Один день октября

               
   Начало октября. Солнечный полдень. Ватага ребятишек, размахивая портфелями и громко о чём-то споря, спешит в школу. Вторая смена.

   Они идут по правой стороне улицы, где длинный и высокий забор городского парка и куда пускают за деньги. Высохшие, жёлтые листья, которые не будут убраны до самых ноябрьских праздников, шуршат и разлетаются по сторонам. Дети - есть дети! Разве пройдут они равнодушно мимо этих скоплений, образованных пронзительными ветрами, срывающими последние листья, не успевшие дожить до срока и  пожелтеть?

   Четверо рабочих копают вдоль забора канаву. Огромная, деревянная катушка с кабелем преграждает путь. Надо обходить. Около горок глины, выброшенной из глубины валяются черепа и кости. Дети останавливаются, замолкают и напряжённо разглядывают человеческие останки.

   –Что, страшно? – Рабочий кладёт брезентовые рукавицы на свежую глину, достаёт из кармана пачку «Прибоя» и, разминая пальцами папиросу, добавляет: - «Здесь раньше кладбище было. И весь этот парк за забором тоже».

   –Пошли, а то опоздаем!

   Ребята молча идут до перекрёстка. Впереди, по этой же стороне – кинотеатр «Рекорд», свернуть влево – школа, а свернуть направо, то увидишь каменное здание республиканской библиотеки. Каменных домов в городе мало, по пальцам пересчитать можно. А библиотека - здание солидное и сегодня вечером в главном читальном зале уберут куда-то столы, расставят рядами стулья, и на небольшом возвышении будет сверкать от всех включённых ламп чёрный рояль. За роялем будет лауреат всесоюзных и ещё каких-то конкурсов – Арнольд Каплан. А перед выступлением к роялю подойдёт местный композитор Лев Сахаров и будет рассказывать о Бетховене, о его бессмертных творениях и, заключая свою речь, напомнит слушателям, как любил «Аппассионату» и с каким наслаждением слушал её Владимир Ильич.

   В перерыве, в кабинете директора библиотеки Петра Васильевича Власова, что на втором этаже, Каплан и Сахаров будут стоять у тёмного ночного окна и обсуждать какой-то бемоль: «Почему он написал так, лучше, если бы… Впрочем, так тоже хорошо, но…»

   В темноте за окнами, выходящими на восток, виден огонёк, качающегося на ветру фонаря. По распоряжению горкома сегодня электричество будет подаваться в дома до полуночи. А в обычные дни свет после троекратного моргания выключается на  полтора часа раньше. Но сегодня концерт. А на нём вся немногочисленная элита города, весь бомонд и партийно-хозяйственный тоже.

   К одиннадцати концерт закончится, высшее начальство усядется в служебные легковушки, а все, кто рангом пониже будут шагать пешочком, пряча свои лица в воротники и отворачивая головы от холодного ночного ветра.

   Каплана и Сахарова посадят в красный автобус с единственной дверцей, которую может открыть только водитель. И поедут они в гостинницу, тоже каменную, и единственную в городе, что на углу улиц Советской и Горького, если не считать дом колхозника на улице Комсомольской, той самой, где около парка копают канаву.

   А завтра взрослые соберутся на своих работах небольшими группами, будут обсуждать концерт: кто с кем пришёл и во что была одета она…

   Дети же, как и накануне, будут идти в школу вдоль той самой канавы, с интересом разглядывать человеческие останки и рассуждать об устройстве атомной бомбы, испытания которой были произведены в прошлом году за день до начала учебного года. 
               
   Сейчас для концертов огромные залы, дворцы. Не надо сдвигать в ряды стулья и выносить каждый раз столы или ещё что-нибудь и прятать в подсобных помещениях. И библиотека стала выполнять свою только функциональную обязанность. И пристроили к ней новый и большой корпус, в котором разместили всё, что требуется, но начальству почему-то отвели кабинеты на первом этаже, с окнами, выходящими на север, на парк, где раньше было кладбище. 

   Есть у меня утопическая мечта. Хочется, чтобы люди построили огромную- преогромную библиотеку. И собрали бы в ней все, что написано за все времена, начиная с глиняных дощечек с клинописными текстами до дисков с лазерной записью. И были бы там все религии как равные. Где все жизнеутверждающие писания, проповедующие добро, справедливость и мудрость были собраны в одном и красиво убранном месте. А всё дурное, смакующее насилие, ложь, предательство и похоть в каком-нибудь подвальном помещении, куда время от времени водить экскурсии и рассказывать, что получило человечество, когда следовало этими, отвергаемыми любой религией  путями.