Поезд на Варшаву

Поезд на Варшаву стоял на станции в Бресте десять минут. Кроме меня на платформе никого не было.
- Давайте быстрее, никто тебя ждать не будет, - сказал пограничник. Он постучал в дверь вагона милицейской рацией.
- «Маю рацыю», - сказал я беззвучно сам-себе.
- Эй, принимай жидов! – крикнул пограничник.
- Зачем оскорблять, - возмутился я.
- Я не оскорбляю, - сказал пограничник. - Другого слова у них нет. Привыкай. Открылась дверь вагона и в проеме появился проводник в униформе.
- Похож на хабзайца, - отметил я про себя.
- До куда жИды едут? - спросил он.
- Жиды едут в Америку, - начиная злиться, ответил я.
- Сидай до Варшавы довезу, - сказал он улыбнувшись и протянул руку, помогая взобраться по высоким ступенькам. Я заметил, что он уже под шафе.
- Хочешь выпить со мной? - спросил он, когда поезд тронулся.
- Что ты пьешь?
- Грузинский трехзвездочный. Настоящий.
- Выпью, - сказал я.
Он налил из канистры по половине стакана.
- За что пьем? - спросил я.
- За твою волнасть, - сказал проводник преувеличенно торжественно.
- Мы выпили.
- А за твою? - спросил я.
- А мне и так добже.
- Тогда давай за это выпьем.
Выпили еще раз и закусили мандаринами.
- Откуда богатство? - спросил я, указывая на десятилитровую канистру с коньяком.
- Спекулянтов подвОзил, - ответил проводник.
Он говорил по-русски достаточно хорошо.
- Ты поляк? - спросил я.
- Поляк
- Яще Польска не згинела? – почему-то спросил я.
- Еще не, но быть може сгине, - усмехнулся он.
- Чего так? – спросил я.
- Хочешь спробовать польского чоколяда? – сказал он и пододвинул мне треугольный брусок, завернутый в серебрянную фольгу.
 Я развернул и откусил.
- Фу, бля, дрянь какая.
- Не стесняйся, - сказал он, - выплюнь на паперу. У нас все такое, как тот чоколяд.
- У тебя хороший русский, - заметил я, желая сказать ему что-нибудь приятное.
- А какой он можа быть. Я из Гродно. Когда мне было четырнадцать, родители уехали в Польщу. Я еще успел в пионерах побывать и в этих... Забыл, как они называются.
- А чего уехали? – спросил я.
- А ты чего едешь, - ответил он с неожиданной агрессией.
Я промолчал.
- Вот, - сказал он, - в Москву еду завже трезвый, а назад завже пьяный. Кто мне скажет, для чего.
Он нашел меня глазами в пространстве и сказал:
- Давай еще выпьем.
- За что спросил я?
- У тебе сегодня уродзины. Нет, я тебя не осУждаю. Ты все добра робишь. Только я хочу, чтобы ты разумел. Ты сейчас родишся знова. Помнишь, как то было в перший раз.
- Нет не помню, давно все было.
- Я припомню тебе. Тебя слепило святло и пугали громкие непонятные звуки, и остры таки запахи дразнили тЕбья. Воздух запаливал груди. Миллионы малЕньких, малЕньких микробов кусали тебя. Тебе было ужасно. Ты кричал и плакал. Кто-то взял и прирезал пуповну.
Он встал, пошатываясь ушел в коридор и через минуту вернулся с большими никелированными ножницами в руках.
- Вот, везу под заказ. В Москве купил. Наши говноеды нават ножницы добрые сделать не можут. Зараз буду родить тебе. Он упер ножницы мне в живот. Я перехватил его руку и отнял ножницы. Он отдал почти не сопротивляясь.
- Ладно, - сказал я, - ты лучше расскажи, как ты там в Польше живешь?
- Добра живу.
- Где ты живешь?
- Я живу в Польще в этом самоходе.
- А дом, семья?
- Жена в Нюйорку осталась.
- А дети?
- Детей, дзякуй богу, нема.
- Ты был в Нью-Йорке?
- Пять лят там был.
- Чем занимался?
- По першему на стройке працовал, потым, как лайсенс получил у жидов на деливери. Но жиды мало платят, и я на жевтое такси ушел. Как это по-русскому - баранку крутил. Пять лят жил, десять лят житья отдал. Один за два. Как в тюрьме. Только кто мою вину скажет. Моя вина была, что я вольности захотел.
- Да ладно тебе, свобода это осознанная необходимость, - сказал я.
- Да, - ответил он с вызовом, - а я не разумел. Нахуй оно мне это вшистко было нужно.
- Что?
- Все. Вот поведь мне, можешь сам решать свое житте.
- Я всегда сам решаю.
- Пшепрошем пана за мое поведенне.
Он сделал паузу, поднял палец в верх и сказал:
- Не пи3ди! Там, - он указал пальцем против движения поезда, - ты ничЕго не решал, потому, как тебе не давали вариянта. Ты просто не знаешь, какая это хорошая свободная жизнь, когда нет вариянта и не надо решать. А там, - он указал пальцем по ходу движение поезда, - ты будешь все сам. Наприклад, ты пиво любишь?
- Люблю, - сказал я.
- Вот заходишь ты в Бруклине в наигорший гроссер, хочешь взять коробку пива, а в ледовице за двадцати сортов.
- Так это же хорошо.
- Зачем человеку нужно столько пива! – вдруг воскликнул он в отчаянии. - Двадцать сортов, как в этом разобраться. Сколько нужно часу, чтобы иметь правильное выбиранне. А у меня нет столько часу. Я уже сорок лет стар и день идет за два, я каждую минуту чую, как старею еще.
- Я вот тоже в Нью-Йорк.
- Давай, давай. Там тебя ждут. Будешь за черных х*ярить.
- Почему за черных?
- А они работать не будут. Кто-то повинен работать. Такие глупцЫ как я и ты. Едут и робят за себя и за того черножопого парня, за всю его черножопую семью.
- Хорошо зарабатывал?
- У них сколько заработаешь, столько отдашь. Ты как той пес, что за зайцем бегает. Бежишь, думаешь, вот сейчас догоню. Никто ж не подскажет, что зайца догнать неможно.
- Почему?
- Бо заяц тот есть железо.
- А другую работу искать не пробовал?
- А кто мне даст ту другую працу. Я не черный, я не пидор, я не кобета, не инвалид...
- А как там климат? - спросил я, желая переключить тему на что-нибудь нейтральное.
- Холера их климат. Там солнце жевтое.
- Как это?
- Ну, вот смотри праз окно. Какого колору солнце?
И, не дожидаясь моего ответа, сказал:
- Белое. А там солнце жевтое.
- Это еще СССР? - спросил я у проводника, указывая на бегущий мимо однообразный подлесок.
- Нет, - сказал он. - То есть Польща.
- Откуда ты знаешь? – спросил я.
- Чую родину, - ответил проводник.