12

Меня буквально вышвырнули на улицу. Я даже не стал размышлять почему — просто пошёл вперёд, разглядывая местность и пытаясь понять, как добраться до гостиницы. Мне становилось очевидно, что следует быстро забрать вещи и уйти оттуда, чтобы больше никогда не возвращаться — я определённо слишком сомнительная личность для всех, кто видел моё задержание. Идеальным вариантом было бы вообще убраться из города безмолвия, но, сами понимаете, я попросту не мог.

Разумом я мало чего понимал, но зато вёл наблюдения: внимательно прислушивался к каждому шороху, старался заметить мельчайшие детали вокруг себя; ощущал пронизывающий холод уже ноябрьского ветра и не допускал ни одной серьёзной мысли, дабы не отвлекаться лишний раз. Я весь был насторожен и мало чем напоминал себя ещё позавчерашнего. Но это была отнюдь не окончательная перемена во мне, к тому же, она была временной и больше похожей на мираж, на мой возможный образ.

А время всё-таки шло. Жизнь продолжалась. Я ступал крайне осторожно, но каждый шаг мой отзывался шумом из-за сухой листвы, повсюду опадавшей. Я постоянно вздрагивал от этого шума, подозрительно озирался по сторонам и шёл, шёл, шёл. Сам не знаю, откуда взялась эта болезненная осмотрительность, доведённая до полнейшего абсурда; я был словно не я, а какой-то другой человек, совсем на меня не похожий.

Вероятно, всё это было следствием затаённого дикого страха, страха ещё не в полной мере осознанного, страха, являвшегося как бы и моей защитой. Не понимаю, чего я боялся — и, скорее всего, в любое другое время я бы радовался так неожиданно свалившейся на голову свободе или бежал бы без оглядки, — моё поведение в то день попросту необъяснимо. Я снова находился в каком-то трансе, в который сам же загнал себя.

Наконец, я вышел на некое подобие обычной для города безмолвия улицы — узкой, безлюдной и тихой. Я сразу почувствовал себя гораздо лучше, будто оказался дома после нескольких лет путешествий; дома. Я уже воспринимал этот город самым настоящим своим домом, и появление в нём придало мне сил и уверенности — но вслед за этим пришли и воспоминания, если так вообще можно выразиться. Мне вспомнился тот ужасный допрос, в течение которого я получил столько роковой, доставившей мне невыносимые страдания впоследствии информации. Антон – убийца?.. Да быть такого не может!

Я продолжал идти, но уже не проявляя столь необычную для себя осторожность. Думал, вернее, отрицал любую очевидную догадку. Мне внезапно пришла в голову весьма странная, но логичная мысль — зачем я иду куда глаза глядят? Не проще ли остановиться, постараться вспомнить, что это за улица (я ведь часто гулял по городу безмолвия)? Не проще ли остановить весь этот бешеный круговорот событий, опомниться и взять под контроль собственную же судьбу и жизнь? Что мне мешает захотеть и в одно мгновение ока стать свободным? Я ведь могу, и физически и психологически могу это сделать, могу послать всех к чёрту, найти Антона, наплести ему что-нибудь, тем самым заставив уехать, а после уехать и самому, вслед за братом? Почему, почему я не могу решиться? Почему я не могу поступить так, как именно считаю нужным, а не так, как считают нужным другие, например, тот же проклятый старик? Я сам заковал себя в эти оковы, сам расплачиваюсь за своё опрометчивое решение и сам же люблю город безмолвия так, как ни одно место на этой планете не любил, сам же будто и не жалею обо всём случившемся и сам же понимаю, сколь убийственно действуют на меня все эти события. Я даже не человек, а просто набор противоречий.

Идя и размышляя, я вдруг дошёл до главной площади. По идее, я должен был обрадоваться и почувствовать огромнейшее облегчение, но при виде абсолютно пустого пространства мне стало как-то неуютно и тошно. Такая просторная и такая безлюдная площадь… кто тому виной? Неужели Антон, тот замечательнейший человек?.. Из-за кого я здесь, а, например, не в маленькой и до жути мрачной комнате, где я провёл долгие часы в ожидании непонятно чего? Это слишком сложный вопрос — найти ответ на него практически нереально, и я уж точно не буду делать попытку; какой бы страшной неизвестностью это ни было, есть вещи, которые лучше не знать и в которых лучше не разбираться.

Ещё раз туманным взглядом осмотрев всё вокруг, я решил всё же смотреть себе под ноги. Повсюду царила гробовая тишина — слышны были лишь мои тяжёлые шаги, и то я старался ходить как можно незаметней; в общем, было в этом месте что-то таинственное, зловещее. Мне не хотелось видеть это — я помнил гораздо лучшие времена, когда здесь ходили люди с самыми разными выражениями лиц, с разными целями и разными мыслями в голове, но всё же они были, они шли, они сидели на скамейках, они создавали шум и рассеивали эту тоскливую мрачную атмосферу.

К тому же, было совсем не солнечно, а даже как-то сумрачно и серо. Удивительно, как быстро и незаметно меняется погода в городе безмолвия — казалось бы, ещё вчера ярко светило солнце, а сегодня хмурые тучи нависают над землёй, суля беспросветный мрак всем жителям. Я не решил пока, нравится мне это или нет, но в тот день столь нежданная перемена вкупе с отсутствием людей меня опечалила.

Не успел я толком об этом и подумать, как фигура Марка замаячила впереди; я увидел махающую мне руку и внезапно для самого себя пошёл намного быстрее, заулыбался и прямо-таки ощутил, как меня наполняет чувство радости и облегчения. Мне показалось, что я только что встретил старого друга, и все трудности, все проблемы и многочисленные вопросы уже не так сильно на меня давили — тяжкий груз минувшего дня переставал быть грузом. Чёрт возьми, я был жутко рад этому человеку, рад так, как рад был только встречам с Антоном! Конечно, я и забыл уже про свой сон и про выводы, которые я после него сделал – и всё на радостях, всё на радостях...

— Привет, — легко сказал одноклассник, когда мы наконец подбежали друг к другу. – Что случилось-то? Ты выглядел каким-то подавленным.

Я мгновенно посерьёзнел. Рассказывать правду и лгать? Довериться или нет? Я посмотрел на его дружелюбное, добродушное даже лицо, увидел какую-то настороженность в его глазах и всё же решился.

— Меня арестовали… но я ничего…

— Та-ак, стоп, — прервал меня Марк. Он говорил успокаивающим, примирительным тоном, словно я был разбушевавшимся трудным ребёнком, но я решил не препятствовать. — Спокойно, всё прошло. Пойдём, это, похоже, долгий разговор. Расслабься, я больше перебивать тебя не буду.

Мы пошли. Он разглядывал меня как никогда внимательно, с пониманием даже, и я в очередной раз убедился, что это всё-таки изумительный человек — ситуация какая-то абсурдная, я рассказывал совершенно нескладно, мы толком не знали друг друга, но он выслушал весь мой рассказ, ни разу более не перебил, периодически осматривался по сторонам, чтобы не было слушателей, а когда я закончил, старался поддержать меня как только мог. Разве я заслуживаю этого?..

— Мне кажется, тебе не стоит слишком много об этом думать. Правда. Возможно, всё это разрешится само собой, и ты узнаешь, в чём дело. А может, и нет. В общем, старайся поменьше заморачиваться, ты и так много нервничаешь. Подумай о себе, о своих нервах; тебя просто надолго не хватит.

Я хотел сказать ему, что я, в общем-то, и не особо хочу, чтобы меня «надолго хватило», но промолчал. Достаточно откровений для одного дня. Вполне достаточно.

— Спасибо тебе, — я сказал это совершенно искренно. — Я… я не знаю, как бы держал это… в себе.

Марк лишь улыбнулся. Пожалуй, всё действительно не так плохо, как мне думалось ровно до этой встречи. После такого совета и жить дальше совсем не страшно — я знал, что этот человек живёт со мной в одном городе, может выслушать меня и поддержать, и, если уж честно… это был один из немногих моментов в моей жизни, когда я был абсолютно уверен в себе и не боялся будущего.

Ни далёкого, ни ближайшего.