Тайга у дома. Весна священная

     Тачка разваливалась на глазах. Вчера двигун отказал. А ехать в Камары необходимо. Весна же, посевная. Придется ехать на перекладных.

Поздно вечером Барсуков с рюкзаком, набитым разной снедью, и с двумя сумками. из которых торчали ростки помидорной рассады, погрузился в вагон №5 пассажирского поезда Петербург—Архангельск.

       В полутемном вагоне народу было много.  И дачники вроде Барсукова, и рыбаки со своими коробами,  и демобилизованные  солдаты,  ну, конечно же,  и  архангелогородцы, возвращавшиеся домой.

      Барсуков свою нижнюю полку  уступил милой девушке, поскольку ехать  ему до Тихвина всего  около четырех часов, так что особенно не разоспишься, ну, а главное – девушка уж очень милая: такой уступить  -- одно удовольствие.

     Милую девушку провожал парень с большими растерянными глазами, похожий на поэта.  Они стояли, обнявшись в проходе, а народ тактично обтекал их стороной.
 
      Парень изредка  касался своими губами губ девушки, та мягко отвечала ему.  Он оторвался от возлюбленной лишь тогда, когда вагон дернулся и поезд тронулся.  Парень выскочил из вагона и бежал рядом с ним, махая рукой, пока не кончился перрон.

      Барсуков забрался на свою вторую полку, предварительно попросив проводницу разбудить его перед Тихвином. Девушка. приготовив постель, не стала ложится спать. Она отправилась в вагон-ресторан, чтобы немного перекусить.

     Было раннее утро. Барсуков и без проводницы почувствовал, что пора вставать. Он свесил ноги и стал осторожно спускаться, чтоб не зацепить девушку. Однако напрасно от осторожничал. Девушки внизу не было.

       Барсуков заволновался: « Где же она? Может что-нибудь случилось. И спросить не у кого. Все спят. Что делать?».

     Поезд подходил к Тихвину. И тут появился краснорожий тип в белой курточке.  Он назвался официантом вагона-ресторана и сказал, что Валя едет с ними, и она попросила забрать её  вещи.  Он снял с вешалки  плащ девушки, извлек из под полки её чемодан и удалился.

      Замелькали пригородные огни Тихвина. Барсуков растолкал спавшего на соседней нижней полке бородатого  мужчину. Объяснив ему ситуацию с Валей,  он попросил  мужчину проконтролировать дальнейшее течение событий.

     Мужчина согласился,  отметив: «Здесь особо нечего контролировать. Просто девушка решила проехаться до Архангельска с комфортом. Ресторанные ребята её и накормят, и напоют, и спать уложат».

     На городском автобусе добрался Барсуков до тихвинского автовокзала, который представлял собой одноэтажное здание в центре города на Советской улице.

      До отправления автобуса на Шугозеро оставалось еще полтора часа. Он решил прогуляться, тем более, что приспичило по малой, а туалет на автовокзале был закрыт на ремонт. Как всегда.

     Оставив рассаду под присмотр какой-то бабушки, он вышел на Советскую. Утро уже разгорелось. Появились прохожие. Он свернул на ещё безлюдную улицу Коммунаров и нырнул в недра строящегося дома. Нырнул и сразу же наткнулся на пару. Парень активно стаскивал с девушки трусы. Увидев Барсукова, девушка жалко улыбнулась: "Извините". Искатель туалетов молча ретировался.

        Нагулявшись, Барсуков вернулся в зал ожидания. Он уселся на скамейку и  стал рассуждать:
     «Молодцы тихвинцы. Не поменяли исторически сложившиеся названия улиц: Советская, Карла Маркса, Пролетарской диктатуры, Коммунаров и т.д.  В Питере никого не помиловали. Даже Герцена с Гоголем. Теперь это безличные Большая морская и Малая морская. С какой стати морские, когда  там ни моряками, ни морем и близко не пахнет? 

     И город переименовали.  Казлы!  Теперь вместо мажорного, оптимистичного Ленинграда имеем неуклюжий, мрачноватый Санкт-Петербург».
    
     Ожидать автобус было нудно. Барсуков поднялся со скамейки и стал прогуливаться по залу, читая объявления, еще раз просматривая расписание автобусов. Но умственны процесс не прекращался. 

       "Конечно, любовью Петра Великого была Европа, а дорогим детищем – город на Неве, -- продолжал мудрствовать наш путешественник. --  Ну, разве мог он, помешанный на амстердамах, страсбургах, копенгагенах, назвать свое творение Новопетровском или Усть-Невой, или Прибалтийском. Конечно же нет! Только на европейский лад! Только Питербурх! А еще лучше – Санкт-Петербург!

   И все же за двести лет своего существования словосочетание «Санкт-Петербург» для русских так и не стало естественным, родным. Взамен него повсеместно употреблялось жаргонное «Питер»".

         Подали автобус на Шугозеро. И поехал Барсуков под матерок уже принявших с утра лесорубов на свою фазенду, хотя до фазенды нужно было еще от Шугозере пилить десять километров на местном автобусе.

        Прибыв в Шугозеро, Барсуков снова погрузился в ожидания. На эьтот раз нужно было ждать местнвй автобус Шугозеро-Харагеничи.  Барсуков зашел в магазин и, купив йогурт и белый батон, поднялся на стадион, расположенный  между двух холмов, заросших соснами, чтобы перекусить.

   Усевшись на теплую скамью северной трибуны, он услышал под трибуной какую-то возню. Заглянув в зазаор между скамьями он увидел  мужика активно трахавшего женщину. Выругавшись, Барсуков поднялся со скамьи и потащился на автобусную остановку.

        Местнвй автобус подбросил Барсукова до поворота на Камары и покатил дальше. Теперь  путешественнику оставалось сделать пешком последний бросок длиной в два километра.

      «Да, -- подумал Барсуков, -- верно сказано, что автомобиль не роскошь, а средство передвижения. Хотя из автомобиля совершенно невозможно прочувствовать всю прелесть весеннего леса".

      Действительно, лес был обворожителен. Стоял звон от чириканья, щелканья, свиста неисчислимых пичуг. Куковала кукушка. В лужах плавали тритоны. Бледные ветреницы покрывали кочки и пни. И воздух!

     Только Барсуков добрался до своей избы, только разобрался с поклажей. как у ограды тормознул трактор с тележкой. В тележке был навоз.

     В избу ввалился Вася, знакомый механизтор:

     -- Георгич, навоз нужен?

     -- Ещё как!

    -- Гони бутылку.

     -- Нет вопросов.

     Вася опорожнил тележку на огороде, после чего взял у Барсукова вилы и поехал на луга, чтобы набросать из стога сена в тележку. Вскоре мимо барсуковской избы просеменила на луга Нюрка. Она жила с тремя внуками. А муж её работал в Тихвине, наезжая в Самары по выходным.

      Барсуков растопил плиту и поставил на неё кастрюлю с начищенной картошкой. После чего подумал: «Куда это пошла Нюшка?

        Барсуков взглянул в окно, выходившее на луга. Нюрки не было видно. Растаяла в лугах. Тогда он взял монокуляр с десятикратным увеличением и провел им по горизонту. Провел и сразу же наткнулся на форменную порнографию. Вася и Нюрка, полагая, что за два километра никто их из деревни не видит, открыто занимались на сене  любовью.

       Барсуков убрал оптику от глаза: « Что за день? Кругом сексуально встрепаннве женщины. Весна, что ли. Священная». 

       -- Алексей Георгиевич,  -- услышал он голос соседки, моложавой дачницы. – У меня к вам просьба.

     -- Внимательно слушаю.

    -- Помогите мне шкаф подвинуть, а то одной никак.

    -- С удовольствием!

     А про себя подумал: «Если женщина просит…».