Сказы деда Савватея. Сага о деревеньке Выселки

«САГА» О ДЕРЕВЕНЬКЕ ВЫСЕЛКИ


Дед Савватей торопился, перебирая подшитыми серыми валенками, которые носил, не взирая на времена года, всегда. С усилием налегая на бадик, тащился к автостанции, норовя успеть к отъезжающему в областной центр, буквально в скорости, автобусу. Плетёная авоська оттягивала руку, но не бросишь же? Супружница, Мария Ермолаевна, уж вторую неделю лечилась в областной больнице. Дочери ездили пару раз, а вот он не сподобился. Да нет, не то чтобы не сподобился или не захотел, силёнки уж не те, восьмой десяток, поди, да и обувка у него колоритная больно, а другую не наденешь, ноги от неё дюже мозжат, так мозжат, аж искры из глаз сыпятся. Да, пожалуй, в городе-то не поймут, летом да в валенках!
   Вывернувшись из-за угла, крайнего в проулке дома, увидал наконец и автобус и людей в него садящихся. Знакомая молодуха мужа намеревалась проведать в той же больнице. Дед упросил взять передачку для жены.
 - Ох! Не успеть мне! Телёпаюсь медленно, вот же старо бадло!- запыхавшись, выругался про себя дед Савватей. Однако успел!
   Женщина, увидев деда, заулыбалась. Она одиноко топталась возле автобуса, озираясь, поджидала именно его:
 - Уж не чаяла дождаться, плетёшься еле-еле дед, а наложил-та, наложил?- удивилась,- чаво авоську-та так раздуло?
 - Есть с чего,- тяжело, с присвистом дыша, отвечал Савватей,- я ей петицию накарябал, внутри лежит, приказал, что бы всё съела! Там десяток яичек вкрутую, курёнок отварной, баночка варенья, да миску творога со сметаной намесил, так вроде и всё!
 - Ты никак рехнулси дед? Десяток яиц! В крутуя! Кто жа их сожрёть? Бригада, нешто строительная, а?
   Высморкавшись в большой носовой платок, дед Савватей невозмутимо изрёк:
 - Пусть как хочет, хоть всей палатой наворачивают, чтобы добро не пропало,- потоптался,- ну давай чеши, счастливо! Скажи, мол, всё нормально, живём - мякину жуём,- пробурчал в спину женщине, когда за той практически захлопнулись створки дверей автобуса. Тут же он и тронулся, будто только и ждал задержавшуюся пассажирку. А впрочем, так ведь и было.
   Дед Савватей, проводив взглядом удаляющийся автобус, решил передохнуть перед обратной дорогой на лавочке возле кассы. Подойдя, увидел сидящего там молодого человека. Рядом стоял рюкзак, а парень, склонив голову, вяло чертил что-то палочкой на песке, его поза выражала уныние и безнадёжность
 - Здравия желаю,- зачем-то по военному поприветствовал незнакомца дед Савватей,- ничего, коль присяду?- поинтересовался.
   Парень живо вскочил, с готовностью сдвинул в сторону рюкзак:
 - Присаживайтесь, конечно.
 - Далеко ли путь держим? - осведомился дед.
 - Да я,- начал неуверенно парень,- в Заболотье вообще-то ехал и в Выселки, да задремал, а как автобус остановился - подхватился и выскочил, спросонья видать. Вот теперь и не знаю как быть.
 - Да, не позавидуешь тебе. Во-о-н, когда тот,- дед Савватей указал на удаляющийся автобус,- сгоняет в город, а потом возвернётся назад, часов этак через пяток, тогда и будет тебе следующий. Попуток тоже вряд ли сегодня дождёшься.
   Помолчали маленько.
 - А ты по делам, аль как?- опять поинтересовался дед.
 - Да вроде как по делам. Мать у меня из этих мест, а живём мы в Сибири, вот тоскует, во снах видит. А я сейчас в отпуске. Попросила съездить, у неё не то уж здоровье, ноги больные. Приказала всё посмотреть, везде побывать, кладбище посетить, со стариками поговорить, может быть кто её родителей помнит ещё, в Выселках.
 - Ой! Мил друг! Как там тебя, я вот дед Савватей, так все величают.
 - Фёдор я.
 - Ну вот чево, Фёдор, ты попал куда надо, пойдём-ка ко мне. Я сейчас один, без бабки пока проживаю. Посидим, покалякаем о разном, а то и ночевать оставайся. Тебе повезло. Я те Выселки вдоль и поперёк исходил, знаю всех там, кто нынче живёт и тех, кто раньше жил помню, подскажу. Всю историю этих мест знаю,- и, помолчав, с надеждой спросил,- ну, так как?
 - Да я не против, спасибо Вам!- Фёдор решительно подхватил рюкзак.
 - Ну и правильно, и правильно, пошли штоль?

   Поставив перед гостем большую кружку молока, высыпал в миску горкой пряники:
 - Давай Фёдор, не стесняйся. Вот тебе и жамочки «Комсомольские», обливные, мягонькие, давай наяривай. В Сибири таких поди нету, жамочек-то?
   Фёдор деду не возразил.
 - Как ты говоришь твоих-то величали? - осведомился старый.
 - Подковыровы, Пахом и Степанида.
 - Да-а-а, припоминаю, были такие в Выселках. Он кузнец, верно? Знатный был мастер, да уж давненько помер, а супружница, тихая такая, медичка - следом. Я расскажу о них, попозже, что вспомню.
   Помяв и разгладив рукою бородёнку и расположившись поудобнее напротив, за столом, неторопливо повёл дед Савватей свой рассказ.

ЗАБОЛОТЬЕ
(историческая справка от деда Савватея)

   Заболотье могло бы быть большим, раздольным селом, могло, да вот не случилось. Всё оттого, что с одной стороны подходило болото, заросшее осокой, мхами да болотной одурью - багульником, кое-где торчали тощие искривлённые, чахлые деревца. Крайние дома села стояли неподалёку от топких, усыпанных кочками мест и бродили там, на своих тонких, как веточки ножках, кулики да серые цапли.
   С другой - упёрлось село в подошву косогора, с густо растущими там берёзами, да кустарниками. А с третьего бока - заливной пойменный луг, до самой реки простирался. Журавлиные стаи отдыхали частенько и клёкот, пощёлкивание клювов, гулко разносилось эхом над равниной, натыкаясь на косогор, возвращалось чётким звуком в село. Водились в изобилии бекасы, серые куропатки и поручейники - много мелкой дичи.
   Не имело Заболотье возможности расстраиваться вширь, увеличиваться, обновлялось тем, что на месте подгнивших, старых и почерневших изб возводились дома новые, да это случалось не часто. Всё потому, что срубы ставили в те далёкие теперь года из строевого леса, на славу делали, да и средств порою не хватало на новую-то избу.
   Была, да и по сей час стоит в селе церковь. Небольшая, деревянная и школа приходская при ней, трёхгодичная, двухклассная, и то дело. На маленькой площади у храма, где проходил сельский сход, две лавчонки - свечная, да со всякой всячиной. Зачем-то очень нужным в хозяйстве, к примеру, скобяным или шорным, ездили, да и пёхом ходили заболотьевцы в большое волостное село недалече, на ярмарку. Имелось одно питейное заведеньице, за которым урядник зорко и пристально следил, безобразия не допускал. Изредка наведывались купцы, привозили в село ткани, обувку и разный другой, потребный людям товар, по карману. Дорога в Заболотье наезженная, а вот дальше ходу не было, только назад, тем же путём. Полтора века стояла высокая, пожарная каланча, гордость сельчан, стерегущая покой, необходимая, поскольку вспыхнувший неожиданно пожар мог погубить сразу всё село, расположенное в таком месте, где и отступать-то некуда, как в западне. Возле каланчи большой сарай, там имелись ящики с песком, бочки, рукава и качалки для воды, а инвентарь закреплён за жителями села, да владельцы лошадок и повозок тоже по списку.
   Однако, беда всё же случилась и было это в начале двадцатого века, в 1906 году, весною.
   В ту ночь, ближе к утру, часу в четвёртом, неожиданно для крепко спящих людей, раздался надтреснутый, гулкий колокольный набат, возвещавший о пожаре. На одной из улиц, уходящей к болоту, горела крайняя, ветхая, чуть завалившаяся на бок избёнка под соломенной крышей. Горела ярко вся объятая бушующим пламенем, а лёгкий ветерок с болота, гнал огонь верхами в сторону села. В старые-то времена бывало и целиком сёла выгорали, дотла. Огонь быстро и деловито переползал от избы к избе, охватывал крыши изб, катухи, хлева, риги и сараи. Народ, в исподнем, метался бестолково, ещё как следует не проснувшись. Не понял, не уразумел всего бедствия. Однако вскоре сообразили и принялись вытаскивать сонных перепуганных ребятишек. Старшие бежали, уцепившись за подолы матерей, боясь в сутолоке и дыму отстать. Младенцев передавали на руки соседям через дорогу и снова, облившись водою, ныряли в избы пытаясь спасти живность и скарб. Волоком тащили обезумевших от страха стариков, которые враз обезножили, не имея сил идти самостоятельно. Выгоняли скот в распахнутые ворота. Ревели быки, надрывно, испуганно, мычали коровы упираясь и не желая покидать стойла. Их пинками выталкивали прочь, лишь бы вывести из огня. Свиньи, тупые животные, тыкались рылами по углам своих хлевушков, их вытягивали за задние ноги. Те визжали на все лады, упирались и погибали, брошенные своими хозяевами, не хватало сил, чтобы совладать с обезумевшими животными. Овцы, сбившись в стайки и испуганно дрожа, громко блеяли, искры, с треском разлетаясь по дворам, падали на спины бедных, выжигая в густом руне проплешины. Нестерпимо пахло палёной шерстью, горящей плотью. Куры, в ужасе взлётывали, намереваясь переметнуться за забор. Бушующее пламя настигало их и горящими клубочками, вмиг сгорая, падали наземь птицы, превращаясь в угли. Собаки, на длинной цепи, как обычно их оставляли на ночь хозяева, от лихих людей с болот, теперь путаясь под ногами, выли, скулили и визжали. Не имея времени снять цепь, собак выкидывали со двора, к противоположной стороне улицы, прямо вместе с будками, лишь бы спасти. Огонь пожирал, буйствовал, захватывая в свою неуёмную пасть всё больше домов и подворий. Пожарные метались, подгоняя одну водовозку за другой, лихо орудовали баграми, расправляя рукава, качали неустанно воду. Участвовало, кажется, всё село, однако пожар был такой мощи, что люди изнемогая от бессилия, только в отчаянии разводили руками. Со скрежетом и треском лопались стёкла окон следующих, объятых огнём, домов. Пламя гудело, захлёбываясь завывало на разные лады, металось в безумной пляске и, салютуя столбом искр, рушились балки и перекрытия внутрь уже выгоревших строений. Поняв бесполезность дальнейшей борьбы, принялись проливать крыши домов противоположной стороны улицы, намереваясь, хоть их спасти, отстоять у пожара. Зарево, поднимаясь над селом, освещало часть неба зловещим, алым светом. Тревожное лошадиное ржание, причитания и стенания потерявших в одночасье всё нажитое людей, команды осипших пожарных, подоспевших на помощь из волости, песнопения священников, пришедших с иконой Неопалимой Купины, дабы уберечь от разгула огненной стихии другие постройки, рёв и вой животных, плач и визг детей, непрекращающийся колокольный звон, всё это слилось в единую, непередаваемую какофонию беды и страха, которую услышали и за семь вёрст от Заболотья, да и по далее.
   Пожар разгуливал вдоль порядка домов не более пары часов, превратив всё, к чему прикоснулся своими огненными языками в головешки и угли.
   Горе, усталость и безысходность навалились на погорельцев. Догорали, изредка потрескивая, подёрнутые пеплом, почерневшие, их былые владения. Пожарные, шурудили баграми, растаскивая обуглившиеся брёвна, давая этим приток воздуха, для быстрейшего догорания. Уныло прижавшись друг к другу, сидели, прямо на земле, у противоположных домов несчастные погорельцы. Скотина, разбрелась по селу, бесцельно тыкая мордами в незнакомые ворота.
   Вскоре прикатили в коляске волостной старшина и полицейское начальство. Им на встречу вышел испачканный в саже сельский староста. Всё подробно изложил и, тут же занялись расследованием причины пожара.
   Выяснилось, что в той крайней избе, с которой и началось бедствие, обнаружили два обгорелых трупа. По виду, мужской один, а другой - женский. Всё ясно сразу стало! Проживала ранее там большая, многодетная семья. Знали они в лесу, да и на болоте все стёжки-дорожки. Промышляли сбором клюквы, которую сдавали закупщикам заезжим, лес кормил. На дворе, от столба к столбу тянулись нити с нанизанными на них грибами, множество рядов, сушёные мешками сдавали. Гриб всегда в цене. А ещё малина лесная, черника, земляника, брусника. Ставили силки на мелкую болотную птицу, тоже навар. Подряжались косить, трава-то по пояс на заливных лугах. Да видно, что-то пошло не так. Запил хозяин, втянул и жену и пошло-поехало. Дети грязные, голодные бродили по селу, прося подаяние. А как случилось, что малец их, лет пяти, попал под копыто лошади и погиб от удара в висок, сход сельский постановил изъять детей, отправить в приют сиротский. С той поры спившаяся пара бывала в Заболотье редко, где-то побирались по сёлам, а изба ветшала, приседала на один бок, грозя завалиться совсем. Появляясь изредка в Заболотье, устраивали громкую попойку хозяева, потом отсыпались и опять исчезали. А вот видно в этот раз всего было через-чур. Печь-то не чищена от сажи, вся в дырах и трещинах. Вот и случилась беда, да не им одним. Сельский сход хоть и исключил семью эту из сельского обчества, да губернское присутствие ещё не успело утвердить решение. А то давно бы уж выслали их, беды бы не случилось. Эх, волокита!

   Волостное начальство пришло к конкретному выводу, составило о происшествии протокол и укатило в коляске восвояси. Кого волнует чужое несчастье?
   Сельский староста созвал сход, надо же решать, что делать с погорельцами.
   Народ думал, кумекал. До кого не доведись призадумаешься, вопрос-то сложный, пятнадцать дворов - это не так себе, враз не решишь. Ну, вызвались те, кто разберёт скотину по стойлам, потеснит своих, кто приютит семьи, одёжей помогли кое-какой. Не в исподнем же ходить. Бани протопили, всем отмыться надо было от копоти. На площади котёл большой с похлёбкой сварили, чтобы накормить разом. Пришлось кое-какую скотинку-то и прирезать, пострадавшую сильно в огне. Ели и плакали. Все понимали, до кого не доведись, горе оно и есть горе. Порешили с той бедой переночевать, а уж на следующий день дальше думать.
   Погорельцам, однако, не спалось. Пристроив на покой стариков и детей, присели кучно в одной риге, на сене. Много говорили, спорили. К утру созрело решение, что на месте пепелища ставить новые подворья никак нельзя! Не будет хорошей жизни здесь, пережитое притянет новые беды и, Боже упаси, повторятся пожары. Надо новьё выбирать для построек. Общество обещало помочь, чтобы к зиме срубить и поставить избы, печи сложить, а там уж потихоньку-полегоньку ухетывать их. Заём брать надо, иначе никак. Староста сказал ёмко:
 - Бягитя, ищитя месту! Неча кота за хвост тянуть, три дня вам даём, посля за делу бяритеся, обчество поможить, решано!
   Долго не рыскали мужики и вскорости нашли таки удобное всем место в полутора - двух верстах от самого Заболотья. Как выразился по этому поводу староста:
 - Получилси рукав оторватый от рубахи.
   Дорога вела вниз с косогора, потом через реку по мостку, опять в горку средь берёзок, немного полем и под бугорок. Красота! С одной стороны, от ветров, прикрывать будет новую деревеньку бугорок, поросший березняком и орешником, лещиной. У подошвы его, в один ряд и поставят избы, ровно так же, как и стояли в Заболотье. Соседей не к чему менять, дорожить надобно отношениями. Старичок Мымрин так прямо и сказал народу:
 - Сусед, шабёр, ценнее чем сват-брат выходить, он уж корысти не поимеить, завсягда подсобить, а коль захвораишь и исть принесёть, када тую родню дождёсси, а он-та, сусед, завсягда рядом, токма покричи чрез забор, он уж тута! Да и в горе и в веселье, есть с кем чарочку пропустить, верна ведь? Ты за брявно схватисси, а сусед за другой край, а потом к няму на выручку отправисси. Поняла, молодь? Тах-та по жисти и дяржитеся, рядушком штоба завсягда очутится.
   Напротив окон домов будет расстилаться заливной луг, вплоть до извилистой, будто змейка, речки. Не широка она, хотя видать по всему мощною была, в стародавние-то времена. Глубока и холодна своими родничками. Рыба во множестве водилась в тех глубинах. За рекою, до самого леса, опять луга, луга. Думали погорельцы и над названием будущей деревеньки. Но название рождалось само собою, по обстоятельствам - Заболотьевские Выселки. Правда, слово Заболотьевские отпало само и так ясно, осталось только - Выселки. Вот о них, о этих Выселках, да о людях живших и ныне живущих там, пойдёт речь в сказе-то.
   А это только навроде присказки рассказано было! Надо же разобраться что к чему, да почему! Ну, слушай дальше.

СТАРЫЕ  ВЫСЕЛКИ

   Вот, перескачу уж о самом строительстве, дело ясное, как у всех было. Не враз конечно, но отстроились всё же. Огороды на задах распахали, нагородили катухов и сарайчиков. Баньку общую соорудили. Детишек в школу зимой на санях, в тёплое время - пешочком. Глядишь, стайкой идут, старшие младших оберегают. Правда, пожить спокойно не всегда приходилось. То чума, то холера, а то и война началась. Надо заметить, что Выселки жили своею жизнью, обособленно от Заболотья, и как приключалась эпидемия, враз закрывали проезд в деревеньку и сами без нужды не высовывались. Удалось избегнуть мора. Покойных своих, которые после пожара так и «посыпались», перестрадавших старичков, хоронили всё же в Заболотье, в оградках с родными. Традиции Выселки чтили, это уж точно. В храм, ко всеношной ходили, это обязательно. Конечно, к немощным батюшка на бричке приезжал, причащал и исповедовал. Отпевали почивших, крестили новорождённых, венчали молодых, тоже в Заболотье, в храме. Однако население Выселок всё ж отличалось от основной массы заболотьевцев, было приспособленнее что ли, смекалистей и главное - дружнее. Это уж точно. На все случаи жизни природные лекарства припасены. К примеру, простуду лечили баней, барсучьим жиром, салом со скипидаром, мёдом, малиной лесной да клюквою. В носки да душегрейки из собачьей шерсти укутают, а то и в поярковую шаль завернут, да на печь. Враз сто потов сойдёт с хворающего. Оттапливали травы да коренья, отпаивали от любой хвори. Надо признать, волосы у баб, живших в Выселках, хороши были, на диво. Всё потому, что отваром каким-то, им одним ведомым, споласкивали после бани. Хоть и не молодки, а редколесья на головах не замечалось. «Гривы» густые, длинные, гребень не держал. В лес или на болото, гурьбою шли с большими корзинами и никогда порожними не возвращались. Молодёжь с собою «таскали», секретам своим и премудростям научали. Короче говоря - прижились на новом-то месте, приспособились. Детки дружили меж собою. Только, гляди снег сойдёт, тут же выберут по суше полянку и давай в рюху играть, скалбами, в ломки, бабки, чижа.
   Мужики невод запустят, натянут рыбки всякой - разной и ушицы на всё обчество наварят. Расположатся на Пасху или там, на Троицу и ну разговляться от души, песни хором заводить, а ребятишки рядом, вникают, видят, как с соседями надобно жить-дружить.
   Конечно, Выселки от того что происходило в стране в ту пору - война, революция, опять война конечно не стояли в сторонке. И головы сложили и кавалерами с крестами на груди вернулись, революционные идеи в башках бурлили у некоторых, и супротив всего этого были, по - разному, да не о том речь в сказе. История страны - так всем известная, натерпелись вдоволь всякого. В двадцатых, потом тридцатых, в начале, лихо было - голод, а в Выселках перешли на «подножный корм». Друг друга выручали, поддерживали, не давали помереть. Черемшу собирали, ягоду болотную, полбу варили, отруби, это коль удавалось, да и мякину жаловали, сныть, щавель, лебеду, ну и другою травкою не брезговали, только кострицы и не хватало в том хлебушке. Бывало такого намешают, да испекут, уж и не понять от чего животы вздувались. Да народ так рассуждал, по - простому:
 - Чем голодухою страдать, пущать лучше пузо лопнить.
   Грязи тоже не допускали. Кто в деревне завшивеет, враз в баню. Сперва пропарят, потом черемисовой водой волосы промоют или дустовым мылом, иль наголо побреют. Баба, дитё, мужик, старик - без разницы, только б не распространилась зараза. Шматьё сжигали в печи. Понимали, упустишь момент - калпец! А вот где жили люди сами по себе, обособились, там худо было, сёла вымирали целиком.
   Мужики, парни из Выселок, славились удалью и бесстрашием. К примеру, пришли сами, как началась первая мировая, человек десять в волость:
 - Пишитя нас, за Отчизну постоим. Хто хотить, пущай по кустах болотных скачуть, всё одно от кровавого поносу холерного сдохнуть. А мы, глядишь возвертаимси ещё. И ведь в основном так и было. Смелого - то пуля не берёт.
   В Выселках и за мораль дюже переживали! Как прослышат, к примеру:
 - Ой, ентаю бабу один потолок не толок, а мужик ейный воюить, шкурою рискуить. Вот же гулёна!
   Враз обчество собиралось и такой, этой позорнице «чих-пых» выдавало, только держись! Семь потов от стыда с неё сходило. Впредь поостережётся загуливать. А с пьяницами и того хлеще, лозиной учили. На лавку положат, порты сдерут и высекут с оттяжечкой. Клянётся-божится, что больше ни-ни. И держались часто, а коль не справлялись с желанием «нахлебаться», и по второму, и по третьему разу пороли. Сколь надо, столь и учили. Любо-дорого поглядеть, вся задница в клетку да линейку.

ЗНАКОМСТВО  С  ЖИТЕЛЯМИ ВЫСЕЛОК

   Шли-летели года, старики все ушли в небытие, молодёжь поразъехалась по стройкам, после армии не вернулись, прижились где-то, а которые и в Заболотье перебрались к школе и к работе ближе. Осталось одно старичью, лет по шестьдесят - семьдесят, с хвостиком. Всего восемь дворов, там и сейчас живут. А с тех времён-то, о которых речь велась, с тысяча девятьсот шестого, прошло уж шестьдесят с лихвою, годков-то. И надо признать, народ нынче не тот, что раньше был, в строгости мало воспитан, баловство излишнее в людях. Не мне, старому, конечно судить, да вот в глаза бросается потому, как я с девятнадцатого века землю топчу, многое повидал и сличить могу, как было и как стало. Разный люд, что не говори и в Выселках по - разному и воспринимать нужно. Нам-то их уж не переделать, верно? А общий характер деревеньке задают все жители.

   Пришла пора рассказать, познакомить с ныне живущими в Выселках подробнее.
   Как скатишься вниз с пригорка, сразу в улочку, которая одним порядком и попадаешь. Первый дом, самый крайний, без хозяйки уж почитай лет двадцать стоит. Старушка одинокая проживала в нём. Муж на войне погиб, да два сынка её тоже. Помню, клубнику всё разводила, сладкую, ароматную и носила её в Заболотье, на продажу. Избёнка у неё маленькая, окошечки крошечные, зато печь огромадная, на пол комнаты, единственной. К ней бабы обращались, когда к событию какому, к примеру к свадьбе, надо много напечь, напарить. Она никому не отказывала. Сейчас домишко в землю уж врос, а перед дверью огромный валун. Сначала, как приступочек лежал, а теперь - то вырос, не взойдёшь в домик коль и захочешь, покой, видать, бережёт. Да и в оконца не пролезешь, разве что малому дитяти, да кто его пустит туда, боязно. Поэтому, как вынесли на погост хозяйку, так всё и осталось нетронутым. Заросло кустарником, затянуло диким виноградом. Дальше пойдёшь и увидишь, тоже дом пустует, вымерли все, а хозяева знатные были, коз пуховых держали. Сами стригли, пряли и вязали удивительные платки. Я своей Марии Ермолаевне приезжал, покупал, а потом ещё её сестре, по специальному заказу, чтобы и спину всю укрывал этот плат. Тоже лет уж пятнадцать дом пустует. Вокруг него лопухи, репьи липучие, да разное другое, дикое произрастает. Дети, когда-то, по призыву навострились на целину, а родители, они не вечные, похарчились один за другим. Сад там был заложен по уму, не знаю, уж теперь как там, одичал поди. Мы-то мальчишками часто обтрясали, обносили его. Сочные, вкусные яблочки. Да чужое оно всегда слаще, верно?
Вот теперь пошли дальше. Когда будете в Выселках, сразу вспомните: «А ведь верно дед Савватей направлял, так оно есть».

Продолжение следует.