Фруктовое яблоко

                — Хотите яблоко? Яблоки продлевают жизнь!
                — Нет, спасибо.
                — А сигару?
                — Они тоже продлевают жизнь?
                — Нет, они укорачивают ее. Потом это   
                уравновешивается яблоками.
                (Э.М. Ремарк, «Три товарища»)

     Я жутко по ним скучаю, хотя в их глазах я, возможно, представлена бесчувственной и безответственной скотиной. По крайней мере, так грозилась директор, когда я уходила. Она вообще мастер угрожать – обещала даже на новую работу накляузничать на меня. Неужели им самим не хотелось избавиться от педагога, который – по их словам – не вписывался в систему преподавания?

     Мои студенты вообще такими славными ребятами (были), что я уже начала скучать по ним, едва написала заявление по собственному. Ничего, ребята, я в вас верю – вы всё спокойно в срок усвоите и сдадите (тьфу-тьфу), даже при моем отсутствии. Вы умные, хорошие и способные. Молодчаги вы!

     На последнем месте работы мой несчастный организм, ослабленный к зиме авитаминозом и истощаемый постоянными нервотрепками на педсоветах («Чтоб всё в срок сдали…», «Никогда больше не…», «Я вас всех премии лишу!», «В отпуск никто не пойдёт, все на работе встретимся летом!!!») решил перманентно болеть (даже без моего согласия), и рекордно втиснулся в три больничных подряд – два на мою душу, один дочкин.

     Моя достойная высшая педагогическая деятельность претерпевала титаникообразный крен: я семестр не могла заполнить учебные журналы. Точнее, мне не позволяли это делать – а работать в таких условиях я не могла. Политика администрации сводилась к запрету педагогам заполнять журнал до того, как завуч не подпишет методические планы, а это было возможно, в свою очередь, пока не подпишет рабочие программы методист (по неслучайной случайности, сестра завуча). А вот с методистом получилось как с отторжением двух магнитов. Ходил слух, что её попёрли из гороно, где был казус с пропавшей школьницей, чьё исчезновение как-то покрывала эта горе-методист. Да бог бы с ней, длинноволосой блондинкой – но эта смесь душной гортензии и прогорклой лаванды от не менее душещипательных форм девушки в облегающем свитере, провинциальной спеси («Я тут сижу и ваше верхнее образование мне ни к чему, не благоухайте вашей интеллигентностью») и просто здорового присущего её возрасту пофигизма добило не только мой иммунитет, но и заставило усомниться в том, что я действительно обучалась в аспирантуре ведущего педагогического вуза страны, имею пачку грамот и благодарностей с предыдущих мест работы и прочие прелести. Выглядело наше общение так:

     Раз в две недели я регулярно распечатывала целую пачку бумаги А4, бесконечно (и бесперспективно) перепечатывая рабочие программы, чтобы, нарисовавшись на пороге кабинета методиста, услышать неизменное: «Чего вы припёрлись, осаждаете тут меня, я занята государственными делами!». Именно так: государственными. А я будто не была сотрудником государственного учреждения, имеющим право на методическую поддержку от неё же. Даже если мне везло, и раз в примерно десять дней я – ценой отсутствия обеда и нервотрепки (впервые пила афобазол) – добивалась благосклонной аудиенции, тогда шли придирки не собственно к тексту, содержанию – но к каждой запятой, или к нумерации страниц, или к формату таблиц, или… Я делала ставки, что не понравится в этот раз. Я не надеялась на завершение этого элементарного дела даже за пять лет. Соответственно, завуч ругала меня за пролонгацию подписания у неё тематических планов, а директор – за незаполненность журналов. Объяснять причину пролонгации я пыталась, но безуспешно – пока накануне дня рождения не решила уйти совсем. Вот и вся история, товарищи. Со всеми бывает.

     Вспоминая все мои места работы, я сооружаю некую палитру образов:

     Школа (мне двадцать три, кажется): «Ну-у, с вашим английским дам пока только пятый класс. Самое то для вас!»

     Лицей (мне четверть века): «Но учтите, нагрузка будет большая. Вы хилая какая-то, малохольная. Точно справитесь? Подождите, они вам на шею сядут».

     Техникум (под тридцать): «Вы к нам, наверное, пришли беременеть и рожать? Лучше честно сознайтесь. К нам вообще редко приходят. А вы слишком (директор даже вздрогнула) хорошо выглядите». («Непорядок, подумала я»).

     Колледж (мне за …): «Слушайте (директор заговорщически пододвигает ко мне стул и вкрадчиво смотрит в глаза так, что я отшатываюсь), пронёсся слух, что вы беременны. Когда рожать?» - «Я что, так дурно выгляжу?» - «Возможно…». Непридуманный диалог.

     Центр детского творчества в городе N (у меня почти климакс): «Как?! Вы беременны? Знаем мы, как вы, дамы, на работу устраиваетесь. Скрываете пузо до последнего…». Директор – мужчина, у него, видно, большой опыт.

     Курсы обучения работников предприятия Z: «Ну, у вас же ребенок маленький. Как работать будете?».

     Даже не моргну, когда в предпенсионном возрасте услышу то же, что наша коллега И.М., которая в свои семьдесят восемь успешно преподавала и её пытались выжить: «Вам же тяжело уже ездить, уйдите на пенсию?» - «Ногами вперёд выносить будете!» - отрезала И.М, чем повергла нагловатого руководителя в шок, а легенда о храброй сотруднице с большим пед.стажем разнеслась по городу. Я, наверное, пробормочу, что в свои девяносто пробегаю стометровку, и тоже останусь на любимой работе.

     Я не к тому, что начальники плохие. Мой папа – начальник, и моя мама была руководителем. Более того, я дружу с хорошими руководителями. Просто быть наверху – это наука, и искусство, и тонкий бой с самим собой иногда, и тончайшая дипломатия в коллективе, особенно в педагогике.

     Я мама, а значит, тоже руководитель. Нюра, не ломай усы коту; не надо размазывать варенье по дедушке; нет, ПВА с клавиатуры не отмывается, не надо пробовать; люди моются, чтобы приятно пахнуть и не болеть; «старая селёдка», это я о качестве рыбы говорила, а не о соседке сверху; увы, надо отвыкать от маминой титьки в три с половиной года, мне тоже это грустно; на море летом поедем, если мама хоть на этой работе проработает до законного отпуска; «ембический хорей» - это дедушка стилизует досаду от трат на ремонт машины; «мама-папа-баба-деда-я – дружная семья», это полный формат песни, у нас в семье ровно половина набора: ты, мама и деда – но мы тебя обожаем, когда ты хорошо себя ведёшь!

     И я бываю хреновым руководителем, а значит, чего обижаться на аналогичных лидеров других людских коллективов. В семье сложнее, там лидера не сменишь, приходится подлаживаться друг к другу. Деду раздражает, что никто ни черта не соблюдает режим; меня бесят его боевики по ночам и дикие крики героев с монитора компа: «Чёрт возьми, Джек! Я оторву тебе яйца!». Отца это расслабляет, а напрягает Нюрина манера слушать песенки в электронных книгах-раскладушках, они мощно орут, особенно тяжко воспринимается утром: «Я люблю-у свою лошадку!!! Причешу-у ей шерстку гладко!!! Гребешко-ом приглажу хвостик!!! И верхом па-а-а-аеду в го-о-ости!!!!!». Нюра злится, когда ей не открывают одновременно две коробки сока или конфет и швыряет на пол единственный предмет; но ей нравится, когда вечером все, уставшие, смотрят интересную всем программу (например, про здоровье, где аппетитным голосом рассказывают, как правильно выжимать яблочный сок), и тогда она взахлёб кричит на всю ивановскую:

     - Ма-а-ам! Сматри! Фруктовенькое яблоко!

     Деда поправляет: фруктовое. Мама размышляет на тему избыточных лексических средств (это неизлечимо), а дочка уже погребла к холодильнику и требует выдать ей Евин плод. Бог с ним, фруктовое так фруктовое. Главное чтоб не овощное или целлюлозно-бумажное. Обожаю её!

                Я всегда удивляюсь, почему птицы остаются на месте, если               
                они могут лететь куда угодно.
                И тогда я задаю этот же вопрос себе.
                (Харун Яхья)

Фото взято из интернета, автор мне неизвестен