Наследник

Рассказ о том, что еще не произошло

- Ну вот опять, - недовольно буркнул мальчишка. – Опять Лизку повесил. Не надоела она тебе?
Наставник задумчиво склонил голову, не торопясь с ответом.
- Она прекрасна, Нур. Разве тебе она не нравится?
Мальчишка еще раз демонстративно бросил оценивающий взгляд на поблекшую плохо сохранившуюся картину и безапелляционно сообщил:
- Нет. Скучно и нелепо, особенно эти нагромождения на заднем плане, ерунда какая-то, такого не бывает.
- Воображение, Нур, это воображение. Станешь старше – поймешь, - в очередной раз философски пообещал Наставник.
- Ты всегда так говоришь, - привычно отмахнулся мальчишка. – Я расту, а ничего не меняется, - недовольно добавил он. – Совсем.
- Тебе это только так кажется, - возразил Наставник. – Приступим к занятиям, Нур.
- Опять логарифмы, - вздохнул Нур, тоскливо осматривая стопку учебников на столе учителя и небольшую светящуюся синей вязью многоэтажного примера доску. – Скучно.
- Сначала мы кое-что повторим, разберем несколько новых примеров, потом немного позанимаемся астрономией, а затем, если ты захочешь, ты сможешь порисовать, - примирительно проговорил Наставник.
- Хорошо, - быстро согласился ученик.
Нур был увлекающейся натурой. И многоуровневые примеры Наставника тоже иногда увлекали его. Также как и астрономия, химия, ботаника и физика, геометрия и музыка, гимнастика, шахматы и многое- многое другое. Но истинной страстью Нура было рисование. Он мог рисовать днями напролет, даже не замечая, как ускользает быстроногое время, частенько забывая о еде и сне. Что, разумеется, абсолютно не устраивало Няню.
Лучше всего выходили натюрморты, но больше он любил зарисовывать всевозможные сценки из жизни. За Наставником и Няней всегда было интересно наблюдать. И он наблюдал. За двенадцать лет его жизни таких наблюдений накопил немало. Няня то и дело сокрушалась, что его наброски скоро негде будет хранить. При этом бережно сохраняла каждый его рисунок именно она, Нур же, завершив очередную зарисовку, тут же забывал о ее существовании. Серьезно он работал только над натюрмортами. Именно они заполняли все свободное пространство стен, хаотично и немного самонадеянно чередуясь с любимыми картинами Наставника.
Но самой любимой у Наставника была Лизка. И Лизку Нур тихо ненавидел. Она казалась ему странной, чужой и непонятной. В раннем детстве он просто боялся ее. Боялся ее черного пристально следящего за всеми взгляда, ее пугающей улыбки. Он не понимал, чему она улыбалась. И улыбалась ли вообще. Наставник утверждал, что улыбалась. Ему, конечно, было виднее. Но чего Нур не понимал совершенно – какое такое воображение помогло Наставнику сотворить это чудо-юдо.
Он все еще продолжал ломать голову над этой загадкой, по обыкновению легко щелкая новые примеры Наставника. Потом они плавно перешли к задачам по астрономии. Из дебрей точных наук их как всегда вытащила Няня.
- Пора обедать, - вплывая в кабинет, возвестила она. – Нур, стол уже накрыт.
- Отлично, с теорией мы уже закончили. Вечером займемся практикой в обсерватории, - проворно восставая из своего кресла, проговорил Наставник. – А сейчас можно и пообедать.
Мальчишка, не теряя ни одной драгоценной секунды, убежал в столовую. Пока Няня не вернется, можно попробовать отыскать что-нибудь оригинальное для нового натюрморта, что-нибудь стеклянное, хрупкое и спрятанное в самые дальние закрома кухни.
- Снова формулы, - бесстрастно заметила Няня.
- Да, - отозвался Наставник. – У мальчика большие способности к точным наукам.
- А к чему у него нет способностей? – спросила Няня, хотя ее вопрос и звучал совсем не вопросительно.
- Я делаю все, что могу, - ответил Наставник.
- Полагаешь, этого достаточно? – проговорила она. – Достаточно того, что мы делаем?
- Ему никогда не будет этого достаточно, - сказал Наставник. – Мы всегда это знали. С самого начала. – Хотя тебе в определенном смысле проще, чем мне, - добавил он, немного помолчав.
- Проще?
- Ты можешь быть спокойна, когда он сыт, здоров и всем доволен, а я… нет.
Няня согласно кивнула, так как прекрасно понимала Наставника. Они говорили об этом не первый раз, но изменить ничего не могли. Они просто делали свое дело и говорили. Всегда говорили об одном. О Нуре. Но сегодня разговор продолжился.
- Ты так и не решился? – спросила Няня.
- Пока нет, - ответил Наставник.
- А если ты уже упустил подходящий момент?
- Не знаю. Не уверен, что этот момент вообще когда-либо был. Как мне объяснить ему… все, если я сам всего не знаю.
- Может быть, он сможет понять сам, - предположила Няня.
- А если нет?
Оба задумчиво замолчали.

Нур придирчиво взглянул на рисунок и отложил кисть. С натюрморта на него смотрел пузатый, облепленный нелепыми розочками кувшин, а перед глазами все еще стояла вереница планет. Яблоки, окружавшие кувшин, тоже почему-то выстроились причудливой цепочкой, подозрительно походившей на увиденный несколько часов назад строй небесных тел. Парад планет Нур наблюдал впервые в жизни. И теперь не мог думать ни о чем другом. Нужно их нарисовать. Карандаш нервно затанцевал по слепящей белизне альбомного листа, но практически сразу замер в руке мальчика. Эти глупые пустые шарики на бумаге намного больше напоминали яблоки, чем планеты. Планеты Нур видел уже не раз, но сегодня они были другие, особенные. Мальчишка тяжело вздохнул. Опять не выходило, не получалось нарисовать то, что действительно хотелось изобразить, запечатлеть навсегда, остановить. Не только на голографиях, но и своими руками.
Набросок был хорош, но он все равно не устраивал Нура. В нем была форма, но не было правды. Карандаш отправился вслед за кистью, а Нур -  в привычное путешествие по кабинету Наставника. Такие импровизированные экскурсии по тайным чертогам бескрайнего зала обычно развлекали его. В них он всегда находил какой-нибудь новый предмет, прибор или инструмент, невиданный прежде и неизвестный. Иногда Нур пытался его нарисовать, но чаще просто рассматривал, изучая мельчайшие детали сложного, надежно хранящего свои маленькие секреты устройства.
В этот раз бескрайний стол Наставника был скучен. В тени упитанных учебников под бдительным присмотром строгих колб и сердитых мензурок притаились шкодливые пробирки и пипетки, в центре стола окруженный восторженными линзами, унылыми термометрами и суровыми приборными стеклами царил раздувшийся от гордости микроскоп. В отдалении пристроились насмешливые неразлучные приятели – вольтметр, гальванометр, амперметр и реостат, в гордом одиночестве на краю стола приткнулся своенравный динамометр. Под несколькими слоями белоснежных листов в толще блокнота дремал секундомер. Ничего нового.
Неожиданно Нур увидел его. Свой новый предмет. И принял поначалу за учебник. Но он не был учебником. Во всяком случае Нуру никогда не приходилось видеть такие учебники. Яркие и блестящие. Все его бумажные учебники были тусклыми и потертыми от многолетнего усердия. Таких, как этот, просто не могло быть. Но он был. Нур осторожно взял в руки таинственную находку. Обложкой странного учебника была картинка. Но это был не чертеж или схема, которые он обычно встречал на страницах своих учебников. Она очень напоминала рисунки Нура. Была цветной, как его натюрморты. Картинка изображала неуклюжую немного бесформенную фигурку. Не такую как у Наставника или Няни, фигурка походила на него.  И на Лизку. Это был человек.
Человек с ног до головы был завернут в нелепую одежду, что-то несуразное красовалось и на его голове, но это без сомнения был человек. Он по колено стоял в странной штуковине, напоминавшей нянины соусники, и держал в руке причудливую расширявшуюся на конце гимнастическую палку, частично погруженную в страшную пятнистую синеву, заливавшую практически весь фон картинки. Лишь вдалеке позади человека угадывались знакомые, замутненные, коричневато-зеленые нагромождения. Кроме удивительной картинки на обложке было только несколько слов.
Д. Дефо
Робинзон Крузо
Нур осторожно приоткрыл обложку и провалился в бесконечное и необъяснимое.
Жизнь, необыкновенные и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего 28 лет в полном одиночестве на необитаемом острове…
Слова, слова, слова, которыми говорила находка, не произнося ни звука. Половину из этих слов он не понимал. Он понял лишь одно – с ним говорил человек. Никогда в жизни Нур не видел таких чудесных рисунков, но и они бледнели перед теми картинками, которые рисовали ему слова. Он чувствовал, как что-то огромное, круглое, теплое разворачивается внутри него, набухает, как нянино тесто для сладких пирожков с вареньем, вырываясь за пределы хрупких преград, чтобы никогда больше в них не вернуться. Он плыл в море слов, как боролся за свою жизнь в пугающей черной синеве встреченный человек. Таяло время, наперегонки бежали страницы. Он опять рисовал, но рисовал без карандаша и кисти. И эти картины удавались, каждое мгновение меняясь, но навсегда оставаясь с ним.
- Нур!
На лице Наставника нельзя было увидеть тревоги, но он был по-своему обеспокоен задержавшейся в его кабинете тишиной.
- Нур, у тебя все в порядке?
- Что это, учитель? – продолжая сидеть на полу с находкой на коленях, спросил мальчишка.
- Это книга, Нур, - ответил робот.
- Я думал, это такой учебник, - проговорил Нур. – И начал читать. Здесь человек. И не один.
- Это люди, Нур. В книгах всегда много людей.
- Есть еще книги? – задохнулся мальчишка.
- Да.
- Они твои, Наставник? Как Лизка? И это тоже воображение? – забросал он вопросами учителя.
- Да, это воображение, Нур. Но книги не мои, их создали люди. – Он наконец-то произнес эти слова, и, вероятно, должен был почувствовать, как неподъемная тяжесть падает с его плеч. И он бы чувствовал это, если бы мог.
- Люди? – настороженно переспросил мальчишка. – Значит, есть еще… люди? – робко, с трудом выговаривая новое непривычное слово, прошептал Нур. – Кроме меня.
- Они были. Теперь их нет.
- Почему?
И Наставник рассказал все, что знал сам. О погибшей планете, об уничтоженной метеоритами полумертвой станции, о последних месяцах выживших.
Нур слушал внимательно, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Ни на все из них мог ответить его Наставник.
- Значит, больше ничего не осталось, - печально проговорил Нур после долгого молчания. – Нет больше людей.
- Кое-что есть, - возразил Наставник. – Твое наследство. – Он не совсем четко представлял себе значение употребленного слова, но именно об этом говорил роботу, умирая на его руках, раненый капитан.
Со дня гибели станции Наставник входил в хранилище всего два раза. После первого на стенах его кабинета появились картины, а в жизни Нура -музыка. Во второй раз – книга. Теперь он был только проводником.
- Люди оставили это, - гулким эхом прокатились по хранилищу слова Наставника, замерев где-то в ослепительном сиянии далекого купола.
Стен у хранилища практически не было. Все видимое пространство занимали картины. Картины стояли на высоких полупрозрачных стеллажах, лежали прямо полу. Самые привычные напоминали знакомые натюрморты, некоторые из них были похожи на Лизку, другие совсем ни на что не походили – на них было много людей, очень разных, совершенно непохожих друг на друга, но людей, самыми странными были те, на которых не было ни одного человека. Наставник называл их пейзажами. Объемные изображения именовались скульптурами. Но стоило Нуру заметить стопку книг, как он позабыл обо всех прочих чудесах хранилища. Книги были повсюду. Маленькие и большие, толстые и тонкие, пестрые и невзрачные, но все это были книги. Последние островки стен остались позади, они углублялись в недра хранилища, полностью состоявшие из книг. Книг и яркого света высоко над головами человека и робота.
- Это все сделали люди? – спросил пораженный мальчишка.
- Да, Нур, - подтвердил Наставник. – Они создали эти скульптуры и картины, написали книги.
- Зачем?
- Для тебя, Нур.

- Ты думаешь, что поступил правильно? – спросила Няня.
Роботы сидели за обеденным столом, склонив серебряные головы над давно остывшими пирогом и чаем.
- Я все же смог выполнить последний приказ капитана, - проговорил Наставник. – Ты оказалась права, они сами всегда все понимают. Люди. Ему было достаточно одной книги.
- Теперь ему достаточно только книг, а мы больше не нужны, - сказала Няня. – Не нужны твои формулы и приборы. И даже мои пироги.
- С того дня он не пропустил ни одного занятия, и занимается с тем же усердием. Он даже рисовать не стал меньше, - заметил Наставник.
- Но каждую свободную минуту читает, - отозвалась Няня. – Теперь он знает, что он… единственный.
- Он всегда знал об этом, - сказал Наставник.
- Но не знал, что были другие, - возразила Няня. - Правильно ли мы поступаем? Он решит, что мы его бросили.
- Мы не бросили его, мы передали его другим учителям.

Нур наконец-то закончил решать очередной многоуровневый ощетинившийся степенями и квадратными корнями пример и, отложив карандаш, внимательно разглядывал знакомый портрет.
- Наверное, ты присмотрел в хранилище что-то другое, Нур, - заметив взгляд ученика, предположил Наставник. – Мы можем поместить сюда то, что тебе больше нравится.
- Да, в хранилище много картин гораздо лучше этой, - отозвался мальчишка. – И нравятся они мне больше. Но я хочу, чтобы она осталась здесь. Живи пока, Лизка, - подмигнул картине Нур.
А Джоконда продолжала все так же бесстрастно улыбаться ему в ответ своей долгой молчаливой улыбкой.