Право на осень

    ПРАВО   НА ОСЕНЬ               

     Закатное солнце пронизывало дорогу. Лучи пробивались сквозь плотный ряд высоких стройных деревьев, сосен и елей. Нагретый асфальт шуршал под колёсами, шелестел  в ушах . Дневная жара спала и ветер ощущался свежим - постепенно приводил в чувство. Я вздремнул не так уж много, но дорога уже узнавалась, - мы подъезжали к моему родному селу с другой стороны, совершив в течение полусуток как бы оборот. « Я, кажется, поспал » - встряхнул головой водителю. Сергеев хмыкнул, кивнул. « Да, приключился экспромтик » - продолжал я, признавая свою вину или слабость, или даже, - нахальство – как расценить. А может? – удальство, бесшабашность?.. Это всегдашнее русское «авось»? И всё же нехорошо, некрасиво –  обуревался я  мыслями раскаяния, самоуничижения. Ах, неловко как получилось ! Нажраться, приставать к солидной, в возрасте, женщине, словно нам по шестнадцать лет. На двоих уже, может быть , - век…

               
                I
      
    Неуютность одиночества особенно ощущается в дороге. И сильнее и жгуче  давит – перед посадкой.  Сейчас уже оставалось минут пятнадцать до отхода и надо было расставаться с временно нагретым местом, укромным зальчиком, отделённым от основного, наполненного , гудящего, может и интересного, чем было здесь. Но тут лучше думалось. Удалось всё таки осуществить мечту – вырваться на пару дней домой из порта, куда прибыли издалека,  в  этот город, где я  жил когда то, у северного моря… Дальше рейс намечался за кордон, на долгие последующие полгода и  требовалось  посетить город другой, где я проживал  теперь, у незамерзающего залива,- для безотлагательных дел. Понятно,  что они – финансовые. Не люблю пребывать в долгах… И как отдам,  глядишь и прибавится.  Ведь  отдаёшь «свои», а занимаешь – «чужие»…
     Круговорот жизни.  Некогда и отдохнуть, просто так , прикинуться,  в перспективе жизни , на лет десять вперёд… Работа всё , работа …
Крупная, с высунутым, будто красный галстук, языком, собака, прошлась мимо рядов, обдав псиным и почему то приятным запахом. Наверное, потому, что за поводок держалась симпатичная молодая женщина, девушка, в пятнистой служебной форме, явно ей великоватой, но подвернутой ловко, под ремни, и в десантных полусапожках, что выглядело  даже  очень мило, привлекательно. Отголоски трагического начала сентября в Северной Осетии. Меня кольнуло, знакомой околосердечной болью, когда я вспомнил , как видел этих детей и женщин, - измождённых , грязных , полуголых, - передёрнуло. Нет, не отрешиться от судеб отчизны. Задевает ведь, как не прячешься, не стараешься уйти, - в мелочные свои, личностные заботы.
    Да, пора вставать. Сумка тяжела и чтоб не торопиться, без суеты, приходиться её тащить, забросив на плечо. Оставляю приятный сердцу, добрый и любимый город. И этот перрон , знакомый уж тридцать пять лет, когда выходил на него впервые , приехав для учебы в институте, робко и отчаянно покинув родительский дом , за тыщу километров отсюда… Перед вагонным входом толпа. Потихоньку пробираюсь и вот уже рядом с проводником. Какие  то ребята, парни и девушка, визжат, в руках у них банки с пивом, они ими машут, расплескивают. « Ну и молодежь пошла » -прорывается моё ворчание и только молишь об одном, чтобы побыстрее влезть, оторваться от этого крика , назойливости , скачек. Всё таки у меня купейный и нижняя полка, нечего волноваться, мельтешить. Добрался. На месте сидит одна только женщина, скромная такая, притихше-взволнованная. Здороваюсь, располагаюсь. Большую сумку под низ, заплечку, - рядышком, у стеночки, у окошка, под правый бок. Конечно, там  съестное, газеты – не скучать в дороге. Перекидываемся дежурными словами  и узнаю, что попутчица из города, где живёт моя давняя подруга , - поблизости , соседнего. Спрашиваю уже конкретно и  она называет улицу, где обитает, такую же. А так как город тот военный, небольшой и место окраинное,  все друг друга знают. Ну конечно. Женщина называет ту, «мою», учительницу, они даже  работали, вместе. Немного  меня удивляет, что  вспоминаемая  давно уж уехала, лет несколько назад, далеко, навсегда. И захотелось подробнее вспомнить , поговорить  о бывшей моей любовнице , на которую даже имел виды. Разводившуюся уже тогда, лет с пятнадцать назад, с мужем – «кавторангом – раз», имеющую  сына и дочь, ещё не взрослых. Я разговариваю, спрашиваю, есть тема , и дело прошлое , так что уж, выясняю про детей и мужа , ах, да , - второго, киваю ,хоть сам ничего, об этом, не знаю… Я видел только на фотографии  счастливую когда то семью, с  её «первым», красивым и статным мужчиной, лётчиком, морской авиации, чернобровым , высоким , на берегу солнечного юга, в отпуске , когда они ещё  все были вместе, весёлые и довольные… Подмывает меня сказать   о близких с ней отношениях, я уже придумываю как бы поделикатнее это сделать , открываю рот, но тут вваливается эта компания от входа, та самая ,  с пивом, двое вскоре уходят и остаётся молодой солдатик, в форме, в подпитии и резкими движениями, ставит около меня объемистый дорожный баул, раскрывает его с шумом, вытаскивает  оттуда ещё две  банки, с «молодёжным» напитком, тянется к окну, по которому  уже стучат его провожатые, задевает меня плечом… Я прошу быть поаккуратнее, не толкаться и не видя никакой реакции, ещё громче требую успокоиться. Он, наконец-то, обращает на меня внимание, с готовностью и  многоречиво извиняется, оправдывается важностью настоящего момента, что «едет с войны». « Я тоже, с войны» - почему то заношусь сам  и это меня как то вразумляет, - «зачем вру»? По трансляции слышится предупреждение, что отправляемся через три минуты, но это  кажется вечностью, молодые не унимаются, солдатик вскрывает ещё одну банку , звякает ею о стекло, пиво расплёскивается мне на брюки, я ,вконец раздосадованный и злой, пересаживаюсь на противоположную лавку. Парень занимает всю «мою» половину; какой то  он неуклюжий  и большой, с длинными руками и ногами, но чем то уже располагающий к себе, - извинениями  ли этими, габаритами своими, неловкостью… Но вот   вагон качнуло, и, кажется, поехали. Это стало понятным  по тому, как провожающие солдатика исчезли из окна и потом  проплывали   на перроне другие люди,  здание вокзала, проносились, мелькали дальше, в огнях фонарей – улицы ,  машины... Рельсовый путь начался ,покачивание уменьшается, слышится мерный, умиротворяющий, дробный перестук, где то под ногами, гулко – он успокаивает, заставляет приспосабливаться к дороге,  я осматриваюсь , констатирую  своих попутчиков, - «окружение»… Что ж, молодой сейчас наверняка уляжется , он достаточно «готовый»,  а я , перекусив, тоже буду отдыхать, может, приглашу поужинать полузнакомую уже учительницу, она  не так  уж стара , и можно с ней  поговорить, пообщаться.. .Кто – то  ругается в  проходе , ищут место , - а, ладно, найдут, - я поворачиваюсь к сумке своей под боком, а в купе  вдруг  вваливаются проводник, женщина, и с нею солидного вида дядечка, мужчина, порядком уже накачавшийся, плотного телосложения, с поклажей на обеих руках , с  рюкзаком за плечами. Он что-то говорит вагонной хозяйке, та исчезает, а мужчина, скоро поздоровавшись,  распихивает свои вещи. Я  оказываюсь снова, на своей половине; паренек забрался на противоположную сверху полку, а мужик, усевшись около, стал ощупывать  карманы, вытаскивать, перебирать документы, я заметил среди них паспорт моряка и … капитанскую книжку. Снова возвращается проводница, забирает пока у нас  билеты, а у моряка все  те же хлопоты – он продолжает шарить по своим  закромам. И проводница , видя его потуги,  кидает , исчезая : «Потерял? Щас высажу, в Майорке… Готовься…» Промежуточная эта станция, точно старт, будто конец разборок, начало действительного пути. Когда то я выходил на этом пункте, на пятом курсе, провожал Любу, уезжавшую в  недалекий городок, в его окрестности, на работу, по распределению. Проторчав в сельской глуши полгода, после пединститута, она появилась в городе, где я учился, ворвалась в  комнатку моего общежития, жаловалась на свою  скучную жизнь, на занудного директора, напоминающего важности воспитания «будущих строителей коммунизма», заставила провожать себя, в том числе и на поезд, держала в  нем  за руку, уговаривала проехаться с ней, хоть немного. Я сдался , сидел рядышком  и мучился, изображая покорность. Ведь были заверения, клятвы второго курса , но  мне  было томительно и скучно  о них вспоминать, я забыл свою первую студенческую любовь, как забывается что-то нехорошее - неудачное, нелепое, нескладное событие в твоей молодой жизни, оставившее лишь зарубку внутри и маленькое сожаление,  перемешанное  с житейским ,   мало  еще накопленным, разлучным опытом …
     Билет был , наконец-то , найден. Старый служака, привычный к важности документов, засунул бумажку в самый  дальний,  потайной карманчик портмоне, перед возлиянием и дорогой, предвидя своё поведение, удаль и размашистость души. Он тут же  вышел, за  проводницей, принёс постели  для всех, затем четыре стакана чая, а после выставил початую  литровую бутылку водки, очень дорогую , «Финляндию», наверняка из запасов судовых, или от  заказов шипшандлера. Нашлись у него и стопочки–шкалики , под вид конусов, из комплекта металлической плоской фляжки. Выпить  с ним, вдвоём, наскоро, за знакомство , успели ,но женщина  заерзала, засуетилась и мы , чтобы не мешать  ей  готовиться ко сну, вышли. Удивительно, но капитан оказался мне ближе , чем  я ожидал . Несколько знакомых, общей , как выяснилось , одной с ним конторы, сблизили нас и мы продолжали ещё приятней  общаться, беседовать. Я удивился общности интересов – капитан, так же, как и я, увлекался  книгами, футболом и  главное , - шахматами. Несколько сказанных его слов по дебюту полностью расположили  меня к нему, - мне самому нравилась французская защита за чёрных, а  белыми я часто начинал с гамбита , ферзевого… Женщина уже лежала, когда мы вошли вновь , - отвернувшаяся , накрытая одеялом. Мы тоже засобирались  прилечь, но тут спрыгнул паренёк, - подействовало , видно, выпитое пиво и уже минут через пять он вернулся., хотя санитарную зону мы не миновали. « Между вагонами »  - мелькнула моя догадка, но лишь мимолётом, и , как это бывает между  попутчиками, мы принялись за водку и  откровения друг перед другом снова. Я  ещё вытащил чекушку, взятую на случай, но она уже не допивалась. Паренёк рассказывал, как воевал на Кавказе, участвовал в зачистках, охранениях. Но говорил скупо, односложно. Видимо, ему было неприятно вспоминать, эта тема угнетала его, навевала тоску. Он с гораздо большим воодушевлением вытащил из баула флаг, громко шуршащий, из  непромокаемой ткани, российский стяг, бело-сине-красное полотнище, и развернув его на половину купе, показал подписи своих боевых друзей, с напутствиями и пожеланиями. В искреннем волнении, в пьяно-исповедальной расслабленности, он так растрогался , что попросил расписаться и нас. Просьба деликатная , я оглянулся на капитана и поняв, что тот тоже смущён, попытался наиболее мягче и доброжелательнее объяснить, что наши там автографы неуместны,  некорректны, абсурдны даже,  - мы не   лежали вместе в засадах, не  охраняли  посты. К сожалению , или счастью(?) , но мы слишком далеки от этого. «Ну ладно» - просто сказал  солдат и стал запихивать  плащевую материю  обратно, в баул. В нём , казалось, только и было ,что  тот триколор, да ещё  десантные тельняшки  с голубыми полосами, и  тяжелые армейские, кирзовые ботинки, - сам парень был обут в  роскошные  кроссовки.  Все мы сразу, неожиданно как то, замолчали , стали готовиться ко сну; я устроился  всех быстрей, нижняя полка тому способствовала, и лежа , невольно стал наблюдать,  как парень  умело и привычно разворачивает простыню ,  заправляет наволочку. «Какая участь выпала этим мальчишкам ? Как уродуются этими стрессами военными неокрепшие  ещё  их души,  с детскими   представлениями, - в смертельно опасных переделках, под пулями  и  взрывами, под носом у отморозков-бандитов?…» Слабый на алкоголь вообще, я уже засыпал, но всё  ещё слышал тенорок капитана, распалённый, назойливый, задающий вопросы прямые, бескомпромиссные, и  тихий голосок паренька , отвечавщего коротко , отвязчиво, отрешённо. Странно переменившееся его настроение ,от буйного поначалу и до вялости сейчас, говорили  ,наверное, об  усталости , трудности долгой дороги , приближении  к  заветному ,снившемуся по ночам дому, и в полудреме ,с зевками ,он уже  не отвечал, а только мерно и шумно враз засопел, мгновенно, на полуслове , заснув. После первой этой ,  мне предстояла ещё одна ночь, перед прибытием.  А пареньку сходить нужно было завтра, - следующим ,  послеполуденным  уже днём, поближе к вечеру…


                I I
 
     Сергеев опять занимался прозой. Он меня  уже  неоднократно спрашивал, и всякий раз  в завуалированной скрытой форме, как пишется рассказ. Его автобиографический роман,  не без труда мною прочитанный,  такой запутанный, сложный для восприятия, без логики повествования, с  передержками отступлений, с перебивками на философствование,  в хроникальной беспорядочности, был всё таки мною осилен,  но только из желания узнать подробнее о новом для себя, небезынтересном  знакомом, его терзаниях-исканиях, тернистом пути литератора-самоучки. Это было близко и понятно и мне. Василий Александрович Сергеев показывал преодоление этих трудностей , отчаяний, - потерю родных, предательств друзей,  прилипчивой болезни, развод ,отчуждения близких… Взлетевший быстро ,в годы разброда и шатаний, и потом подрубленный жёсткой неприкрытой конкуренцией авторитетов, вместе с немилосердной, начавшейся  рыночной экономикой, он под ударами судьбы не совладал, ушёл с большой издательской должности, откуда ,с высоты положения и нужно было бы действовать, - лавировать, хитро , изощрённо , прогибаться, где нужно,  тактично обходиться с высшими из власти, вертеться, когда необходимо, учитывать спрос, потребности, изучать, применять маркетинг. А он же рубил сплеча, правду-матку , лез напролом,  доказывал своё, называя вещи своими именами. Его и затоптали, прижали, вынудили уйти. Теперь чувствовалось, - в его суждениях, - раскаяние о содеянном , и даже прорезались горькие нотки сожаления ,об упущенных, когда то, возможностях. Книги  он свои, однако, выпустить успел, в столичных типографиях, в твердых глянцевых обложках, прошитыми наборными тетрадями, на хорошей тиснёной бумаге, с портретом, фотографиями… Я же благодарен был ему за то , что он поддержал меня. Хоть по возрасту мы были одногодками ,но он солиднее, опытнее меня, с членским  билетом Союза писателей, публикуемый, печатающийся автор. Я же - доморощенный  литератор , пытающийся собрать, составить первую свою книжку.  И теперь вот согласился тоже  с ним,  -  трудно было отказаться… Он уговорил  проехаться по родным его и моим местам, - на  машине. Я догадывался, что  должен был  Василия сопровождать для общения, - ему было не с кем  делиться  о творчестве, - о будущем в своей жизни,  о прошедшем. А  недавнее его прошлое   было вообще - просто фантастическим , - он полтора года назад  выдвигался ,  ни много ни мало, - на пост  губернатора края. В рейтинге , конечно  не дотянул и до десятка процентов, но  первая эта его  прикидка , в большую политику, прошла, конечно, не зря. Сейчас он был охвачен стремлением снова  ввязываться в бой , выдвигаться на следующих выборах, кампания которых должна была начаться  уже чуть более чем через год , будущей зимой. Я заикнулся , что хочу возвращаться на  малую свою  родину, вспоминал о пристрастиях своих сценических и Сергеев ухватился за это, предложил идти к нему, в  «помощники кандидата», ездить по городам и весям, где выступления и встречи заканчивать  моими моноконцертами, с чтениями его стихов. Он переводил  Есенина ,- мелодичная на слух коми речь по особому звучала в мольбах не плакать старушке-матери  о непутёвом сыне, напоминала причитания плакальщиц похорон, это  я слышал уже, не однажды здесь, в этих местах. Меня это заинтересовало, захватило, заинтриговало даже - я ведь начинал жить в этой коми стороне, учился с коми ребятами , имел родичей местной нации, по линии матери; сам , до десятого класса, пытался общаться не по-русски… Маршрут нашей поездки, в течение дня ,  проходил как раз по тем точкам , где я ещё не был. В других местах района мне  удалось  побывать, - я ездил тут с концертами, в детстве и юности, - сначала  от Дома пионеров, потом – с агитбригадой Дворца культуры. Теперь мы въезжали в село,  где жил мой бывший когда то одноклассник, Коля Аплеснев…
     Ближняя к дороге улица - в кучах навоза у домов, с курами и петухом возле них. Пустынно. Наша «Волга» выглядит здесь несуразной , не к месту, - гораздо  естественней  было  бы приехать на  колёсном тракторе «Беларусь». Дом своеобразный,  - с высоким крыльцом, надстройкой-мансардой, нижним полуподвальным этажом, - для скотины, и сбоку –  с двустворчатыми планочными дверями, - гаражными. Внутри – никого, на дверях – большой железный замок. Мы не расстроены и не обескуражены , мы не торопимся. Наша прогулка только начинается и в такое время ,уже по-настоящему летнее, понятно , что дома закрыты, работа деревенская на воздухе, вне помещений. Всё таки из соседней хижины показывается невзрачного вида, в куцем бесцветном пиджачке, мужичок. Не приветствуя нас никак, он сразу сообщает, что «его нету». « А где ?» - чуть не одновременно  вопрошаем мы. « Кажись…»  - мужик чего то мнётся и выговаривает не сразу  - « к реке пошёл... Чего то там строить… О!» -   будто озарило его, - « мостки для начальства, - те ж прибывают…» Сергеев уже садится, подгоняет меня ,мы разворачиваемся на узком участке, выезжаем  на центральную улицу, которая тут же , метров через пятьдесят, - рядом. Домики ,строения так разбросаны, что трудно ориентироваться. Но Сергеев  внешне невозмутим,  хоть и явно чем то недоволен, или озабочен, обеспокоен;  замечаю, как играют его желваки. Выруливаем к неприбранному, неухоженного,  даже запущенного вида, - дому, - без забора и палисадника. Это  сельсовет. Сергеев входит внутрь свободно, по-хозяйски, привычно , - видно, он здесь в доску свой, давно знакомый, известный. Внутри теснота. Низкие потолки и комнатка направо, от входа, заполненная людьми, все они разом поворачиваются к нам. За высоким барьером девушка ,в видавшей виды, выцветшей кофточке, пишет какую то бумагу. Возле неё стоит первого поколения компьютер, но,  видимо,  не используемый, - рядом , в готовности к работе, - печатная машинка. Около  – копирки,  чистые листы. Оказывается, здесь – паспортный стол, приёмные часы и потому  сейчас так много народу. Да, на Таймырском полуострове, я  видел подобную картину, из коллективизации будто, тридцатых годов , -только что без портретов Сталина и Ворошилова. Сергеев громко что-то спрашивает по-коми, ему отвечают, я под его разговор выхожу, спускаюсь с невысокого крыльца, и не замечаю, как вдыхаю ,полной  грудью, прозрачного  и чистого воздуха. Всё таки какая чудная , хоть и скромная вокруг красота, -  сирень эта у стены,  раскидистый клён  рядом , с темно-зелёными, свежими листочками. Духота дороги сказалась и  вот теперь хочется  посидеть под этими тенями, отдохнуть… Сергеев тоже вскоре выходит. По колдобинам, медленно, мы переваливаемся в машине и  вскоре  останавливаемся на широкой подъездной полосе ,  в глубине которой  стоит новое , современного вида здание, с широким, по всему фасаду, крыльцом, с окантованными его  перилами. Школа. Сергеев кого-то  ищет, но мне не говорит. Он шагает по коридорам, будто по своим, собственным хоромам, заглядывает в кабинеты, широко распахивая двери, спрашивает  опять по-коми. Меня он на время оставляет в учительской, не познакомив ни с кем и не представив. Приходится осваиваться самостоятельно, заводить соответствующий , приличествующий моменту разговор. Но последний явно не клеится. Пара дам, видимо , учительниц, непривлекательного, пришибленного даже вида, всовывают свои озабоченные физиономии, разглядывают, останавливаются взглядом на мне и снова исчезают, продолжают свои дела. Иногда забегает детвора, стоят , будто перед экспонатом, передо мной, прыскают, прыгают, громко кричат, отправляются восвояси. Мельтешат. Возвращается Сергеев. Он выяснил «состав делегации», приезжающей, и, оказывается, что ожидается, со свитой , губернатор, тот самый , победивший, далеко обошедший полтора года назад Василия. С тем, естественно, руководство района, отмечающего  юбилей, основание административной единицы. Может, семидесятилетие ? Я ведь тоже жил в пределах этой небогатой своеобразной  земли, это и мой праздник. Дальше , к реке , мы двинулись пешком, машине  уже не проехать. Из под пригорка, нам навстречу, шла кучка людей , с лопатами, с ещё каким то инструментом и я сразу   узнал ,будто  главного героя из кинофильма «Ровесник века»  , с песней – «Ты моряк , красивый сам собою…»,что впереди был, как бригадир - Аплеснев. Ассоциация возникла мгновенно, помимо воли, но дальше , какой либо связки, эпизода, не последовало. По мере приближения лицо одноклассника, будто с  поблекшей фотографии, высматривалось то  ясно, то смутно, но проявлялась всё четким, узнаваемым, хоть и прочерченным линиями немалых уже морщин. Да, это был он , Коля Аплеснев, везунчик,  воздыхатель девчонок, сердцеед, «гусар» , спортсмен, весельчак , говорун. Их  двое было таких, в нашем классе, - 9-10-м  «В»,- друзей-неразлучников, детей важных родителей - ещё  Серега Карамышев, такой  же, если не повиднее - ученик,- комсорг, затевала, запевала, задавала… Мне не больно вспоминать, я и сам был не подарок, таскался  по  тем же девочкам, участвовал в самодеятельности, не на последних ролях, вёл комсомольские собрания, выпивал… Но у меня это выходило с нажимом, старанием каким то, вывертом что ли , - я  вовсю как бы старался попасть в тот клан избранных, сыночков начальников, я,  рождённый от санитарки-матери и от отца ,  рядового колхозника… Не понимал , что существует просто счастье ,- жить  и радоваться тому, несмотря на происхождение и богатства…
   Аплеснев, прищуривая  издали глаза, меня узнал   сразу. Может , от того, что рядом шествовал Сергеев, привычный посетитель этих мест и Аплеснев, возможно, слышал , что я  литератор, или может , я сам  сильно не изменился ? Хотя тридцать шесть лет, что мы не виделись, непростые какие-нибудь там три с половиной. Я так сильно оторвался от корней и так долго жил далеко, что не мог   регулярно появляться на традиционных, раз в пять лет , вечерах выпускников. Эти встречи так прижились, так понравились участвующим, что притягивали к себе всё сильнее, всё больше - грузнеющих женщин, седеющих мужчин, девочек и мальчиков нашего  славного  школьного времени…
     …Это был не просто домик, дачного типа, приспособленный под зимнее житьё. Мне представился , снаружи невзрачный, а внутри настоящий маленький дворец ,  -  эдакие  хоромы,  уютненький такой
«Домик Петра», с множеством комнат, с  закуточками, кладовочками, лестницами на верх и в подвал, ванной и двумя туалетами,  обустроенными,  с канализацией. И на всей этой громадной жилплощади, среди голых стен, оборвавшихся кое-где обоев, тоскует он один, по вечерам  утыкается в телевизор , или чинит сети; или  «употребив» немного, затягивается, сигареткой, проворачивая оставшиеся на ночь угольки  в маленьком аккуратненьком камине. Наверное, не без того, этого самого, - «употребления»…Лицо Николая, -  при ближайшем рассмотрении  это было видно хорошо, -сплошь состояло из мелких, покрывающих всё его лицо , будто сеткой, - морщин. Да… Есть две причины раннего постарения кожи, - я уже не могу отвертеться от своих, закреплённых многолетней практикой , знаний врача – или от болезней ,или…  Боже , до чего ж падок на горькое прозябание человек ! И откуда это происходит ? Достаток, безволие, утраты, безалаберность, пустота, наследие прошлого, устои , гены ? Коля и сам объяснял , довольно пространно и  прозрачно, что становилось понятным и без его  сентенций ,-  оправдательных, неубедительных, смешных. Да , скатиться с директора школы, председателя сельсовета до обыкновенного плотника надо уметь. Да , ему здесь лучше , чем в центре, он  любит рыбалку, охоту, ягоды–грибы. «А зимой, зимой ?»  - вырывается у меня и Николай расплывается , будто это и есть  вся зима – «приезжает жена с взрослыми дочерьми, внуками, под Новый год – весело…» После столь же традиционной , как и необходимой, выпивки с закуской , мы расстаёмся, с выражением написанной на каждом  из наших лиц печали. Вряд ли я увижусь с одноклассником, но пожалеет ли   и он и вспомнит  ли мою судьбу ?  Обнимаемся. По узкой, с выбоинами и ямами дороге, посредь редкого перелеска, мы пробираемся на машине  дальше  - в родную деревеньку Сергеева.  Здесь он впервые увидел свет, носился ребенком по улицам и окрестностям, отсюда уехал учиться после четвертого класса, в интернат. Запустение чувствовалось на каждом месте , при любом взгляде или повороте в стороны. Побывав в одном бедном , на шесть человек доме, с одной комнатой, с потемневшим от времени  телевизором «Темп» и с одной  стоявшей на столе банкой трёхлитровой молока, откуда даже нам не предложили выпить, мы вывернули на трассу к Гавриловке…

               
                I I I
 
        Рано утром, около пяти, была маленькая станция  возле городка, где  когда то работала Люба и куда я должен был приехать к ней, но не решился  - в далекие студенческие годы. Я проснулся почему то – кто-то выходил, громко  со стуком, потом были гудки , свет, падающий прямо на  подушку и я уже не мог заснуть снова,  но усталости бессонной не ощущал. Дорожная привычка – анализировать и сопоставлять, давать оценку происшедшему, делать прогнозы , - сказывалась. Пришла на ум и та ,последняя поездка на родину , общение с Сергеевым, его предложения о  сотрудничестве, встречи с Аплесневым, в Гавриловке … Всё же к нормальному часу утра я забылся и проснулся уже после девяти, от шепотной, но назойливой речи капитана и солдатика. Дальше мне лежать не хотелось и я встал ,  сходил  в туалет, принёс чаю, вытащил себе позавтракать, пригласил разделить трапезу попутчиков. Женщина пока что не поднималась ,но по напряжённой  её спине  чувствовалось , что она не  спит, прислушивается к нашим негромким разговорам. Странно, но капитан меня будто бы не замечал,  всё внимание своё  перенёс на парнишку и допытывался у него, как тот, например сумел убивать живых людей. Интересно было и мне , я тоже слушал, как стрелял  в первый раз, где?
      - В зачистке… - паренёк вздохнул, вспоминая и переживая наверняка тот эпизод и чтоб не казаться слабым, или смешным, продолжал, - в темноте, в хате , палили из угла, но  замешкались что-то , или  рожок меняли, и я  стал нажимать на крючок, передёрнул затвор на взводе… пули отскакивали от пола  уже, пока я снимал автомат, постепенно так ,с правой руки , и расстрелял весь рожок, в тот угол…  плохо потом было… искать ходил… туалет … - он покосился на женщину, подумав , что она спит.
    Рассказ его потряс. Такие вот малыши, борются не на жизнь, а на смерть? А что бы  делал ты ? Там ? В той обстановке ? Смог бы защитить себя? Но ведь, если  нападают, надо отбиваться, а не ждать , пока тебя… Вспоминаю,  с дрожью,  тех ребят из Таджикистана, из июля 93-го, защищавших заставу. На них лезли 250 моджахедов, головорезов Хаттаба,  живых осталось 18 от сорока;  сдерживали бандитов целый день... Кадры телевизионные с комком в горле. Приехали офицеры, - поздравлять, награждать. А из  оставшихся  за старшего ефрейтор , ребёнок ,   докладывает  и   губы у него дрожат, вот-вот расплачется,  рот кривится… «Подоспела подмога…» Подоспела ли ? Тех двадцати двух уже не вернёшь, не возродишь. И самому себе, когда видишь такое , страшно. За счёт чего вылезаем ? Героизма ? Да . Но ещё из–за нерадивости, нерасторопности верхних в армии такие факты, из-за недобросовестности штабов, разведки , Бог  знает  ещё чего… Кто должен этим заниматься ? От  нахлынувших чувств,  и не зная , что сделать хорошего для этого  паренька , я вышел его провожать. Меня прямо потянуло , побыть с ним ещё  вместе ,наедине,  - он защитник и рядом  не страшно, надежно . Я удивился, как он весь дрожал ,не попадал в тесемки застёгиваемой куртки; пальцы,  привычные  к  автоматным куркам ,теперь его не слушались, предательски  тряслись и парень стеснялся этого.  Волнуясь, бубнил что-то про  дом  свой, родителей , девушку  любимую, которых не видел  два года  и друга , вернувшегося полугодом раньше,  - они должны были его  встречать. Поезд лязгнул тормозами ,парень спрыгнул ,  взял  на спину свою большую полупустую сумку,  колёса медленно покатились дальше , а мы уже, купейные соседи, прильнули   к вагонном стеклам -  «Встретили, встретили ,вон – сидят…», - радостно, облегчённо кивали.
     Дорожная скука меня не томила, корабельная жизнь давно уж приучила к размеренности, неторопливости. Странное ощущение домашности , налаженного в течение  более чем полусуток быта, вагонного непритязательного уюта, успокоенности настроения охватили меня и публичное одиночество  с попутчиками не утомляло,  - мысли катились  плавно , безостановочно ,в такт перестуку. С капитаном снова ,однако ,перекидывались словами – всё основное уже сказано, оговорено, дальше не хочется.  А тянет же просто проветриться,  на последней станции, северной республики ,перед  полярным  краем.   Выходим вместе. Да ,да, - та самая станция. Белые мхи. Рассказываю. Ходил со мной в рейсе один моторист , его отец рассказывал, как освободили зэков, около этой станции, не было других сил, и с матюками-криками  те блатари остановили ,отбросили немцев, стремившихся перерезать в этом месте, всех ближе от фронта  -  железную дорогу, нитку, снабжавшую  центр вооружением от коалиции, из заполярного порта. Именно здесь это и было… Редкие огни  фонарей возле вагонов,  на перроне, горят лишь у киосков,  - те ещё работают, специально , наверное, - под расписание поездов. Отрываюсь от капитана и медленно прохаживаюсь, - держит, томит зуд купить что-нибудь лёгкое , для дороги; - присматриваюсь, останавливаюсь у витрин. Вон «свечи для торта». Зачем они здесь ? Если кто–то едет на день рождения? Всё же темно и я , не доверяя часам , взбираюсь в  ближний вагон .  Осталась ночь . Короткая, потому что ранним утром  уже выходить , уже  недалеко от дома… Времени для  дел мало, всего то  неполных двое суток, суббота  и понедельник, а вечером  того же дня надо улетать. Билет ещё на самолёт взять , успеть. Давно не поднимался в воздух… Капитан моего судна шабутной ,напугал , что отойдем, возможно, во вторник утром. Перед выходом бессонница -  скоро полустанок, где  к дому, в поселок загородный, мне ближе всего. Надо предупредить проводницу, строгую как всегда поначалу женщину , оказавшейся   доброй и отзывчивой. Со мною выходят  рабочие мостоотряда ,  они  давно уже тут строят , несколько лет , скоро перекроют  залив, остался последний пролёт, - разговариваем   об этом в тамбуре. Спрыгнув, я двинулся к остановке, к первому , вышедшему уже по графику автобусу, от автовокзала, - должен успеть.  Но вот дорогу перекрывают движущиеся вагоны, и приходиться останавливаться, пережидать. Катится матушка Россия,  - мелькания эти,  прямо таки отрадны, - картина всегда завораживает, сколько не смотреть; живёт страна, питается артериями дорог, вон и названия  пронеслись –  «Псков… Спирово… обратный возврат…»   
   Автобус подходит внавалку,  с ленцой,будто нехотя, не согрелся ещё после выхода на трассу. Кондукторша сонная, не сдвигается со своего места. Приходится подходить к ней, платить ещё и за багаж.

               
                I V
 
       Гавриловка всплывает, возникает, - из памяти детских лет. Я в ней не был ,но мать часто говорила,- если  буду  плохо учиться, сдаст в Гавриловку. Здесь находится школа для недоразвитых. Въезжаем в пространство из окружающих, отливающей чернотой брёвен, двухэтажных домов, построенных  здесь лет сорок назад, если не раньше, но  ещё добротных, как старые кряжистые, закалённые в невзгодах люди, отстоявшие и морозы и ветра, под суровым северным небом. В подъезде гулко и затхло. По широкой деревянной лестнице поднимаемся на второй этаж, на площадке друг против друга двери и  одну из них мы открываем, заходим. У Сергеева здесь живет родственница, двоюродная сестра, Тамара. И правда , что-то угадывается общее в её  облике, такое же мясистое и круглообразное лицо, плотное тело, «широкая кость». Женщина приглашает меня в комнату, сама уединяется с братом, их не слышно, а я знакомлюсь с невзрачного вида девушкой, не полной и не худой, с кругленьким лицом и с острыми , будто пронизывающими глазами. Одета она в спортивный , довольно элегантно сидящий на ней костюм, с широкими лампасными линиями и мягким, красиво сидящим на тонкой шее башлыком. Между нами бегает, появляясь и вновь исчезая, её , как я понял  , сынишка,- юркий пронырливый малыш, то и дело мешающий нашей неторопливой, с обоюдными пристрелкой и прикидками , - беседой. Собеседница мне не нравится, что то в ней чувствуется отторгающее, - или манера её односложных, с оттяжкой, ответов; или явное выражаемое недовольство вообще, - от непрошенного гостя. Но, может ,она больная, или после какого-нибудь недуга ,успокаиваю я себя , да мне и  некуда деваться , - Сергеев и родственница ушли, - приходится вот так коротать,   в достаточно долгом ожидании, время. Сначала я думал, что девушка – дочь Тамары, хотя обликом она ничуть  хозяйку не напоминала, но потом,  «подбираясь» к её «происхождению», догадываюсь, что она – невестка.  Её муж , сын Тамары, служит милиционером, недавно вернулся из армии, месяца три назад. Теперь уж вопросы мои целенаправленны, я завожусь, будто зверь, чующий добычу, и выясняю, с приятным для себя удивлением, что Татьяна (так её имя) , закончила училище , культурно-просветительное, по курсу режиссуры, но работает воспитательницей , - во вспомогательной школе. И это ещё хорошо , а то в этом посёлочке или маленьком селе , или вообще непонятно  в какого статуса поселении - дикая безработица, и особенно среди молодёжи. Муж ,- я тоже выясняю,- у неё пока гражданский, устроился благодаря матери, имеющей в местной администрации связи и вес. Но меня уже последнее не волнует, я отчего то  сильно заинтересовался другим, меня аж пробирает морозом : «она официально -  н е з а м у ж е м». Ребёнок её, понятно,  прижитой ,от невинного увлечения, от кого то другого. И деваться, понятно, некуда , - раз взяли , так и живёт… Собственного угла нет, у  неё  лишь старушка-мать , в маленькой, неподалёку, деревне. Сколь ж ей  по виду лет ? – я приглядываюсь  к ней уже внимательней,  ворошу и её интеллектуальный уровень. Как не крути, а меньше тридцати дать нельзя. Никак нельзя, мальчику её восемь, - второй класс. Возможно , что ей даже и больше…И   вдруг она мне   становится   потрясающе интересной, я внимаю каждому её слову ,  будто бы душа моя вплывает в прибрежную осоку,  тёплое  омутное болото  покрывает меня до ушей, тянет неудержимо вниз… Становится не по себе , мне уже не холодно , а жарко, у меня сохнет от напряжения в горле, от сопоставления своей жизни с её и я прошу у неё попить. Мы переходим на кухню, она зачёрпывает  ковшиком из ведра недавно принесённую,  чистую и холодную воду, я припадаю к этим каплям, как к лекарству и с досадой вижу, как  идёт мимо окна Сергеев,  своим уверенным , знающим себе цену , шагом ;  а в руках у него пакеты – видно, что из магазина.  Конечно, прикупил что-нибудь к столу. Денег я ему выдал щедро,  с перебором, с утра ещё, как только выехали,  «на бензин». А выпивка  второпях ,у Аплеснева,  аппетит только разыгрыла. Сестра поспевала рядом, он что то  ей ,что не слышно было за стеклом , - говорил. И минут через пятнадцать-десять, приготовив на скорую руку салат , разогрев  из холодильника на сковородке варёную картошку,  и, нарезав купленную,  дешёвую по виду, колбасу, выставили на стол ,в большой литровой бутылке , - водку. Мне не хотелось снова начинать и продолжать эту бездумную, бесцельную,  за туманным удовольствием, гонку. Мне гораздо  интересней и важнее было общение с Таней. «Ого!» – зашелестело в моей голове , - «я уже с нею на  «ты»… Но Тамара учуяла, будто  «текущая» самка, шанс вожделения и я это понял по лёгкости общения с ней, расположения ко мне и эта немая,  с подглядами, дуэль, «сумею ли потягаться» ,продолжалась между нами  за столом. Мы без передышки и пауз, не сговариваясь, пытались друг друга перепить. Сергеев подталкивал к тому ,парой едких и язвительных замечаний , - выполнялся, кажется, тайный  их с сестрой сговор, - и я понёсся, не оглядываясь - в тёмный колодец забытья…Организм такого насилия над собой не выдержал и я еле успел, успел(!), - добежать до туалета, с последним трезвым клочком мысли  закрыл за собою дверь, и промучился  этими спасительными спазмами,  пришёл потом немного в себя, вернулся  на место,  взбрыкивая головой. Тамара тоже,  мало уже что соображая, осоловелыми глазами смотрела на меня победительницей, а я ещё промелькнулся и проникся благодарностью к заботам Татьяны, подкладывающей мне участливо  лучшие куски.. Сергеев, сжалившись, предложил «проветриться», я встал и поплёлся за ним освежаться. Повалившись  на заднем сиденье   с Тамарой, я стал выполнять задуманный  братом и сестрой план и стремительно в глазах Сергеева опускался. Тот наплёл ,конечно, безмужней своей родственнице о моём статусе. Тамара  словно впивалась в меня своими губами, со всей силой  страсти  обделенной лаской  пятидесятилетней женщины, кусалась, урчала и  тщилась, стараясь вытащить из моей ширинки  задеревеневший , налившийся кровью, готовый к действию член. Но рефлекс  самосохранения, глубинным каким то, шестым чувством  меня не покидал , и я отодвигал, отстранял  жадную нетерпеливую руку партнёрши от себя. Остановились у реки, на высоком берегу, и вместе с ветром, купанием в ледяной, начала июня, с быстрым течением, воде,  и вкупе с реакций отторжения выпитого получасом назад и, вновь начатой ,лихорадочно бьющейся в голове мыслью о брошенной Татьяне,  пока без договорённости с ней и объяснений, привели меня  в почти что полностью  обновленный , приличный вид, нацеленный  и   устремлённый. Тамара же , наоборот , когда возвращались , заснула на мягком  заднем сиденье, - засопела, уткнувшись мне в плечо.  Теперь мы снова на месте. Тамара , едва взобравшись по лестнице , снова захрапела на  диване,  а я,  охраняя рядом её сон, осматривался и примерялся к  изменившейся обстановке. Предвечернее, послерабочее время.  Пришёл Тамарин сын, Татьянин сожитель, он шумно  на кухне ужинает, приглашают меня, я соглашаюсь только на чай.  Прямо с огня ,с пылу ,пью этот освежающий, свежезаваренный и такой целительный сейчас  для меня напиток. Стреляю глазами по Татьяне , но она , будто  бы не замечает меня ,в заботах , - кормит ещё и сына. Нет ,не вырвать наедине , даже на пару минут, разговора с ней. Никак, ну никак ,никак не удаётся !.. Сергеев уже зовёт в машину, спускается сам вниз, дверь  в коридор раскрытая , его провожает мальчишка, прошмыгивая из-за стола, сигает за ним и я кричу ,что иду следом, но вдруг Татьянин муж ненадолго исчезает, в соседнюю комнату, переодеваться , он  был ещё в форме и у нас  получается буквально, в прямом смысле , несколько секунд ,может с десяток или полтора и я быстро шепчу Татьяне возле её уха, которое тут же вспыхивает   ,от моей длинной, в три предложения , тирады . «Поедем в мой портовый город. Там  у меня квартира. Будем  вместе жить.»  И сую ей листочек, с цифрами,  и даже с адресом своим, но уже украдкой , потому что появляется  сожитель,  - я нацарапать  записку успел  заранее, пока звали к чаю.  Мне осталось ночевать  ещё две ночи, у  родственников, в столице республики, бывшем когда  то  родном ,и непозабытом городе,  - я номер квартирного телефона ей и вручил… 
     Подъехали к дому моего брата в пригороде. Солнце, самое высокое в это время года, уже спустилось за крыши, высветив верхние кончики ближних домов в багряно красный цвет. Нам  уже, по договорённости, протопили баню и мы с Сергеевым раснежились, расслабились в тесной, но уютной избенке, из узкого предбанничка с лавкой и жарко распаренной мыльней с парильней, с ухающим от ковшика паром, стреляющим  опасной тугой струей ; с пивом на порожке у раскрытой полунастежь двери, принесённым милой и симпатичной , родной племянницей. Прямо расцвела после развода, или раньше я её не разглядел ?
     Я ещё не знал, но уже стоял  перед изменениями в своей жизни – накануне перипетий судьбы. Эта поездка к своим ,куда потянуло меня неумолимо и неодолимо, безо всякой причины и связи, теперь изменила ,обновила меня, смыла  вместе с мыльной пеной и водой, всё наносное ,пустое,  из такого знакомого с  малых лет ручья, - будто сошло с меня всё  отошедшее прошлое, - ненужное ,отболевшее, отжившее, - и я снова войду в следующий водоворот жизни : событий, дерзаний, встреч…

                *      *      * 

   Весь субботний,  спрессованный как минимум в неделю , день – позади. И с будущим , ясным ,на  целых полгода вперёд. Практически всё успел : организовал, отправил, выплатил, подписал, отметился, договорился , встретился … В седьмом часу вечера я подходил к своему ,возле опадающего парка , дому, - оставить сумку , переодеться, успеть к намеченному свиданию в кафе, в местном, непрезентабельном, недавно открытом, где я ещё не бывал. И вдруг, проходя мимо стайки совсем молоденьких девушек , услышал свою фамилию. Я замедлил шаги, повернулся и  стал внимательно  присматриваться к каждой, а потом подошёл к ним. Нет , никто  из них знаком мне не был. Парк давно заброшенный,  возле  профсоюзного когда то санатория, никто за ним не ухаживает ,и девчушки пристроились с трудом , на сломанной ,с одной досочкой скамеечке, втроём ,и одна  ещё стояла. Поочередно ,передавая из рук в руки , они тянули из двухлитровой пластмассовой бутыли пиво  «Очаково». Дешёвое и потому невкусное, потому и взятое в большой ёмкости. Эти малолетки, эти пигалицы, старшей из которых было  шестнадцать, не больше ,странным образом подействовали на меня. Они знали мою дочь , такого же возраста, потому и вспомнили про неё, обронили фамилию. Я представился , под общий хор восторга предложил им дорогих ,дамских , длинных  коричневых сигарет, они ещё сильней взвопили , благодарили , вразнобой , искренне, тут же затягивались… Выяснилось, что отмечают  день рождения ,одной из присутствующих. Не хотелось спрашивать , почему здесь , в мокром и сыром ,холодном  запущенном парке, такое их милое торщище, соблюдение традиций, а не дома ,с тортом, свечами, дорогим угощением. Потускневшее лицо «виновницы» говорило само за себя – наверное, нелады с родителями , зажим свободы, непонимание поколений, - и мне их стало жалко , и неловко и стыдно ,почему то, - перед самим собой… А где же их ухажёры ? Невольно вспомнился попутчик, паренек-десантник,  поживший чуть побольше их , но испытавший  многое… Недалеко ,однако,  начиналась дискотека, в бывшем клубе санатория, оттуда  уже слышалась музыка ,и девицы, вероятно, наметили продолжить вечер там. От сознания беспомощности, и не зная, как их поддержать, я отдал им почти полную сигаретную пачку, попрощался ,отошёл , а  внутри  меня ещё долго было нескладно , душа стронулась и была не на месте, и запланированный вечер , с давней знакомой, когда то близкой, обожаемой,  прошёл скучно и неинтересно , тоскливо.  Знакомой той давно уже было за сорок, она всё ещё  искала себе , так и не побывав в  действительном  настоящем, браке,   лучшую партию -  после четвёртого, бросившего её, гражданского мужа…
     Через день я улетал, завершив ,закончив все намеченные дела и  спровоцированный капитанским наказом не опоздать ,- впервые за пятнадцать лет, томился в аэропорту, перед полётом по когда то привычной и  посещаемой линии.  Тут всё изменилось,- в накопителе работал буфет, висели указатели в туалеты и курительную комнату. Я не без кокетства, показывая своё приличное положение, заказал в буфете «пятьдесят» коньяку, закусил бутербродом с сёмгой, выкурил  дорогую сигарету потом. И уже в салоне подивился тесноте окружающего мира. Приметил ещё  при посадке  симпатичную женщину, она села за мной, я заговорил и оказалось, что она была когда то на том же теплоходе, куда я сейчас лечу, а теперь замужем за старшим механиком, с которым я ходил тоже в своё время ,лет восемь назад. Тот пишет заметки в многотиражку  флота, цепляется за интересные только ему случаи жизни, заостряет внимание на  мелочных деталях, вразброс , без исследования там , или анализа, с призёмленными, очевидными, примитивными  мыслями… Но женщину он  для себя «зацепил» интересную, хотя бы по катаклизмам судьбы. Уезжала в Израиль, прожила в стране два года , не понравилось , вернулась , оставив там дочь , и работает теперь референтом, в престижной, со знанием английского языка ,фирме, летает по командировкам. Попутчица испарилась сразу же ,   в зале прилёта, я только углядел, как она села в одну из стоявших у здания аэропорта машин. Мне тоже, в связи с поздним временем , пришлось брать частника, платить немалую сумму, чтобы добраться на корабль.    Было грустно возвращаться туда, где меня никто не ждал. Я ведь    ни звонка , ни письма , от Татьяны из Гавриловки , -  так и не дождался.  А  выборы  губернаторские президент запретил – после событий в Беслане… Будто  бы  ничего и не было…
 

 2005,  сентябрь.  Кристобаль, Панама.