Колька

     После  армии  Колька  вернулся   в  родную  деревню.  Не  потому , что  так  сильно  привязан  был  к  родным  местам,  просто  лень  было  куда-то  ехать,  напрягаться,  он  с  детства  был  человеком  мягким  и  нерешительным.                Это  осложнило  его  службу  в  армии,  особенно  первый  год.  Это  мешало  ему  и  на  «гражданке»,  и   в  то  время,  как  его  одногодки  уезжали  в  города  учиться,  заниматься  бизнесом,  оформляли  фермерские  хозяйства,  он  остался  дома  помогать  родителям  по  хозяйству.                Тем  более,  что  хозяйство  было  отнюдь  не  маленьким:  две  коровы,  теленок,  поросенок,  коза,  овцы,  гуси,  куры,  словом  маленькое  фермерское  хозяйство.  Летом  дел  было  невпроворот.  Заготовка  сена,  пастьба  своего  маленького  стада,  заготовка  дров  на  зиму,  два  раза  в  неделю  он  на  отцовском   «жигуленке»   отвозил  мать  на  рынок   в  ближайший  городок ,  где  она  торговала   молоком,  сметаной,  творогом,  маслом.
     Из-за  своей  нерешительности  Колька  так  и  не  обзавелся  девушкой.  В  своей  деревушке  из  десяти  домов  никого  подходящего  не  было,  а  подойти  к  незнакомым  девушкам  в  других  местах  не  решался.  По  осени  Колька  устроился  работать  к  частнику  на  заготовку  леса.  Местный  леспромхоз  давно  обанкротился,  рабочих  поувольняли,  а  директор  промышлял  тем,  что  сдавал  в  аренду  технику  и  строительные  вагончики  частным  предпринимателям,  купившим  порубочный  билет  на  тот  или  иной  участок  леса.                Участок,  который  разрабатывала  Колькина  бригада,  был  большой ,  пять  гектаров,  и   работали  они  впятером:  Колька  с  Петькой,  парнем  его  возраста,  сучкорубы,  Иваныч  с  Кузьмичем   -   пильщики  и  Ёкря,  водитель  трелевочника.                Жили  они  в  строительном  вагончике,  в  котором  размещались  две  двухярусные  кровати  с  панцирными  сетками  и  одна  одноярусная,  пять  тумбочек  и  старый  шкаф,  с  фанерной  дверцей.  У  задней  стены  вагончика,  обколоченной  алюминиевой  фольгой,  стояла  буржуйка,  которая  в  морозы  топилась  почти  круглосуточно.  Труба  выходила  в  верхнюю  часть  стены  буквой  «Г»  или  «козьей  ножкой»,  как  говорили  курильщики  самокруток.  Посреди  комнаты  стоял  стол,  на  котором  бригада  перед  сном  играла  в  домино  и  пила  водку.                В  бригаде  была  своеобразная  дедовщина.  Топка  буржуйки   и  обеспечение  ее  дровами  были  возложены  на  салаг,  Кольку  с  Петькой,  которые  как   молодые  спали  на  верхнем  ярусе,  а  Кузьмич  с  Ёкрей   -   внизу.  Василий  Иваныч,  как  бригадир,  спал  на  отдельной  кровати.                Рядом  с  их  вагончиком  стоял  второй,  побольше.   Он  состоял  из  двух  комнат.  В  большой  была  столовая  и  кухня,  в  которой  на  газовой   плите стряпала  на  всю   бригаду  повариха  Маша,  девушка  восемнадцати  лет,  в  этом  году  закончившая  десятилетку.  Маша  жила  во  второй,  меньшей  комнате  вагончика.                Столовая,  как  и  жилой  вагончик,  обогревалась  буржуйкой,  обеспечивать  дровами  которую   была  Петькина  и  Колькина  обязанность.  Машина  комната  обогревалась  конвектором,  который  висел  над  полом  на  дальней  стене  комнаты.                Столбы  электропередачи  находились  метрах  в  стапятидесяти  от  вагончиков,  поэтому  пришлось  пустить  кабель  прямо  по  соснам,  для  чего  на  двух  соснах  обрубили  ветви  и  вкрутили  крюки  с  изоляторами.                Кроме  дров  в  обязанности  салаг  входило  наполнение  двухсот  литровой  пластмассовой  бочки,  которая  стояла  на  кухне,  водой  из  родника,  расположенного   метрах  в  ста  от  вагончика,  так  что  свободного  времени  у  них  практически  не  было.  Закончив  работы  на  кухне,  Колька  приходил  в  свой  вагончик  и  сразу  ложился  спать,  не  участвуя  в  общей  попойке.  Главные  инициаторы,  Кузьмич  и  Ёкря,  поначалу  пытались  его  завлечь,  но  Колька,  несмотря  на  слабость  характера,  проявил  стойкость,  да  и  бригадир  его  поддержал,  рявкнув  на  Ёкрю: - Оставь  мальца  в  покое,  вишь  он  родителев  уважает,  деньги  им  привезти  хочет.
Сам  бригадир  пил  умеренно,  не  каждый  день,  зато  Ёкря  выпивал  даже  перед  тем,  как  сесть  за  руль  трелевочника.  По  утрам  он  в  трусах  садился  на  кровати,  мутно  смотрел  на    Егора  Кузьмича:
      -  Кузьмич,  а  Кузьмич,  у  нас  есть  что-нибудь  попить   ё…кря?
     -   Вчера  пили,  а  сейчас  тебе  хлысты  трелевать.
     -   Не  могу  за  руль,  у  меня  руки  трясутся  и  ориентация  неправильная.  Мне  бы  грамм  двести  ориентацию  поправить,  ё…кря…
Он   вместо  завтрака   выпивал  стакан  водки  без  закуски  и  твердо  шел  на  работу.
По  возрасту  Ёкре  было  немного  за  тридцать,  но  выглядел  он  за  пятьдесят.  Никто  не  знал  его  настоящего  имени  и  все  звали  Ёкрей  в  соответствии  с  его  любимой  присказкой.                Его  собутыльнику,  Егору  Кузьмичу,  было  около  шестидесяти.  Когда-то  он  считался  лучшим  пильщиком  района,  но  длительное  употребление  алкоголя  подорвало  его  здоровье.  Правда  и  сейчас  он  мог  уложить  ствол  в  указанное  место  с  точностью   в   несколько  сантиметров,  как  говорится,  мастерство  не  пропьешь.
    В  задачу  бригадира,  Василия  Ивановича,  входила  обязанность  не  только  организации  работы  по  валке  леса  и  трелевке  его  к  дороге,  но  и  сдачи  делянки  лесничеству ,  для  чего  необходимо   было  соблюсти  гостовскую  высоту  пеньков,  а  также  очистить  делянку  от  сучьев  и  сжечь  их,  поэтому  чем  больше  сучьев  сгорало  в  буржуйках,  тем  меньше  работы  оставалось  на  весну.  И  каждый  вечер  после  работы  трелевочник  тащил  к  вагончикам  гору  сучьев  и  вершинника,  где  Колька  с  Петькой пилили  и  рубили  их  в  размер  для  сжигания  в  буржуйках.
    Кольке  нравился  запах  хвои  и  смолы  от  разделанных  на  дрова  сосновых  и  еловых  сучьев,  ему  нравилось,  как  от  ударов  топора- сучкоруба  с  длинной,  почти  метровой,  ручкой  отлетают  от  ствола  сучья  толще  человеческой  руки,  и  еще  ему  нравилась  Маша,  русская  красавица,  с  большой  грудью,  длинными  русыми  волосами,  заплетенными  в  косу.                Судя  по  всему,  Маше  он  тоже  понравился  добрый,  бесхитростный,  трудолюбивый,  не  пьющий   -     лучшего  мужа  в  округе  она  вряд  ли  найдет.  Вот  и  старалась  она  положить  ему  кусочки  побольше,  да  повкуснее.                Николай  это  видел,  да  только  краснел,  да  глаза  в  сторону  отводил.    Подойти  и  объясниться  с  Машей   мешала  ему  природная  робость  и  застенчивость.     Зато  он  договорился  с  Петей  и  бригадиром,  что  бы  дежурство  по  вагончику  и  кухне  возложили  на  него.  Теперь   он  уходил  с  делянки  раньше  других,  шел  к  вагончикам,  пилил  и  рубил  сучья,  топил  докрасна  обе  буржуйки,  таскал  воду  из  родника  и  готов  был  выполнить  любые   Машины   просьбы  и  поручения.
     Постепенно  между  ними  установились  доверительные  дружеские  отношения,  готовые  в  любой   момент  перейти  в  более  глубокие.  В  минуты  отдыха  Колька  садился  в  уголочке  кухни,  любуясь  ладной  Машиной  фигурой,  как  она  споро  и  весело  занимается  стряпней.  Обстановка  располагала  к  откровенности:
     -   Маш,  а  чего  ты  в  этом  лесу  делаешь?  После  школы  тебе  сам  бог  велел  в  театральный  поступать,  а  ты  здесь  алкашам  жратву  готовишь.
     -   Эх  Коля -  Николаша,  какой  театральный?!  У  меня  еще  три  сестренки  мал-мала  меньше,  маме  одной  их  не  вытянуть.  Я  в  городе  пыталась   устроиться   на  работу,  но  без  образования   платят  такие  гроши,  что  хоть  на  панель  иди.  Хорошо  Михал  Михалыча  встретила,  это  мамин  знакомый,   он  обещал  помочь,  устроил  работать  сюда  вахтовым  методом  на  нормальные  деньги.  Теперь  хоть  маме  полегче,  ну  а  годика  через  три  мои  подрастут,  тогда  и  о  себе  подумать  можно.
Михал    Михалыч,  хозяин  делянки,  крупный  мужчина  лет  сорока,  говорили,  что  в  бизнес  он  пришел  из  бандитов ,   по  Машиному  списку   раз  в  неделю   привозил  на  своем  джипе  продукты   и  раз  в   два   месяца    менял  газовый  баллон.  При  этом  он  обследовал  вырубку  и  считал  хлысты  на  складе.                К  Маше  Михалыч  относился  с  явной  симпатией,  привозил  подарки,  сладости,  и  она  принимала  все  как  должное,  правда,  Николай  не  замечал,  чтобы  она  относилась  к  нему  с  какой-то  взаимностью.  Михалыч  приезжал  обычно  днем,  когда  все  были  на  делянке,  и  проследить  всю  гамму  их  отношений  было  невозможно.
    Так  незаметно  пролетела  зима.  Дни  стали  солнечней  и  длинней.  Бригада  работала  по  двенадцать  часов  в   день,  восполняя  упущенное  в  ноябре-январе,  но  Кольку  по-прежнему  отпускали  на  два-три  часа  раньше  для  обеспечения  тепла  в  вагончиках.  И  как  раньше,  он,  наготовив  дров  и  нажарив  буржуйки,  садился  на  кухне  любоваться  Машей.
     -   Коля,  я  хотела  сегодня  помыться,   -   обратилась  к   нему  Маша,   -   наноси  воды  побольше,  пожалуйста,  и  поставь  бак  с  водой  на  плиту  греться,  а  то  мне  не  поднять.
     -   А  после  ужина  я  приду,  сниму  бак  и  разбавлю  кипяток  холодной  водой.
     -   Я  буду  ждать.
Банный  вопрос  у  них  в  бригаде  решался  следующим  образом.  Раз  в  две  недели,  по воскресеньям,  они  работали  до  обеда  и  после  обеда,  всей  бригадой,  прихватив  Машу,  ехали  на  стареньком  УАЗике-буханке  в  ближайший  городок,  где  завозили  Машу  в  женскую  баню,  а  сами  ехали  в  частную  «каменку»  с  хорошим  паром  и  веничками.                Там  они  расслаблялись,  пили  пиво,  потом  забирали  Машу  и  ехали  пить  водку  в  свой  вагончик.  То,  что  водитель  УАЗика  после  бани  с  пивом  садился  за  руль  никого  не  смущало,  так  как  вся  автоинспекция   городка   снабжалась  новогодними  елками  с  их  вырубки.                В  промежутках  между  поездками  в  баню  мужики  пользовались  умывальником,  а
  Маша  устраивала  себе  вечерние  бани  в  кухне  вагончика.   
После  ужина  мужики  во  главе  с  Иванычем  сели  забивать  «козла»,  а  Колька  незаметно,  чтобы  не  вызывать  ненужных  вопросов,  выскользнул  из  вагончика  и  через  минуту  он  был  у  Маши.                Она  ждала  его  в  коротком  махровом  халатике.  Посредине  кухни  стояла   метровая   переносная  ванна  из  оцинковки.   Николай  смешал  в  ведре  воду  из  бочки  с  кипятком  из  бака  и  налил  немного  теплой  воды  в  ванну.
    -   Раз  ты  здесь,  я  вымою  голову,  а  то  очень  неудобно  самой  поливать  из  ковшика  и  мыть  волосы,   -   сказала  Маша  непринужденно,  как  будто  Колька  каждый  день  помогал  ей  мыть  голову.  Она  сбросила  халат,  села  в  ванну  и  распустила  волосы.   Волна  волос  как  шторки  закрыла  грудь,  шею,  плечи,  остальное  было  скрыто  высокими  бортами  ванны,  над  которыми  видны  были  только  розовые  Машины  колени,  не  острые,  как  часто  бывает  у  девушек  ее  возраста,  а  округло-женственные. 
У  Николая  не  было  достаточного  опыта  общения  с  женщинами  ( две-три  пьяные  постели  можно  было  в  счет  не  принимать ),  поэтому  обнаженная  Маша  в  ванне  произвела  на  него  неизгладимое  впечатление.                По  круглым  розовым   коленям  он  домыслил  и  стройные  голени,  и  крутые  бедра  и  упругие  ягодицы.                После  того,  как  Николай  помог  Маше  домыться,  он  завернул  ее  в  полотенце  и  отнес  на  диван-кровать,  на  который  расщедрился  Михалыч,  обставляя  ее  комнату.  Положив  на  постель,  Коля  начал  целовать  ее   губы,  шею,  грудь,  живот,  бедра…  Маша  сначала  отвечала  на  его  ласки,  но  потом  взяла  его  голову  руками  и  твердо  сказала:
     -   Не  сейчас,  потом…
     -   Маш,  я  давно  люблю  тебя,  хотел   сделать  предложение,  но  стеснялся.  Выходи  за  меня,  вместе  будем  поднимать  твоих  сестренок  и  своих  детишек  заведем.
И  Коля  снова  начал  ее  целовать,  но  Маша  с  улыбкой  отстранила  его:
     -   Вот  поженимся,  тогда  и  будем  детишек  заводить.
После  этого  вечера  их  отношения  перешли  на  другой  уровень.  Каждый  вечер,  как  только  они  оставались  одни  и  заканчивали  все  дела,  Маша  садилась  к  нему  на  колени,  они  целовались  до  головокружения  и  строили  планы  на  будущее.
     -   Как  поженимся,  сразу  будем  фермерское  хозяйство  оформлять,   -   начинал  Николай,   -   под  это  дело  можно  будет  беспроцентный  кредит  получить  лет  на  пять,  теплицы  поставим,  ферму,  молодняк  закупим,  трактор  с  телегой.
     -   Надо  дом  новый  ставить,  чтобы  всем  места  хватило.
     -   Все  поставим,  Машуля,  и  дом,  и  баньку,  хочешь  свою  баньку,  Маш?  Речка  у  вас  далеко?  Вот  прямо  на  берегу  и  поставим.  Главное  нам  до  начала  апреля  уволиться  надо,  а  то  пока  документы  оформляем  посевную  потеряем,  а  значит  и  год.
Когда  поздней  ночью  Колька  забирался  на  свою  панцирную  сетку,  он  долго  крутился,  не  мог  уснуть,  представлял  себе  будущий  дом,  непременно  двухэтажный,  баню  на  берегу  реки,  а  в  бане  обнаженную  Машу,  которую  парит  березовым  веничком.                Он  предупредил  бригадира,  что  работает  последние  дни,  тот  огорчился,  но  обещал  подбить   трудодни  и  передать  данные  Михалычу,  чтобы  первого  апреля  Николай  мог  получить  расчет.                За  два  дня  до  отъезда  Кольке  что-то  занедужилось.  Мартовское  тепло   -   коварная  штука,  на  солнышке  работать  жарко,  хочется  раздеться,  а  ветер  холодный,  моментально  прохватывает.  Вот  и  Колька  не  заметил,  как  его  просквозило.                Утром  он  с  трудом  заставил  себя  сходить  со  всеми  на  завтрак,  но  после  этого  он  почувствовал,  что  день  на  делянке  ему  не  отработать   -   голова  кружилась,  тело  ломило.  Он  попросил  бригадира  дать  ему  день  отгула,  чтобы  отлежаться,  забрался  на  свою  койку  и  моментально  заснул.   Проснулся  он  от  шума  двигателя,  в  окно  вагончика  увидел  подъехавший  джип  Михалыча.  Николай  решил  зря  не  светиться,  подождать  пока  Михалыч  уедет,  а  потом  уже  идти  к  Маше,  и  он  остался  в  койке  и  задремал.  Через  час  он  окончательно  проснулся,  посмотрел  в  окно  и  увидел,  что  джип  все  еще  стоит  на  площадке  перед  вагончиками.  Он  решил,  что  ждать  больше  нельзя,  надо  идти  топить  печь,  а  то  Маше  будет  холодно  готовить  обед.
       Колька  оделся,  вышел   на  свежий   воздух ,  набрал  большую  охапку  дров  и,  толкнув  дверь   Машиного   вагончика,  вошел  на  кухню.  Из-за  двери  в  Машину  комнату  доносилась  громкая  музыка,  Колька  сложил  дрова  около  буржуйки,  положил  в  буржуйку  бересту  и  мелочь,  и  поджег.  Он  подождал,  пока  розжиг  разгорится,  и  добавил  дров.  В  этот  момент  он  на  фоне  музыки  услышал  стон.                Колька  подошел  к  дверям,  прислушался,  и  явственно  услышал  Машины  ритмичные  стоны.                Он  осторожно  приоткрыл  дверь  и  в  дверную  щель  увидел  закинутые  за  голову  белые  Машины  ноги  и,  ритмично  двигающиеся,   загорелые,  мускулистые  спину  и  бедра  Михалыча.  Сначала  Кольке  показалось,  что  Михалыч  взял  ее  силой,  и  уж  он  было  рванулся  в  комнату,  но  увидел  рядом  с  Машей  голого  приятеля  хозяина,  которого  она  возбуждала  языком  и  рукой.                Он  отошел  от  дверей  и  сел  на  табурет,  с  трудом  сглотнул  застрявший  в  горле  комок,  и  попытался  разобраться  в  себе.  Злости  или  ненависти  к  Маше  он  не  испытывал,  было  чувство  обиды,  но  он  готов  был  все  простить   и  забыть,  лишь  бы  все,  о  чем  они  мечтали,  стало  явью.                Он  чувствовал  в  себе  желание,  такую  Машу,  похотливую  и  порочную,  он  хотел  еще  больше.                Колька  снова  заглянул  в  дверную  щель.  Позы  поменялись,  Маша  уже  сидела  верхом  на  Михалыче  и  елозила  своими  розовыми  ягодицами  по  его  темным  бедрам,  стоны  ее  раздавались  все  сильней  и  сильней,  Михалыч  взял  ее  руками  за  груди  и  притянул  к  себе,  отчего  ягодицы  раскрылись  и  стала  видна  темная  промежность.                Приятель  Михалыча  схватил  с  тумбочки  тюбик  с  каким-то  кремом ,   выдавил  его  содержимое  между  ягодицами  и  вошел  в  Машу  сзади.  Маша  громко  закричала  от  неожиданной  боли  и  удовольствия.                Кольку  накрыла  горячая  волна,  у  него  закружилась  голова,  и  он  почувствовал,  что  у  него  в  трусах  стало  липко  и  влажно.  Он  выскочил  из  вагончика,  земля  покачивалась  у  него  под  ногами,  он  глубоко  вдохнул  пахнущий  талым  снегом  воздух  и  пошел  бродить  по  солнечному лесу  вокруг   вагончиков,  не  теряя  из  виду  хозяйский  джип.                Колька  не  помнил,  сколько  времени  он  проходил  кругами  по  лесу,  в  ушах  у  него  стояли  сладострастные  стоны,  а  перед  собой  он  видел  разметавшиеся  по  спине  Машины  волосы  и   ее   розовые  ягодицы  на  темных  бедрах.
    Как  только  джип  уехал,  Колька  вошел  в  вагончик.  Магнитофон  был  выключен,  на  столе  лежало  несколько  тысячных  купюр,  Маша  лежала  на  диване,  раскинув  руки  и  ноги,  то  ли  в  глубоком  сне,  то  ли  в  обмороке.                Николай  несколько  секунд  любовался  ее  молодой  порочной  красотой,  потом  сбросил  одежду  и  оказался  на  диване.  Он  целовал  ее  распухшие  губы,  измусоленные  соски   -   Маша  не  реагировала,  и  только  когда  он  коснулся  пахнущего  чужой  спермой  клитора,  Маша  застонала  и  ответила  на  ласки.  Постепенно  она  оживала,  и,  не  открывая  глаз,  раздвинула  шире  ноги,  впуская  Николая.  Он  вошел  в  нее,  сделал  несколько  движений,  и  снова  горячая  волна  захлестнула  его.                Маша  открыла  глаза,  постепенно  в  них  появилось  осознанное  выражение,  потом  удивление,которое  сменилось  ужасом :
     -   Ты  как  здесь  оказался?!   
     -   Маш,  я  люблю  тебя ,  я  забуду  все,  что  здесь  видел,  мы  завтра  уедем  и  у  нас  все  будет  замечательно,  Ма…   -   он  поднял  на  нее  глаза  и  остановился  на  полуслове,  в  ее  глазах  была  злость  и  ненависть.
     -   Зачем  ты  так,  Маш,  ну  в  чем  моя  вина?
     -   Пошел  вон,   -процедила  она  сквозь  зубы  таким  тоном,  что  Колька  молча  сгреб  свои  вещи  и  выскочил  на  кухню  одеваться.
     Потом  он  заскочил  в  свой  вагончик,  покидал  в  рюкзак  вещи  и  пошел  на  делянку.
     -   Иваныч,  я  решил  уехать  сегодня,  обстоятельства  изменились.
     -   Ну,  если  надо,  поезжай,  по  дороге  заскочи  в  контору,  там  тебе  расчет  готов.
     -   Иваныч,   так   у  меня  вроде  как  на  день  меньше  получается.
     -   Ты,  Колька,  главное  не  забудь  нас  на  свадьбу  пригласить.
Колька  сделал  вид ,  что  не  расслышал  и  пошел  прощаться  с  остальными.  Ёкря  долго  смотрел  в  небо,  словно  пытался  там  что-то  прочитать:
     -   Вёсна  съела  снег,  иттить  будет  споро…  ё … кря.
Колька  закинул  рюкзак  за  спину  и  пошагал  по  солнечному  лесу  на  шум  большегрузов.  Там  была  дорога.
               
Январь  2016.