Проказники. Синдром Казимира

      Как метко выразился один прозаик, "все мы из детства", кто в большей степени, кто в меньшей, хотя было бы удивительно, если бы оно оказалось не так. Как исключение, есть категория людей, навсегда в детстве оставшихся. Они абсолютно не приспособлены к жизни, слабы духом, беспомощны в житейской ситуации, но добры, отзывчивы и очень сердобольны. Счастье для них, если рядом находится человек, взваливший на себя заботу об этих взрослых детях. По-видимому, явление это в основном свойственно женщинам, и в большей мере зависит от воспитания. Но встречаются и мужчины.
       Повод порассуждать об этом феномене выпал в обычной провинциальной школе. Именно там, узнав о беде в семье Дупленского, завуч Лидия Владимировна Мезенцева в сердцах бросила.
 - Коллеги, ну сколько можно. Когда-нибудь Дупленский вырастет или нет? Мы что, подрядились воспитывать детей и среди нас?
Общество было солидарно, а первейшая подхалимша, училка русского Нина Георгиевна сразу же тему подхватила.
 - Да, да, Лидия Владимировна, вы совершенно правы. Ну как же можно так раскисать. Спрашивается, мужик ты или не мужик?
Благодатную тему немедленно подхватили.
 - Да разве сейчас мужики есть?
 - Ой, не смешите меня, мужики остались в прошлом веке...
 - Да разве сейчас мужчины есть. Вот мой муж...
Понятнее всех выразилась химичка Ольга Николаевна:
 - Знаете, что всего удивительней? А то, что в школе ребята как ребята, все нормальные. А как вырастут, так беги от них. 
Дело было в том, что у Игоря Петровича Дупленского умерла мать и он сразу же растерялся, не зная что делать в совершенно незнакомой ситуации по организации похорон, сбору нужных бумаг и прочих печальных делах. В школе знали, что хозяйство вела старенькая мать, а сам Дупленский, учитель английского языка, и, кстати, очень даже неплохой, по дому не делал абсолютно ничего, так и оставшись большим ребенком, панически стеснявшийся женщин и вследствие этого пребывавший холостым. Сначала некоторые незамужние учительницы пробовали, было, воспользоваться данным привлекательным статусом, да обломались. Дупленский замыкался, преглупо невпопад отвечал и, ссылаясь на неотложные мифические, спешил уйти. Подметив столь безнадежную ситуацию, Мезенцева была вынуждена эти бытовые проблемы взвалить на педсовет и, поскольку в таком деликатном положении приказать не имела права, была вынуждена по-отдельности просить, чего ее властная натура терпеть не могла.
Когда очередь дошла до учительницы физики Елены Андреевны Харитоновой, которой Мезенцева рассчитывала поручить хлопоты об организации поминок, поскольку у физички была своя машина, последняя, конечно, просьбу Мезенцевой уважила, но, фыркнув, вполголоса добавила:
 - Ну да, типичный синдром Казимира.
Лидия Владимировна была дипломированным психологом, а по совместительству и социологом, и в школе преподавала обществознание. Помимо этого, завуч была женщиной вьедливой и, услышав незнакомый термин, на досуге покопалась в специальной литературе, однако ничего не нашла. Выяснить происхождение таинственного синдрома удалось после ближайшего педсовета. После обсуждения текущих дел споро накрыли стол, выставили бутылки с вином и закуской, оставшиеся после поминок и славно посидели. В конце застолья Лидия Владимировна обратилась к Харитоновой:
 - Елена Андреевна, вы что-то говорили про синдром Казимира. Не будете ли любезны просветить нас на этот счет? Это что - какое-то явление в физике?
Харитонова вздохнула.
 - Конечно же, нет. Скорее этот синдром относится к вашей специальности. Только это весьма длинная история.
 - Я что-то о таком синдроме не слышала. И потом, я думаю, коллеги, время у нас есть.
- Хорошо, - начала физичка, -  в девяностые годы я находилась в Западной Польше у двоюродной сестры моего тогдашнего мужа и была очень близка с одной польской семьей, состоящей из:
 -  пана Казимира, 80-и лет
 -  пани Вероники, его жены, 72-и лет.
 -  пани Агнишки, их дочери, 40 лет.
     В тех же краях жили брат пани Вероники, скончавшийся за несколько лет до моего знакомства с ними, и ее младшая сестра, пани Ядвига, невероятно скромная, набожная женщина, которая умерла уже в бытность мою у них в гостях. Отношение главы семьи, пани Вероники, к русским было неоднозначным. Как у всех поляков, у нее была масса претензий к России, включая территориальные и кончая обвинениями в массовых расстрелах и сталинскими репрессиями.
 - Ну, ясное дело, Катынь и все такое. А вот про расстрелы русских военнопленных в Первую Мировую небось не вспоминают! - в сердцах бросила историчка Людмила Федоровна, известная своими радикальными взглядами.
 - Историю я не знаю, Люда, я просто рассказываю, как там все было.
Физичку коллектив уважал и Людмила Федоровна исключением не была.
 - Ой, простите, Елена Андреевна, это так у меня сгоряча вырвалось.
 - На похоронах Ядвиги пани Вероника обратила мое внимание на часть кладбища, называемую сибирской, где были похоронены побывавшие в советских застенках поляки. Естественно, обвинения ее в адрес России имели конкретные причины личного характера, - репрессии по отношению к брату, сломанные судьбы Ядвиги и своей семьи, о чем она с печалью рассказывала, особо переживая за сестру, так и не вышедшую замуж после расстрела жениха на маленьком хуторе в Литве, занятую советскими войсками в сороковом году. С другой стороны, личной неприязни к русскому народу у нее не было, наоборот, пани Вероника считала русских наиболее близким к полякам народом, любила русские блюда и обожала русские народные песни, особенно лирические.
       Характер у пани Вероники был своенравный и твердый. Решения ее в семье не обсуждались, а как в армии беспрекословно выполнялись. Видимо, поэтому, ее дочь Агнишка, кроткая и добрая женщина, не вышла замуж, повинуясь директивам матери, хотя никогда на нее жаловалась.
       Пан Казимир был роста небольшого, жилист и худощав. Глаза у него были голубые и ясные, взгляд – кроткий, а впоследствии я убедилась, что зрение у него было очень острое. Он чрезвычайно любил природу, бережно к ней относился и, как бы, понимал, что ли. Дача семьи, расположенная на окраине города, просто цвела. Там были самые разные цветы и плодовые деревья. При том, что какого-то порядка, системы посадки, не было. Просто пан Казимир сажал определенное растение не туда, где бы оно смотрелось красиво, а интуитивно выбирал места, где лучше было самому цветку или дереву. Потому крыжовник прогибался от тяжести ягод, настурции с яркими оранжевыми цветками обвивали террасу, а гладиолусы достигали двухметровой высоты. Наблюдая со стороны, создавалось впечатление, что он не работает в саду, а слегка подправляет и корректирует то, что хочет сделать природа, и потому его участок разительно отличался от соседних, хотя были садоводы, которые там жили и кормились дарами своего участка.
       Конечно же, пан Казимир был грибником, грибником с большой буквы. В дальнейшем, когда мы с ним много раз ходили в лес по грибы, всякий раз я поражалась, как он с ходу определял, есть ли на данной поляне или просеке грибы, и, если есть, то какие.
 - Вон там должны быть совы, - говорил он, указывая на невысокие кустики рядом с одинокой сосной, растущей на пригорке. И верно, подойдя поближе и раздвигая кусты, мы находили целый выводок замечательных грибов-зонтиков, или "сов", как их называют в Польше. Грибы эти ценились наравне с белыми, особенно молодые, еще не раскрывшие  шляпку, а пани Вероника пекла из них  замечательные пироги.
      Была у панa Казимира, или, как его ласкательно называла пани Вероника, Казика, привычка ходить в лес по грибы в понедельник, конечно, если погода тому способствовала. С детской непосредственностью он похвалялся, что, вот, люди ходят собирать грибы в воскресенье, а он - специально в понедельник, и собирает те грибы, которые они не заметили. А он, пан Казимир, заметил. И набрал в понедельник столько, сколько они не смогли набрать в воскресенье.  С такой же непосредственностью он отреагировал на смерть свояченицы Ядвиги:
 - Да, теперь уж по грибы не пойдешь...
        Вот как он рассказывал мне про поездку в Ольденбург, что на севере Германии.
 - Какой там прекрасный парк, с высокими платанами, и за этим парком хорошо ухаживают, - все опавшие листья сразу собирают и складывают в конце парка. И вот там-то как раз и растут грибы. И совы есть, и шампиньоны.
В Ольденбурге были и другие достопримечательности.
 - Там есть красивый музей, и там вдоль аллеи всегда растут дождевики. Да такие большие, як футбольный мяч.
      И вот, однажды, когда мы в очередной раз возвратились из леса с лукошками, полными отборных белых грибов, которых уж и девать было некуда, пани Вероника в сердцах рассказала эту немного смешную историю, давшую название "синдрома Казимира". Дело было так. Шел сорок первый год. Немцы наступали на Прибалтику, где тогда Казик с Вероникой проживали. Пани Вероника была в смятении - то ли прятаться, то ли бежать, что брать, куда бежать... Вопросы, вопросы... И вдруг она обнаруживает, что пана Казимира нет. Конечно же, ей и в голову не могло придти, что он, Казик, мог бежать один. Дома его не было, в саду тоже. А надо сказать, что недалеко от дома располагался большой илистый пруд, куда она ходила стирать. Совершенно случайно она заметила, что муженек находится на берегу озера и... ловит рыбу, привычно разложив свою рыболовную амуницию. Уже доносится далекий грохот канонады, передовые части немцев в нескольких часах пешего хода, надо собирать вещи, документы и так далее, а Казик знай себе ловит на блесну окуней. А когда пани Вероника позвала его, даже тогда пан Казик пришел не сразу, а аккуратно смотал и начал паковать свои рыболовные принадлежности.
  - Я, когда это увидела, просто зарыдала, - рассказывала мне она. 
Чудом им удалось прорваться сквозь немецкое оцепление, бежать в Западную Польшу, где они и осели.
Вот это я называю синдромом Казимира, - обрубила рассказ физичка.
История понравилась, присутствующие заулыбались, а Дупленский неожиданно вставил.
 - Ну да, нельзя же быть таким беспомощным, ей-Богу.
Тут педсовет не выдержал...