Темный номер

Номер из тех, в которых умер бы Маленький Принц, доживи он до наших дней. Здесь его сердце бы не выдержало и лопнуло, залив все внутри горячим гранатовым соком. Я занял стол своими бумагами, портфель прикорнул в углу, шепчась с обвисшей гардиной на языке суахили, доступной, воистину, только предметам. Подошел к окну, сквозь щели рвется ветер, стекло сечет мелкий снег, до дрожи кожи память вскидывает седую гриву, ведь я только оттуда, с улицы. Отчего нас, людей, так прельщает прошлое, как будто во взгляде вспять есть нечто величественное, а смотреть вперед - пустая забава? Длинная змея отчужденных машин извивается в сторону Мегаполиса, шипя и исчезая во рту тоннеля, которого я не вижу, но знаю, что он есть, и что он будет, даже когда я не буду знать. В детстве я разбил рукой стекло и мне наложили швы, сейчас мне хочется выдавать окно и нащупать в надвигающейся ночи кнопку отмены, пускай все замелькает, появится тонкая серая линия на экране этой жизни и я остановлю на нужном моменте, после которого все еще можно изменить. Свежий порез напоминал бы о цели этого путешествия во времени, и я не подкачаю, сделаю все как нужно. Но нет никакой кнопки, а окно можно просто открыть, не марая ковер кровью.

Падаешь на кровать и она прогибается, скрипят пружины и бледный потолок вытесняет сознание, выдавливает его из тюбика, размазывая по пространству души широкими мазками. Синими чернилами прочерчена молния. Какой ребенок достанет на такую высоту? Вена это или река? Плыть по ней до самого сна, разбиться в щепки на порогах и проснуться вспотевшим, хватая воздух руками и впихивая себе в легкие. Стакан с водой мелко подпрыгивает на столике, притираясь к желтому цилиндру светильника, обозначающего свой пол висящим хвостом включателя. Рука обвивает грани и жидкость вкатывается внутрь, смачивая пересохшие ткани гортани.

Серьезно, пора бы уже браться за дело. Никто никого не ждет. Номер снят на ночь, а она велика. Темнота сгущается, переваливаясь неуклюже от окна к двери ванной. Упершись своим лбом в прохладу деревянной перегородки тихо бормочет о чем-то своем, не обращая на меня никакого внимания. Шторы мечутся, дергаясь в конвульсиях, желая вволю похохотать над моими неудачами, над каждой из причин, что приводят в подобные номера и заставляют лежать, поджав ноги, стиснув с силой глаза и сцепив зубы, представляя себе, как снег заваливает хлопьями весь мир, заметает замочную скважину и стоянку, прячет проблемы и растворяет в своем наркозе тревогу.

Открытые глаза убавляет прыть штор и они лишь судачат жестами обо мне, неуловимо раскачиваясь под сквозняком из щелей, ручьев кислорода, измазанного октановыми числами. Поднимаешься и начинаешь мерить шагами комнату, понимая, что действия зашкаливают, их пора умерить, прекратить, сузить границы, спрессовать до неузнаваемости. Их должно остаться немного, всего ничего. Либо стук двери и шум заведенного двигателя, либо что-то другое, иной звук, неприятный, сухой, выхоленный в реалистичности звук, заканчивающий слова. Выбор не за горами, каждый шаг приближает меня к нему, от кровати к окну, от окна к входной двери, борись или беги.

Звонит телефон. Минута и снова тишина. На том конце человек заваривает чай, и нитка с бумажный ярлыком соскальзывает в кружку, он достает ее вилкой, стиснув зубы, а потом заходит на свою страницу в социальной сети и просматривает сообщения, а может откидывается в кресле и мечтает о том, как поедет домой и посмотрит сериал, где профессиональные актеры учат улыбаться. Открываю портфель и достаю бутылку. Меньше половины. Пью, шумно глотая. Темнота вымощена срезами из воспоминаний. Мы, то есть люди, есть раскиданные в пространстве точки, пульсирующие звезды, я пытался дотянуться до одной из них, а потом дул на волдыри, пряча обожженные руки в карманы, а потом опять, и снова, а моя точка, звезда, она все чернела, выгорала от этих ожогов, пока не распалась на мелкий пепел, что смело кометой, от которой сил уклониться уж совсем не было. Теперь я здесь.

Ложусь на ковер, раскинув руки. Смотрю на входную дверь. Сбоку пробивается полоска неоновой вывески отеля, красным жировым пятном расплываясь по моим запястьям. Почему никто не войдет и не остановит это безумие? Шторы становятся ближе, они обволакивают меня, мешая дышать, пытаюсь сбросить с груди их крылья, но портфель уже на мне, вцепился железной пастью в рубашку, а лампа угодливо погасла, только стакан старательно стучит зубами, понимая, что в комнате стало действительно холодно.