Грань дозволенного

Рассказ

Они в этот день, вернее, в эту ночь были, наверное, самыми счастливыми людьми на свете: с сегодняшнего рассвета начинался их самостоятельный путь в жизни, в большой человеческой жизни, насыщенной многими радостями и огорчениями, многими победами и поражениями, многими взлетами и падениями, множеством неожиданностей и тайн. Сегодня они прощались с наивной, беззаботной, пропитанной максимализмом, юностью. Сегодня они прощались со школой. Позади оставались одиннадцать нелегких и, как утверждают многие, самых лучших лет жизни. Все осталось позади. Но впереди было еще больше! Что чувствует человек только что окончивший школу? Вероятно, сладкое чувство освобождения из-под опеки (более или менее строгой) родителей и учителей, чувство привлекательной самостоятельности (хочешь – учись дальше, хочешь – иди работать; хочешь – сиди дома, хочешь – иди гуляй хоть до утра). Однако, кроме этого, есть еще чувство ответственности перед теми же родителями и учителями, ибо от того, какой путь ты изберешь, будут зависеть и дальнейшие эмоциональные ощущения старших: правильно ли они тебя учили и воспитывали, или же их наука и воспитание окажутся посрамленными и несбыточной мечтой.
 Был выпускной вечер. Выпускники гуляли по набережной. Одни, разделившись парами, прохаживались, взяв подругу или друга под руку, иные шли небольшими группками по шесть-восемь человек, а другие шагали в одиночестве, благо, места было вдоволь. Все такие разные и все чем-то похожие. Даже мысли в этот час были у них одинаковыми: о будущем, о своей профессии, о себе. И все эти лица, немного розовые в эти последние предрассветные минуты и немного посеребренные угасающим лунным блеском, были в то же время отчасти веселые и отчасти грустные, отчасти счастливые и отчасти опечаленные. Они в этот день были все вместе, увы, уже в последний раз.
Где-то в стороне, на временной деревянной сцене, близ ресторана «Поплавок», уткнувшегося прямо в прохладную воду реки, пел специально приглашенный ансамбль таких же молодых ребят. Динамики разносили песню «Прощальный бал» по всей длинной набережной.
- Давно ль прошел тот милый час,
Который свел впервые нас,
 Который ввел нас в мир чудес,
                и в тайны?
Но нам казалось, будто мы
В плохие погрузились сны,
И этот мир совсем для нас
                Случайный.

Но годы шли и мы росли,
Мы отрывались от земли,
Стремились ввысь и все познать
                Пытались.
И не жалели мы уже,
Что на каком-то рубеже
Со всем, что было до того,
                расстались…
- Смотрите, солнце показалось! – неожиданно громко, а в ночной тишине просто оглушающее, прокричал кто-то из ребят, устремив руку вперед.
Все, как по команде, повернули свои головы туда, куда указывала рука – на восток. Над городом поднимался кроваво-красный диск еще не знойного и не сверкающего до боли в глазах солнца, окруженный такого же цвета заревом, заполнившим полнеба, венчая собою новый день. Это был первый и последний восход, который они встречали все вместе, все три выпускных класса. На берегу реки началось еще большее оживление - повсюду разносился веселый смех, загремели залпы салюта, специально приуроченного для этого часа, и в небо взмыл красочный фейерверк. Кто-то вслух начал считать количество залпов. Будто все только и ждали солнца.
А музыканты уже подсевшими голосами, продолжали свою песню:
- … Мы стали здесь одной семьей,
Другой не будет уж такой
В огромном мире всей земной
                планеты.
С наукой стали мы на «ты»,
Осуществляли здесь мечты
И раскрывали жизни мы
                Секреты.

И вот сегодня нас собрал
В прощальный час прощальный бал
И грустно стало на душе
                Немного.
И пусть нам кажется сейчас,
Что это все в последний раз,
Что впереди у всех теперь
                Дорога…
Трое друзей (два парня и девушка) стояли в обнимку несколько в стороне от остальных, спустившись по ступенькам к самой воде и подставив свои лица речному бризу, также смотрели на фейерверк.
- Вот это вещь, да? – невысокий, коренастый Дмитрий Беликов отбросил назад своей большой рукой пышную рыжую шевелюру.
- Да-а, красиво, - протянул Сашка Фомичев, сладко прицокнув языком.
Салют кончился, заканчивалась и песня.
- … Но каждый новый поворот
Друг к другу снова нас влечет,
И мы опять примчимся на
                свиданье.
А там и дети подрастут
И весь наш путь они пройдут,
И повторят все наши сны-
                мечтанья.
По набережной снова начали ходить пары, группки, одиночки. Некоторые рассаживались по дожидавшимся своего часа автобусам и уезжали.
Друзья сели на скамейку. Сашка накинул на плечи Светлане свой пиджак и, вынув из помятой пачки сигарету, закурил, смачно затягиваясь.
- И умчатся теперь кто куда, только пыль столбом заклубится, - грустно произнес Дмитрий.
- Ну, мы-то с тобой решили ведь в автодорожный податься, не так ли? - улыбнувшись, Сашка посмотрел на друга.
- Конечно! – Дмитрий положил руку на Сашкино плечо. – А ты уже определилась, Светик? – спросил он Светлану, которая, уткнувшись в полы Сашкиного пиджака, казалось, уснула.
- Я?.. – она едва заметно вздрогнула. – Отец ведь меня видит экономистом, вы же знаете. Даже за репетиторов платил… Но я для себя еще ничего не решила, - неуверенно произнесла она.
- А ты решай скорее, Светик, а то завтра поздно будет, - дружелюбно поддел подругу плечом Сашка.
- И то правда, экзамены на носу, - поддакнул Дмитрий.
Тут Светлана неожиданно выпрямилась, выдохнула из себя, сколько могла, воздух и, посмотрев на ребят исподлобья, тихо произнесла:
 - Мальчики, мне надо вам кое-что сказать.
- Сейчас, наверняк, будет просить, чтобы мы ее с собой взяли, - лукаво усмехнулся Сашка.
- И не проси… и так возьмем, - поддержал друга Дмитрий.
Светлана грустно улыбнулась.
- Нет, мальчики, мне серьезно нужно вам что-то сказать.
- Ладно, валяй! – согласился Сашка.
Светлана открыла рот, но произнести ничего не смогла. Немного помолчав, она попросила сигарету. Сашка протянул ей пачку, а Дмитрий щелкнул зажигалкой, которую всегда носил с собой, хотя сам и не курил, и заглянул девушке в глаза. Сделав несколько мелких затяжек, она, наконец, решилась.
- Ребята, у меня будет… ребенок.
- Вот это да-а! – после минуты замешательства, взволнованно произнес Дмитрий.
Сашка же лишь присвистнул.
- Заявочки, - после небольшой паузы пробормотал он, скребя свой затылок.
- А ты н-не… не того… не разыгрываешь нас? – Дмитрий внимательно посмотрел на Светлану.
Она горько усмехнулась.
- Хотелось бы думать, что это так.
- Ну и ну, - Дмитрий встал и начал прохаживаться вокруг друзей взад и вперед.
- Отец знает? – спросил он, остановившись напротив Светланы.
- Еще нет, но скоро это скрывать будет невозможно, - она посмотрела на него снизу вверх такая беспомощная и беззащитная.
Сашка робко посмотрел на живот Светланы, оценивая его, и, озабоченно хмыкнув, произнес:
- Ж-живот, как живот, у меня такой же.
Но на его слова никто не обратил внимания и Сашка даже обрадовался этому, ибо ничего глупее в своей жизни он еще не произносил.
- А если он узнает, он же меня убьет, - Светлана выбросила сигарету.
- Да, с твоим отцом шутки плохи, - Дмитрий снова сел, положив, успокаивая Светлану, руку ей на колени.
- А может в больницу? Сейчас ведь аборты делают… - несмело предложил Сашка.
- Я боюсь в больницу обращаться. Вдруг ничего не получится и я… Я где-то читала, что аборты не всегда заканчиваются удачно. К тому же, это не только опасно, но и нежелательно.
- Да и потом, все равно ее отец узнает, - Дмитрий убрал руку и закинул руки за голову.
- Что же ты предлагаешь? – теперь поднялся Сашка.
Дмитрий ничего не ответил. Светлана молчала, боясь пошевелиться.
- Кто отец ребенка? – Дмитрий взглянул в глаза девушки.
Та опустила голову и, закрыв лицо руками, беззвучно заплакала.
- Кто отец ребенка? – повторил свой вопрос Дмитрий.
- Один подлец, о котором я не хочу даже вспоминать, - Светлана смело посмотрела на Дмитрия. – Я прошу вас, миленькие мои, не спрашивайте меня больше о нем. Пожалуйста!
Дмитрий встал и подошел к Сашке.
- Ну, что скажешь? – вполголоса спросил первый.
- Да-а, задачка. С одним неизвестным. Вот тебе и дружеская верность. Свяжись с девчонкой…
Дмитрий своей сильной рукой сжал локоть долговязого Сашки.
- Ты же ее друг! Случилось первое несчастье и ты в кусты. Мы должны ей помочь. Если не мы, то кто же?
- Пожалуйста, но как?
Дмитрий вернулся к скамье и сел.
- Не горюй, Светик. Что-нибудь придумаем.
Светлана заплакала, уткнувшись в его плечо.

Отец Светланы, Кузьма Харченко, снова объявился, когда мать ее тяжело заболела раком печени. Он пришел с покаянием и мать была отчасти немного рада его возвращению: все-таки дочь будет не одна. Светлане было тогда всего десять лет.
Харченко довольно аккуратно каждый день посещал бывшую жену в больнице. Пока она не умерла, он довольно ласково обходился с дочкой. А придя с кладбища, где он даже уронил слезу, Кузьма Порфирьевич посадил Светлану перед собой и без обиняков заявил:
Ну, вот, дочка, остались мы с тобой вдвоем. И ты у меня одна, и я у тебя один. Не знаю, как ты жила до этого, как воспитывалась, а скорее всего никак не воспитывалась. Теперь ты будешь жить по-настоящему, по моему. Я из тебя сделаю настоящего человека. Денег на это, слава богу, хватит. Как никак, главным бухгалтером в не самой плохой конторе работаю. Но ты, Света, должна будешь учиться так, чтобы мне не было стыдно (я ведь гордый!), а не то – пеняй на себя. Хорошо будешь учиться, будешь премии получать, а плохо... Словом, настоящие люди из дерьма не появляются. Поняла?
Девочка лишь испуганно шмыгнула носом.
- Ну, и по хозяйству, естественно, помогать ты должна. Ведь ты вырастешь женщиной. Значит – хозяйкой!.. Да не реви ты! Отвыкай от этих бабских привычек. Ничего, вот я за тебя возьмусь.
И он взялся.
Нельзя было сказать, что он держал дочку на коротком поводке или не выпускал ее на улицу. Напротив, денег для нее он не жалел (в основном, правда, когда она получала хорошие отметки), на улице она проводила довольно много времени: ей ежедневно приходилось бегать по нескольким магазинам и спецотделам, а иногда и в другие места, куда указывал ей отец. Но когда Светлана приносила даже тройку (чего не мудрено было ожидать от уставшей от беготни девочки), здесь Харченко давал вволю разгуляться собственной стихии. Он укладывал Светлану на тахту, оголял спину и, смачивая водой резиновую плетку, которую он приобрел специально для того, чтобы не оставлять на теле следов, начинал, как он это называл, воспитывать девочку. Сначала она плакала, даже кричала, а потом привыкла и только беззвучно стонала, стиснув зубы.

Сашка и Дмитрий весь день ломали голову, как помочь Светлане.  Но ничего такого, что и правда могло бы помочь девушке, придумать так и не смогли. Странно, но они чувствовали себя немножко виноватыми перед ней, обратившейся к ним за помощью.
- Слушай, старик, - Сашка в возбуждении хлопнул по плечу Дмитрия, - что я придумал. И не надо больше мучиться. Просто-напросто пусть Светка обо всем расскажет отцу, но предупредит его, что, если он ее тронет хоть пальцем, то ему не поздоровится. А мы об этом позаботимся. Да и потом, бить беременную, тем более, беременную дочь – это преступление…
  Дмитрий оторопел. Его маленький нос смешно задергался.
- Нет, ты Саня, здесь что-то не то сказал, - произнес Дмитрий после некоторого раздумья.
- Да почему не то? – вспыхнул Сашка, его крупное скуластое лицо налилось краской.
Кивком головы он убрал волосы с глаз.
- А что ты еще можешь придумать?
- Пока ничего, - Дмитрий почесал затылок. – Но и это не годится. Мы же уже не дети., в конце концов.
- Да человек же он, этот отец, или зверь лютый?! Неужто он никогда не пожалеет свою дочь?
- Пойдем лучше сейчас к ней.
- Зачем?
- Поговорим еще раз. Да и одиноко ведь ей в такое время.
- А вдруг Харченко дома, или эта… Марго-королева.
- Тогда вызовем ее на улицу.
Светлана Харченко жила довольно далеко от ребят, в другом квартале, но они решили пройтись пешком – на свежем воздухе голова лучше работает. Вот они свернули в знакомый Бауманский переулок. Было невыносимо жарко, даже множество деревьев не спасало город от знойных лучей дневного светила. Но в этом узком переулке, который находился в старой части города, было прохладно и тенисто, благодаря тому, что дома, стоящие напротив, были совсем рядом и своими огромными покатыми крышами почти соединялись.
Дверь открыла Светлана. Она была в красивом светло-синем ситцевом халатике в цветочек, цветущая и юная. Природа иногда одаривает несчастных людей красотою, оттеняя этим самым еще больше их несчастливую судьбу. Видимо, она занималась своим туалетом, так как предстала перед друзьями с легкими, распущенными волосами и следами крема на лице.
Ребятам повезло: ни отца, ни марго не было дома, и Светлана коротала время одна. Она несказанно обрадовалась приходу друзей.
- Ой, мальчики, проходите, садитесь, я сейчас.
Юноши вошли в комнату. Здесь все было по-старому, как и полгода назад, когда они последний раз были в этой квартире. Все так же одну из стен украшала светло-коричневая стенка, в том же углу стоял цветной телевизор «Горизонт», на стене по-прежнему висели рядом портрет двенадцатилетней Светланы и копия картины Пикассо «Девочка на шаре». Они уже привыкли не стесняться в этом доме, как просил их каждый раз Кузьма Порфирьевич, и чувствовали себя вполне комфортно.
Вбежала из ванной комнаты Светлана. Она старалась казаться веселой, но большие серые грустные глаза выдавали ее.
- Я тут своим туалетом занялась, - она легко запрыгнула на диван и села между ребятами, поджав ноги под себя. – Какие вы молодцы, что пришли. Вы что-нибудь придумали, да?
Она с надеждой посмотрела на обоих, но по выражению их лиц поняла, что пришли они к ней ни с чем. На глазах у нее появились слезы.
- Успокойся, Светик. Может быть, подойдет то, что Саня придумал? – Дмитрий обнял девушку за плечи и погладил ее пышный локон темно-каштанового цвета.
Сашка рассказал Светлане свой план. Она огорченно покачала головой. Это все было не то, это помогло четыре года назад, но сейчас все выглядело бы по-детски смешным.

Светлане было тогда лет тринадцать, когда она первый раз пришла к Дмитрию Дома у него никого не было, кроме Сашки. Она, едва переступив порог, разревелась, и понадобилось целых полчаса, чтобы ее успокоить и заставить рассказать о том, что произошло.
Родственников у Светланы почти не было, а в этом городе и вообще ни единой души. Когда еще была жива мама, она дружила с матерью Дмитрия Беликова, да и сам Дмитрий, не обделенный силой, несколько раз заступался за нее и защищал не только от нападок мальчишек, но и от насмешек девчонок. Подруг, которым можно было раскрыть душу, у Светланы не было, и поэтому она, не колеблясь, прибежала к Дмитрию, который играл с Сашкой в настольный хоккей.
_ Митя, можно я у тебя немножко побуду, мне домой идти страшно – отец сильно бьет, - это первое, что она произнесла, а потом рассказала:
- На прошлой неделе отец привел домой одну… Выдра самая настоящая. Маргошей ее называет. Я поначалу еще терпела. Но вчера она меня совсем доконала: поди туда, принеси то, купи это. А ведь уроки я вообще не делала, а отец меня за это сильно бьет. Я вконец замоталась. Часов в десять только за уроки села, а глаза уже слипаются. Тут эта выдра купаться вздумала, залезла в ванну и зовет меня, чтоб я спину ей потерла. Она меня так достала, что я взяла кнут, которым меня отец «воспитывает», зашла в ванную и, что было силы, огрела ее тем кнутом. Она как завоет, как выскочит из ванны, в чем была, и за мной гоняться. Отца дома в тот вечер не было. Она меня поймала и… Я думала, она меня убьет. На следующий день об этом узнал отец и, когда я пришла из школы, он меня уже ждал. Он еще никогда так меня не бил, я даже сознание потеряла. Хотите посмотреть?
Она расстегнула платье.
- Вот.
Вся спина ее была в кроваво-красных полосах и подтеках. В некоторых местах кожа запеклась, словно от ожогов. Мальчики стыдливо опустили глаза.
- Не надо, Света, застегнись, - пораженный таким зверством отца, пролепетала Дмитрий.
Вечером пришла мать Дмитрия. Узнав о случившемся, она только руками развела. Уложив Светлану в кровать, она смазала ее спину мазью.
- Никуда ты не пойдешь, будешь спать здесь, а Митя ляжет на раскладушке. Надо же, такой изверг. Таких сразу надо лишать родительских прав.
Мать Дмитрия все рассказала мужу, вернувшемуся с работы поздно вечером.
- Я с ним пойду поговорю. За это же под суд отдавать надо.
-Свет, ты спишь? – прошептал Дмитрий.
- Нет, я не могу заснуть.
Дмитрий повернулся лицом к Светлане. Она сидела, завернувшись в одеяло.
- Ты чего сидишь?- Дмитрий приподнялся на локте.
- Мне лежать больно.
- Ничего, не плачь, мы с Сашкой что-нибудь придумаем, - Дмитрий сел и задумался. – Придумал! Спи спокойно.
На следующий день о плане Дмитрия узнали Сашка и их одноклассник Сергей Рябинкин, первый драчун и задирала в классе. Рябинкин обрадовался неожиданно представившейся возможности испробовать свои силы на взрослом человеке, и быстро согласился принять участие в этой «операции».
В восемь часов вечера Кузьма Харченко, как обычно, шел с работы домой. В руке он нес большой, тяжелый кожаный портфель с бумагами и покупками. Харченко пребывал в отличном настроении и весело насвистывал какую-то песенку себе под нос. Он свернул в подворотню и, неожиданно для себя, упал, споткнувшись о что-то скользкое. Он даже не успел опомниться, как на него набросилось трое, судя по размерам, маленьких хулиганов. Харченко еще не успел понять, в чем дело, как неизвестные хулиганы скрылись. Он с трудом поднялся. Голова гудела, все тело ныло от побоев. Кузьма Порфирьевич хотел было закричать, но вовремя вспомнил, что не в его принципах поднимать лишнюю панику. Он осмотрел и ощупал себя с ног до головы, проверил содержимое портфеля (его даже и не пытались открывать), и только смог покачать больной головой: во что превратился его еще совсем новый костюм. Рука его машинально оказалась во внутреннем кармане пиджака. Бумажник на месте. Харченко облегченно вздохнул. Он проверил остальные карманы: все было на месте, более того, даже  прибавилась какая-то бумажка. Развернув ее, он прочитал: «Если еще раз хоть пальцем тронешь Свету, будет еще хуже!» Харченко от тупой боли в голове плохо соображал и смысл записки понял не сразу. Хоть этот способ был довольно примитивным, но (иногда и побои учат), помноженный еще и на серьезный разговор с Беликовым-старшим, рабочим мужиком, выше Кузьмы Порфирьевича на полголовы, все-таки подействовал. Почти год Харченко не смел не то, что ударить, но даже накричать на дочь. И постоянно шикал на жену, пытавшуюся каким-то образом воздействовать на падчерицу.

Светлана поняла, что ребята не могут ей помочь. Она предчувствовала серьезнейший разговор с отцом, когда вскроется правда. От этой мысли содрогнулась и беспомощно посмотрела на друзей. Ну, что же – она сама виновата. Она изменила их дружбе, первой нарушила их уговор – обо всем важном обязательно сообщать друг другу. Чего же она хочет теперь? И она почувствовала свою вину, она больше ни о чем не должна просить этих симпатичных ей молодых людей, которые никогда не обманывали и не подводили ее…

Были последние дни весенних каникул. Последних каникул в жизни выпускников. Сашке надоело маяться дома, и он предложил друзьям: «А не махнуть ли нам куда, братцы?» Дмитрий и Светлана согласились, решив провести три дня в лесу. Попросив разрешения у родителей, взяв напрокат палатки со спальными мешками и собрав харчей, они двинулись в путь.
Они гуляли по лесу, собирая первые весенние цветы, такие нежные и долгожданные подснежники и колокольчики, любуясь живой природой, голубым небом, прозрачным воздухом. Они веселились, пели песни под аккомпанемент Сашкиной гитары. В эти дни они забыли обо всем, забыли, что кроме них существует другая жизнь. А какое наслаждение было спать почти под открытым небом, отделенным от тебя только тонким брезентовым слоем палатки. Наутро все чувствовали себя превосходно. Они умлыись прямо в реке, перекусили и пошли вглубь леса.
- Ребята, я знаю, здесь где-то должна быть партизанская избушка. Поищем? – предложил Дмитрий.
-Конечно, - согласился Сашка.
Светлана тоже согласно кивнула головой.
- Ну, тогда пошли.
Они шли уже часа два. В воздухе запахло грозой. А вскоре грянула и сама гроза. Первая весенняя гроза, пробуждающая своей свежестью и прелестью лесных обитателей, смывающая уже ненужную, устоявшуюся зимнюю накипь. Дождь щедро поливал соскучившуюся землю. Стало темно, как в страшной сказке, и только молнии освещали лес на несколько мгновений, обнаруживая своим светом места, где земля была суше всего, чтобы в следующий миг направить туда ливневую струю. Казалось, земля вздрагивала от сильнейших раскатов грома. Гроза застала ребят на открытом месте, на большой поляне, и они бросились бежать, не разбирая дороги, шарахаясь в сторону от внезапно выраставшего перед ними дерева или кустарника. Внезапно Светлана поскользнулась и, упав, скатилась в какой-то овражек, на дне которого уже образовалась неприятная жижица из грязи. Светлана вскрикнула от боли и испуга. Ребята остановились. Они потихоньку, держа друг друга за руки, спустились на дно овражка и помогли девушке выбраться. Когда все трое снова оказались наверху, они не смогли удержаться от смеха: до того смешной выглядела Светлана. Но смех длился недолго – после третьего шага девушка снова, вскрикнув, упала на землю, схватившись за ногу. Как оказалось позже, она ее вывихнула. Юноши, переплетя руки, усадили Светлану в так называемое кресло и осторожно понесли.. Ливень кончился так же неожиданно, как и начался. Минут через пять они оказались рядом с какой-то деревянной избушкой. Это был дом лесничего…

Впервые за семнадцать лет у Светланы защемило сердце.  Взвесив все «за» и «против», она решилась на самое ужасное. Решение пришло неожиданно, но уже ничто не могло изменить его. Ни отца, ни Маргариты не было дома, и Светлана, не раздумывая больше ни минуты, выскочила из квартиры, забыв даже захлопнуть дверь, и помчалась к автобусу. Проехав две остановки, вышла и побежала к железнодорожному вокзалу. Ветер остервенело рвал и трепал ее платье. Прохожие испуганно отскакивали в сторону, машины резко тормозили у самых ее ног. Она ничего этого не замечала. Она не плакала – от этого ее отучил отец, но душа ее рыдала, она разрывалась на части. Было душно. На небе висели тяжелые серые тучи, готовые в любой момент обрушить на землю всю свою накопившуюся мокрую злость.
Светлана прибежала на вокзал и села в первую попавшуюся электричку, едущую в нужном направлении. Она смотрела в окно, но ничего не замечала. Впрочем, она и не хотела сейчас ничего видеть, ничего слышать, ни о чем думать, а в голове у нее лихорадочно было в висок всего одно, короткое, как выстрел, слово: «Жить!»
Выйдя из поезда, по инерции, на автопилоте направилась в сторону дачного поселка. Она уже не бежала, не было сил; под коленями била дрожь. Она села на скамью в конце платформы, успокаивая сердцебиение. От усталости сами собой закрылись глаза. В ее памяти всплыли те события…

Роман ворвался в ее жизнь подобно урагану. Сейчас, по прошествии нескольких месяцев, она, возможно, и отдавала себе отчет в том, что это было глупо, нелепо, бесстыдно, а тогда… тогда она была наверху блаженства и очарования.
Первый раз они встретились, когда, когда Светлана шла домой с полными руками покупок. Он предложил помочь, она не отказалась, убедившись, что им по пути. Так он проводил ее домой. На следующий день они познакомились, и Светлана узнала, что его зовут роман, что ему двадцать два года и он впервые в этом городе. Потом он робко попросил девушку показать ему достопримечательности края. Она согласилась. Забыв обо всем, забыв друзей, школу, она целыми днями ездила с Романом из конца в конец и все показывала, и все рассказывала, и… улыбалась. Загадочно, ласково улыбалась. Она хотела верить, что это ее судьба, что роман, этот таинственный принц из далекой страны, ну, пусть, не из далекой страны, а всего лишь из другого города, спасет ее, вырвет из этого болота, из этой паутины, которой опутал ее отец. Он тоже шутил, улыбался, рассказывал о себе, о своем родном крае (где-то далеко-далеко на севере), делал Светлане комплименты…
Узнав о том, что Светлана где-то пропадала целыми днями, пропуская не только школу, но и подготовительные курсы, отец сделал все возможное, чтобы оградить ее от этих встреч. Конечно, он уже не бил ее, но у него были и другие способы наказания. Но, несмотря ни на что, ее все больше влекло к роману, все больше влекло к неизвестному пока, к неиспытанному еще ею, возвышенному и чистому чувству любви.
На третий день они поцеловались. Перешли на «ты», стали друзьями…Затем она первый раз в своей короткой жизни пошла в ресторан, первый раз вкусила опьяняющую прелесть хорошего вина. Нет, она не опьянела, но почувствовала, что у нее выросли крылья, она стала легкой, воздушной и полетела. Она взмыла в небо, синее, чистое, как девичья слеза. Она летела высоко над городом, а внизу, под нею, медленно ползли дома, машины, люди… люди, и среди них, среди этих беззаботных или озабоченных, грустных или веселых, молодых или старых, где-то там, среди всей этой массы незнакомых лиц были Дмитрий и Сашка. Конечно, их нужно будет обязательно познакомить с Романом, пусть и они увидят, какой он милый, обаятельный, веселый…
Светлана очнулась, когда солнце уже было высоко в зените. На земле расцвел щедрый майский день. Но не могла понять, где она. Почему-то мучительно болела голова, ее постоянно тошнило, и еще одну страшную перемену она почувствовала в себе, всем нутром она это почувствовала, но не хотела себе в этом признаться. Она пыталась найти Романа, звонила ему в гостиницу, бегала, как ошалелая, по тем местам, где они с ним гуляли, но его нигде не было. Он исчез, скрылся, испарился, растворился… Светлане стало невыносимо больно. Нет, больно – это не то слово… О боже! Но она же любила его, не отдавая себе в этом отчета, любил первой девической любовью. Верила, что он вернется, обязательно вернется. Может, у него так сложились обстоятельства, что ему нужно было срочно уехать, и он просто не успел ее предупредить.

Светлана не заметила, как подошла к своей даче. Она опомнилась и быстро свернула на соседнюю улицу. Заходить в дом ей не очень-то хотелось: боялась встретиться с отцом или Маргаритой. Впрочем, все же зашла через задний двор и прислушалась, остановившись. Было тихо. Да и время рабочее, вряд ли здесь кто-то был сейчас. Подкравшись к окну, заглянула внутрь. Так и есть: дом пустой. Облегченно вздохнув, она вошла в дом, обошла его, с любовью поглаживая давно знакомые мебель и стены. Подошла к письменному столу, выдвинула ящик и увидела несколько листов чистой бумаги. Мысль сработала мгновенно. Она села за стол, положил перед собой чистый лист, достала карандаш, задумалась ненадолго, затем начала писать. Дописав, сложила вчетверо лист и придавила его стоявшей рядом пустой вазой для цветов. Печально и глубоко вздохнула в последний раз. Быстро вышла из дому и направилась к реке. Ей хотелось попрощаться с рекой и заросшими берегами, где она так весело проводила лето. А потом она сядет в поезд и… он увезет ее далеко-далеко, в неведомую даль.
Светлана подошла к реке. Метров за двести от берега начинались знаменитые плавни – густые заросли низкорослых ив и кустарников. На пляже находилось до десятка купающихся. Светлана не хотела, чтобы ее сейчас кто-либо видел. Она зашла в плавни. Пробралась подальше. Вдохнула полную грудь свежего речного воздуха, пахнувшего йодом от приближавшегося дождя. Посмотрела на хмурое небо.
Да, то, что она решила – окончательно. Ничто уже не сможет помешать ей. Она оглянулась вокруг, прощаясь, и, пройдя несколько шагов вперед, ближе к реке, остановилась. Постояв, закрыв глаза, несколько минут, Светлана села на пышную, сочную зеленую траву. Медленно сняла босоножки, аккуратно поставила их рядом с собой. Затем. Как бы еще немного подумав, расстегнула на платье молнию и, встав на колени, сняла его. Снова замерла на несколько мгновений. Как ей хотелось жить, хотя бы для того, чтобы вдыхать этот воздух, чтобы видеть этот мир, чтобы слушать эти звуки…
Вдруг сзади нее затрещали ветки лозы и зашуршала трава. Вздрогнув, Светлана обернулась и увидела перед собой Лявданского, сослуживца ее отца, Кузьмы Харченко. От неожиданности девушка не знала, что делать: она открыла рот, пытаясь что-то сказать, но не смогла.
- Света? Ты что здесь делаешь?
- Я… - Светлана почувствовала, как от Лявданского пахло табаком и вином, и в тот же момент ей почудилось что-то ужасное.
Светлана нагнулась за платьем, но Лявданский вдруг одним прыжком оказался возле нее. В глазах его зажглись искорки азарта.
- Не бойся меня, детка. Я-то тебя еще вот такой знаю, - Лявданский откинул ногой ее одежду.
- Не надо, Герман Глебович. Не надо! – испуганно закричала Светлана.
Но нас же здесь никто не увидит, - он хотел обнять ее, но она его оттолкнула и бросилась бежать. Лявданский с резвостью, уже не свойственной людям его возраста, вскочил и погнался за девушкой.
Светлана бежала вдоль берега, ветви лозы больно хлестали по почти обнаженному телу, но она не чувствовала боли. Она круто повернула к реке, но у самой воды ее таки догнал Лявданский. Он повалил Светлану прямо в воду.
- Дура! От одного раза тебя не убудет.
- Оставьте меня, прошу вас.
Несколько минут они барахтались в воде. Оба тяжело дышали. Но мужчина оказался все-таки сильнее. Вконец обессиленная, Светлана плюнула в лицо Лявданскому.
- Неужели ты такой же зверь, как и мой отец? – не скрывая злости, выпалила она.
Лявданский обмыл лицо водой и довольно усмехнулся. Но вдруг рот его скривился в ужасе – Светлана не дышала, глядя в никуда быстро стекленеющими глазами. Он вскочил. Икры его ног судорожно задрожали.
- О боже! Что я наделал… Ты чего, девочка? – Лявданский побледнел, по коже у него забегали мурашки. Кое-как натянув брюки, он упал на колени и приложил ухо к груди Светланы. – Не бьется… Сердце… Света, вставай! Ты что, - он похлопывал ее по щекам, обливал водой из ладоней. – Я ее убил, пролепетал он, наконец, еле открывая рот. – Нет, нет, это не я… Я же не мог…
Он бросился бежать. Потом остановился, повернул обратно. «В реку ее, в реку», - кровь беспрестанно била в висок. Он снова зашел в воду, оглянулся по сторонам и потащил труп на глубину. «Нет, она же … всплывет, и все узнают, что это я… Что же делать?» Невдалеке послышались веселые выкрики и смех купавшихся. Лявданский вздрогнул и мгновенно согнулся, стараясь стать, как можно меньше. Потащил труп к берегу. «На дачу, к Кузьме на дачу, - наконец сообразил он. – Все на него и подумают».
Так, сам того не желая, Лявданский стал убийцей. Он осознавал это, но не хотел верить этому. Хмель улетучился из него окончательно. Он вынес Светлану на берег и, вскинув на спину, понес, продираясь сквозь заросли. Потом, подумав, положил ее на землю и бегом направился к тому месту, где они встретились, отыскал ее платье и так же бегом вернулся назад. Дрожащими руками Лявданский надел платье на Светлану и, снова вскинув на спину, сгорбившись, понес ее в дачный домик Кузьмы Харченко, благо, он был почти рядом. Украдкой, чтобы никто не заметил, он благополучно добрался до цели. Часто бывая здесь, он знал, где находится ключ.
Он сбросил труп на кровать, прикрыл одеялом и вытер дрожащею рукою потное лицо. «Теперь бежать!» Он разогнулся так, что хрустнули кости, и этот звук испугал его и заставил согнуться вновь. Только сейчас он заметил, что он сам весь мокрый и грязный. «Что делать? Так в городе появляться нельзя»,
Лявданский лихорадочно перебирал в голове возможные варианты. Вдруг на улице, по дороге к дому появился Харченко. «Кузьма! Я пропал! Бежать! Быстрей бежать!» Но куда бежать? Харченко уже подходил к дому. «Тюрьма. Теперь мне тюрьма». Лявданский вздрогнул от такой мысли. Распахнув окно, выходящее во двор, выскочил из дому и, не разбирая дороги, огородами бежал по направлению к перекрестной улице. Он почти перелетел через метровый забор и только тогда вздохнул облегченно, шагая по утрамбованной человеческими ногами земле.
В этот самый момент какая-то внутренняя сила заставила Кузьму Харченко повернуть назад голову. Лицо его удивленно ухмыльнулось – метрах в семидесяти от него улицу переходил, шатаясь, словно в сильном подпитии, его старинный дружок – Лявданский.
- Эй, Герман Глебыч, ты ли это?
Лявданский даже присел от неожиданности – благо, брюки у него уже были и без того мокрые, иначе не миновать бы конфуза перед посторонними людьми.
- А, Кузьма Порфирыч, приветик… Я это… шел как-то… ты уж извини.
- Где ж ты так нализался-то? – Харченко состроил презрительную гримасу, разглядывая одеяние Лявданского.
- Так это я… в реку у-упал… Споткнулся, понимаешь, и упал, - нашелся Лявданский. – Ты уж извини, я пойду… Плохо мне.
- Ну, ну, топай, куда шел, - хмыкнул Харченко. – А то зашел бы ко мне, посидели.
Харченко подошел к своей калитке, и вдруг у него в голове промелькнуло: «Постой, а ведь он шел не от реки, а к реке. А, да бог с ним!»  - мысленно махнул рукой Кузьма Порфирьевич и тут же забыл о приятеле.
Как любил Кузьма Харченко повозиться на огороде, которому он отдавал все свои свободные часы. Как обожал, забравшись в грядки, осторожно, чтобы не задеть кусты помидоров или огурцов, чтобы, чего доброго, не повредить укроп или петрушку, вырывать, уничтожать, выпалывать сорняки и совсем здесь не нужную траву. А малинник? Да он готов был отдать все, лишь бы его малинник, испускающий такой приятный аромат и дающий превосходные алые и желтые сочные ягоды, был цел. А целебный запах чайной розы? Фруктовый садик? Все это он обожал, за всем этим следил и ухаживал с отцовской ревностью и заботой.
Уставший, он наспех перекусил бутербродами и пивом – все это он привез с собой -, даже не зажигая свет в комнате, разделся и подошел к кровати. Сладостно потянувшись, сел на край, как всегда перед сном почесал пятки, приподнял одеяло и завалился на бок. Тотчас же он почувствовал смертельный холод, излучаемый телом Светланы, и рука его прикоснулась к невыносимо холодной конечности. Мгновенно глаза Харченко налились кровью, волосы на его руках и остатки волос на голове встали дыбом.
- Кто здесь? – крикнул он не своим голосом, вскочив, как ошпаренный.
Бросившись к выключателю, он долго шарил по стене, отыскивая такое знакомое всегда место. Харченко прохватывала дрожь. Наконец, комната озарилась светом и отец увидел свою дочь, безжизненно лежавшую на кровати.
- Светка, ты что здесь делаешь? – удивление его было столь велико, что он сразу не мог поверить в то, что видел собственными глазами.
- Светка, ты почему молчишь? – на подгибающихся ногах он добрался до постели и тронул Светлану.
- Она мертвая. Моя дочь мертва! – страшный крик пронзил весь дом.
Впопыхах он оделся и выскочил на улицу. Ошалевший от смерти дочери, он не знал, куда бежать.
- Телефон, где телефон?
А на самом краю дачного поселка, укрывшись в кустах, лежал на земле и рыдал Герман Лявданский. И только донесшиеся до него крики Кузьмы Харченко привели Лявданского в чувство. Он поднялся и, шатаясь, медленно побрел к станции. Вечерний сумрак брал свое: было темно и влажно.
Оперативная группа милиции прибыла через сорок минут. Помощь чуть раньше подъехавшей «Скорой помощи» была не нужна. Врачи лишь зафиксировали факт смерти. Врач определил, что девушка умерла часов пять-шесть назад в результате разрыва сердца. После этого в дело вступили судмедэксперты.
 
Первая встреча следователя Коваленко с отцом погибшей состоялась на следующий день.
- Кузьма Порфирьевич, я приношу вам свои искренние соболезнования и разделяю ваше горе, но мы обязаны с вами поговорить. Я – следователь следственного отдела Коваленко Валентин Семенович. Мне поручено вести дело об убийстве вашей дочери.
- Что? – Кузьма Харченко изменился в лице и посмотрел своими часто моргающими глазами на следователя. – Моя дочь… убита?
- Как ни прискорбно, но это уже доказанный факт.
- Но она же…
- Она действительно скончалась от разрыва сердца. Но, как показала экспертиза, смерть наступила не дома, а в другом месте. На теле обнаружены отеки в конечностях, позволяющие нам судить, что к вам на дачу девушка была перенесена уже после того, как она скончалась. Кроме того, на теле явственно видны следы сопротивления – мышцы ее в большом напряжении. И еще одно: на платье обнаружены следы растительности. Все это убедительно доказывает, что на вашу дочь было совершено нападение.
Харченко совершенно сделался безвольным, так потрясла его неожиданная смерть дочери.
- Я вас попрошу, Кузьма Порфирьевич, вспомните хорошенько, где и когда  вы последний раз видели вашу дочь.
- Боже мой, боже мой, - прошептал Харченко, едва раздвигая губы, но все же на вопрос следователя стал отвечать более четко.
- Кажется… да, вчера, то есть двадцать девятого июня утром в половине восьмого. Я всегда в это время выхожу из дому. Она еще спала.
- После этого вы ее не видели?
- Нет.
- А когда вы подходили к даче, вы ничего или никого подозрительного не заметили?
 - Нет.
- В котором часу вы появились на дачу?
- Часов в … девять. Что-то около того.
- Все же, вспомните хорошенько, никого или ничего вы не заметили в это время подозрительного? Как показала предварительная экспертиза, ваша дочь скончалась незадолго до этого.
- Я не знал, честное слово не знал. Да если бы я… Стойте! Когда я подходил к дому, я случайно оглянулся и увидел Лявданского…
- Кто такой Лявданский?
- Да это мой старый дружок, сослуживец. Мы с ним…
- Продолжайте, пожалуйста, вашу предыдущую мысль.
- Так вот, он был каким-то странным: шатался, будто пьяный, был весь мокрый, грязный, хотя дождя тогда не было. Да и не видел я его никогда в таком виде. Когда я спросил у него, что с ним, он сказал, что упал в реку.
- Как упал? Прямо в одежде?
- Не знаю. Он так и сказал: оступился и упал… А больше никого я не видел.
- Скажите, пожалуйста, Кузьма Порфирьевич, полностью имя и отчество Лявданского.
- Герман Глебович… Вы разрешите, я закурю?
- Да, да, пожалуйста. Скажите, у Лявданского тоже есть дача?
- У Германа? Да, недалеко. Да он на улице Островского живет… - и тут Харченко приподнялся на стуле. – Скажите, вы что… его подозреваете?
- Мы обязаны отработать все версии и допросить всех свидетелей.
- Но это же совершенно безобидный человек.
Коваленко немного помолчал, не решаясь задать один из главных вопросов, но затем все-таки спросил:
- Кузьма Порфирьевич, вы знали, что ваша дочь беременна?
- Нет! – неизвестная сила подбросила Харченко вверх. – Она ни словом об этом не обмолвилась.
Это известие стало для него настоящим шоком.
- У нее что, был кто-нибудь?..
- Нет!.. Или я просто… не знаю, - голос Харченко звучал все глуше. – Я ничего не знаю… Я же…
- Спасибо, Кузьма Порфирьевич. На сегодня все. Прочтите и распишитесь вот здесь, - следователь подвинул к Харченко протокольную запись.
- Да, да, я знаю. Я вам верю.

Дверь в квартире Лявданского была открыта. Оперативная группа застала хозяина в весьма неприглядном виде – он сидел, вернее, полулежал за столом в густом табачном дыму и пьяном угаре. Перед ним на столе стояло более десятка бутылок из-под целебного зелья, а на полу было разбросано бесчисленное множество окурков. Ходить он был уже не в состоянии, и его пришлось нести к машине на руках.

Очередная встреча Харченко со следователем была скоротечной, но не менее важной.
- Кузьма Порфирьевич, косвенный убийца вашей дочери найден. Им является ваш, как вы в прошлый раз выразились, старинный дружок…
- Герман?
- Да, Герман Глебович Лявданский.
- Но этого не может быть! Он на это не способен. Да и Светлана умерла от разрыва сердца, а не от… Вы же сами сказали.
- Всякому следствия предшествует причина, не так ли? Так вот, причиной смерти вашей дочери явилась попытка Лявданского к изнасилованию. Данные экспертизы соответствуют этому. Мы обследовали одежду Лявданского и Светланы Харченко – на них оказались идентичные следы почвы. Кроме того, по показаниям самого Лявданского мы обследовали предполагаемое место преступления, и нашли там вот что, - Коваленко поставил на стол красные босоножки.
- Это ее, - дрожащим голосом произнес Харченко.
- Но не хотите ли вы сказать, - после небольшой паузы проговорил Кузьма Порфирьевич, - что она беременно от…
- Теперь пришло время поговорить и об этом, - следователь убрал со стола обувь  и, раскрыв папку, достал прежний протокол. – Итак, в прошлый раз мы с вами остановились на том, был ли у вашей дочери молодой человек, с которым она могла вступить в интимную связь…
- Нет! Я не знаю… А впрочем… Видел я с ней двоих.
- Двоих?!
- Да. Кажется, они с ней учились в одном классе. Одного звали Сашка, другого – Дмитрий, а фамилию знаю только одну (не знаю чью) – Беликов.
- Ну что же, спасибо.
- Извините, Валентин Семенович, я хотел бы вас попросить, - Харченко мял в руках сигарету. – Мне сейчас очень трудно, а вы меня тревожите. Сегодня ведь похороны, и я должен…
- Если эти ребята будут на похоронах, вы нам их укажете?
- С превеликим удовольствием! Я всегда недоволен был этой дружбой. Но больше меня не вызывайте, я вас очень прошу, - кислая мина Харченко несколько удивила следователя. – Все, что мог и знал, я уже рассказал.

Весьма сложные чувства одолевали сейчас Валентина Коваленко. Вести такое дело ему не приходилось еще ни разу. После беседы с ребятами окончательно раскрылась завеса всей этой истории, но успокоиться следователь не мог. Ему оставалось лишь одно - закрыть дело и передать его в суд, но этого-то как раз он и решался сделать.
Странно, отец родной очень плохо осведомлен о делах дочери, друзьям же она поверяет все свои тайны. И потом, если верить ребятам, а им можно верить, то он при ее жизни очень издевался над ней, один раз избил ее так, что она едва не попала  в больницу. Мать же одного из свидетелей, Галина Ивановна Беликова, показала это, а также то, что однажды его пытались лишить отцовства, но помогли его просьбы, раскаяния и чья-то мохнатая рука.
И все же он, Коваленко, как следователь, свое дело сделал. Пора передавать его в суд.

- Вызывается свидетель Беликов Дмитрий Юрьевич.
Двери зала суда раскрылись и вошел Дмитрий. Коренастый, рыжеволосый, он быстрым взглядом своих умных глаз обвел весь зал, который был полон публики, осмотрел Лявданского, сидевшего на скамье подсудимых, вжав голову в плечи, не торопясь, прошел мимо Кузьмы Харченко и остановился у кафедры для свидетелей.
- Ваше имя? – спросил судья.
- Беликов Дмитрий Юрьевич.
- Вы являетесь свидетелем по делу об убийстве Светланы Харченко. Предупреждаю вас, что за дачу ложных показаний вы будете привлекаться к уголовной ответственности.
  - Я скажу все, что знаю.
- Итак, вы знали погибшую?
- Да!
- Как долго?
- Мы учились со Светой в одном классе. Кроме того, наши матери были подругами. Следовательно, мы были знакомы с раннего детства.
- Что вы можете сказать о Светлане Харченко?
- Это была хорошая девушка, хороший товарищ… Она часто делилась с нами… со мной и Александром Фомичевым, своими секретами, которые человек может доверить только друзьям. Но в жизни ей не повезло.
- Что вы имеете в виду?
- Ей не повезло с семьей. Когда ей было десять лет, умерла мама, откуда-то заявился отец, истязавший ее постоянно.
- Вы отдаете себе отчет в том, что сказали?
- Вполне! У нас имеется выписка из медицинской карты, где зафиксированы … последствия одного из подобных «разбирательств» отца с дочерью.
При этих словах Харченко вздрогнул и налился краской. Он хотел было запротестовать, но сидевшая рядом Марго успокоительно погладила его по руке. Судья кивнула секретарю, та подошла к Дмитрию и взяла листок бумаги. Ознакомившись с записью, судья снова подняла глаза на свидетеля.
- Вы знали, что погибшая была беременна?
- Да, - Дмитрий опустил голову.
- От кого?
- Этого не знает никто. Тайну эту она унесла с собой.
- Расскажите подробнее, что вы об этом знаете.
- Сразу после выпускного вечера Светик… Простите, Светлана Харченко сообщила нам, мне и Саше Фомичеву, эту новость. Мы спросили у нее, кто был отцом ее будущего ребенка, но она ответила, что не хочет даже вспоминать об этом подлеце. Странно, мы ведь всегда были вместе и ничего не скрывали друг от друга…
Товарищи судьи! Светлана очень боялась своего отца. Она поэтому и о ребенке ничего ему не сказала, а обратилась за помощью к нам, ее друзьям. Она говорила, что если отец узнает об этом, он ее убьет. И слова ее не были лишены смысла.
Дмитрий на секунду смолк, пробежав глазами по лицам судьи, присяжных, прокурора, секретаря.
- Я не знаю всех подробностей смерти Светланы, не знаю, что сделал человек, сидящий сейчас на скамье подсудимых, как он содействовал смерти нашей подруги, не знаю, какое наказание его ждет, но твердо убежден в том, что главный виновник ее смерти, главный преступник сидит сзади меня, Дмитрий повернул голову и указал рукой на осунувшегося, хмурого, опустившего голову Кузьму Харченко. – Это он, ее отец, Кузьма Порфирьевич Харченко, убил ее. Он переступил грань дозволенного, он воспитывал дочь садистскими методами, и лучшего исхода для нее, Светланы, чем смерть, в данных обстоятельствах, пожалуй, не было. Хотя, конечно, она вполне могла жить уже самостоятельно, и жить хорошо (благо, у нас в стране есть для этого все условия), и дышать свободно, всей грудью, не боясь, что к ее нежному девичьему телу прикоснется резиновая плетка грубого мужика…

Конец.

(1978-1979)