Быть может...

Не по душе мне, ох как не по душе – внезапная женитьба Бродовского и его просьба провести за него урок физики.
Урок, столь неожиданно свалившийся на мою голову, был о строении атома. Протоны, нейтроны,  электроны... чёрт-те что! Я  кинулся к директору.
Сан Саныч моей паникой проникся и успокоил: если-де Бродовский вовремя не вернётся, то не грех, если мой урок пройдёт не обязательно строго наукообразно по учебнику, а,  скажем, – в форме непринуждённой беседы на заданную тему.
Само собой, без призрака ответственности я  воспарил духом, и элементы, составляющие атом, перестали меня беспокоить; к тому, впереди ещё три  дня, книги Бродовского под рукой...
Разумеется, в понедельник он вовремя не появился, и я пошёл его подменить; а там ...
Пусть вначале с перепуга и вылетело у меня из головы всё накануне читанное, всё же я храбро  повёл речь о строении атома, вокруг ядра которого движутся электроны.
 Заметив, однако, что они утопают в сонливом ребячьем гуле, я вспомнил совет директора и  перевёл объяснение урока  в более живое, непринуждённое русло.
- Все вы знаете обыкновенный помидор... Так вот, каждое помидорное семечко – это маленький помидорный куст с плодами помидоров, в семечках которых – другие, ещё более малюсенькие помидоры... и так без конца...
В классе стало заметно тише.
А я, водя  указкой по изображённым мною на доске орбитам резерфордовой планетарной системы атома,  торжественно возгласил:

                Быть может, эти электроны –   
                Миры, где пять материков,
                Искусства, знанья, войны, троны
                И память сорока веков!

Вот это да-а! Наступила такая тишина, что   отчётливо слышны стали скрип лебёдки с недальней  стройки, карканье воронья у дороги, чьи-то шаги за дверью... Я же вдохновенно продолжал:

                Ещё, быть может, каждый атом –
                Вселенная, где пять планет:
                Там – всё, что здесь, в объёме сжатом,
                Но также то, чего здесь нет...

О, как высоко с парт поднялись головы ребят, как широко распахнулись их рты и глаза! Да-да, вещал я, на электронах – и я верю в это! –  невообразимо для нас маленькие существа однажды  делают открытие, что они – обитатели планетной системы, ну такой, как, скажем, наша Солнечная. Но это ещё не всё...
Громкий стук в дверь прервал мою восторженную оду в честь электронов.
– Но это ещё не всё... – очнулся я, открыл дверь и увидел... Бродовского. По его синеватому подпухшему  лицу  ползала недобрая улыбка.
– Слышал? – спросил я.
Бродовский, продолжая саркастически улыбаться, заявил, что, если он и не столь близко, как я, знаком с поэзией Брюсова и прочими художественными вымыслами относительно электронов, то знаком с фундаментальными теориями на эту тему получше меня, а потому никогда  не позволял и впредь не позволит себе всерьёз отнестись к аналогиям, которыми иные воспитатели увлекаются так буквально да ещё и  беззастенчиво развращают ими учеников.
– Да ну тебя..., – поморщился я. – Ведь у ребят развивается   воображение...
Бродовский, желчно пробурчав, что неплохо бы на иное «воображение» взглянуть с точки зрения элементарной  математики, отправился в класс.
Однако тут же, хмурый, он  возник в учительской.
 – Ты бы закончил свою... галиматью, а? – вдруг сказал он. – Шумят, что ты... что это... ещё не всё.
Я, плюнув на самолюбие, возвратился в класс, где Бродовский уселся за последней партой.
Честно говоря, прежней увлечённости у меня уже не было, но, видя перед собой десятки   вопрошающих глаз, мог ли я низвергнуть ребят с высот, куда их занесла моя фантазия?! И, постепенно воспламеняясь, возговорил, что,  если вокруг атомных ядер электроны движутся по  орбитам, как вокруг своих солнц, то в бескрайних  глубинах Вселенной невообразимо грандиозные существа тоже делают открытие, что планеты нашей Солнечной системы – не что иное, как маленькие  частицы, которые вращаются вокруг своих ядер-солнц, подобно электронам. А среди них и электрон Земля!
 – Электро-о-он! – ахнул класс. – Земля-а-а-а!..
И ребячьи голоса полны были как восторга и неверия в возможность такого факта, так и нестерпимой надежды на его неоспоримость.
 – Ну уж нет! – подняв руку и вскочив с места, возопил Бродовский. – Земля  – электрон?!. Это же   чушь собачья!  Бредовая фантазия!
 – Электрон, электрон! – дружно поддержал меня класс, заглушив, конечно же, резонные возражения своего физика. Они хотели  слушать о моих электронах.
И я, поддерживая желание класса, добавил, что фантазии не следует избегать: она высвобождает людей из оков земных представлений, и что мне очень  хотелось бы, чтоб всегда жила она недалече  от ребят. 
 Бродовский опять возмущённо замахал руками, возник шум,  и я был рад кстати зазвеневшему  звонку...
Надо сказать, что мы с Бродовским при надобности нередко  заночёвывали в нашей с ним общей интернатской комнатке: он  – на недавно куплленном диване, я – на раскладушке; и вот ведь...
Чертовски усталый после долгого хлопотного дня я  сидел у окна, и глаза мои купались в искрящихся созвёздных потоках...
Вошёл Бродовский. После дневного сна и вечернего променада выглядел он подтянутым, элегантным.
Мы оживлённо перебросились одной-другой шутками из области свадебного репертуара... вдруг он умолк, а затем, глядя на звёзды, заговорил.
Да, он воспринимает лишь те факты и явления природы, которые обоснованы на строгих научных доводах. Тем не менее он готов ответить за свою ошибку.
 – Ошибку? – встряхнулся я. – Какую?
 – Какую?! – Он странно посмотрел  на меня. – Так уж и не знаешь...
Но я и в самом деле не знал, куда он клонит.
 – Да я об этих... твоих электронах. Увы, моё поведение перед учениками иначе как ошибкой не назовёшь. – Он вздохнул. – Педагогической.
Я хотел было... но он, не дав мне и рта раскрыть и ступая по комнатке, занялся самобичеванием:
 – Ах, глупец! Разве можно было тушить возникший пожар со стаканом воды?.. Да тут океана не хватило бы!
Он и дальше переживал в том же направлении.
Всё же я встрял в его монолог:
 – Прости, старина. Ведь и вправду – это были только лирические отступления.
 – Ну вот тебе... – остановился он. – А я завтра в параллельном тоже хотел... с лирикой.
 – Я неправ. Ничего такого и в самом деле нет...
Мы уже устроились под одеялами, когда он неверяще спросил:
 – Ничего... такого?
Я в который уже раз взглянул на звёзды и сказал:
 – Сам ведь знаешь – всё относительно. А кому известны истинные размеры этого «всего»? Каковы они? На эти вопросы ответить невозможно. Значит, ничего... такого, и ты – прав. Но, с другой стороны, если...
Бог знает, кто из нас первый заметил, что светает.