Иванович. Он покраснел после выпитого и его тянуло на разговор.
   - Ваня, помолчи, - не грубо, но требовательно одёрнули его. - Дай нам со сватьей поговорить.
   - Да нет, я хотел только...
   - Ва-ня.
   Иван Иванович подчинился, а так как его распирало, так как ему необходимо было выговориться, он и обратился к уязвимому звену компании - к молодым. Он рассказал с поучительным уклоном и непременной гордости о своём военном детстве, затем о юношестве, наконец, перешёл к делам шахтным.
   - ... Когда несёшь стойку...
   "О, Господи, - думает Леночка, - скука-то какая. Неужели обречена буду на подобное прослушивание?" - но замечает, что её (да её уже!) Алексей отца своего тяготится и, по-всему, в обыденном положении сильного уважения не питает к подобным разговорам. Леночка радуется. "А вот с мамой, - заключает она, - по сложней придётся". И опять-таки это не удручает её - женщина обязана быть хозяйкой в семье. Девушка тут же решает, что все тонкости семейного быта должны исходить из женских рук, ведь более гибкого существа в мире найти невозможно. Леночку вдруг рассмешило подспудное поверье видеть себя богатой. Она рассмеялась, но получилось это кстати, потому как рассказ Иван Ивановича требовал реакции адекватной. "Как глупа была", - впрочем с оговорками осудила девушка себя. Ей теперь казалось не в одном этом счастье, хотя и лишним бы не стало. "Бедность совсем уж, - думает она, - ни к чему", - и её устраивает не то, чтоб серединка, но небольшое смещение в сторону достатка.
   Изредка бросая невольный взгляд на колена Алексея и поднимая взор выше, Леночка ужасается сопоставлению себя с ним в голом виде. "Стыд-то какой", -подумывает она и судороги, интерпретируемые сидящими в своём объяснении, заметно проскакивают по её сбитому телу. "А как же они? - она с удивлением вглядывается в маму Алексея, его папу, - не было бы тогда и Алексея". Леночка поражается откровенности природы. Она наблюдает свою мать и также приходит к бесстыдному выводу: "И меня бы не было". "А вчера я готова была на многое, - уличает себя воспоминаниями девушка. - Ночь... Да вот она для чего, - поражается Леночка, - стыд поглощается темнотой!". К такой аналитике она ещё не прибегала и тем азартнее требовалось углубление в сущее. Однако, полностью уйти в себя было бы не прилично. И Леночка дипломатично отодвигает тему на потом, сознавая, кстати, что это "потом" уже будет не мысленным.
   Заговорили о свадьбе: о сроках.
   "Нет, до неё я не должна отдаться, - машинально делает параллель меж собой и подругой Леночка. - А если..." - и раздирает её любопытство к тому неизведанному, которое предстоит познать.
   - Значит, через месяц, - издалека надвигается на неё. - Доченька, тебя устраивает?
   "Да, да, быстрее бы", - чуть не вырывается у Леночки. Она растерянно смотрит на мать - не та ведь назвала её доченькой, - и не хочет, чтобы так её называл и папа Лёши.
   В это безвременье рука Алексея касается руки Леночки. Он бережно перебирает её пальчики. Мысли двоих переплетаются, но нам неподвластна их логика.
   "Леночка, я люблю тебя", - будто говорит Лёша.
   "Я всегда мечтала жить с мамой", - будто отвечают ему.
   "Как я тебя искал!" - признаётся Алексей и невидимый образ чей-то дополняет кое-какие черты лица Леночки.
   "А что, если мы у нас поселимся? Конечно, тесно... - девушка не дожидается согласия. - Лёня, мне так легче будет первое время исполнять супружеские обязанности, - старается подкрепить свои убеждения откровенностью. - У вас...", - она не осмеливается раскрыть женские нюансы подобных состояний.
   "Я беречь тебя буду", - вроде не слыша крика души, долдонит Алексей.
   "Ты посмотри на маму - как ей одной-то быть?" - вопрошает с надеждой Леночка.
   "Мы каждый день навещать её станем", - обещает Алексей.
   "О, как же я без тебя жила?" - удивляется Леночка. Ей не верится, что такое могло иметь место. Она ближе наклоняется корпусом к нему и он правильно её понимает, давая знать усилением пожатия руки. Она смотрит ему в глаза откинув всякое неудобство по отношению к другим и улыбается, на что он шепчет: "Я хочу тебя поцеловать". "Я тоже этого хочу", - выражает поведением Леночка.
   А мать её беседует с Надеждой Семёновной. Леночка подмечает как она нерешительна в разговоре, скованна, как заискивающе глядит на собеседницу.
   "Мамочка, прости, - думает Леночка, имея ввиду давешний укор её в связи со сватовством. - Я тут ни при чём. Но мама... ей Богу получилось здорово. Какая воля у твоего зятя, какая непредсказуемость. Нам хорошо будет с ним", - и Леночка поражается своему доверию к этому, в сущности, мало знакомому человеку. Душой она отдалась. Осталось...
   - Что с тобою? - шепчет на ухо ей Лёша и не нуждаясь в ответе, уверяет. - Я тебя не обижу.
   "Да можно ли обидеть этим? Лёшенька!" - вопрошает безмолвно Лена, однако представить себя вполне супругой отказывается.
   Она сосредотачивается на разговоре родителей, которые и не заметили её отсутствия.
   - Ведь правда же, - обращается к ней Надежда Семёновна. Леночка кивком головы соглашается, в напряжении поджидая разоблачения - о чём речь ей неизвестно, но всё проходит.
   - Я, вы знаете, Бога в себе держу. Иконок никогда не имела. А достать могу. Благословение родительское, думаю, всё-таки необходимо. Тем более не строго сейчас так.
   - Да, конечно. Благословение, - подхватывает без особого энтузиазма Надежда Семёновна, - нужно. Кто с этим спорит. Ну я вам прямо скажу - не с иконками же. Как-то... Поймут ли нас.
   Валентина Петровна ненадолго задумывается и не принимает.
   - Через нас ведь к Богу всё пойдёт, - убеждённо заявляет она.
   - Да. Это так, - неохотно потворствует Надежда Семёновна, - и если угодно... - но видит Леночка, не бывать этому.
   - Мама, ну к чему. Не нужен Бог нам. А благословение ваше - так вот оно, - к одностороннему удовольствию разряжает обстановку девушка, обводя рукой застолье.
   "И правда, - винит себя Петровна, - вот далось мне", - и её сердечко не слушаясь слегка увеличивает частоту.
   "Ну мама!" - досадует дочь. И хотя нашлась она, однако горькое не удовольствие собою сохранит до конца запоя, ведь с детских лет ей твердили: "А на пороге благословлять тебя с женихом буду иконками", - и соглашалась она с этим. И о да, осенит Леночку: а она их и не просила бы ни у кого, они где-то есть.
   - Но я комсомолка, Лёша, - будет выгораживать себя Леночка. И малым это покажется ей и тогда в ход пустит то, что считалось признаком порядочности: "Мы же грамотные люди".
   К сожалению, всему приходит конец. Собрались и наши гости восвояси. Вы знаете, я лучше не стану это описывать - нет таких слов в русском языке. Я, даже, перелистал словарь Даля - увы, не поменял своего мнения.
   Мы не будем следить за нашими новыми знакомыми. Тем более, что толку ходить за Леночкой с Лёшей. Вы всё легко можете представить. А если ещё добавите кое-что из личного опыта, результат превзойдёт всю мою писанину.
   Я только раскрою один секрет вам, но это между нами. Леночка знать не должна. Хорошо?


   9. Ира... Ира первая сноха Надежды Семёновны и Ивана Ивановича. Они вот также ходили её сватать. Вот также она сидела. Скромно ответила "да". Лёша души в ней не чаял. Любил до самозабвения. Свадьбу сыграли. Стал жить их сын. При них. Боялись они отпускать его в "свободное плавание" - молод. Конечно, сокрушались - идти надо в армию, но надежду слабенькую питали на то, а может не заберут или, хотя бы, отстрочат.
   Мать есть мать и поэтому пользуясь особыми правами, она частенько напоминала сыну о его поспешности в таком серьёзном деле, на что тот реагировал с понятным раздражением: "Люблю я её. Ты понимаешь? Я жить без неё не могу. Два года - это же не вечность". Мать жалея сына отступалась подумывая что-де Ира будет под надёжным контролем. Однако, жизнь штука сложная. Законы её мало изучены даже, казалось бы, в очевидном.
   - Дурак ты, дурак, - ругала в последствие сына Надежда Семёновна. - Кто так делает? Да ты в своём ли уме?
   Сын обычно отмалчивался.
   - Это же надо таким быть. Бросить уголовника, видите ли, совесть ей не позволяет. Пока он в беде (в беде!) - я буду переписываться с ним. Ну и что? До переписывались.
   Да, так всё и было.
   Ещё перед свадьбой, а точнее, перед запоем, Ира заявила Алексею.
   - Лёня, я, кажется, люблю тебя. Я согласна выйти за тебя. Но у меня условие одно есть.
   - Какое? - никогда бы Алексей не подумал на то, что услышал.
   - До тебя я дружила с одним парнем. Он попал в беду, его посадили. Мы с ним переписываемся. Меня он не просит ждать его: единственное желание - пока сидит, чтобы я не бросала ему писать. Трудно ему. Я, Лёня, не думаю, что между мной и тобой будут тайны. Письма его читать тебе разрешу. Что сама буду писать - вывод сделаешь из его ответов. Кстати, он пожелал нам счастья.
   И как неприятно было Алексею, но жёстко поставленное условие вынудило согласиться.
   - А что я мог противопоставить, - уж когда совсем мать задевала за живое, отвечал сын. - Тогда бы она за меня замуж не пошла.
   - Да и лучше было бы.
   - Мама, - сердился сын. - Ты забываешь, что я её люблю. Она первая женщина в моей жизни.
   Надежда Семёновна обычно после такого довода замолкала, говоря всего лишь.
   - Никуда бы это не делалось.
   Отыграли свадьбу. Молодые постепенно погрузились в будни. Но через два месяца пришла Алексею повестка в армию. А тут ещё оказалось, Ира в положении.
   - Лёша, читай, - перед самыми проводами неожиданно дала письмо, пришедшее на дом матери из заключения, Ира. Алексею это показалось убедительным подтверждением порядочности супруги - могла бы и попридержать.
   "... Ира, - скромно тот писал: только Ира и ни тебе там Иринка, Ирочка. Ира и всё, - я очень рад за тебя и, конечно, по-хорошему завидую Алексею. Живите, наслаждайтесь всем, что считаете нужным. Жизнь неповторима. А я вот сгубил её...". Далее описывалась лагерная суматоха, не вызвавшая сочувствия Алексея, и под конец: "Ира, с каким страхом жду последнего твоего письма! Скоро свобода, но то для тела моего, тогда как душа так и останется в этой мерзкой клетке. Без тебя её не вызволить... Я постараюсь сразу же уехать из нашего города, вот только повидаю родителей. Пока до свидания. Не знаю, осилит ли рука вывести тебе: прощай".
   Алексей ничего подозрительного в этом письме не обнаружил. Наоборот даже, он порадовался, что всё скоро закончится. Как никак, а всё-таки неприятный осадок досаждал. И всё ничего у них было, но какое-то понятие, что делит он Иру с кем-то всегда его преследовало.
   В армию его провожали не хуже других. Ира вела себя, как и положено замужней женщине: в весь вечер не отошла от мужа. Наедине плакала, на людях грустила, получая утешительные слова - благодарила. Надежда Семёновна незаметно наблюдая за снохой, успокоилась.
   Писал Алексей часто, да такие письма!
   "Ирочка, цветик ты мой, как я мучаюсь, как скучаю. Свет мне не мил без тебя. Живу только надеждой, только будущем...". А матери с отцом: "Здравствуйте дорогие родные! Спешу сообщить, что сын ваш службу несёт достойно...". Ещё пару слов и далее: "Мама, отдай письмо Ире - там только ей". Задевало это Надежду Семёновну, но практичный её ум находил тут и положительные стороны. Однажды, правда, сын кроме изложил свою просьбу матери: "Мама, повлияй на Иру: я попросил её, если родится сын - пусть назовёт Юрой, а если дочь - Оксаной. Но устранилась она от моей просьбы...".
   Озадаченная свекровь не решилась идти ва-банк. А вскоре Ира сообщила ей, что уходит. "Не вините меня, - попросила она. - Ничего с собой поделать не могу. Я думала с Лёней у нас серьёзно, а оказывается настоящая-то любовь всего лишь дремала. Простите". И сделала на взгляд Надежды Семёновны под конец важное заявление: "С Алексеем когда бы мы встали на ноги...". Скромно собрала пожитки и извинившись ещё раз тихо удалилась.
   Оставшись в недоумении Надежда Семёновна долго не могла сосредоточиться. Она ходила по комнате не веря случившемуся. Она злилась на сына, его же и жалела. Она испугалась за мужа. Всегда спокойно воспринимавший многие вещи в этот раз среагировал бурно: "Мать твою так. Ведь говорили дураку... Нет: люблю я её". Он попросил валидола и весь день пролежал в постели.
   Когда через неделю немного отошли, сразу же встал вопрос: как быть с сыном. Рядили-гадали, гадали-рядили и, в конце концов, написать решили всё как есть. Долго ответа ждали и вот наконец: "Мама, - писал он, - я всё хочу забыть. Понимаешь, всё". И из последующих переписок было выкинуто любое упоминание о злосчастной снохе. А когда Иван Ивановичу выдали на шахте ордер на двухкомнатную квартиру - радовались по другому поводу: прошлое осталось там, на окраине.
   О, как мы любим детей! Как радеем за их благополучие. И всё это, вроде бы, бескорыстие предполагает от них получить благодарность. Но не совершенен род человеческий, по крайней мере, подавляющая его часть. Уповая на свои мозговые возможности и забывая о Боге ничегошеньки в этом мире получить невозможно!..
   А теперь я хотел бы вам припомнить Валентину Петровну.


   10. В целом впечатления её оказались благопристойными. И зять ей понравился. Видела она его, как мы знаем, впервые. Культурой своей он несколько отличался от родителей, но это не говорило ей ровным счётом, что воспитание Надежды Семёновны и Ивана Ивановича чуть-чуть под задержалось: как никак плод порядочности ему привили они. Почему-то Валентина Петровна сразу пришла к выводу - дети её не бросят. Что жить ей не с ними яснее ясного подсказывало - чтобы вы думали? - поведение дочери. Она, по наблюдению матери, покорной была во всём. Это и определило предположение. И как ни тяжело для Валентины такое, однако желание видеть дочь счастливой заставляло считать всё само собой разумеющимся.
   "Нет, - думала, - а как сыграем свадьбу, обязательно сходим к нему на могилку", - и все свои надежды она адресовала уже Алексею. Она и сейчас, собираясь на кладбище, одинокой себя не представляла. С ней, как бы, были дети.
   "Надо всё ему рассказать", - стучало в висках. И она торопилась: "Он же ждёт", - и путаность её ощущений придавали уверенность в правильности своих действий.
   А на могилках она сядет к изголовью бывшего мужа и долго-долго будет изливать накопившееся.
   - Скоро придём все вместе, - довольно пообещает она. - Посмотришь на своего зятя, - милая улыбка заполнит всю её красивую некогда мордашку. - А там, Бог даст, и внучку приведу, - с этим она не ошибётся.
   - Всё будет хорошо, - уверяет она и смотрит на небо, заволакиваемое свинцовыми тучами...
   Знаете что? А давайте оставим прошлое в прошлом и перенесёмся, ну скажем, не на полный месяц, но вперёд. Затронем июль. Его середину. Опять ведь восстановилась жара неимоверная - та самая, о которой говорят: последние пол ста лет такого в природе не наблюдалось. И, видимо, походило это на правду, так как дед Парфён, - помните, сосед Леночки, - сидя на лавочке снял даже шапку. Он, как и тогда, монотонно покачивался вперёд-назад загадочно рассуждая.
   - И чё это она за мной не идёт? Не нужен я там, что ли?
   Леночка частенько из окна поглядывала за ним. Ей не верилось, что человек к такому может прийти в своём развитии. Она подтрунивала над Алексеем показывая на престарелого соседа: "Лёня, и мы когда-нибудь станем такими? Ты представляешь себя таким?" - Алексей не представлял. Не хотелось этого и Лене и только по одной причине: дедовой спутницы нет уж давно. Обычно грусть следовала за тем. "Мы же вместе помрём. Да? Лёша", - уговаривала она наречённого. Тот не противился.
   Надо сказать вам, что настроение нашей Леночки регулярно подвергалось изменчивости: она могла веселиться и тут же впасть в апатию; могла проявлять ласку, могла и беспричинно надуться, а то и задуматься, да так, что до неё еле добирались. Однако, нуждается примечание с некоторой поправочкой. Всё это случалось, как бы мы определили, в свободное от хлопот время. А его у них с Лёшей не так много оставалось. Целыми днями они куролесили по городу: то в поисках какого-либо дефицита, то по родне с приглашениями, то... ой, да мало ли чего?
   Теперь они были желанными гостями, что в той семье, что у Валентины Петровны. Набегавшись по-утру, они спешили на обед в дом Леночки. Отобедав и с нетерпением дождавшись, когда их оставят одних, они отдавались прелестям бытия, его приятным проявлениям. Следующим шагом служило завершение начатого. Всё заканчивалось уже на квартире родителей Алексея.
   С трепетом туда входила в первый раз Леночка. У Лёши не оказалось ключа и он воспользовался звонком. Дверь моментально открылась - Надежда Семёновна будто поджидала.
   - Наконец-то, - произнесла она и видно было, как нижняя её губа задёргалась. - Проходи, Леночка, - она обняла её и расцеловала. Такое закрепится за Надеждой Семёновной надолго.
   Леночка не вдруг решилась сюда прийти. Под разными предлогами отклоняла она приглашения, вынуждая Алексея терпеливо ждать. И он сносил это. Но вот доводы Леночки исчерпались. Она почувствовала, что дальнейшее её сопротивление граничит с непорядочностью. Только тогда, всесторонне обдумав детали своего поведения, как-то тихо произнесла.
   - Лёня, пойдём к вам. Я хочу побыть у вас.
   Всё тяжесть груза повешенная на Алексея тотчас свалилась. Постоянное напоминание: "Когда приведёшь Леночку?" - ему больше не слышать.
   И вот они тут.
   - Не разувайся, - робко произнесла женщина, но Леночка разулась и тогда дабы не попасть в неловкое положение прозвучали слова.
   - Ну и хорошо. Это твой дом.
   Леночку приятно обрадовало не роскошное убранство квартиры. Никаких излишеств. Всё к месту. Чистенько. "Так и мы с Лёшей будем жить, - подумала она и отметила единственный недостаток: мало цветов. - А я ими заставлю все комнаты", - и она попыталась представить такое и у ней получилось. Правда, что касается комнат - не очень.
   - Я специально ничего не готовила и всё-таки я вас угощу, - убедившись, что Леночка немного освоилась, слукавила Надежда Семёновна. Они сидели, пили чай с яблочными пирогами и вели негласное до изучение друг друга. "Красивенькая", - вновь отметила Надежда Семёновна с встревоженностью. Сейчас она обратила внимание на эту непреходящую с первой их встречи душевную дискомфортность. "Ну ничо, ничо", - оберегла она себя не зная от какой конкретики. Она старалась казаться весёлой, приветливой. Она это умела делать.
   - Я ведь Лёшу просто заставила взять отпуск, - смеясь, сообщила Надежда Семёновна, - он мечтал попозже, но я ни в какую: раз у вас серьёзно, решила я, будь добр. Ты на работе, а девочка одна целыми днями, - ударение на слове "девочка" было сделано сильным. Надежда Семёновна, как бы, желала этим подчеркнуть своё небезразличие. - Нет, я это тебе не позволю.
   А потом они смотрели альбом и Алексей перебивая мать, а мать перебивая Алексея знакомили по фото со своей родословной. Впрочем, всё через такое проходят.
   Когда дети ушли, Надежда Семёновна долго сидела на диване. Альбом был раскрыт чуть ли не на середине и фотокарточка маленького Лёши, выпав из него, лежала на полу. Детское личико плаксиво смотрело на мать, прося, будто бы, помощи. Но чем по прошествии лет могла помочь она? Трепетно взяв фотку, Надежда Семёновна не нашла иного выхода, как поцеловав, смиренно вложить её в отведённую нишу.
   Она встала, отнесла альбом. Вернувшись, прилегла на диван и призадумалась. "Ира сидела не так", - поплыли сравнения. Она вспомнила, как та пользовалась диваном: садилась основательно, непременно навалившись на спинку. Леночка же просидела весь вечер полу боком, плотно сдвинув коленочки. Культурно. "Но Лёша у нас тоже воспитан не хуже", - ни с того, ни с сего оборонилась Надежда Семёновна. Ира буквально ворвалась в их семью. Уже при подобном положении она определилась с поведением: часто смеялась, была непоседлива, за столом скромностью не отличалась, болтала много и охотно. "И ведь..." - Надежда Семёновна укорила себя, бойкость снохи ей понравилась. Заворожила она их своей раскованностью, да и открытостью тоже. "И вон что с этого вышло", - горестно резюмировала женщина сейчас. Она остро ощутила, что нуждается в ином типе индивидуальности. И приведи Алексей схожую - не приняла бы всем сердцем, хоть золотой оказалась бы. Но Леночка... Она смеялась от души и это само откровение. Она улыбалась кому и это само очарование. Она слушала кого и это само внимание. А если рассказывала что - нет такой смелости игнорировать.
   О многом в этот вечер расспрашивала Леночку Надежда Семёновна. Не хватило у них с отцом духу перечить сыну, когда тот так стремительно возгорелся намерением жениться. И вот уже назад дороги нет. Но хватит. Ошибка чревата непредсказуемостью. Она понимала, а потому вникала во всякие мелочи при ответах Леночки. И в целом она удовлетворилась пояснениями Леночки. Однако, по уходу составляя наспех картинку предполагаемого ожидания, вдруг со страхом осознала - ничего не смогла узнать. Она, даже, привстала с дивана, так поразило её открытие.
   В эту ночь и Леночка не спала. Сказавшись утомлённой, она с Лёшей рассталась рано. Она не обманула его. Действительно устала и скорее всего от нервного перенапряжения. Она лежала с открытыми глазами и смотрела в форточку, где по центру сияла яркая звезда. "Моя ли?" - недоумевала Леночка и окунулась в абстракцию. Ей чудилась жизнь.


   11. Время... Какой поразительный феномен. Вы замечали, как оно течёт? Спросите любого - хоть пятнадцатилетнего или летнюю, пусть двадцати, тридцати, сорока или даже семидесятилетнего человека, как прошла жизнь и любой вам скажет, что не заметил. Будто как во сне...    
   За неделю до свадьбы всё было готово, но снова и снова перебиралось в уме: то сделали, это учли, с тем разобрались, от того отказались. Обычно, при достижении общей цели каждый посильный вклад ценен. Это после обиды наступают, по прошествии кульминации. Только тогда становится очевидным для каждого вклад того или иного лица. И только тогда каждый возносит своё участие до размеров граничащих с умопомрачением. Ничего такого произойти у нас не могло. Все знали свои возможности, коллегиально выносилось решение что, где, кому, когда и исполнялось с завидной обязательностью. Согласованность действий более всех радовало Леночку. "Дружны будем", - восторгалась она и сердечко её заходилось. И ей приятно было смотреть на свою мать так здорово изменившуюся: повеселевшую и помолодевшую будто.
   Как-то раз проснувшись утром рано, Леночка долго лежала в постели.
   - Всё, - услышали бы мы будь рядом, а если бы попытались ещё и заглянуть в глаза, то восприимчивость наша к со страданиям вызвала бы ответную реакцию. Вы не в состоянии представить Леночку плачущей, я счастливей вас. Мне это позволено. Да, да, её слёзки умиления недоступны вам. А поступки её загадочны во многом.
   - Лёня, - покрытая вся смущением говорила вечером Леночка, - давай завтра не будем встречаться.
   Величайшее недоумение оставлено было девушкой без внимания.
   - Хорошо?
   Чтоб вы ответили на это в схожей ситуации? А-а, не знаете. То-то же. Безусловно, альтернативы у Алексея не было. И я бы не назвал малодушием молчаливую его покорность. Вы забыли, как при ухаживании за будущей супругой проявляли готовность потыкать во всём её прихотям? Правда, откладывалось это в дальний угол памяти на чёрный день. Да тут ли так будет?
   - Хорошо? - упрашивала Леночка. - Ну Лёшенька. Ну один денёк.
   Алексей молчал и тогда, надув губки, девушка смиренно, но с оттенком твёрдости объявила.
   - Мне так надо.
   Она спрятала глазки, прислонилась головкой к его груди поджидая его сочувственного объятия, его покровительственного поцелуя. Она получила всё.
   Мне вот хочется поделиться с вами глубоко личным. Бог его знает, чем мы руководствуемся в процессе жизни. Судите сами: когда, с горем пополам, собрался-таки жениться, я не давал себе полного отчёта насколько ответственен такой шаг. Я плохо представлял - зачем мне это надо. А шёл-то уже 24-й год. Что это? Запоздалое развитие? Или иное что? Я вот тут рассуждаю, но прийти к какому ни на есть выводу не могу. Я почти не верю в то, что женитьба наша сопряжена с уготованным понятием продолжением рода. Страсти бушуют. И мало кто думает о появлении третьего лица.
   Я о молодых.
   Ну давайте о свадьбе поговорим. Сейчас вот.
   Как она облагораживает человека! Вглядитесь: мало послушный в миру паренёк вдруг преображается в предельно внимательного и не только к невесте. Смотришь когда и диву даёшься - тот ли? Его все разглядывают, а он, набравшись показной храбрости, позирует, да ещё вызывающе: вот, мол, каков я. Друзья (о, сколько их после отсеется!) подбадривают: намёками, подмигиваниями - и это (видно по жениху) приятно. Пьяные рожи лезут с объятиями, с поцелуями - и это противно. Но на всё он улыбается. Нет у него других прав. И с украдкой он следит за тёщей, пока что желанной такой. И тесть, в будущем его союзник по вольно питию, возбуждает в нём родственные чувства. А застолье... Не начало его. Вот уж поле чудес. Во всех видах возрастного ценза можно увидеть себя. Стоит только усилить воображение. Вон сидит не на много постарше и при всех не стесняясь за какую провинность отчитывает супругу. Не, она не огрызается. А чуть далее средне возрастные решают остро возникшее не преодоление одного из них благодарности к хозяевам за приглашение путём возлияние. Она тоже спокойна. Она всего лишь незаметно показывает ему кулак, на что тот реагирует понятным недоумением - я-то причём. И вон дед. Ему всё равно: уткнувшись мордой в чашку с салатом он блаженствует. А какие шараханья? Тот пришёл к прозябанию земного существования - опустился заметным образом. Этот наоборот, с брезгливой необходимостью тяготится пиршества. Следующий безразличием отличается, скромностью кто, снисходительностью. Кто талант проявляет посредством пляски, закрытый в повседневности.
   Не так чувствовал жених на нашей свадьбе - мы приглашены. Не было у Алексея такого богатейшего стимула для выбора своей стратегии в жизни. Надежда Семёновна постаралась с гостями. Отбор проводился негласно, а в следующем выносился не как бы на утверждение, но свершившимся фактом. Давайте не спешить с её осуждением. Ведь делалось это во благо. Она, из душевного побуждения, попыталась, даже, навязать свои критерии другой стороне, однако встретив стойкое сопротивление вынуждена была отступить. И правда, чем что может грозить её сыну от людей их не знающих.
   Трудно быть женихом, труднее невесте. Это по ней составляют представления ожидаемой участи человека рядом сидящего. Это ей адресуются часто завистливое поедание взглядов одних и плохо маскируемое пренебрежение других. А мысленная подготовка к постели? С какими глазами предстать на завтра пред всеми, коль знают, что произошло? И отгоняются эти мысли, отгоняются на потом, а неумолимое время сокращает и сокращает интервал между "потом" и "сейчас".
   - Лёнечка...
   - Не надо ничего говорить.
   - Лёня...
   И поцелуи покрывают девичье личико.
   - Лёша...
   И снята фата.
   - Лёня...
   И подвенечное платьице летит на спинку стула.
   - Ой, Лёша...
   И грудка оголена. И закрывает она их руками. И отстраняются руки головой. И - о Боже! "Я твоя", - шепчут губки в полу беспамятстве хозяйки и далее стон... стон... стон...
   Я часто нахожусь в размышлениях такого плана: выдумана ли мною Леночка? Как бы я ни тянул с подобным решением, ответ держать перед вами, уверен, рано или поздно придётся. А потому все симпатии мои, все чувства склоняются к той, незамужней, легковесной, без преувеличения, обворожительной девушке, когда судьба ещё не ставила её перед необходимостью выбора между плохим, но во имя чего-то и хорошим, но в ущерб чему-то.
   Леночка проснулась первой. Неловко она себя чувствовала. Она, как бы, и не спала вовсе, а всего-то ненадолго погрузилась в забытье. Войдёт в сознание, а её поджидает: "Лёшенька, как мне стыдно". И лежит тогда распустив слёзки по обе стороны лица. Никогда она не предполагала, что рассвет может быть так нежелателен. А он наступал уже и день грезился ненастьем. "Какой контраст", - поражается Леночка и вспоминает вчерашний: весёлый, солнечный. "Как просто, - вернётся она к беспокоившим её вопросам. - Я женщина!" - и не верится ей в это. А Алексей спит беззаботно, с полным удовлетворением. И целует она его в плечо, сознавая, что роднее у неё теперь никого не может быть. Ну мать ещё если, но это что-то не то. Она опять прикладывается к его плечу губами и не отстраняется. "А в сущности, - разочаровывается, - ничего приятного я не испытала", - однако, уже тем, что Алексею было хорошо успокаивается. "Я буду жить только для него", - думает Леночка и диву даётся своей наивности. Ей всегда почему-то казалось, что мужем будет военный. Вот идёт она с ним под ручку. Статный, напомаженный, рослый. Все так и завидуют ей.
   "Ой и дура же была", - думает девушка. (Как-то язык у меня не поворачивается женщиной её назвать. Да правда, женщина ли уже?) Она потихоньку отодвигается от Алексея и вглядывается в него. А Алексей спит. И дальше отодвигается Леночка. И спит Алексей...
   Она смотрит в окно, где явно видны слеза подобные капли дождя и с тоскливой обречённостью признаёт, что придётся делать приличную мину и скрывая внутреннее состояние диктуемое обстоятельствами, то бишь, погодой играть самодовольство.
   Но вот Алексей, шумно вобрав в себя воздух, всхрапывает и просыпается.
   - Леночка, - пошарив рукою рядом пугается он. - Фу ты, потерял.
   А рассвет, набрав свою силу и передав бразды правления дню наступающему, по-новому высвечивает происходящее. Леночка неожиданно понимает - это не он, это она ему принесла счастье. Это ему стало приятно. Это он заходился дыханием. "Неужели так контроль над собою можно потерять?" - удивлению её нет предела. В натуральность такого она не верит.
   Скоро за ними придут, им не дадут продлить единение более необходимого...



ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

   1. Однажды я гостил в деревне у бабушке по отцовской линии, вместе с родителями. Это была вымершая деревня с населением человек в пять. Находилась она в тайге. Когда-то она процветала. Здесь добывали золото. Сейчас зачахла.
   Я сидел на валуне. Прогретый терпимо, камень был гладок, с небольшим возвышением у одного края, будто специально для сидения. Я бросал камешки в воду, стараясь попасть в ловко шныряющую рыбёшку небольшой речушки. Но как ни старался - это мне не удавалось. Однако, я не злился, я даже был доволен.
   Бабушка несколько раз уходила в дом, потом возвращалась. Она поставила чугунок с картошкой невдалеке и стала полоскать какое-то бельишко. В конце концов, мне надоело моё занятие и я по озирался в надежде найти новое развлечение. Ничего стоящего не попалось и я углубился в изучение рельефа.
   Деревня, кругом поляны, горы, на склонах деревья, речушка. А вот отчего на всём видимом протяжении ручья столь много камней, да таких гладких и разного размера.
   - Баба, - меня настолько это заинтересовало, что и не стал мямлить, - баба, а почему здесь так много камней?
   Бабушка, помогая спине рукой, выпрямилась.
   - Золотишко тут было.
   - Золото? - поразился я. Ни отец, ни мать как-то об этом не говорили.
   - Оно.
   - А сейчас его можно найти? - загорелся я.
   - А кто его знает, да на что оно тебе? - бабушка опять полоскала.
   - Так просто, - действительно, зачем?
   - Скверный металл, - она вновь выпрямилась и кажется затаила какую-то мысль.
   - Золото, что ли?
   - Да, оно.
   - А нам говорили, благородный металл.
   Но бабушка вдруг помрачнела.
   - Не верь этому. В нём благородства ровно столько, сколько в дьяволе порядочности.
   - Баба, да оно же дорогое и красивое.
   - Дьявольский металл, - упорствовала бабушка. - Эта красота столько душ сгубила - не сосчитать.
   И так не кстати она просветлела.
   - А ты постой тутова. Я счас.
   Легко пружиня походку, она кинулась в дом. Тем же темпом и вернулась, держа в руке старинной расшивки мешочек.
   - Твово деда, Царствия ему Небесного.
   Она долго распутывала узел, применяя и зубы, а когда развязала, то на ладошку ссыпала что-то блестящее.
   "Золото", - догадался я.
   - Оно, оно, - угадала мои мысли бабушка и руку мою потянувшуюся, отстранила. - Не бери никогда и ничего сверх меры, - и правда, я хотел захватить горсточку. - Ты его разглядеть хочешь - возьми немного. Этот металл имеет довольно поганое свойство: чем больше его возлюбишь, тем явственнее твоя погибель.
   От удивления я широко раскрыл глаза.
   - Помрёшь?
   - Это полбеды было бы. Не успел бы испоганить душу.
   Я держал крупинку, я восхищался цветом этой крупинки.
   - Ну, хватит, давай сюда.
   Я повиновался, отдал.
   - Сторонись его, - произнесла она и всю горсть золота распылила по руслу ручья.
   - Спасибо тебе, - мягким, доброжелательным голосом поблагодарила она остолбеневшего меня. - Я забыла про него. Если бы не ты!.. - она ужаснулась. - Не дай Бог на похороны приехали бы да нашли! Нельзя делать зла на этом свете - Господь за всё спросит, - она встала лицом на восток и три раза поклонилась, перекрестившись.
   - Фу-у-у, - с облегчением выпустила воздух она, - камень с души сняла, - она подошла и нежно обняла меня.
   Вот тогда впервые случилось со мною, что называется, раздвоением личности. Мне стало понятно - да не темнота она вовсе: она глупа, да дура она! Я обозлился. Но с тем я почувствовал непонятно-притягательную силу этого человека. Я видел, как она без притворно радовалась своему действу. Со мною началось непонятное - я, злясь, стремился в её объятия. Мне невыразимо хорошо сделалось, хотя, глаза бы мои не смотрели на родственницу.
   Я давно был в одиночестве, а нахлынувшее противоречие меня не покидало. И в какой-то момент перевес оказался на стороне неблагоразумия. Я потерял серёдку, благодаря которой сохранялось равновесие чувств.
   - Ой и дура, - возмутился я и невольно потащился к месту, где успокоилась совесть бабушки.
   Ручей не всё успел спрятать. На дне, в закутке, я чётко разглядел несколько крупинок золота. Оно, увеличенное слоем кристально чистой воды, затуманило воображение. На миг мне показалось - нет в мире разума. Я кинулся в ручей. Ил, поднятый мною, загадил слезу гор. Но я шарил, шарил, шарил и шарил рукою по дну. Но нет: камешек, ещё попался, ещё; следующий - нет, этот великоват и вот что-то... Оно!
   Да, это была крупинка. Ах, как обрадовался! А ещё нельзя ли найти? Нашёл. И третья попалась в мои руки.
   Зубом на зуб не попадая, вылазил я с речушки. Кулачок мой посинел не только от воды. Я силился его разжать, но замкнулся он. Что же делать, куда идти? Однако, прежде надо насытится скотской страстью. И кулачок разжимается-таки. И, о Боже ты мой!..
   - Брось сейчас же, - слышу строгий бабушкин голос.
   Я вздрагиваю и бессознательно подаю руку вперёд. "Тюк, тюк, тюк", - прошлось по воде. А я оглядываюсь и вижу бабушку, она там, вдалеке, в огороде и стоит-то ко мне спиной, и занята-то непонятно чем, и дел-то до меня ей никакого нет. Ну, не обидно ли?

   Вот написал и думаю: к чему? Нужно ли это вам, моим читателям? Впрочем, можете эту главу пропустить, не читая.


   2.