Глава 9 Напиши мне письмо!

ГЛАВА 9 "НАПИШИ МНЕ ПИСЬМО!"

Первую неделю ещё сомневались. Потом решили бесповоротно: в школу он не пойдёт. Не к спеху: парню семи годов нет. Зачем, спрашивается, хотели раньше времени детства лишить? Он, видишь ли, не против. Много бы понимал!

Теперь – тем паче. Первая четверть, считай, потеряна: придёт он в класс, как девка Пелагея, не знаючи, где право, где лево. Какая дура с ним будет нянчиться? Их сорок человек.

И это не вся беда. После такого дела иммунитет ни к лешему: простыл – тут тебе и осложнение. Или, не к ночи будет сказано, менингит. Живой останется – будет вроде Егорки.

Решили единогласно. Даже бабушка написала из Брянска: сон ей нехороший приснился. А уж Галя вообще извелась, во всём себя винит.

Можно подумать, она дифтерит привезла.

Мама не вытерпела, рассердилась:

- Выбрось дурь из головы!

День рождения он отмечал дома. Никого не звали, никто и не напрашивался. Зато все свои были в сборе – даже Галю декан отпустил. А ещё зашла Света – в последний раз: тяпнула рюмочку за его здоровье и за успехи.

- Скажи тёте Свете спасибо, – велела мама.

В подтверждение, что всё уже позади, попросили рассказать стишок.

- Я лучше почитаю.

Он обшарил этажерку в поисках лучшего, нашёл книжку без обложки, всю им раскрашенную. Ну-ка, что там? Мальчик, похожий на него:

На полу волчок пока я,
Как умею, запускаю.
Подрасти скорее мне бы!..(1)

Рядом девочка в трусиках за конфетами тянется:

Не бери конфеты, Света,
Попадёт тебе за это.

- Лучше выдумать не мог! – перебила мама. – Конфету пожалел.

Ничего он не пожалел! Неправда! Он затащил Свету к себе, показал всё, что уцелело при дезинфекции, и подарил фотографию: мальчик стреляет из лука.

Это он. Галя фотографировала.
Не железную ж дорогу дарить, не конструктор. И детские книжки – зачем?

Он  достал химический карандаш – потихоньку, чтобы не видели, написал на обороте:               

                С П А С И Б О !

Света дописала год и город.

- У меня пластинки есть.

Его праздник – и «Беларусь» его: радиола – не трактор. Он сам всё опробовал: «Изумрудный город», «Гусей-лебедей» с Василисой.

- Давай – нарисуй её, – в один голос и Галя, и Света, обе поддатые. – На кого она похожа? И девочку Элли.

Когда ему рисовать?

Под руку попали песни – старые, военные. Мама расплакалась: вспомнила дедушку.

- Мам, не плачь! Солдат им отомстил. Ему медаль дали.

- Медалью мёртвых не воскресишь.

Нашлось и повеселее:

Вся Земля девчат полна,
А Маруся лишь одна.
На какую ни взгляну,
Вижу лишь её…

- Валерка! Ты уймёшься или нет? Убавь!

А он бы и сам – во всё горло. Пусть вся улица слышит, и на горе, и кто на берегу, с бельём на плотике. Пусть все знают. А то – заразный!

«Проверено: мин нет». Это Света сказала. Микробов нету.

Хоть бы кто-нибудь в окно постучал: «Валерка, ты живой? Дегтяриха не съела?» Лучше, если Серёжка. Он хоть и большой, а с Валеркой водится. Весной был у них: они с папой мотор разбирали. Валерка на подхвате. А мопед? В сенях у него, разобранный. Валерка видел: как-никак вдвоём ковырялись.

Серёжка в школе.

Да хоть бы Юрка Дундук. Дорогу знает. Летом чуть ли не каждый день: «Валерка скоро приедет?» Что ему? С горы спустился – и за угол. Послушали бы пластинки: он это любит.

Только он дикий какой-то. Увидал у него «Мурзилку» – африканскую: негр поймал леопарда за хвост и держит. «Отдай! Не твоя!» И с кулаками! Сам драться не может. Дурачок! Думал – только ему почтальонша носит. Ага! Вон – на бирже киоск, там даже из-за границы…

Мама говорит, он не дурак. Просто он в детский сад не ходит, с бабкой сидит.

Да разве придёт он? Что ты? За ним отец прибежит с ремнём, начнёт орать…

- Заняться нечем? Вон – две «Мурзилки» тебе принесли, обе лежат мёртвым грузом. Почитал бы, как дети в школе учатся. Да как в старину учились.

Он всё читал. Точнее – смотрел картинки: там и школа, как в Венгрии ("бьячок" с розгами в ней работал), и Ташкент. И про войну есть: царь с татарами вместе против своих, русских…

С «Мурзилками» принесли письмо: только взял – оно и выпало.

- Читай, грамотей: «У-эС-эС-эР, Закарпатская…» Никак, венгритяночка?

Точно – Юлия.

Все наперебой удивлялись. Вроде и разговора не было, разве что про фауну и флору. И городишко-то не на слуху – не город-герой, не какое-нибудь Шушенское, Болдино. А вот – гляди-ка!

Вообще-то - «на деревню дедушке»: улица Ленина, дом вверх ногами. Видать, с потолка. Зато – «Сипягину Валерию Андреевичу».

Что за товарищ такой – не в райкоме ли?

Хорошо – город маленький, отца знают. И фамилия не Иванов-Сидоров.

Читали вслух, все вместе.
 
                Здравствуй, Валерик!
Поздравляю тебя с Первым сентября! Навсегда запомни этот день. Ты теперь не малыш, а школьник, пишешь не палочкой, а пером и чернилами. Ничего не бойся! Ты смелый мальчик, как Нилаш Мишка(2). Когда я пошла в первый класс, я боялась ударения и родов. А ты русский, ты всё правильно говоришь. Тебе хорошо. Учись на одни пятёрки. Ты понял? Слушайся папу, маму и учительницу. Не обижай девочек и не дразнись. Будь честным до самой смерти. До свидания!

                Вереш Юлишка

С точки зрения русских – всё безупречно. Даже Галя не нашла, к чему бы придраться. Почерк красивый, без клякс, без грязи, и все рода на месте. Только вот про смерть – ни к плетню, ни к тыну. Может, у них так принято? Потом большая Ц зачёркнута: хотела добавить «целУю», да постеснялась. Или целую четверть имела в виду, целый год?

- С кем-нибудь из своих на спор: дойдёт, нет?

И кто этот Мишка?

- Он разведчик, – предположил Валерка, тоже не читавший венгерских классиков. – Он немцам бревно подложил.

- Будет врать-то!

Решили, что он напишет ответ. Сам напишет, чернилами. Надо руку  тренировать: школа теперь уж не за горами. А то он после всего - как Илюша Обломов.

- Как Илья Муромец? Когда ходить не мог?

К выходным было готово.

                Здравствуй, Юля!
Твоё письмо я получил. Большое тебе спасибо! Я в школу не хожу. У меня был дехтерит. Сейчас сижу дома, готовлюсь к школе, рисую. Скучно. На улицу не пускают. Улица у нас Владимирская. Раньше тут жили крепостные мужики из города Владимира. Когда строили Москву, он был нашей столицей, там золотые ворота.
Завтра у меня день рождения, пойдёт восьмой год. Мама ходила утром в лес, набрала волжанок. А как у вас? До свидания!
                Валерий Сипягин
1октября 1966 года

Валерка весь перемазался, как Буратино. Ничего бы ему не написать. Спасибо Гале: то и дело руку ему держала, чтобы не скользила, как по льду. И про Владимир она подсказала. Зато «ДЕХТЕРИТ» – его. Галя чуток подправила – вышла «ДИФТЕРИЯ».

- Это у девчонок, – обиделся Валерка.

- Не спорь! Теперь так пишут. Стыдно: нерусская девочка смеяться будет.

О том, что лежал с чумными, вообще не велела писать: нечего повторять глупости за дебилами.

В самом конце он посадил-таки огромную кляксу. Галя вздохнула и оставила как есть.

Ответ опять пришёл вместе с очередной «Мурзилкой»: почта, как всегда, запоздала.

                Дорогой Валерик!
Здравствуй! Поздравляю тебя с Днём рождения! Хорошо, что ты не умер. От дифтерии умирают, мне мой папа сказал. Больше не болей, ты понял? Тебе надо гулять на свежем воздухе, чтобы не было микробов. Ты так и скажи своей маме. Только ты одевайся теплей, возьми шарф и валенки. У вас такие морозы, потому что ветер с Северного полюса. А нас защищают Карпаты, не пропускают ветер. Мы не топим печку волжанком. Что такое волжанок? Никто не знает. Зато у нас добывают соль. Прямо из-под земли. Ты не веришь? Честное слово! Спроси у мамы. Ты не ходи пока в школу, пойдёшь после каникул. Тебе хорошо. А мне нельзя болеть, меня не возьмут на экскурсию в Киев. Это глупые мальчишки едят лёд. Ты не делай так, а не то умрёшь. До свидания!
                Твоя Юлишка
У меня День рождения 2 января. Знаешь, как хорошо! Я буду большая, буду сама выбирать.

- У ней отец с матерью разводятся, – сказала мама.

- Как у Серёжки?

Серёжку матери присудили, он был маленький. А Юльку вызовут в суд, к прокурору, спросят, как большую. Если отец у неё хороший, не лупит её, она с ним останется. А нет – так к бабке уедет, вдвоём будут жить.

- Не советуй никому ничего, тайный советник. Ей, бедной, без тебя тошно.

Тогда и писать не надо. О чём, в самом деле? О волжанках – какие красивые, вкусные? Юлька и не знает…

- Не до волжанок ей.

О чём ещё? Соль у них есть. Это до революции дедушка ездил к царице.

- К Екатерине Второй?

- Не к царице, а в город Царицын. В Волгоград.

Как в Карпаты! А сейчас – в любом ларьке.

И мама все грибы посолила.

- Зима подъест.

И в лес не сходишь. Это в «Мурзилке» октябрь не кончился, листья – красные, жёлтые – с деревьев падают. (Весь журнал такой: то костёр, то трамвай, то народный герой Стенька Разин в кафтане.) Давно уже всё облетело, снег идёт, и морозит по-зимнему. Пора валенки доставать, а то так и просидишь.

Юрку на всю зиму заперли, как в инфо. Если только с отцом в баню. Сидит, как сверчок  запечный, от нечего делать в окно кулаки кажет.

А в центре музыка – демонстрация, и радио говорит.

Мама вспомнила сорок первый: так же было об эту пору, с октября прихватило, как только немец пожаловал. "Мне как раз двадцатый год пошёл". Тогда без света сидели, без электричества. Хорошо, если керосинка…

Юлька хоть и большая, но дура. Не знает, зачем керосин. Что она – ни  разу на смолу не садилась? (Мать с неё шкуру спустит.) А если краской обляпался? Тоже – никаким мылом. А у мамы – всё время, ещё с войны.

Раньше керосином лечили от дифтерита. Горло мазали: тряпку намочат, наденут на палочку и в рот суют.

- Жить хочешь – терпи.

Фу! Лучше десять уколов. Он не заплачет.

А если свет потух? Опять зажгут керосинку. Светло, всё видать, и всё по-другому: занавески, обои, морские льды. И Африка… Рисовать ему не дадут: нельзя при таком свете.

А на войне людей резали – пули вытаскивали.

- Я карандаши поточу.

Карандаши можно, только надо поближе к свету. А то будет ЧЛЕНОВРЕДИТЕЛЬСТВО. На войне за это – как дезертира.

- Расстреляют?

- Нет: "будут гладить-целовать, спать положат на кровать".

При керосинке всегда что-нибудь да вспомнится. Папа расскажет, как зимой, в метель – вместо дедушки: выпряг лошадь – и верхом. С пристани, по льду. А за ним – волки. До дому, до калитки.               

Хорошо – дядю Колю ещё не взяли на финскую: вышел, поднял шум. Да у соседей собака бегала. Как налетит на них! Съели её, бедную.

А мама – про оккупацию. Тоже вечер, зима. Замёрзли. Сидят впотьмах, коптилку зажечь боязно.

Временами самолет прогудит. Бабушка перекрестится: «Юнкерса! Всё на Москву». А то: «Мерсишмит! Русский дух, знать, почуяли, идолы!»

Скажет – и маме, как маленькой, погрозит: «Зинка, помалкивай!»

А на задах кто-то ходит, снег скрипит. Вдруг полицай: «Кого ждём на ночь глядя?» Поить придётся. Потом начнёт: «Зинка, выходи за меня».

Какая она ему Зинка? Нужен маме предатель!

При дедушке побоялся бы. Тот всё про них знал: кто отец, кто мать, даже кто куда бегал. И у кого еврей на квартире жил. У дедушки была книжка: там про всех.

Но дедушка ушёл ко всенощной: он в церкви староста. Теперь до утра: придёт – не придёт? Кругом патрули, полевая жандармерия, немцы с овчарками. Или гусары объезд делают: не наши, которые в кино, - мадьярские.

Поубивал бы их всех!

… Ещё до холодов он успел подхватить ветрянку. С ума сойдёшь! Но это, все говорят, не смертельно. Это значит, что он большой. Галя приедет – и не узнает.

- Я страшный, да?

Пройдёт! НАДО ТОЛЬКО БЫТЬ МУЖЧИНОЙ, чуточку потерпеть, руками не трогать. Не то останутся на всю жизнь рубцы и вмятины, как у Егорки.

                * * *
- Ну почему ты маму не заразил? – спохватилась Пашута. – Мама поболела бы чуть-чуть – и всё.

                Продолжение следует http://www.proza.ru/2019/12/21/286

                ,


1. Стихи Владимира Томсена.

2. Юный герой книги Жигмонда Морица "Будь честным до смерти" (в русском издании для детей - "Будь честным всегда").


Рецензии
1966, а война не отпускает. Почти все разговоры сводятся к тем годам.
Ни мой свекр - пехота, ни отец - Балтфлот, оба "от звонка до звонка", вспоминать не любили. Первый тост всегда стоя "За Победу". И исключительно редко что-то короткое в тему.
У Валерика иначе. И это, из детства, должно быть, останется навсегда.

Наталия Шайн-Ткаченко   12.09.2023 18:47     Заявить о нарушении
"Все разговоры сводятся"... Это я их свожу: остальное большей частью за рамками. Притом вспоминает не отец-фронтовик, а мать: у того воспоминания больше мирные или "короткое в тему". Сравниваю с рассказами тех, кто пережил репрессии, как мои дед с бабушкой. Слишком не распространялись: и я был мал, и не слишком одобрялось это. Однако же доносилось до меня, дошкольника. С оккупацией можно было быть откровеннее, если без комплиментов оккупантам и за самими грехов не водится. И фронтовики подчас бывали откровенны: вспоминаю другого деда и ещё некоторых. А песни слушать да фильмы смотреть все любили, кого знаю, хоть оценки порой давали нелицеприятные. Для нас, как Вы сами знаете, вообще была любимая тема.
Вернусь к моему герою. Его родителей (или кто они ему?) свела война: не рядом брянские леса с муромскими да мордовскими. И в его жизни будет нечто связанное с той войной, с Великой Отечественной, пусть и не напрямую. А навсегда или нет? Не буду опережать события.
Спасибо!

Михаил Струнников   12.09.2023 19:40   Заявить о нарушении
На это произведение написано 9 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.