Время смыслов. Глава 40

1. Этот романс,который большинство людей,знает, как народную казачью песню, которую часто исполняют казачьи хоры,был написан русским офицером десантником А. Молчановым, служившим, на одном из кораблей черноморского флота, и опубликован (в несколько отличающемся виде, например в оригинале идет речь о Буге и о кавказской войне)в журнале Библиотека для Чтения номер 33, за 1838/39 гг.Высадка на кавказское побережье, о которой идет речь, произошла в 1838 г.Композитор Николай Де Витте написал на него музыку,и с 1839 г. романс исполнялся, но согласно статье в Википедии, из которой я заимствую эти сведения,был затем "полузабыт".

2. Однако в начале двадцатого века этот романс (согласно той же статье,на которой основано все мое изложение) приобретает большую популярность. Его исполняют Федор Шаляпин, его любит Максим Горький, Анастасия Вяльцева поет его на своих концертах во время русско японской войны. Во время Гражданской войны и позже его в разных переработках пели белогвардейцы и эмигранты.Однако практически все версии стихотворного текста сохраняют те же основные мотивы,так что для удобства читателей, я даю его здесь в современной форме, очевидно тоже восходящей к началу двадцатого века.

Не для меня придет весна,
Не для меня Дон разольется,
Там сердце девичье забьется,
С восторгом чувств не для меня

Не для меня цветут сады,
В долине роща расцветает,
Там соловей весну встречает,
Он будет петь не для меня

Не для меня текут ручьи,
Журчат алмазными струями,
Там дева с черными бровями,
Она растет не для меня

Не для меня придет Пасха,
За стол родня вся соберется,
"Христос воскрес" из уст польется,
Пасхальный день не для меня

Не для меня растут цветы,
Распустит роза цвет душистый,
Цветок сорвешь,а он завянет,
Такая жизнь не для меня

А для меня кусок свинца,
Он в тело белое вопьется,
И слезы горькие польются,
Такая жизнь, брат,ждет меня

3. В каком смысле мы можем считать этот романс антитезой Интернационалу? Если, используя матрицу идентичности, создать контекстологическое описание этого произведения, можно видеть, что в нем задействованы четыре контекстных поля: 1) личное "я" (просопосфера С),2)субьективное властное "я" F, действующее в мире и срывающее вянущий цветок, 3)родовое "мы" (G) то есть родня,собирающаяся за столом во время праздника Пасхи, 4)прекрасные, вечно обновляющиеся имманентные природные формы (эндосфера В). Все эти четыре контекстных поля расположены на треугольнике CFB, который соответствует определенной парадигме идентичности, которую я называю эндономикой.  В терминах нашей матрицы эндономика полностью симметрична и противоположна главной парадигме Интернационала экзономике,располагаясь на идиографической линии CB по другую сторону центральной инструментальной оси,также, как экзономика DAF располагается на номотетической линии DA.

4. Однако противоположность этим не исчерпывается.Гибель личного "я" (С)и одновременно "властного" действующего субьекта F(участвующего в бою офицера)в терминах матрицы описывается нисходящим вектором, направленным вдоль распорядительной/диспозитивной линии FD от F к "миру" D(диасфера). Земное существование данного офицера таким образом заканчивается в том самом мире мучений,нужды и страданий,который служит исходной точкой песни Интернационал.

5. В терминах матрицы идентичности мир прекрасных форм В, мир жизни, с которого начинается этот замечательный романс, противопоставлен другому концу той же формативной диагонали BD, то есть миру D, где эти формы разлагаются и перерабатываются в ресурс, где смерть царствует и правит бал,как инструмент разложения. Это ассоциация смерти с миром упоминается и в известной русской пословице "На миру и смерть красна". Вернее в пословице изначально имеется в виду мир, как традиционная крестьянская община,но очевидно что в дальнейшем эта ассоциация смерти с миром расширяется за пределы первичного истолкования.

6. Итак контекстная матрица помогла нам выявить противопоставление двух различных типов идентичности, которое может служить исходной точкой для дальнейшего анализа. В следующей главе мы посмотрим,какую роль играет сходное противопоставление в творчестве Михаила Булгакова 1920х годов,начиная с его романа Белая гвардия.

Конец главы