Шпионка Гарриет. Детская литература

               
            
                ЛУИЗА ФИТЦЬЮ

                «ШПИОНКА ГАРРИЕТ»

                КНИГА 1.

      Глава 1.

      Гарриет пыталась объяснить Спорти, как играть в «городок».
      - Смотри, сначала ты придумываешь название городка, затем составляешь список всех его жителей. Слишком много людей быть не должно, а то это сильно усложнит игру. У меня обычно их двадцать пять человек.
      - Гм, - Спорти подбрасывал в воздух футбольный мяч. Они с Гарриет стояли во дворе ее дома на 87-ой улице Манхэттена.
      - Когда ты уже знаешь, кто живет в твоем городе, придумываешь им занятия. Например, мистер Чарльз Хенли держит на углу бензоколонку, - она говорила задумчиво, присев на корточки около большого дерева и, склонившись так низко над своим блокнотом, что  кончики ее длинных прямых волос касались страниц.
      - Не хочешь поиграть в футбол? – спросил Спорти.
      - Послушай, ты же никогда не играл в «городок». Это очень интересно. Теперь чуть выше, рядом с изгибом горы мы поставим бензоколонку. Поэтому если что-нибудь случится, ты помни, где она находится.
      Спорти сунул футбольный мяч под мышку и подошел к Гарриет.
      - Это просто корень старого дерева и больше ничего. О чем ты говоришь? Причем тут гора?
      - Это гора. Теперь это гора. Понял? – Гарриет взглянула в его лицо.
      Спорти сделал шаг назад.
      - А выглядит совсем как корень старого дерева, - пробормотал он.
      Гарриет  откинула свои волосы назад и серьезно взглянула на приятеля.
      - Спорти, кем ты собираешься стать когда вырастешь?
      - Ты сама знаешь. Я собираюсь стать футболистом.
      - Хорошо, а я хочу стать писательницей. И когда я говорю, что это гора, значит, это гора, - удовлетворенная, она повернулась  обратно к своему городку.
      Спорти осторожно положил  мяч на землю и опустился на колени рядом с подружкой, заглянув ей через плечо в блокнот, в котором она что-то яростно черкала.
      - Итак, когда у тебя есть имена всех мужчин, их жен и детей, можно придумывать им профессии. Тебе нужен доктор, юрист…
      - И вождь индейцев, - перебил ее Спорти.
      - Нет. Телевизионщик.
      - С чего ты взяла, что у них есть телевидение?
      - Просто я говорю, что оно у них есть. И, кстати, там должен быть священник, не так ли?
      - Ну, вставь тогда и моего героя. Писателя.
      - О’кей, мы можем сделать мистера Джонатана Фишбейна писателем.
      - И пусть у него будет такой сын как я. Пусть он для него готовит еду,       - Спорти раскачивался взад-вперед на каблуках, напевая себе под нос какую-то мелодию. – Пусть сыну будет одиннадцать лет, как мне. И пусть у него будет мать, которая сбежала со всеми деньгами. И пусть он станет футболистом.
      - Н-е-е-т, - с отвращением протянула Гарриет. – Это значит, что ты ничего не придумал. Разве ты не понимаешь?
      Спорти сделал паузу.
      - Нет, - произнес он.
      - Послушай, Спорти, сейчас, когда у нас уже все написано, я покажу тебе, в чем здесь прелесть, - Гарриет выглядела очень деловитой. Она сначала поднялась на ноги, затем встала на колени на теплой сентябрьской земле, чтобы наклониться над маленькой аллеей, созданной ею между двумя большими корнями дерева. То и дело девочка сверялась со своим блокнотом, но в основном ее взгляд был прикован к поросшей мхом низине, составлявшей основу ее городка. – Итак, однажды вечером… поздно вечером мистер Чарльз Хенли находится на своей бензоколонке. Он уже собирается погасить свет и пойти домой, потому что уже девять часов, а это время когда ему пора готовиться ко сну.
      - Но он же взрослый! – Спорти внимательно смотрел на место, отведенное под бензоколонку.
      - В этом городке все ложатся спать в половине десятого, - уверенно заявила Гарриет.
      - О! – ее приятель снова закачался на каблуках. – Мой отец ложится в девять утра. Иногда я встречаю его, когда встаю.
      - И еще доктор Джонс принимает роды у миссис Гаррисон вот здесь, в больнице. Она находится в этом месте – больница Картервилл Дженерал, -       Гарриет указала на другой конец городка. Спорти взглянул на левый корень.
      - А что делает мистер Фишбейн, писатель?
      Теперь Гарриет указала на центр.
      - Он в городском баре. Это находится там, - девочка смотрела на свой городок словно загипнотизированная. – И вот что здесь происходит. В этот вечер, когда мистер Хенли собирается закрываться, подъезжает длинная, огромная черная машина, и в ней все эти мужчины с оружием. Они подъезжают очень быстро, и мистер Хенли пугается. Люди выскакивают из машины и грабят остолбеневшего мистера Хенли. Налетчики забирают все деньги из кассы, заправляют бензином полный бак своей машины и сматываются в темноте ночи. А связанный мистер Хенли лежит на полу.
      Спорти застыл с раскрытым ртом.
      - А что дальше?
      - В эту самую минуту рождается ребенок миссис Гаррисон, и доктор Джонс говорит: «У вас прекрасная девочка, миссис Гаррисон, прекрасная, хо, хо, хо».
      - Пусть лучше мальчик.
      - Нет, девочка. У миссис Гаррисон уже есть мальчик.
      - А как эта девочка выглядит?
      - Она безобразна. В эту же саму минуту на другом конце города за бензоколонкой почти у горы грабители остановились на ферме старины Доджа. Они входят и застают его жующим овсяную кашу, потому что у него нет зубов. Злодеи выплескивают кашу на пол и требуют другую еду. Но у Доджа ничего больше нет, поэтому они избивают его. Потом грабители устраиваются на ночлег. А в это время шеф полиции Картервилла, которого зовут Шеф Герберт, шагает по главной улице. Он чувствует, что что-то не так и размышляет, что именно…
      - Гарриет, поднимись из этой грязи, - послышался строгий голос с третьего этажа дома из коричневого камня.
      Девочка взглянула наверх. На мгновение тревога мелькнула на ее лице.
      - О, Оле-Голли, я не в грязи.
      Лицо няни в окне было не самым прекрасным в мире, но за всей его хмуростью, за острыми темными линиями виднелась необычайная нежность.
      - Гарриет М. Уэлш, вы должны подняться на ноги.
      Гарриет встала без колебаний.
      - Послушай, нам придется теперь играть в городок стоя, - жалобно протянула она.
      - Это лучший способ, - последовал резкий ответ няни, и голова в окне исчезла.
      Спорти тоже поднялся.
      - Тогда почему бы нам не поиграть в футбол?
      - Нет, смотри, если я сяду вот так, то не буду в грязи, - с этими словами девочка села на пятки рядом со своим городком. – Итак, он чувствует, что что-то не так…
      - Как он может чувствовать? Ведь полицейский ничего не видел, да и произошло все на другом конце города.
      - Он просто чувствует. Это очень хороший шеф полиции.
      - Ну ладно, - с сомнением произнес Спорти.
      - Так как шеф единственный полицейский в городке, он обходит всех и говорит: «Что-то неладно в нашем городе. Я чувствую это своими костями». И все следуют за ним. Они вскакивают на лошадей…
      - На лошадей?! – вскрикнул Спорти.
      - Они садятся в машину и едут по городу пока…
      - Гарриет, - стукнула задняя дверь, и Оле-Голли решительно направилась к детям через двор. Ее длинные черные туфли громко стучали по брусчатке.
      - Эй, ты куда собралась? – спросила Гарриет, вскочив на ноги. На Оле-Голли была выходная одежда. Она делила вещи на «выходные» и «не выходные» и никогда не носила ничего, что можно было бы назвать юбкой, жакетом или свитером. У нее были ярды и ярды твидовой ткани, которые оборачивались вокруг нее, словно бракованные одеяла. Во время ходьбы они надувались, но Оле-Голли называла их «своими вещами».
      - Я собираюсь отвести тебя кое-куда. Пришла пора тебе посмотреть на мир. Одиннадцать лет это возраст, когда нужно что-то увидеть, - она стояла над детьми, такая высокая, что когда Гарриет и Спорти смотрели на нее вверх, они видели голубое небо за головой няни.
      Гарриет почувствовала легкий укол вины, поскольку видела в своей жизни гораздо больше, чем думала Оле-Голли. Но единственное, что она воскликнула сейчас, это «ой, здорово!», и радостно запрыгала.
      - Надень куртку и поторопись. Мы идем прямо сейчас, - Оле-Голли все делала «прямо сейчас». – Пойдем с нами, Спорти. Тебе тоже не повредит прогуляться и расширить кругозор.
      - Но я должен вернуться домой к семи часам, чтобы приготовить обед, - сказав это, мальчик тоже подпрыгнул.
      - Вернемся гораздо раньше. Мы с Гарриет обедаем в шесть. А почему вы едите так поздно?
      - Папа сначала пьет коктейли. У меня есть оливки и орешки.
      - Прекрасно. Теперь идите за своими куртками.
      Спорти и Гарриет побежали через заднюю дверь, которая с грохотом захлопнулась за ними.
      - Что за шум? – проворчала кухарка,  которая повернулась точно в тот момент, чтобы увидеть детей, промчавшихся через дверь кухни и вверх по лестнице. Комната Гарриет находилась на верхнем этаже, поэтому им пришлось пробежать три пролета. Дети совсем задохнулись, когда добрались туда.
      - Куда мы идем? – крикнул Спорти вслед летящей вперед подружке.
      - Не знаю, - ответила запыхавшаяся Гарриет, вбежав в свою комнату. - Но старина Голли всегда выбирает хорошие места.
      Спорти схватил свою куртку, вышел за дверь и был уже на полпути вниз, когда Гарриет сказала:
      - Подожди, подожди. Я не могу найти блокнот.
      - Да зачем он тебе нужен? – крикнул со ступенек ее приятель.
      - Я никогда никуда без него не хожу, - донесся до Спорти приглушенный ответ.
      - Пошли, Гарриет, - из спальни донесся громкий стук. – Ты что, упала там?
      Все такой же приглушенный, но очень оживленный голос ответил:
      - Я нашла его. Видимо, он упал за кровать.
      И Гарриет появилась, сжимая в руках книжку с зеленой обложкой.
      - У тебя их, наверное, штук сто, - заметил Спорти, когда они спускались по лестнице.
      - Нет, четырнадцать. Этот пятнадцатый. Откуда у меня может быть сто? Я работаю с восьми лет, а сейчас мне только одиннадцать. У меня не было бы и столько, если бы я сначала не описывала так подробно свои обычные рутинные дела. Это заняло почти целый блокнот.
      - Ты наблюдаешь каждый день за одними и теми же людьми?
      - Да. В этом году у меня есть семья Дей Санти, маленький Джо Карри, Робинсоны, Гаррисон Уайтерс и новое лицо – миссис Пламбер. С ней тяжелее всего, потому что я должна залезть в буфет-автомат.
      - Можно мне как-нибудь пойти с тобой?
      - Нет, глупый. Шпионы не ходят с друзьями. Во всяком случае, если мы пойдем вдвоем, нас поймают. Почему бы тебе ни выработать свое направление?
      - Иногда я наблюдаю из своего окна за окном напротив.
      - Что там происходит?
      - Ничего. Человек приходит домой и опускает шторы.
      - Не очень интересно.
      - Конечно.
      Дети вернулись к дожидавшейся их Оле-Голли. Няня нетерпеливо топала ногой перед парадной дверью. Они вышли на 86 улицу, сели в автобус, и вскоре уже неслись в поезде подземки, сидя рядом друг с другом – Оле-Голли, Гарриет и потом Спорти. Няня смотрела вперед. Ее воспитанница что-то яростно писала в блокноте.
      - Что ты пишешь? – поинтересовался Спорти
      - Я делаю заметки обо всех людях, которые сидят напротив.
      - Зачем?
      - О, Спорти… - Гарриет была раздражена. – Потому что я вижу их и хочу запомнить.
      Она вернулась к своей книжке и продолжила писать свои заметки:
«Мужчина в скрученных белых носках. Толстые ноги. Женщина с одним косым глазом и длинным носом. Ужасный на вид маленький мальчик со своей пухлой светловолосой матерью, которая вытирает ему нос. Смешная леди выглядит как учитель и занята чтением. Не думаю, что мне хотелось бы жить там, где живет любой из них или заниматься тем, чем они занимаются. Держу пари, этот маленький мальчик очень грустный и много плачет. Могу поспорить, что кривоглазая женщина смотрится в зеркало и испытывает только ужас».
      Оле-Голли наклонилась и заговорила с детьми:
      - Мы едем в Рокуэй. В трех остановках отсюда. Я хочу, чтобы ты посмотрела, как этот человек живет, Гарриет. Это моя семья.
      Девочка чуть не задохнулась от неожиданности. Она в смущении взглянула на Оле-Голли, но та снова просто смотрела в окно. Гарриет продолжила писать:
«Это невероятно. У Оле-Голли может быть семья? Никогда об этом не думала. Как у Оле-Голли могут быть папа и мама? Она слишком стара для этого и никогда не говорила о них ни слова. А я знаю ее со своего  рождения. К тому же Оле-Голли не получает никаких писем. Нужно об этом подумать. Это может быть важным».
      Они доехали до нужной остановки, и Оле-Голли вывела их из подземки.
      - Вот это да! – воскликнул Спорти, когда все вышли на тротуар. – Мы около океана?
      Они чувствовали его соленый запах, и даже дикие  будоражащие мелкие капли стали нежно оседать на их лицах. Потом все исчезло.
      - Да, - коротко ответила Оле-Голли. Гарриет заметила происшедшую в ней перемену. Няня шла быстрее и держала голову выше. Компания двигалась по улице, ведущей к воде. Дома вдоль тротуара с клочками зелени перед фасадами были построены из желтых вперемешку с красными кирпичей. Это не очень красиво, подумала Гарриет, но, возможно, жителям нравились такие дома даже больше чем здания из красного кирпича в Нью-Йорке.
      Оле-Голли шла все быстрее и выглядела все прямее. Казалось, что ей не очень хотелось приходить сюда. Вдруг она резко свернула на дорожку, ведущую к одному из домов, уверенно поднялась по ступеням, не оглядываясь и не произнося ни слова. Спорти и Гарриет с выпученными глазами последовали за няней по лестнице к парадной двери и прошли через холл к задней двери.
Она сошла с ума, подумала Гарриет. Они со Спорти переглянулись, подняв брови, затем увидели, что Оле-Голли направлялась к маленькому частному домику, который стоял в собственном маленьком садике позади этого многоквартирного дома. Дети замерли на месте, не зная, что делать дальше. Маленький домик напоминал сельский. Гарриет видела такие когда ездила летом в Уотер-Милл. Точно такие же неокрашенные доски на фасаде, темно-серая крыша.
      - Идите, цыплятки, выпьем по чашечке горячего чая, - вдруг весело позвала Оле-Голли, помахав детям со смешной, немного подгнившей верандочки.
      Гарриет и Спорти побежали к домику, но остановились и похолодели, когда его дверь с шумом распахнулась. На пороге вдруг появилась самая огромная женщина из всех, каких Гарриет приходилось когда-либо видеть.
      - Эй, вы посмотрите, что тут происходит, - заревела она, - посмотрите на этих маленьких негодяев.
      Ее огромное толстое лицо весело сморщилось крупными складками, когда беззубый рот расплылся в улыбке. Из груди женщины донесся клокочущий смех.
Дети стояли и смотрели, раскрыв рты. Полная леди в хлопковом цветастом платье и огромном широком свитере возвышалась над ними, словно гора, уткнув руки в бедра. Наверное, это самый большой свитер в мире, подумала Гарриет, и самые большие в мире туфли. А обувь леди на самом деле была удивительной. Очень длинные черные грубые туфли с кружевными боками до середины голени, округлившиеся от усилий удержаться на этих мощных лодыжках. Под кружевами виднелись белые носки. Гарриет очень захотелось вернуться к своим заметкам.
      - Откуда взялись эти малыши? – веселый голос леди был хорошо слышен всем соседям. – Это маленькая дочка Уэлш? А это ее брат?
      Спорти захихикал.
      - Нет, он мой муж, - выкрикнула Гарриет.
      Оле-Голли помрачнела.
      - Не груби, девочка, и не считай себя слишком умной.
      Полная леди снова рассмеялась. Ее лицо опять покрылось крупными складками. Она напоминает тесто, готовое для большой круглой пиццы, снова подумала Гарриет. Ей хотелось сказать это Спорти, но Оле-Голли повела их в дом мимо гороподобного живота хозяйки, поскольку та довольно глупо, по мнению Гарриет, стояла на пороге.
      Оле-Голли направилась к чайнику и зажгла под ним огонь, затем деловито повернулась и произнесла:
      - Дети, это моя мама, миссис Голли. Мама… можешь закрыть дверь. Это Гарриет Уэлш.
      - Гарриет М. Уэлш, - поправила няню девочка.
      - Ты прекрасно знаешь, что у тебя нет второго имени, но если настаиваешь, пусть будет Гарриет М. Уэлш. А это Спорти. Как твоя фамилия?
      - Рокью. Саймон Рокью, - ответил он, особенно четко произнеся «Рок».
      - Саймон, Саймон, хи-хи-хи, - Гарриет вдруг почувствовала себя ужасно мерзкой.
      - Ты не должна смеяться над именами других, - старина Голли угрожающе нависла над девочкой, и это был один из тех случаев, когда та знала, что няня не шутит.
      - Беру свои слова обратно, - быстро пробормотала она.
      - Так-то лучше, - Оле-Голли удовлетворенно повернулась. – Теперь давайте сядем и выпьем чаю.
      - О, какая сообразительная малышка.
      Гарриет видела, что миссис Голли все еще раздумывала над представлением гостей. Она по-прежнему стояла, словно гора, безвольно опустив толстые, напоминавшие окорока руки.
      - Садись, мама, - лаково произнесла ее дочь, и миссис Голли села.
Гарриет и Спорти взглянули друг на друга. Одна и та же мысль пришла им в головы. Эта полная леди была немножко не в своем уме.
Миссис Голли села слева от Гарриет, наклонилась и заглянула прямо в глаза девочке. Та почувствовала себя, словно в зоопарке.
      - А сейчас, Гарриет, оглянись, - строго произнесла Оле-Голли, наливая чай. – Я привезла тебя сюда, потому что ты никогда не видела подобные дома изнутри. Видела ли ты когда-нибудь дома с одной кроватью, одним столом, четырьмя стульями и ванной на кухне?
      Девочке пришлось отодвинуть свой стул назад, чтобы посмотреть мимо наклонившейся к ней миссис Голли, все еще рассматривавшей ее. Комната была довольно странной. Возле печки лежал жалкий маленький коврик. У Гаррисона Уайтерса была только одна кровать и стол, подумала девочка. Но поскольку ей не хотелось, чтобы Оле-Голли знала, что она подсматривала через прозрачную крышу  Уайтерса, Гарриет промолчала.
      - Не думаю, что ты видела, - продолжала Оле-Голли. – Оглянись по сторонам. И пейте чай, дети. Можете потом добавить себе молока и чая, если захотите еще.
      - Я не пью чай, - застенчиво произнес Спорти.
      Оле-Голли резко взглянула на него.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Я ни разу не пил чай.
      - Ты хочешь сказать, что ни разу не пробовал его?
      - Нет, - немного испуганно ответил мальчик.
      Гарриет посмотрела на няню. На лице Оле-Голли появилось лукавое выражение, означавшее, что она готова что-то процитировать.
      - Лишь несколько часов в жизни более приятны, чем час, посвященный церемонии дневного чаепития, - произнесла она степенно и уверенно, затем  откинулась на спинку стула и с довольным видом посмотрела на Спорти. Тот выглядел совершенно сбитым с толку.
      - Генри Джеймс, - сказала Оле-Голли. – 1843-1916. Цитата из «Портрета женщины».
      - Что это? – спросил Спорти у Гарриет.
      - Роман, глупость, - ответила она.
      - А, такой же, как пишет мой отец, - сказал мальчик, подведя итог теме разговора.
      - Моя дочь умная, - пробормотала миссис Голли, все еще разглядывая юную гостью.
      - Вот посмотри, Гарриет, - сказала Оле-Голли. – Женщина, которую никогда никто не интересовал,  которую не интересовала ни книга, ни школа, ничего в жизни, но которая прожила  всю свою жизнь в этой комнате. Она только ест, спит и ожидает смерти.
      Гарриет в ужасе взглянула на миссис Голли. Стоило ли ее дочери говорить такие слова? Не сумасшедшая ли миссис Голли? Но та только сидела и внимательно смотрела на девочку. Возможно, она забывает поворачивать голову, подумала Гарриет, если ей не напоминать.
      - Попробуй чай, Спорти, он вкусный, - торопливо обратилась девочка к своему приятелю с целью сменить тему разговора.
      Тот сделал глоток.
      - Неплохо, - тихо пробормотал он.
      - Пробуй все, Спорти, хотя бы по одному разу, - Оле-Голли произнесла это так, словно думала совсем о другом. Гарриет с любопытством взглянула на няню. Оле-Голли на самом деле вела себя очень странно. Казалось… она сердилась? Нет, не сердилась. Она выглядела грустной.       Вздрогнув, Гарриет поняла, что впервые видит Оле-Голли грустной. Она никогда даже подумать не могла, что няня может грустить.
      Как будто прочитав мысли Гарриет, Оле-Голли  вдруг тряхнула головой и выпрямилась.
      - Ну, - весло произнесла она, - думаю, достаточно чая и впечатлений за один день. Теперь нам пора домой.
      А потом случилась неожиданная вещь. Миссис Голли вскочила на свои толстые ноги и опрокинула свою чашку на пол.
      - Ты всегда уходишь, всегда уходишь! – крикнула она.
      - Ну, мама, - спокойно сказала ее дочь.
      Миссис Голли запрыгала по полу, словно гигантская кукла. Она напомнила Гарриет воздушные шары, сшитые в форме человеческих фигур и привязанные за веревку. Спорти вдруг захихикал. Гарриет тоже хотелось похихикать, но она не была уверена, стоит ли это сейчас делать.
      Миссис Голли опять затанцевала.
      - Только приходишь сюда, чтобы уйти. Всегда уйти. Я думала, на этот раз ты пришла надолго.
      - Ну, мама, - снова произнесла Оле-Голли, но на этот раз встала, подошла к матери положила руку на ее прыгающее плечо.
      – Мама, - нежно сказала она, - ты же знаешь, я приеду на следующей неделе.
      - О, это правда, - отозвалась миссис Голли, сразу перестала прыгать и широко улыбнулась Гарриет и Спорти.
      - Вот это да, - тихо пробормотал мальчик.
      Гарриет сидела совершенно потрясенная. Затем Оле-Голли велела детям надеть куртки, и они снова вышли на улицу. Миссис Голли помахала им вслед. Начинало смеркаться.
      - Вот это да, - это все что мог сказать Спорти.
Гарриет не могла дождаться, когда вернется к себе комнату, чтобы закончить свои заметки.
      Оле-Голли смотрела вперед. На ее лице не было никакого выражения.


      Глава 2.

      В тот вечер, приготовившись ко сну, Гарриет открыла свой блокнот. Ей было над чем задуматься. Завтра начинались занятия в школе. Завтра у нее будет огромное количество заметок по поводу перемен, происшедших в ее одноклассниках за лето. Сегодня же она хотела думать только о миссис Голли.

«Я считаю, что лишь при одном взгляде на миссис Голли ее дочь должна становиться грустной. Моя мама не столь умна, как Оле-Голли, но и не так глупа, как миссис Голли. Мне бы не хотелось иметь глупую маму. Должно быть, от этого ты чувствуешь себя очень несчастной. Думаю, мне хотелось бы написать историю про миссис Голли, которую переехал грузовик. Но если учитывать ее полноту,  что же тогда случится с грузовиком? Лучше на этом остановиться.  Мне бы не хотелось жить, как миссис Голли, но я бы хотела знать, что происходит в ее голове».
      Гарриет отложила блокнот и побежала в комнату Оле-Голли поцеловать няню и пожелать ей спокойной ночи. Та сидела в кресле-качалке и читала при свете лампы. Гарриет влетела в комнату и плюхнулась прямо на середину накрытой желтым покрывалом односпальной кровати. Все в комнате было выдержано в желтых тонах, от стен до вазы с хризантемами. Оле-Голли «помешалась» на желтом, как она сама говорила.
      - Убери ноги с кровати, - сказала няня, не поднимая глаз от книги.
      - О чем думает твоя мама? - спросила Гарриет.
      - Не знаю, - задумчиво ответила Оле-Голли, по-прежнему глядя в книгу. – Я размышляю об этом уже много лет.
      - Что ты читаешь?
      - Достоевского.
      - Кто это? -  спросила Гарриет с некоторым пренебрежением.
      - Послушай, - сказала Оле-Голли, и на ее лице опять появилось традиционное выражение, предшествующее цитате. – Любовь – божье создание, целиком и отдельно каждая песчинка ее. Люби каждый лист, каждый луч божьего света. Люби животных, люби растения, люби все. Если ты любишь все, будешь обладать тайной вещей. А когда ты станешь обладать ею, ты начнешь улучшать ее каждый день. И, в конце концов, придешь к любви ко всему миру, к всеобъемлющей любви.
      - Что это значит? – спросила Гарриет после минутного молчания. – Как ты думаешь, что это значит?
      - Ну, может быть, если ты любишь все… тогда… тогда, я думаю, все будешь знать… тогда… кажется будто… ты любишь все еще больше. Не знаю… - Оле-Голли со смирением посмотрела на Гарриет.
      - Я хочу знать все-все, - вдруг воскликнула девочка, лежа на спине и в то же время стараясь подпрыгивать на кровати. – Все в мире, все-все. Я буду следить и знать все.
      - Знание всего не принесет тебе ничего хорошего, если ты не станешь ничего с ним делать. А теперь вставайте, мисс Гарриет-шпионка. Вам пора спать, - с этими словами Оле-Голли направилась к кровати и схватила девочку за ухо.
      - Ой, - заныла Гарриет, когда ее выводили из комнаты, хотя ей ничуточки не было больно.
      - А теперь в кровать.
      - А мама и папа вернутся домой рано, чтобы поцеловать меня на ночь?
      - Нет, - ответила Оле-Голли, затаскивая девочку в спальню. – Они ушли на вечеринку. Увидишься с ними утром за завтраком. А теперь спать, сейчас же…
      - Хи-хи, - сказала Гарриет. – Мгновенный сон.
      - И больше ни одного слова от тебя. Завтра пойдешь в школу, - старина Голли наклонилась и быстро чмокнула девочку в лоб. Няня терпеть не могла целоваться. Причем, Гарриет считала, что с такой же ненавистью, как и она сама. Голли выключила свет, и девочка прислушалась к шагам няни, удалявшимся в направлении ее комнаты, дверь в которую находилась прямо напротив, через холл. Там старина Голли взяла свою книгу и снова устроилась в кресле-качалке. А Гарриет сделала то, что делала всегда, когда ее укладывали спать. Она достала фонарик, взяла книгу и стала читать под одеялом, пока Оле-Голли не вернулась и не отобрала у нее фонарик, что тоже делала каждый вечер.
      На следующее утро миссис Уэлш спросила:
      - Что ты хочешь, сэндвич с ветчиной, с яичным салатом или арахисовым маслом?
      Мама пытливо смотрела на девочку, в то время как кухарка стояла у стола с мрачным видом.
      - Томатный, - ответила Гарриет, даже не поднимая взгляда от книги, которую читала за завтраком.
      - Хватит читать за столом.
      Девочка отложила книгу.
      - Послушай, Гарриет, ты берешь с собой в школу томатные сэндвичи каждый день на протяжении пяти лет. Они тебе не надоели?
      - Нет.
      - А как насчет сливочного сыра и оливок?
      Гарриет покачала головой. Кухарка в отчаянии махнула рукой.
      - Копченая говядина? Ростбиф? Огурец?
      - Томаты.
      Миссис Уэлш пожала плечами и беспомощно посмотрела на кухарку. Та состроила гримасу.
      - Как хочет, - твердо произнесла она и вышла из комнаты. Миссис Уэлш сделала глоток кофе.
      - Ты думаешь о школе?
      - Не особенно.
      Мистер Уэлш опустил газету и взглянул на дочь.
      - Ты любишь школу?
      - Нет, - ответила Гарриет.
      - Я тоже всегда ненавидел ее, - заявил мистер Уэлш и вернулся к газете.
      - Дорогой, ты не должен говорить так. Мне, например, школа нравилась… ну, когда мне было одиннадцать, - миссис Уэлш посмотрела на дочь в ожидании ответа.
      Гарриет не знала, какие чувства на самом деле испытывала к школе.
      - Выпей молока, - сказала миссис Уэлш.
      Дочь всегда ждала, когда мама скажет это, какую бы жажду при этом не испытывала. Просто когда миссис Уэлш напоминала Гарриет об этом, ей было приятно. Она выпила молоко, вытерла губы и встала из-за стола. Оле-Голли вошла в комнату по дороге на кухню.
      - Что говорят, когда встают из-за стола, Гарриет? – с отсутствующим видом спросила миссис Уэлш.
      - Извините, - ответила девочка.
      - Хорошие манеры – очень важная вещь, особенно утром, - резко произнесла Оле-Голли, удаляясь на кухню. В начале дня она всегда была очень сварлива.
      Гарриет быстро пробежала в свою комнату.
      - Я иду в шестой класс, - крикнула она только для того, чтобы не было так скучно, взяла свой блокнот, хлопнула дверью и промчалась вниз по лестнице. – До свидания, до свидания, - завопила Гарриет, словно уезжала в Африку, и выбежала на улицу.
      Школа, в которую ходила Гарриет, называлась школой Грегори в честь мисс Элеоноры Грегори, которая основала ее на рубеже веков. Она находилась на Ист-Энд авеню, в нескольких кварталах от дома Гарриет и напротив парка Карла Шурца. Девочка шагала по Ист-Энд авеню, с радостью прижав к себе свой блокнот.
      У входа в школу образовалась небольшая толпа детей. Многие стояли на тротуаре. Здесь были ученики всевозможных форм и размеров, в основном девочки, поскольку школа Грегори была женской. Мальчикам позволяли в ней учиться, но только до шестого класса. После этого им приходилось переходить в другое учебное заведение.
      Гарриет было грустно думать о том, что в следующем году Спорти уйдет из школы. Остальные ее не волновали. Особенно не волновал ее Пинки Уайтхед, поскольку она считала его самым глупым существом в мире. Третьего и последнего ученика в ее классе Гарриет окрестила «Мальчиком в красных носках», поскольку он был таким скучным, что никто не удосужился запомнить его имя. Он появился в школе в прошлом году, в то время как все остальные учились здесь с первого класса. Гарриет запомнила день, когда мальчик пришел в класс в красных носках. Кто-нибудь слышал о красных носках? Девочка подумала, что это счастье, что он надел их. Иначе его вообще бы никогда не заметили. Мальчик все время молчал.
      Когда Гарриет прислонилась к пожарному крану и открыла блокнот, к ней подошел Спорти.
      - Привет, сказал он.
      - Привет.
      - Есть здесь кто-нибудь еще?
      - Только глупый мальчик в красных носках.
      Гарриет быстро записала в блокноте:
      «Иногда Спорти выглядит так, будто не спал всю ночь. У него смешные маленькие сухие крошки вокруг глаз. Я о нем тревожусь».
      - Спорти, ты умывался?
      - Ха? Ну… нет, забыл.
      - Гм, - неодобрительно хмыкнула Гарриет, и ее приятель отвел глаза в сторону. На самом деле Гарриет тоже не промывала глаза, но об этом можно было в общем-то и не упоминать.
      - Эй, вон Дженни, - Спорти указал куда-то вверх улицы.
      Дженни Гиббс была лучшей подругой Гарриет, если не считать Спорти. У нее имелся химический набор, и она планировала однажды взорвать весь мир. Гарриет и Спорти испытывали большое уважение к экспериментам Дженни, но ни понимали ни слова, когда та о них рассказывала.
      Дженни медленно шла к друзьям, не сводя глаз с дерева в парке на другой стороне улицы. Выглядела она довольно странно. Ее голова была повернута направо, как у солдата на параде. Гарриет и Спорти знали, что Дженни делала так, потому что была очень стеснительной и не хотела никого видеть, но никогда не говорили об этом.
      Дженни почти наткнулась на них.
      - Привет.
      - Привет.
      - Привет.
      Ну, вот и все. Друзья собрались.
      - О, дорогая, - произнесла Дженни, - еще один год. Я стала еще на год старше, но совсем не приблизилась к своей цели.
      Спорти и Гарриет серьезно кивнули. Они наблюдали за длинным черным лимузином. Тот остановился возле школы. Из него вышла маленькая светловолосая девочка.
      - Эта ужасная Бет Элен Хансен, - фыркнула Дженни. Бет Элен была самой симпатичной девочкой в классе, поэтому все презирали ее, особенно Дженни Гиббс, которая не отличалась привлекательностью, а ее лицо было усыпано веснушками.
      Гарриет сделала несколько пометок:
      «Дженни с каждым годом становится все более странной. Думаю, она может взорвать мир. У Бет Элен всегда глаза на мокром месте».
      Тем временем подошли Рэчел Хеннеси и Марион Хоторн. Они всегда были вместе.
      - Доброе утро, Гарриет, Саймон, Джейн, - весьма формально поздоровалась Марион Хоторн. Она вела себя как учитель, хотя постоянно находилась в состоянии риска вызова к доске за невнимательность. Рэчел все повторяла за Марион, поэтому сейчас только равнодушно кивнула одноклассницам. Затем обе подруги пошли в школу.
      - Не слишком ли это с их стороны? – произнесла Дженни и с отвращением отвела взгляд в сторону.
      Кэрри Эндрюс вышла из автобуса. Гарриет записала:
      «В этом году Кэрри Эндрюс значительно толще».
      Лора Петерс тоже вышла из автобуса. Гарриет записала:
      «А Лора Петерс худее и безобразнее. Думаю, ей пора надевать на зубы брекеты».
      - О, приятель, - сказал Спорти. Все оглянулись и увидели Пинки Уайтхеда. Он выглядел таким бледным, худым  и слабым, что был похож на стакан с молоком - высокий тонкий стакан с молоком. Спорти не мог спокойно смотреть на него. Гарриет отвернулась от Пинки по привычке,  но потом все же взглянула, чтобы понять, изменился он или нет. Затем она записала:
      «Пинки Уайтхед не изменился. Пинки Уайтхед никогда не изменится».
      Гарриет вспомнила все, что знала о Пинки. Он жил на Восемьдесят восьмой улице. Его мама была очень красивой. Папа работал в журнале. И еще у Пинки была трехлетняя сестра. Гарриет записала:
      «Моя мама всегда говорит, что все проблемы Пинки Уайтхеда заключены в его маме. Надо бы мне спросить у нее, что это значит, иначе я никогда это не узнаю. Неужели мама Пинки ненавидит сына? Впрочем, если бы у меня был такой сын, я бы его ненавидела».
      - Ну, пора в школу, - устало произнес Спорти.
      - Да, давайте уже покончим с этим, – сказала Дженни и повернулась к двери.
      Гарриет закрыла свой блокнот, и друзья вошли в школу. По расписанию сначала стояло общее собрание в большом зале.
Мисс Анджела Уайт, нынешний декан, стояла на сцене. Сев в кресло, Гарриет сразу же нацарапала в блокноте:
      «В этом году ноги мисс Уайт выглядят толще. У мисс Уайт большие зубы, тонкие волосы, ступни, словно лыжи, и очень низко висящий живот. Оле-Голли говорит, что описание хорошо для души и прочищает мозги, как слабительное. Это должно помочь мисс Уайт».
      - Доброе утро, дети, - мисс Уайт поклонилась с грациозностью мягкой подушки. Ученики с шарканьем поднялись, как единое целое.
      - Доброе утро, мисс Уайт, - хором ответили они. Сразу после этого гул их голосов стал гораздо сильнее.
      Мисс Уайт произнесла краткую речь о жвачке и фантиках, разбрасываемых по всей школе. Она не видела никаких причин для того, чтобы продолжать мусорить. Затем последовали чтения. Каждое утро две или три старшие девочки читали короткие отрывки из книг, обычно из Библии. Гарриет никогда не слушала. Ей хватало цитат от Оле-Голли. Это время она использовала для своей книги:
      «Оле-Голли говорит, что есть много способов жить, как все нормальные люди на земле, и я должна не надевать на глаза шоры, а видеть свой путь. Тогда я узнаю, как мне хочется жить.
      Скажу вам одну вещь: я не хочу жить, как мисс Уайт. Однажды я видела ее бакалейной лавке. Она купила маленькую баночку тунца, одну бутылку диетической колы и пачку сигарет. Даже ни одного томата. У нее, должно быть, ужасная жизнь. Не могу дождаться, когда сегодня днем смогу вернуться на свой обычный шпионский маршрут. Меня не было все лето, а дома за городом находятся очень далеко друг от друга. Чтобы собрать достаточно информации, мне пришлось было бы ездить на машине».
      Собрание закончилось. Ученики встали и направились в свой класс. Гарриет заняла парту прямо через проход от Спорти с одной стороны и от Дженни с другой.
      - Эй, - радостно воскликнул Спорти. Если бы они не смогли захватить эти места, было бы очень трудно передавать друг другу записки.
            Мисс Элсон стояла у своего стола. Она была их учителем и воспитателем. Гарриет с любопытством взглянула на нее и записала:
      «Думаю, мисс Элсон из тех людей, о которых не стоит задумываться дважды».
      Она захлопнула свой блокнот так, словно поймала учительницу в коробку. Мисс Элсон стала делать перекличку по списку: «Эндрюс, Гиббс, Хансен, Хоторн, Хеннеси, Мэттьюз, Петерс, Рокью, Уэлш, Уайтхед». Все послушно отвечали: «Здесь».
      - А сейчас, дети, мы проведем выборы старосты класса. Есть какие-нибудь кандидатуры?
      Спорти вскочил на ноги.
      - Я предлагаю выбрать Гарриет Уэлш.
      - Я тоже, - крикнула Дженни. Они проделывали это каждый год, потому что староста контролировал все. Когда учитель выходил из класса, именно старосте поручалось записывать имена нарушавших порядок учеников. Он же являлся редактором страницы класса в школьной газете.
      Тут встала Рэчел Хеннеси.
      - Я предлагаю Марион Хоторн, - жеманно заявила она.
Марион Хоуторн бросила на Бет Элен Хансен взгляд, от которого у Гарриет волосы встали дыбом. Бет Элен с очень испуганным видом робко поднялась на ноги и, заикаясь, почти прошептала: «Я тоже». Эти проделки тоже повторялись каждый год. Кандидатур больше не было, и потому ученики перешли к голосованию. Марион Хоторн выиграла выборы. Каждый год победу одерживала либо она, либо Рэчел Хеннеси. Гарриет записала в своем блокноте:
      «Учителям следовало бы заподозрить неладное. Ведь уже в течение пяти лет ни я, ни Спорти, ни Дженни не становились старостами».
      Марион Хоуторн выглядела страшно довольной. Спорти, Дженни и Гарриет переглянулись.
      - Ничего, придет наш день, подождите, - Гарриет задумалась, хотела ли она этими словами сказать, что когда ее выберут старостой, у Марион будет гореть земля под ногами. Или, может быть, Дженни намеревалась выбить почву из-под ног Марион Хоторн первой? Это было неплохой идеей.
      Наконец стрелки часов показали три тридцать семь. Занятия закончились. Спорти подошел к Гарриет.
      - Эй, выйдешь сегодня гулять?
      - Может, после своего похода. Если будет время.
      - О, боже, Дженни работает в лаборатории. Вы все всегда работаете.
      - Почему бы тебе не потренироваться? Как же ты собираешься стать футболистом?
      - Не могу. Должен убраться дома. Приходи если будет время.
      Гарриет сказала «о’кей», затем «до свидания» и побежала домой. Пришло время ее пирожного и кружки молока. Каждый день в три сорок она ела пирожное и запивала его молоком. Гарриет любила делать все каждый день в одно и то же время.
      - Время для моего пирожного, для моего пирожного и молока, время для пирожного и молока! - с этими криками девочка вбежала в дом, промчалась  через парадный холл мимо столовой и гостиной, затем спустилась по ступеням в кухню, где и наткнулась на кухарку.
      - Ты вылетаешь из школы как ракета, - воскликнула та.
      - Привет, кухарка, привет, кухарочка, привет, привет, привет! - пропела Гарриет, открыла свой блокнот и записала:
      «Я всегда много говорю. Однажды Оле-Голли сказала мне: «Я никогда не потеряю тебя в толпе. Мне достаточно следить за твоим голосом».
      Девочка захлопнула блокнот, и кухарка вздрогнула. Гарриет засмеялась.
      Кухарка поставила перед ней пирожное и кружку молока.
      - Что ты все время пишешь в этом проклятом блокноте? - спросила она с немного кислым выражением лица.
      - Это потому что я шпионка, - ответила Гарриет, прожевывая кусок пирожного.
      - Шпионка, ха-ха. Шпионка какая-то!
      -  Да, я шпионка. К тому же, хорошая. Меня никогда не поймают.
      Кухарка налила себе чашечку кофе и села.
      - И как давно ты занимаешься этим?
      - С тех пор как научилась писать.Оле-Голли сказала, что если я хочу стать писательницей, то мне стоит записывать все подряд. Поэтому я и шпионю, чтобы записывать.
      - Гм…
      Гарриет знала, что когда кухарка не могла найти нужных слов, она всегда так мычала.
      - Например, я все о тебе знаю.
      - Как бы не так, - кухарка выглядела немного испуганной.
      - Знаю, знаю. Ты живешь с сестрой в Бруклине. Она может выйти замуж. Ты хотела бы купить машину. А еще у тебя есть сын, который плохо себя ведет и много пьет.
      - Что же ты делаешь, детка? Подслушиваешь под дверью?
      - Да, - ответила Гарриет.
      - А я никогда этого не делаю, - сказала кухарка. – Мне кажется, это дурные манеры.
      - Оле-Голли так не думает. Она говорит, узнавай все, что можешь, потому что жизнь довольно трудна, даже если ты много знаешь.
      - Держу пари, она не знает, что ты ходишь по дому и подслушиваешь у дверей.
      - А как же я могу тогда все узнать?
      - Не знаю, - кухарка покачала головой. – Я ничего не знаю об этой Голли.
      - Что ты имеешь в виду? – Гарриет озадаченно взглянула на кухарку.
      - Не знаю. Просто не знаю. Я ей удивляюсь.
      Оле-Голли вошла в кухню.
      - Чего ты не знаешь?
      Кухарке явно хотелось спрятаться под столом. Она поднялась и с кротким видом спросила:
      - Налить вам чаю, мисс Голли
      - Было бы очень мило с твоей стороны, - сказала Оле-Голли и села за стол.
Гарриет открыла свой блокнот:
      «Интересно, что все это значит? Может быть, старина Голли знает о кухарке что-то, чего той хотелось бы скрыть? Нужно проверить».
      - Что будет у тебя в школе в этом году, Гарриет? – спросила Оле-Голли.
      - Английский, история, география, французский, математика, тьфу… естественные науки, тьфу… и художественные искусства, тьфу, тьфу, тьфу… - девочка пробормотала это очень скучным тоном.
      - Какая история?
      - Греческая и римская, тьфу, тьфу, тьфу...
      - Они очаровательны.
      - Что?
      - Эти искусства. Подожди, и увидишь. Там рассказывается и о шпионах. Их боги все время за всеми шпионили.
      - Да ну?
      - «Да», Гарриет, а не «да ну».
      - Ладно, но мне бы вообще не хотелось о них слышать.
      - О, для тебя есть фраза Эзопа: «Если бы все наши желания выполнялись, мы бы часто жалели», - Оле-Голли удовлетворенно вздохнула после того, как освободилась от такой сложной фразы.
      - Пожалуй, я пойду, - сказала Гарриет.
      - Да, - отозвалась кухарка, - иди, поиграй.
      Девочка встала.
      - Я иду не играть, а работать! – Гарриет с достоинством вышла из кухни и стала медленно подниматься по лестнице. Правда, уже через секунду она помчалась  по ступеням, с яростью пронеслась мимо столовой и гостиной на первом этаже, мимо спальни родителей и библиотеки на втором и, наконец, добралась до своей комнаты с ванной на третьем этаже.
      Гарриет любила свою комнату. Она была маленькой и уютной. В ванной крошечное окошко выходило на парк на противоположной стороне улицы. В комнате было окно побольше. Девочка огляделась по сторонам, как обычно, довольная порядком и уютом. Она всегда все убирала за собой немедленно и не потому, что кто-то ее заставлял – никто никогда этого не делал, – а потому что это была ее собственная комната, и Гарриет нравилось содержать ее в полном порядке. Девочка таким образом относилась к множеству вещей. Комната с удовольствием ждала свою хозяйку. Маленькая кровать рядом с окном, шкаф с книжками, коробка для игрушек, теперь загруженная блокнотами, потому что ее можно было закрыть на ключ, письменный стол и стул – все, казалось, с любовью смотрели на нее. Гарриет положила книги на стол и начала быстро переодеваться в свою шпионскую одежду.
      Эта одежда состояла прежде всего из старых голубых джинсов, таких старых, что мама запрещала надевать их, но Гарриет любила их потому что приспособила к ним ремень с крючками для шпионских принадлежностей. К таким принадлежностям относились фонарик, на случай если ее где-нибудь застанет ночь, чего еще никогда не было, кожаная сумочка для блокнота, еще один кожаный мешочек для запасных ручек, фляжка для воды, бойскаутский ножик, имевший помимо других лезвий отвертку и сломанную вилку. Гарриет еще ни разу не приходилось есть где-нибудь в походных условиях, но когда-то это могло случиться.
      Девочка прикрепила все перечисленное к ремню. Получилось неплохо, если не считать того, что принадлежности немного звенели. Затем Гарриет надела старый темно-синий свитер с капюшоном, который она носила на пляже, отчего тот приятно пах соленым морским воздухом. Следующей частью костюма была старая пара голубых босоножек. Мама Гарриет однажды зашла так далеко, что решила их выбросить, но девочка спасла любимую обувь из мусорной корзины, когда кухарка отвернулась.
      Гарриет закончила работу над своим нарядом, надев черные очки без стекол. Она нашла оправу в столе у папы и теперь иногда даже носила ее в школу, полагая, что она придавала ей более умный вид.
Девочка посмотрела в зеркало, висевшее на двери в ванную, и осталась очень довольна собой. Затем она быстро спустилась по лестнице и выбежала из дома, громко хлопнув дверью.

      Глава 3.

      Гарриет сегодня была особенно взволнована, потому что добавила к своему шпионскому маршруту новое место. Ей приглянулся частный дом за углом. В такие дома попасть было гораздо труднее, чем в многоквартирные, но нужно же было с чего-то начинать. Сейчас здесь жила миссис Агата К. Пламбер, очень странная, несколько похожая на театральный персонаж леди, которая когда-то была замужем за довольно состоятельным человеком. Теперь она была разведена, жила одна и, очевидно, целыми днями болтала по телефону. Гарриет выяснила это, подслушав для начала несколько разговоров между горничной миссис Пламбер и очень дружелюбным мусорщиком. Девочка делала вид, что играла в мяч, пока рядом убирали мусор.
Вчера она точно рассчитала, что как раз успеет запрыгнуть в буфет-автомат – специальный подъемник для подачи блюд из кухни на второй этаж -  и задвинуть за собой скользящую дверцу до того, как горничная миссис Пламбер очередной раз пробежит по лестнице. Подъемник был конструкцией старинной, больше не работал, но, к счастью, его дверцу пока не заколотили. Поскольку в ней была маленькая щель, Гарриет могла все прекрасно видеть и слышать.
      Девочка подошла к дому, заглянула в окна кухни и увидела горничную, устанавливавшую что-то на поднос. Она знала, что сейчас последует торжественное перемещение подноса на второй этаж. Нельзя было терять ни секунды. Горничная вышла в буфетную комнату, а Гарриет забежала на кухню и одним прыжком оказалась в подъемнике. Она едва успела закрыть за собой скользящую дверцу, как вернулась горничная, монотонно бормоча себе под нос: «Мисс Аме-ри-кер, мисс Аме-ри-кер».
Наконец, поднос был полностью уставлен блюдами. Горничная взяла его и вышла из комнаты. Гарриет тут же начала тянуть тросы, поднимавшие буфет-автомат, и в ужасе услышала громкий скрип. Это было невыносимо. Возможно, в следующий раз она сможет захватить с собой немного масла.
      Девочка приехала на второй этаж. Ее сердце билось так быстро, что она едва могла вздохнуть. Гарриет заглянула в щель, и первое что увидела, это огромную кровать с четырьмя стойками, в самом центре которой сидела миссис Пламбер. Она опиралась на огромные подушки, держала в руке телефонную трубку и была окружена журналами, книгами, коробками со сладостями и россыпью маленьких розовых детских подушечек.
      - Да, - решительно произнесла в трубку миссис Пламбер, - я открыла секрет жизни.
      «Ничего себе», – подумала Гарриет.
      - Моя дорогая, это очень просто. Просто ложитесь в свою постель и отказываетесь двигаться ради чего или кого-либо.
      «Хорош секрет, - снова подумала Гарриет, - самая глупая вещь, которую я слышала».
      Девочка не любила постель. «Лечь и встать» – так звучал ее девиз. Причем, чем меньше проводить в постели времени, тем лучше.
      - О, да, дорогая, я знаю… Я знаю, ты не можешь отойти от активной жизни. Я согласна с тобой. Сама не люблю таких людей. И все-таки я могу… Лежа здесь, я действительно работаю. Видишь ли, самая удивительная часть моей работы – я размышляю над профессией!
      «Вам уже, видимо, сто два года, - сказала про себя Гарриет. – Пора бы уж и за дело взяться».
      Вошла горничная с подносом.
      - Поставьте его там, - несколько раздраженно произнесла миссис Пламбер и вернулась к телефонному разговору.
      Гарриет записала в блокнот:

      «Это подтверждает слова Оле-Голли. Богатые люди скучны. Она говорит,  что когда люди ничего не делают, они ни о чем не думают, а когда они ни о чем не думают, то и о них нечего думать. Если бы у меня был такой подъемник, я все время заглядывала бы в него, чтобы убедиться, что там никого нет».

      Словно прочитав мысли Гарриет, миссис Пламбер спросила горничную:
      - Вы не слышали скрип из этого буфета?
      - Нет, мадам, - ответила та.
      - Наверное, мое воображение, - хозяйка вернулась к телефону. – Дорогая, у       меня колоссальные возможности. Как ты не думаешь, из меня получилась бы хорошая актриса? Или взять живопись. Я умею рисовать. Что ты думаешь об этом? Ну, дорогая, мне ведь только сорок. Вспомни Гогена…
      Гарриет с замиранием сердца очень медленно начала тянуть тросы, чтобы спуститься вниз. Ей пришло в голову, что лучше уйти, пока миссис Пламбер не закончила разговор, иначе она могла услышать посторонний шум. Когда подъемник почти опустился на первый этаж, опять раздался противный тонкий скрип. Однако Гарриет была уверена, что никто ничего не услышал. Буфет остановился. Девочка выглянула на кухню. Пусто. Можно было бежать? Гарриет выбралась из подъемника и бросилась прочь.
      «Я никогда не бегала так быстро», - подумала она и повернула за угол. Тяжело дыша, девочка опустилась на какие-то ступеньки и достала блокнот.

      «Думаю, это могло быть опасным предприятием. Но мне хотелось бы знать, какую работу мисс Пламбер выберет. Как можно работать, лежа в постели? Как она расплачивается за покупки, не выходя из своей комнаты? Наверное, просто живет на деньги мужа. Разве моя мама живет за счет папы? Я никогда не буду так поступать. Посмотрите на бедного Спорти. У него уже много дел даже без меня, лежащей в постели и постоянно что-то жующей!»

      До окончания своего сегодняшнего маршрута у Гарриет были намечены еще три остановки, но сначала девочка решила повидаться со Спорти. По дороге ей захотелось пить, и она остановилась в своем любимом кафе,  где был отличный молочный коктейль. Оно стало ее любимым, потому что именно здесь Гарриет впервые услышала, какие необычные вещи люди говорят друг другу. Ей нравилось сидеть у стойки со своим коктейлем и слушать, как над головой от разных столиков доносятся голоса. В кафе всегда одновременно шло несколько бесед. Иногда Гарриет играла в игру. Она не оглядывалась на людей до тех пор, пока по голосам не обрисовывала себе их внешность, затем поворачивалась и смотрела, насколько совпадали ее представления.
      - Шоколадный коктейль, пожалуйста.
      - Конечно, Гарриет. Как твои дела?
      - Нормально, - девочка села, довольная тем, что ее здесь узнали. Она положила на столик двенадцать центов, сделала маленький глоток и прислушалась.
      - Мой отец - крыса.
      - Итак, должен признаться, я устроил это дело как нельзя лучше. Я сказал судье…
      - Он крыса, потому что считает себя совершенством.
      - Послушай, Джейн, мы должны пойти на Очад-стрит и купить материал. Я больше не могу жить в этом доме ни минуты без штор. Каждый может заглянуть в наши окна.
      В этот момент Гарриет едва сдержалась, чтобы не посмотреть на соседний столик. Ведь этот разговор предлагал новый шпионский маршрут. Если каждый может посмотреть в их окна...
      - Знаешь, в свое время я проиграл всего несколько дел.
      - Он такая крыса, что не позволяет моей матери рта раскрыть.
      «Ловушку для крыс раскрыть», - подумала Гарриет.
      - Ты представления не имеешь, что такое все время прятаться. Боже, я даже не могу просто пройти по квартире в комбинации.
      Коктейль закончился. Гарриет подвела итоги своим предположениям. Парень с отцом-крысой должен был оказаться худощавым, с черными волосами и прыщавым лицом. Адвокат, выигравший все свои дела, наверняка был невысоким, толстеньким и сутулым. Облик девушки без штор на окнах не возник перед ней, но Гарриет решила, что она должна быть полной.
      Наконец, девочка обернулась.
      Сначала она не могла сказать ничего определенного, но увидев прыщавого темноволосого парня, ощутила чувство гордости за себя. Затем Гарриет стала выбирать из двух мужчин адвоката: прислушалась к одному, но потом все же признала юристом второго. Он оказался не маленьким и полным, а высоким и худым, с симпатичным лицом. Она заметила у него небольшие мешки под глазами.
      «Да, неудивительно, что ты не можешь ходить по квартире в комбинации», - подумала Гарриет, посмотрев на девушку без штор на окнах. Такое полное существо она еще не видела.
      Ну, хватит. Только двое из трех. Иногда выдавались и лучшие дни и получше. Гарриет слезла с высокого табурета и направилась к дому Спорти. Он жил в квартире на четвертом этаже. Спорти в фартуке и с полотенцем для посуды в руках открыл дверь.
      - Привет, Гарриет, заходи. Я только вытру тарелки.
      - А потом что собираешься делать?
      - Подмести.
      - О, Спорти, у тебя слишком много работы.
      - Да, но что поделаешь? Кто-то должен ее выполнять. Однажды я перестал работать и через неделю с трудом нашел среди наших комнат гостиную.
Друзья прошли на кухню, и Спорти вернулся к тарелкам. Гарриет указала на дверь справа от себя.
      - Он там?
      - Да, работал всю ночь, поэтому сейчас спит. Мне нужно сходить в магазин и потом успеть приготовить обед.
      - Я не могу приготовить обед, тем более для папы. Как ты это делаешь?
      - Знаешь, часто это просто неважно.
      - Ему все равно, что есть?
      - Писатели не интересуются едой. Их интересует только то, что ты о них думаешь. Гарриет, подержи, пожалуйста.
      - Я всегда интересуюсь тем, что ем, - сказав это, девочка услышала громкий стон, донесшийся из спальни, и едва не уронила тарелку. – Ой, что это? Спорти выглядел совершенно спокойным.
      - Ничего, просто дурной сон. Он все время видит их. Писатели видят много дурных снов.
      - Ты не хочешь стать писателем, Спорти? Хи-хи, твой папа может даже помочь тебе.
      Спорти почти замер у раковины.
      - Шутишь? Ты же знаешь, я хочу стать футболистом. А если выяснится, что я плохой игрок, вот что я тебе скажу: тогда я собираюсь стать дипломированным бухгалтером.
      - А что это?
      - Ты не знаешь, что такое дипломированный бухгалтер? – удивился Спорт.
      - Нет, - ответила Гарриет. Она никогда не стеснялась признаваться, что  чего-то не знала. «Ну и что, - думала девочка, - я всегда смогу узнать».
      - Хорошо, я покажу тебе, что это. Пошли со мной.
      Спорти положил полотенце, взял Гарриет за руку и повел в свою комнату. Можно было сразу понять, что это именно его комната. В ней царил образцовый порядок. Здесь стояли маленькая койка армейского образца, один прямой стул и небольшой стол. Последний был абсолютно пустым. Спорти достал из кармана связку ключей и начал открывать ящики стола.
      - Видишь эти книги? Это мои, - мальчик с гордостью сделал шаг назад. Гарриет заглянула в стол. Каждый ящик был заполнен гроссбухами. В одном лежала копилка, тоже запертая на замок.
      - Ничего себе, - произнесла Гарриет просто потому, что не знала, что сказать.
      - Дипломированный бухгалтер это счетовод, к твоему сведению, - помпезно заявил Спорти, резко оттолкнул руку приятельницы, потому что та уже потянулась к одному из гроссбухов.
      - Что там? – спросила Гарриет, заподозрив, не пустые ли эти книги.
      - Наши финансы. Что ты скажешь на это? – Спорти явно разволновался.
      - Ненавижу деньги, - произнесла Гарриет.
      - Ну, полюбила бы, если бы у тебя их не было, - уверенно заметил ее приятель. Девочка задумалась. Ее приятель был прав. Ей просто никогда не приходилось думать о деньгах.
      - И что же, Спорти, тебе нравится заниматься этим? Разве это не просто математика?
      - Да, математика не очень сложна…. Но это не совсем то. Я не могу объяснить. Не понимаешь, что я хочу сказать? В общем, это когда ты знаешь, где все находится.
      - О, - протянула Гарриет, не поняв вообще ничего.
      - Смотри, мой папа приносит чек, и если я не беру его, на следующий день он пропадает. Папа просто поднимает руки вверх, уходит в свою комнату и закрывает дверь. Тогда нам нечего есть.
      - Правда?
      - Правда. Поэтому я беру чек, обналичиваю его и планирую, как потратить  деньги, чтобы нам хватило на еду. Видишь?
      - Ага. Хи-хи, я и не знала об этом, Спорти.
      Мальчик сымитировал удар ногой по мячу. Приятели вдруг разом почувствовали смущение. Спорти торопливо вернулся на кухню, а Гарриет прошла в гостиную. Ей страшно хотелось заглянуть сквозь замочную скважину в комнату его папы. Но она ничего особенного не увидела, кроме гимнастического носка, лежавшего на полу. Спорти вошел в гостиную. Гарриет отпрыгнула от двери и быстро пробормотала:
      - Ладно, я должна возвращаться на свой шпионский маршрут. Увидимся завтра.
      - О’кей, увидимся, - ответил ее приятель, открыв для гостьи дверь.
      Когда эта дверь за ней закрылась, Гарриет на минуту остановилась, задумалась, затем сбежала вниз, села на ступеньки и записала в своем блокноте:

      «В доме Спорти пахнет, как в старой прачечной. В нем шумно и бедновато. В моем доме нет такого запаха. В нем также тихо, как у миссис Пламбер. Это значит, что мы богаты? Что делает людей бедными или богатыми?»

      Девочка сделала несколько шагов, потом новая мысль пришла ей в голову.

      «Богатые люди когда-нибудь становятся писателями, или все писатели такие, как мистер Рокью, не имеют денег?
Мой папа всегда говорит «голодный художник» или «голодный писатель». Может, мне лучше похудеть?»

      Гарриет направилась в бакалейную лавку Де Санти - на первую остановку на ее обычном шпионском маршруте. Лавка находилась на Йорк-авеню. Рядом маленькая улочка обеспечивала Гарриет три отличных точки для наблюдения. Одна – окно, выходящее на эту улочку. Через него открывался вид за прилавок, где стоял Папа Де Санти. За другим окном была видна задняя часть лавки и стол, за которым обедала вся семья. Третье окно выходило во двор. За ним виднелась кладовая. Там весь день работал маленький Джо Карри.
      Гарриет прокралась на улочку. У первого окна нечего было делать. Девочка пригнулась и подобралась ко второму. Вдруг она увидела всю семью. Чтобы остаться незамеченной, Гарриет пришлось стремительно вжать голову в плечи. К счастью, окно было немного приоткрыто, и из помещения доносились голоса.
      - Катастрофа! – кричала Мама Де Санти. – Он берет грузовик! Разобьется!
Гарриет знала, что речь шла о Фабио. Он всегда хотел куда-нибудь съездить на грузовике. Девочка осторожно взглянула поверх подоконника.
      Фабио прислонился к ящику. Из угла его рта свисала сигарета. Он был высоким, очень худым и мрачным на вид. Услышав замечание матери, Фабио немного разозлился. Мама Де Санти уловила его настроение и всплеснула руками.
      - Чем я провинилась перед Господом, чтобы приехать в эту страну и вырастить такого сына?
      - О, мама, - пробормотала Мария-Елена. Она целыми днями смотрелась в зеркало и говорила разные глупости. Это была очень красивая семнадцатилетняя девушка.
      - Что «мама»? Посмотри на Бруно. Целыми днями и ночами работает в лавке. Вот это сын, - последние слова Мама Де Санти не проговорила, а прошипела.
      Гарриет наблюдала поверх подоконника. Четырнадцатилетняя абсолютно бесцветная Франка прислонилась к стене, словно была прикреплена к ней. Шестилетний Дино возил по одной из полок игрушечный грузовик. Папа Де Санти медленно повернулся к Фабио.
      - Милый мой, - терпеливо начал он, - я работаю для тебя всю жизнь. Когда я приехал сюда, у меня ничего не было. Я торговал овощами. Знаешь, что делает человек, который торгует овощами?
      Фабио нахмурился. Когда он заговорил, сигарета едва шевелилась у него во рту.
      - Теперь у тебя лавка, папа. Теперь у тебя есть грузовик. Могу я взять его на время?
      - Бестолковый, бестолковый! – изо всех сил закричал Папа Де Санти.
Вдруг наступила странная тишина, пока Фабио с отцом смотрели друг на друга. В комнату тяжело вошел Бруно. Это был крепкий  сильный мужчина с крепкими и сильными мыслями в голове. Он говорил медленно, словно мысли эти проходили в его голове длинный путь.
      - Дай ему машину, папа. Пусть немного покатается. Ему восемнадцать лет. Он хочет лишь немного покататься.
      - Покататься. Восемнадцать лет – уже солидный возраст, чтобы просто кататься. А как ты развлекаешься, Бруно?
      - Мы разные, папа. Пусть едет. Если остановишь его, будет только хуже.
      - Хуже? Хуже? Он и так уже никуда не годится. Вылетел из школы. Шатается без дела, лентяй. Как он может стать еще хуже?
      - О, папа, - мягко вздохнула Мария-Елена, поворачиваясь к зеркалу.
      - Б-з-з, б-з-з, - прогудел Дино, превратив свой грузовик в самолет.
На двери лавки зазвенел колокольчик, прервав скандал. Папа Де Санти отправился к выходу.
      - Посетитель, - тихо пробормотал он. – Хватит разговоров. Всем работать.
      - Папа, - произнес Фабио единственное слово, но это потребовало от него огромных усилий.
      - Никакого грузовика, - Папа Де Санти даже не обернулся. Его слова вылетели, как две пули.
      Фабио промолчал и сделал большую затяжку сигаретой. Мария-Елена невозмутимо пыталась сделать себе перед зеркалом новую прическу. Мама Де Санти тяжело зашагала к выходу вслед за Бруно. Никто даже не взглянул на Фабио. Гарриет съежилась под окном и записала все, что видела. Далее последовала такая запись:

      «Этот Фабио, может быть, и плохой, но я не виню его. Я бы не хотела быть такой, как Бруно. Он похож на большого молчаливого медведя.
Когда-то я думала, что мне хочется быть Франкой и жить в этой семье. Но она так глупа, что если бы я была ею, я не могла бы выносить себя. Думаю, не деньги делают людей глупыми. Я еще многого не знаю о глупости. Лучше все выяснить, потому что я могу стать такой.
Каково это - иметь братьев и сестер? Одно ясно: когда бы родители ни кричали, это не всегда на тебя. Иногда достается твоему брату, и ты можешь посмеяться.
Как  развлекаются взрослые? В пожилом возрасте ты не можешь шпионить. В пятьдесят лет ты можешь упасть с пожарной лестницы. Зато можно сколько угодно шпионить на земле».

      Гарриет закрыла блокнот и повернула за угол, чтобы посмотреть, чем был занят маленький Джо Карри. Он работал посыльным у Де Санти и всегда что-то жевал. Удивительно, как хозяева лавки умудрялись получать прибыль с таким прожорливым работником.
      Гарриет осторожно выглянула из-за угла. Карри сидел на своем рабочем месте и ел сыр. Рядом с ним в ожидании своей очереди лежали два огурца, три томата, кусок хлеба, кремовый пирог, три кварты молока, мясной сэндвич в два фута длиной, две вазочки – одна с оливками, другая с майонезом – четыре яблока и большой батон салями. Гарриет вытаращила глаза и записала:

      «Когда я смотрю на него, я могу съесть тысячу томатных сэндвичей».

      С улицы до девочки донесся тихий шепот. Она знала, кто это, даже не оглядываясь, потому что каждый день следила за одними и теми же людьми. Из-за дома появились четыре худеньких ребенка. Они встали на цыпочки перед дверью и постучали. Это были очень бедные дети, чумазые, в рваной и грязной одежде. Старшему было около семи, другим четыре-пять.
      Маленький Джо открыл дверь. Ни слова не говоря, он отдал детям томат, кварту молока, половинку куска сыра, хлеб, половину батона салями, половину кремового пирога и два яблока. Они распределили еду между собой, чтобы было легко нести, и зашагали по улице также тихо, как пришли.
      Маленький Джо вернулся к своей трапезе. Гарриет внимательно наблюдала всю сцену, потом тихо вздохнула, прокралась под окнами и отправилась на следующую остановку.

      В тот вечер, принимая ванну перед ужином, Гарриет была очень счастлива. Она проделала огромную работу. Девочка прислушалась к Оле-Голли, которая просматривала ее шкаф, выискивая грязную одежду. Оле-Голли насвистывала. Это был совершенно не мелодичный свит, но он нравился Гарриет. Желтая краска на стенах ванной казалась чистой и приятной. Девочка чувствовала, что согрелась в теплой воде, и теперь ее клонит ко сну.
      Вдруг внизу хлопнула парадная дверь, и Гарриет услышала голос папы. - Доносчики, доносчики, двустволки, крысы, крысы, доносчики, доносчики, - он был очень зол. Судя по перемещению его голоса, Гарриет могла предположить, что папа бросился вверх по ступеням в библиотеку. – Ты не поверишь в такую несправедливость… ты не поверишь, когда я расскажу тебе! Неприкрытый донос со стороны этих парней.
      Затем послышался спокойный голос миссис Уэлш. Она, очевидно, усадила мужа в кресло.
      - Что случилось, дорогой? Боже, в чем дело?
      Далее было слышно не очень хорошо.
      «Бу-бу-бу, они самые отвратительные бу-бу-бу. Я просто не могу поверить…».
      - Дорогой, выпей чего-нибудь.
      Гарриет встала в ванне, стараясь расслышать каждое слово.
      - Чем ты занималась сегодня, Гарриет?
      Как не вовремя! Оле-Голли выбрала именно этот момент для того, чтобы поговорить! Девочка сделала вид, будто не услышала, и продолжила прислушиваться к беседе родителей.
      «Этот бу-бу-бу, совершенно инспирированный доносчик, вот кто он. Настоящий бу-бу-бу, скажу я тебе. Никогда не видел такого бу-бу-бу».
      - Ты сделала много заметок?
      Гарриет постаралась пропустить вопрос Оле-Голли мимо ушей. Может она помолчать хоть минутку?
      «Дорогая, это ужасно, просто бу-бу-бу. Не знаю, что я собираюсь сделать. Они на самом деле собираются бу-бу-бу. Это будет худшее шоу сезона. Это настоящие бу-бу-бу, вот кто они».
      - Что ты  делаешь, Гарриет М. Уэлш, стоя в ванне? – Оле-Голли выглядела разъяренной. – Сядь сейчас же, и я потру тебе спину. Посмотри на свои уши. Ты заливала в них чернила?
      - Нет, они сильно чешутся.
      - Весь этот шум внизу абсолютно ничего не значит.
      - Хорошо, но мне все-таки хотелось бы послушать.
      - У твоего папы очень горячее время на работе, вот и все.
      - Какое горячее время?
      - Это значит, что ему не позволяют делать то, что он хочет. А на то, что ему позволяют делать, не дают достаточно времени.
      - О, - вздохнула Гарриет и подумала: «Что все это значит?»
      - А у шпионов бывает горячее время?
      - Да, когда их поймают.
      - Меня никогда не поймают.
      - Пока нет.
      - Оле-Голли, ты когда-нибудь уйдешь?
      - Да, когда ты вырастешь, и я тебе уже буду не нужна. Но не сейчас. Хотя ты уже довольно взрослая, - ответила няня, критически осматривая воспитанницу.
Затем после паузы Гарриет снова спросила:
      - Оле-Голли, у тебя есть приятель?
      - Да, - ответила няня и отвела взгляд в сторону.
      - Да! – девочка едва не упала в обморок в ванне.
      - Да, - с достоинством повторила Оле-Голли. – А теперь пора спать.
      Гарриет немного помолчала, потом задала очередной вопрос:
      - А, правда, что держать много кошек в доме негигиенично?
      Оле-Голли, похоже, немного испугалась.
      - Я всегда считала кошек чистоплотными животными, но много…. Как много кошек?
      - Думаю, двадцать пять, но я не уверена. Они все время бегают.
      - Двадцать пять? Вот твое полотенце. А у кого живут двадцать пять кошек?
      - Ну, у кого-нибудь, - Гарриет обожала интриговать.
      - У кого?
      - Ну, просто у кого-то, - девочка захихикала про себя.
      Оле-Голли знала, что лучше было дальше не допытываться. Она всегда говорила: секретность очень важна, особенно для шпионов.
      Поужинав и забравшись в кровать, Гарриет стала думать о Гаррисоне Уайтерсе и всех его кошках. Гаррисон Уайтерс жил на восемьдесят второй улице на верхнем этаже разваливавшегося дома. У него было две комнаты – одна для себя, другая для кошек. В своей комнате он поставил кровать, стул, рабочий стол, на котором мастерил клетки для птиц, и целую стену стеллажей с инструментами. В другой комнате жили только кошки. На кухне были один стакан, одна чашка и стопка из двадцати шести тарелок.
      Гарриет вдруг пришло в голову, не ест ли Гаррисон ту же еду, что и кошки. Нужно завтра выяснить это. Можно просто проследить за ним по дороге в магазин. Как ни боролась Гарриет со сном, но все же заснула. Перед тем как закрыть глаза, она подумала, кто же мог быть приятелем Оле-Голли.

      Глава 4.

      На следующий день, съев пирожное и выпив молока, Гарриет отправилась прямо к дому миссис Пламбер. Она знала, это было опасно, но когда ее любопытство разыгрывалось, девочка никак не могла пропустить интереснейшее место на своем маршруте. Подойдя к дому, Гарриет увидела маленького Джо Карри, разговаривавшего с горничной миссис Пламбер. Девчока украдкой подобралась к парадной двери, достала из кармана мяч, который всегда носила с собой для подобных случаев, и начала изображать перед Джо и горничной невинную игру.
Маленький Джо стоял, прислонясь к двери. Он всегда выглядел усталым, когда ничего не жевал. Горничная была чем-то возмущена.
      - Нет мелочи! Она оставила меня без единого цента.
      - А когда вернется?
      - Бог знает. Когда она уходит к Элизабет Арден, часто на это у нее уходит целый день. У нее уйма работы, ты же знаешь.
      - Ничего себе, с такими деньгами и не платить! Все они одинаковые – чем больше у них есть, тем меньше платят, - сделав это заявление, маленький Джо достал свою дневную закуску.
      Когда он проследовал мимо, Гарриет приняла максимально равнодушный вид. Горничная вошла в дом. Девочка прислонилась к пожарному крану и записала:

      «Интересно, что они делают для нее весь день? Однажды я видела маму, убирающую грязь. Меня никогда не заставить делать это».

      Она захлопнула блокнот и отправилась к Де Санти. В лавке кипела работа. Все бегали туда-сюда. Даже Франка, у которой обычно не было никаких обязанностей. Маленький Джо еще не вернулся.
      Да, подумала Гарриет, похоже, сегодня плохой шпионский день.
Девочка пометила миссис Пламбер и Де Санти в своем списке и пошла к следующей точке маршрута – к Робинсонам.
      Это была пара, которая жила в двухэтажной квартире на Восемьдесят восьмой улице. Наедине они никогда не говорили друг другу ни слова. Гарриет нравилось наблюдать за Робинсонами, когда к ним приходили гости, потому что было смешно смотреть, как хозяева убирали дом. У них была одна единственная проблема. Эта семейная пара считала себя совершенством.
К счастью, их спальня находилась на первом этаже. Гарриет пробиралась по заднему коридору в сад и там, спрятавшись за ящиком для инструментов, могла наблюдать за всем без опасения быть замеченной.
      Робинсоны сидели, как обычно, глядя в пространство. Они никогда не работали и, что еще хуже, ничего не читали. Супруги покупали в дом вещи, а потом приглашали гостей смотреть на них. В общем, они вряд ли занимались благими делами.
      У двери раздался звонок.
      - О, - произнесла миссис Робинсон, - вот и они.
      Женщина степенно поднялась и пошла открывать очень медленно, хотя, казалось, до этого сидела и только и ждала звонка. Миссис Робинсон критически оглядела мужа, приводившего в порядок пиджак, затем открыла дверь.
      - Входите, Джек, Марта. Как я рада вас видеть. Сколько времени прошло! Надолго ли вы в город?
      - Ну, мы…
      - Взгляни, пока ты не прошла дальше, Марта, на эти чудесные виниловые плитки. Я их только что купила. Разве не чудесно?
      - Да, они…
      - А этот шкафчик в углу, разве это не находка?
      - Да, это просто…
      Мистер Робинсон встал.
      - Привет, Джек.
      - Привет, дружище. Давно не….
      - Эй, Джек, хочу показать тебе мою коллекцию оружия. После твоего последнего визита я приобрел еще две вещицы. Пойдем… - мужчины исчезли из поля зрения Гарриет.
      - Марта, иди сюда. Ты должна посмотреть…. О, повесь пальто и сумочку на эту чудесную вешалку восемнадцатого века. Разве она не божественна?
      - О, да, она….
      - Подойди сюда, посмотри. Разве это не самый прекрасный садик в мире?
      - О, да, это просто….
      - Знаешь, Марта, у нас просто чудесная жизнь….
      - У вас ведь нет детей, Грейс?
      - Нет, но если честно, мы считаем, что это чудесно….
      Когда дамы стали разглядывать сад, Гарриет вжала голову в плечи и едва не расхохоталась во весь голос. Когда приступ прошел, она достала блокнот.

      «Оле-Голли сказала мне однажды, что некоторые люди считают себя совершенством, но видела бы она эту парочку. Если бы у них был ребенок, он бы целыми днями потешался над ними. Поэтому хорошо, что у Робинсонов нет детей. К тому же их ребенок не обязательно получился бы совершенным, и тогда они могли убить его.  Я рада, что сама не совершенна, иначе мне бы захотелось умереть со скуки. А вообще, если Робинсоны такие великие, почему они просто сидят весь день и смотрят в никуда? Наверное, они ненормальные и даже не подозревают об этом».

      Гарриет направилась к дому Гаррисона Уайтерса. Ей нравилось смотреть на его клетки для птиц, а еще больше хотелось быть рядом, когда Гаррисона поймают. Департамент здоровья и санитарии все время старался добраться до него из-за такого количества кошек, но Уайтерс был очень хитрым. Когда у двери звенел звонок, он всегда выглядывал в окно. Если звонивший был в шляпе, Гаррисон никогда ему не открывал. Все работники Департамента здоровья и санитарии носили шляпы, в то время как среди знакомых Гаррисона Уайтерса не было ни одного, кто ходил бы в шляпе.
      Гарриет забралась по ступеням на верхний этаж дома, на последний пролет лестницы, ведущей на крышу. Оттуда она могла спокойно заглянуть через стеклянный люк в квартиру с облезлыми стенами, оставаясь незамеченной. Девочка посмотрела вниз, но тут же вспомнила, что планировала понаблюдать за Гаррисоном по дороге в магазин и выяснить, ест ли он такую же еду, как и его кошки.
А кошки тем временем лазали повсюду. Гарриет перешла к другому люку. Солнечный свет заполнил вторую комнату Уайтерса и отражался в инструментах и маленьких минаретах на крышах птичьих клеток. Девочка любила смотреть на эту комнату. Клетки были прекрасными воздушными конструкциями. У себя дома Гаррисон Уайтерс был счастливым человеком.
      Гарриет нравилось наблюдать за ним, когда он работал. Ее восхищало терпение, с которым он часами сидел над крутившейся непослушной проволокой и связывал ее.
      Какая удача! Гаррисон Уайтерс только что вошел в дверь с большой сумкой. Теперь ей удастся посмотреть, что он ест.
Кошки проследовали за хозяином на кухню, когда тот начал доставать из сумки покупки. Они стали тереться о его ноги, пока Гаррисон вытаскивал сверток за свертком.
      - Вот, детки, - ласково произнес Уайтерс.
      Он всегда говорил ласково.
      – Вот. Мы сейчас покушаем. Привет всем, да, да, привет. Привет, Дэвид, привет, Распутин, да, Гете, Алекс, Сандра, Томас Вольф, Пат, Пак, Фолкнер, Кассандра, Глория, Цирцея, Куфа, Марианна, Вилли Мэйс, Фрэнсис, Кокошка, Донна, Фред, Свенн, Микки Мэнтл, Себастьян, Ивонна, Иерусалим, Достоевский и Барнабю. Привет, привет, привет.
      Гарриет на этот раз посчитала. Кошек было двадцать шесть. Это означало, что двадцать шесть тарелок предназначались для них. Из чего же ел сам хозяин? Девочка увидела, как Гаррисон достал с самого дня сумки маленькую баночку с йогуртом. Кошки не едят йогурт, подумала Гарриет. Значит, вот чем он питается.
Она увидела, как Уайтерс покормил кошек, потом достал ложку и стал есть йогурт. С баночкой в руке он прошел в свою комнату и закрыл за собой дверь, поскольку животные сюда не допускались. Гаррисон сел за рабочий стол перед особенно красивой клеткой, копией викторианского летнего дома.
      Тишина  царила в комнате, пока хозяин сидел словно во сне, изучая свое творение. Йогурт он отложил в сторону. Около маленькой незаконченной конструкции Гаррисон выглядел даже красивым. Его глаза поблескивали. Очень медленно он повернул клетку на четверть дюйма влево, откинулся на спинку стула и долго смотрел на нее, затем повернул обратно.
      Гарриет записала в блокноте:

      «Он любит свое дело. Именно это имеет в виду Оле-Голли? Она говорит, что люди, которые любят свое дело, любят жизнь. Неужели кто-то ненавидит жизнь? Я была бы не против жить так, как Гаррисон Уайтерс, поскольку он выглядит счастливым. Правда, я не любила бы всех этих кошек. Я не могу полюбить даже собаку».

      Девочка бросила последний взгляд на Гаррисона Уайтерса, который связывал куском проволоки две маленькие деревяшки, встала и вышла на улицу. Перед домом она остановилась и записала:

      «И еще этот йогурт. Подумать только, есть его все время. Нет ничего вкуснее томатного сэндвича».

      Гарриет решила повидаться с Дженни перед тем, как пройти оставшуюся часть маршрута. Подружка жила в двухэтажной квартире отремонтированного дома из коричневого камня на пересечении Ист-Энд авеню и Восемьдесят четвертой улицы. Его окружал небольшой сад. Гарриет нажала кнопку звонка и толкнула дверь. Дженни стояла на пороге своей квартиры в очень плохом настроении. Гарриет легко смогла определить это по ее внешнему виду. В дурном расположении духа Дженни всегда выглядела энергичной и радостной. Гарриет сразу определяла это, потому что в нормальном состоянии лицо Дженни выражало энергичную ярость. Сейчас она счастливо улыбалась и обворожительно пела.
      - Привет, Гарриет Уэлш.
      Да, совсем плохи дела!
      Гарриет приблизилась к подруге осторожно, как к бешеной собаке, стараясь смотреть ей в глаза как можно увереннее. Дженни широко распахнула свою дверь. Гарриет вошла.
      - В чем дело? – прошептала она. Девочки стояли в маленьком холле перед гостиной.
      - Они меня достали, - прошептала в ответ Дженни, все еще широко улыбаясь.
      - Кто?
      - Крысиная свора, - так Дженни называла своих родителей, брата и бабушку, которая жила вместе с ними.
      - Почему?
      - Мать говорит, что я всех подорву, и что я должна ходить в танцевальную школу. Проходи сюда, тогда они нас не заметят, - прошипела Дженни сквозь улыбку и повела подругу  вверх по ступеням в комнату, которую называла своей лабораторией. На самом деле это была просто ее комната.
      Один угол здесь сверкал своей пустотой. Ковер Дженни свернула. Его лишний угол она уже начала было отрезать, но была остановлена истеричным криком матери. Произошла грандиозная схватка, из-за которой Дженни сейчас широко улыбалась, а ее мать дала понять дочери, что ей нет совершенно никакого дела до того, что в лабораториях обычно не стелят ковры («Он может загореться», - заявила Дженни, повергнув родительницу в дополнительный шок), что у Дженни в комнате лежит ковер, который тут и останется, и что самое большое, на что она может рассчитывать, это свернуть его. Итак, теперь ковер лежал свернутым в трубу.
      Сама лаборатория выглядела довольно сложной и всегда пугала Гарриет, хотя она ни за что не призналась бы в этом Дженни. Здесь было огромное множество рядов полок, заполненных бутылками с подозрительными жидкостями. Казалось, если выпить их, можно превратиться в мистера Хайда. Только Дженни разбиралась в них, но никому ничего не объясняла, а тех, кто спрашивал, обзывала кретинами. Горничные не заходили к ней, поэтому несколько лет назад ей пришлось научиться убираться самой.
      Гарриет стояла, глядя на все это оборудование, а Дженни бросилась к чему-то кипящему на бунзеновской горелке. Она помешала жидкость, убавила огонь и повернулась к подруге.
      - Теперь я получила это, - задумчиво произнесла Дженни и плюхнулась на кровать.
      - Ты хочешь сказать….
      - Да. Но они могут все испортить.
      - Не смогут.
      - И до меня были люди, которых не понимали. Они могут, - от того, как Дженни сказала это, от грустной улыбки и взгляда у Гарриет по спине побежали мурашки.
      - Что ты будешь делать?
      - Уеду, конечно.
      У Дженни есть одна четкая черта, подумала Гарриет, они никогда ни секунды не колеблется.
      - А что с этой танцевальной школой?
      - Подожди, подруга. Они и до тебя доберутся. Я слышала, как моя мама говорила с твоей. Кто-нибудь слышал, чтобы Пастер ходил в танцевальную школу? А мадам Кюри или Эйнштейн? – Дженни не выговаривала, а выплевывала имена.
Гарриет тоже не могла вспомнить ни одного шпиона, который ходил бы в танцевальную школу. Развитие событий было неважное.
      - Хотят они того или нет, но я не пойду, - твердо проговорила Гарриет.
      - Меня они никогда не достанут, - очень громко заявила Дженни и совсем другим тоном продолжила, - Гарриет, я должна закончить этот эксперимент.
      - Отлично. А мне нужно кое-что записать в блокнот. Работай.
Дженни резко вскочила и подошла к столу.
      - Если я не сделаю это сейчас, эта штука свернется.
      - А что ты делаешь?
      Ответа не последовало. Его никогда не следовало, если Дженни задавался подобный вопрос, но Гарриет все равно всегда спрашивала. Просто из вежливости. Работа велась над чем-то взрывчатым, в этом не было никаких сомнений. Гарриет некоторое время сидела, оглядываясь по сторонам, на спину Дженни, склоненную над ее работой, на солнечный свет, льющийся из окна – свет начинающегося вечера, грустный и приятный одновременно. Он вдруг напомнил Гарриет первый день нового года. Ничего особенного тогда не произошло. Она просто точно так же смотрела на солнечный свет. Гарриет откинулась на кровать. Было бы чудесно бывать здесь или в каком-нибудь похожем месте каждый день.

      «Возможно, когда я вырасту, у меня будет свой офис. На двери холодными буквами можно написать «Гарриет – шпионка». А еще можно написать часы приема, как на двери дантиста. Внизу строчка «Берусь за любую работу». Цену на двери, думаю, писать не стоит. Они должны будут заходить и спрашивать у меня. Я могу сидеть там каждый день с одиннадцати до четырех и писать в блокноте. Люди будут заходить и  говорить мне, за кем нужно следить. Я могу работать в часы, когда не сижу в офисе. Интересно, мне поручат дела об убийствах? Придется раздобыть оружие и следить за людьми ночью. А ночью меня на улицу не выпустят».

      - Эй, Дженни, если бы ты собиралась перерезать кому-нибудь горло, то сделала бы это поздно ночью?
      - Я бы его отравила, - Дженни даже не повернулась.
      Не сомневаюсь, подумала Гарриет.
      - Но, Дженни, следы яда можно увидеть.
      - Только не такого, какой есть у меня.
      - Ты сделала новый?
      - Да.
      Гарриет вернулась к своему блокноту.

      «Да, может быть, в этой химии действительно что-то есть. Я могла бы отравить Пинки, и никто никогда бы об этом не узнал. Держу пари, им нужны новые яды. Но Оле-Голли говорит, что в Вашингтоне уже получили маленькую трубочку, в которой умещается ложка какого-то порошка, способного взорвать весь мир, а может, и всю вселенную. Что тогда произойдет? Мы взлетим на воздух? В космосе просто паришь. Мне будет одиноко».
      - О, боже, от этого можно сойти с ума, - Дженни резко отошла от стола и села, сложив руки.
      - Что случилось? – взглянула на нее Гарриет.
      - Я идиотка, - ответила подруга. – Если бы я сделала все правильно, был бы колоссальный шум.
      - А что бы в ответ сделала твоя мама?
      - Этот шум как раз для нее, дурочка. Если они думают, будто я переступлю порог танцевальной школы, пусть вылетят из своих кресел.
      - Почему бы тебе не взорвать эту танцевальную школу? – разумно спросила Гарриет.
      - О, они просто найдут новое место для нее. Знаю я подобные штучки. Раз они вбили себе это в голову, забудь. Единственный выход – абсолютный отказ. Моя мама ненавидит тратить деньги, это во-первых. Поэтому если она может превратить в шутку мое нежелание, значит, я чиста. Ведь тогда мама может сэкономить.
Гарриет с трудом, но поняла, что имела в виду подруга. Миссис Гиббс старалась все превращать в неудачную шутку. Миссис Уэлш постоянно называла маму Дженни «эта всезнайка Мэйбл Гиббс». Гарриет подумала про себя, что единственное, чего она не может выносить в людях, это попытки показаться смешными, на самом деле таковыми не являясь.
      - Смотри, если она может донести до своих приятельниц идею о моей невероятной эксцентричности, это будет не ее вина, что я не хожу в танцевальную школу, - продолжила Дженни. – Что касается меня, мне совершенно наплевать на уроки танцев. У меня есть большая картинка Ньютона, учащегося танцевать чарльстон.
      У Дженни был решительный разум. Это можно было сказать о ней с полной уверенностью. Гарриет восхищалась им.
      В дверь постучали.
      - О, братец, - вздохнула Дженни и пошла открывать.
Но это была ее мама. Войдя, она громко рассмеялась. Ее смех напоминал ржание лошади.
      - Ну, как дела у нашего доктора Калигари? – спросила миссис Гиббс и снова расхохоталась.
      Хорошо, что она смеется, подумала Гарриет, потому что никто другой на ее месте не стал бы веселиться. Дженни с каменным лицом смотрела на маму. Гарриет тоже.
      - Моя дочь – мешочек со смехом, - сказав это, миссис Гиббс с такой силой хлопнула Дженни по спине, что та едва не упала на пол. Оправившись от хлопка, Дженни снова вспыхнула. На губах опять заиграла таинственная улыбка.
      - Да, сэр, это моя дочка. Нет, сэр, не «может быть», - пропела миссис Гиббс с бесшабашным видом, в то время как ее дочь с подругой смущенно уставились в пол. Наконец, заметив отсутствие публики, миссис Гиббс остановилась.
      – Ну, Гарриет, - рявкнула она, - давно не виделись, да? Хорошо провела лето?
      Миссис Гиббс никогда не дожидалась ответов от детей, считая их слишком робкими, чтобы говорить (и действительно, такими все рядом с ней и становились), и сама любила покричать.
      – Разговаривала тут как-то с твоей мамой. Дженни рассказывала тебе про танцевальную школу? Твоя мама поддерживает эту идею, и я тоже. Вам, девочки, нужно быть пограциознее, чтобы превратиться в девушек. Не хотите быть неуклюжими на танцевальной площадке? Нет ничего более стыдного, чем стоять у стенки. Твоя мама встревожена тем, как ты двигаешься, Гарриет.
      Миссис Гиббс вдруг сосредоточилась на гостье, выведя ту из дремоты.
      - Быстро, - отозвалась девочка, - вот как я хожу. Быстро. Что в этом плохого?
      Миссис Гиббс посмотрела на нее. Дженни вернулась к своему столу. Миссис Гиббс, не имея представления, как отреагировать на комментарий Гарриет, решила, как всегда, что лучше всего рассмеяться, и выпустила громкий заряд хохота. Гарриет заметила, как Дженни смущенно приподняла плечи.
      - Ну и штучка. Подожди, вот я все расскажу Гарри. Ты такая же, как и Дженни, - миссис Гиббс еще посмеялась. – Ну, посмотрим. Думаю, вам, девочки, есть чему поучиться. Полагаю, вы должны понять, что вы девушки. Мы должны собраться вместе, все матери, и вбить немного разума в ваши головки, - ее рука легла на ручку двери, - и даже не думай о своей взрывчатке, доктор Джекилл.
      Миссис Гиббс начала открывать дверь, когда раздался страшный шум. Что-то со стола взлетело в воздух, и мама Дженни выскочила из комнаты, словно пуля.
Девочки посмотрели на дверь, за которой раздавались крики и топот ног миссис Гиббс по ступеням.
      - Гарри Гиббс, она сделала это. Гарри, сюда! Гарри, эта маньячка убьет всех нас! Гарри Гиббс, иди сюда, она взорвет дом!
      Подруги прислушались к тихому диалогу в нижнем холле, после того, как Гарри выбежал с возгласами «Что! Что? Что случилось?»
      После перешептываний наступила многозначительная тишина, во время которой взрослые убедились, что дом еще стоит. Затем послышался голос Гарри: «Я пойду и поговорю с ней». Шаги на лестнице стали приближаться.
      У Гарриет не было желания видеть крошечное вспотевшее лицо мистера Гиббса, когда он пытался справиться со своей дочерью. Было бы только хуже для него, если бы в комнате находилась посторонняя девочка.
      - Думаю, я спущусь по задней лестнице, - вежливо сказала Гарриет, направляясь к двери.
      - Да, думаю, так лучше, - устало отозвалась Дженни.
      - Не сдавайся, - прошептала Гарриет, переступая порог.
      - Никогда, - также прошептала в ответ ее подруга.

      Глава 5.

      В тот вечер за ужином все было, как обычно, то есть мистер и миссис Уэлш вели бесконечную, бессвязную беседу ни о чем, в то время как Гарриет наблюдала за ней, словно за теннисным матчем. Вдруг девочка вскочила на ноги, будто что-то вспомнила, и закричала:
      - Будь я проклята, если пойду в танцевальную школу!
      - Гарриет, - воскликнула миссис Уэлш, - как ты смеешь произносить такие слова за столом!
      - Или в любом другом месте, - спокойно вмешался мистер Уэлш.
      - Хорошо, будь я «презрена», если пойду в танцевальную школу, - уверенно выкрикнула Гарриет. Это была вспышка гнева. Вообще Гарриет гневалась только когда доходила до крайности, поэтому сейчас внутри нее появилось слабое ощущение, что она уже проиграла. Однако не попытавшись настоять на своем, признаваться в этом не стоило.
      - Где ты услышала это слово? – брови миссис Уэлш взлетели на самый верх лба.
      - И это вовсе не глагол, - добавил мистер Уэлш. Родители смотрели на дочь так, словно она каким-то удивительным образом попала на экран телевизора, чтобы развлечь их.
      - Не пойду, не пойду, не пойду, - крикнула Гарриет изо всех сил. Похоже она выбрала неправильную линию поведения. Что-то явно было не так.
      - Пойдешь, - спокойно сказала миссис Уэлш. – Это на самом деле не так плохо. Ты даже не знаешь, что это такое.
      - Мне все это не нравится, - заявил мистер Уэлш и вернулся к своему ужину.
      - Я прекрасно знаю, что это такое, - Гарриет устала стоять и кричать. Ей хотелось сесть, но этого нельзя было делать. Это выглядело бы как капитуляция. – Я ходила туда один раз с Бет Элен. Ей необходимо было туда пойти, а мне нужно было скоротать вечер. Надо напяливать на себя вечернее платье, а все мальчишки такие маленькие, что чувствуешь себя гиппопотамом. Гарриет проговорила все на одном дыхании и выкрикнула слово «гиппопотам».
      Мистер Уэлш засмеялся.
      - Точное описание, должен признать.
      - Дорогая, мальчики со временем становятся выше.
      - Просто я не пойду и все, - как-то неопределенно произнесла Гарриет, чувствуя, как почва уходит из-под ног.
      - Там все не так плохо, - миссис Уэлш тоже вернулась к своему ужину.
Это было уже слишком. Вопрос совсем не разрешился. Родителей нужно было срочно вывести из равновесия. Гарриет глубоко вздохнула и громко, как только могла, повторила:
      - Будь я проклята, если пойду туда!
      - Ну, хватит, - миссис Уэлш разозлилась и встала из-за стола. – Тебе придется вымыть свой рот с мылом, маленькая леди. Мисс Голли, мисс Голли, зайдите не минуту.
      Когда ответа не последовало, миссис Уэлш позвонила в серебряный колокольчик, и через мгновение появилась кухарка.
       Гарриет окаменела. Мыло!
       - Позовите, пожалуйста, мисс Голли, - миссис Уэлш стояла и смотрела на дочь, словно на червяка.
       Кухарка вышла.
       – А теперь, Гарриет, иди в свою комнату. Мисс Голли скоро поднимется к тебе.
       - Но….
       - В свою комнату, - твердо сказала миссис Уэлш и указала на дверь.
       Чувствуя себя полной идиоткой, Гарриет покинула столовую. На мгновение она задумалась, не задержаться ли и не подслушать разговор родителей, но решила, что это слишком рискованно.
       Девочка поднялась в свою комнату и стала ждать. Через несколько минут вошла Оле-Голли.
- Ну, что там с танцевальной школой? – дружелюбно спросила она.
       - Я не пойду туда, - смиренно проговорила Гарриет. Когда она кричала на Оле-Голли, у нее появлялось странное ощущение неловкости. Возможно, чувство, возникавшее при няне, не возникало при родителях потому, что они никогда ничего не слушали.
       - По какой причине? – сочувственно спросила Оле-Голли.
       Гарриет на минуту задумалась. Веских причин не находилось. Единственной было убеждение, что посещение танцевальной школы каким-то образом унижало ее достоинство. Наконец, девочка нашла нужный довод.
       - Шпионы не ходят в танцевальные школы, - с триумфом заявила она.
       - Да нет же, ходят, - возразила Оле-Голли.
       - Не ходят, - огрызнулась ее воспитанница.
       - Гарриет…, - няня вздохнула и села, - ты никогда не думала о том, как готовят шпионов?
       - Думала. Они изучают иностранные языки, способы ведения подпольной войны и всю информацию о стране. Если их поймают, они будут знать даже все результаты давних футбольных матчей и все такое прочее.
       - Это мальчики-шпионы, Гарриет. Ты не подумала об этом.
Девочка больше всего не любила, когда Оле-Голли говорила, что она о чем-то не подумала. Это было хуже любого мыла.
       - Что ты хочешь сказать? – тихо спросила она.
       - Как насчет девочек-шпионок? Что они изучают?
       - То же самое.
       - То же самое и еще кое-что. Помнишь фильм про Мату Хари, который мы вместе смотрели по телевизору?
       - Да…
       - Ну, так подумай об этом. Где она действовала? Не в лесах же с партизанами, верно? Она ходила на балы. И вспомни ту сцену с генералом или кто он там бы. Она танцевала, не так ли? Как же ты собираешься стать шпионкой, если не умеешь танцевать?
       На это должен быть какой-то ответ, в отчаянии подумала Гарриет, но не произнесла ни слова. Ей никак не удавалось придумать ничего толкового. «Г-м-м», - громко промычала она, затем кое-что все же придумала.
       - Я должна носить эти дурацкие платья? Я не смогу надевать свою шпионскую одежду? В ней лучше учиться танцевать. В школе на уроках танцев мы же надеваем гимнастические костюмы!
       - Конечно, нет. Можешь представить себе Мату Хари в гимнастическом костюме? Прежде всего, если ты носишь шпионскую одежду, каждый знает, что ты шпионка. И чего ты добьешься? Нет, ты должна выглядеть как все, тогда ты раздобудешь нужную информацию, и никто тебя не заподозрит.
       - Это верно, - горестно согласилась Гарриет. Она не могла представить Мату Хари в гимнастическом костюме.
       - А теперь, - Оле-Голли встала, - тебе лучше спуститься вниз и сказать родителям, что ты передумала.
       - Что сказать? – девочка чувствовала себя очень смущенной.
       - Просто скажи, что ты передумала.
       Гарриет решительно поднялась и спустилась в столовую. Ее родители пили кофе. Она остановилась на пороге и громко заявила:
       - Я передумала!
       Родители испуганно оглянулись на дочь. Гарриет развернулась и быстро исчезла за дверью. Больше сказать было нечего. Поднимаясь по лестнице в свою комнату, она услышала внизу раскат смеха, а потом ее папа сказал: «Боже, мисс Голли волшебница, настоящая волшебница. Что бы мы без нее делали?»

       Гарриет не знала, как сказать Дженни о своем отступлении, но решила, что должна это сделать. На ланче Спорти и Дженни сидели и смеялись над новым номером только что вышедшей «Грегори Ньюс». Это была школьная газета. В ней одна страница представляла каждый класс средней и высшей возрастной категории. Маленькие еще ничего не понимали, и им страница была ни к чему.
        - Посмотри сюда. Это нелепо, - сказала Дженни о передовице Марион Хоторн о разбросанных повсюду фантиках.
        - Она написала об этом только потому, что про фантики в первый день нового учебного года говорила мисс Уайтхед, - фыркнула  Гарриет.
        - Чего еще от нее ожидать? Она же не умеет думать самостоятельно, - круто выразился Спорти. Обычно он сам готовил себе ланч, и, как правило, это были сваренные вкрутую яйца.
        - Но это так глупо и скучно, - сказала Гарриет. – Только послушайте: «Мы не должны бросать фантики на пол. Их нужно кидать в урны, которые поставлены для этой цели». Это даже не новость. Мы слышим про урны каждый день.
        - Я ее саму засуну в урну, - с удовольствием произнесла Дженни.
        - Мой папа говорит, что нужно с самого начала привлечь внимание читателя и потом удерживать его, - заметил    Спорти.
        - Да, но она его потеряла, - сказала  Гарриет.
        - Ты должна написать это. Ты же писательница, - предложил  Спорти.
        - Я не буду писать это, даже если они мне заплатят. Пусть сами выпускают свою дурацкую газету, - Гарриет хмуро прикончила свой сэндвич.
        - Их бы подорвать, - произнесла Дженни.
        Несколько секунд друзья ели молча.
        - Дженни… - Гарриет колебалась так долго, что ее приятели дружно посмотрели на нее. – По-моему, они меня достали.
        - Что? Сэндвич был отравлен? – Дженни вскочила на ноги. Яйцо выпало изо рта  Спорти.
        - Нет, - быстро ответила Гарриет. – Я имею в виду танцевальную школу, - мрачно закончила она.
        Дженни села и посмотрела на подругу так, словно та вела себя как невоспитанная девочка.
        - Танцевальная школа? – воскликнул Спорти, подбирая с колен белок.
        - Да, - угрюмо ответила   Гарриет.
        - О боже, я рад за тебя! Мой папа никогда даже не слышал ни о чем подобном, - Спорти усмехнулся, снова засунув яйцо в рот.
        - Да, - грустно произнесла Гарриет, - похоже, мне придется идти туда, если я хочу стать шпионкой.
        - Кто-нибудь слышал о танцующей шпионке? – Дженни так разозлилась, что сейчас даже не смотрела на подругу.
        - Мати Хари, - тихо ответила Гарриет, затем, когда Дженни не обернулась, очень громко добавила: - Я ничего не могу поделать, Дженни.
        Ее подруга повернулась и посмотрела на нее.
        - Знаю, - грустно сказала она. - Я тоже.
Значит, все было хорошо, и Гарриет с удовольствием съела второй томатный сэндвич.

        После школы, когда Гарриет вернулась домой за своим пирожным и молоком, она вспомнила, что сегодня был четверг. По четвергам Оле-Голли вечером не работала. Вдруг Гарриет поразила очень интересная мысль. Сбегая по ступеням на кухню, девочка даже остановилась. Если у Оле-Голли был приятель, и она уходила в свой свободный вечер, значит они встречались? И… если няня направлялась на встречу с ним, не могла ли Гарриет проследить за ней и посмотреть, как он выглядит? Невероятная идея! Девочка решила, что ей нужно быть сверхосторожной и очень хитроумной, чтобы выяснить, когда, где и с кем Оле-Голли проводит свой свободный вечер. Если она ходила в такие же места, как и Уэлши, а именно в ночные клубы, Гарриет не сможет проследить за ней. Ей придется ждать, пока она станет Матой Хари. Но если, например, этот приятель придет к дому встретить Оле-Голли, Гарриет, по крайней мере, сможет увидеть, как он выглядит. Девочка решила расследовать это дело и с нарочито громким топотом направляясь на кухню. Оле-Голли пила чай. Когда Гарриет проскользнула на свое место за столом, кухарка достала пирожное и молоко.
         - Ну, как? – по-дружески спросила няня.
         - Что как? – отозвалась ее воспитанница. Теперь  она смотрела на Оле-Голли другими глазами. Какие у нее отношения со своим приятелем? Он так же нравится ей, как Спорти нравится  Гарриет?
         - Если нет дождя, значит, будет  много сухих дней, - мягко произнесла Оле-Голли, улыбнулась и опустила глаза.
         Гарриет с любопытством посмотрела на нее. В чем Оле-Голли не откажешь, подумала она, так это в том, что от нее никогда не услышишь глупостей вроде «Как сегодня прошел день в школе?» или «Как у тебя дела с арифметикой?» или «Хочешь поиграть?». На все эти вопросы не существовало ответов, и няня была единственным представителем взрослых, которая знала это.
         - Куда ты собираешься вечером? – коротко спросила Гарриет. Она так и не смогла придумать окольных путей, чтобы выяснить планы Оле-Голли, не вызвав ее подозрений. Иногда правильным был прямой подход.
         - Хотя это тебя совершенно не касается, - ответила няня, - я скажу тебе. Я собираюсь на вечерний чай, а когда вернусь, ты уже будешь спать.
Я на это не рассчитывала, подумала Гарриет и снова спросила:
         - А мои родители тоже собираются уходить?
         - Да, ты остаешься со мной, - несколько недовольно сказала кухарка.
Гарриет ненавидела такие вечера. Кухарка никогда не хотела делать ничего, кроме как сидеть и читать «Джорнал», а потом ложилась спать. Девочка ненавидела тишину в доме, полную пустоту, которая, казалось, обволакивала ее, как только закрывалась последняя дверь и как только последний голос весело объявлял: «Пора спать. Будь хорошей девочкой». Ей было абсолютно все равно, когда уйдут родители, если с ней оставалась Оле-Голли, потому что они всегда проводили вечера у телевизора за игрой в шашки.
         - Как сегодня погода? – неожиданно спросила няня.
         - Очень хорошая, - отозвалась кухарка.
         Может, она собирается встретиться со своим приятелем где-то в городе, подумала Гарриет, поднимаясь из-за стола.
         - Хорошо, - сказала Оле-Голли. – Наверное, мы до завтра не увидимся.
         - Почему? – спросила девочка.
         - Ты же собираешься прямо сейчас уходить, не так ли?
         - Нет.
         - Нет? – удивилась Оле-Голли.
         - Нет, - подтвердила Гарриет с едва заметным триумфом в голосе. – Я просто иду в свою комнату.
         - О, тогда я перед уходом еще увижу тебя. Я пойду около пяти, - сказала Оле-Голли и налила себе еще чашку чая. Гарриет вышла из кухни. Пять часов. Вероятно, ей стоило занять к тому времени хорошую позицию, чтобы наблюдать за парадной дверью. Это было очень интересно. Вернувшись в свою комнату, девочка записала в блокноте:

         «Куда люди ходят в пять часов? Она уже пила чай. Значит, Оле-Голли пойдет не на чай. В кино? Она его не любит. Говорит, что это отрава для мозга. В городе есть цирк. Если бы я с кем-то встречалась, то выбрала бы цирк. Обожаю чудеса. Если я перейду улицу и спрячусь за деревом в парке, оттуда можно будет наблюдать за парадной дверью».

         Без пятнадцати пять Гарриет проскользнула мимо комнаты няни. Она услышала, как Оле-Голли одевалась, негромко насвистывая. Судя по свисту, у нее, видимо, хорошее настроение, подумала девочка.
Наконец она нашла приемлемое дерево и стала ждать. Время тянулось медленно. Гарриет смотрела на часы каждые две минуты. Прошел полицейский и посмотрел на нее. Девочка приняла совершенно невинный вид, словно просто прислонилась к дереву, и смотреть тут стражу порядка совершенно не на что. Мимо проезжали такси. Гарриет увидела, как какая-то женщина припарковала свою машину. Посыльный на велосипеде с корзинкой впереди остановился перед домом Гарриет. Девочка пригляделась, уж не приехал ли это маленький Джо Карри, но нет, это был гораздо более взрослый человек с маленькими черными усами. Он подошел к парадной двери. Вдруг одна мысль поразила девочку. Мог этот мужчина быть приятелем Оле-Голли? Она проследила за тем, как незнакомец позвонил. Этот человек наверняка был приятелем няни. Миссис Уэлш всегда делала заказы у Де Санти, а на куртке мужчины виднелось название другого магазина. Дверь открылась, и вышла Оле-Голли. Так и есть! Это был ее приятель. Гарриет бросила на него оценивающий взгляд, пока они с Оле-Голли стояли на верхней ступени, улыбались  и болтали.
         Мужчина был полным, и это его не красило. У него была абсолютно круглая голова, очень белые зубы под постриженными усами и смуглая кожа. Черты лица формировали округлый, но приятный образ. Одет он был, естественно, в куртку посыльного, но под ней виднелись красивые серые брюки и начищенные до блеска коричневые ботинки.
         Мужчина взял Оле-Голли под руку, и они стали спускаться по ступенькам, все еще улыбаясь, болтая и не сводя друг с друга глаз.
Когда парочка спустилась на тротуар, мужчина, казалось, извинился за что-то, неловко улыбнувшись, затем быстро, как молния, снял рабочую куртку, подошел к своему велосипеду, достал из корзинки серый фланелевый пиджак и надел его. На нем был также синий галстук, и в целом, подумала Гарриет, наряд получился очень красивым. Мужчина и Оле-Голли улыбнулись друг другу и пошли по направлению к парку, оставив велосипед с корзинкой перед домом. Гарриет присела, чтобы укрыться, и сквозь кусты стала наблюдать за парочкой. Очевидно, они направлялись на прогулку к реке.  Няня и ее приятель выбрали дорожку, проходившую рядом с наблюдательным пунктом Гарриет, поэтому девочка пропустила их чуть вперед, а затем пошла следом. Она обнаружила, что если парочка пойдет по этой дорожке и дальше, ей можно будет идти рядом под полным прикрытием зелени и, что самое чудесное, слышать каждое слово.
         - Мистер Вальденштейн, вы никогда не замечали… - голос Оле-Голли звучал подчеркнуто вежливо. Каждое слово выговаривалось очень четко. – Вы никогда не замечали, какая в этом парке аккуратно стриженая трава?
         - Да, мисс Голли. Этот парк очень хороший. Гораздо лучше, чем Вашингтон Сквер со всеми этими валяющимися на траве личностями. Полный беспорядок, - у мистера Вальденштейна был приятный голос, хотя в нем и слышался едва заметный скрежет.
         - Я всегда получаю такое удовольствие, прогуливаясь вдоль реки! Особенно мне нравится наблюдать за буксирами, - Оле-Голли была совсем не похожа на себя. Ее голос звучал гораздо выше, словно она немного оторвалась от земли и плыла.
         - Прогулка по парку для меня всегда удовольствие, особенно в компании такой очаровательной женщины, как вы, мисс Голли, - говоря это, мистер Вальденштейн слегка наклонился к своей спутнице.
         Гарриет в ужасе наблюдала, как Оле-Голли вспыхнула. Красный румянец пробежал от ее шеи до лба.
         «Вот это да!» – подумала девочка.
         - О, мистер Вальденштейн, - Оле-Голли глубоко вздохнула и сменила тему разговора. – Посмотрите вон на ту лодку. Очень большое судно для Ист-Ривер!
         - Это никакая не атака, мисс Голли, - мистер Вальденштейн выглядел встревоженным. – Я только хотел, чтобы вы знали, какое удовольствие доставляют мне четверги, которые мы проводим вместе.
         Красная  краска снова залила лицо Оле-Голли, сделав ее похожей на индейца с орлиным носом.
         Большой вождь Оле-Голли, подумала Гарриет, что с тобой происходит?
         А что-то определенно происходило. Оле-Голли сегодня не была самой собой. Вместо привычной силы воли и полного контроля над собой у нее появились признаки приближающегося обморока. Гарриет раздумывала над этим, наблюдая, как парочка повернула на ровный луг у реки. Теперь следить за ними, оставаясь незамеченной, было невозможно, поэтому девочка решила вернуться в заросли и дождаться их возвращения. Пока она еще могла видеть их, хотя слова уже до нее не доносились. Перед тем, как снова скрыться в кустах, Гарриет записала:

         «Жизнь – великая тайна. Неужели все так меняются когда находятся в чьей-то компании? Оле-Голли никогда такой не была. Вот интересно, если люди всегда ведут себя так, когда выходят замуж! Как Оле-Голли может выйти замуж? Переедет ли тогда к нам мистер Вальденштейн? Они могут поселить своего ребенка в мою комнату если захотят. Я не возражаю. Но и не думаю, что так будет. Только если этот ребенок не окажется очень шумным и не станет пытаться прочитать мои записи. Иначе я его по стенке размажу».

         Мистер Вальденштейн и Оле-Голли ушли так далеко, что стали казаться совсем маленькими, поэтому Гарриет закрыла свой блокнот, пробежала  по холму и снова приблизилась к парочке. Они свернули с дорожки вдоль реки на более узкую, шедшую мимо дома мэра. Гарриет следовала за ними. Теперь она снова слышала их разговор.
         - Не хотите пойти сегодня вечером в кино, мисс Голли.
         - Да, чудесная идея, - ответила няня.
         Гарриет раскрыла рот. Оле-Голли никогда не ходила в кино, а сейчас улыбалась и выглядела невероятно довольной. Да!
         Гарриет схватила блокнот.

         «Если она такая, значит, может с удовольствием когда-нибудь отвести в кино и меня».

         - Что сейчас идет интересного? – голос Оле-Голли становился все выше и выше, все смешнее и смешнее.
         - Думаю, неплохая картина идет на Восемьдесят шестой улице. Вам понравится. А если нет, то там поблизости есть еще три кинотеатра, и вы сможете выбрать фильм сами. Я подумал, что сначала мы могли бы прекрасно пообедать в «Бахусе». Если вас там что-то не устроит, перейдем в другой ресторан, - мистер Вальденштейн говорил спокойным ровным голосом, следя за тем, нравятся ли его слова Оле-Голли или нет.
         - О, думаю, это было бы чудесно. Похоже, нас ждет приятный вечер.

         «Да, все рвется по швам. Как-то я случайно узнала, что Оле-Голли не может выносить немецкую кухню. Она сказала мне однажды, что если еще раз увидит у себя в тарелке гамбургер, выбросит его в окно. Это было, когда у нас перед нынешней кухаркой служила немка. Когда Оле-Голли придет сегодня  домой, держу  пари, она станет смеяться и говорить, какой ужасный вечер провела с этим глупым толстеньким коротышкой».

         Парочка снова дошла до Ист-Энд авеню, поэтому Гарриет больше не могла слышать ни слова. Она спряталась за деревом и наблюдала, как они направлялись к дому. А затем произошла по-настоящему смешная вещь. Мистер Вальденштейн сел на свой велосипед. Гарриет на мгновение решила, что он собирается уехать, чтобы развезти еще какие-то заказы, и тут ее волосы встали дыбом, когда девочка увидела, как Оле-Голли с невероятной ловкостью и еще большей самоуверенностью забралась на корзинку. Она сидела очень прямо, с достоинством, в то время как мистер Вальденштейн, отдуваясь, повел велосипед вниз по склону холма. Гарриет с раскрытым ртом проводила парочку взглядом, когда та снова появилась на Восемьдесят шестой улице. Девочка была так потрясена, что села прямо на землю и записала:

         «Вот это да! Я все вижу! Держу пари, Оле-Голли смущена до смерти. Она действительно будет смеяться, когда придет после свидания вечером».

         Гарриет вернулась домой, сделала уроки, немного почитала, затем поиграла. Когда вернулись родители, девочка посидела с ними, потом поднялась наверх и поболтала с мамой, которая одевалась для званого обеда. Все казалось Гарриет скучным. Наблюдая за мамой, она чувствовала себя усталой и унылой. Наконец, чтобы развлечь себя, девочка решила задать ей несколько вопросов.
         - Как ты познакомилась с папой?
         - На корабле, который шёл в Европу, - ответила миссис Уэлш, ведя борьбу со своими волосами.
         - Это я знаю.
         - Тогда зачем спрашиваешь?
         - Я имею в виду, как ты с ним познакомилась. Как это было?
         - Что ты хочешь узнать? Как именно? Я выходила из столовой и столкнулась с ним. Был шторм, и его тошнило.
         - Ты хочешь сказать, его стошнило прямо на тебя?
         - Не совсем на меня. Только испачкал мне туфлю, - миссис Уэлш засмеялась.       – Это было не очень приятно. Он покраснел, скромно извинился и ушел, а когда увидел меня в следующий раз, то пришел в настоящий ужас.
         - Люди всегда краснеют, когда встречают тех, на ком собираются жениться?             - Нет, дорогая. Я сомневаюсь. Видишь ли, он испачкал мне туфлю, потому и покраснел.
         - Понимаю…. Но я хочу сказать….
         - Ну, что?
         - Не знаю, - мрачно произнесла Гарриет. Она никак не могла сформулировать свой вопрос. – Я хочу сказать… какое при этом возникает чувство?
         - Когда кого-то на тебя тошнит? Не очень приятное, должна тебе сказать, - казалось, миссис Уэлш не очень внимательно слушала дочь.
         - Нет! - отчаянно воскликнула Гарриет. – Я имею в виду, какое возникает чувство, когда ты встречаешься с человеком, за которого собираешься выйти замуж?
         - Ну, дорогая, ты этого не знаешь… в тот момент, я хочу сказать….
         - А когда… это узнаёшь?
         Миссис Уэлш медленно повернулась и взглянула на дочь. Ее глаза были теплыми, на губах играла любопытная улыбка.
         - Ты уже задумываешься об этом?
         - О чем?
         - О замужестве.
         - Я? – Гарриет подпрыгнула. Воистину, подумала она, взрослые глупеют с каждым годом. – Мне только одиннадцать лет.
         - Я просто поинтересовалась, - смущенно произнесла миссис Уэлш. – Ты выглядишь такой обеспокоенной.
         - Я не обеспокоена, - Гарриет скорчила гримасу.
         «А что со мной?» – подумала она. Просто любопытство.
         – Я только хотела узнать, какое при этом возникает чувство, -  угрюмо пояснила девочка.
         - Хорошо, - миссис Уэлш перестала делать макияж и задумчиво взглянула на себя в зеркало. – Насколько я представляю, у каждого оно разное. Я чувствовала… чувствовала, что твой папа самый красивый. Когда его стошнило мне на туфлю, я хотела рассмеяться, а не разозлиться, как это было бы, если бы вместо него был кто-нибудь другой. А на следующий вечер, когда он не пришел в столовую, я подумала, что ему, наверное, ужасно плохо, и решила выяснить, - миссис Уэлш деловито вернулась к своему макияжу. – А что чувствуют другие, я понятия не имею.
Моя мама, решила Гарриет, не очень задумывается о других людях.
         - Если бы Спорти испачкал мне туфлю, я бы дала ему по зубам, - весело заявила она.
         - О, нет, не стоит.
         - Стоит, стоит.
         - Нет, ты не должна, - игриво возразила миссис Уэлш, повернулась и слегка ткнула дочку в живот. Та захихикала и упала со стула. Миссис Уэлш встала и подошла к шкафу. Надевая платье, она сквозь ткань сказала:
         - У нас впереди долгий путь до того, как ты начнешь задумываться о замужестве, - ее голова снова появилась. – Слава Богу.
Миссис Уэлш натянула на себя платье.
         - Я могу даже не выйти замуж, - мечтательно произнесла Гарриет, лежа на полу и раскинув руки и ноги. – Я могу поехать в Европу и встретить там множество генералов.
         - Что? – с отсутствующим видом спросила миссис Уэлш.
         - А, ничего, - ответила ее дочь.
         На пороге комнаты появился мистер Уэлш.
         - Боже мой, ты не готова даже на половину, - раздраженно воскликнул он, застегивая запонки.
         Гарриет посмотрела на своего папу, одетого в смокинг. Был ли он симпатичным? Девочка подумала, что ни разу не видела, как его тошнит, и потому не знала, как он при этом выглядит. Но, возможно, все при этом выглядят одинаково. Однажды она видела, как вырвало Дженни, когда они ходили смотреть кино про гориллу. Дженни съела четыре пирожных и три пакета поп-корна. Это было ужасно.
         - Почему бы тебе не пойти и не выгнать машину, дорогой? Я сейчас буду готова, - миссис Уэлш летала по комнате, разыскивая разные вещи.
         Мистер Уэлш ужасно разозлился.
         - Хорошо, - раздраженно сказал он, затем произнес сдержанным, даже несколько формальным тоном: - Доброй ночи, Гарриет. Ложись спать вовремя. Будь хорошей девочкой. Не расстраивай мисс Голли.
         - Ее нет сегодня, - Гарриет села на полу.
         - Нет, дорогой. Вместо нее остается кухарка. Сегодня четверг. А теперь иди за машиной.
         - Хорошо, - произнес мистер Уэлш и выбежал за дверь.
         - Да… - протянула Гарриет. Она уже ощущала, как пустой дом тяжело опускался на нее. Девочка водила ногами по ковру, оставляя на ворсе полосы, пока миссис Уэлш не была окончательно готова и не направилась к двери, оставляя за собой в воздухе ароматный шлейф. Гарриет проводила маму вниз и у парадной двери неохотно подставила щеку для поцелуя.
         - Ну, будь хорошей девочкой….
         - Я знаю, не причиняй никому никаких неприятностей, ложись спать и не читай под одеялом – ядовито произнесла Гарриет.
         Миссис Уэлш засмеялась, снова поцеловала дочь и ущипнула ее за щеку.
         - Правильно, дорогая. Хорошего тебе вечера, - и она выплыла за дверь.
         Это что-то новенькое, подумала Гарриет. Она взяла свою книгу и побрела вниз по ступенькам на кухню. Там сидела кухарка и читала "Джорнал"
         - О боже, - вздохнула девочка и села за стол.
         - Готова к обеду? – пробормотала кухарка.
         - Да! – крикнула изо всех сил Гарриет.
         Тишина наверху была просто оглушающей.

         Гарриет старалась не заснуть до возвращения Оле-Голли, но не смогла. Поэтому на следующий день после школы она перед тем, как отправиться на кухню, зашла в комнату няни. Ей было ужасно интересно нарушить таким образом привычный режим. Она застала Оле-Голли совершенно случайно, остановившись на пороге и преградив няне путь на кухню к ее любимому чаю.
         - Ну, в чем дело? Ты так быстро съела свое пирожное? – Оле-Голли улыбнулась своей воспитаннице.
         - Нет. Еще нет. А ты хорошо провела время? – Гарриет старалась говорить как можно более равнодушным тоном.
         - Что? Ах, вчера вечером, ты имеешь в виду? Да, чудесно, - Оле-Голли улыбнулась еще шире.
         - В самом деле? – удивленно спросила девочка.
         - Конечно, почему нет? Я смотрела очаровательный фильм, а перед этим великолепно пообедала…, - Оле-Голли начала спускаться по ступенькам.
         - И что же ты ела? – поинтересовалась Гарриет, перегнувшись через перила.
         - Новый вид гамбургера. Такого я еще не пробовала. Довольно неплохой. И вкусная картошка. Да, это был чудесный вечер, - Оле-Голли исчезла за изгибом лестницы.
         Гарриет на минуту задумалась, затем медленно прошла в свою комнату. Перед тем как спуститься вниз, ей очень хотелось сделать несколько заметок.

         «Эта штука под названием «любовь» - что-то гораздо большее, чем кажется со стороны. Я собираюсь обдумать это, но мне кажется, мои размышления никуда меня не приведут. Возможно, все они правы, когда говорят, что я не узнаю о любви ничего пока не стану старше. Но если из-за нее ты готова есть всякие гамбургеры, я не уверена, что она мне понравится».

         Девочка захлопнула блокнот и спустилась вниз.

         В тот вечер, пока они с Оле-Голли смотрели кино по телевизору и одновременно играли в шашки, Гарриет, вспомнив о Гаррисоне Уайтерсе, сказала няне:
         - Если люди одиноки, мне их жалко.
         - «Этот глаз, направленный внутрь тебя, который есть блаженство одиночества», - спокойно сказала Оле-Голли.
         - Что?
         - Уотсворт. «Я скитаюсь одинокий, как облако».
         - А ты разве нет?
         - Что?
         - Ты их не жалеешь?
         - «Как сладостно, как мимолетно сладостно одиночество»!
         - Что?
         - Уильям Купер. «Уединенность».
         - Оле-Голли, - громко сказала Гарриет, - ты хочешь что-то сказать?
         - Да.
         - Тогда, что?
         - «Одиночество - охранник посредственности - предназначено для одаренного сурового друга»!
         - Что?
         - Эмерсон. «Руководство жизни».
         - Оле-Голли... - Гарриет встала. Она по-настоящему разозлилась, - тебе жалко одиноких людей или нет?
         - Нет, - ответила няня, лукаво взглянув на девочку. – Нет, не жалко.
         - Ага, - вздохнула та и села. - А мне жалко.
         - «Превыше всего: заставить себя быть честным, и за этим последует, как ночь следует за днем, то, что ты не сможешь быть фальшивым ни с кем".
         Иногда, подумала Гарриет, мне хочется, чтобы она просто заткнулась.

         Глава 6.

         В следующую субботу вечером мистер и миссис Уэлш собирались пойти на большую вечеринку. Они говорили об этом в течение нескольких дней, и когда уже нужно было отправляться из дома, сильно разволновались. Мистер Уэлш вышел из себя потому что должен был надеть белый галстук и фрак, но не мог  найти запонки. Платье миссис Уэлш принесли из чистки с опозданием, так что все пошло кувырком. К моменту выхода из дома супруги достигли высшей стадии раздражения, и Гарриет была рада, когда они, наконец, ушли. Оле-Голли обычно в такие вечера развлекала себя новыми кушаньями, например, Лобстер Термидор. Ни она, ни Гарриет раньше ничего подобного не пробовали. Однако в эту субботу няня, похоже, находилась в каком-то странном настроении.
         Гарриет вбежала на кухню, спросив:
         - Ну, что у нас сегодня?
         Оле-Голли посмотрела на свою воспитанницу так, словно никогда в жизни не готовила никаких новых блюд.
         - Ах, у меня сегодня стейки, аспарагус, и еще я отварю картошку. Ты же любишь аспарагус, не так ли? – она сказала все это, словно не слыша себя.
Очень странно. Гарриет занервничала. Оле-Голли отлично знала все, что ее воспитанница любила, и что не любила. Да, аспарагус ей нравился. Гарриет села за стол и внимательно посмотрела на няню. Она не ответила на вопрос про аспарагус, поскольку видела, что это было не обязательно. Оле-Голли проверяла, не сварилась ли картошка.
         - Что мы будем делать вечером? – поинтересовалась Гарриет.
         - Что? – переспросила няня.
         - Оле-Голли, что с тобой? Я спросила, что мы будем делать вечером?
         - О, извини, Гарриет, я задумалась и не услышала.
         Девочка была уверена, что Оле-Голли приложила все свои усилия, чтобы ее лицо выглядело беззаботным и веселым. Только бы ее ни о чем не спрашивали.
         - Думаю, мы можем посидеть здесь, на кухне и поиграть в шашки.
         - На кухне? Но мы всегда смотрим телевизор, когда играем в шашки. Ты же говорила, что по отдельности оба этих занятия скучные, но если их делать одновременно, мозг хотя бы немного занят.
         - Да, - согласилась Оле-Голли и достала из холодильника аспарагус.
         - Ну? Так что ты имела в виду под «посидеть на кухне и поиграть в шашки»? Здесь же нет телевизора, - Гарриет казалось, будто она разговаривала с ребенком.
         - Я просто подумала, что для разнообразия мы могли бы посидеть и здесь, - няня повернулась к девочке спиной.
         У заднего входа в дом зазвенел звонок.
         - Интересно, кто бы это мог быть? – странным оживленным голосом произнесла Оле-Голли и так быстро рванулась к двери, что едва не споткнулась о стул.
         Гарриет в изумлении увидела, как няня открыла дверь и обнаружила на пороге мистера Вальденштейна, одетого в нарядный костюм и державшего в руке букет роз.
         - Ой, мистер Вальденштейн! - воскликнула Оле-Голли.
         Она все прекрасно знала, подумала Гарриет.
         - Доброе утро, мисс Голли. С вашей стороны было так мило пригласить меня пообедать с вами и…, - он посмотрел на Гарриет, которая ответила ему возмущенным взглядом, - с вашей очаровательной воспитанницей.
         Очевидно, мистер Вальденштейн собирался сказать что-то еще, но Гарриет метнула в него так много злых взглядов, что он замешкался и замолчал. Оле-Голли взяла его за руку и подвела к столу.
         - Гарриет, - сказала она несколько напряженным голосом, - Это мистер Джордж Вальденштейн. Мистер Вальденштейн, это мисс Гарриет М. Уэлш. Отлично, подумала девочка, по крайней мере, она не забыла М!
         Гарриет автоматически встала и пожала гостю руку. Лицо мистера Вальденштейна сияло. Его усы блестели, а рубашка была такая белая, что слепила глаза.
         - Ну, - сказала Оле-Голли, - присаживайтесь.
         Гарриет и мистер Вальденштейн сели. Никто не знал, что делать. Гарриет смотрела в потолок. Мистер Вальденштейн улыбался Оле-Голли, а та нервно носилась          по кухне.
         - Мистер Вальденшейн…. – начала она, но гость поднял руку в протестующем жесте.
         - Джордж… пожалуйста.
         - О, да, - сказала Оле-Голли и хихикнула. Гарриет подобного смешка от нее ни разу не слышала, и он ей сразу не понравился. – Джордж, хотите выпить? - Нет. Я не пью. Хотя спасибо вам большое, Кэтрин.
         Оле-Голли, казалось, понравился такой ответ. Гарриет перевела взгляд с потолка на няню. Интересно, подумала она, почему эта толстая бабуля миссис Голли назвала ее Кэтрин? Я никогда не слышала, чтобы кто-то звал няню по имени, ничего не знаю о ее детстве, не знаю, как она ходила в школу, где ее звали Кэтрин. Как она выглядела, когда была маленькой девочкой? Как бы Гарриет ни старалась, ей не удавалось представить этот большой нос на лице девочки.
         Вдруг Гарриет обнаружила, что мистер Вальденштейн периодически внимательно посматривал на нее. Она решила заставить его отвести глаза. Но гость смотрел на нее с таким искренним удовольствием, что девочка пришла в замешательство.  Мистеру Вальденштейну, казалось, было здесь интересно. Хотя Гарриет очень не хотелось признавать это, но у гостя был умный взгляд. Мистер Вальденштейн нагнулся к ней.
         - Кажется, у нас есть общий знакомый, Гарриет.
         О-о-ох, он старается набиться мне в друзья, подумала Гарриет .
         - И кто же это? – равнодушно спросила она.
         - Маленький Джо Карри, - просто ответил мистер Вальденштейн  и засветился от радости за свою находчивость.
         - Правда? - Гарриет очень удивилась.
         - Да, мы с маленьким Джо вместе работаем. Как-то в разговоре мы выяснили, что оба знакомы с очаровательной маленькой девочкой.
         О, подумала Гарриет, если бы взрослые знали, какими наивными они          выглядят.
         - Он говорит, что часто видит тебя, когда развозит заказы, - продолжал мистер Вальдентштейн.
         - Он очень много ест.
         - Правда? Да, по-моему, это так. Мальчик растет.
         - А… еще он меня где-нибудь видит?
         - Что значит, «где-нибудь»?
         - Просто «где-нибудь» и все.
         - Он видит, как ты ходишь из школы домой.
         -О, - Гарриет почувствовала облегчение. Она сидела, глядя на стол, и ощущала, что в равной степени со всеми несет ответственность за поддержание этой хромающей беседы, что ее сильно раздражало.
         - Маленький Джо Карри для меня большая загадка, Кэтрин, - мистер Вальденштейн резко отклонился назад, очевидно, чувствуя, что победил неприятеля и мог теперь расслабиться. – Он не хочет никем становиться. Ему нравится быть посыльным. Мне это не понятно.
         - Это потому что вы знаете другую жизнь, - сказала Оле-Голли и улыбнулась гостю.
         Гарриет задумалась над тем, какую такую «другую» жизнь знал мистер          Вальденштейн.
         - Да, - произнес он, поворачиваясь к девочке, - одно дело, прийти к этому, так как я, дать себе время подумать, и совсем другое быть посыльным всю жизнь и ничего больше не желать. Видишь ли, у меня был большой бизнес, Гарриет. Когда-то давно у меня был очень большой бизнес. Я был ювелиром и имел много денег. У меня были жена, сын. Каждый год они ездили во Флориду. Я зарабатывал много денег и был самым несчастным человеком в мире, - он посмотрел на Гарриет так, будто ожидал сочувствия. Но девочка ничего не сказала и только смотрела на него. – У меня была ужасная язва, ужасные боли каждый раз, когда я ел или пил. Жизнь ничего не стоила. Она была лишь пылью на моих руках. И потом…, - мистер Вальденштейн смотрел в пространство, словно забыл, что собирался сказать.
         - Жизнь – странная вещь, - тихо произнесла Оле-Голли. Это было одно из ее любимых выражений, и, услышав его, Гарриет почему-то почувствовала спокойствие.
         - Да, - согласился мистер Вальденштейн и затем, вернувшись в реальность, продолжил. – Я видел, что жизнь превращалась в пыль. Всегда пыль и больше ничего. Тогда я сказал жене, чтобы она взяла все деньги и нашего сына. Еще я сказал, что она может пойти со мной, если хочет, и начать все сначала. Но жена отказалась, – в его голосе послышалась жесткость. – Она отказалась… Что ж, это был ее выбор. Все мы делаем свой выбор.
         - Каждую минуту и каждый день, - в тон ему произнесла Оле-Голли.
         - Так я стал посыльным. И вдруг жизнь стала сладкой, - мистер Вальденштейн звонко рассмеялся, словно счастливый ребенок.
         - Да уж, - произнесла Гарриет поскольку больше ничего не смогла          придумать.
         - Для этого требуется большая смелость, - сказала Оле-Голли, склонившись над плитой.
         - Нет, - ответил мистер Вальденштейн. – Отчаяние.
         И вдруг он понравился Гарриет. Девочка не могла понять, почему, но мистер Вальденштейн ей понравился.
         - А сейчас…, - на его губах заиграла странная, осторожная улыбка, - сейчас у меня есть новости. Хорошие новости. Мне переводят в кассиры. На следующей неделе я приступаю.
         - Это же чудесно! – Оле-Голли повернулась с широкой улыбкой на лице, и Гарриет с удивлением увидела в уголках ее глаз слезы. – Разве это не чудесно, Гарриет? Мы должны отметить такое событие.
         - По мне езда на велосипеде гораздо лучше, чем все эти цифры, - заметила девочка.
         Мистер Вальденштейн  откинул голову назад и рассмеялся.
         - Все это время я тоже так думал, Гарриет. Мне требовалось время, - он на секунду задумался. – И теперь оно у меня есть. Я знаю, пыли больше не будет. Никогда. Поэтому я смогу побольше работать, подняться немного повыше, немного больше иметь, - мистер Вальденштейн поднял руку. – Не очень много, а чуть-чуть, потому что теперь я обрел себя. Я знаю цену… цену вещам.
         Он отчаянно пытался выразить свою мысль.
         - Да, - снова произнесла Гарриет.
         - Ладно, - сказала Оле-Голли. – Как теперь насчет обеда?
         И она начала подавать на стол.
         Мистер Вальденштейн теплым взглядом следил за ней. Когда все приступили к еде, он сказал:
         - Хочу предложить вам отметить праздник. Я с удовольствием отвел бы двух очаровательных дам в кино, - мистер Вальденштейн сладко улыбнулся Оле-Голли и Гарриет.
         - О, мы не можем, - няня выглядела неумолимой.
         - Почему нет? Почему? Пойдем, Оле-Голли, пойдем, - Гарриет вдруг отчаянно захотелось пойти в кино. Она чувствовала, что мистер Вальденштейн это заслужил, и, кроме того, она еще ни разу не была в кинотеатре.
         - Нет, - заявила Оле-Голли. – Ни в коем случае.
         - О, дорогая, - сказал мистер Вальденштейн. – Почему же так, Кэтрин?
         - Это же очевидно! У меня тоже есть работа, мистер Валь… Джордж, и сегодня вечером моя смена. Я должна оставаться здесь. Ничего не выйдет.
         - Ах, конечно. Какая жалость, - мистер Вальденшьтейн выглядел ужасно расстроенным.
         - Но, Оле-Голли, они не вернутся до позднего вечера. Ты же знаешь. Когда папа надевает белый галстук, они никогда рано не возвращаются. Ты же сама мне говорила, - Гарриет чувствовала, что готова умолять няню весь вечер.
         - Кроме того, Кэтрин, от этого не будет никакого вреда. Один разок…, - он приветливо улыбнулся. – И это доставило бы мне такое удовольствие.
         Оле-Голли снова вспыхнула. Внезапно разволновавшись, она быстро вскочила и бросилась к холодильнику.
         - Я забыла про твое молоко, Гарриет. Хотите кофе или чаю, Джордж? Я забыла приготовить нам что-нибудь попить.
         - Можно мне кока-колу? – спросила Гарриет.
         - Нет, - ответила Оле-Голли. – Ты будешь пить молоко.
         - Но в нем радиация.
         - Значит, она будет и в тебе. Ты пьешь молоко.
         Это была Оле-Голли, которую девочка хорошо знала – твердая, бескомпромиссная. Гарриет немного расстроилась.
         - Если бы ребенку грозила какая-то опасность, я бы понял, Кэтрин, но это… просто кино. Потом можно выпить содовой… и никакого вреда, - просто объяснил мистер Вальденштейн.
         - О, боже, - воскликнула Гарриет и выпрыгнула из-за стола. – Я возьму газету и посмотрю, где что идет.
         Она побежала наверх в библиотеку и быстро, но тщательно просмотрела газету, чтобы выбрать что-нибудь интересное для себя, пока это не сделали взрослые. Девочка разрывалась между ужастиком про детей со странными глазами и эффектным фильмом о греческих богах. Наконец, она решила, что разумнее предложить последний. Во всяком случае, этот фильм был цветным. Гарриет побежала на кухню с          криками:
         - Смотри, смотри, Оле-Голли, это просто великолепно! Про то, что я учу в школе. Мне очень нравится Аполлон и Афина. Смотри, я могу все про них узнать.
         Вбежав на кухню, девочка сразу заметила перемену. Мистер Вальденштейн и Оле-Голли смотрели друг другу в глаза. У обоих на лицах застыли невероятно нелепые выражения. Они, казалось, даже не слышали Гарриет. Оле-Голли пришла в себя и сказала:
- Решено, Гарриет. Мы идем в кино.
         - Здорово! – крикнула девочка, села за стол и стала заглатывать остатки своего обеда.
         - Не так быстро…, - мистер Вальденштейн засмеялся. – Кино никуда не убежит.
         Гарриет заметила, что ела только она одна. У взрослых, видимо, сегодня вечером не было аппетита.
         - Посмотрите, здесь написано время начала сеансов, - нервно заметила девочка, опасаясь, что если она не вытащит няню и ее приятеля из дома, они вообще обо всем забудут.
         Оле-Голли заглянула в газету.
         - Полагаю, ради безопасности надо пойти на ранний сеанс, - сказала она.
         - Отлично, - воскликнула Гарриет, одним глотком покончив с обедом, вскочила и побежала наверх за курткой.
         Когда она спустилась, взрослые уже были одеты для выхода. Компания прошла через заднюю дверь, обогнула дом и оказалась перед парадным входом, где и наткнулась на велосипед.
         Мистер Вальденштейн вовсе не выглядел обеспокоенным.
         - О, это очень просто, - сказал он. – Я сегодня вымыл корзину внутри, и Гарриет как раз в ней поместится. А Кэтрин уже показала свои способности ездить на этой корзине сверху.
         - Мы могли бы просто поехать на автобусе, - несколько нервно заметила          Оле-Голли.
         - О нет,  Оле-Голли, пожалуйста. Я хочу поехать в корзинке, - Гарриет подпрыгивала на одной ноге.
         Наконец, няня сдалась, вернулась в дом, принесла одеяло и постелила его в корзине. Гарриет нашла свое место очень удобным. Когда крышка начала закрываться, девочка торопливо спросила:
         - Мне дышать-то можно?
         Мистер Вальденштейн показал ей отверстия для вентиляции, и Гарриет почувствовала себя намного лучше. Крышка закрылась. Девочка услышала, как Оле-Голли запрыгнула на корзину. Затем мистер Вальденштейн оттолкнулся от бордюрного камня, и они тронулись в путь. Компания пронеслась вниз по холму и повернула на Восемьдесят шестую улицу. Ощущения были восхитительными. Гарриет могла слышать гул улицы и разговор мистера Вальденштейна с Оле-Голли, поскольку им приходилось говорить громко, чтобы перекричать окружающий шум.
         - Я самый счастливый человек на свете! - воскликнул мистер Вальденштейн.
         - Смотрите, там грузовик, - крикнула Оле-Голли.
         - Не беспокойтесь! У меня отличные тормоза! - пронзительно взвизгнул мистер Вальденштейн.
         - Думаю, лучше его пропустить.
         - Да, я вижу.
         - Где вы можете припарковываться?
         - О, где угодно. Одно из преимуществ этого способа передвижения.
         Велосипед замедлил ход и остановился. Услышав, что Оле-Голли слезла с крышки, Гарриет выскочила из корзинки, как чертик из табакерки. Они втроем рассмеялись, потому что все действительно получилось очень забавно.
Фильм Гарриет понравился. Зевс все время сердился и разрушал массу храмов всякий раз, как только кто-то вызывал его недовольство. Пол Ньюмен играл Аполлона, а Ширли Маклейн Афину. Гарриет знала их по фотографиям, которые для нее принес домой папа. Девочка то и дело оглядывалась, чтобы посмотреть, нравилось ли кино Оле-Голли, но та, казалось, вообще едва смотрела на экран. Взрослые продолжали глядеть друг на друга. Гарриет решила, что это, видимо, и была причина, по которой няня не любила фильмы. Она просто не смотрела их, то есть с таким же успехом могла сидеть в любом другом месте.
         После сеанса они зашли в лавку на противоположной от кинотеатра стороне улицы, и мистер Вальденштейн предложил им любую газированную воду на выбор. Гарриет не очень нравилась газировка, и потому она попросила свой любимый коктейль. Взрослые почему-то решили, что это было смешно, но девочка не обратила на них внимания. Мистер Вальднештейн и Оле-Голли взяли по гигантскому стакану газированной воды, но не допили их. Они сидели так долго, что Гарриет получила второй коктейль. Затем все вернулись к велосипеду, и девочка снова залезла в корзинку. Она чувствовала себя так чудесно, что едва не заснула по дороге домой. Гарриет догадалась, когда они стали приближаться к дому, поскольку мистер Вальденьштейн пережил ужасные моменты подъема на холм на Ист-Энд. Затем велосипед резко остановился, и девочка поняла, что путешествие было закончено. Она услышала, как Оле-Голли удивленно произнесла «о, нет» и слезла с корзины. Гарриет открыла крышку, высунула голову и в смущении увидела, что парадная дверь дома была распахнута, а из холла на ступени и тротуар падал свет.
Все трое застыли в разных позах, глядя на дверь.
         - Это грабители? – мягко произнес мистер Вальденштейн и начал оглядываться в поисках полицейского. Он все еще сидел на велосипеде, Оле-Голли стояла неподвижно на тротуаре, а Гарриет все еще выглядывала из корзинки, когда вдруг раздался крик, и на пороге дома появилась миссис Уэлш. Свет падал на ее блестящее платье, и от этого оно искрилось.
         - В чем дело? Что все это значит? Мисс Голли, я удивлена!
         Оле-Голли направилась к двери, разведя руки в стороны и начиная объяснения. Постепенно Гарриет поняла, что произошло. Просто Уэлши вернулись домой рано. Боже мой, подумала девочка, мы попали в неприятную ситуацию.
         - Где мой ребенок? – истерично вскрикнула миссис Уэлш. – Гарриет! Где Гарриет?
         Оле-Голли начала говорить, все еще приближаясь к ней.
         - Это ты, Гарриет? Что ты делаешь в этой штуке?
         - Миссис Уэлш…, - начала Оле-Голли, но ее обращение не достигло цели, потому что миссис Уэлш с воплем резко повернулась к дому.
         - Иди сюда, иди сюда быстрее, - крикнула она в открытую дверь. – Они куда-то возили Гарриет!
         - Миссис Уэлш…, - Оле-Голли в ужасе побежала к двери. Она была уже на верхней ступеньке, когда на пороге появился мистер Уэлш. Все трое стояли в прямоугольнике из света, в то время как мистер Вальденштейн и Гарриет смотрели на них, раскрыв рты.
         - Что здесь такое…, - начал мистер Уэлш, затем, перескакивая через две ступеньки, сбежал вниз и одним движением вытащил дочь из корзинки. – Кто вы такой? – он тяжело дышал в лицо мистера Вальденштейна.
         - Я… я… мы ездили… ни какого вреда, сэр. Мы с мисс Голли…, - мистер Вальденштейн был в ужасе.
         - Мисс Голли…, - мистер Уэлш произнес это страшным голосом, направляясь с Гарриет на руках к двери. Через плечо он сказал:
         - А вы не уезжайте. Заходите в дом.
         Мистер Уэлш дождался, когда мистер Вальденштейн прислонил велосипед к бордюрному камню и направился вслед за ним. Более того, он посторонился и пропустил мистера Вальденштейна вперед, словно боялся, что тот убежит. Они поднялись по ступеням. Миссис Уэлш и Оле-Голли тоже вошли в дом. Мистер Уэлш закрыл за всеми дверь, и они вчетвером остановились за порогом.
         Мистер Уэлш опустил на пол Гарриет, немного прижал к себе, словно защищая дочь, затем спросил:
         - Итак, в чем дело? Кто этот человек, мисс Голли?
         - Он… это…, - Оле-Голли потеряла дар речи.
         - Я бы хотел взять на себя труд представиться самому, сэр, - произнес мистер Вальденштейн, стараясь изобразить на лице одну из своих самых обворожительных улыбок.
         - Хотелось бы. Мне все это не нравится, - гневно сказал мистер Уэлш.
         - Я думаю, здесь просто небольшое недоразумение…, - начал мистер Вальденштейн.   
         - Нет здесь никакого недоразумения! Что мы все здесь стоим и о чем говорим? – вскрикнула миссис Уэлш. – Кто этот человек? – она повернулась к мужу.                – Для чего ты с ним болтаешь?
         - Миссис Уэлш…, - Оле-Голли, наконец, обрела свое былое достоинство. – Миссис Уэлш, я хотела бы вам объяснить, что мы не причинили никакого вреда Гарриет. Мы просто ездили….
         Но закончить ей не дали.
         - Вреда? Вреда! – закричала миссис Уэлш. – А это не вред, вернуться домой в полночь? Вы понимаете, что уже двенадцать часов, мисс Голли? Вы понимаете это?
         Что-то в истерике миссис Уэлш не давало никому собраться с мыслями. Эта истерика накрывала всех, как гигантская волна. Миссис Уэлш кричала одна в полной          тишине.
         - Я никогда не была в таких ситуациях. Мне наплевать, что вы делали и куда ездили. Это не должно больше повториться. Мисс Голли, вы уволены, - последнее слово упало, словно уроненный поднос.
         Затем наступило молчание. Через мгновение Гарриет залилась слезами. Даже уже расплакавшись, она чувствовала себя немного нелепо, словно привлекла к себе слишком много внимания. Но девочка ничего не могла с собой поделать. Слово «уволены» будто бы разбилось на кусочки у ее ног.
         - Вот! Вот, вы видите состояние моего ребенка? – произнесла миссис Уэлш. Когда она подошла к дочери и прижала к себе ее голову, даже Гарриет это показалось слишком похожим на сцену из мелодрамы. – С меня хватит. Вы уволены, и я хочу, чтобы вы покинули мой дом немедленно.
         Оле-Голли ничего не ответила. На ее лице застыло полное недоумение.
         - Ну, дорогая…, - начал мистер Уэлш, повернувшись к жене.
Оле-Голли взяла себя в руки. Ее голос звучал ровно, но Гарриет услышала в глубине его массу чувств и перестала плакать, чтобы послушать.
         - Мистер Уэлш, миссис Уэлш, я надеюсь, вы знаете меня достаточно хорошо, чтобы быть уверенными, что пока этот ребенок под моей опекой, ни один волос не упадет с его головы. Если бы кто-нибудь попытался причинить ей вред, он сделал бы это только через мой труп.
         Брови Гарриет поползли вверх. Это было впечатляюще.
         - Мне наплевать. Вы не поняли? Вы уволены, - стояла на своем миссис          Уэлш.
         - Дорогая, давай поговорим обо всем спокойно, - обратился к жене мистер          Уэлш.
         - Я уложу Гарриет в постель. Она достаточно насмотрелась для одного вечера. Если хочешь дальше вести дискуссию с этой женщиной и этим посторонним мужчиной, которого никогда не видел, пожалуйста, - с этими словами миссис Уэлш повела дочь наверх. Гарриет попыталась вырваться, но  у миссис Уэлш была такая стальная хватка, что девочка не могла даже повернуть руку. Миссис Уэлш отвела Гарриет в ее комнату, достала пижаму и стала снимать с дочери одежду.
         - Я могу раздеться сама, - раздраженно заявила девочка. – Ради Бога!
         И она отобрала у мамы свою пижаму.
         Миссис Уэлш была так расстроена, что даже не заметила грубого поведения дочери. Она ничего не сказала Гарриет, выскочила из комнаты и побежала вниз по ступеням.
         Все сошли с ума, подумала девочка. Что будет с Оле-Голли?
         Затем она поняла, что могла сейчас просто пробраться к лестнице и все подслушать. Гарриет немедленно это и проделала. Перегнувшись через перила, она увидела, как ее мама пробежала по ступеням.
         Я никогда ее такой не видела, подумала Гарриет, и вспомнила фразу, которую мама часто употребляла в применении к другим людям – «абсурдное поведение». Это тоже было абсурдным поведением?
         С позиции, занятой девочкой – ее голова торчала между стойками, поддерживавшими перила – были видны Оле-Голли, мистер Вальденштейн и мистер Уэлш. Они отчаянно жестикулировали и шепотом обсуждали сложившуюся ситуацию. Дискуссия мгновенно прекратилась, когда на сцену вышла миссис Уэлш.
         - Надеюсь, вы к чему-нибудь пришли! – ее голос непривычно дрожал. – Я очень надеюсь, что ты не намереваешься что-то предпринимать за моей спиной. Поэтому хочу, чтобы ты знал – тебе это даром не пройдет.
         Эта тирада была адресована мистеру Уэлшу, который ответил лишь пустым взглядом.
         - Миссис Уэлш…, - мистер Вальденштейн улыбался чрезвычайно льстивой          улыбкой.
         - Я не хочу даже знать, кто вы такой, - грубо отрезала миссис Уэлш.
         - Дорогая…, - мистер Уэлш подошел к жене и положил руку ей на плечи, - это мистер Вальденштейн. Они с мисс Голли хотят нам что-то сказать.
         До того, как миссис Уэлш смогла открыть рот, мистер Вальденштейн поднял руку, прося внимания. Затем он начал спокойно и уверенно говорить, ни на секунду не позволяя этому вниманию к его словам ослабевать.
         - Миссис Уэлш, я понимаю, как может расстроить такая история. У меня у самого есть ребенок…, - его голос обволакивал окружающих, словно разогретое на огне масло. – Я просто хочу сказать, что неожиданно всех коснувшееся недоразумение не должно стать трагедией. Если бы не тот факт, что сегодня вечером я просил руки мисс Голли, и она любезно согласилась выйти за меня замуж, потеря очень хорошего места у вас действительно была бы трагедией. Но раз так получилось, я не думаю, что она заслужила неприятности из-за всего происшедшего. Она сказала мне, что все равно собиралась увольняться в следующем месяце. Думаю только – и я знаю, что говорю это и для нее тоже - что расставание могло бы быть более дружественным.
         Мистер Вальденштейн сделал шаг назад, показывая этим, что закончил свою речь.
         Мистер Уэлш смотрел на него пустым взглядом, слегка приоткрыв рот. Гарриет так сильно нагнулась вперед, что едва не слетела на нижний этаж. Оле-Голли уставилась в пол. Мистер Уэлш подошел ближе к своей жене.
         - Дорогая, похоже, они только ходили в кино. Гарриет цела и невредима, ты же знаешь, - он сказал это теплым, мягким голосом, и потом все замерли, глядя на миссис Уэлш.
         - Но, мисс Голли, вы не можете уйти. Что мы будем без вас делать? – миссис Уэлш совершила этот  разворот на сто восемьдесят градусов даже без искры смущения.
         Оле-Голли подняла глаза, и Гарриет увидела, как ее лицо вспыхнуло от гордости.
         - Спасибо вам на этом, миссис Уэлш, - няня несколько мгновений смотрела на нее, затем продолжила. – Однако думаю, во многих смыслах пришло время. Не только для меня, но и для Гарриет.
         Девочка на лестнице испытала глубокий шок. Но вместе с ним она испытала и легкое волнение при мысли о том, что Оле-Голли должна была иметь в виду: Гарриет уже способна заботиться о себе сама.
         «Так ли это?» – спросила она себя, но ответа не получила.
         Оле-Голли была по-прежнему в центре сцены. Три остальных участника разговора в изумлении смотрели на нее. Она выждала момент и сказала:
         - «Пришло время», как сказал Вальрас….
         - «Сказать о многом»! - Гарриет так хорошо знала эти слова, что, не задумываясь ни на секунду, вскочила и произнесла их с лестницы. Все повернулись к ней. 
         Оле-Голли продолжила:
         - «О туфлях и о кораблях, о сургуче…».
         - «О королях и капусте», - Гарриет рассмеялась при виде улыбающегося лица няни, когда они читали строчки стихотворения по очереди.
         - «И почему закипает море», - у Оле-Голли был очень смешной вид между смехом и слезами.
         Последнюю строчку Гарриет выкрикнула с ликованием:
         - «И есть ли у свиней крылья»!
         Ей всегда нравились именно эти слова. Они были ее любимыми.

         Оле-Голли не ушла до следующего полудня. Когда Гарриет вернулась из школы, няня заканчивала упаковывать свои вещи. Девочка вихрем влетела в комнату.
         - Когда он сделала тебе предложение? Я все время была с вами. Когда он попросил тебя выйти за него замуж? – Гарриет ждала весь день, чтобы задать этот          вопрос.
         - Помнишь, когда мы пили газированную воду, ты рассматривала книги на          полке?
         - Да.
         - Вот тогда. Тогда он и сделал мне предложение, - Оле-Голли улыбнулась          девочке.
         - Ну.… Ну и какие при этом возникают чувства?
         - Что ты имеешь в виду?
         - Я имею в виду, какие возникают чувства, когда кто-то просит тебя выйти за него замуж? – Гарриет буквально дрожала от нетерпения.
         Оле-Голли посмотрела в окно, с отсутствующим видом что-то сворачивая в          узелок.
         - Это… это… внутри тебя все подпрыгивает…. Ты… как будто перед тобой открываются двери в мир…. В какой-то больший мир.
         - Тут нет никакого смысла, - разумно заметила Гарриет и плюхнулась на кровать.
         - И, тем не менее, ты чувствуешь именно это. В чувстве никогда нет смысла, Гарриет. Ты должна уже знать это, - дружелюбно сказала няня.
         - Может быть…, - девочка знала, что ее слова звучали по-детски, но ничего не могла с этим поделать, - может быть, я еще много не знаю.
         Оле-Голли при этом даже не взглянула на воспитанницу, что ту несколько обнадежило.
         - Глупости. Ты знаешь вполне достаточно. Вполне достаточно для себя и гораздо больше некоторых людей.
         Гарриет легла на спину и уставилась в потолок.
         - Мистер Вальденштейн будет работать прямо за углом? – подчеркнуто равнодушно спросила она.
         - Нет. Мы решили съездить в гости к его родителям в Монреаль. Если нам  понравится в этом городе, мы сможем там поселиться.
         - Мон-ре-аль?! – вскрикнула Гарриет. – Где это?
         - Не надо так реагировать. Это неприлично. К тому же, ты прекрасно знаешь, что Монреаль в Канаде. Я даже помню, когда ты это обнаружила.
         - Знаю. Но, значит, я тебя больше не увижу? - Гарриет села.
         - Тебе не нужно меня видеть. Теперь тебе не нужна няня. Когда ты подрастешь и издашь свою первую книгу, я приду в магазин и получу подписанную копию. Как насчет автографа? – Оле-Голли улыбнулась воспитаннице своей привычной улыбкой.
- О, ты хочешь сказать, что попросишь меня расписаться?
- Думаю, у тебя все получится. Во всяком случае, я буду следить за тобой иногда, когда ты вырастешь, просто чтобы посмотреть, кем ты станешь. Потому что мне это будет любопытно. А теперь помоги мне отнести вещи вниз. Гарриет спрыгнула с кровати и взяла свертки.
- Ты будешь счастлива с мистером Вальденштейном?
         - Да, очень. Не забудь вон ту маленькую сумочку, - и Оле-Голли вышла за дверь.
         - Смешно быть замужем? – продолжила расспросы Гарриет, когда они спускались по ступеням.
         - Откуда я знаю? Я никогда не была замужем. Однако сомневаюсь, что это смешно. Ничего тут нет смешного.
         - А ты собираешься иметь много детей?
         - И любить их больше тебя? Нет, никогда. Я, вероятно, еще поработаю, пока он не накопит немного денег, поэтому буду нянчить еще кого-то, но Гарриет только одна. Запомни это, - и Оле-Голли открыла парадную дверь.
         -Да… да, - беспомощно пробормотала девочка.
         - Тебе лучше приняться за работу. Ты со своим блокнотом пропустила весь день, - Оле-Голли смотрела на улицу в поисках такси. Казалось, она торопилась.
Гарриет бросилась на шею няне и обняла ее изо всех сил.
         - До свидания, шпионка Гарриет, - прошептала Оле-Голли.
         Девочка почувствовала, как ей на глаза навернулись слезы. Оле-Голли решительно опустила ее на землю.
         - Ни в коем случае. Слезы не заставят меня вернуться. Запомни это. Слезы никогда ничего не возвращают.  Жизнь это борьба, и хорошие шпионы бросаются в нее и борются. Это ты тоже запомни. Никаких глупостей.
         С этими словами она взяла свои сумки и спустилась по ступеням. Подъехало такси, и Оле-Голли исчезла так быстро, что Гарриет не успела и слова сказать. Хотя она подумала, что когда няня наклонилась за своими сумками, по ее щеке скатилась одна слезинка.
         В тот вечер девочка готовилась ко сну сама. Приняв самостоятельно ванну, она написала в блокноте:

         «Я чувствую себя, делая все сама, точно так же, как при Оле-Голли. Ванна горячая, постель мягкая, но я ощущаю в себе маленькую дырку, которой раньше не было. Как заноза в пальце, но у меня это выше живота».

         Гарриет выключила свет и сразу заснула, даже не почитав.

                Книга 2.

         Глава 7.

         На следующий день Гарриет не возвращалась до пяти часов. Она специально держалась подальше от дома, сначала пройдя весь свой шпионский маршрут, а потом поиграв в «Монополию» с Дженни и Спорти. Игра принесла ей только раздражение, поскольку девочка терпеть не могла так долго сидеть на одном месте. Дженни и Спорти, наоборот, «Монополия» нравилась.  Дженни знала так много систем для выигрыша, а Спорти был таким азартным, что интерес в них поддерживался постоянно, а Гарриет никак не могла сосредоточиться.
         Поднявшись по ступеням, девочка на минутку остановилась. В доме царила тишина. Мама куда-то ушла, а папа еще не возвращался с работы. Кухня же находилась так далеко, что кухарку с такого расстояния не было слышно.
Когда Оле-Голли жила здесь, так не было. Она обладала одной характерной чертой, подумала Гарриет. Даже если няня молчала, ее присутствие всегда ощущалось. Девочка посмотрела в сторону комнаты Оле-Голли. Она была пуста, безмолвна, а ее желтая дверь осталась открытой. Гарриет подошла к ней, остановилась на пороге и заглянула в аккуратную пустоту. Эта аккуратность была почти такой же, как и при няне, только раньше тут стояли цветы. Оле-Голли всегда заботилась о том, чтобы в комнате находилась веточка чего-нибудь живого. И еще у нее было одеяло в цветах, на котором Гарриет любила прыгать. Оле-Голли взяла одеяло с собой, подумала девочка.
         Она развернулась и побежала в свою комнату. Еще минута, и из ее глаз хлынули бы слезы. Затем Гарриет прошла в ванную и умыла лицо, подумав про себя, что в слезах не бывает ничего хорошего. Оле-Голли уже не вернется. И слезы ее не вернут.
         Гарриет села и стала читать.
         Как я люблю читать, подумала она. Весь мир становится шире, точно так же, как, по словам Оле-Голли, после того, как мистер Вальденштейн сделал ей свое предложение. Она почувствовала легкую дрожь в животе. Тьфу, на этого мистера Вальденштейна, зачем он увез Оле-Голли? Я все-таки сейчас заплачу?
         Хлопнула парадная дверь, и Гарриет поняла, что папа вернулся домой. Он всегда приходил с таким же хлопаньем, как его дочь. Сейчас она выскочила из комнаты. Дверь за ней с треском затворилась. Девочка устремилась вниз по ступеням, топая изо всех сил, затем побежала и бросилась на своего папу.
         - Ой! – он стоял высокий и смеющийся, со сдвинутыми в сторону после столкновения очками. Мистер Уэлш схватил дочь и поднял в воздух. – Эй, ты слишком сильная для своего старого папочки!
         Гарриет с хохотом попыталась вырваться, и он опустил  ее на пол.
         - Сколько ты сейчас весишь?
         - Семьдесят пять.
         - Толстуха, - он поставил свой портфель и стал снимать пиджак. – Где мама?
         - Бридж, - с отвращением произнесла Гарриет.
         - Бридж? Какая скука. Как она может играть так много в эту дурацкую игру? Да еще с такими дурацкими партнерами! – пробормотал себе под нос мистер Уэлш. Гарриет любила подобные высказывания папы. Она знала, что эти слова относились не к ней, и поэтому было забавно их слушать.
         - Пап, что ты сегодня делал?
         - Возился со снимками.
         - Принес мне фото какой-нибудь кинозвезды?
         - Гарриет М. Уэлш,  сегодня у меня нет для тебя фотографий кинозвезд. Если мне и есть за что благодарить бога сегодня, так это за то, что не пришлось рассматривать челюсти пожилой кинозвезды. Во всяком случае, эти недоумки дали мне такой низкий бюджет, что я вообще сомневаюсь, увижу ли когда-нибудь хоть одну кинозвезду.
         Сегодня же понедельник, вдруг вспомнила Гарриет. Оле-Голли однажды сказала ей:
         - Ни к кому не приставай в понедельник. Это очень плохой день.
         Мистер Уэлш прошел в библиотеку с газетой в руке.
         - Как насчет тишины, Гарриет?
         - А что, кто-то говорит?
         Ведь она просто стояла.
         - У меня есть смутное ощущение, что я слышу твои мысли. А теперь иди к себе. Скоро мама вернется.
         Ох, подумала Гарриет, это на самом деле очень плохой понедельник. Мистер Уэлш подошел к бару и стал смешивать "Мартини". Девочка на цыпочках удалилась. Она вдруг вспомнила, что немного не доделала уроки, и потому вернулась к себе в комнату. Гарриет решила, что лучше сделать все до начала любимой телепрограммы в половине восьмого. А ее любимой телепрограммой был вечерний фильм. Детские передачи ей не нравились. Она никогда до конца не понимала их смысл. Такие программы казались ей слишком примитивными. Дженни смотрела их и смеялась от души, а Гарриет оставалась к ним равнодушной. Дженни, естественно, смотрела и все научные программы, делая по ходу заметки. Спорти любил спортивные новости и кулинарные программы, записывая рецепты, которые могли понравиться его папе.
Гарриет села за стол и достала школьную тетрадь. Ей нужно было сделать задание по математике, которую она ненавидела. Ненавидела каждой клеточкой своего тела. Девочка тратила так много времени на эту ненависть, что ей никогда не оставалось его на выполнение заданий. Она ничего не понимала в этой науке, ни слова. И даже не понимала тех, кто в ней разбирался. Гарриет всегда смотрела на таких людей с подозрением. Неужели у них имелась какая-то часть мозга, которая отсутствовала у нее? Неужели у нее в голове была дыра на том месте, где должна находиться математика? Девочка достала блокнот и записала:

         «Похожи ли все наши мозги, или каждый обладает своим особенным, внутренним?  Интересно, внутренний мозг выглядит также как внешний? Например, у людей длинные носы из-за особенного строения мозга? У меня нос очень короткий. Может быть, там должна находиться математика?»

         Гарриет бросила блокнот и попыталась вернуться к домашнему заданию. Цифры поплыли перед глазами. Она оглянулась на большую фотографию Оле-Голли, на которой у няни доминировали зубы.
         В это время в комнату вошла миссис Уэлш.
         - Как ты, дорогая? Работаешь?
         - Нет, делаю домашнее задание.
         - По какому предмету?
         - По математике, - Гарриет сделала страшное лицо.
         Миссис Уэлш подошла к дочери и наклонилась над ней.
         - Как интересно, дорогая. Это всегда был мой любимый предмет в школе. Вот ты вся в этом, подумала Гарриет. Оле-Голли никогда бы такого не сказала. Она всегда говорила: «Математика только для тех, кто хочет все сосчитать. Для них главное в жизни то, что они считают». И это было правдой. Словно эти маленькие значки означали нечто еще, кроме просто смешных значков на бумаге.
         - Ну, детка, это же просто. Дай, я тебе покажу.
         Гарриет почувствовала себя неловко. Учитель и мама могли показывать ей все снова, снова и снова, но это не имело никакого значения.
         Миссис Уэлш придвинула себе стул и с удовольствием села. Вскоре она погрузилась в задачу и забыла про дочь. Гарриет следила за ней. Убедившись, что ее мама была полностью поглощена математикой, она достала блокнот и начала писать:

         «У моей мамы карие глаза и каштановые волосы. Ее руки сильно изогнуты. Она хмурится когда смотрит на предмет с близкого расстояния. У папы тоже карие глаза, но у него черные волосы. Я и не знала, что ей нравится математика. Если бы я знала это раньше, мне было бы очень смешно. Я эту науку просто не выношу».

         Мама Гарриет с улыбкой подняла глаза.
         - Вот, - с триумфом произнесла она. – Теперь тебе понятно?
         Ее дочь кивнула. Так лучше. Может, ей не придется вникать в суть задачи.
         - Хорошо. Вымой руки и спускайся ужинать.
         - Можно я поем с вами?
         - Да, дорогая. Сегодня мы ужинаем рано. Харри обленилась, а меня все это достало.
         - Что значит достало?
         - Достало. Достало…. Ну, это такое выражение. Значит, что я устала.
         Мисс Уэлш вышла из комнаты.
         Гарриет записала в своем блокноте:

         «Достало. Надо это обдумать».

         В тот вечер Гарриет легла в кровать и читала полночи, поскольку никто и не подумал отобрать у нее фонарик, как всегда делала Оле-Голли.
         Они позволили бы мне читать всю ночь, подумала девочка, а когда выключила фонарик, закрыла книгу и положила их на ночной столик, почувствовала вдруг себя грустной и одинокой. На следующее утро Гарриет проснулась с ощущением, что всю ночь ей снилась Оле-Голли. Не вставая с кровати, она потянулась за блокнотом.

         «Интересно, когда тебе кто-то снится, ты тоже ему снишься?»

         Она полежала несколько мгновений, раздумывая над этим, затем вдруг вспомнила, что сегодня день выбора нарядов для рождественского карнавала. Ей хотелось прийти пораньше, чтобы не получить поношенный костюм. В прошлом году Гарриет опоздала и все закончилось тем, что ей достался один из множества костюмов овечек.
         Хотя девочка торопилась, ей пришлось проделать все привычные процедуры, повторявшиеся каждое утро. Они никогда ей не нравились, поэтому Оле-Голли приходилось следить за воспитанницей, чтобы она не надевала ежедневно одну и ту же одежду. А Гарриет всегда казалось, что одежда лучше подходила ей после того, как она ее несколько раз ее поносила.
Одевшись, девочка сбежала по лестнице в столовую, где мама немедленно отправила ее обратно наверх умываться. Как она могла запомнить все это, подумала Гарриет. Это Оле-Голли всегда все помнила. После завтрака девочка сделала несколько беглых заметок - о погоде, о кухарке, о выбранном папой галстуке и так далее – затем взяла учебники и отправилась на урок. Наблюдая за людьми, заходившими в школу, она записала еще немного. Все подходили к ней и спрашивали: « Что ты пишешь в этом блокноте?» Гарриет только скромно улыбалась. Это выводило лбопытствующих из себя.
         Девочка всегда делала свою работу быстро и привычно, подписывая все «Гарриет М. Уэлш» с большим росчерком. Ей нравилось писать свое имя. Ей нравилось писать все, что его касалось. Сегодня она собиралась написать свое имя свое имя наверху страницы, но опять вспомнила про день обсуждения рождественских костюмов.
Мисс Элсон вошла в класс. Все встали и хором сказали:
         - Доброе утро, мисс Элсон.
         Учительница слегка поклонилась и ответила:
         - Доброе утро, дети.
         Потом все сели и стали толкать друг друга.
         Спорти бросил Гарриет записку, которая гласила: «Я слышал, будет пиратский танец. Давай попытаемся заполучить его».
         Девочка ответила: «Мы должны сделать это, но они тебя все равно вычеркнут».
         Спорти снова написал: «У меня нет рождественского настроения».
         Гарриет отправила ответ: «Мы должны будем его изобразить».
         Мисс Элсон остановилась в центре класса и призвала детей к порядку. Никто не обратил на нее ни малейшего внимания. Тогда учительница запустила в доску ластиком, после чего в воздухе осталось белое облачко. Мисс Элсон чихнула, и все засмеялись. Она окончательно вышла из себя и долго смотрела в одну точку где-то в середине прохода. Это всегда срабатывало.
         - Итак, дети, - начала учительница, дождавшись тишины в классе, - сегодня день, когда мы обсуждаем рождественские костюмы. Сначала давайте подумаем, что бы мы хотели сделать. Не думаю, что мне следует объяснять, какое значение для нас имеет этот день. Среди вас только один новичок, которому это может быть непонятно.
         «Мальчик в красных носках» ужасно смутился.
         - Полагаю, я могу просто сказать, что на рождественском карнавале мы имеем возможность показать родителям все, чему учимся. У кого есть предложения, поднимайте руки.
         Рука Спорти взметнулась вверх.
         - А пираты?
         - Хорошая мысль. Я запишу ее, Саймон, но мне кажется, я слышала, будто с пиратами что-то делает четвертый класс. Кто следующий?
         Встала Марион Хоторн. Гарриет и Спорти переглянулись напряженными взглядами.
         - Я думаю, мисс Элсон, - сказала Марион, - нам нужно поставить спектакль по Троянской войне. Он действительно покажет то, что мы изучаем, - она снова села.
         Мисс Элсон улыбнулась.
         - Отличная идея, Марион. Я обязательно ее запишу.
         Гарриет, Дженни и Спорти громко застонали. Дженни встала.
         - Мисс Элсон, не думаете ли вы, что будут определенные трудности при строительстве Троянского коня, а тем более с тем, как нас всех туда запихнуть?
         - Ну, я не считаю, что мы дойдем до такого реализма, Дженни. Но вопрос все равно еще открыт для дискуссии, поэтому давайте выслушаем еще идеи, перед тем как начать обсуждать детали. Не знаю, насколько крупный спектакль мы можем поставить в отведенное нам время. Во всяком случае, мне стоит напомнить вам, что от нас не ждут постановки целой пьесы. Шестой класс должен   показать танцы. Мы обсудим наш танец в гимнастической школе с мисс Берри, учителем танцев, затем мисс Додж снимет мерки для костюмов. Когда вы выберете тему, можете придумывать свои танцы. Но в этом году вам будет разрешено выбрать собственную тему, в то время как раньше это всегда делала мисс Берри.
         - Солдаты, - крикнул Спорти.
         - Сейчас не твоя очередь, Саймон. Я пойду вниз по списку, и каждый получит возможность высказаться.
         Мисс Элсон начала называть роли.
         - Эндрюс? – произнесла она.
         Кэрри встала и сказала, что, по ее мнению, было бы неплохо станцевать на тему доктора Кайлдера и Бена Кейси. Мисс Элсон записала. По классу пронеслась волна шепота. Дети старались переманить различные группировки на свою сторону.
         - Гиббс?
         - Я считаю, что прекрасно бы выглядел танец супругов Кюри, открывших радий. Кроме меня и Спорти все могут быть частицами, а мы будем мсье и мадам Кюри.
         - Хансен?
         Бет Элен бросила испуганный взгляд на Марион Хоторн, которая отправила ей кучу записок, и, наконец, мягко произнесла:
         - Я думаю, все мы должны изобразить то, что едят на Рождество.
         - Хоторн?
         Марион поднялась.
         - Я думаю, предложение Бет Элен Хансен было чудесным. Мы должны представить рождественский обед.
         - Хеннеси?
         Встала Рэчел.
         - Я согласна с Марион и Бет Элен. Я думаю, это отличная идея.
         - Петерс?
         Лора Петерс была ужасно застенчива, так застенчива, что всем улыбалась, словно окружающие намеревались ее избить.
         - Я тоже считаю это хорошей идеей, - пробормотала она и с облегчением села на стул.
         - Мэттьюс?
         «Мальчик в красных носках» встал и выпалил:
         - Почему нет? Я бы тоже стал рождественским обедом.
         - Рокью?
         Саймон взглянул на Гарриет. Она знала, что означал этот взгляд. У нее тоже начало возникать такое же чувство. Они попали в окружение. Им стоило держаться вместе, но теперь было уже слишком поздно. Через минуту им будет суждено стать подливкой из гусиных потрохов. Саймон поднялся.
         - Не знаю, почему нам не выбрать Троянскую войну, как сначала предложила Марион Хоторн. Мне больше нравится быть солдатом, чем морковкой и горохом.
         Очень разумно, подумала Гарриет. Может, Марион согласится хотя бы на собственную идею? Как все-таки Спорти умен.
         - Уэлш?
         - Я считаю, Спорти абсолютно прав, - и Гарриет села, встретившись взглядом с Марион. Ох, подумала девочка, она против нас.
         - Уайтхед?
         Пинки был в списке последним. Спорти бросил карандаш прямо ему в лицо. Сначала Гарриет не поняла, почему. Потом она увидела, как Пинки взглянул на Спорти, встал и грустно сказал:
         - Я согласен с Гарриет и Саймоном.
         Отлично, подумала Гарриет, трое против всего мира. Как жаль, что Дженни поторопилась со своими Кюри.
         Прошло голосование, хотя все трое признали свое поражение еще до их начала.
         Мисс Элсон сказала:
         - Я думаю, это очень милая идея. Теперь мы можем обсудить все с мисс Берри о том, какие части обеда будем изображать, а потом вы начнете репетировать свои танцы дома. Идемте в гимнастическую школу.
Все кроме Марион Хоторн и Рэчел Хеннеси выглядели ужасно расстроенными. Класс встал и отправился вслед за мисс Элсон, спустился по лестнице, вышел во двор, проследовал через него мимо маленькой полоски зелени, которую называли задним лугом, и, наконец, вошел в гимнастическую школу, где его приветствовало страшное столпотворение.
         Было очевидно, что вся школа перекочевала в гимнастическую. Тут были девочки всех размеров и форм, от маленьких до старшеклассниц.
         Мисс Берри истерично кричала, а мисс Додж так быстро снимала мерки, что казалось, могла сейчас вылететь в окно. Заколки в ее волосах повылезали, а очки на носу сидели криво, когда она обмеряла талию за талией, бедро за бедром. Трико на мисс Берри выглядело мешковатым.
         Спорти с диким видом огляделся по сторонам.
         - Мне никогда в жизни не было так жутко. Посмотри на всех этих девчонок, - он начал пробираться к Пинки Уайтхеду и «Мальчику в красных носках».
         Гарриет схватила его за воротник.
         - Стой здесь. Вдруг что-нибудь случится, и нам понадобится помощь, - она взглянул ему прямо в глаза. Спорти начал нервно потеть, но после этого остался рядом с Гарриет.
         - А теперь дети, пропустим сюда шестой класс, - мисс Элсон отчаянно жестикулировала.
         Марион Хоторн с напыщенным видом оглянулась на тех, кто не двинулся с места сразу. Казалось, она всегда действовала так, будто являлась правой рукой мисс Элсон.
         - Иди сюда, Гарриет, - повелительно произнесла Марион.
         Гарриет вдруг представила ее взрослой и решила, что она вряд ли сильно изменится, разве только станет выше и еще противнее.
         - Как же она меня достала, - сказал Спорти, засунув руки в карманы и стоя так неподвижно, словно вообще никогда не ходил.
         - Саймон, - довольно резко позвала мисс Элсон, и Спорти подпрыгнул на милю. – Саймон, Гарриет, Джейн, идите сюда сейчас же.
         Приятели подошли к ней.
         - Теперь мы встанем здесь и будем ждать нашей очереди к мисс Берри. И никаких разговоров. Здесь и так невыносимый шум.
         - Разве это не ужасно? – фальцетом воскликнула Марион Хоторн.
         Гарриет подумала, что когда Марион вырастет, она будет много играть в бридж.
         Пинки Уайтхед, похоже, был готов упасть в обморок. Он подбежал к мисс Элсон и что-то отчаянно прошептал ей на ухо. Она взглянула на него.
         - О, Пинки, ты не можешь подождать?
         - Нет, - громко ответил Пинки.
         - Но это так далеко!
         Пинки снова покачал головой и с разрешения мисс Элсон убежал. Спорти засмеялся. В гимнастической школе не было мужских туалетов.
         - Я думаю, мы никогда не тронемся с места, - сказала Дженни. Она переняла эту фразу у своей мамы.
         Гарриет посмотрела на Бет Элен, которая уставилась в пространство. Девочка думала, что маму Бет Элен держали в психиатрической клинике, потому что мистер Уэлш однажды сказал: «Бедный ребенок. Ее мама всегда в Биарице».
         - Хорошо, дети, мисс Берри готова.
         Класс двинулся с места на прямых ногах, словно арестанты. Гарриет почувствовала себя сержантом Йорком.
         Мисс Берри находилась в своем обычном состоянии истерии. Ее волосы были завязаны в тоненький хвостик, и создавалось впечатление, будто они натянули назад за собой глаза.
         Она дико взглянула на детей.
         - Шестой класс… да, шестой. Давайте посмотрим. Что вы решили? А? Что вы решили?
         Естественно, за всех ответила Марион Хоторн.
         - Мы решили представить целый рождественский обед, - радостно сказала она.
         - Мило, мило. Давайте посмотрим. Овощи, сначала овощи….
         Спорти начал перемещаться к двери. Мисс Элсон поймала его за ухо. Вернулся Пинки Уайтхед.  Мисс Берри в восторге повернулась к нему.
         - Ты будешь прекрасным пучком сельдерея.
         - Что? – с глупым видом переспросил Пинки.
         - А ты, - она указала на Гарриет, - лук!
         Это было уже слишком.
         - Я отказываюсь. Я решительно оказываюсь быть луком, - девочка топнула ногой и услышала сзади слова поддержки, шепотом произнесенные Спорти. Когда все повернулись к ней, ее уши загорелись. Впервые она наотрез отказалась от чего-то.
         - О, дорогая, - мисс Берри, похоже, очень хотелось выбежать за дверь.
         - Гарриет, это глупо. Лук – прекрасная вещь. Ты когда-нибудь видела лук? – мисс Элсон совершенно потеряла ощущение реальности.
         - Я не буду луком.
         - Гарриет, хватит. Не будем больше дискутировать. Ты играешь роль лука.
         - Нет.
         - Гарриет, я сказала, хватит.
         - Я не буду луком и все.
         Спорти дернул подружку за рукав и яростно прошептал:
         - Ты не можешь отказаться. Это же школа.
         Но было уже поздно. Гром смеха потряс весь класс. Даже такая тихая девочка как Бет Элен хохотала до слез. Гарриет почувствовала, что ее лицо залил румянец.
         Мисс Берри, наконец, первой вернулась к реальности.
         - Итак, дети, думаю, будет правильно взять каждый продукт с самого начала в том порядке, в каком они подаются к столу. Нам нужно еще несколько овощей. Ты, - она указала на Дженни, - кабачок. А ты, - мисс Берри выбрала Бет Элен, - горох.
         Казалось, Бет Элен была готова расплакаться.
         - Вы двое, - выбор пал на Марион Хоторн и Рэчел Хеннеси, - можете стать соусом.
         При этих словах с Гарриет, Спорти и Дженни случился припадок истерического смеха. Мисс Элсон успокоила их, чтобы мисс Берри могла продолжить.
         - Не вижу ничего смешного. Нам нужен соус. Ты, - она указала на Спорти, - и ты, - это был выбран Пинки Уайтхед, - будете изображать индейку.
         - Да, но…, - начал Спорти, но мисс Элсон жестом заставила его замолчать.
         Превратив «Мальчика в красных носках» в вазу с клюквой, мисс Берри повернулась к классу и сказала:
         - А сейчас, овощи, слушайте меня внимательно, - она встала в пятую позицию.
         Гарриет подумала, что надо было бы не забыть потом записать, что мисс Берри всегда, даже выходя на улицу, носила эти привычные серые тапочки. На вид они были очень старыми, со скрученными лямками.
         - Я хочу, чтобы вы почувствовали… со всем старанием… я хочу, чтобы вы однажды утром проснулись и почувствовали себя овощами, растущими в земле, теплыми, мощными, обладающими магической силой своего роста, или вытянувшимися высоко из земли, пробивающимися сквозь землю сантиметр за сантиметром с чудесным могуществом рождения, ждущими торжественного момента, когда…
         - Нас съедят, - прошептала Гарриет Спорти.
         - …раз и навсегда ваша сущность, ваше прекрасное «я» станет созревшим, излучающим свет, - глаза мисс Берри начали сиять. Одна рука потянулась к небу, прядь волос упала на ухо. Она замерла в такой позе.
         Мисс Элсон кашлянула. Это был знак того, что ситуация выходила из-под контроля.
         Мисс Берри подпрыгнула. Казалось, она только что выбралась из метро и не знала, где находится запад, а где восток. Учительница смущенно хихикнула и начала объяснение снова.
         - Начнем с самого прекрасного момента для маленьких овощей, поскольку, дети, вы знаете, что у этого танца есть история, милая история, - тут она захохотала, чтобы дать понять окружающим, что чувство реальности на этот раз ее не покинуло. – Как все истории,  эта начинается с момента зачатия, - мисс Берри восхищенно огляделась по сторонам. Мисс Элсон побледнела.
         - Естественно, она начинается с фермера…
         - Эй, я хочу быть фермером, - крикнул Спорти.
         - Нельзя говорить учителю «эй», - мисс Элсон явно теряла терпение.
         - Да, милый мальчик, но фермером будет одна из старших девочек. Он же должен быть выше овощей ростом. Ведь овощи очень короткие, - мисс Берри выглядела встревоженной из-за того, что ученик этого не знал.
         Спорти с негодованием отвернулся.
         - Итак, фермер выходит на сцену чудесным утром, когда земля только что вспахана, открыта, податлива в ожидании семян. Он входит, а вы в это время находитесь в углу, словно семена перед сеянием. Вы будете просто лежать там кучками, вот так, - мисс Берри вдруг рухнула на пол и стала похожа на кучу старой одежды.
         - Все, разбегаемся. Она ушла, - Спорти повернулся, чтобы уйти.
         - Мисс Берри, я думаю, они поняли свои позиции, - громко сказала мисс Элсон.
         Мисс Берри взглянула через плечо, наткнулась на пренебрежительный взгляд коллеги и поднялась на ноги.
         - Хорошо, дети, - голос мисс Берри вдруг стал жестким. – Я хочу, чтобы вы начали придумывать свои танцы, и я посмотрю их на следующем уроке, - изменение в  тоне было столь значительным, что все ученики замолчали. – Соберитесь, пожалуйста, вон там. С вас снимут мерки.
         Она повернулась ко всем спиной. Все произошло столь стремительно, что мисс Элсон несколько раз безмолвно раскрыла рот, прежде чем повести детей к костюмеру. Все с любопытством оглядывались на мисс Берри, которая стояла, с достоинством задрав вверх нос.
         Костюмерша  выглядела как продавщица тканей в хороший торговый день. В воздухе летали куски тюля.
         Спорти поник.
         - Боже, я этого точно не выдержу.
         В атмосфере царило уныние. Гарриет помнила еще по прошлому году, как долго нужно ждать, переминаясь с одной усталой ноги на другую, пока страшно измученная мисс Додж снимет с тебя мерки, и, хочешь ты этого или нет, истыкает всю булавками.
         - Однажды, - сказала Дженни, - я приду сюда с колбой и взорву этот дом. Трое детей стояли и уныло смотрели на тюль.
         - Как можно репетировать роль лука? – Гарриет оглянулась на мисс Берри, которая снова превратилась в кучу тряпок на полу. Очевидно, все ее танцы были одинаковыми.
         Спорти выглядел очень злым.
         - Когда она будет меня измерять, я заору изо все сил.
         Подошла очередь Дженни.
         - Приступим к бессмысленному занятию, - громко произнесла она.
         Мисс Додж моргнула огромными глазами за своими очками и едва не уронила рулетку. Несколько булавок, зажатых в ее губах, упали на пол.

         Глава 8.

         Когда на следующий день Гарриет начала свой шпионский маршрут, она решила  сначала посетить Робинсонов, потому что накануне видела возле их дома огромный ящик, и ей не терпелось узнать, что же в нем находилось. Перед какой-нибудь покупкой Робинсоны всегда пребывали в унылом настроении, а на этот раз супруги вообще были подавлены всю неделю, поэтому Гарриет решила, что они ожидали массу приобретений.
         Девочка проскользнула к окну. Ящик находился в доме. Он стоял посередине гостиной. «Как им удалось занести его?» - подумала Гарриет, но потом прикинула и поняла, что ящик проходил в дверь с дюймовым запасом с каждой стороны. Миссис Робинсон в возбуждении бегала вокруг него. Мистер Робинсон подпрыгивал. Посыльный начал открывать ящик.
         - Высшее достижение! - сказал мистер Робинсон.
         - Радость, такая радость! - воскликнула его супруга, заканчивая очередной круг.
         - Подожди….
         - Подумать только, что они будут….
         Робинсоны были так возбуждены, что даже не заботились заканчивать свои предложения. Посыльный не обращал на них никакого внимания. Он работал уверенно и шумно, пока передняя часть  ящика не была готова к удалению. Гарриет задержала дыхание. Передняя часть был снята, но за ней оказалась лишь стружка. Ладно, подумала девочка, пусть так. Но затем, оттолкнув посыльного в сторону, на стружку яростно набросились супруги.
         - Вот! Вот! – кричал мистер Робинсон. В ящике находилась самая странная вещь из всех, какие когда-либо видела Гарриет. Это была огромная – вероятно, шесть футов высотой - деревянная скульптура толстой, наглой и в целом крайне неприятной девочки. На ней были детская кепочка, огромное белое платье и детские ботиночки. Абсолютно круглую голову вырезали из колоды, на которой мясники обычно рубят мясо, поэтому фигура сильно напоминала столб с вырезанным на нем лицом. Девочка сидела, широко раскинув ноги, а пухлые предплечья переходили в еще более пухлые кисти, которые держали, что самое удивительное, крошечную маму. Гарриет уставилась на странную фигуру.
         Миссис Робинсон воскликнула, прижав руки к груди.
         - Она гениальна!
         Это было слишком даже для посыльного, который больше не мог сдерживаться и довольно резко спросил:
         - Кто?
         - Скульптор, конечно! Она восхитительна… она великолепна… она – яркая серебристая звезда на небосклоне!
         - Да? Это сделала женщина? – посыльный зевнул.
         - Если вы закончили…, - мистер Робинсон вдруг как-то надулся.
         - О, да, да. Я только должен вынести упаковку. Куда вы хотите поставить ее… это?
         - Дорогой, я все-таки думаю, в угол у входа. Чтобы гости ее не сразу видели. И потом, знаешь, она будет доминировать в комнате над диваном.
         - Это точно, - подтвердил посыльный, собирая стружку и запихивая ее обратно в ящик. 
         - Будьте любезны, вынести все это без комментариев, - холодно произнес мистер Робинсон.
         Деревянную девочку затолкали в угол, а ящик унес угрюмый посыльный. Гарриет покинула Робинсонов обнявшимися и безмолвно любовавшимися своим новым приобретением.
Девочка вышла на улицу и записала в блокноте:

         «Оле-Голли права. Можно жить по-разному, говорит она. Но подождем, когда она узнает о тысячефунтовой девочке. Ой, я забыла…».

         Она сделал паузу, глядя в пространство.

         «Когда кто-то уходит, у тебя появляется много чего, что хотелось бы ему сказать. Возможно, когда кто-то умирает, еще хуже. Тогда тебе хочется рассказать ему о том, что случилось потом. Но Оле-Голли жива».

         Гарриет захлопнула блокнот, испытывая нечто похожее на ярость, потом встала и направилась к семье Де Санти. Перед лавкой ничего особенного не происходило, поэтому она обошла дом, чтобы понаблюдать за маленьким Джо Карри.
Он был окружен целым войском еды, которой неделю можно было бы кормить подразделение морских пехотинцев. Жевал Джо с удовольствием. Гарриет вспомнила о худеньких детях, когда в лавке раздался телефонный звонок. Маленький Джо виновато засуетился, стараясь спрятать еду, как раз в тот момент, когда из лавки донесся леденящий кровь крик. Джо так испугался, что у него изо рта вывалился кусок хлеба. Гарриет бросилась к входу в лавку.
         Бруно держал миссис Де Санти, которая в полуобморочном состоянии умудрялась кричать, словно умирающая оперная дива:
         - Он погиб.… Все пропало!
         - Нет, мама, только авария… - начал Бруно, беспомощно оглядываясь на папу Де Санти, который только что повесил трубку телефона.
         - Погиб, грузовик на куски…все… - женщина застонала.
         Казалось, Бруно уже терял силы и вот-вот мог уронить столь значительный вес, поэтому папа Де Санти бросился к нему на помощь. Подхватив жену, он сказал:
         - Мама, мама, грузовик не разбит, Фабио цел, ничего не пострадало… Пострадает только его голова, когда он сюда явится…. Крыло, только и всего. Помято крыло.
         Сеньора Де Санти немедленно вернулась к жизни и стала бегать по лавке, дико размахивая руками и что-то выкрикивая по-итальянски. Покупатели застыли на месте. Она бегала взад-вперед и набрала такую скорость, что влетела в кладовую, где обнаружила маленького Джо с огурцом во рту.
         - Ага… легко воровать, пока мы не видим, - схватив одной рукой огурец, а другой ухо Джо, сеньора Де Санти вернулась в лавку. Семья стояла, раскрыв рты. Покупатели очнулись и стали потихоньку двигаться к выходу, чувствуя, что события здесь переходят всякие границы.
         - Мама, мама, успокойся…, - пугающе пронзительно начал кричать папа Де Санти, увидев доказательство преступления маленького Джо.
         - Но, папа…, - закричал Бруно так громко, чтобы его услышали, - где Фабио? Он ранен? Он в больнице?
         - Он? Он? Он цел и невредим. Что с ним случится? Дело в грузовике! Грузовик помят! – папа Де Санти хотел покинуть поле боя, но потом вернулся к маленькому Джо. – Уволен. Ты уволен. У нас здесь не ресторан!
         Вдруг у входа зазвенел колокольчик, дверь с грохотом распахнулась, и в лавке наступила полная тишина, когда все повернулись и увидели на пороге Фабио. На его лбу красовался маленький кусочек пластыря.
         - Мой сынок! – вскрикнула мама Де Санти и бросилась к нему. – Ты ранен! Он ранен, папа, посмотри, он ранен, - она с такой силой врезалась в Фабио, что тот оказался прижатым к двери.
         - Ничего, ничего, мама, - сказал он с улыбкой. Она выпрямилась, примерно за минуту внимательно осмотрела его, затем дала мощный подзатыльник.
         - Твой отец работал, не покладая рук, ради этого грузовика. Днями и ночами работал, а не как ты! Понимаешь?
         Семья и Гарриет наблюдали за этой сценой с благоговением. Фабио покраснел, и из его глаз брызнули слезы.
         - Мама…, - начал он.
         - Не называй меня мамой. Ты больше мне не сын… не сын мне! - сеньора Де Санти указала пальцем в потолок. – С этого дня и навсегда!
         - Мама, - перебил ее папа Де Санти, - не надо. Пока не надо. Давай посмотрим. Давай посмотрим, что этот мальчик нам скажет?
         Гарриет сгорала от любопытства.
         Фабио бросил на папу взгляд, полный благодарности. Он выглядел ужасно смущенным. Порывшись в карманах, Фабио выудил оттуда помятую сигарету, засунул ее в рот, но там она сломалась пополам.
         Может, подумала Гарриет, он не может без нее говорить?
         Вся семья смотрела на него. Фабио виновато опустил голову и начал тихим          голосом:
         - Я не хотел вам пока говорить. Я… папа…, - он очень жалобно посмотрел на сеньора Де Санти. – Я просто не могу… я не могу ничего поделать. Я просто не хочу заниматься бакалейным бизнесом. Это не твоя вина. Просто… торчать весь день в лавке…. Я не... это не для меня… поэтому я, - Фабио глубоко вздохнул, - я нашел другую работу.
         - Что?! – хором спросили сеньор и сеньора Де Санти.
         - Я нашел… нашел другую работу. Только для нее нужна… машина…. Я работаю торговцем.
         Гарриет подумала, что Фабио выглядел сейчас очень испуганным.
         - Ну, ну, ну, - папа Де Санти был совершенно сбит с толку. Затем по его лицу расплылась широкая улыбка.
         - Сынок? Ты… ты работаешь? – казалось, мама Де Санти опять собиралась упасть в обморок.
         - Да, мама, - взглянув на папу, Фабио засмеялся. – Я работаю.
         - Святая Мария…, - мама Де Санти все-таки упала в обморок. Бруно успел подхватить ее.
         Папа Де Санти издал несколько восклицаний и стукнул Фабио по спине. По мнению Гарриет, чересчур сильно. Все собрались вокруг мамы Де Санти, кроме маленького Джо, который улучил момент, чтобы отщипнуть кусочек лепешки.
Гарриет на цыпочках вышла на улицу, села там и записала:

         «Ну и ну, лучше всякого кино. Это такой счастливый конец, в который я никогда не верю. Держу пари, Фабио, как обычно, ввязался в дурное дело. Кстати, он не сказал, чем он торгует. Интересно, что он продает? Нужно прийти сюда завтра и посмотреть, что будет с маленьким Джо Карри».

         Гарриет направилась к Гаррисону Уайтерсу и стала наблюдать  за ним через стеклянный люк. Хозяин сидел за своим рабочим столом, но не работал, а смотрел в окно. На его лице застыло такое грустное выражение, какого Гарриет никогда не видела. Девочка долго наблюдала за Гаррисоном, но он сидел совершенно неподвижно.
Она перешла к другому люку и увидела такую странную картину, что едва не потеряла равновесие. Вторая комната была пуста. Ни одной кошки. Гарриет побежала и снова взглянула на Гаррисона Уайтерса, решив, что возможно, в первый раз просто не заметила животных. Нет. Не было их и в кухне.
         Девочка села на пятки.
         Они достали его, подумала она. Они все-таки достали его.
Гарриет снова наклонилась, чтобы взглянуть в лицо Гаррисону Уайтерсу, и смотрела довольно долго, затем достала блокнот и записала:

         «Я буду помнить это лицо всю жизнь. Неужели все выглядят так, когда что-то теряют? Я не имею в виду карманный фонарик, конечно. Я хочу сказать, все ли выглядят так, когда у них случается настоящая потеря?»

         Глава 9.

         Гарриет была так раздражена, что забросила всю дневную работу. В тот вечер после ужина она попыталась порепетировать роль лука и начала с нескольких довольно шумных падений. Идея заключалась в следующем: нужно было упасть и покатиться, как это бывает с луковицей, сделать несколько оборотов, а потом медленно остановиться. Обычно луковицу ведь ловят рукой на столе. Гарриет покатилась, врезалась в стул и опрокинула его.
         В комнату тут же заглянула ее мама. Она посмотрела на лежащую на полу дочь и на навалившийся на нее стул.
                - Что ты тут делаешь? – спокойно спросила мисс Уэлш.
         - Становлюсь луком.
         Миссис Уэлш сняла с Гарриет стул. Девочка не двигалась. Она устала.
         - Из-за чего весь этот шум?
         - Я же тебе сказала. Я становлюсь луком.
         - Это какой-то шумный лук.
         - Ничего не могу поделать. У меня еще не очень получается. Мисс Берри утверждает, что когда у меня получится, я не буду шуметь.
         - А, это для рождественского маскарада… верно?
         - Да, но ты же не думаешь, будто я стала луком по собственному желанию?
         - Конечно, нет, девочка. Вставай и покажи мне, что ты должна сделать. Гарриет поднялась, снова упала и покатилась, пока вдруг не оказалась под кроватью. Обратно она вылезла серая от пыли, как мышь.
Миссис Уэлш пришла в ужас.
         - Ужасная горничная. Завтра же уволю ее, - она посмотрела на Гарриет, которая снова готовилась упасть. – Самый нелепый танец из всех, которые я когда-либо видела. И это придумала мисс Берри?
         - Мисс Берри дала мне роль лука. Танец придумываю я сама, - ответила Гарриет.
         - О, - сдержанно вздохнула мисс Уэлш.
         Гарриет снова упала и на этот раз докатилась почти до ванной.
         В комнате появился мистер Уэлш.
         - Что здесь происходит? Шум такой, словно кто-то бьет по заполненному чем-то мешку.
         - Она репетирует роль лука.
         Родители наблюдали, как их дочь снова и снова падала и перекатывалась. Мистер Уэлш вытащил изо рта трубку и скрестил руки на груди.
         - Согласно системе Станиславского, ты должна почувствовать себя луком. Ты чувствуешь себя луковицей?
         - Ни капельки, - ответила Гарриет.
         - О, боже, чему же они тебя учат в школе целыми днями? – миссис Уэлш рассмеялась.
         - Нет, я серьезно. Все школьники города в данную минуту, похоже, падают и перекатываются, - заметил мистер Уэлш.
         - Я не хотела быть луком, - сказала, лежа на полу, Гарриет.
         - Это не так плохо. Как ты думаешь, сколько пьес написано о луке? – мистер Уэлш рассмеялся вслед за женой. – Я понимаю, что ты не хотела становиться луком. К тому же неизвестно мнение и самого лука.
         Миссис Уэлш улыбнулась мужу.
         - Ты так умен. Давай посмотрим, как ты упадешь в виде луковицы.
         - Пожалуйста, - сказал мистер Уэлш и, положив трубку, солидно упал на пол. Последний заметно затрясся.
         - Дорогой, ты не ударился?
         Мистер Уэлш лежал, распластавшись на полу.
- Нет, - тихо произнес он. – Но это не так легко, как кажется.
         Его дыхание было тяжелым. Гарриет тоже быстро упала, просто чтобы составить ему компанию.
         - Почему ты не встаешь, дорогой? – миссис Уэлш встревожено наклонилась          над мужем.
         - Я пытаюсь почувствовать себя луком.
         Гарриет тоже попыталась почувствовать себя луком. Она крепко закрыла глаза, прижала к себе руки, подтянула колени к груди и покатилась.
         - Боже мой, Гарриет, ты заболела? – миссис Уэлш бросилась к дочери.
Девочка каталась по комнате. А вообще-то луком быть не так уж и плохо, подумала она. Гарриет наткнулась на папу, который начал смеяться. Его дочь не смогла долго морщить лицо и тоже расхохоталась.
         Мистер Уэлш начал по-честному становиться луком. Он тоже стал кататься по полу. Гарриет вдруг вскочила застрочила в блокноте:

         «Интересно, как можно стать столом, стулом, ванной или еще чем-то? Что бы на это сказала Оле-Голли? Сама она была похожа на птицу с зубами, но мне кажется, я уже действительно имею небольшое сходство с луком. Как бы мне хотелось, чтобы Оле-Голли вернулась».

         Гарриет была так поглощена своими записями, что совсем забыла о присутствии родителей. Когда девочка захлопнула блокнот, они как-то странно смотрели на нее.
         - Что ты делала, дорогая? – поинтересовалась миссис Уэлш подчеркнуто спокойным тоном.
         - Делала записи в блокноте, - Гарриет вдруг занервничала. Ведь родители смотрели на нее так странно.
         -О, можно нам почитать?
         - Нет! – почти закричала Гарриет, затем сказала более ровным голосом:
         - Конечно, нет. Это секрет.
         - Ох, - вздохнул ее папа и вдруг принял какой-то обиженный вид.
         «Да что с ними такое?» – подумала Гарриет.
         Родители молча смотрели на нее.
         - Это что-то для школы, милая? – спросила миссис Уэлш.
         - Нет, - ответила Гарриет и еще больше занервничала. Почему они так смотрят?
         - Я немного устала, дорогой. Пойду лягу, - сказала миссис Уэлш мужу.
         - Да, я тоже, - ответил он, взяв свою трубку.
         «Почему они стали вдруг такими? – снова подумала Гарриет. – Можно подумать, я сделала что-то очень необычное. Оле-Голли никогда такой не была».
Родители несколько грустно поцеловали дочь и вышли из комнаты. Гарриет взяла блокнот и начала было писать, но услышала, как ее папа сказал, спускаясь по лестнице:
         - Да, такое ощущение, будто я не знаю собственного ребенка.
         А миссис Уэлш ответила:
         - Теперь, когда мисс Голли ушла, мы должны узнать ее получше.
Гарриет была озадачена. Она записала:

         «Почему они не высказывают то, что чувствуют? Оле-Голли часто повторяла: «Говори точно, что чувствуешь. Люди от недопонимания страдают больше, чем от чего-либо другого». Я расстроена? Нет, расстроенной я себя не чувствую. Мне просто все это смешно».

         Перед тем как заснуть, Гарриет стало еще больше смешно.
         На следующий день по дороге в школу она опять ощутила раздражение. Когда девочка подошла к двери, к ней подбежали Спорти и Дженни. Они сказали, что хотели днем порепетировать свои танцы, и это можно сделать всем вместе у Дженни. Гарриет согласилась с таким мрачным видом, что приятели уставились на нее. Когда же она с трудом вздохнула и произнесла: «Не обращайте на меня внимания», они вообще замерли с широко раскрытыми глазами. Гарриет вошла в школу, бросив через плечо:
         - Приду после того, как обойду свой шпионский маршрут.
         Спорти и Дженни только посмотрели ей вслед.
         В тот день Гарриет решила снова посетить миссис Пламбер, хотя знала, что это ужасно рискованно. Она дождалась, когда горничная уйдет из кухни, и проскользнула в подъемник. Сердце ее билось так сильно, что казалось его стук был слышен по всей округе. Девочка быстро начала тянуть тросы. Сначала они работали бесшумно, но на уровне гостиной страшно заскрипели. Гарриет сидела в подъемнике в ужасе, боясь вздохнуть. Затем до нее донеслись голоса.
         - Невозможно… невозможно, - испуганно прошептала из своей горы подушек миссис Пламбер. – Надин! Надин! – леденящий душу крик стих.
         - Да, мадам.
         Гарриет увидела горничную, замершую возле кровати. Миссис Пламбер приподнялась, похожая на опухшего орла.
         - Надин… этого не может быть, этого не может…, - она снова плюхнулась на кровать, исчезнув в розовых подушках.
         - Не забывайте указания врача, мадам.
         Из подушек донеслось:
         - Прикована… к… постели…, - на минуту тонкий голос стих, - на всю… оставшуюся жизнь.
         Миссис Пламбер застонала.
         Гарриет очень разволновалась и вдруг почувствовала симпатию к миссис Пламбер. Ей захотелось быть там. Девочка немного изменила позу, чтобы записать:

         «Оле-Голли права? Неужели так ужасно сложно получить то, что ты хочешь? Я хочу стать писательницей, и будь я проклята, если не стану счастливой после этого. Некоторые люди просто не хотят задумываться».

         В этот момент миссис Пламбер снова жалобно застонала.
         - Что? Что это было?
         Гарриет посмотрела через отверстие и увидела, что обе женщины повернулись к ней. Рот девочки раскрылся в безмолвном ужасе. Они увидели ее! Гарриет почувствовала, что все вокруг замерло, как на фотографии.
         - Ничего, мадам.
         Конечно, они не могли ее увидеть. Они не могли видеть сквозь стены.
         - Там что-то есть! Я слышала, как оно скреблось, как мышь… крыса….
         -  О, не думаю.
         Надин твердо промаршировала к буфету и открыла дверцу. Увидев Гарриет, она отпрыгнула и вскрикнула.
         Девочка начала тянуть тросы, но Надин быстро пришла в себя и задержала подъемник, когда тот начал двигаться.
         - Выходи оттуда, - свирепо произнесла горничная и втащила Гарриет в комнату. От толчка девочка пролетела по воздуху и упала к ногам Надин.
         - Что там такое? – вскрикнула миссис Пламбер.
         - Ребенок, мадам, - ответила Надин, держа Гарриет за капюшон.
         - Вон… вон… выгони ее отсюда…. Только этого мне не хватало… только этого мне сегодня не хватало… ребенок! – и миссис Пламбер снова упала на подушки.
         Надин подняла Гарриет в воздух, вытащила ее из комнаты и понесла вниз по лестнице. Хотя ноги девочки беспомощно болтались в воздухе, ее мозг лихорадочно работал. Пока горничная тащила Гарриет вниз, та успела заметить несколько деталей интерьера дома.
         - Вот, - сказала Надин, выталкивая незваную гостью за дверь, -  мы от тебя и избавились. Не вздумай еще раз здесь появиться.
         Гарриет оглянулась. Надин угрожающе моргнула. Чувствуя себя очень неловко, девочка бросилась бежать и не останавливалась пока не добежала до своего дома. Там она села, согнувшись, и долго не могла отдышаться.
         Впервые за три года шпионства меня поймали, подумала Гарриет.
         Отдышавшись, она снова открыла блокнот.

         «Шпионы не должны попадаться. Это одна из основополагающих вещей в профессии. Я плохая шпионка. Конечно, откуда я могла знать, что она откроет этот буфет на веревках? Но это не оправдание. Я ведь знала, как опасно туда идти».

         Гарриет посидела, удрученно глядя на парк. Когда она посмотрела на черные деревья, по ее щеке медленно скатилась слеза. Девочка записала:

         «Оле-Голли нашла бы, что сказать на это. И еще об этом вчерашнем случае с луком».

         Внезапно разозлившись, Гарриет захлопнула блокнот. Она решила пойти к Дженни порепетировать, хотя у нее не было никакого желания кататься по полу. Зайдя к подруге, Гарриет увидела там также Пинки Уайтхеда и Кэрри Эндрюс. Она подошла к Дженни и прошептала ей на ухо:
         - Что он здесь делает? Только Пинки Уайтхеда мне сегодня не хватало.
         - Ничего не могу поделать, - извиняющимся тоном ответила Дженни. – Кэрри Эндрюс – середина, а Спорти и Пинки – ноги индейки. Они должны репетировать вместе.
         - Хорошо, - Гарриет вдруг почувствовала себя ужасно злой. – Но мне все это не нравится.
         Дженни как-то странно посмотрела на подругу.
         - Что тебе не нравится?
         - Просто не нравится, и все, - таинственно заявила Гарриет и отошла в сторону. Она заметила, что Дженни потом несколько минут взволнованно следила за ней, но, возможно, просто потому, что во время своей репетиции Гарриет наткнулась на лабораторный стол. Дженни пыталась изобразить кабачок, расслабленно лежа на полу. Иногда она вздрагивала в знак того, что кабачок варился.
         - Ужасно, - многозначительно произнесла Гарриет.
         - Что ты сказала? – спросила Дженни из своего расслабленного состояния.
         - Ты похожа на отрыжку.
         Спорти и Пинки, которые стояли, взявшись за руки рядом с Кэрри Эндрюс, согнулись от смеха.
         - Не понимаю, над чем вы смеетесь. Спорти, ты тоже выглядишь нелепо, - настроение у Гарриет стало совсем мерзким.
         Спорти посмотрел на нее широко раскрытыми глазами, потом сказал:
         - А как, по-твоему, ты выглядишь, катаясь тут по полу?
         - Я выгляжу как лук, - вскрикнула Гарриет и вдруг пришла в такую ярость, что в любую минуту была готова разреветься, как ребенок. Она вскочила и побежала к двери. Спускаясь по лестнице, девочка услышала, как Спорти сказал:
- Господи, какую таблетку она сегодня проглотила?
Гарриет пробежала всю дорогу до дома, ворвалась в свою комнату, упала на кровать и расплакалась.
         В ту ночь ей приснился ужасный кошмар. Оле-Голли каталась по полу и каркала, как ворона. Она приблизилась к Гарриет, и девочка побежала от нее. Глаза Оле-Голли были обрамлены красным цветом, а в центре сияли голубым. Вдруг ее лицо покрылось черными перьями, а посередине вырос желтый клюв с зубами. Девочка закричала во сне. Вероятно, закричала, поскольку прибежала ее мама и стала укачивать дочь, пока та не заснула снова.
         Утром перед школой Гарриет написала в своем блокноте:

         «Скоро случится что-то ужасное. Я знаю это. Каждый раз, когда мне снится кошмар, я чувствую себя так, будто сбегаю из этого города. Потом я чувствую, что надвигается что-то ужасное. А это был самый страшный сон в моей жизни».

         Глава 10.

         В тот день после школы все пребывали в отличном настроении, потому что погода вдруг стала солнечной и теплой, как весной. Весь класс вывалил на улицу, чего раньше никогда не случалось. Спорти вдруг сказал:
         - Эй, почему бы нам не пойти в парк и не поиграть в салки?
         Гарриет уже опоздала сегодня шпионить и потому решила, что сыграет один разок и уйдет. Всем идея показалась великолепной, и дети помчались через улицу.
Вариант игры был не очень сложным, а Гарриет вообще считала его глупым. Нужно было бегать кругами, пока не выдохнешься, при этом еще водящий старался выбить у кого-нибудь книгу из рук. Играли долго. Бет Элен сразу вылетела сразу, поскольку у нее не хватало сил. Спорти выглядел лучше остальных. Ему удалось выбить книги у всех, кроме Рэчел Хеннеси и Гарриет. Он бегал кругами очень быстро и вдруг все-таки выбил одну книгу из рук Гарриет. Рэчел стала дразнить его, чтобы отвлечь, а Гарриет побежала прочь изо всех сил в сторону дома мэра. Рэчел помчалась за ней. Но Спорти не отставал.
         Они долго бежали вдоль реки. На траве Спорти поскользнулся и упал. Девочки остановились, поскольку бежать, когда за тобой никто не гонится, было не интересно. Спорти поднялся и очень быстро догнал их.
         Все книги Рэчел упали на землю, а у Гарриет только несколько. Они втроем собрали их и вернулись обратно.
         Вдруг Гарриет в ужасе вскрикнула:
         - Где мой блокнот?
         Дети начали искать вокруг, но ничего не нашли. Гарриет вдруг вспомнила, что потеряла несколько вещей еще до того, как они бросились бежать от Спорти. Она помчалась к остальным, вопя по дороге, словно злой дух.
         Подбежав, Гарриет увидела весь свой класс – Бет Элен, Пинки Уайтхеда, Кэрри Эндрюс, Марион Хоторн, Лору Петерс и «Мальчика в красных носках». Все собрались около скамьи, а Дженни Гиббс читала выдержки из блокнота.
         Гарриет с криком бросилась на них, очевидно, с целью напугать Дженни, чтобы та выронила блокнот из рук. Но ее подругу напугать было не так-то легко. Дженни просто перестала читать и спокойно подняла глаза от страницы. Остальные тоже оглянулись на Гарриет. Девочка оглядела всех. Внезапно Гарриет М. Уэлш испугалась.
         Одноклассники молча смотрели на нее, и их взгляды были какими-то неприятными. Гарриет еще никогда не приходилось ощущать такие на себе.  Вокруг нее сформировалась маленькая группа, куда девочку пускать явно не собирались. Подошли Спорти и Рэчел. Марион Хоторн со свирепым видом произнесла:
         - Рэчел, иди сюда.
         Та подошла. После того как Марион прошептала ей что-то на ухо, ее взгляд тоже стал неприятным.
         - Спорти, иди сюда, - сказала Дженни.
         - Что? – переспросил Спорти.
         - Я хочу тебе что-то сказать, - очень многозначительно произнесла Дженни.
Спорти направился к ней, и сердце Гарриет провалилось в ее туфельки.   
         - Дураки вы дурацкие! – девочка была близка к истерике. Гарриет не очень понимала, что означало это выражение, но раз ее папа постоянно использовал его, она не сомневалась в его негативной силе.
         Дженни передала блокнот Спорти и Рэчел, не сводя глаз с Гарриет.
         - Спорти, про тебя на тридцать четвертой странице. Про тебя, Рэчел, на пятнадцатой, - тихо сказала она.
         Спорти прочитал и вдруг расплакался.
         - Прочти вслух, - хрипло произнесла Дженни.
         - Не могу, - мальчик спрятал свое лицо.
         Блокнот вернулся к Дженни. Она зачитала цитату торжественным голосом:

        «Временами я не выношу Спорти с его постоянными хлопотами о папе. Иногда он ведет себя, как старуха».

        Спорти отвернулся от подруги, но даже со спины было видно, что он плакал.
        - Это не честно! - выкрикнула Гарриет. – Там есть и хорошие вещи про Спорти.
        Все замерли. Затем Дженни очень тихо произнесла:
        - Гарриет, отойди к той скамейке и оставайся там, пока мы не решим, что с тобой делать.
        Девочка подчинилась. Она не могла слышать одноклассников. Те начали что-то быстро обсуждать, бурно жестикулируя. Спорти по-прежнему стоял спиной к Гарриет, а Дженни не сводила с нее взгляда независимо от того, кто говорил.
        Я не должна здесь сидеть, вдруг подумала Гарриет. Она встала и с чувством собственного достоинства, насколько его проявление было возможно в подобных обстоятельствах, удалилась. Одноклассники были так заняты, что даже не заметили ее ухода.
        Дома за стаканом молока и пирожным Гарриет тщательно обдумала свое положение. Оно было ужасным. Девочка решила, что никогда еще не попадала в такую отвратительную ситуацию. Затем она приказала себе не думать об этом больше, легла в постель и не вставала до самого утра.
        Ее мама решила, что дочь заболела и сказала мужу:
        - Может, нам следует вызвать врача?
        - Все они дурацкие лекари, - ответил мистер Уэлш.
         Затем родители ушли, а Гарриет заснула.
         В парке дети сидели и читали вслух ее записи. Вот некоторые выдержки из них:
         «Заметки о том, что Кэрри Эндрюс думает о Марион Хоторн.
         Мысли: она ничтожество, ничего не понимает в математике, у нее смешные коленки, она свинья».
         Далее:
         «Если за Марион Хоторн не проследить, она может вырасти в Гитлера в женском обличье».
         Дженни Гиббс подавила смех, прочитав это, но следующая заметка ее совсем не порадовала.
         «Кто сказал Дженни Гиббс, что она остроумная? Неужели она действительно думает, что когда-нибудь сможет стать ученым?»
         Казалось, Дженни нанесли неожиданный удар. Спорти посмотрел на нее с симпатией, и они обменялись долгими многозначительными взглядами. Потом Дженни прочитала:
        «Что делать с Пинки Уайтхедом.
1. Облить его из шланга.
2. Дергать за уши, пока не закричит.
3. Сорвать с него брюки и потом посмеяться над ним».
         Пинки тут же захотелось убежать. Он нервно оглянулся, но Гарриет нигде не было. В блокноте оказались заметки буквально про каждого.
«Может, Бет Элен сирота? Я спрашивала у нее, как зовут ее маму, но она не смогла вспомнить. Бет Элен сказала, что видела ее только один раз и не очень хорошо помнит имя. Бет Элен носит странные вещи вроде оранжевых свитеров, а раз в неделю за ней приезжает большая черная машина, и она на ней куда-то уезжает».
         Бет Элен закатила свои большие глаза и ничего не сказала. Она никогда ничего не говорила, поэтому тут не было ничего необычного.
         «Причина, по которой Спорти одевается так смешно в том, что его папа не покупает ему одежду. Его мама забрала все деньги».
         Спорти снова повернулся ко всем спиной.
         «Сегодня пришел новый мальчик. Он такой глупый, что никто не может запомнить его имя, поэтому я назвала его «Мальчиком в красных носках». Представьте только! Где он только отыскал такие носки?»
         «Мальчик в красных носках» посмотрел на свои носки и улыбнулся.
         Все тоже посмотрели на его носки.
         - Как тебя зовут? – спросила Кэрри скрежещущим голосом.
         Хотя теперь все уже и так прекрасно знали его имя.
         - Питер, - застенчиво ответил мальчик.
         - Почему ты носишь красные носки? – поинтересовалась Дженни.
         Питер скромно улыбнулся, снова посмотрел на свои носки и затем сказал:
         - Однажды мама потеряла меня в цирке. После этого она сказала, что если я буду носить красные носки, она всегда сможет меня найти.
         - Гм, - промычала Дженни.
         Собрав всю свою смелость, Питер снова заговорил:
         - Она хотела еще надеть на меня красный костюм, но я взбунтовался.
         - Тут я тебя не виню, - сказала Дженни.
         Питер кивнул головой и улыбнулся. Все улыбнулись ему в ответ, потому что у него не было нескольких зубов, и это выглядело очень смешно. А еще он оказался неплохим мальчиком, и одноклассники вдруг почувствовали к нему симпатию. Далее они прочитали:
         «У мисс Элсон на локте бородавка».
         Эта запись была скучной, поэтому дети стали читать дальше.
         «Однажды я незаметно увидела мисс Элсон. Она ковыряла в носу».
         Это было уже лучше, но всем все-таки хотелось прочитать про себя.
          «У мамы Кэрри Эндрюс огромное лицо. Я такого никогда еще не видела».
          После этой заметки в группе снова возникло напряжение. Затем Спорти захохотал. Его смех сильно напоминал лошадиное ржание. У Пинки Уайтхеда покраснели уши. На губах Дженни промелькнула испуганная улыбка, когда она взглянула на Кэрри Эндрюс, которой явно хотелось нырнуть под скамейку.
         «Когда я вырасту, я хочу выяснить все обо всех и написать книгу. Она будет называться «Тайны» Гарриет М. Уэлш. В ней также будут фотографии и несколько медицинских карт, если мне удастся их раздобыть».
          Рэчел встала.
          - Я должна идти домой. Там есть что-нибудь про меня?
          Дети пробежались по страницам пока не нашли нужную.
          «Не могу сказать точно, нравится мне Рэчел, или я просто люблю ходить к ней домой, потому что ее мама печет вкусное печенье. Если бы у меня был свой клуб, я сомневаюсь, что Рэчел стала бы его членом».
          - Спасибо, - вежливо поблагодарила одноклассников Рэчел и отправилась домой. После следующей заметки ушла и Лаура Петерс.
          «Если Лора Петерс не перестанет ехидно посмеиваться надо мной, я ей врежу как следует».

          На следующее утро, когда Гарриет пришла в школу, никто с ней не разговаривал. Одноклассники даже не смотрели в ее сторону. Казалось, Гарриет для них вообще не существовала. Девочка села на свое место, чувствуя себя совершенно огорошенной. Она осмотрела все парты, но блокнота не обнаружила. Глядя на окружавшие ее лица, Гарриет видела в каждом одно и то же намерение. Похоже, все объединились в общую организацию.
          Ничего, я с вами справлюсь, мрачно подумала девочка.
Но это было еще не самое худшее. Хуже оказалось то, что Гарриет, хоть и осознавая неправильность своих действий, по дороге в школу остановилась у магазина канцелярских товаров и купила новый блокнот. Девочка пыталась не писать в нем, но привычка была сильнее ее. Даже при таких обстоятельствах Гарриет достала блокнот из кармана джемпера и не просто достала, а сделала в нем несколько заметок.

          «Они хотят наказать меня. Весь класс кишит этими вражескими глазами. Весь день я здесь не выдержу. Я могу бросить в них свой томатный сэндвич. Даже в Спорти и Дженни. Что я написала о Дженни? Не помню. Неважно. Они могут думать, будто я теряю силы, но шпион натренирован для такого рода борьбы. Я готова к схватке с ними».

          Гарриет писала до тех пор, пока мисс Элсон не кашлянула в знак своего появления в классе. Все поднялись, как обычно, слегка поклонились, хором сказали «доброе утро, мисс Элсон» и сели снова. У детей существовала традиция в этот момент толкать друг друга. Гарриет огляделась по сторонам в поисках достойной кандидатуры, но все сохраняли каменные лица, словно никогда в жизни никого не толкали.
          Гарриет вдруг почему-то захотелось вспомнить какую-нибудь цитату. Совсем как Оле-Голли. И девочка написала:

          «Грехи отцов».

          Это все, что она пока знала из Библии, если не считать такой же короткой фразы «Иисус прослезился».
          Урок начался, и все плохое забылось на фоне удовольствия выводить ручкой на обложке блокнота «Гарриет М. Уэлш». Минут через двадцать девочка заметила на полу скользящий справа от нее крошечный кусочек бумаги. Ага, цыплятки,  подумала она, уже согласны мириться. Гарриет наклонилась за запиской, но вдруг перед ее носом мелькнула рука. Девочка поняла, что бумажку взяла сидевшая справа от нее Дженни.
          Ладно, подумала она, просто записка была послана не мне, вот и все. Гарриет взглянула на автора послания Кэрри Эндрюс, и та осторожно, даже не хихикнув, отвела глаза в сторону.
Гарриет записала в блокноте:

          «У Кэрри Эндрюс под носом ужасный прыщ».

          Почувствовав явное облегчение, девочка с удовольствием вернулась к уроку. Она уже чувствовала голод. Скоро можно будет съесть томатный сэндвич. Гарриет взглянула на мисс Элсон, которая в этот момент смотрела на потиравшую колено Марион Хоторн. Повернувшись, девочка заметила, что из кармана джемпера Дженни торчал листок бумаги. Записка! Наверное, сейчас можно было бы протянуть руку и незаметно вытащить бумажку. Гарриет просто должна была прочитать ее!
Девочка словно со стороны наблюдала, как ее рука медленно, дюйм за дюймом ползла вперед. Видела ли это Кэрри Эндрюс? Нет. Еще дюйм. Еще. Готово! Записка была у Гарриет. Дженни, очевидно, вообще ничего не заметила. Теперь прочитаем! Гарриет посмотрела на мисс Элсон, но учительница, похоже, сладко дремала. Девочка развернула записку и прочитала:
          «От Гарриет М. Уэлш воняет. Как ты считаешь?»
          О, нет! Неужели от нее действительно пахло? Но чем? Видимо, чем-то неприятным. Должно быть, очень неприятным. Девочка подняла руку и попросила разрешения выйти из класса. Она прошла в туалет и обнюхала себя, но не смогла уловить никакого запаха. Тогда Гарриет вымыла лицо и руки. Она уже собралась уходить, но вернулась и на всякий случай вымыла туфли. Никакого запаха вообще. О чем они говорили? Во всяком случае, теперь им придется нюхать запах мыла.
Вернувшись за парту, Гарриет увидела  совсем рядом на полу еще одну записку. О, сейчас все разъяснится, подумала она и резким движением схватила бумажку. Мисс Элсон опять ничего не заметила. Девочка развернула листок бумаги и прочитала:
        «Для меня нет ничего более отвратительного, чем смотреть, как Гарриет М. Уэлш ест свой томатный сэндвич. Пинки Уайтхед».
         Записка попала не по адресу. Она предназначалась для Спорти, который сидел слева от Гарриет.
         Что отвратительного было в моем сэндвиче? Девочка ощутила во рту вкус томата. Они что, с ума все посходили? Это же лучший вкус в мире! У Гарриет слюнки потекли при одном воспоминании о майонезе. Это было «настоящее ощущение», как всегда говорила миссис Уэлш. Разве оно могло у кого-то вызывать отвращение? Пинки Уайтхед, вот кто вызывает отвращение. Ноги как палки. Шея словно на шарнирах.
Гарриет записала в блокноте:

          «Какая скука. Они меня совсем замучили».

          Когда девочка подняла глаза на Марион Хоторн, та резко повернулась к ней. Вдруг Гарриет увидела огромный вылезший изо рта язык Марион, ее ужасное лицо с закатившимися вверх глазами. В общем, бедняга выглядела так, будто ее срочно нужно было отправлять в больницу. Гарриет быстро взглянула на мисс Элсон. Учительница мечтательно уставилась в окно. Девочка быстро записала:

          «Какую бы неприязнь я не испытывала к Марион Хоторн, но я не думала, что она способна на такую гадость».

          Затем она услышала хихиканье и оглянулась. Все смотрели на нее, хихикали и смеялись вместе с Марион. Даже Спорти и Дженни. Мисс Элсон повернулась, и смех мгновенно стих. Все снова склонились над партами. Гарриет тихо написала в блокноте:

          «Наверное, я могу поговорить с мамой о своих изменившихся одноклассниках. Сегодня утром у меня такое чувство, словно все в этой школе сошли с ума. Наверное, я принесу завтра с собой сэндвич с ветчиной, но об этом еще стоит подумать».

          Прозвенел звонок. Дети одновременно подпрыгнули и бросились к двери. Гарриет тоже подпрыгнула, но от этого или по иной причине в нее тут же врезались сразу три человека. Все произошло так стремительно, что она даже не успела заметить, кто это был. От толчка девочка отлетела и оказалась у выхода последней. Все побежали вперед, схватили свои коробочки с ланчами и помчались на улицу, в то время как Гарриет только входила в гардероб. На самом деле она задержалась потому, что должна была зафиксировать факт разговора между мисс Элсон и мисс Мэйнерд, чего никогда не случалось за всю историю школы.
          Сумочка с ланчем оказалась подозрительно легкой. Гарриет открыла ее и обнаружила внутри лишь скомканную бумагу. Они утащили ее томатный сэндвич! Кто-то взял его! С этим девочка уже никак не могла смириться. Это совсем не по правилам их школы! Ни от кого из одноклассников нельзя было ожидать, что он стащит твой томатный сэндвич. Гарриет ходила в эту школу с четырех лет, то есть уже семь лет, и за эти семь лет никто никогда не покушался на ее ланч. Даже в те дни, когда она брала с собой сэндвичи с маринадом и горчицей. Никто никогда не просил откусить кусочек. Иногда Бет Элен приносила оливки. Они считались особым шиком и неуклонно являлись предметом для разделения между друзьями. Сейчас же день был в полном разгаре, а Гарриет нечего было есть.
           Девочка испытала настоящее потрясение. Что она могла сделать? Было бы нелепо бегать по двору и спрашивать: «Никто не видел мой томатный сэндвич»? Да все просто на смех ее поднимут ее. Ей нужно пойти к мисс Элсон. Нет, тогда она станет настоящей ябедой. Но нельзя же голодать! Гарриет направилась к телефону и попросила разрешения позвонить, потому что забыла дома ланч. Девочка ответила кухарка. Она велела ей идти домой. За это время она сделает ей новый томатный сэндвич.
           Гарриет пошла домой, съела свой сэндвич и пролежала в постели до следующего дня. Ей нужно было подумать. Ее мама играла где-то в бридж. Девочка притворилась больной ровно настолько, чтобы кухарка не приставала к ней, но в то же время не звонила в тревоге миссис Уэлш. Ей очень нужно было подумать…
Лежа в полумраке, Гарриет смотрела в окно на деревья в парке. Через некоторое время она увидела птицу, затем старика, прошедшего пьяной походкой. Лишь одна фраза постоянно преследовала ее: «Все меня ненавидят, все меня ненавидят».
Сначала девочка не прислушивалась к ней, но затем та прозвучала довольно четко. Гарриет произнесла ее несколько раз, потом нервно потянулась к блокноту и написала, совсем как в детстве, большими печатными буквами:

           «ВСЕ МЕНЯ НЕНАВИДЯТ».

           Она снова легла и задумалась. Пришло время для молока и пирожного. Девочка встала и, не снимая пижамы, спустилась вниз по лестнице. Кухарка начала борьбу с ней, заявив, что если Гарриет больна, то ей нельзя ни молока, ни пирожное.
           Девочка почувствовала, как горячие слезы начали подкатывать к глазам, и закричала.
           Кухарка в ответ отреагировала совершенно спокойно.
          - Или ты ходишь в школу, возвращаешься домой и получаешь свое молоко с пирожным, или ты болеешь и ничего не получаешь, потому что молоко и пирожное больным противопоказаны. А лежать весь день и потом еще получать любимые лакомства у тебя не получится.
          - Это самая большая глупость из всех, какие я когда-либо слышала, - крикнула Гарриет и начала рыдать изо всех сил. Вдруг, словно со стороны, она услышала свой голос, который истерично повторял: - Ненавижу тебя, ненавижу тебя, ненавижу тебя!
          Даже произнося это, девочка осознавала, что вовсе не ненавидела кухарку. На самом деле она ей даже нравилась. Но в этот момент ненависть взяла верх.
Кухарка отвернулась от девочки, и Гарриет услышала, как она пробормотала:
          - Ох, да ты всех ненавидишь.
          Это было уже слишком. Гарриет бросилась в свою комнату. Она не ненавидела всех! Нет! Это ее все ненавидели! Девочка с горохом ворвалась к себе в комнату, прыгнула на кровать и уткнулась лицом в подушку.
          Устав плакать, Гарриет стала снова смотреть на деревья. Она увидела птицу и возненавидела ее. Она увидела пьяного старика и почувствовала к нему такую ненависть, что едва не упала с кровати. Затем она подумала о своем классе и возненавидела всех в целом и каждого по отдельности: Кэрри Эндрюс, Марион Хоторн, Рэчел Хеннеси, Бет Элен Хансен, Лору Петерс, Пинки Уайтхеда, новенького в красных носках и даже Спорти и Дженни. Особенно Спорти и Дженни.
          Она просто их ненавидела!
          «Да, я их ненавижу», - подумала Гарриет и взяла блокнот.

          «Когда я вырасту, я стану шпионкой. Я отправлюсь в одну страну и выведаю ее секреты. А потом я поеду в другую страну, все им расскажу и выведаю уже их секреты. Тогда я вернусь в первую страну, выдам там секреты второй, снова поеду во вторую и расскажу еще про секреты первой. Я буду лучшей шпионкой в мире и буду знать все. Абсолютно все».

          Девочка начала засыпать, но все же успела подумать: «И тогда все будут поражены мной».

          Гарриет хандрила и валялась в постели три дня. Потом мама отвела ее к их семейному доктору. Он наблюдал семью уже давно, раньше приходил на дом, но сейчас его визиты прекратились. Однажды он топнул ногой на миссис Уэлш и сказал:
          - Мне нравится мой кабинет, и я намерен работать в нем. Я выплачиваю такую большую сумму за аренду помещения, что если покидаю его хотя бы на четыре минуты, мой ребенок лишается года в колледже. Больше я из своего кабинета не выйду.
          С этого момента его визиты к ним домой и прекратились. Вообще-то Гарриет уважала доктора за это, но стетоскоп у него все равно был холодным.
          Осмотрев девочку, доктор сказал ее маме:
          - Никто ее не проклял и не сглазил.
          Миссис Уэлш бросила на дочь странный взгляд, затем отправила из кабинета. Закрывая за собой дверь, Гарриет услышала, как доктор сказал:
          - Мне кажется, я знаю, что с ней. Кэрри поведала нам длинную историю о блокноте.
          Девочка замерла.
          - Точно, - пробормотала она. – Его имя доктор Эндрюс. Значит он папа Кэрри Эндрюс.
          Гарриет достала блокнот и записала:

          «Интересно, почему он не вылечит прыщ под носом Кэрри»?

          - Пойдемте, леди. Мы возвращаемся домой, - мама взяла Гарриет за руку. Она выглядела так, словно собиралась отвести дочь домой и там ее прикончить. Как выяснилось позже, миссис Уэлш ничего подобного делать не собиралась. Когда они вернулись, она сказала:
          - Итак, шпионка Гарриет, пойдем в библиотеку и поговорим.
Девочка последовала за ней, шаркая ногами по полу. Ей хотелось сейчас быть Бет Элен, которая никогда не видела свою маму.
          - Ну, Гарриет, я слышала, что ты составляешь досье на каждого своего одноклассника.
          - Что это такое? – девочка приготовилась отказываться от всех обвинений, но это было что-то новенькое.
          - У тебя есть блокнот?
          - Блокнот?
          - Разве нет?
          - А что?
          - Отвечай мне, Гарриет, - это уже было сказано серьезным тоном.
          - Да.
          - Что ты в нем записываешь?
          - Все.
          - Что именно?
          - Так просто… всякое.
          - Гарриет Уэлш, отвечай мне. Что ты пишешь про своих одноклассников?
          - Ну, просто.… Всякое.… Иногда приятное… иногда нет.
          - И твои друзья видели эти записи?
          - Да, но они не должны были их читать. Это личное. Там даже написано, что это личные вещи.
          - И, тем не менее, они прочитали. Верно?
          - Да.
          - И что произошло потом?
          - Ничего.
          - Ничего?
          Мама Гарриет бросила на дочь весьма скептический вид.
          - Ну… пропал мой томатный сэндвич.
          - Тебе не кажется, что все эти твои нелицеприятные записи  их разозлили?
Гарриет задумалась так серьезно, будто это никогда не приходило ей в голову.
          - Ну, может быть. Но они не должны были читать. Это личная собственность.
          - Вот это теперь не имеет никакого значения, Гарриет. Они прочитали. Как ты думаешь, почему они разозлились?
          - Не знаю.
          - Хорошо…, - миссис Уэлш, казалось, задумалась, задавать ли следующий вопрос, но все же спросила: - И как ты себя чувствовала, делая эти записи?
Наступила тишина. Гарриет опустила голову и уставилась на свои ноги.
          - Гарриет? – ее мама ждала ответа.
          - Кажется, я опять заболела. Я, пожалуй, пойду прилягу.
          - Нет, дорогая, ты не больна. Только задумайся на минутку. Что ты чувствовала?
          Гарриет заплакала. Она подбежала к своей маме и закричала:
          - Ужасно! Ужасно!
          Мисс Уэлш обняла дочь и несколько раз крепко поцеловала. Чем больше она обнимала Гарриет, тем лучше та себя чувствовала. Девочка еще находилась в объятиях мамы, когда пришел мистер Уэлш. Он тоже обнял дочь, хотя совершенно не понимал, в чем дело. Потом все пообедали, и Гарриет легла в постель.
          Перед тем как уснуть, девочка записал в блокноте:

          «Все это, конечно, очень мило, но не имеет никакого отношения к моему блокноту. Только Оле-Голли понимает его назначение. У меня всегда будет блокнот. Думаю, я буду записывать в него все, каждую мелочь, которая со мной приключится».

          Гарриет сладко заснула. На следующее утро первое, что она сделала, проснувшись, это снова потянулась к блокноту и написала:

          «Когда я просыпаюсь утром, мне хочется быть мертвой».

          Зафиксировав эту мысль на бумаге, девочка встала и надела ту же самую одежду, в которой ходила вчера. Пред тем как спуститься вниз, она задумалась над любопытным фактом: ее комната находилась в мансарде. Гарриет записала:

          «Они поселили меня здесь, потому что думают, будто я ведьма».

          Девочка, конечно,  прекрасно знала, что ее родители ни о чем таком и не думали. Она захлопнула блокнот и помчалась вниз по лестнице со скоростью выпущенного из пушки снаряда, перескакивая через три ступеньки.  На кухне Гарриет столкнулась с кухаркой и выбила из ее рук чашку с водой.
          - Смотри, что ты наделала, сумасшедшая! Куда ты так несешься? Если бы ты была моей дочерью, то получила бы сейчас хорошую затрещину. Смотри, когда-нибудь я не сдержусь! - возмутилась кухарка.
          Но Гарриет уже была недоступна, потому что опять бежала лестнице. Она и спускалась-то только чтобы отвоевать у кухарки кусочек тоста, а не ждать, когда его принесут в столовую. Девочка плюхнулась на свое место за обеденным столом. Миссис Уэлш оглядела дочь с ног до головы.
          - Гарриет, ты не умылась, и более того, эта одежда мне кажется удивительно знакомой. Иди наверх и переоденься, - она проговорила все это веселым тоном.
          Гарриет снова побежала к себе в комнату. Подошвы ее туфель прощелкали по паркетному полу, потом глухо простучали по ковру на лестнице. Девочка вбежала в ванную, начала мыть руки и вдруг почувствовала, как она устала.
          Сквозь крошечное окошко, выходившее на парк и реку, пробивались солнечные лучи. Гарриет смотрела в это окошко в каком-то полусонном состоянии. Она задумчиво вертела в руках мыло под струей теплой воды, глядя на буксир с красной трубой. За ним волны расходились и пенились.
          Где-то внизу звякнул колокольчик, и мисс Уэлш крикнула:
          - Гарриет, ты опоздаешь в школу.
          Девочка внезапно очнулась и обнаружила, что мыло в ее руках превратилось в кашу. Она быстро смыла ее и побежала вниз, на бегу вытирая руки о платье.
Папа сидел за столом и читал свою газету. Мама спряталась за своей. С ворчанием  в столовую вошла кухарка.
          - Напугала меня сегодня утром до смерти. Когда-нибудь она всех нас убьет.
          Никто не обратил на нее ни малейшего внимания. Кухарка бросила на Гарриет злой взгляд, положила ей на тарелку бекон, яйца, тост и поставила рядом стакан с молоком.
          Девочка все это очень быстро проглотила, соскочила со стула и выбежала в холл. Родители от своих газет так и не оторвались. Гарриет схватила учебники и блокнот. Выбегая за дверь, она услышала шорох газеты и голос мамы:
          - Гарриет? Ты пошла в ванную?
          В ответ до нее донесся отдаленный, словно шум ветра, крик:
          - Не-е-е-е-т!
          Девочка уже перепрыгнула через порог дома и сбежала по ступеням.
Выбравшись на улицу, Гарриет притормозила и начала оглядываться.
          «Почему я так бегу?» – подумала она. Мне идти всего два с половиной квартала.
          Было еще очень рано. Девочка перешла Ист-Энд на перекрестке с Восемьдесят шестой улицей, направилась в парк, в свете раннего утра взобралась на маленький холм, вышла на лужайку и, наконец, плюхнулась на скамейку на берегу реки. Солнечный свет отражался от воды и слепил глаза. Гарриет открыла блокнот и записала:

          «Иногда этот дом меня угнетает. Мне нужно составить список того, что я должна сделать, чтобы чувствовать себя там лучше.
          Номер 1. Перестать врезаться в кухарку.
          Номер 2. Записывать каждую мелочь в блокнот.
          Номер 3. Никогда, никогда, никогда никому не показывать его.
          Номер 4. Выяснить, смогу ли я вставать утром пораньше, чтобы у меня было время пошпионить перед школой. Я очень мало знаю, а вокруг так много всего, что нужно узнать. Так что лучше уж начать использовать все свое время».
          В этот момент кто-то сильно хлопнул Гарриет по плечу. Она оглянулась и увидела Рэчел Хеннеси. Та стояла и сверлила Гарриет сквозь свои очки недобрым взглядом. Гарриет ответила ей таким же взглядом.
          - Опять пишешь в своем блокноте, а? – Рэчел выстрелила этой фразой, словно гангстер из пистолета. Она продолжала стоять перед Гарриет и сверлить ее сквозь очки.
          - И что? – голос Гарриет дрогнул. Затем она взяла себя в руки. – Что из того?  Чего тебе надо?
          Рэчел вдруг приняла таинственный вид.
          - Увидишь. Все увидишь, шпионка Гарриет, - несколько секунд она переминалась с ноги на ногу, но потом снова уверенно заняла позицию. Лучи солнца отражались в ее очках, и потому Гарриет не было видно глаз Рэчел.
          Девочка почувствовала, что должна ответить угрозой на угрозу. Она слезла со скамейки и в два шага оказалась почти нос к носу с Рэчел.
          - Слушай меня, Рэчел Хеннеси! Что ты имеешь в виду?
          Соперница явно начала нервничать. Гарриет решила увеличить свое давление.
          - Ты ведь прославилась тем, что всегда говоришь совсем не то, что имеешь в виду! И ты прекрасно знаешь это, не так ли?
          Рэчел была совершенно ошеломлена. Стояла она по-прежнему уверенно, но уже не мгла произнести ни слова. Ее вдруг заблестевшие от влаги глаза выдавали  страх.
          - Все вы… всем вам лучше перестать так вести себя со мной… или… или вы получите! – Гарриет поняла, что слишком увлеклась, потому что ее руки впустую молотили воздух. Но было уже поздно.
          Вдруг Рэчел переменилась в лице. Возможно, крики Гарриет и особенно последняя фраза выдали ее испуг. Во всяком случае, Рэчел вдруг расхохоталась смехом привидения и попятилась назад. Она отступала и смеялась до тех пор, пока не заняла позицию, с которой было легко убежать.
          - О, нет. Вот тут ты ошибаешься. У нас есть план. Это ты скоро получишь! У нас есть план… план….
          Последнее слово эхом понеслось вслед за убегающей Рэчел. Она мчалась так стремительно, что ее пятки касались подола клетчатого платья.
          Гарриет стояла, молча глядя ей вслед. Она взяла свой блокнот, но тут же отложила его и стала смотреть на реку. Солнечный свет потускнел. Скоро мог пойти дождь. Девочка снова взяла блокнот.

          «План. Это серьезно. Они задумали настоящее дело. Значит, они сговорились между собой. Собираются убить меня? Я вижу парк Карла Шульца в  последний раз? Завтра на этой скамейке ничего не останется? Кто-нибудь вспомнит Гарриет М. Уэлш?»

          Девочка неохотно встала и медленно направилась в школу. Все воекруг выглядело зеленым и  благочестивым в этом грустном свете перед дождем. Даже благодушный мороженщик на углу, тот самый, с нелепым носом, выглядел грустным. Он достал большой синий носовой платок и высморкался. Это почему-то выглядело так трогательно, что Гарриет отвела взгляд в сторону. Возле двери в школу было, как всегда, оживленно. Девочке хотелось подождать, пока все войдут внутрь, а затем медленно пройти  одной по коридору, словно на казнь. Но в таком случае она опоздала бы на урок. И Гарриет помчалась в школу.

          Глава 11.

          В тот день дождь хлестал, как весной. Он бил в окна математического класса, когда Гарриет записала в блокноте:

          «Что-то происходит. Спорти весь день таскает с собой набор инструментов. Карман свитера Кэрри Эндрюс полон гвоздей.  Они или хотят что-то построить или поймать меня и вбить гвозди мне в голову».

          Девочка огляделась по сторонам и продолжила писать:

          «Все постоянно перешептываются. Никто не сказал мне ни слова. На ланче пришлось есть свой томатный сэндвич в одиночестве, потому что как только я к кому-то подсаживалась, тот вставал и уходил. В конце концов, я устала ходить, села и все равно съела свой сэндвич».

          Она снова огляделась.

          «С ними что-то происходит. Рэчел Хеннеси все время смотрит на меня ужасным взглядом. Я зашла в туалет, а они этого не знали, и мне удалось услышать, как Кэрри сказала Рэчел, что не сможет прийти к ней сразу после школы, как планировалось, потому что ей нужно сначала забежать домой и взять древко от флага. Для чего им нужно древко? У них нет даже флага. Они хотят потом наколоть на него мою голову? Я видела такую картинку в одной книге. Нужно после школы пойти за ними и проследить. Я знаю, как добраться до дома Рэчел вдоль заднего забора. Что-то точно происходит».

          Урок математики тянулся медленно, и Гарриет использовала все это время исключительно для размышлений. Наконец прозвенел звонок. Школьный день закончился. Дети бросились к двери класса. Гарриет шла последней, чувствуя себя немного неловко. Выйдя на улицу, все направились к Рэчел, кроме Кэрри, которая пошла к себе домой. Это было странно. Гарриет задержалась у двери школы до тех пор, пока все одноклассники не скрылись из вида. Пока она стояла, дождь прекратился, и выглянуло солнце. Девочка понимала, что ей нужно было идти к дому Рэчел немедленно, но наступило время ее традиционного пирожного и молока. Гарриет колебалась минуту, но привычка все же взяла верх.
Девочка повернулась и со всех ног помчалась домой. Можно было все быстренько съесть и снова выскользнуть из дома. Когда Гарриет бежала, деревья пролетали мимо, потом показалась парадная дверь, ступеньки и… бах…! Девочка наскочила на кухарку.
          - Это уж слишком! Я уволюсь, если ты еще раз наскочишь на меня! Почему ты не смотришь, куда бежишь? Повесить на дверь дорожные знаки? Ты хуже всех этих грузовиков на улице…, - и так далее, и тому подобное. Наконец, на столе появились пирожное и молоко. Гарриет достала блокнот и записала:
«Эта кухарка производит очень много шума. Может, у нас получится нанять более тихую? Я даже мыслей своих не слышу. У меня есть план, но я не могу ничего предпринять, пока не узнаю их намерений. Мне пора идти».

          Она захлопнула блокнот. Кухарка вздрогнула.
          - Господи, ну почему ты не можешь все делать тихо? Такая простая вещь – закрыть книгу. При этом не нужно грохотать, как атомная бомба…, - и так далее, и тому подобное.
          Голос кухарки преследовал Гарриет до ее комнаты, куда девочка направилась, чтобы переодеться в шпионскую одежду.
Сначала она прошла в туалет, потому что не заходила туда утром. Усевшись там, девочка записала в блокноте:

          «Я люблю себя».

          Затем она встала и надела шпионскую одежду. Когда все было готово, Гарриет спустилась вниз и выбежала на улицу, хлопнув дверью.
          Рэчел Хеннеси жила на Восемьдесят пятой улице на первом этаже старого дома. Они с мамой жили там одни, потому что папа Рэчел куда-то пропал. Позади здания был большой сад, и Гарриет знала, как туда пробраться вдоль соседних садов.
          На углу Йоркского проспекта и Восемьдесят пятой улицы стоял старый заброшенный дом. Между ним и новым зданием был маленький переулок, в котором обитало множество кошек. Несколько старушек подкармливали животных, поэтому перед самодельными домиками, похожими на пляжные кабинки для кошек – тоже дело рук старушек – лежали кусочки тунца.
          Гарриет огляделась по сторонам и, никого не обнаружив, залезла на железный забор. Одноглазый кот пристально уставился на нее. Девочка приземлилась с глухим стуком, и кот, мяукнув, умчался прочь.
          Гарриет побежала в дальний конец переулка. Ее шпионские принадлежности громко позвякивали. Девочка снова забралась на забор, и оттуда ей стали видны сады. Сад Рэчел был четвертым. Надеясь, что никто не увидит ее из окна или если и увидит, то никому не скажет, Гарриет начала перелезать через остальные заборы и бежать через сады, пока не добралась до соседнего с садом Рэчел. Через щель в заборе она могла видеть и слышать почти все. До нее доносились взволнованные  перебивавшие друг друга голоса одноклассников. И еще девочка увидела огромное количество деревянного хлама.
          - Слушай, Пинки, ты просто болван. Эту часть нужно прикрепить сюда, а не туда, - это был голос Кэрри Эндрюс.
          Затем Гарриет увидела древко флага. Оно было короткое, но настоящее. На конце его на фоне голубого неба колыхались красные носки.
          Гарриет посмотрела на них. Странное и непонятное чувство начало овладевать ей. Она не понимала, что это, пока ее сердце не начало биться чаще. Потом девочка догадалась: это страх. Гарриет напугали именно красные носки. Если бы она видела, что делали сейчас одноклассники, возможно, ей бы не было так страшно.
          - Ты болван! – снова крикнула Кэрри Эндрюс Пинки Уайтхеду.
          - Как я могу что-то сделать без уровня? – обратился ко всем Спорти.
          Гарриет нашла в заборе дыру и заглянула в нее. Они строили дом! Невероятно! Но это было так. Все суетились вокруг с инструментами, досками, и в сходстве их строения с домом сомневаться не приходилось. Конечно, он был кривоват. Две задние стены заменял угол забора, и, казалось, забор из-за этого наклонился. Но все же это был дом.
          Руководил работами Спорти. Заметно раздраженным голосом он давал каждому указания. Кэрри Эндрюс, судя по всему, в иерархии была второй. Кроме, может быть, трех новых досок, остальная конструкция состояла из частей старого шкафа, который дети разломали на куски. Три новых доски, казалось, не имели никакого отношения друг к другу. В этот самый момент Пинки разломал пару стульев. Гарриет приникла ближе к дыре, чтобы получше все разглядеть.
Сцена была очень смешная. Кэрри Эндрюс стояла над Спорти и кричала изо всех сил, хотя ее рот находился прямо у его уха. Спорти приколачивал пол. Лора Петерс, Марион Хоторн и Рэчел Хеннеси бегали вокруг, как угорелые. Они представления не имели, как и что делать. Рэчел попыталась что-то прибить, но попала молотком себе по пальцу. Через некоторое время бессмысленные попытки им надоели, и они разговорились, стоя неподалеку от убежища Гарриет. После того, как что-то упало ей на голову, к ним присоединилась Дженни.
          - Она помрет, когда узнает.
          - Так ей и надо.
          - Ой, она станет ревновать.
          - У нее мания величия, - сказала Дженни, потирая голову.
          Гарриет была поражена. О ком это? О ком они говорили? Девочка увидела в углу Бет Элен. Что она тут делала? Похоже, что-то рисовала на старой деревяшке. Единственное, что умела Бет Элен, это рисовать. Но, приглядевшись, Гарриет увидела, что она не рисовала, а старательно выводила буквы.
          В этот самый момент открылась задняя дверь, и миссис Хеннеси крикнула:
          - Ребята, торт готов. Идите все сюда.
          Домашний торт! Конечно. Вот почему они выбрали сад Рэчел. Сады были не у всех, а еще только у Дженни и Бет Элен. У Бет Элен они, вероятно, не получили бы и маслины. Однажды Гарриет провела у нее целый день, заглянула в холодильник и, кроме пакетика с майонезом, банки с артишоками в оливковом масле и прокисшего молока, ничего там не обнаружила. Бет Элен согласилась, что этого маловато, и добавила, что всегда чувствует голод, поскольку ее няня соблюдает диету, а бабушка никогда не обедает дома.
          За забором поднялся страшный шум, и дети скрылись в доме. Гарриет почувствовала себя одинокой и немного голодной. Она постояла минуту в раздумьях, затем отправилась обратно тем же путем, которым пришла. В переулке девочка увидела семь кошек, молча уставившихся на нее. Одна была почти совсем слепая. Все они выглядели какими-то больными.
          Гарриет перелезла через железный забор и оказалась на улице. Она села на ближайшие ступеньки и записала все, что видела. Закончив, девочка на несколько мгновений задумалась, затем снова открыла блокнот и вырвала чистый лист. Ей хотелось изменить почерк, и потому она стала писать печатными буквами левой рукой:
          «Уважаемая миссис Хеннеси. Все эти дети ненавидят Рэчел. Им нужен только ваш торт. Более того, они наведут в вашем саду беспорядок и доставят вам массу неприятностей. Ваш Друг».
          Гарриет быстро оглянулась. Никто ее не видел. Девочка убрала блокнот и торопливо направилась к дому Рэчел. Когда она поднималась по ступеням и бросала записку в почтовый ящик миссис Хеннеси, ее сердце отчаянно колотилось. Гарриет, подумала, что нужно бежать отсюда изо всех сил до самого Ист-Энда. Раньше она никогда ничего подобного не делала. Ее могут арестовать? Иногда в телевизионных фильмах люди посылают записки в полицию, но обычно они подбрасывают их в окно с помощью камня. Может, если положить записку в почтовый ящик, будет лучше.

          На следующее утро Гарриет торопилась в школу. Накануне вечером она решила, что никто из одноклассников  просто не догадался позвать ее с собой. Возможно, это была случайность. На это оставался лишь маленький шанс, но девочка предпочла бы лучше его, чем ужасную  мысль, которая уже начинала зарождаться в ее голове.
          Войдя в раздевалку, Гарриет улыбнулась Лоре Петерс, которая смотрела сквозь нее так, словно ее здесь вообще не было. Гарриет бросило в дрожь. И особенно из-за того, как Лора Петерс улыбалась всем остальным… слишком много улыбалась. Девочка села и записала в своем блокноте очень маленькими буквами:

          «Что бы ни случилось, я не заплачу».

          В этот момент Дженни плюнула ей в лицо. Дженни Гиббс? Она никогда в жизни не плевалась. Дженни Гиббс была выше плевков. И в меня? В меня?! Гарриет вспомнила прочитанное когда-то стихотворение и записала в блокнот:

          «Владей собой среди толпы смятенной, тебя клянущей за смятенье всех».

          Написав это, девочка почувствовала себя чуть лучше. Мисс Элмон вошла в класс. Все встали и сказали «доброе утро». От этого Гарриет стало еще лучше. Ведь несмотря ни на что, мир не изменился. Одни и те же вещи происходили каждое утро. Что из того, что одноклассники не взлюбили ее? Она будет продолжать жить по-старому.  Она Гарриет М. Уэлш и останется Гарриет М. Уэлш. Это всем следует запомнить. Девочка открыла чистую страницу и вывела вверху «Гарриет М. Уэлш». Надпись выглядела убедительно.
          Когда Гарриет смотрела на нее с улыбкой удовлетворения, случился инцидент. Рэчел Хеннеси прошла мимо ее парты с пузырьком чернил. Все произошло так быстро, что нельзя было ничего понять. Рэчел вдруг упала на  Гарриет, уронила пузырек, и на надписи «Гарриет М. Уэлш» появилось синее чернильное пятно. Через мгновение оно полностью поглотило надпись. Струйка потекла дальше. Гарриет в ужасе смотрела, как чернила закапали на платье, потекли по ногам, носкам и туфлям.
          Рэчел задрожала и пролепетала:
          - О, мисс Элсон, посмотрите, что случилось!
          Ее голос звучал совсем как голос миссис Хеннеси. Дети повскакивали со своих мест. Подбежала мисс Элсон. Гарриет сидела, совершенно подавленная, вся в синих чернилах. Она схватила пузырек, поэтому и на руках у нее теперь появились пятна. Каждый раз, когда девочка шевелилась, с ее рук на всех вокруг падали капли чернил: на белую рубашку Пинки, на нос мисс Элсон.
          Все попятились, а мисс Элсон простонала «О, Гарриет» так, словно девочка сделала это нарочно. Гарриет почувствовала досаду. Она сидела вся в чернилах и больше не шевелилась.
          - Ничего, дорогая, все не так плохо. Тебе просто нужно пойти домой, принять ванну и переодеться. Вернешься как раз к уроку математики. Рэчел, ты ужасно неловкая. Спорти, сбегай в туалет и принеси несколько бумажных салфеток. Мы должны все вытереть. Пинки, иди с ним. Принесите целый рулон. Боже, какая грязь!
          Начался переполох. Было очень забавно, как Рэчел, Лора, Пинки, Дженни, Марион и все остальные ворковали над Гарриет под надзором мисс Элсон. Они помогли ей встать со стула с какими-то ласковыми словами. А когда мисс Элсон направилась к двери, чтобы взять рулон салфеток у Пинки, Марион вдруг вылила оставшиеся чернила Гарриет за шиворот. Гарриет резко развернулась и ударила в ответ Марион по лицу. Оно тут же стало синим под цвет чернил.
          - Ну, ну, Гарриет, мы не должны обвинять других в собственных неприятностях. Так нельзя себя вести. Рэчел сделала это не нарочно, и Марион тут не причем. Это просто досадный случай. Я уверена, Рэчел ужасно сожалеет об этом.
          - О, да, мисс Элсон, мне очень жаль, - торопливо пролепетала Рэчел.
          - Правильно. Вот видишь, Гарриет? Когда люди причиняют нам вред, они потом сожалеют, и мы должны сразу же простить их, чтобы они чувствовали себя лучше, - пыхтела и отдувалась мисс Элсон.
          Рэчел так откровенно смеялась за спиной учительницы, что едва не попалась, когда та повернулась и протянула к ней свою испачканную руку. Мисс Элсон  хотела подвести Рэчел к Гарриет.
          - Она ничего не могла поделать, и ты должна понять это.
          Гарриет бросила стальной взгляд на Рэчел. Та улыбалась, как ангелок.
          - Мне ужасно жаль, Гарриет. Видимо, я споткнулась. Мне, правда, очень жаль!
          Глаза Рэчел сияли так ярко, что Гарриет поняла – еще одна минута, и она повалится на пол в припадке неудержимого смеха. Гарриет презрительно посмотрела на нее и перевела взгляд на свои синие ноги. Пинки и Спорти стирали с них чернила. Мисс Элсон пыталась выжать чернила из подола платья девочки в маленькую чашечку. 
          Внезапно Гарриет почувствовала, что больше не может выносить этого. Она схватила блокнот и вырвалась от всех, разбрызгивая вокруг синие капли. Девочка выскочила за дверь. Мчась по лестнице, она слышала позади какие-то восклицания и крики. Ее испачканные чернилами туфли стучали по ступеням. Школьный привратник раскинул руки, чтобы остановить Гарриет, и получил на свою беду каплю чернил в глаз. На улице девочка побежала еще быстрее, поскольку все смотрели на нее.
          Я синий монстр с Ист-Энд авеню, думала она, перебегая восемьдесят шестую улицу по направлению к своему дому.
          Дома Гарриет тоже наследила. Она видела, что на ковре остались пятна, но ей было все равно. Более важным представлялось как можно быстрее подняться к себе, пока ее никто не заметил. Наконец, девочка добралась до своей комнаты, проскользнула в ванную и заперлась изнутри. Там она начала отчаянно срывать с себя одежду. Горячие слезы катились по ее щекам, обжигая, словно лезвия крошечных ножей. Гарриет стала было наливать воду в ванну, но никак не могла найти затычку.
          Раздался стук в дверь, и послышался голос кухарки:
          - В чем дело? Что ты делаешь дома? Ты принимаешь ванну?
          - Да, - заставила себя ответить Гарриет, собрав все свои силы.
          - Почему ты принимаешь ванну, когда тебе положено быть в школе? Твоей мамы нет дома. Я здесь одна. Что мне с тобой делать?
          - Меня отправили домой принять ванну. Все в порядке. Уходи.
          - Ты кому говоришь «уходи»? Нечего меня прогонять. Я лично не вижу, что все в порядке. Никогда не слышала, чтобы ребенок приходил в середине дня из школы домой принимать ванну.
          -  А теперь услышала. Учительница отправила меня домой.
          Наступила напряженная тишина. За дверью послышалось тяжкое «уф».           Гарриет буквально услышала, как мысли забегали в голове кухарки. Наконец, та           спросила:
          - С тобой действительно все в порядке?
          Гарриет вздохнула.
          - Все в порядке, - снова наступила тишина. Потом девочка сказала: - Можно, я буду есть свой ланч здесь?
          - Ты уже взяла утром один томатный сэндвич.
          - Я его забыла.
          - Ох, в этом доме слишком много работы! Когда вылезешь из ванны, спускайся вниз. Я сделаю новый сэндвич.
          - Томатный! – крикнула Гарриет.
          - Знаю, томатный, томатный. Я была бы рада если бы больше никогда не увидела ни одного томата, - кухарка с шарканьем удалилась.
          Гарриет вздохнула с облегчением. Она опустила одну ногу в ванну. Вода сразу стала голубой. Постепенно девочка опустилась в горячую воду целиком и немного поплакала, перед тем как взяться за мытье.

          На следующий день Гарриет снова решительно направилась к забору на свой наблюдательный пункт. Больше инцидентов в школе не случилось, если не считать того, что во время ланча опять никто не сел с ней рядом, и никто с ней не разговаривал. В каком-то смысле девочка уже привыкла к этому. Тут уж ничего нельзя было поделать.
          Заглянув в щель забора Хеннеси, Гарриет обнаружила, что одноклассники сильно продвинулись в своей работе по сравнению с тем днем, когда их угощали тортом. Почти весь дом был готов. Осталась немного недоделанной дверь. Бет Элен все еще работала над вывеской с буквами. Спорти приказал всем найти среди деревянного хлама два хороших куска для двери. Вдруг Рэчел сказала:
          - Вчера моя мама нашла в почтовом ящике записку. Она сказала, что это дело рук какого-то сумасшедшего. Но я прочитала и думаю, что записка от нашей           шпионки.
          - Что там было написано? – спросила Кэрри.
          - Да какая-то нелепость, - важно ответила Рэчел. – Что никто меня не любит. Что все любят только торт.
          Наступила тишина.
          Пинки, колотивший до этого молотком, задумчиво произнес:
          - Да, торт был хороший.
          Гарриет про себя рассмеялась. Пинки всегда говорил какие-нибудь глупости.
          - Ой, Пинки! - одернула его Дженни.
          - Могу спорить, записка от нее, - сказала Марион. – Это было написано про Рэчел и в блокноте.
          - Там еще написано, что мы устраиваем тут беспорядок, - торопливо проговорила Рэчел, словно ничего не хотела больше слышать. – На самом деле очень похоже, что писала она. Я даже уверена.
          Вдруг Бет Элен встала и крикнула:
          - Я закончила!
          Все поспешили к ней и долго восхищались, каким прекрасным получилась вывеска, какую чудесную работу выполнила Бет Элен и все такое прочее. Бет Элен стояла и широко улыбалась, словно только что расписала Сикстинскую капеллу. Держу пари, подумала Гарриет, ей впервые говорят что-то приятное.
          - Высохло? – спросил Пинки.
          - Почти, - ответила Бет Элен.
          Спорти наклонился и сказал:
          - Если я подниму ее за края, то смогу повесить. Это нужно прибить на дверь.
          Он поднял вывеску и понес через двор. Когда Спорти перекладывал ее из руки в руку, Гарриет с удивлением прочитала: «Клуб ловцов шпионов». Буквы выглядели ужасными, но чего еще можно было ожидать от Бет Элен? Гарриет плюхнулась на влажную землю. Так это они говорили о ней! В их разговорах Гарриет называлась «она». Странно, подумала девочка, думать о себе как о «ней». Гарриет достала блокнот и записала:

          «У них есть клуб, а я в нем не состою. Это еще и клуб против меня лично. Они действительно намерены достать меня. Мне никогда не приходилось проходить через такое. Придется быть очень храброй. Но я никогда не брошу свой блокнот. Хотя ясно, что они буду вредить мне до тех пор, пока я этого не сделаю. Они еще не знают Гарриет М. Уэлш».

          Девочка встала, с достоинством подошла к забору и, не таясь, перелезла через него. Ей было все равно, слышали ли ее одноклассники. Она знала, что должна делать. И она собиралась это сделать.

          Глава 12.

          На следующее утро Гарриет  пришла в школу очень рано и, пока все остальные собирались в классе, стала яростно писать в блокноте. Одноклассники  взволнованно шушукались между собой, но, увидев ее, замолчали. Девочка продолжала усердно писать, пока не вошла мисс Элсон. Гарриет встала вместе со всеми, потом села и пописала еще немного. Мисс Элсон стала раздавать тетради с вчерашней контрольной, но девочка даже не взглянула на свою оценку. Она продолжала делать свои записи. Время от времени Гарриет пристально посматривала то на одного, то на другого, как бы давая понять, что в этот самый момент она пишет про него. Все нервно наблюдали за ней. На самом деле девочка ничего подобного не делала. Она писала серию мемуаров, начав с первого события в своей жизни, которое могла вспомнить, а именно как стояла в своей детской кроватке, смотрела из окна на парк, как кричала, и пронзительные трели вырывались из  ее маленького горла. Потом Гарриет записала еще одно воспоминание:

          «Я помню, как мы жили на семьдесят седьмой улице. Вместо того чтобы ходить пешком, мне каждый день приходилось ездить в школу на автобусе. В соседней квартире жил отвратительный мальчишка. Мне было семь лет, а ему три года. Его звали Картер Уингфилд. Он все время срыгивал и выглядел так мерзко, что однажды, когда его мама отвернулась, я его толкнула. Но Оле-Голли все узнала и устроила мне взбучку. Она сказала, что даже если этот мальчик был самым отвратительным зрелищем в моей жизни, я могу думать это только про себя, и ни в коем случае ничего ему не делать, потому что он ни в чем не виноват».

          Гарриет оглядела класс. У всех были встревоженные взгляды, однако ничего не происходило. Она записала:

          «Виноваты ли они в том, что делают? Хотелось бы мне знать, что на этот счет думает Оле-Голли. Я просто обязана узнать это. Но как? Думаю, она сказала бы, что они виноваты, поскольку пытаются управлять мной, заставить меня выбросить блокнот. Оле-Голли всегда говорила, что именно те люди, которые пытаются управлять другими, изменить привычки других, причиняют главный вред. Если тебе кто-то не нравится, отойди в сторону, говорила она, но не старайся сделать его похожим на себя. Думаю, все это ей очень не понравилось бы».

          Гарриет подняла глаза и увидела, что все принялись за работу. Она достала чистый листок бумаги, чувствуя при этом ужасную скуку, и начала выводить вверху свое имя. Только теперь это почему-то не казалось забавным. Девочка огляделась по сторонам. Одноклассники по-прежнему не смотрели на нее, но у некоторых, особенно у Марион и Рэчел, взгляды все равно были отвратительными. Гарриет вернулась к листку бумаги, оставила попытки вернуть интерес к собственному имени и снова принялась за мемуары. Наконец, хриплый голос мисс Элсон вернул ее в действительность.
          - Гарриет, ты невнимательна.
          Девочка подняла глаза и увидела, что все с любопытством смотрели на нее. «Они думают: ну что можно от нее ожидать!», - сказала про себя Гарриет и положила блокнот на колени. Здесь учительница не могла его заметить. Теперь когда мисс Элсон поворачивалась к доске, девочка наклонялась и писала.

          «Этот Пинки Уайтхед – самое отвратительное существо, какое мне приходилось видеть. Что подумала его мама, когда впервые увидела такого сына? Наверное, подпрыгнула».

          Весь урок математики Гарриет тоже писала. Все склонились над своими работами, а мисс Харрис была слишком стара, чтобы встать и пройтись по проходам между партами. Девочка так увлеклась, что забыла, где находилась, и даже не услышала звонка. Откуда-то издалека до нее донеслось:
          - Гарриет… Гарриет… Гарриет Уэлш!
          Она чуть со стула не упала.
          Гарриет подняла глаза и увидела, что класс был пуст. Старая мисс Харрис сидела и смотрела на нее злым взглядом. Такого взгляда девочка еще никогда не видела ни у одного учителя. Она в ужасе посмотрела на нее.
          Мисс Харрис поднялась.
          - Пора домой, Гарриет. Но сначала ты покажешь мне, что так занимало тебя весь урок математики.
          Учительница медленно направилась к девочке. Гарриет видела ее костлявую, похожую на клешню руку с коричневыми пятнами. Она тянулась… тянулась…. Гарриет вскочила так стремительно, что перевернула стул. Девочка попятилась под взглядом учительницы и отпрыгнула к двери, словно выполнила прыжок с шестом. Мисс Харрис ахнула и от неожиданности схватилась рукой за горло, но Гарриет уже была в коридоре. Она бежала, прижав к себе блокнот, спасая свою жизнь.

          Следующий день оказался еще хуже. Гарриет даже не делала вид, что работает, просто писала. Мисс Элсон четыре раза обращалась к ней, мисс Харрис трижды на нее прикрикнула, затем махнула на нерадивую ученицу рукой. После школы Гарриет направилась домой, съела пирожное, выпила молока, взяла блокнот, прошла в парк и села на скамейку. Под деревьями писать было очень приятно.

          «Я слышала, будто из-за голубей у людей бывает рак. Буду держаться от них подальше. С другой стороны, они довольно симпатичные. Мне нравится смотреть на дом мэра. Чудесный белый дом. Однажды папа сказал мне, что раньше вдоль реки стояло много таких домов, но потом их снесли и сделали парк. Нужно было бы оставить несколько для детей, чтобы там можно было играть. Я заперла бы Пинки в подвале и держала там до тех пор, пока его волосы не поседели.
Мне нравятся буксиры. Мне не с кем поиграть. Теперь, когда родители избавились от Оле-Голли, мне не с кем даже поговорить. Хочу закончить эти мемуары и отдать в издательство. Потом моя мама получит книгу по почте, как сюрприз. Затем я стану такой богатой и знаменитой, что люди буду кланяться мне на улицах и говорить: «Вот идет Гарриет М. Уэлш. Она очень известная, вы же знаете». Рэчел Хеннеси лопнет от зависти».

          Гарриет услышала звуки игрушечного свистка и подняла глаза. Ее брови тут же полезли вверх.
          Вдоль реки двигался парад. Впереди шел «мальчик в красных носках» – правда, сейчас он был в зеленых – и нес древко флага с красными носками. Пинки Уайтхед бил в игрушечный барабан, а за ним следовал эскадрон в составе Рэчел Хеннеси, Марион Хоторн, Кэрри Эндрюс, Лоры Петерс, Бет Элен, Спорти и Дженни. Они маршировали этаким подразделением, а когда прошли мимо Гарриет, девочка увидела плакат, прикрепленный к спине Бет Элен, гласивший: «Этот парад организован клубом ловцов шпионов».
          Гарриет застыла на месте, наблюдая за марширующими одноклассниками. Она боялась пошевелиться, потому что они могли ее увидеть. Худшие страхи девочки подтвердились позже, когда Марион Хоторн громко свистнула и сделала видимо оговоренный заранее жест. Девять голов повернулись по направлению к Гарриет. Девочка окаменела. Они собирались пройти прямо перед ней.
          Шествие спокойно свернуло на аллею. Гарриет не знала, что предпринять. Она чувствовала, что если выкажет какое-то беспокойство, это только больше развеселит противников. С другой стороны, если она вообще никак не отреагирует, когда парад пройдет перед самым ее носом, они поймут, что попали в цель.
Девочка сидела неподвижно на скамейке. Ситуация была ужасно неприятной. Казалось, шествие приближалось к Гарриет целый час. Затем дети промаршировали прямо перед ней. В этот момент девочка ощутила себя в роли генерала Эйзенхауэра, приветствовавшего войска. Только что не отдавала честь.
          Когда колонна одноклассников приблизилась, Гарриет увидела на шее «мальчика в красных носках» табличку с надписью «Хочешь услышать легенду о «красных носках»? 10 центов».
          Проходя мимо Гарриет, все дружно, словно после долгих репетиций, высунули языки, а Пинки выбил на барабане особенно лихую дробь.
          Шествие проследовало дальше. Вернутся ли они? Гарриет открыла блокнот.

          «Но это же не моя вина! Я же никогда не указывала, носить ему или не носить красные носки. Он может продолжать их надевать. Некоторые люди ведут себя словно мученики, потеряв шляпу или носок, ха-ха-ха. Слышу, как они возвращаются. Пойду-ка домой».

          Гарриет осторожно отошла от скамейки, увидела, что парад снова приближается, нырнула за куст и просидела там, пока одноклассники не прошли. Затем девочка вернулась домой, поднялась к себе в комнату и прикрыла за собой дверь.
         
          «Ладно, я просто больше не пойду в парк. Ничего. Кто захочет гулять в парке, если там полно идиотов, марширующих по аллеям парадом? Я могу писать в блокноте, сидя на своей кровати. Мне наплевать на этот дурацкий клуб, если они все время собираются ходить строем».

          В дверь постучали, и когда Гарриет ответила, в комнату вошла ее мама.
          - Гарриет, мне нужно с тобой поговорить. Я только что из твоей школы. Мисс Элсон позвонила мне сегодня днем и попросила зайти.
          У девочки пересохло в горле.
          - Бояться нечего. Она просто хотела поговорить о твоей успеваемости. Мисс Элсон заметила, что последнюю неделю ты вообще ничего не делаешь. Что           случилось?
          - Мне нечего ответить.
          - Что ты имеешь в виду? Ты занималась в школе или нет?
          - Нет. Кажется, нет. Не помню.
          - Гарриет, твои ответы мне очень не нравятся. Что тебя беспокоит?
          - Ничего.
          Миссис Уэлш взяла стул, села у кровати и пристально посмотрела на дочь.
          - Что у тебя там?
          - А что? – Гарриет невинно огляделась по сторонам.
          - Ты отлично знаешь. Опять этот блокнот?
          - Нет, другой.
          - Ты знаешь, что я имею в виду, Гарриет. Ты все еще пишешь гадости про           людей?
          - Нет. Я пишу мемуары.
          Миссис Уэлш вдруг почему-то рассмеялась. Она тепло улыбнулась Гарриет.
          - Мисс Элсон и мисс Харрис говорят, что ты ничего не делаешь, а только пишешь в своем блокноте. Это так?
          - Да.
          - Они утверждают, что я должна отобрать его у тебя, или ты никогда ничего не выучишь.
          - Я много чего учу.
          - Например?
          - Все обо всех.
          Миссис Уэлш заглянула в маленький листок бумаги.
          - История, география, французский, естествознание – везде плохо. Ты даже в английском не успеваешь. Складывать и вычитать не умеешь.
          Гарриет сидела молча. Ей казалось, школа находилась сейчас в миллионах миль отсюда, где-то на Луне.
          - Боюсь, тебе придется играться со своим блокнотом только после уроков.
          - Я не играюсь. Кто говорит, что я играюсь? Я работаю!
          - Послушай, милая. Когда ты находишься в школе, твоя работа это уроки. Также как твой папа работает в офисе. Школа это твоя работа.
          - А что ты делаешь?
- Массу незаметных и мало оцениваемых вещей. Но не в этом суть. Сейчас твоя работа ходить в школу и учиться, а ты этого не делаешь. Отныне ты можешь брать свой блокнот только после уроков. Я отдам его кухарке, и ты будешь получать его, когда вернешься из школы.
          - Нет, - не согласилась Гарриет.
          - Да. И обсуждение  закончено.
          - Я устрою скандал.
          - Пожалуйста, только я не собираюсь стоять здесь и наблюдать за твоими капризами. С этого момента по утрам я не хочу видеть тебя с этим блокнотом. Также ты не должна брать его в школу. Мисс Элсон будет проверять.
          Гарриет легла на живот и зарылась лицом в подушку.
          - Дорогая, что все-таки тебя беспокоит?
          - Ничего, - послышался приглушенный ответ.

          
Глава 13.

          На следующее утро Гарриет подверглась обыску со стороны мамы. Блокнот был отобран и передан кухарке, которая, казалось, собиралась немедленно его съесть.
          Девочка с грустным видом отправилась в школу. Она с трудом волочила ноги, внимательно разглядывая трещины в тротуаре. Ее ноги волочились и на пороге школы, и на ступенях лестницы, и в раздевалке. Гарриет села за парту, глядя в пол и не слыша ничего вокруг. Вошла мисс Элсон. Все поздоровались. Учительница сразу же направилась к Гарриет и заставила девочку встать, чтобы осмотреть ее и парту. Гарриет неохотно подчинилась. Когда выяснилось, что блокнота при  ней не было, мисс Элсон погладила девочку по голове, как примерную ученицу, и вернулась за свой стол.
          Некоторые одноклассники наблюдали за всей этой процедурой с огромным интересом. Когда она закончилась, послышались смешки и перешептывание. Дети поглядывали на Гарриет, которая сидела, по-прежнему глядя в пол.
          Она занялась классной работой. Ей больше не хотелось выводить на листке свое имя. Работа, правда, тоже не доставляла удовольствия, но девочка сделала ее. Все вокруг навевало на нее тоску. Гарриет обнаружила, что без блокнота ей тяжело думать. Мысли приходили медленно, словно протискивались к ней через крошечную дверь. А в то время когда она писала в блокноте, они лились таким непрерывным потоком, что не всегда удавалось всех их поймать. Гарриет сидела, чувствуя себя очень глупой, пока вдруг ей в голову не пришла мысль «я ощущаю себя другой».           Девочка стала эту фразу смаковать, как обед в День Благодарения.
          Да, подумала она после длительной паузы и потом после еще более длительной, наконец, сказала себе: «Я ощущаю себя ничтожной».
          Гарриет оглядела всех недобрым взглядом. Никто не замечал ее. Девочка представила, как искривилось сейчас ее лицо. Это был впечатляющий момент, но его никто не увидел. Это был момент, оставшийся в памяти Гарриет навсегда.
          Когда прозвенел звонок к ланчу, ей уже не надо было ничего придумывать. Все произошло так, будто она спланировала это заранее, но самом деле девочка ничего не планировала. Услышав звонок, Пинки Уайтхед вскочил и бросился по проходу между партами. Гарриет выставила ногу, и Пинки рухнул на пол.
          Ужасный вой вырвался из его распростертого тела. Когда мальчик поднял лицо, из его носа текла кровь. Гарриет выглядела совершенно равнодушной, хотя внутри испытывала невероятное удовлетворение.
          Она встала и тихо вышла, аккуратно перешагнув через извивающегося Пинки. Девочка знала, что никто на нее не подумает, поскольку она никогда в жизни не делала таких вещей. Гарриет пошла и достала свой томатный сэндвич.
          Весь ланч она угрюмо просидела одна. Ее мысли двигались медленно, словно хромые дети. Когда снова прозвенел звонок, девочка встала, как робот, и пошла в класс.
          У двери ее затолкали в толпу. Прямо перед ней оказалась Кэрри Эндрюс. Не задумываясь, Гарриет ущипнула ее за ногу. Кэрри громко вскрикнула и оглянулась. Ее лицо пылало.
          Гарриет равнодушно смотрела в другую сторону. Опять никто на нее не подумал, потому что она в жизни никого не щипала. Кстати, сама Кэрри Эндрюс иногда щипалась, но наиболее прославилась этой привычкой Марион Хоторн. Кэрри потянулась и ударила Марион по голове, хотя та находилась от нее через четыре человека и никак не могла ущипнуть ее. Началась легкая потасовка, и Гарриет проскользнула в математический класс.
          Девочка села, жалобно глядя на мисс Харрис, в то время как остальные рассаживались по своим местам. Проверив отсутствие  у  Гарриет блокнота, мисс Харрис попыталась тепло улыбнуться ей, но девочка отвела взгляд в сторону.
          Без блокнота ничего не оставалось делать, как слушать учительницу. Гарриет полностью потерялась в математике, потому что никогда раньше не прислушивалась к мисс Харрис. А та все говорила и говорила про какие-то глупости вроде бриджа. Все записывали массу цифр. Гарриет тоже записала, но абсолютно не понимая никакого смысла. Затем началась горячая дискуссия о купле и продаже бараньих отбивных.
          Гарриет, опять не задумываясь, скрутила листочек бумаги и бросила его Спорти в ухо. Тот тихо вскрикнул, но быстро овладел собой. При первой же возможности он оглянулся. Гарриет бросила на него уничтожающий взгляд. Спорти смотрел на нее несколько секунд. В его глазах росли недоумение и страх. Потом он быстро отвернулся.
          Это произошло во время малопонятного разговора о судах и о том, как много каких-то узлов они делают. Гарриет попыталась задуматься. Бесполезно. Тогда она аккуратно бросила карандаш прямо в лицо Бет Элен.
          Та страшно испугалась, а когда еще и напоролась на взгляд Гарриет, то громко и глупо расплакалась, как маленький ребенок.
Прозвенел звонок, и пока мисс Харрис ковыляла к Бет Элен, Гарриет уже вышла из школы. Она побежала домой, ворвалась в дверь, промчалась вниз по ступеням и – бах! – столкнулась с кухаркой.
          - Как так можно?! Каждый день! Они что, целятся тобой из школы прямо в меня?
          - Дай мне блокнот, пожалуйста.
          - Какой блокнот?
          - Что? Мой блокнот! Блокнот мой! – на мгновение Гарриет охватила паника.
          - Сначала ты должна извиниться за то, что едва не повалила меня на пол, - кухарка стояла, уперев руки в бедра, словно хозяйка всего мира.
          - Извини.
          - Хорошо, - она повернулась с сердитым видом и снова сунула руки в посудомоечную машину.
          - Мой блокнот! – крикнула девочка.
          - Ах, да, да. Ты не можешь подождать минуту, пока я смою мыло с рук?
          - Нет, нет и нет! Я не могу ждать! Мне он нужен прямо сейчас!
          - Хорошо, хорошо.
          Кухарка вымыла руки, вытерла их, полезла под раковину и достала оттуда блокнот с небольшими следами моющего средства на нем.
          Гарриет схватила его и выбежала из кухни.
          - Эй, а пирожное и молоко?
          Гарриет даже не слышала. Она вбежала в свою комнату и бросилась на кровать. Минуту девочка тихо лежала, с благоговением глядя на блокнот, потом открыла его. Почему-то у нее возникло опасение, что страницы окажутся пустыми, но нет, строчки, написанные ее спокойным, если не прекрасным почерком, сохранились. Гарриет схватила ручку и с удовольствием почувствовала, как мысли потекли из ее головы через ручку на бумагу.
          Какое облегчение! На какое-то мгновение мне показалось, будто я высохла.
          Девочка много написала о своих чувствах, ощущая огромное облегчение от восстановившейся связи с блокнотом и радость от того, что ее пальцы прикасались к бумаге. Через некоторое время она села и задумалась, а затем снова написала:

          «Со мной что-то определенно происходит. Я меняюсь. Не чувствую себя самой собой. Я не смеюсь и не думаю о чем-нибудь веселом. Просто ощущаю себя ничтожной. Как бы мне хотелось навредить каждому из них так, чтобы причинить настоящую боль».

          Гарриет составила список:

          «Марион Хоторн: лягушки. Подложить ей в парту. Змея была бы лучше.
          Рэчел Хеннеси: ее папа. Спросить, куда он делся.
          Лора Петерс: ее волосы. Отрезать их. Или выбрить макушку.
          Пинки Уайтхед: страшные взгляды. Этого ему достаточно.
          Кэрри Эндрюс: сказать ее папе какую-нибудь ужасную ложь про нее.
          Бет Элен Хансен: боится побоев. Ударить ее.
          Дженни: сломать ей мизинец.
          Спорти: назвать его девчонкой и рассказать всем, что он читает кулинарные книги.
          Мальчик в красных  носках: ???»

          Девочка ничего не могла придумать про него, поскольку он был очень глуп. Ладно, подумала она, я подумаю о нем завтра.

          На следующий день в школе Гарриет сосредоточилась на своих планах. Девочка задумалась над ними так серьезно, что вообще ничего не сделала. Единственное, что она сказала за весь день, это спросила Рэчел Хеннеси, почему ее папа не живет с ними. На самом деле вопрос прозвучал так:
          - У тебя ведь нет папы, Рэчел, не правда ли?
          Рэчел в ужасе посмотрела на Гарриет и крикнула:
          - Есть!
          - Нет. У тебя нет папы, - оживленно повторила Гарриет.
          - Есть! – снова прокричала Рэчел.
          - Ну, значит, он тебя не любит.
          - Любит!
          - Тогда почему же он не живет с тобой?
          И Рэчел расплакалась.

          На следующий день Гарриет сразу после завтрака отправилась в парк, долго шарила в кустах и, наконец, нашла лягушку. Она была очень маленькая, возможно, даже детеныш. Девочка очень осторожно взяла ее, положила в карман и побежала в школу. По дороге Гарриет придерживала карман, чтобы лягушка не выпрыгнула. Вбежав в класс, она подняла крышку парты Марион и осторожно выложила лягушку. Та один раз прыгнула и пытливо посмотрела на Гарриет. Девочка в ответ взглянула на нее. Лягушка нравилась ей все больше. Она надеялась, что в суматохе, которая наверняка поднимется, с ней ничего не случится.
          Гарриет мягко закрыла парту, чтобы не испугать лягушку, и села на свое место. Дети стали заполнять класс. Пока все стояли и здоровались с учительницей, Гарриет схватила прядь волос Лоры Петерс и отрезала ее заранее приготовленными ножницами. Лора ничего не почувствовала. Она спокойно села, не подозревая об утраченной пряди. Гарриет с удовольствием смотрела на результат проделанной работы. В тот момент когда Спорти, который все видел,  уже готов был выдать ее, Марион Хоторн открыла крышку парты. Гарриет никогда в жизни не видела такой суматохи и не слышала таких криков. Это был настоящий подарок. Весь класс словно взорвался ревом, подобным тому, который происходит при извержении вулкана – шум, крики, топот. Никто сначала не понял, что случилось. Марион закричала так громко, что все дружно вскочили с мест. Затем они увидели, как маленькое коричневое пятнышко запрыгало с парты на парту, оказалось у кого-то на плече, на другой парте, на чьей-то руке. Дети полностью потеряли головы и не могли сказать ничего членораздельного. Воспользовавшись всеобщим переполохом, Гарриет тихо встала и отправилась домой.

          Когда она вошла, кухарка спросила очень тихим голосом:
          - В чем дело? Разве ты должна сейчас быть дома?
          - Я просто вернулась домой.
          - Но почему? – голос кухарки пока звучал мягко.
          - А почему ты шепчешь? – крикнула Гарриет.
          - У меня на плите стоит пирог, - прошептала кухарка. – Он будет готов через минуту. Ты не должна кричать и топать ногами, а то он упадет. И не уже будет пышным.
          Гарриет вдруг задумалась. Она тщательно пережевала одну мысль в своем мозгу, потом вдруг без предупреждения выбежала на середину кухни, перевернула стул и затем запрыгала, изо всех сил топая ногами.
          Кухарка издала длинный вопль и бросилась к плите.
          - Посмотри, что ты наделала, невыносимый ребенок! Хватит! Я увольняюсь. Если я проведу с тобой еще один день, то точно рехнусь. А это не стоит того жалованья, которое я здесь получаю.
          Гарриет убежала из кухни.
          Кухарка стояла и смотрела на плоский пирог. Он лежал на противне, словно на него кто-то наступил.
          - Неладно что-то в этом доме. Раньше такого не было. Миссис Уэлш услышит от меня сегодня много интересного.
          Гарриет весь день пролежала на кровати. Она не смотрела в окно, не читала и не писала в блокноте, а просто лежала, глядя в потолок. В ее голове бесконечно звенело одно имя – Оле-Голли, Оле-Голли, Оле-Голли, – словно от частых повторений няня могла появиться сейчас в комнате.
          В середине дня девочка услышала, как кухарка кричала миссис Уэлш.
          - Я ухожу, говорю я вам! Я устала от каждодневной беготни, криков, а теперь еще она испортила мой пирог! Хватит!
          - О, пожалуйста, не покидайте нас сейчас! Вы нам очень нужны, - почти молила мама Гарриет.
          - Я не останусь за все деньги мира! Ухожу прямо сейчас.
          - А как насчет надбавки в пять долларов? Думаю, мы сможем выяснить….
          - Лучше бы что-нибудь сделать с Гарриет. Мне, конечно, не хочется оставлять вас в таком положении, но она опять сегодня натолкнулась на меня, а потом проделала отвратительный трюк с моим пирогом, и потому с меня хватит!
          - Понимаю.
          - Я кухарка, а не няня.
          «Оле-Голли, Оле-Голли, Оле-Голли,» - мысленно повторяла в своей комнате Гарриет.
          - Конечно, я все понимаю.
          Кухарка с грохотом удалилась на кухню, а миссис Уэлш стала подниматься по лестнице. Гарриет слышала, как она приближалась, но продолжала смотреть в потолок. Он был раскрашен орнаментом из теней, которые отбрасывали листья дерева за окном.
          - Гарриет, что с тобой происходит? – ее мама стояла на пороге.
          Девочка не ответила. В ее голове все еще продолжалась старая песня: Оле-Голли, Оле-Голли, Оле-Голли, пожалуйста!
          - Знаешь, на что был похож мой день? Я сидела в парикмахерской, когда мне позвонили и вызвали в школу. Я пошла туда и услышала обо всем, что ты натворила. Лоре Петерс придется практически побрить голову. Марион Хоторн пошла домой вся больная. Мисс Элсон в слезах. Она никогда этого не забудет. Этот хаос длился несколько часов. Потом я пришла домой и узнала, что кухарка увольняется. К счастью, я исправила ситуацию, но, Гарриет, это зашло уже слишком далеко. Теперь ты сядешь и все мне расскажешь. Как ты думаешь, что ты делаешь?
          Гарриет не двигалась. Песня в ее голове прекратилась, и она почувствовала от полученных новостей крадущееся удовольствие, а тут же следом за ним страх.
          - Гарриет?
          Девочка продолжала лежать.
          Миссис Уэлш резко развернулась и вышла из комнаты, заявив напоследок:
          - Твой папа будет дома через час. Если не хочешь говорить со мной, поговоришь с ним.
          Гарриет пролежала весь остаток дня, наблюдая, как орнамент на потолке постепенно темнел и тускнел. Она услышала, как пришел папа.
          - Не могу я возиться с этими делами! Я пришел с работы и хочу немного покоя, тишины и мартини. А что вместо этого вижу? Корзина со льдом не наполнена, ты практически в истерике, эта дура кухарка что-то орет на кухне. А ты еще просишь меня поднять ей жалованье на пять долларов. Очнись, женщина!
          Родители еще долго бубнили, и, наконец, хлопнула дверь. Мама увела папу в библиотеку. Спорить почему-то всегда ходили в библиотеку.
          Гарриет лежала в темноте и смотрела в пространство. Она не винила папу за то, что он рассердился. Все это было так скучно. Иногда закрывая глаза, девочка видела желтое пятно. Она почти уснула. Луч света упал на ее лицо. Гарриет слегка приоткрыла один глаз, увидела на пороге комнаты папу и снова опустила веко.
          - Гарриет, ты спишь?
          Девочка не шевелилась.
          - Гарриет, отвечай.
          Она лежала, едва дыша.
          - Слушай, я прекрасно знаю, что ты не спишь. Я точно так же поступал со своим отцом. Так что сядь и послушай меня.
          Гарриет резко села, нагнулась и одним отлично рассчитанным движением метнула в папу тапочку.
          - Так… суматоха продолжается. Что-то надо делать…. Этот ребенок…. Иди сюда. Думаю, нам надо позвонить…. Что за…, - дверь с грохотом захлопнулась.
          Гарриет лежала, словно никогда не двигалась, не бросала тапочку, никогда не была несчастной, никогда не ловила лягушку.
          Подождите до тех пор, пока я сломаю Дженни мизинец, думала она.
          Затем девочка вдруг уснула. Поздно вечером она проснулась оттого, что мама надевала на нее пижаму и укладывала в постель. И Гарриет снова блаженно заснула.

          Глава 14.

          Когда Гарриет следующим утром встала, она почувствовала страшный голод, потому что вчера вообще не обедала. Девочка спустилась вниз в пижаме и села за стол.
          - Гарриет, вернись и переоденься.
          - Нет.
          - Что ты имеешь в виду под этим «нет»? – мама посмотрела на нее широко раскрытыми глазами.
          - Нет и все. Просто нет.
          - Перестань так разговаривать сию же минуту! - сказал папа, - Или будешь так рыдать, что никогда в жизни не забудешь.
          Гарриет поднялась к себе в комнату, переоделась и снова села за стол. Ни один из родителей не читал сегодня газету. Они смотрели на дочь.
          - Ты умылась?
          - Нет.
          - Тогда иди обратно и умойся.
          - Нет.
          - Гарриет, ты ведь всегда возвращаешься и умываешься.
          Молчание.
          - Гарриет, ступай наверх и умойся.
          - Нет.
          Папа посмотрел на маму.
          - Пока мы не получили новую порцию твоих фантазий, Гарриет, иди к себе и умойся, иначе не сможешь сесть на стул целую неделю.
          Девочка поднялась в свою ванную и умылась. От этого она вдруг повеселела и даже стала что-то напевать по дороге на кухню.
          - Сегодня утром, - заявила мама, - ты в школу не пойдешь.
          - Я знаю.
          - Откуда? Ты шпионила?
          - Нет.
          - Тогда откуда ты знаешь?
          - Я так решила. Я больше не люблю школу.
          - О, я имела в виду не совсем это. Я хотела сказать, что сегодня утром мы нанесем кое-кому визит.
          Сердце Гарриет дрогнуло.
          - Оле-Голли? Оле-Голли в городе?
          Родители переглянулись.
          - Нет, - ответила мама. – Мы пойдем к доктору.
          - Гарриет вздохнула, прожевывая кусочек бекона.
          - К доктору Эндрюсу? – поинтересовалась она, уже планируя пустить в его офисе какой-нибудь слух про Кэрри.
          - Нет, - сказала мама и несколько беспомощно взглянула на мистера Уэлша. Тот пробормотал что-то нечленораздельное и пару раз кашлянул, затем сказал:
          - Тебе предстоит увидеться с приятным парнем. Они не такой дурак, как многие врачи.
          Гарриет продолжала есть, не глядя на него. Возможно, подумала она, надо просто сказать, что мой папа считает доктора Эндрюса дураком, и этого для Кэрри будет достаточно.
          Закончив завтрак, девочка вышла на улицу и стала ждать маму. Взглянув в направлении школы, она увидела детей, толпившихся у дверей. Ей было все равно, войдет она когда-нибудь еще туда или нет. Казалось, прошло лет сто с тех пор, как она старательно выводила вверху страницы «Гарриет М. Уэлш».
          Наконец ее мама выехала из гаража, и девочка села в машину. Они поехали по Девяносто шестой улице, потом по Пятой, три раза объехали один квартал в поисках места для парковки и, в конце концов, оставили машину на парковке.
          В лифте Гарриет вдруг сказала:
          - Зачем я сюда иду? Я не больна.
          Хотя девочка все-таки чувствовала себя немного больной, когда говорила это.
          - Просто побеседуешь с доктором. Он тебе ничего не сделает.
          - Но я его не знаю.
          - Все хорошо. Он приятный человек.
          - А о чем мне говорить с ним?
          - О чем он захочет.
          Они поднялись на седьмой этаж, и ее мама позвонила в звонок у голубой двери. Через мгновение на пороге появился самый смешной человек из всех, кого Гарриет когда-либо видела. У него были ярко рыжие волосы, которые стояли дыбом вокруг лысины, огромный рот с желтыми зубами, смешные очки с черной оправой. И еще он был очень-очень высокий… такой, что ему приходилось немного сутулиться. Гарриет также обратила внимание на очень странный нос и невероятно длинные ноги.
          - Привет, - весело произнес мужчина.
          Гарриет презрительно усмехнулась. Она не любила людей, которые старались сразу понравиться.
          - Здравствуйте, доктор Вагнер. Это Гарриет.
          Девочка смотрела куда-то в сторону. Стоя здесь, она чувствовала себя очень глупо. Мама и врач взглянули на нее.
          - Ну, давайте пройдем в мой кабинет и там немного поговорим.
          «Опять библиотека!» – подумала Гарриет. Долгий путь утомил ее. Миссис Уэлш улыбнулась дочери и осталась в приемной, в то время как девочка последовала за рыжеволосым доктором. Кабинет оказался огромным, с небесно-голубым ковром, диваном, и зачем-то здесь еще стоял спинет. Гарриет остановилась посередине комнаты, а доктор Вагнер сел в одно из больших кресел.
          Он посмотрел на девочку добрым взглядом, в котором чувствовалось ожидание. Она взглянула на него в ответ. Довольно долго оба молчали.
          - Ну? – произнесла, наконец, Гарриет.
          - Что ну? – с приятной улыбкой спросил доктор.
          - Что мы будем делать?
          - Все что хочешь.
          - Могу я уйти?
          - А ты хочешь уйти?
          - Ладно, что я должна делать? – раздраженно спросила Гарриет.
          Доктор Вагнер почесал нос.
          - Давай посмотрим. Мы можем поиграть в игру. Ты любишь игры?
Большей глупости Гарриет еще в своей жизни не слышала. Столько ехать сюда, чтобы поиграть. Она могла поклясться, что ее мама ничего об этом не знала. Что с этим человеком? Девочка решила, что лучше все же поиграть с ним какое-то время.
          - Ага… мне нравятся игры… очень.
          - Какого рода?
          Какой нудный доктор!
          - Любая старая игра. Это вы же хотели поиграть.
          - Ты играешь в шахматы?
          - Нет.
          Оле-Голли хотела научить меня, подумала Гарриет, но так и не собралась.
          - Ладно, а как насчет «Монополии»?
          Самая скучная игра в мире. Гарриет ненавидела в ней все.
          - Если хотите.
          Доктор Вагнер встал и подошел к шкафу, стоявшему у двери. Когда он открыл дверцу, девочка увидела за ней массу игр, кукол, игрушечных домиков и грузовиков. Ей хотелось быть тактичной, но любопытство все-таки одолевало ее.
          - Вы сидите здесь весь день и играете в эти игрушки?
          Надо подождать, когда маме все это надоест.
          Доктор лукаво взглянул на свою пациентку.
          - А как ты думаешь?
          - Что значит, «как я думаю»?
          - Ты думаешь, что я сижу здесь целый день и играю в игрушки?
          - Откуда мне знать? У вас целый шкаф игрушек.
          - А разве у тебя дома нет  игрушек?
          Это было уже слишком.
          - Есть, конечно, но мне одиннадцать лет! – крикнула Гарриет.
          - О, - доктор выглядел несколько ошарашенным, держа в руке «Монополию».
          Гарриет стало его жалко.
          - Ладно, - сказала она, - мы будем играть?
          Казалось, доктор испытал облегчение. Он аккуратно положил поле на кофейный столик, затем подошел к ящику стола, достал оттуда ручку, блокнот и сел напротив Гарриет.
          Девочка посмотрела на блокнот.
          - Что это?
          - Блокнот.
          - Я понимаю, - опять крикнула она.
          - Просто я делаю некоторые заметки. Ты же не возражаешь?
          - Зависит от того, что это за заметки.
          - Что ты хочешь этим сказать?
          - Это неприятные вещи или обычные?
          - А что?
          - Я просто решила предупредить вас. С плохими вещами сейчас трудно иметь дело.
          - А, понимаю. Благодарю за совет. Нет, это вполне обычные заметки.
          - Могу поспорить, никто их у вас не отбирает, верно?
          - Что ты имеешь в виду?
          - Ничего. Давайте играть.
          Они сыграли игру. Гарриет было дико скучно, но она выиграла. Доктор Вагнер сделал много заметок во время и после игры.
          - Могу поспорить, если бы вы так много не писали, вы бы выиграли.
          - Думаешь?
          Гарриет мрачно взглянула на него. Не мог же он быть таким глупым. Почему же он так себя вел?
          Они сыграли еще одну игру. Доктор делал уже меньше заметок и выиграл.
          - Вот видите! – с триумфом заявила Гарриет. – Заметки вам явно мешают. Почему бы вам не убрать этот блокнот?
          Она внимательно посмотрела на доктора. Впервые он выглядел немного смущенным.
          - Допустим, - сказал доктор Вагнер, - я даю блокнот тебе. Тогда мы будем в равных условиях.
          Гарриет с подозрением посмотрела на него. Дурачил он ее что ли? Хотел посмотреть, как она поступит? При мысли о блокноте, о ручке, летающей по страницам, о своих идеях, свободно движущихся в голове, пальцы девочки зачесались. Да кому какое дело, чего этот врач пытался добиться!
          - Хорошо. У вас есть еще один блокнот? – Гарриет старалась говорить как можно более равнодушным голосом.
          - Да, конечно.
Он подошел к столу и достал очень симпатичный блокнот с ярко-голубой обложкой. Девочка при этом старалась выглядеть спокойной и смотрела на спинет. Еще доктор достал прекрасную шариковую ручку и протянул ее вместе с блокнотом Гарриет. Это была самый приятный момент.
          Доктор Вагнер сел, и они начали еще одну игру. Гарриет стала писать:

          «Такого смешного носа я еще не видела. Висит прямо посередине лица, как змея. Доктор чем-то напоминает мне Пинки Уайтхеда, но он, правда, не такой отталкивающий. У него рыжие волосы и смешные зубы, желтые и длинные. В кабинете пахнет сигарами и мелом. Могу поспорить, он играет в эти игрушки, когда все уходят».

          Девочка совсем забыла про «Монополию». Вдруг она услышала, как доктор Вагнер мягко произнес:
          - Гарриет…  Гарриет, тебе пора идти.
          Ей не хотелось уходить.
          Но не могу же я жить здесь, подумала она, быстро встала и направилась к двери.
          - До свидания, Гарриет, - вежливо сказал доктор.
          - До свидания, - ответила девочка.
          Вообще-то он неплохой, подумала она, просто немного ненормальный.
Миссис Уэлш сразу отобрала у дочери блокнот. По дороге домой Гарриет чувствовала себя опустошенной.Когда они вернулись, мама сразу куда-то исчезла, и перед девочкой растянулся длинный день. Без блокнота она не могла шпионить, писать заметки, играть в «Городок», вообще не могла ничего делать. Пойти и купить новый Гарриет боялась. Читать ей тоже не хотелось.
          Вдруг она подумала, что будет, если она пойдет к Спорти и Дженни и попытается вести себя с ними дружелюбно. Ведь когда их отношения были дружескими, они знали про ее шпионство, про ее желание стать писательницей. Как они могли теперь думать, что это самые ужасные вещи в мире? Может, они все-таки немножко сошли с ума?
          Гарриет схватила пальто и сбежала по ступенькам. По дороге она подумала, удалось ли загнать Дженни в танцевальную школу? С этого можно будет начать, чтобы разбить лед в их отношениях.
          Горничная впустила девочку. Она поднялась по лестнице в лабораторию, открыла дверь и увидела Дженни. Та была так увлечена работой, что ничего вокруг не замечала.
          - Дженни, - мягко произнесла Гарриет, чтобы не испугать хозяйку.
          Дженни быстро обернулась и так испугалась, что пролила все содержимое пробирки. Она стояла, совершенно потрясенная при виде Гарриет, затем увидела пролитую на пол жидкость.
          - Посмотри, что ты наделала! Посмотри!
          Гарриет взглянула на пол. Ужасное коричневое пятно не только растеклось по полу, но еще, похоже, и въедалось в паркет.
          - Что это было?
          Дженни уже вытирала пол. Она не говорила ни слова, только улыбалась ужасной улыбкой и отчищала паркетные доски, как могла, в полной тишине. Пятно исчезало неохотно. Гарриет стояла и чувствовала себя очень неловко. Дженни вела себя так, словно ее вовсе не было в комнате. Часть паркета действительно оказалась испорченной.
          - Может, мы могли бы… - попробовала начать Гарриет.
          - Тебе не кажется, что ты уже достаточно натворила? – взгляд Дженни был ужасен.
          - Я хотела сказать, может, лучше положить сверху ковер. Тогда никто ничего не увидит, - Гарриет очень хотелось убежать за дверь.
          - Чтобы ты пришла в следующий раз и уничтожила еще и ковер, да?
          Гарриет грустно взглянула на Дженни. Та посмотрела на нее в ответ.
Гарриет направилась к двери. Она молча повернулась к Дженни спиной, потому что если бы сказала еще хоть слово, то наверняка расплакалась бы.
Девочка прошла в парк, села на скамью и стал переосмысливать свою идею посещения Спорти. Слеза скатилась по щеке. С Дженни все понятно, но ведь Спорти был ее лучшим другом. Вдруг он поведет себя так же?
          Гарриет подождала, пока ей в голову придет нужная мысль. Но, похоже, другого выхода не было. Сейчас или никогда. Если Спорти больше не был ее другом, лучше узнать это сейчас. Тогда она останется на самом деле одна. И это тоже лучше узнать прямо сейчас.
          Гарриет встала со скамьи и направилась к дому Спорти. Она взбежала по ступенькам и уже была готова постучать, как вдруг услышала громкий смех, а потом хихиканье. По привычке девочка прислушалась. Папа Спорти смеялся очень громко, восклицая «О!» или «Ничего себе!», затем проговорил: «Ну, как твой старый отец? Что ты об этом думаешь? Посмотри-ка на этот чек!» Гарриет не могла оставаться в неизвестности. Она постучала.
          Спорти, все еще хихикая, подошел к двери, открыло ее и замер на пороге. Улыбка сползла с его лица. Теперь он выглядел очень серьезным. Его папа все еще бегал и прыгал по комнате. Было смешно стоять и смотреть на Спорти, за спиной которого его папа носился, как сумасшедший.
          - Привет, Спорти, - выдавила из себя Гарриет.
          Спорти втянул голову в плечи, словно ожидая удара. Он опустил глаза, немного попятился, волоча ноги, и сказал:
          - Привет, Гарриет.
          Это не очень походило на приглашение, но девочка вошла в комнату. Папа Спорти почти не заметил ее. Он уже болтал по телефону, размахивая чеком.
          - Они приняли ее, приняли! Она выйдет весной! Что ты на это скажешь?
          Гарриет оглянулась на Спорти, который все еще стоял у двери.
          - Он продал книгу?
          Несмотря ни на что, Спорти широко улыбнулся.
          - Да, - гордо произнес он. – Только что получил чек.
          И потом, словно вдруг все вспомнив, Спорти опять опустил глаза.
          - Эй, Спорти, мне нужно с тобой поговорить,  - Гарриет сдвинулась в его сторону на сотую долю дюйма.
          - Ну, как! – папа Спорти с грохотом бросил трубку, подбежал к сыну и обнял его за плечи.
          - О-го-го! – крикнул он и подкинул Спорти в воздух, словно теннисную ракетку. Затем он опустил сына на пол и опять обнял его. – Приятель, мы в бизнесе! Ботинки, новый костюм для тебя и стейк каждый вечер. Каждый вечер, старина Спорти!
          Мальчик счастливо захихикал.
          - Привет, Гарриет! Я тебя не заметил. Что ты обо всем этом думаешь? Я сделал это, детка. Они дают мне деньги!
          Гарриет засмеялась.
          - Отлично!
          Папа Спорти был приятным мужчиной с вечно смеющимися, как у сына, глазами и смешными волосами, падавшими ему на лоб. Он всегда носил старый дырявый свитер, такие же старые серые брюки и поношенные тапочки. Иногда он бывал мрачным, но когда чувствовал себя счастливым, как сейчас, его улыбка заполняла комнату. Гарриет смотрела на него с восхищением. Он был писателем. Настоящим писателем. Что он думал? Что было в его голове? Девочка забыла про Спорти и во все глаза смотрела на мистера Рокью. Она не могла сейчас сопротивляться мысли о своем блокноте. Может, мистер Рокью в ответ скажет что-нибудь проникновенное?
          -  А какое чувство возникает, когда вам платят за написанное вами?
          «Что он ответит?» - Гарриет затаила дыхание.
          - Это рай, настоящий рай!
          Гарриет вдруг разволновалась.
          - Слушай, Спорти, надень-ка чистую рубашку. Мы идем обедать.
          Мальчик побежал в комнату.
          - А как ты, Гарриет? Хочешь пойти с нами?
          Девочка не успела ничего ответить, как Спорти вдруг открыл дверь, крикнул «нет!» и снова скрылся.
          - Ладно, - смущенно  произнес его папа. – Насколько я знаю моего сына, он не хочет, чтобы я потратил сразу все деньги.
          - Мне все равно нужно идти домой. То есть я хотела сказать, что я должна идти домой, - Гарриет начала почти кричать. – Я все равно не смогла бы           пойти с вами!
          Ее слова предназначались Спорти.
          - Ладно, - повторил его папа, удивленно глядя на Гарриет. Девочка вышла за дверь и отправилась домой.

          В ту ночь Гарриет приснился еще один кошмар. Впрочем, сон начинался совсем не как кошмар. Он начинался прекрасно. Оле-Голли, одетая в желтый фланелевый халат,  сидела в кресле-качалке. Гарриет устроилась у нее на коленях.
Миссис Уэлш вошла в комнату. Гарриет, все еще во сне, кричала изо всех сил: «Оле-Голли, Оле-Голли!» Девочка продолжала плакать даже после того, как мама крепко обняла ее. Потом она поняла, где находится, и отвернулась к стене. Ей хотелось уснуть до того, как мама уйдет. Потом Гарриет еще немного поплакала и, наконец, уснула.

          Книга 3.

          Глава 15.

          Когда Гарриет проснулась, казалось, уже было позднее утро. И проснулась она не от того, что мама позвала ее, а от луча солнца, упавшего ей на лицо. Девочка села в постели. Внизу стояла полная тишина.  Гарриет быстро встала и побежала вниз, смутно предчувствуя, что здесь что-то не так.
          В столовой никого не оказалось. Даже стол не был накрыт. Гарриет побежала на кухню и едва не столкнулась с кухаркой, которая вовремя сделала шаг в сторону.
          - Где мой завтрак?
          -Скорее, ланч.
          - Что?
          - Уже двенадцать часов. Ты долго спала.
          - Почему же ты меня не разбудила? Я опаздываю в школу, - крикнула девочка.
          - Не кричи на меня, или я уволюсь. Твоя мама сказала, чтобы я тебя не будила.
          - Где она?
          - Наверху. Оба там. Говорят о тебе.
          - Где-где? Что ты хочешь этим сказать? - Гарриет по-настоящему разозлилась.
          - Наверху, - явно очень довольная собой кухарка равнодушно указала на второй этаж.
          Гарриет повернулась и побежала по лестнице. Дверь в библиотеку была закрыта. Из-за нее доносился гул голосов. Девочка подкралась поближе и услышала, что ее папа говорил по телефону.
          - Да, доктор Вагнер, позвольте мне спросить… Да, да, я знаю, она очень умный ребенок… Да, мы понимаем, что она очень любопытна… Да, признак ума, да, все правильно.  Я бы сказал… Итак, доктор, дело в том… Да, думаю, она может стать писательницей… Что? План? О… школа… да, я думаю… Да, мы позвоним директору… Несколько дней посидеть дома? Да, думаю, это можно устроить… Но вы уверены… абсолютно уверены, что с ней все в порядке? Да… да, много возражает… Да, мы об этом знаем… Что? Да, понимаю… Кажется, у нас где-то есть ее адрес. Думаете, это хорошая мысль? Понимаю… понимаю… да. Хорошо, спасибо вам огромное, доктор. Вы нам очень сильно помогли. Да, я понимаю и согласен с вами. Она всегда ее слушалась… Да, возвращение, да… И еще одно, доктор. Вы уверены… Абсолютно. Отлично. Еще раз огромное вам спасибо. До свидания.
          Уши Гарриет встали торчком, как у собаки.
          Конечно, речь шла обо мне, подумала девочка. Конечно, я умная.
          - Он считает, что нам следует… - дальше невнятное бормотание.
          О, как это раздражало! Когда папа не кричал в телефонную трубку, его совсем не было слышно.
          - Это разумно… бу-бу-бу, - разобрать конец фразы миссис Уэлш тоже было невозможно.
          - И потом школа… бу-бу-бу. Возможно, план, который бу-бу-бу ее бу-бу-бу саму, и потом это бу-бу-бу не будет преобладать… К тому же, больше внимания, конечно… но мне следует позвонить мисс Уайт и бу-бу-бу начать. Ты же знаешь, он совсем не дурак. Думаю, нам надо к нему прислушаться.
          - Конечно. Я считаю, это очень важно. Он говорит, что она не бу-бу-бу?
          - Ни капельки. Фактически, только бу-бу-бу. Она экстраординарный бу-бу-бу и может добиться однажды бу-бу-бу.
          Как же это бесит! Как во сне! Я всегда хотела слышать все, что обо мне говорят люди, подумала Гарриет, а сейчас не могу разобрать и половины слов.           Вдруг ручка двери повернулась. Девочка бросилась назад, но было уже поздно. Она решила насколько возможно исправить неприятную ситуацию и громко крикнула:
          - Бу-у-у!
          Ее мама подпрыгнула.
          - Боже, ты меня напугала. Гарриет! Что ты тут делаешь? Шпионишь за нами?
          - Нет. Ничего не слышно.
          - Да, но это не потому что ты не пыталась подслушать. Ты уже позавтракала?
          - Нет.
          - Тогда беги вниз и поешь. Сегодня в школу ты не пойдешь, милочка….
          - Знаю. Это я услышала.
          - Что еще ты услышала? Давай, Гарриет, рассказывай, - услышав, что муж дозвонился мисс Уайт, миссис Уэлш быстро закрыл дверь.
          - Ничего.
          - Честно?
          - Честно.
          - Хорошо. Беги и поешь. Мне нужно написать письмо.
          Интересно, подумала Гарриет, о чем это письмо?

          Она размышляла над этим целых два дня усердно и безрезультатно. У девочки было много времени для шпионской работы, но на третий день Гарриет с удивлением обнаружила, что скучает по школе. Она прошла свой шпионский маршрут за первые два дня, уделив каждому объекту достаточно много  внимания, но, увы, нигде ничего особенного не происходило. Маленький Джо Карри получил разрешение остаться на работе после того, как сказал, что был просто голоден. Это тронуло сердце мамы Де Санти. Правда, на следующий день он был пойман с целым куском ветчины. Гарриет находилась как раз поблизости, когда это случилось. Поднялась суматоха, и не только из-за того, что Джо украл ветчину, а еще и потому, что он был пойман в тот момент, когда передавал ее трем маленьким счастливейшим на вид детям. Девочка записала в своем блокноте:

          «Я рада, что стала свидетельницей этой сцены, потому что сначала мне казалось, мама Де Санти оторвет ему голову. Но, увидев маленьких детей, она расплакалась и сама стала отдавать им все, что попадалось под руку. Даже длинный батон «салями». Затем мама Де Санти прогнала их, сказав, чтобы они больше сюда не приходили, иначе она вызовет полицейских. Люди все-таки очень смешные. А еще мама Де Санти не уволила маленького Джо и сказала ему, чтобы он обратился к доктору, а то слишком уж много ест».

          Миссис Пламбер врач сказал, что она может встать. Как Гарриет убедилась, она с этого момента больше не ложилась в постель, а весь день бегала с одного сборища на другое и с охотой занималась благотворительной работой. Судя по ее телефонному разговору на следующий день, накануне она даже задержалась допоздна на какой-то вечеринке.
          Робинсоны показывали всем своим знакомым деревянную скульптуру.
У семьи Де Санти, если не считать происшествия с маленьким Джо, неделя выдалась очень спокойной. Фабио усердно работал. Даже усерднее, чем Бруно. Франка провалила какой-то экзамен и вернулась домой в слезах. Крошка Дино покрылся сыпью, и маме Де Санти пришлось сидеть с ним дома. Больше всех удивил Гаррисон Уайтерс. Гарриет ожидала увидеть его рыдающим по своим кошкам, но он с видом самого счастливого человека напевал и мастерил клетку. Девочка ничего не могла понять. Гаррисон даже встал и съел завтрак, состоявший из бутерброда с тунцом и кока-колы. Гарриет прислонилась к стене и записала:

          «Просто не могу этого понять. Может, у него не было денег на питание потому, что он вынужден был покупать всякую гадость для кошек? Может, ему не хватало денег даже на тунца, хоть он его и любит? А может, кошки воровали у него рыбу?».
Девочка снова перегнулась через парапет, чтобы изучить проблему подробно. Гаррисон Уайтерс напевал во время работы, даже притопывая ногой. Гарриет с удивлением смотрела на него, а он вдруг взглянул в направлении кухни. Тут девочка тоже увидела: в комнату, словно хозяин, под громкий аккомпанемент воркования Гаррисона Уайтерса вошел крошечный котенок. Это был смешной черно-белый котик с усами, которые придавали ему такой вид, будто он все время ухмылялся. Котенок остановился, с любопытством посмотрел на Гаррисона Уайтерса и с гордым видом прошелся по комнате. Гарриет записала в блокноте:

          «Так вот в чем дело. Интересно, где он взял этого котенка? Думаю, если ты хочешь взять домой кота, то обязательно найдешь его. Хи-хи. Им не изменить Гаррисона Уайтерса».
          По дороге домой Гарриет почему-то вдруг почувствовала себя счастливой.

          На третий день Гарриет проснулась с явным желанием пойти в школу, но маме ничего не сказала, поскольку желание это всё-таки не было таким уж огромным. Днем она решила пойти и посмотреть, что происходит у клубного домика. Девочка дождалась, когда закончатся уроки, направилась в сад, перелезла через забор и затаилась на своем посту. Рэчел пришла домой вместе с Марион Хоторн. Выглядели они невозмутимыми.
          «Идут, словно пожилые леди», - подумала Гарриет.
          - Рэчел, тебе не кажется, что будет очень хорошо, если мы днем будем играть в бридж? – голос у Марион был каркающим, как у вороны.
          - Ну, - протянула Рэчел, - я даже не знаю….
          - Это очень легко. Я много раз видела, как играет моя мама, - солидно заявила Марион.
          – Почему бы нам не поиграть в маджонг?
          - Мне кажется, бридж гораздо изящнее, но если хочешь, давай сыграем. У тебя есть фишки?
          - Да. Вот они. У мамы взяла.
          «Бридж? – подумала Гарриет. – Он что, дурака валяют? Подожду-ка когда появится Спорти».
          Пришла Бет Элен. Рэчел и Марион сдержанно кивнули ей.
          - Думаю, - сказала Марион, - нам нужно выработать правила клуба.
          - Да! – согласилась Рэчел, хотя было ясно, что она не имела ни малейшего представления, о чем говорила подруга.
          - Не правда ли, Бет Элен? – многозначительно спросила Марион.
          - Д-да, - еле слышно прозвучал ответ.
          - Я имею в виду, мы должны с большой осторожностью решать, кого принимать… - Марион мрачно огляделась по сторонам, - и кому позволять оставаться в нем.
          - О, прямо как настоящем клубе! - сказала Бет Элен.
          - Вот именно. Я думаю, можно приглашать каждого, кто хочет вести здесь светскую жизнь, - и Марион с таинственным видом добавила:  - Только если он подходящая личность.
          - Да, - согласилась Рэчел.
          - Да, - прошептала Бет Элен.
          - И еще. Я не знаю, как вы на это посмотрите, - Марион выпрямилась и стала очень похожей на свою маму, - но мне кажется, раз я являюсь старостой класса, значит, мне нужно быть и президентом клуба.
          Скажи спасибо, что я не член вашего клуба, подумала Гарриет, а то бы ты сейчас получила по башке.
          - Следовательно, я назначаю себя президентом.
          - А я заместительница, - заявила Рэчел.
          Должно быть, она спала и видела себя заместительницей, подумала Гарриет.
          - Решение принято, - взвизгнула Бет Элен с беспомощным хихиканьем.
          Марион нахмурилась и тем самым заставила ее замолчать.
          - Теперь, когда все улажено, я могу принять несколько решений. Первое: я думаю, нам нужно накрыть стол к чаю.
          - Моей маме это не понравится, - сказала Рэчел.
          - Ну, не по-настоящему. Просто молоко в чайных чашках. Мы должны учиться, как это делается, понимаешь.
          - Это ей тоже не понравится. Я имею в виду чашки.
          - Ладно, каждый может принести свою чашку. Второе: мы должны раздобыть карточный стол и стулья. Третье, - Марион встала и указала на подруг пальцем, словно посвящая их в рыцари. – Я назначаю тебя вице-президентом, Рэчел, а тебя, Бет Элен, секретарем-казначеем.
          - Что я должна делать? – в ужасе спросила Бет Элен.
          - Собираешь деньги и накрываешь стол для чая.
          - Ох!
          Другими словами, она должна делать все, подумала Гарриет.
          - Полагаю, еще нужно обсудить людей, которые нам здесь не очень подходят, - ее работа нравилась Марион все больше и больше. – Мы понимаем, что на последней встрече нам очень не подходили Спорти и Дженни.
          «Конечно, идиотка»,  - подумала Гарриет, - «подожди, пока они узнают, что ты президент»!
          Когда остальные дети стали приходить из школы, внезапная гроза загнала их в клубный домик. Гарриет видела, как последними прибежали Спорти и Дженни. Затем она сама помчалась прочь, но все равно сильно промокла пока добралась до дома.
          В своей комнате девочка сняла мокрую шпионскую одежду, надела халат и написала длинный отчет о только что увиденных событиях, добавив в конце:
          «Марион Хоторн слишком много берет на себя. Она скоро получит по заслугам».

          Три дня спустя Гарриет стало скучно до смерти. Она все утро играла у себя в комнате в «Городок» и впервые в жизни начала скучать наедине с собой. Девочка уже собиралась забросить блокнот подальше, как вдруг услышала звонок в дверь. Она вскочила и со всех ног помчалась вниз по лестнице. Ее мама как раз получала от почтальона срочное письмо.
          - Что это? – пылко спросила Гарриет.
          - Мне кажется… - с улыбкой ответила мама, вертя в руках конверт, - это письмо тебе.
          - От кого?
          - Понятия не имею, - равнодушно произнесла миссис Уэлш, протянула дочери письмо и исчезла в библиотеке.
          Я никогда не получала писем, подумала Гарриет, разорвала конверт и сразу узнала почерк.

          «Дорогая Гарриет.
          Я все время думала о тебе и решила, что, раз уж ты хочешь стать писательницей, пора действовать. Тебе одиннадцать лет, а ты не пишешь ничего, кроме заметок. Сочини из них какую-нибудь историю и пришли мне.
          «Краса – где правда, а правда – где краса. Вот знанье все и все, что нужно знать». Джон Китс. Никогда не забывай этого.
          А теперь я хочу рассказать тебе о проблемах, которые могут перед тобой возникнуть. Естественно, ты записываешь в блокнот правду. Иначе, какой в этом был бы смысл? И естественно, эти блокноты никто не должен читать. Но если случится такое, ты должна будешь сделать две вещи, которые тебе очень не понравятся:
          1. Ты должна извиниться.
          2. Ты должна солгать.
          В противном случае ты потеряешь друзей. Маленькая ложь бывает и во благо. Например, когда благодаришь человека за угощение, которое тебе страшно не понравилось. Или когда говоришь больному, что он выглядит гораздо лучше, хотя это вовсе не так. Или когда хвалишь шляпу человека, хотя она ему совершенно не идет. Запомни, труд писателя заключается в том, чтобы нести любовь в мир, не отталкивая своих друзей. Но себе ты всегда должна говорить правду.
И еще одно. Если ты скучаешь по мне, то знай, я по тебе не скучаю. Что было, то прошло. Я никогда ни по чему и ни по кому не скучаю, потому что все становится милыми воспоминаниями. Я храню свои воспоминания и люблю их, но никогда не предаюсь им с грустью. Из своих воспоминаний ты даже можешь сочинить историю, но помни – ничто не возвращается. Подумай только, как было бы ужасно, если бы воспоминания возвращались. Я тебе больше не нужна. Тебе уже одиннадцать лет. Ты достаточно взрослая, чтобы быть занятой по уши, стараясь вырасти такой личностью, какой ты хочешь стать.   
          И больше никаких глупостей.
          Оле-Голли Вальденштейн».
          Закончив читать, Гарриет широко улыбнулась. Она помчалась наверх, прижимая к себе письмо, словно найденное на берегу моря сокровище, ворвалась в комнату, села за стол и перечитала послание еще два раза. Затем девочка достала листок чистой бумаги и ручку. Она сидела, держа ручку над листком, но ничего не произошло. Тогда Гарриет обратилась к своим заметкам. Тоже ничего. Девочка вскочила, побежала в библиотеку, схватила папину пишущую машинку и потащила ее по ступеням.  С огромным трудом она установила машинку на своем столе. Первый листок бумаги сильно помялся и сморщился. Гарриет вытащила его и вставила другой, затем начала лихорадочно печатать.

          Гарриет вернулась в школу на следующий день. Казалось, опять начинался учебный год. Девочка шла по пустынным коридорам, нарочно опаздывая, потому что хотела войти в класс с помпой. Когда Гарриет сегодня проснулась, родителей не было дома, и она решила просто улизнуть в школу. Хватит, так хватит, подумала девочка, проходя мимо кабинета директора. Вдруг ей захотелось записать свои ощущения, и она забралась в маленькую нишу, которую обычно использовали для скульптур.

          «Хватит, так хватит. Пора восходить и сиять. Подождите, когда «Нью-Йоркер» выйдет с этим рассказом. Трудно придумать, где он нашел кота, но, кажется, я выведу хорошую мораль, что все люди разные и живут по-своему».
          Дверь кабинета директора открылась, и Гарриет подняла глаза, увидев к своему ужасу родителей. Девочка забилась в нишу. «Если я перестану дышать, может, я стану похожей на статую». Она замерла, и ее родители прошли мимо, не заметив дочь. Они смеялись и смотрели друг на друга, так что хотя Гарриет и вытаращила на них глаза, ни мама, ни папа ее не заметили.
          - Ой, подожди… когда она услышит это! – говорил мистер Уэлш.
          - Боюсь, она не сможет жить с этим, - усмехалась мама Гарриет.
          - Знаешь, держу пари, она сделает хорошую работу, - сказала мистер Уэлш.
          Родители вышли за дверь, и Гарриет с облегчением вздохнула. Я чуть не лопнула, подумала она, затем схватила свои вещи и побежала в класс. Там царил полный хаос, потому что мисс Элсон не было. Все кидались друг в друга чем попало, включая шарики жвачки, а Марион Хоторн за первой партой посинела от крика, призывая класс к порядку. Никто не обращал на нее ни малейшего внимания. Суматоха стояла такая, что Гарриет смогла незаметно проникнуть на свое место. Дома девочка придумывала какое-нибудь торжественное свое появление, возможно, в смешной шляпке, но сейчас, в центре отчаянной схватки она была рада, что так ничего и не придумала. Гарриет тихо села, оглядев орущих, словно сумасшедшие, детей, и записала в блокноте:

          «Я собираюсь написать рассказ об этих людях. Это просто летучие мыши какие-то. У половины из них нет даже профессии».

          Вошла мисс Элсон, и в классе мгновенно воцарилась тишина. Все бросились по своим местам. Увидев Гарриет, Спорти едва не упал в обморок, а Дженни недобро улыбнулась. Казалось, больше ее никто не заметил. Мисс Элсон встала и сладко улыбнулась.
          - Я рада снова видеть тебя, Гарриет.   
          Десять голов одновременно повернулись  к ней. Девочка попыталась улыбнуться учительнице и ослепить свирепым  взглядом остальных, но поскольку такое было невозможно, на ее лице застыло идиотское выражение.
          - Я особенно рада, - продолжила мисс Элсон, - потому что у меня есть специальное сообщение об изменении в школьной политике.
          «Какое отношение это имеет ко мне?» - подумала Гарриет.
          - Вы знаете, что мы всегда предоставляли вам право избирать старосту, и что староста всегда автоматически становился редактором страницы шестого класса. Однако мы подумали, что это слишком большая нагрузка для одного человека….
          Марион Хоторн громко вздохнула.
          - …и решили, что теперь редактора будет назначать учитель. Мы сделали этот выбор на основе ваших способностей. Проверив ваши сочинения, мисс Уайт и я решили, что у некоторых из вас есть способности писать, а у некоторых есть задатки редактора. Выбор сделан, и редактором  ближайшие полгода…, - мисс Элсон сделала драматическую паузу и улыбнулась, - будет Гарриет М. Уэлш.
          Если бы сейчас в классе упала бы на пол булавка, ее было бы слышно. Гарриет в недоумении уставилась на учительницу. Весь класс смотрел на мисс Элсон, и никто на Гарриет.
          - Гарриет выбрана, - продолжила мисс Элсон, - на первую половину года, а Бет Элен на вторую. Это значит, что Гарриет будет писать на нашей странице в течение первого семестра, а Бет Элен – второго. У других будет возможность стать редактором в следующем году.
          Бет Элен густо покраснела и едва не потеряла сознание. Гарриет оглянулась. Все смотрели либо на нее, либо на Бет Элен, отчего та невероятно смущалась. В воздухе повисло напряжение.
          Мисс Элсон спокойно взяла учебник и произнесла:
          - Итак, дети, сегодня мы будем изучать….
          - Мисс Элсон, - Марион Хоторн поднялась. – Я хочу выразить протест от группы, президентом которой являюсь, и которая по общему согласию считает это решение нечестным по отношению к классу, большинство, которое является….
          - Большинство «которого» является, - поправила ее мисс Элсон.
          - … членами возглавляемого мной клуба. Следовательно….
          - Достаточно, Марион, садись. Ты высказалась довольно ясно. Однако мне бы хотелось знать, когда у тебя было время собрать мнения остальных? Я не видела, чтобы ты кого-то спросила после того, как я сделала заявление.
          Марион сидела никак и не могла придумать никакого достойного ответа.
          - Поэтому только для того, чтобы тебе стало понятно, как думают твои последователи, нам следовало бы провести голосование. Но хочу сказать вам совершенно четко, что проголосовать мы сможем только за предложение поговорить с мисс Уайт. Однако очень сильно сомневаюсь, что ее решение можно изменить. Я уверена, уже слишком поздно. Но, полагаю, мы можем провести этот интересный эксперимент во имя демократии. По моему глубокому убеждению, никто не может знать заранее итог выборов, как бы ни был он уверен в своих силах. Марион же сейчас выглядит очень уверенной. Значит, мы должны проверить. Итак, поднимите руки те, кто хочет, чтобы на этот год были избраны Гарриет и Бет Элен.
          Марион и Рэчел крепко прижали свои руки к бокам, словно те могли подняться сами. Марион даже села на свои ладони.
          Гарриет и Бет Элен, естественно, проголосовали за себя. Рука Гарриет взлетела вверх, словно в салюте, а Бет Элен подняла свою очень робко. Ее пальцы при этом сильно тряслись.
          Два против двух, подумала Гарриет.
          Рука Спорти поднялась вверх.
          «Просто он считает все написанное Марион глупостями, - снова подумала Гарриет. – Это не поддержка с его стороны».
          Дженни подняла руку.
         «С ней то же самое. Она просто хочет читать нормальную газету».
          Лора Петерс, Пинки Уайтхед и «мальчик в зеленых носках» руки не поднимали.
          «О-ох, - подумала Гарриет. – Пять против четверых. Или они просто воздержались? Где Кэрри Эндрюс? Ее сегодня нет».
          Пинки Уайтхед в только ему присущей манере очень медленно поднял вверх руку.
          «Вот уж не думала, что наступит день, когда Пинки Уайтхед спасет мне жизнь», - подумала Гарриет. Пинки оглянулся на нее. Девочка озарила его сияющей улыбкой и почувствовала себя первоклассной лицемеркой.
          - Вот и все, - сказала мисс Элсон. – Думаю, дети, вы и особенно Марион должны из этого понять, что цыплят по осени считают.
          Бет Элен беспомощно хихикнула, затем замолчала и оглядела всех, словно вдруг осознав всю ответственность, которая теперь ложилась на нее.

          Глава 16.

          Гарриет выпустила первое издание за рекордное время. Когда она принесла свою законченную страницу, старшеклассница, которая была главным редактором, сказала, что это была самая быстро выполненная работа.
          В день, когда вышла газета, Гарриет очень нервничала. «Вдруг я провалюсь? – думала девочка по дороге в школу.  – Вдруг они переглянутся и скажут: «И зачем мы заменили Марион Хоторн? Может, она была не Достоевским, но, по крайней мере, ее можно было читать». Вдруг, - Гарриет закусила губу, - они настоят на перевыборах». Заходя в класс, девочка дрожала.
          На каждой парте лежала газета. Все читали страницу шестого класса. Гарриет не могла смотреть по сторонам. Она села нас вое место, виновато заглянула в свой экземпляр газеты и с радостью, перемешанной с ужасом, прочитала собственные напечатанные строки:

          «Миссис Агата К. Пламбер – состоятельная дама, живущая на Ист-Энд авеню, думала будто нашла секрет жизни, который заключается в том, чтобы все время валяться в постели. Она очень глупая женщина. Потом доктор сказал, что ей придется пролежать всю оставшуюся жизнь, и миссис Пламбер едва не потеряла сознание от удивления. Затем врач сказал, что ошибся, и с тех пор она больше не валяется в постели. Я думаю, он обманул ее, потому что миссис Пламбер сама хотела пролежать всю жизнь, что очень глупо. Отсюда следуют две вещи – ваши желания могут оказаться глупыми, а все доктора прохвосты».
          Перечитав свой текст, Гарриет услышала в нем неплохое звучание. Девочка оглядела уткнувшихся в газету одноклассников. «Наверное, они просто выискивают ошибки, - подумала она. – Интересно, писатели видят, как люди читают их книги? В метро, например».
          Гарриет снова вернулась к газете и долго колебалась между историей про Фабио и Робинсонов. Наконец, она решила прочитать про Франку Де Санти, потому что та по возрасту была ближе к ним и, следовательно, могла заинтересовать одноклассников.

          «У Франки Де Санти самое глупое лицо в мире. Не знаю, как проходит ее день. Франка всегда к чему-нибудь прислоняется. Ей приблизительно столько же лет, сколько нам. Она ходит в школу, где постоянно все проваливает практические занятия. У нас таких нет. Возможно, их там учат торговому делу. Впрочем, это неважно, поскольку учеба не приносит Франке ничего хорошего. Она все равно ничего не может выучить. У ее папы лавка на Восемьдесят шестой улице. Любой желающий может пойти туда, заглянуть в заднее окно и увидеть Франку. Она очень маленького роста и все время о чем-то мечтает. Узнать ее очень легко. Однажды я увидела Франку на улице. Она шла передо мной, волоча ноги. Я сразу узнала ее, потому что она всегда склоняет голову набок. Не знаю, почему. Может, у нее очень тяжелая голова? В общем, я наблюдала за ней, И она сделала глупейшую вещь – вышла в парк и направилась к голубям. Казалось, они ее ждали. Затем Франка долго разговаривала с голубями. Я спряталась за дерево, но не смогла расслышать ни слова. Франка выглядела очень веселой. Дома она так не выглядит, потому что все знают, какая она глупая, и не разговаривают с ней».

          К тому времени, когда Гарриет закончила читать, в класс вошла мисс Элсон. Девочка увидела, как все отложили газеты и стали тайком поглядывать на нее, но по их лицам ничего нельзя было понять. Дети просто смотрели на Гарриет с любопытством.
          Девочка, однако, заметила, что за ланчем все снова уткнулись в газеты.
          В тот вечер за ужином она вдруг превратилась в одно огромное ухо. Каждое слово папы и мамы казалось важным. Кое-что ей было непонятным, но от этого не менее интригующим.
          - Я совершенно не понимаю Мейбл Гиббс. Она сама начала носиться с этими танцами для детей. Можно было подумать, будто они вырастут настоящими слонами в посудной лавке, если мы не отдадим их в танцевальную школу. А я ей все время повторяла, что, по-моему, Гарриет еще мала. Естественно, она пойдет туда, но через год будет лучше, вот и все. И вдруг на следующий день Мейбл так спокойно мне заявляет: «Мне кажется, Дженни еще не готова». Можешь себе представить?
          - Она хочет сэкономить деньги, - встряла в разговор Гарриет.
          - Ты не должна так говорить, - сказала миссис Уэлш.
          - Почему, если это правда? – возразил мистер Уэлш.
          - Мы этого не знаем. Мейбл сказала, что не может справиться с Дженни и не хочет каждую пятницу насильно запихивать дочь в черное бархатное платье. Это того не стоит. Она надеется, что Дженни однажды превратится….
          - В тыкву, - подсказала Гарриет.
          - В девушку, - спокойно продолжила миссис Уэлш.
          - Времени для этого достаточно, - заметил мистер Уэлш.
          - Знаешь, я тут как-то подумала, - сменила тему миссис Уэлш, - что у Милли Эндрюс нет здравого смысла. Ты видел ее на вечеринке у Петерсов? Ну, уж не знаю, чем ты тогда занимался.  Все только о ней и говорили. Джек Петерс так набрался, что свалил барный табурет, а Милли Эндрюс только улыбалась ему, как идиотка.
          Мистер Уэлш ничего не сказал, потому что жевал и глотал. Когда он собрался что-то сказать, зазвенел телефон. Мистер Уэлш бросил салфетку на стол и встал.
          - Хорошо бы, если бы это звонили из «Таймс». Если они не напечатают опровержение завтра, я стану бешеным, как шершень.
          С сердитым видом он направился к телефону.
          - Что такое опровержение? – поинтересовалась Гарриет.
          - Если в газете допускается ошибка, редакция признает этот факт и печатает верную информацию.
          - О, - кивнула Гарриет. В тот вечер перед сном она написала массу заметок, а потом под одеялом прочитала книгу об издании газет, обнаруженную в школьной библиотеке.

          В следующем номере газеты страница шестого класса содержала такие статьи:

          «Дженни Гиббс выиграла свою битву. Это должно послужить уроком всем нам, какими смелыми и настойчивыми мы должны быть. Если вы не знаете, о чем я говорю, спросите у нее самой".
                ***
          "Джек Петерс (папа Лоры Петерс) напился на вечеринке у Петерсов в прошлую субботу. Милли Эндрюс (мама Кэрри Эндрюс) только улыбалась ему, как идиотка".
                ***
          "Для тех, кто не знает: слово «опровержение» означает, что газета исправляет собственные ошибки. На этой странице ошибок нет».

          На следующей неделе класс увлекли такие сообщения:

          «Мистер Гарри Уэлш едва не лишился на прошлой неделе работы из-за опоздания. Утром он всегда все делает очень медленно".

                ***
          "Спросите Кэрри Эндрюс, как она себя чувствует».

          А неделю спустя:

          «Спросите у Лоры Петерс, все ли хорошо у нее дома».

                ***
          "За мисс Элсон была проведена слежка по дороге из школы домой. Выяснилось, что она живет в настоящей крысиной норе. Может, в школе ей платят недостаточно жалованья, чтобы поселиться в приличном месте? Продолжение на следующей неделе».

          Очень горячей была такая заметка:

          «В некоторых клубах есть определенные люди, которым стоит быть внимательными, потому что есть другие определенные люди, которые хотят избавиться от  других определенных людей, поскольку определенные люди не хотят проводить все дни за чаем и игрой в определенные игры».

          После выхода этой заметки Гарриет очень внимательно оглядела класс, ощутила возникшее напряжение, но в школе ничего не произошло. Поэтому после уроков девочка пошла шпионить к клубному домику и была полностью удовлетворена увиденным и услышанным. Марион, Рэчел, Лора, Кэрри, «мальчик в зеленых носках» и Пинки Уайтхед собрались в полном составе. Дискуссия была в самом разгаре.
          - Это просто оскорбительно, - фыркнула Марион.
          - Скандал, - эхом отозвалась Рэчел.
          - То, что она пишет, просто абсурд, - продолжила Марион. - Кто читал подобное в газетах? Когда я была редактором, никто такого не читал. Эти вещи не для газеты. Ее нужно остановить.
          - А мне нравится, - заявил Пинки.
          «Вот это Пинки!» - подумала Гарриет.
          - Ее нельзя остановить, - сказала Кэрри. – Она редактор.
          - Даже при этом кто-то должен ее остановить, - возразила Марион. – Мы должны.
          - Но о чем она написала? Я имею в виду заметку про клуб, - спросил Пинки.
          Марион, Рэчел, Лора и Кэрри дружно уставились в пространство. 
          «Очевидно, в бридж играют эти четверо», - подумала Гарриет.
          - О-ох, - простонала Марион. – Вот надвигается беда.
          Из задней двери дома появились Спорти и Дженни. Оба были страшно рассержены. Они решительно прошли через сад, словно два сотрудника Гестапо.
          - Я подумала, - заявила Дженни, - что нам лучше выяснить все сразу.
          - Это зашло слишком далеко, - сказал Спорти и взглянул на Пинки и «мальчика в зеленых носках». – Не могу представить, что вы, мужики, тут делаете.
          - Что? А что? – хором спросили мальчики.
          - Только задумайтесь, сколько мужчин играют днем в бридж?
          - Мой папа играет в бридж, - стал обороняться Пинки.
          - Но не днем, - фыркнула Дженни. – Он играет по вечерам.
          - И то, когда его заставляют, - заметил Спорти.
          - О чем вы говорите? – поднялась Марион.
          - Ты отлично знаешь, - сказал Спорти. – Ты носишься здесь с чашками и колодами карт уже две недели. Не знаю, почему мы всегда слушали тебя. У нас такие же права в клубе, как у тебя.
          - Но я президент.
          - Уже нет, - возразила Дженни.
          Бет Элен начала украдкой отходить в сторонку. Дженни остановила ее взглядом.
          - А ты больше не секретарь-казначей.
          - Я и не собиралась, - вдруг заявила Бет Элен. – Мне никогда не хотелось быть казначеем, а бридж я вообще ненавижу.
          Все уставились на нее, потому что это было самое длинное предложение, которое от нее когда-либо слышали.
          - Люди, которые не входят в состав клуба, могут уйти, - медленно и твердо произнесла Марион.
          - Это и наш клубный домик тоже, - крикнул Спорти. – Без меня ты бы его даже не построила.
          - Точно, - подтвердила Дженни. – И я думаю, нам стоит обсудить, для чего служит этот клуб.
          Наступило долгое молчание. Одни молча переминались с ноги на ногу. Другие уставились в небо.  Гарриет вдруг заметила, как Рэчел с ненавистью посмотрела на Дженни и, наконец, сказала:
          - Клуб может быть вашим, но это мой сад.
          Замечание тяжелым грузом обрушилось на всю группу.
          «Что теперь?» – взволнованно подумала Гарриет.
          - Вот все и решено, - проговорила Дженни и направилась к двери.
          - Клянусь твоим носом, это так, - Спорти направился следом за ней. Они громко хлопнули дверью. Где-то в глубине дома вскрикнула миссис Хеннеси.
          - Я согласна с ними, - сказала Бет Элен и тоже потопала к выходу.
          «Что с ней случилось?» - удивилась Гарриет. – Она больше не серая мышка».
          Девочка с ликованием наблюдала за тем, как дети один за другим покидали сад. Наконец, остались только Рэчел и Марион. Они посмотрели друг на друга и отвели взгляды.
          - Пойду посмотрю, не готов ли пирог, - несколько смущенно проговорила Рэчел. Она поднялась с грустным видом, когда вдруг вернулись Лора и Кэрри.
          - Мы решили, что делать все равно нечего, поэтому мы можем поиграть в бридж, - сказала Лора.
          - К тому же мне нравится эта игра, - проговорила Кэрри.
          Гарриет наблюдала, как они сели за изящный карточный стол, достали крошечные чашки и порезали пирог. Когда началась игра, девочка ушла. Перелезая через забор, она подумала: «Я рада, что у меня разнообразная жизнь. Держу пари, они будут играть до конца жизни». На какое-то мгновение ей стало их жаль.  Но только на мгновение. Шагая по улице, Гарриет думала: «У меня прекрасная жизнь. С Оле-Голли или без Оле-Голли моя жизнь прекрасна».

          «Пришла пора», - подумала Гарриет, заходя в кабинет главного редактора. Там у нее состоялась продолжительная беседа. Главного редактора звали Лайза Квакенбуш. Это была высокая девочка, которая при разговоре все время брызгала слюной и воспринимала Гарриет как телевизионного комика. Девочка не видела ничего смешного в том, что обсуждала с мисс Квакенбуш и потому записала, выйдя из кабинета:

          «У мисс Квакенбуш либо безумный, либо нервный смех».

          Через неделю на странице шестого класса появилось следующее заявление. Оно было помещено в самом центре страницы и обведено рамочкой.

          «Наша газета хочет опровергнуть  определенные утверждения, написанные в некоем блокноте редактором страницы шестого класса, как ложные и нечестные. Каждый, кто видел эти утверждения, уведомляется, что они ложные. Редактор страницы шестого класса приносит свои глубочайшие извинения».

          В день, когда появилась эта заметка, Гарриет осталась дома. Ей удалось убедить маму, что она вот-вот свалится в постель со страшной простудой, но такой, которая полностью излечивается за один день. Конечно, подобной болезни никогда не существовало, но маму Гарриет можно было убедить, потому что подобные трюки  часто срабатывали и раньше. Девочка прекрасно знала  признаки вялости, с помощью которых можно было заставить мисс Уэлш думать в нужном направлении. Итак, она томилась от скуки до тех пор, пока не услышала, что ее мама собиралась в магазин. Как только хлопнула парадная дверь, Гарриет выскочила из кровати, словно снаряд из пушки.
          Весь день она работала над рассказом, то есть с десяти утра до трех дня, затем встала, потянулась и, чувствуя себя невероятно добродетельной, совершила прогулку к реке. Там дул холодный ветер, но день был солнечным и ярким. Такие дни вызывали у девочки чувство, что мир прекрасен, и всегда будет таким. В нем всегда будут песни и никаких неприятностей.
          Гарриет ходила по берегу, остановившись лишь один раз, чтобы взглянуть на буксир. Затем она проследовала за пожилой женщиной к дому мэра и сделала несколько заметок, сосредоточившись на описаниях, которые считала своим самым слабым местом.

          «Вчера я зашла в лавку скобяных изделий. Там пахло, как от старого термоса.

          Я много думала, что значит стать вещью. С тех пор, как пыталась стать луком. Я пыталась стать скамейкой в парке, старым свитером, кошкой, своей кружкой для зубных щеток в ванной. Думаю, с кружкой я добилась наибольшего успеха. Когда я смотрела на нее, казалось, она тоже смотрела на меня. Я чувствовала, будто две кружки смотрели друг на друга. Интересно, трава разговаривает?»

          Гарриет сидела и думала, чувствуя себя очень спокойной, счастливой и невероятно довольной собой. Она посмотрела на дорожку. На ней никого не было.
Девочка взглянула на другой берег реки, на неоновую вывеску, отражавшуюся в воде. Вдруг Гарриет заметила, что кто-то шел к ней. Они шагали так медленно, что их движения оставались почти незаметными. Спорти засунул руки в карманы и разглядывал реку. Дженни закатила глаза к небу. Если бы ей под ноги что-нибудь попало, она рисковала свалиться и сломать себе шею. Похоже, они молчали, но с такого расстояния Гарриет не могла сказать наверняка.
          Издалека Спорти и Дженни казались маленькими куколками. Такими Гарриет представляла людей, когда играла в «Городок». Почему-то так она могла взглянуть на них по-новому. Девочка внимательно следила за приближавшейся к ней парочкой. Она будто влезла в шкуру Спорти, почувствовала, как пальцы через дырки в носках трутсяо о ботинки. Она заставила себя ощутить, что у нее чешется нос, когда Дженни подняла руку, чтобы почесать свой.  Она представила, что значит быть в веснушках и с рыжими волосами, как Дженни, иметь смешные уши и тощие плечи, как у Спорти.
          Подойдя к Гарриет, дети остановились, глядя в разные стороны. Ветер был ужасно холодным. Гарриет посмотрела на их ноги. Они посмотрели на ее ноги. Затем каждый посмотрел на свои ноги.
          «Ну, хорошо», - подумала Гарриет. Она очень осторожно открыла блокнот, наблюдая за друзьями. Они тоже посмотрели на нее. Девочка записала:

          «Оле-Голли права. Иногда тебе приходится лгать».

          Гарриет снова посмотрела на Спорти и Дженни. Они не выглядели сердитыми. Они просто ждали, когда она закончит писать. Тогда Гарриет продолжила:

          «Теперь, когда все снова наладилось, я могу приступить к настоящей работе».

          Девочка захлопнула блокнот.  Втроем они пошли вдоль реки.


                Перевод с английского И. Сотникова.