эхо моих сожалений

В этой комнате все останется прежним. Лишь мебель окутает пылью воспоминаний. Помню, как однажды, прижавшись мокрой щекой к моей ладони, ты произнесла что-то легкое и едва заметное. Я уловил трепет твоих губ и ответом моим стал поцелуй. Молчание было достаточным аргументом обоюдности наших чувств. Самые прекрасные мгновения наших жизней мы переживали не произнося ни слова. Так и должно быть. «Чувствуй, - говорила ты. - Живи и чувствуй». Затем, покусывая губу, продолжала: «Радуйся и люби». И я любил. Мне достаточно было осознавать твое присутствие, это наполняло мою жизнь теплом. Это по-настоящему делало меня счастливым.
В полоске коридорного света, что протиснулся в комнату через дверной проем, медленно кружили пылинки. На небольших полочках, что рядами тянулись вдоль стен, лежали книги. Я открыл одну из них с обложкой цвета янтарного полутона, и комната наполнилась запахом леса и прелых листьев. Каждая строка наполняла легкие свежестью раннего утра, а буквы напоминали островки солнечного света, что пробивался сквозь густые кроны спящих деревьев. Слышал едва различимое в дыхании природы пение дрозда и, остановившись, на миг закрывал глаза, затем, стряхнув с обуви влагу, что ранее осела на листья папоротника, делал шаг в его сторону, перешагивая через прогнившие стволы упавших когда-то берез. И каждый шаг сопровождался шелестом и легким хрустом сырой земли - так звучит голос леса, так звучит его голос, и я вслушивался в него с восхищением. 
Чей-то радостный голос влетел в окно и вернул меня в комнату. Положив книгу на место, я некоторое время приходил в себя. Всё в этой комнате было родным. И твой смех звучал украшением. Стены хранят его в трещинах за обоями.
На подоконнике лежала пожелтевшая еловая веточка, со всех сторон обтянутая паутиной, дрожащей от сквозняка. Помню, как когда-то сорвал ее, бархатную от декабрьского инея, и принес домой. Помню ту нежность, с которой ты смотрела на меня, когда я ставил ее в вазу, затем с восхищением ребенка наслаждался получившимся пейзажем. Это было глупо с моей стороны, а глупость нельзя поощрять, но с тобой я мог становиться ребенком. Ты заполняла тишину моей жизни собой.
И в самую холодную ночь прошлой зимы, чувствуя вибрацию в ногах от скрипучего снега, мы шли, поддавшись инерции момента. Показывая на звезды, ты, неловко пытаясь сделать увереннее свой голос, рассказывала что-то про беззвучность космоса и слегка касалась моего плеча. Время от времени ты наклонялась вперед и заглядывала мне в глаза. Надеюсь, ты находила в них отблеск счастья. Потому что я не нахожу в себе сил вспомнить был ли я когда-то счастливее, чем в тот момент. Остальное меркнет в свете декабрьских звезд, тонет в ямочках полураскрытых губ, теряется в нотках дрожащего голоса влюбленной девушки. Человек счастлив в воспоминаниях, но несчастен, когда вспоминает.
Суетливость вечернего города постепенно спадала. Уже почти не осталось тех, кто спешил домой, они уступали тем, кто, наслаждаясь покоем вечера, медленно шел в сторону парка. Я повернулся спиной к окну и передо мной предстала комната, по полу которой до самой двери тянулась моя тень. Небольшой бордовый диван, обитый бархатом, столик с пустой граненой вазой, полочки с книгами и картина в серой деревянной раме на стене, бежево-голубые обои с рисунком, казавшимся мне всегда странным, но сейчас - привычным, высокий шкаф с отломанной ручкой и комод с зеркалом рядом с ним.
Я подхожу к зеркалу и вижу тебя за спиной. Встав на носочки, ты, улыбаясь, что-то шепчешь мне на ухо, и по щеке разливается тепло твоего дыхания. Темные волосы касаются моей шеи. Развернувшись, я глубоко вдыхаю запах твоей кожи и закрываю глаза. Рука, плавным движением скользящая вверх по мягкой ткани, чувствуя каждую ниточку, замирает, достигнув ключиц. Ты всем телом прижимаешься ко мне. Я хочу поцеловать твои плечи, но не могу. Все начинает расплываться перед глазами, ускользает куда-то в даль, и я снова оказываюсь один в пустой комнате. Опустив голову, бросаю последний взгляд на мебель, затем подхожу к двери, делаю вдох, обрывающийся неясными фразами, закрываю за собой дверь. Эти стены еще долго будут помнить эхо моих сожалений.