10. Дорогами растерзанной юности

    Г Л А В А  Д Е С Я Т А Я

    В Т О Р О Й   П О Б Е Г

    Мелкую щебенку и песок привозили на бортовых грузовиках, которые останавливались у обочины шоссе с тем, чтобы не мешать движущимся от Бреста к Кобрину войскам и в обратном направлении автотранспорту.

    Нам же надлежало разгружать, сбрасывая на землю щебенку и песок в определенных местах, чтобы затем на тачках развозить в места к выбоинам на шоссе и засыпать их, сглаживая поверхность проезжей части дороги.

    Из-за активизировавшегося движения засыпавшие выбоины на шоссе посторонились. Это был один из тех моментов в перерыве работы, когда мы могли несколько передохнуть.

    В это время надсмотрщик, руководивший работой, терял нас из виду, а конвой, «гулявший» вдоль дороги, останавливался на одном месте, дожидаясь спада или вовсе прекращения движения.

    Вот в такой момент я решился на побег.

    Ближайший конвоир – немецкий солдат – присел на бруствере обочины дороги, обращенный лицом к нам, неутомимо продолжал играть на губной гармошке какую-то тирольскую мелодию.

    Он был так поглощен своим занятием, что, казалось, вовсе позабыл о своей службе. Я подошел поближе к нему, и, не выпуская их рук лопаты, расстегнул пояс, демонстрируя солдату желание совершить естественную надобность.

    Он безразличным взглядом посмотрел на меня и, не отрывая от губ гармошку, большим пальцем левой руки указал мне куда-то за спину свою.

    Опустив на землю лопату и шире расстегнув в поясе штаны, демонстрируя конвою свое, якобы истинное намерение я, перепрыгнув кювет, стал постепенно удаляться от дороги, ежесекундно ожидая окрика или даже выстрела в спину.

    Но ни того, ни другого не услышал, и мгновенно подтянув, но не застегивая в поясе штаны, на что нужно было время, метнулся вперед, к маячившему впереди лесу.

    Я уже был в нескольких десятках метров от леса, когда услышал первый выстрел, который мне как бы придал силы, и в считанные минуты я уже был в лесу. Больше выстрелов я не слышал.

    Б Е Л О В Е Ж Ь Е

    Наспех застегнув штаны, я снова бросился в бег, но уже в лесу, с каждым шагом, становившимся все гуще и гуще. Лес загадочно молчал, над  головой сквозь пробелы верховьев деревьев виднелось голубое с небольшими облаками небо, короткими лучами пробивалось солнце.

    Чувствуя страшную усталость, я перешел на шаг. А тем временем мысленно я себе твердил: «отдыхать буду позже, а теперь надо уходить, и уходить быстрее и подальше»

    Углубляясь в лес, я иногда останавливаясь и прислушиваясь, но кругом стояла мертвая пугающая тишина. Наконец, окончательно выбившись из сил, я упал на прохладную, укрытую шишками хвойных деревьев, землю.

    Очень хотелось пить, но вблизи никаких признаков воды. Взгляд мой остановился на изодранных ступнях ног, ведь на них не было уже давно обуви, и тут то я обнаружил, что до колен недостает обеих штанин, а вместо них там лишь свисают на  ниточках какие-то кусочки ткани.

    Я лежал на спине, осмысливая происшедшее со мной, не отдавая себе отчета, а что же дальше: где я и в каком направлении мне следует продолжить свой путь? С этими мыслями и уснул.

    Проснулся и вздрогнул от неожиданных звуков, напоминающих хрюканье свиньи! Лежу на боку, не шевелясь, прислушиваясь и всматриваясь в глубину леса, а впрямь где-то рядом хрюкает свинья.

    Так длится несколько минут, пока мой взгляд не замечает шевелящиеся макушки порослей, а среди них что-то похожее на небольшую свинью. Чем я больше всматривался, тем больше я обнаруживал меньших по размеру особей, занятых рытьем земли.

     Подымаюсь на ноги, очевидно, этим спугиваю животных, и они исчезают. В лесу снова восстанавливается тишина, пробивающиеся сквозь деревья лучи солнца свидетельствуют о приближающемся его закате.

     Ориентируясь по заходящему солнцу, определяю дальнейший путь в юго-восточном направлении, полагая, что мне следует, подальше обойти где-то лежащий позади Кобрин, а затем попытаться пересечь Варшавское шоссе несколько восточнее от того угрожающего места, где я уже был ранее схвачен полицаями.

     До полного наступления темноты я шел лесом, внимательно прислушиваясь к окружавшей меня тишине и спокойствию. Осознавая, что мне придется провести ночь в лесу, я пытался найти подходящее дерево, забраться на него и провести там ночь, но такого не находил.

     Оголенные от веток стволы хвойных исполинов словно сговорились о своей недоступности. Забраться на них мне было просто не под силу, ослабшие руки вряд ли бы смогли удерживать мое тощее тело.

     Усевшись под одним из исполинов и упершись спиной в его могучий ствол, я обхватил руками согнутые в коленях ноги. Жажда пить немного угасла, но голод напоминал о себе.

     Время от времени сильно ощущалась боль «под ложечкой», закрыв глаза, я копался в своих тяжелых мыслях. А кругом сквозь верхушки деревьев на меня глядело с мерцающими звездами небо.

     Так длилось довольно долго, пока я не уснул, что и произошло, очевидно, незадолго до рассвета. Проснулся я, когда уже взошло солнце. Осмотрелся, и не найдя чего-то нового, покинул место ночлега.

     Лес стал заметно наполняться какими-то дикорастущими кустами, а у меня мелькнула мысль, что именно в этих зарослях следует искать ягоды, и не ошибся. Действительно я находил много уже явно переспевших ягод и, обтирая их пальцами, не разжеванными глотал.

     И вот наткнулся я на ежевику. Ягода напоминала мне о тех местах, где прошло мое голодное детство и мы, мальчишки, с почерневшими губами и размазанными соком этой ягоды лицами неслись по улицам села, воображая себя «индейцами».

     В селе ежевика росла вдоль берегов речки Лядова, так что, купаясь в речке, мы доставали ее из воды, что было намного легче, чем  достать ягоду с берега реки. И тут сверкнула мысль, что где-то поблизости должна быть вода.

     Да, вскоре действительно зеркально блеснул сочившийся ручеек. Нагнувшись к нему и черпая ладонью руки чистую, словно слеза, прохладную воду, я стал утолять жажду, увлажняя обсохшие истрескавшиеся до крови губы.

     Напившись, я почувствовал существенное облегчение. Затем принялся мыть лицо, закончив лесной туалет мытьем ног. Посмотрел в зеркальную поверхность ручья, и увидел в нем отражение своего лица, которого не видел уже несколько месяцев. Да, подумал я, вроде узнаю себя, и удовлетворился увиденным.

     Сознание подсказывало, что надо двигаться далее, и как бы поблагодарил ручеек, оглянулся еще и еще раз, я постепенно стал удаляться от него.

     В селе Котюжаны очень редко у кого из односельчан в хате были настенные часы. Крестьяне ориентировались по солнцу. В поле время определялось по собственной тени, а среди деревьев по их теням и коре. Все это мне запомнилось и теперь пригодилось.
    
     Так я установил: солнце перевалило за полдень и если не удастся вырваться из лесных объятий, мне придется вторую ночь провести в лесу, а голод неумолимо сосал мое тело.

    Я шел безостановочно до тех пор, пока не почувствовал окончательную усталость, свалившись под каким-то пнем. Еще у источника я почувствовал укусы комаров, замывая водой образовавшиеся волдыри.

    Теперь словно пчелиный рой вокруг меня неслось озверелое комарное стадо. Я сломал ветку и стал ей отмахиваться от непрекращающихся атак насекомых, что оказалось не столь эффективным.

    Наломав много веток, я укрыл ними ноги, а затем голову и согнувшись в коленях затих в неподвижности, решив не вызывать озлобления у насекомых. Но не тут-то было, они умудрялись проникать сквозь укрытие и находить на моем теле именно те места, где была самая тонкая кожа и словно иголками, впивались в нее.

    Уставший настолько, что я перестал ощущать укусы комаров, наконец, уснул.

    Мне показалось, что я во сне слышал лай собак, но это было не так.

    Рассветало, а где-то, совсем рядом, действительно послышался лай собаки. Мигом, сбросив с себя ветки, я вскочил на ноги и, прислушиваясь к лаю, направился в его сторону.

    Идти пришлось долго, и с каждым шагом все явственнее слышался уже не одиночный собачий лай. Вначале почувствовался запах дыма – хорошая примета, подумал я, она свидетельствует о близости жилья человека.

    Затем, сквозь деревья показался и сам дым, устремлявшейся вверх из дымохода на верхушке какого-то строения. Лес внезапно обрывался, а впереди виднелось несколько крестьянских хат, из дымоходов которых столбами в небо валил густой дым.

    Теперь было хорошо слышно не только лай собак, но мычание коров, пенье петухов и даже птиц. Не выходя из леса, я подошел к ближайшей хате и стал внимательно наблюдать за тем, что было в поле моего зрения.

    Казалось, в хате то ли не было жильцов, то ли они еще не проснулись. А тем временем на видневшейся части улицы появилась корова, подгоняемая женщиной.

    Поравнявшись с наблюдаемой мной хатой, женщина стала кого-то звать. На ее зов из хаты вышла женщина и, подойдя к сараю, открыла двери, а затем ворота, выпустив на улицу животное.

    Из увиденного мной следовало, что пастушка сгоняет в стадо коров, чтобы их угнать на пастбище. Женщина, закрыв ворота, возвратилась в хату, а пастушка с коровами исчезла в прилегающих улицах.
 
    Что делать?  Не находя ответа, колеблясь в нерешительности подойти ближе к дому, я решил не спешить, а терпеливо ждать.

    Наконец, из хаты вышла та же женщина, а вслед ей старушка. Они что-то делали и громко переговаривались, но до меня долетали лишь обрывки их слов, из которых невозможно было понять, о чем шла речь.

    Пренебрегая осторожностью, я не заметил как, поддавшись соблазну, подошел совсем близко к хате, и женщины первыми заметили меня.

    Отступать назад было поздно. Я подошел к ним и поздоровался:

    – Добрий день! – на украинском языке произнес я.
    – Дзень добжий!-20 – отозвалась старушка, всматриваясь вопросительно мне в глаза
    
    – Ну, що ж, йдемо до хати,– предложила старушка.
    – Не бійся, німців тут нема, всі свої,– как бы угадывая мою настороженность, сказала девушка.

    Они подошли к дверям хаты, а я вслед за ними.

    В хате было бедно, но чисто. Не расспрашивая ни о чем, мне предложили вначале поесть. На столе появился ржаной хлеб, дранники, молоко и еще что-то. Я был настолько голоден, что не стал дожидаться приглашения и принялся за еду.

    А тем временем женщины поочередно рассказывали об их жизни в глухомани, слыша о войне из рассказов беглых военнопленных или вообще не знавших плена. Немцев они не видели, в деревне они не появлялись.

    Иногда сюда на велосипеде наведывался вооруженный винтовкой полицай. Походит по деревне, расспросит жителей о том или ином, выудит у кого-то бутылку-две самогона, немедля напивается до безрассудства, а затем исчезает до следующего появления в этих местах.

    Прошел день-два, и я начал приходить в себя. Отмывшись от лесной грязи и обложив листочками подорожника, открытые раны на ногах, стал отлеживаться на сеновале в сарае.

    Приютившие меня подарили мне поношенные штаны, нательную рубашку и что-то, похожее на кальсоны из домотканого льняного полотна. 

    – Будь байдужий до того, що гето селянське, цебто гребінне, бо воно з льону. Воші в ньому не водяться, та й гребінь не потрібний, гарно чешеться,– иронически с усмешкой говорила мне бабка.

    Действительно нательное из домотканого льняного полотна было шершавым и стоило слегка ладонью повести им по телу, как зуд тут же исчезал.

    А насчет бабушкиных заверений о вшах, то от паразитов можно было избавиться только в нормальных условиях жизни, чего я был лишен и естественно, они меня постоянно осаждали.

    Несколько поправившись, я стал с Сабиной – так звали девушку, пилить бревна на чурки. Затем она, по-мужски, ухватив топор-колун, одним взмахом колола чурки на поленья, а я их укладывал в прислоненный к ограде штабель.

    Как-то наши занятия прервала пришедшая из деревни бабка, сказав, что видела там полицая, а поэтому мне следует забраться на сеновал и переждать, пока тот покинет деревню.

    Наскоро пообедав, я отправился в свое укрытие. Лежа на сене, сквозь щели сарая был виден двор, ворота и часть улицы, но там было безлюдно и тихо.

    Время медленно тянулось, клонило ко сну, и я задремал. Проснулся от долетавших ко мне отрывков слов, стал к ним прислушиваться, несколько приблизившись к щели, через которую мне стала виднее большая часть двора.

    Во дворе, с винтовкой за плечом, стоял полицай. Он, рассматривая наколотые, но не уложенные в штабель полена, и с удивлением спрашивал у рядом стоявших бабки и Сабины:

    – Хто гето вам стільки дров нарізав та наколов?
    – Самі різали, самі кололи й самі складемо,– резко отреагировала Сабина.

    Полицай насупился, подозрительно осмотрелся, но спорить не стал.

    – Ладно, чарка найдеться?
    – Нема ніякої чарки. Чого це ти чіплятися до нас став. Все вишукуєш та вишукуєш…

    – Не вишукую. Кажу тобі чисту правду. Ти мені подобаєшся, хочу до тебе свататися…
    – Але ж ти мені не подобаєшся,– отрезала Сабина.

    Очевидно, полицай пытался подойти ближе к Сабине но, заметив в ее дрожащей руке топор-колун, не решился.

    Они еще обменялись несколькими колкостями, а затем бабка с внучкой скрылись за дверью хаты, оставив в одиночестве полицая.

    Какое-то время он продолжал безмолвно стоять, а затем, громко выругавшись, ушел к воротам и исчез из виду за каким-то строением.

    Бабка зачастила в глубь деревни, принося оттуда плохие новости. По ее словам, полицай перед кем-то грозился в адрес моих покровителей, и угроза могла быть воплощена в действие с непредсказуемыми последствиями.

    Мне ничего не оставалось, как поблагодарить их за оказанную бескорыстную помощь и проститься с ними. Бабка дала мне порядком изношенные лапти, предварительно научив надевать и крепить их к ноге лыковыми полосками.

    Надела на мою голову такой же изношенный соломенный капелюш и я стал более похожим на старикашку, чем на восемнадцатилетнего юношу. Это, конечно, была чрезмерная маскировка, которая могла принести мне вред.

    Для местного жителя было достаточно одного взгляда, что бы увидеть явное несоответствие в натянутом до ушей капелюше.

    Сабина собрала мне узелок, уложив в нем еду и бутылку с водой.

    Девушка проводила меня до развилки лесной дороги, а там, обняв меня, заплакала …

    Первый день пути был на исходе, а лес по обе стороны дороги все тянулся и тянулся и, казалось, нет ему ни края, ни конца. Сойдя с дороги и несколько углубившись в лес, я остановился у сгустившихся деревьев.

    Мне казалось, что среди этих гигантов я найду подходящее место, чтобы провести среди них ночь. Усевшись под могучей сосной, подогнув в коленях ноги, я их охватил руками. Не впервые, прислонившись головой к коленям, свернувшись «калачиком», уснул.

    Ставшая привычной, такая поза позволяла мне расслабиться и погрузиться в сон.

   __________
   20 Отзыв бабки прозвучал на польском языке.