Паэхали...

               

               


   Всё началось со случайной встречи в гостиничном номере, где моим соседом оказался представитель тбилисского  предприятия, который, так же как и я, приехал на  совещание.  Познакомились. Поговорили. Поужинали, естественно, в “Арагви”.  Утром на совещании сидели рядом. Пообедали вновь в  “Арагви”. Расставаясь вечером в Домодедово, клялись в вечной дружбе. Буквально через неделю между нашими предприятиями возникли “разногласия”, которые обычно разрешались на уровне руководителей филиалов или, в крайнем случае, телефонным разговором руководства. Но руководители тбилисцы заняли такую позицию, что данная мелкая проблема была возведена в разряд неразрешимых. Пришлось ехать.
Несмотря на очереди в кассы Аэрофлота, самолёт был заполнен едва - ли наполовину.    На выходе из аэровокзала группа  человек из двадцати дружно двинулась навстречу пассажирам. Первыми шли двое,  держа развёрнутый транспарант, на котором среди  витиеватого текста на грузинском языке кириллицей крупно выделялось моё имя.
Через пару минут я вообще был в шоковом состоянии, когда  попал в окружение толпы. Незнакомые люди обнимали, целовали, дружески хлопая по плечам и спине, притом, называя меня по имени. Всё это происходило в таком темпе, что не было возможности вставить в их восторженные реплики хотя бы слово.
Затем эта галдящая толпа втиснулась в несколько  машин.
Меня  силой усадили в машину “Москвич “, где разместились ещё семь человек.
Во главе колонны мы стартовали в сторону города. Более памятной поездки в моей жизни ещё не было. Как только машина начала движение, водитель бросил руль, всем телом повернулся ко мне, сидящему на заднем сидении и, активно жестикулируя, всю дорогу не умолкал. Притом, хочу заметить и он, и все остальные говорили только по-грузински. Просьбу остановиться возле гостиницы “Аджария”, где  был заказан номер, он, кажется, даже не слышал. Удивительно, но без происшествий мы въехали в город. Нас спасло, я думаю то, что  путешествие было недолгим. Конец пути увенчался невероятным маневром нашей машины.
Перед  площадью со знаком кругового движения машина резко повернула налево, хотя дорожный знак обязывал двигаться направо. Она, вопреки правилам, распугивая встречные машины, въехала на узенький тротуарчик и припарковалась так, что свободной для выхода оказалась только правая задняя дверь.
     Пассажиры такое положение восприняли как должное, без ропота освободили салон и направились к открывшейся  двери в полуподвальное помещение. Туда же направились пассажиры ещё двух машин, которые  совершили точно такой же маневр.  Дверь, к которой мы  направились, оказалась входом в маленькое кафе, не помню точно, но, кажется на 6 или 7 столиков. Нас встречал молодой человек, ростом значительно меньше среднего, в кепке,  называемой аэродром, которую он так и не снял в течение вечера, несмотря на духоту в кафе. Приветствуя меня, он многократно произносил  два слова “гамарджоба батоно “ и представился как Михо.
     Обильный обед за  разговорами, естественно по-грузински, и песнями плавно перешёл в роскошный ужин, где главным запевалой, тамадой, танцором был водитель Москвича,  майор, он же начальник ГАИ какого – то района. В конце ужина они все вдруг заговорили по-русски. Михо заявил, что, в связи с тем, что предприятие, на которое я приехал, находится в двух шагах от кафе, обедать я должен только в нём. Покинули  кафе мы поздно ночью.  За весь вечер я так и не увидел ни одного знакомого лица и не смог выяснить, кто организовал  такую встречу.
Куда и как меня разместили  тема отдельного повествования, и я эту тему опускаю.
     Утром оказалось, что  коллега, с которым я должен  встретиться, срочно выехал в Москву в министерство и наша встреча переносится на два дня, притом он убедительно просил его дождаться. А чтобы я не скучал, мне после знакомства с персоналом заводских служб, предложили ознакомительную экскурсию по городу.  Во время  знакомства с городом мы оказались на площади, где располагалось знакомое  кафе, куда я, помня вчерашний наказ, зашёл пообедать. Михо встретил меня как самого дорогого гостя, усадил  за отдельный столик и, извинившись, просил немного подождать.
     Я заметил, что вчера и сегодня в кафе работал только один человек -  Михо. Он выходил из-за занавеса с тарелкой в руках, ставил её перед посетителем, называл стоимость блюда и, выслушав заказ следующего посетителя,  уходил. Кто ему помогал, кто готовил то, чем он кормил посетителей и кто, в конце концов, мыл посуду для меня загадка до сих пор.
     Наконец Михо  принёс  огромную тарелку, на которой лежал кусок мяса величиной с его кепи, политый соусом и покрытый пушистым пучком разнообразной зелени. Потом он принёс бокал вина, стакан сока и бутылку минералки; посидел со мной несколько минут и, сказав, что в 7 часов вечера я должен быть здесь в его кафе, пожелал приятного аппетита и удалился.
     С трудом справившись с половиной обеда, я, понимая, что к торжественному приёму мой обед никакого отношения не имеет, выказал намерение рассчитаться.
     Лучше бы я этого не делал…  По тому, как на мой вопрос отреагировал Михо,  я понял, что все глупости, которые в своей жизни он слышал, были детским лепетом по сравнению с тем, что я, как говорится, сморозил. Глядя на меня немигающим взглядом, он, как бы, стал увеличиваться в объеме. Лицо, вначале побледнев, потом стало багрового цвета. Руки беспокойно метались вдоль тела. Ноги тоже не оставались на месте. Даже  его кепка приняла вид готовой к бою собаки. Он как рыба, выброшенная на берег, судорожно открывал и закрывал рот. Он задыхался, пытаясь что-то сказать. Мне показалось, что ещё миг, и он бросится на меня с кулаками. Но он вдруг, резко выдохнув, разразился гневной длиннющей тирадой на грузинском языке, адресуя  её сидящим  за столиками посетителям кафе. Но довольно-таки часто его грузинская речь перемежалась русским словом ДА, которое произносилось, то  с вопросительной, то с восклицательной интонацией, а то и с той и  другой одновременно.
     Сидящие за столиками согласно кивали, и даже иногда поддакивали, сокрушённо покачивая головами, глядя на меня.
     Наконец словесный поток иссяк и он, переведя взгляд на меня, сказал:
- Ты зачем так плохо про меня сказал (хотя я точно помнил, что про него мною не было сказано ни одного слова)? А он добавил:
-Почему? А?  Не хочу больше с тобой гаварыть.
     После этих слов ничего не оставалось, как, извинившись, покинуть кафе.
     Вполне естественно, что после того, что случилось, вечером в его заведение  я не пошёл. Однако  в 19,30 в дверь позвонили. На пороге оказался вчерашний майор, который, сердито глядя на меня, произнёс только одно слово:
-Паэхали.
     Через несколько минут мы уже были в кафе, где меня ожидал очередной сюрприз. На входе меня встретил  давний знакомый - однокурсник Ираклий, располневший, погрузневший, с солидным животиком.
     На третьем курсе у него возникли трудности с курсовой работой, а затем и с экзаменом по тому же предмету. Я помог ему выпутаться. Кроме того, совершенно случайно, темы наших дипломных проектом в некотором смысле пересекались. Я защитился раньше и все свои материалы передал  ему, чем значительно ускорил его работу. Его горячее желание отблагодарить меня осталось не реализованным из-за моего срочного отъезда.
     Говорят, что мир тесен, и всё случившееся далее подтвердило эту истину.
Сестра Ираклия оказалась женой моего коллеги, усилиями которого я оказался в Тбилиси. Узнав, случайно, от них о моём приезде, Ираклий решил организовать мне встречу, к которой им были привлечены многочисленные родственники и друзья.
По замыслу сам Ираклий должен был появиться передо мной в самый последний момент, но я всё испортил, обидев Михо.
После дружеских объятий и обмена любезностями я был прощён Михо, который, оказывается, был кузеном Ираклия.
     Вторым сюрпризом явилось появление моего коллеги, который никуда не уезжал, а ждал своего выхода на сцену.
     Вечеринка, начавшаяся с сюрпризов, с песнями и танцами затянулась до утра. И далее моё пребывание в Тбилиси было сплошным праздником с визитами и гуляниями по городу.
     Мой отъезд из Тбилиси был не менее оригинален, чем приезд.
Перед самым отъездом ко мне  с  просьбой обратилась секретарша директора с поэтичным именем Джульетта, передать маленькую посылочку её подруге. Конечно, я согласился, но сделал оговорку, чтобы в посылке не было ничего скоропортящегося, так как  по пути домой вынужден буду по делам заехать в Киев и Львов.
     При вручении  посылки Джульетта дала  подробнейшую характеристику своей подруги. По её представлению меня ждёт встреча с хрупкой нежной женщиной, у которой очень трудная судьба.  Вышла она замуж не по любви, а по настоянию мужа, который заявил, что если она не согласиться стать его женой, он убьёт и её и себя. И она вынуждена была дать согласие. Её муж геолог и постоянно пребывает в экспедициях по Сибири. Она же вынуждена быть затворницей, из-за дикой ревности мужа.
     Неделю спустя я обнаружил в столе знакомый свёрток. К своему стыду я совсем о нём забыл.  Мучимый угрызениями совести, я вызвал водителя и минут через 20  был  перед многоэтажным  домом. Подъезд  встретил  вежливым сообщением:
                Извините!
                Лифт временно не работает.

      Поднимаясь по лестнице, я обдумывал как, не обидев Валентину, отказаться от  кофе или чая, которые, более чем вероятно, будут предложены. Подъём был долгим, так как квартира находилась на десятом этаже. Отдышавшись и сделав лицо соответствующее моменту, я нажал на кнопку звонка.
     Ждать пришлось недолго. Открылась дверь и тщательно продуманная приветственная речь, не успев родиться, приказала долго жить. Вместо миниатюрной Валентины весь дверной проём перекрывала  мужская особь, внушительный размеров. Старая пижамная пара прикрывала только часть тела, так как была явно маловата. Открытые грудь, живот и руки были пугающе фиолетового цвета от обширных татуировок. Лица разглядеть я также не смог. Его до самых бровей скрывала многодневная рыжеватая щетина. Единственными  видными точками на лице были  глаза, глядящие на меня ленивым злобным взглядом, и светящийся огонёк сигареты.     Какое – то время мы молча смотрели друг на друга.
      Наконец он кивком головы, как бы спросил: - Чего надо? Я, вдруг, с удивлением услышал свой голос: - Извините. Можно  увидеть Валентину?
      Мой “собеседник”, ни слова не говоря, повернулся и, пригнувшись, скрылся в боковой двери.
      Я остался стоять  перед раскрытой дверью, не зная, что делать с подарком. 
      Вдруг из боковой двери явилась Валентина. Вернее не сама  явилась, а её явили. Муж вынес её, держа одной рукой, как говориться, за шиворот, так кошка переносит своего котёнка, а другой рукой он держал её ниже спины. На меня смотрели  глаза полные ужаса. Остальная часть лица была скрыта в глубине халатика
 он же, глядя на меня, задал ей вопрос:- И этого ты тоже не знаешь? - и, не дожидаясь ответа, швырнул то, что держал в руках туда, откуда  вынес. Раздался шлепок, значит, Валентина не сумев сгруппироваться, всем телом ударилась об пол.      
      Пока я приходил в себя от увиденного и услышанного, он, открыв дверцу встроенного шкафа, стал что-то  искать, не спуская с меня своего взгляда.
      Что-то во мне сработало, вероятно, инстинкт самосохранения и через мгновение я оказался полуэтажом ниже за лифтовой шахтой. И сделал это, как оказалось, вовремя. Раздался удар и мне под ноги упал увесистый молоток. На одном дыхании я миновал все десять этажей и торопливо выбежал из подъезда.
     Через пару часов я позвонил Джульетте  и рассказал ей о своём “визите” к Валентине. В результате разговора мы пришли к выводу, что Валентина не лгала, называя себя несчастной. И то, что её муж редко бывает дома, без сомнения верно. Только в свои дальние “экспедиции” он уезжает не добровольно, а по приговору суда и под усиленным конвоем. Джульетта, жалея Валентину, повздыхала, даже всплакнула немного. А я до сих пор не могу вспомнить, куда делся тот подарок, который я должен был вручить Валентине.