Фольклорная история

Молодой увлекающийся музыкальный фольклорист, Витя Шейкин,  шёл по заводскому посёлку, на окраине которого снимал с семьёй дачу. Во дворе одной из пятиэтажек за большим столом, где обычно светлыми летними вечерами азартные игроки резались в козла, сидела, развалившись перед полупустыми рюмками и остаткам  закусок, довольно большая компания и самозабвенно пела. По-видимому, справлялось какое-то торжество.

Услышав частично мяукообразное, на редкость фальшивое пение, столь свойственное московским компаниям, когда все орут, кто во что горазд, силясь перекричать соседа и абсолютно не считаясь ни с мелодией, ни с тональностью, Витя ускорил шаги, с отвращением вспоминая прошлогодний отпуск, проведённый им в доме отдыха. Нет, он сыт этим пением по горло, надо же, угораздила нелёгкая пройти именно этой дорогой!

В этот момент компания оборвала популярную эстрадную песню (только одинокий дребезжащий голос всё ещё пытался продолжить мелодию) и запела русскую народную песню, недавно открытую и записанную Бобриковым, которая вошла в репертуар популярной певицы. Витя вздрогнул, вспомнив изумительное исполнение Старокладбищенского ансамбля сестёр, слышанное им в оригинальной записи, и остановился. Так вот каким образом песни возвращаются обратно в народ! Ну и какофония!

И вдруг Витю осенило. Он опрометью кинулся домой, не сказав ни слова изумлённой жене, схватил японский магнитофончик, замаскированный в портфеле вместе с готовым к записи микрофоном, и кинулся назад к месту заседания компании.

Без особых церемоний Витя подошёл к столу, приветствуя присутствующих, и выразил желание выпить за их здоровье. Ему тот час налили, признав его за своего, и через пару минут он, обнявшись с каким-то дядей, с которым успел перейти на «ты»,  притворяясь изрядно опьяневшим, запевал одну за другой народные песни, которые уже звучали по радио. Их подхватывали все, а он незаметно следил за работой магнитофона и время от времени менял плёнки. Так просидел он до позднего вечера и явился домой со столь загадочно-счастливой физиономией, что жена даже не стала его ни в чём упрекать.

Утром Витя прокрутил жене сделанную накануне запись и посвятил её в свой план, заключающийся в том, чтобы разыграть друзей, продемонстрировав им якобы уникальный народный ансамбль. Суть розыгрыша сводилась к тому, чтобы показать скрупулёзно выполненную на партитурных листах расшифровку этого пения, записав каждый фальшивый голос, по возможности,  точно в интонационном и ритмическом плане на отдельной строчке, подобно тому, как это делают при расшифровке пения подлинных народных ансамблей. Только после этого следовало демонстрировать саму запись.

- Ты послушай, какие интереснейшие гармонии получаются – хохотал Витя во всё горло – ну ничем не хуже современных  композиторских. А какие ритмы, неизвестные лады,  что за  немыслимая полифония. Куда там равняться каким-нибудь ансамблям старух в ладотональном,  ритмическом и гармоническом планах. Хотя, кто знает, может многие из фольклорных загадок имеют то же происхождение, что и этот кошмар. Может, просто поют фальшиво, да и всё.  А мы-то мучаемся, расшифровываем каждую, прости за выражение…, да ладно, кто здесь разберётся. Вот займусь на досуге расшифровкой, тогда и посмеёмся.

Но получилось так, что ни в это лето, ни в последующие годы у Вити не оказалось досуга. Он едва успевал  справляться с текущим материалом, интенсивно работая по сохранению вымирающих традиций. Плёнки же, записанные им в подвыпившей компании, лежали  в целлофане, забытые в массе остальных не расшифрованных народных шедевров.


Как-то сын известного профессора-фольклориста Виталия Есиповича Шейкина, Владимир Шейкин, тоже фольклорист и композитор, решил, с разрешения отца, разобраться в завалах его материалов, теперь уже представляющих невероятную ценность, поскольку людей, поющих то, что было записано, уже не было в живых, а с ними умерли и совершенствовавшиеся веками, песни. Даже большинство тех деревень и сёл, где производилась запись, уже не существовало. Так что каждая не расшифрованная ленточка содержала в себе то, что больше никогда и нигде не могло возникнуть.

Все знали, что у профессора Шейкина находится масса уникальных материалов и считали, что он жмот, делец, раз бережёт их и не делает достоянием общественности, зная возрастающую с годами их ценность. А он, на самом деле, просто не имел возможности разобраться во всём этом. Он понимал, что народное  искусство пропадает и  все свои усилия направлял на то, чтобы по возможности, хоть просто записать как можно больше. И вот, его сын, чувствуя, что так дальше продолжаться  не может, засел за расшифровку записей отца, привлекая своих студентов и собираясь сам писать  работу на основании собранных папой песен.

Однажды, среди остальных шедевров, он наткнулся на совершенно уникальную запись. В тексте, который обычно прилагается к фольклорной записи, говорилось, что она сделана в Московской области в селе Подвыпивки более трёх десятилетий назад. Там же помечалось, что это село, состоящее ныне из пяти населённых домов,  на днях сносится под строительство высотных зданий  и сольётся с посёлком Малаховка. В сущности, оно и нынче является частью Малаховки, но его жители живут обособленно, соблюдая обычаи предков, и каждую субботу собираются для того, чтобы петь старинные песни. Они помнят древние традиции  их села, название которого даже не сохранилось  в архивах посёлка Малаховка.

То, что услышал Володя, совершенно его потрясло. Свежесть звучаний и сложность музыкального языка, так перекликающиеся с произведениями  современных композиторов, захватила его, и он лично, потратив много дней и ночей, расшифровал все песни, записав голос каждого из поющих на отдельной строчке партитурных листов. Особая неповторимость этого пения заключалась в том, что у каждого певца была своя партия. Эти партии были  совершенно самостоятельными в динамическом, ритмическом  и высотном, не говоря о других приёмах, отношении. Иногда партии голосов лишь на четверть тона отличались друг от друга. Вместе же всё это составляло нечто потрясающее. Безусловно, чтобы сохранить такую интервалику на протяжении всей песни, исполнителю надо было обладать колоссальным мастерством и слушать это  пение с раннего детства. Только тогда эти уникальные многовековые традиции могли войти в кровь, породив такое умение во владении линиарно-диссонансовой полифонией  – так Владимир окрестил этот новый, ещё неизвестный вид народного пения.

Как только партитура была готова, Владимир, приписав к ней партии рожков и тульских гармоник, так что получилась обработка, предложил её другу, руководителю фольлорного ансамбля. Тот,  придя в неистовый восторг, сразу  начал работу со своим коллективом над частью произведений. Надо сказать, что новый стиль потребовал от опытных артистов поистине титанических усилий. Как они ни старались, голоса, помимо их воли, сливались в привычные гармонии. Провести же на протяжении всей песни линию в малую секунду с соседом не удавалось, поначалу, никому. Но, задавшись целью воплотить, во что бы то ни стало, неповторимый Подвыпивский певческий стиль с его манерой исполнения, руководитель, после полугодовой напряжённейшей работы, включающей индивидуальные занятия с каждым певцом, добился нужного эффекта.

Новая программа была показана в одном из крупных концертных залах и по телевидению. Вскоре она уже звучала и по радио и имела колоссальных успех. Посыпалось  множество откликов. Люди писали, что это пение им как-то особенно близко. Композиторы-новаторы были особо довольны, считая, что, наконец, нашили корни своей эстетики в народном искусстве.

Сам Владимир поместил большую статью в музыкальном журнале с серьёзным теоретическим обоснованием возникновения этого стиля, корни которого, безусловно, восходят к древнеримскому искусству. К тому же, теперь в полной мере подтверждалось  положение Скребкова о первичности полифонического мышления. Эта же статья являлась основой кандидатской диссертации, в которой все остальные явления музыкального фольклора рассматривались с точки зрения вышеперечисленных  положений. Диссертация за несколько месяцев, благодаря столь значительной находке и воодушевлению Владимира, была завершена. Правда, злые языки, незнакомые с записью, уверяли, что Володя, в своей обработке, безусловно, вставил кое-что от себя, а подобное явление в фольклористике недопустимо. Но авторитет его отца, так еж, как и его собственный, затмевал эти нелепые слухи, а те, кто имел счастье послушать первоисточник, не переставая, восторженно делились своими впечатлениями с остальными.

После исполнения найденных Владимиром песен, и соответствующего на него  резонанса, Виктор Есипосич, давно не вникающий в такие детали, как то, над чем работает, в данный момент,  его сын, наконец, под напором потока поздравлений знакомых и коллег, поинтересовался у Владимира, что такое он мог выискать в его записях. Ведь самое выдающееся Виктор Есипович обрабатывал сразу, чтобы оно не залёживалось на полке. Как же он мог пропустить такие шедевры, о которых  теперь все кричат? Выходит, он специально скрыл это от всех для того, чтобы дать возможность защитить сыну, бывшему тогда ещё, фигурально выражаясь, в пелёнках, сенсационную диссертацию!

Сын, выслушав всё это, торжественно продемонстрировал отцу плёнку, показал партитуру и рассказал, какая была проделана работа для того, чтобы исполнить всё в точности. Рассказал он и о новых открытиях в области возникновения фольклора, связанных с этой записью.

Отец нашёл, что в этом что-то, безусловно, есть. Однако, странное ощущение чего-то непонятного, не давало ему покоя. Во-первых, он не мог понять, как пропустил такую запись мимо внимания, во-вторых, не мог вспомнить, чтобы когда-либо была экспедиция в Московскую область, тем более, в какие-то Подвыпивки. И, в то же время, материал был ему,  почему-то очень знакомым.

Эти вопросы не давали Виктору Есиповичу покоя вплоть до дня защиты диссертации  Владимиром Викторовичем, которая прошла блестяще. Все поздравляли отца с достойным сыном и прочили Владимиру докторскую в ближайшее время.

На банкете, устроенном дома, принимая поздравления и слушая тосты, Виктор Есипович всё пытался что-то вспомнить.

- Надо же, Подвыпивки, наверно, ещё тогда слились с Малаховкой, а сейчас и Малаховки-то нет, всё, по сути, Москва – сказал кто-то.

- Да, Малаховка… – подтвердила жена профессора – мы там когда-то, не помню, сколько лет прошло, дачу снимали. Молодые были, не то, что теперь.

В мозгу Шейкина пронеслись далёкие образы – дача, он возвращается после работы по железной дороге, а не в машине… И тут он ясно представил себя за столом, запевающим среди пьяной компании, одну за другой популярные старинные песни. Чувствуя, что он не в силах соблюдать приличия,  Виктор Есипович шепнул жене, что на минутку приляжет и быстро вышел из комнаты.

Через некоторое время его жена, обеспокоенная состоянием профессора, вошла к нему в комнату и остановилась, поражённая видом мужа, катающегося по кровати от беззвучного хохота. Первой её мыслью было, что он сошёл с ума. Он же, заметив, что не один в комнате, только и мог, что поманить её к себе пальцем. Прикрыв дверь, она с тревогой подошла к нему, чтобы пощупать лоб. Но он, отстранив её руку, шёпотом поведал о том, что довелось ему, наконец, вспомнить. Теперь оба хохотали в подушки, вытирая текущие  слёзы.

- Вот и разыграли друзей» - говорил Виктор Есипович между приступами смеха – и подумай только, как! Всех одурачили, считай, весь мир! Ансамбль ведь на гастролях заграничных всё время. Он ведь с этой программой традиционный успех имеет… Пластинки сразу же после выхода распространяются… Ищи теперь те пять домов, что считали себя когда-то в Малаховке отдельным селом Подвыпивки… А Володька пусть ничего не знает. Не надо разочаровывать парня. Пусть думает, что папа, в своё время, шедевры прошляпил. Может, его идеи и до некоторой степени верны, кто тут разберётся  в этой фольклористике, да и, вообще, в так называемой, музыкальной науке.

За стенкой доносилось пение разошедшейся, уже довольно подвыпившей компании. Как истинные фольклористы, поющие пытались изобразить подлинное Подвыпивское пение, но у них это плохо получалось. Голоса, несмотря на старание исплонителей, сливались в стройные гармонии, скорее напоминающие совсем уже забытые Бобриковские записи этих песен в подлинно народном исполнении.

- Да, старинные традиции не так просто воспроизвести, и не пытайтесь, товарищи специалисты! Ведь это многовековая культура, опыт, накопленный множеством поколений. Линиарно-диссонансовая полифония – это вещь!  Древний Рим, подумать только! – заключил, подмигнув супруге, Виктор Есипович.




Июль 1981.