9. Дорогами растерзанной юности

    Г Л А В А    Д Е В Я Т А Я

    К О Б Р И Н С К И Й  Л А Г Е Р Ь

    Прошло какое-то время и мы вышли к Варшавскому шоссе, упирающемуся в окраину города Кобрин. Пройдя несколько сот метров по влившемуся в город шоссе, мы повернули влево к возвышавшемуся среди других двухэтажному зданию.

    На балконе, прямо над нашими головами развивалось красное полотнище, на котором был изображен большой белый круг, а в середине него оскалившаяся свастика.

    Войдя в двери, мы по нескольким ступеням опустились вниз и сразу же оказались перед мощными дверьми, у которых стоял полицай. Очевидно, наш приход для него был обычным и, перекинувшись несколькими словами с арестовавшими нас полицаями, он открыл двери.

    Так нас, без какого либо опроса, втолкнули в подвал здания.

    Здесь оказалось довольно людно, в общем, мало, в чем отличавшихся друг от друга выловленных бродивших на территории Кобринского района бывших военнослужащих Красной армии.

    Правда – кто есть, кто различали мы сами между собой, но не полицаи, а тем более немцы.

    Редко кто из нас сохранил армейскую гимнастерку брюки, не говоря уже о нательном армейском белье, которое предательски бы выдало носившего его. На нас было напялено гражданское тряпье, но оно мало, в чем свидетельствовало, что нас можно отнести к местным жителям.

    Подвал гудел от разговоров и на нас, вошедших, никто не обратил внимание. Кто-то разглагольствовал о жизни, какова она будет после «разбирательства» с нами.

    Мол, немцы проверят нас, а затем отпустят по домам и велят нам взяться за землю, без всякой там советчины и колхозщины, восстановить былое индивидуальное сельское хозяйство и жить, радуясь жизни.

    Прислушивались, кто, иронически улыбаясь, кто с восторженностью. А он неудержимо рисовал радужное будущее, мол, надо совсем немного потерпеть, пока немцы разберутся и поставят все на свои места…

    Никто и не пытался разбираться с нами, ночь провели на полу – кто где. На следующий день где-то к полудню нас выгнали из подвала, построив в ряды перед зданием полиции.

    Сосчитав общее количество, и окружив плотным конвоем полицейских, нас повели к Варшавскому шоссе, начинавшемуся с окраины города. Шли молча, мгновенно выветрились из голов подвальные разговоры.

    Куда нас ведут, никто не знал, а мысль сверлила мозг, ничего доброго ожидать не следует.

    Слева, на возвышенности, в нескольких сотнях метров от Варшавского шоссе виднелись обособленные от города какие-то строения с одиноким многоэтажным полуразрушенным зданием. Поравнявшись с возвышенностью, мы повернули влево и вскоре оказались на территории бывшего военного городка.

    Несколько финских домиков в окружении захламленной небольшой территории свидетельствовали о происшедшем здесь мародерстве и погроме. В домиках отсутствовали двери, оконные рамы, а небольшие комнатки завалены ободранными диванами, разбитыми унитазами, раковинами и другим всевозможным мусором.

    В нескольких десятках метров от домиков виднелось двухэтажное здание с частично разрушенным вестибюлем, со свисающей арматурой потолочного перекрытия.

    Выбрав относительно чистую площадку, нас усадили наземь. Уже близился конец светового дня, казалось, что нас еще куда-то погонят, но все оставалось без изменений.

    Полицаи переговаривались между собой, но с нас глаз не спускали. Вдруг, в воротах появилась в сопровождении двух полицаев пароконная повозка, груженная молочными бидонами и еще чем-то и, повернув в противоположную от нас сторону, остановилась.

    Сопровождавшие повозку полицаи подошли к старшему полицаю и что-то кратко ему отрапортовали. Затем последовало нежданное: оказалось, что нам привезли в бидонах воду, а в мешках сухари!

    Поразительным во всем этом было то, что сухари-то оказались «нашими», армейскими, но заплеснувшие. И еще на повозке привезли несколько десятков армейских алюминиевых котелков.

    И тут то запел, возрадовался тот, кто в подвале пророчествовал:

    – А я що вам говорив? Розібралися з нами! Нічого панікувати. А там и дивись й додому підемо…

    Мы были подавлены происшедшим, но от котелков и сухарей не отказались.      .
    Ночь провели в полицейском окружении на полу в финских домиках. Утром догрызали последние сухари, запивая остатками воды.

    Он приехал на легковом автомобиле, и не один, а с двумя в темно-зеленой -17, униформе обрюзгшими офицерами. В кузове сопровождавшего их грузовика сидело несколько десятков немецких солдат.

    Он отличался от помещенного на снимке -18  эсесовца отсутствием руки и глаза, прикрытого повязкой, а в остальном, – с надменным взглядом превосходства обыкновенный хлыст.

    Полицейские подняли нас на ноги, кое-как выстроили в неровные шеренги, а тот, кто был старший из них, рысцой побежал к вылезавшим из легкового автомобиля эсесовцам.

    На ка¬ком языке и о чем он докладывал, мы не расслышали, так как это происходило далеко от нас. Подойдя к нам, он заговорил на каком-то диалекте славянского языка, из которого нам, знавшим украинский, белорусский и польский языки, отдельные, а в некоторых случаях и группы слов были понятны.

    Из сказанного следовало, что мы, бывшие военнослужащие советской армии, бежавшие из лагерей военнопленных и скрывающиеся по лесам и селам, не имеющие никаких документов, были арестованы вспомогательной полицией.

    Сейчас полиция передала нас под охрану немецкой армии. Нам предстоит работать на благо и скорейшей победы германского рейха.

    Содержать нас будут в трудовом лагере, два раза в день кормить. При малейшей попытке к бегству застрелят на месте. Затем полицейские ретировались, а мы остались, окруженные солдатами.

    Одноглазый офицер дважды прошелся перед нами, внимательно, как бы изучая, всматривался в наши лица. Его выбор пал на двоих, заросших щетиной, в изорванных гимнастерках и таких же брюках с соломенными капелюшами на голове, что, в общем-то, их выделяло в нашей, серой как земля, среде.

    Затем нас разбили на две группы, а отобранных двоих назначили старшими. После непродолжительного разговора одноглазого со старшими, те передали нам его содержание.

    Первой группе, назовем ее так, более значительной по численности предстояло устанавливать проволочное ограждение лагеря. Для этого груды колючей проволоки в мотках и металлические колья навалом, кем-то заранее заготовленные, лежали у финских домиков.

    Второй группе, в которой оказался я, предстояло, раздробиться по три-пять человек, осторожно проникать в двухэтажное полуразрушенное здание и выискивать там оставшееся имущество, выбрасывая его через оконные проемы наземь.

    Нам казалось непонятной и даже загадочной эта идея: разве можно было что-то найти в бывшем военном городке после побывавших здесь мародеров и грабителей? Но мы, еще не подойдя к зданию, поняли, что до появления тут мародеров и грабителей у здания побывали саперы передовых отрядов немецких войск, оградивших здание небольшими колышками с дощечками на русском и немецком языках:

    «Внимание! Мины!» «Achtung! Minen!» 

    Однако само здание оказалось не заминированным. Очевидно, установка ограждения с надписями о минах была вызвана застрявшей в междуэтажном перекрытии невзорвавшейся авиационной бомбой.

    Ее хвостовое оперенье было видно с небольшого расстояния от здания, но незаметным вблизи него. Взорвавшимися авиационными бомбами был разрушен вестибюль – центральный вход в здание, из которого лестничный марш вел на второй этаж.

    Были разрушены лестничные марши, лишь какая-то часть бетонной лестницы, прижавшись к стенке, повисла. Забравшись в здание, мы старались не приближаться к месту застрявшей бомбы, которая от малейшей детонации могла взорваться.

    Проникнув в здание через оконные проемы первого этажа, мы разбрелись по его залам и кабинетам, а затем, пробираясь по уцелевшим проходам и лестничным клеткам, достигли второго этажа.

    Всюду: на полу, на столах, в шкафах, на полках сгрудилось огромное количество бумаг. Разумеется, читать их нам не приходилось, мы их сгребали в  мешки. Труднее было с железными сейфами и ящиками, прикрепленными к стенкам или к полу.

    В каждой комнате таких было два-три, а то и более. Оторвав от пола или стены, мы их кантовали к оконному проему, сбрасывая на землю. А там наши товарищи по несчастью сброшенное оттаскивали подальше от здания.

    Тяжелые сейфы увязывали тросами и отбуксировали грузовиком, а затем разрезали бензорезом, что вызывало у нас большой интерес к этому ранее никогда не виденному техническому новшеству.

    В очередной раз пробираясь на второй этаж кто-то заметил за висевшим лестничным маршем руку человека. Когда ломом отвели массивный бетонный лестничный марш, в заваленный вестибюль упал труп человека.

    Спустившись вниз, мы увидели лежавшего на обломках труп высохшего, словно мумия, одетого в мундир Красной армии со знаками различия, политрука.

    Повернув труп, мы увидели ссохшееся сморщенное до неузнаваемости лицо, покрытое черной пленкой, темные волосы беспорядочно окутывали его голову.

    Мы наспех прикрыли его обломками. Кто-то все-таки проник поближе к застрявшей бомбе, куда мы избегали приближаться. Затем через завалы он опустился в подвальное помещение, где обнаружил кухонную и столовую посуду, металлические ножи, вилки, ложки и несколько бутылок с лимонадом.

    Правда, не во всех бутылках напиток сохранился. Что показалось нам годным, мы тут же выпили.
 
    Около недели тянулась наша работа в разрушенном здании. Правда, иногда беглым взглядом нам приходилось читать подбираемые бумаги и, как правило, на них отчетливо значилось «Штаб 4-й армии  Белорусского Особого военного округа», в содержание того или иного документы, мы не вникали.

    Полагаю, что у немцев к этим бумагам был повышенный интерес, в противном случае они бы эти бумаги и разные печати и штампы не собирали.

    Нас действительно кормили два раза в день концентратами пшенной и гречневой каши, затхлыми сухарями и даже как-то выдали на двоих пачку лубнинской -19 махорки.

    А спустя день-два после окончания работ в городке, нас стали возить в грузовиках по улицам Кобрина в сторону Бреста, где велись ремонтные работы Варшавского шоссе.

  _______
    17 Темно-зеленую, оливкового цвета униформу и красную повязку со свастикой на левой руке носили офицеры военизированной организации Тодта. Мы же их воспринимали за офицеров СС.

    Подробнее об организации Тодта говорится в статье инженера Вальтера Кумфа «Организация Тодта в войне» (см. «BILANZ DES ZWEINEN WELTKRIEGES Erkentnisse und Verpflichtunggen f;r die Zukunft» HAMBURG 1953 («Итоги второй мировой войны – выводы побежденных». Санкт-Петербург-Москва MCMXC IX), стр. 386-387.
   
    18 Снимок позаимствован из обложки книги Уорвола Ника «Войска СС. Кровавый след». Ростов н/Д, 2000 (перевод с немецкого Н. Лаврова).
 
    19 Выращиваемый табак и махорка на Украине перерабатывалась Лубнинской фабрикой Полтавской области. Махоркой бесплатно обеспечивалась военнослужащим Красной армии в мирное и военное время.