Старый знакомый

        Дом, в котором мы живем - большая пятистенка, рубленная из добротного кругляка. Западная сторона дома выходит на озеро, до которого от стены метров пятнадцать- восемнадцать. Озеро хорошо видно из окошек. Точнее, к дому подходит не собственно озеро, а его залив. По урезу воды отец поставил мостки, с которых удобно ведрами черпать воду для разных домашних нужд. 
        Я люблю летом заходить на эти мостки, ложиться на доски и смотреть в воду. Там очень интересно: плавают всевозможного вида жучки от каких-то крохотных, до солидных и таинственных жуков-плавунцов. Эти плавунцы очень хитрые. Прячутся на дне и ловят других зазевавшихся жучков поменьше. Время от времени они всплывают, выставляют заднюю часть на поверхность и запасаются воздухом, потом опять ныряют в глубину. По дну медленно ползают какие-то личинки, которые живут внутри соломинок. Мы их называем шитиками.  Если такого шитика потрогать другой соломинкой, он мгновенно прячет голову внутрь и долго не подает признаков жизни. Время от времени по своим делам проплывают водяные клопы и жуткого вида личинки стрекозы. При их появлении всякая мелкая живность старается спрятаться -  челюсти этих подводных монстров не знают устали и пощады. Там и сям плавают шустрые головастики на разной стадии развития. У них изумительно красивые глазки-пуговки. Я их частенько ловлю, разглядываю глаза, а потом отпускаю. По поверхности воды лихо носятся неутомимые водомерки. Над водой реют неисчислимые стремительные стрекозы, они летают, как угорелые, делая в воздухе немыслимые пируэты, и ловят комаров.
        На мостках можно лежать очень долго и столько же смотреть в воду - картина подводной жизни очаровывает, навевает какое-то спокойствие и умиротворение.
        Как-то погожим июньским деньком я как раз занимался созерцанием картины водных глубин, как  во дворе появился батя. Он нес небольшой деревянный бочонок, литров на сто. Уж где он его надыбал - не знаю, но бочонок был почти новёхонький, досочки светлые, и обручи совсем не ржавые. Пахло от него солёной селедкой. Вот, сын - говорит мне батя - надо его вымочить. Я его чуток притоплю возле мостков, пусть он лежит на боку, а ты будешь его раза два в день переворачивать, чтобы  он равномерно вымачивался. С этими словами он погрузил бочонок в воду, распугал всех моих жучков-паучков. Делать мне там было больше нечего, и я ушел по своим пацанячьим делам.
        Наутро проснувшись, вспомнил про батин наказ, и первым делом пошел к мосткам, чтобы перевернуть бочонок. Как только я к нему притронулся, вода в нем прямо закипела от кишевшей в бочонке рыбы. Я мгновенно поставил его напопа, чтобы отрезать путь рыбе к бегству. Бочонок был практически на половину полон отменными озерными карасиками, самой вкусной рыбой.
        Не теряя времени, сбегал домой, взял нож и небольшой тазик, сказал матери, что скоро вернусь с карасями и будем делать знатную жарёху.   Заканчивая чистить рыбу, я проявил небрежность  при чистке одного карася: желая отрубить ему хвостовой плавник, я как-то не аккуратно сработал ножом, разрубил карася наполовину тела возле прихвостового нижнего плавника, рыбка извернулась у меня в руках, упала в воду и была такова. Улыбнувшись удачливому карасю вслед, я его еще и пожалел, подумав, что вряд ли он выживет, разрубленный-то.
        Вообще-то, живя возле озера, я, конечно, занимался не только наблюдашками за подводной живностью. Время от времени я еще и рыбачил. У меня была примитивная лодка-долбленка, которая  представляла из себя три скрепленных между собой  скобами бревна, внутренности которых, если так можно сказать, были выдолблены. Отсюда - долбленка. Отталкиваясь от дна шестом, я плавал на ней по озеру, ставил мерёжи  - плетеные из особой нити снасти,  которые представляли собой несколько колец разного диаметра, согнутых из ивы. Эти кольца связаны были вкруговую  плетеной, как я уже сказал, сеткой. С одного конца мережа заканчивалась тупиком, а второй конец был похож на воронку, обращенную узким горлышком внутрь. К мереже привязывалась длинная веревка, на конце которой обычно болталась крашенная дощечка. Накидав внутрь мерёжы  ( в некоторых местах подобная снасть называется мордуша) хлеба, вареной картошки, я бросал снасти в воду,  потом  регулярно проверял их через пару-тройку дней. Таких мереж было у меня четыре штуки, и я практически бесперебойно снабжал семейство рыбой.
        Через пару-тройку недель после  того, как я "поймал" бочонком  знатную кучу карасей, поплыл я на своей лодке проверять снасти. В тот раз в мерёжу, которая стояла на самом глубоком месте, в отличие от остальных трех, попалось много рыбы. Вытаскивая  улов из снасти, я вдруг увидел карася, разрубленного  именно так, как получилось у меня на мостках некоторое время тому назад. Место разреза с обеих сторон срослось, но почему-то еще было облеплено чем-то очень похожим на тину. Карасик мой был бодр и свеж, полон сил и трепыхался у меня в ладонях. Я понял, что это мой старый знакомец, тот самый везунчик, ускользнувший от участи оказаться на сковороде. Само собой, рука я меня не поднялась положить его в сетку, и я снова, но уже сам, выпустил его на свободу.
        Вот так довелось  мне дважды подержать в руках одну и ту же  живую рыбку из природного водоема.   Сколько я потом ни ставил свои мерёжы по заливу, больше мне мой крестник не попадался.