Наталья БАБИЧ
МОЙ АДРЕС –
СОВЕТСКИЙ СОЮЗ
Глава 1
НАЧАЛО РАБОТЫ С АРХИВАМИ
Стоит ли былое вспоминать,
Брать его в дорогу, в дальний путь?
Всё равно — упавших не поднять,
Всё равно — ушедших не вернуть.
И сказала память: «Я могу
Всё забыть, но нищим станешь ты,
Я твои богатства стерегу,
Я тебя храню от слепоты».
В трудный час, на перепутьях Лет,
На подмогу совести своей
Мы зовем былое на совет,
Мы зовем из прошлого друзей.
И друзья, чьи отлетели дни,
Слышат зов — и покидают ночь.
Мы им не поможем, — но они
К нам приходят, чтобы нам помочь.
К. Ваншенкин, 1963
Мой литературный дебют оказался успешней, чем
я могла ожидать. «Виной» тому, прежде всего, каче-
ственная «закваска» маминого труда. Лёгкость её литератур-
ного стиля, беспристрастная искренность изложения фактов
и, конечно же, неповторимая лирико-поэтическая тональ-
ность, в которую мне удалось попасть, — таково мнение кри-
тиков и читателей, которые, собственно, и подвигли меня к на-
писанию продолжения. В книге «Копенгаген — Владивосток»
я удостоверилась в исторической правде событий, описан-
ных мамой. А сейчас пойдёт рассказ об архивных открыти-
ях, о множестве городов, в которых нам довелось жить, радо-
стях и печалях детства, отражающих время второй половины
XX века, увиденное глазами ребёнка и подростка. Чтобы дать
название книге, не мудрствуя лукаво, я вспомнила песню:
Мой адрес не дом и не улица, —
Мой адрес — Советский Союз.
Так и решила назвать вторую книгу, теперь уже написан-
ную мною — «Мой адрес — Советский Союз», или «История
СССР».
Нужно ли утверждать, что история каждой семьи является
частью истории Отечества? И вовсе не главное, с какого столе-
тия, благодаря вашему интересу, начинают открываться тай-
ны собственного рода — в начале XX века или, обнажаясь из
полного забвения благодаря архивам, с начала XIX столетия,
как у меня. Для составления родословной это не имеет значе-
ния, просто память о тех, кто презентовал нас жизни, запустив
в полное приключений, интриг, трагедий и комедий путешест-
вие, должна стать не только обязанностью, но и потребностью
каждого из нас. Память о роде своём не только важна для вос-
питания детей и внуков, но ещё и для укрепления собствен-
ного духа «во дни сомнений и тревог», когда извлекаешь из
прошлого камертон чистого тона служения близким и обще-
ству, и сверяешь свои поступки и суждения с «их» поступками,
а потом с гордостью осознаёшь, что остаёшься «в формате».
Ещё за год до издания книги, зимой 2008 года, случай, всег-
да готовый оказать услугу страждущему, предоставил мне
возможность познакомиться с Харьковским дворянским со-
бранием и его предводителем Палкиным Юрием Ивановичем,
и многое стало для меня проясняться. Он, занимаясь исследо-
ваниями в области генеалогии много лет, подсказал мне адреса
архивов и приблизительный образец составления заявлений
для поиска. А весной 2008 года, в составе делегации Харьков-
ского дворянского собрания (куда меня приняли кандидатом
из-за отсутствия документов), я имела удовольствие присут-
ствовать на Всероссийском съезде потомков дворян в Москве.
Со всех концов бывшей империи съехались делегаты, и каж-
дый из них был не только носителем памяти предков, но
и обладал документами, иногда с риском для жизни со-
хранёнными в семейных тайниках. На съезде избирался Все-
российский предводитель потомков дворян, и им стал князь
Григорий Григорьевич Гагарин, специально приглашённый
из Челябинска как наиболее подходящая кандидатура, и один
из представителей большой разветвлённой кроны этого ста-
ринного и известного рода.
...Там, в Москве, в паломнической гостинице при МГУ, на
бале произошла встреча, саднящая сердце и сейчас, спустя
три года. Потом была звенящая водопадом открытий вол-
шебная поездка на Соловки, Онежское море, в Медвежье-
горск. Казалось, что «вся планета распахнулась для меня
и это счастье, будто солнце не остынет». Чуть припорошен-
ные временем, порой блеснут в душе яркой вспышкой воспо-
минания, украшая жизнь незабываемым опытом вкушения
подарка проведения...
Под влиянием ряда знакомств и впечатлений, полученных
на съезде, решение начать поиски документов для подтвержде-
ния моей родословной окончательно созрело. Удача сопутство-
вала мне и была особенно благосклонна на второй день съезда.
Случайно оказавшись возле дамы, работавшей с ноутбуком
на коленях и листавшей по своим файлам картотеку военно-
исторического архива, я, используя момент возникшей пау-
зы, обратилась к ней с просьбой посмотреть, нет ли в её банке
данных упоминания о капитане артиллерии Петре Александ-
ровиче Энгельфельде, погибшем в Порт-Артуре в 1905 году.
И, к моему удивлению, узнала, что в 1909 году дедушка был
жив и служил в Чите! Вот так случайно я узнала то, что вмиг
рушило семейную легенду о дедушке, погибшем в Порт-Арту-
ре, и бедной бабушке-вдове, вынужденной отдать близнецов-
сироток в Мариинское училище, а потом в кадетский корпус.
Потрясение от возможностей архивного вмешательства в ис-
торическую данность моей семьи сообщило мне дополнитель-
ное ускорение в действиях. Сколько же открытий и тайн ждёт
меня, если я отчаюсь на поиск документов, сокрытых во мраке
неизвестности? Но прежде всего требовалось документально
доказать свое отношение к роду Энгельфельдов — Ганзенов.
По линии матери все Мамонтовы были предъявлены ис-
тории в полном порядке, а что касается Энгельфельдов — то
вымысел (в целях спасения от карающего меча власти) на-
крывал их истинную биографию, и, как «социально далёкие»
элементы, они должны были всегда маскироваться. Через
столетие узреть истину стало главным интересом и целью
моей жизни последних лет.
Для начала надо было найти документ, что я — Энгель-
фельд Наталья Петровна, имеющая отношение к последую-
щим Энгельфельдам и Ганзену.
Огромная, чётко налаженная государственная машина по
выкорчёвыванию нашей исторической памяти не добралась
до сокровенных хранилищ, что позволило проникнуть в тай-
ны Лефортовского дворца и подвалов Лубянки. Это было по-
рой захватывающе интересно! Не зная заранее, как тернист
будет мой путь, с простодушием неопытности и безо всякой
системы, я раскинула веер надежды, послав запросы по го-
родам: Омск, Петербург, Ковно (Клайпеда), Москва, Луганск,
Краснодон. Кроме тайн родословной, оставалась любопыт-
ной для сердца и разума история осуждения отца в 1925 году
с высылкой на Соловки и в 1933 г. на остров Вайгач. И, ко-
нечно же, прежде всего нужно было найти его документы
по реабилитации, и всё это архив ФСБ. Одновременно была
мечта получить из исторического архива Петербурга доку-
мент, подтверждающий дворянство прадеда П. Г. Ганзена.
С каким удовлетворением и торжеством я могу сказать те-
перь: «Я сделала ЭТО!»
Глава 2
СВИДЕТЕЛЬСТВО О РОЖДЕНИИ
Н. П. ЭНГЕЛЬФЕЛЬД
Por mares nunsa d’antes navigatе
Эпиграфом к этим главам я взяла строку испанского
поэта Камоэнса: «Плыть по морям, по которым ни кто
никогда не плавал». Применительно ко мне «по морям, по
которым я никогда не плавала».
Год я добывала свидетельства о рождении, обращаясь
в Московский ЗАГС по С месту рождения (где отказали, ссылаясь
на тайну усыновления), в Краснодонский ЗАГС, откуда отве-
тили, что свидетельства о рождении более чем полувековой
давности находятся в Луганске. Из Луганска также пришёл
отрицательный ответ, пока кто-то не надоумил обратиться
в исполком Краснодона. После долгой паузы и с помощью
участия школьного друга моего брата Дмитрия, живущего
в Краснодоне и добывшего телефон исполкомовского работ-
ника, это дело довели до конца. Свидетельство об усыновле-
нии, где написано, что я была Энгельфельд Наталья Петров-
на, я получила в Харьковском ЗАГСе по месту жительства.
Раньше мне приходилось слышать, что за поиск генеа-
логических справок специалисты берут большие деньги,
и относилась к этому с определённым скептицизмом. Однако
теперь, понимая, как тяжело работать с нашими неповорот-
ливыми государственными учреждениями, я, кроме денег за
сам поиск и услуги архива, брала бы ещё с клиента за мораль-
ные издержки.
Но это было только начало. Оглядываясь на пройденный
путь только по этой справке, удивляюсь нашей правовой
и юридической беспомощности, а главное — равнодушию
тех, кто, отсылая меня по инстанциям, не нашёл нужным
подсказать, куда надо обращаться. Хотелось бы думать, что
мой опыт станет полезным для тех, кто начнёт подобную ра-
боту, и я сослужу службу навигатора.
Получив документ, подтверждающий, что я дочь Петра
Энгельфельда, я с интересом исследователя направила мыс-
ли и действия на Лубянку. Нам всем памятны тревожно-при-
поднятые дни перестройки, когда с Лубянской площади кра-
ном убирали памятник Феликсу Дзержинскому. Я мысленно
тогда сказала себе:
— Вот то время, о котором говорила мама.
И действительно, вместо памятника железному Фелик-
су тогда поставили камень в память о мучениках и жертвах
кровавого времени строительства коммунизма. Однако зда-
ние ФСБ, олицетворяющее власть террора, торжественно
и величественно продолжает стоять, построенное на века.
Глава 3
ЛУБЯНКА, 2 — ИСТОРИЯ МРАЧНОГО ДОМА*
Территория между нынешней Лубянской площадью
и Сретенскими воротами известна с XII века под име-
нем Кучкова поля. Происхождение этого названия связыва-
ют с именем боярина Кучки, владельца расположенных здесь
сёл, которые Юрий Долгорукий присмотрел для строитель-
ства будущего града. Кучка, согласно легенде, был жесток, туп
и во хмелю страшен. Казнённый Долгоруким, руками своих
родственников боярин отомстил-таки князю убий ством его
сына Андрея Боголюбского, которого за могущество и муд-
рость называли русским Соломоном.
Высокий и крутой левый берег Неглинной реки с неза-
памятных времен назывался Неглинным верхом, или Куз-
нецкой горой. Дорога с этого берега вела к мосту через реку,
а около моста находилась Кузнецкая слобода. Место для рабо-
ты гончаров и кузнецов специально было вынесено по ближе
к воде. Неглинный верх является одним из самых высоких
мест в Москве, выполняя роль водораздела между Яузой
и Неглинной. По гребню Неглинного верха проходила доро-
га в Ростов и Ярославль — сейчас улица Большая Лубянка,
ранее называвшаяся Сретенкой.
Топоним «Лубянка» появился в лексиконе москвичей лишь
три столетия спустя. Откуда взялось это название — спорят
и поныне, однако наиболее вероятной выглядит новгород-
ская версия. Дело в том, что в трудные и опять-таки крова-
вые времена формирования централизованного Государства
Российского к нему был присоединён вольнолюбивый Вели-
кий Новгород. Чтобы уничтожить чересчур независимый
и боевой дух новгородцев, в конце XV — начале XVI века
Иван III переселил несколько тысяч тамошних строптивцев
в другие города, в том числе в Москву, на территорию се-
годняшнего лубянского квартала. В память о своём родном
городе, где была улица Лубяница или Лубянка, переселенцы
с севера принесли в столицу это название. Так что с самого
XV века на Лубянке по своей воле не селились... Лубянка
помнит немало разных событий. Здесь ополчение К. Минина
и Д. Пожарского сражалось с интервентами, выбивая их из
Китай-города.
----------------------------------------------------------
* Интернет-источник.
----------------------------------------------------------
В XVIII веке Лубянка становится одним из аристократи-
ческих районов города: там проживал ряд именитых москов-
ских фамилий — Голицыны, Волконские, Долгорукие, Хован-
ские, Дадиани... Но от своей жуткой судьбы площади было
никуда не деться: тут же находился двор знаменитой своей
жестокостью к крепостным крестьянам дворянки Салтыко-
вой, вошедшей в историю под именем Салтычихи.
Дом на Лубянке, в отличие от своих ровесников на других
столичных улицах, не может похвастать обилием владель-
цев. За всю двухсотлетнюю историю он имел лишь четырёх
хозяев: мегрельские князья Дадиани, помещики Мосоловы,
страховое общество «Россия» и центральный аппарат оте-
чественной спецслужбы. Как говорили в анекдоте 30-х годов:
«Раньше здесь был Госстрах, а теперь Госужас».
Подробнее о бывших хозяевах мрачного дома.
В начале XVIII века на Лубянской площади, в том самом
месте, где располагается нынче здание ФСБ, были каменный
дом и большой двор мегрельских князей Дадиани. Сразу по-
сле войны 1812 года этот участок земли с постройками поку-
пает кригсшталмейстер Фёдор Семенович Мосолов, а после
1857 года он становится собственностью его сына, тамбов-
ского помещика, отставного поручика Семена Николаевича
Мосолова, затем переходит в собственность его сына — ти-
тулярного советника, известного в то время гравёра и худож-
ника Николая Семёновича Мосолова. Под свою квартиру
последний занял второй этаж трехэтажного здания. На треть-
ем этаже находились меблированные комнаты, где жили не
очень богатые люди: актёры, писатели, доктора и т. д. На
нижнем этаже размещалась «Фотография Мебуса» и правле-
ние Варшавского страхового общества.
Рядом с представителями русской аристократии на Лу-
бянке начинают в изобилии селиться иностранцы. Особенно
многочисленной в этом районе становится колония фран-
цузов, что оставило свой след и в современной московской
топонимике. Переулок между Большой Лубянкой и Мясниц-
кой улицей до сих пор именуется Фуркасовским — в честь
французского мастера по изготовлению париков Фуркасье.
Тогда же на денежные пожертвования французов на улице
Малая Лубянка была возведена католическая церковь Свято-
го Людовика, сохранившаяся до наших дней.
А в конце XIX века Большая Лубянка превращается в ули-
цу страховых компаний. На сравнительно небольшом её
протяжении расположилось целых 15 офисов. Поэтому не
случайно, что именно на Лубянку обратило свой взор одно
из крупнейших страховых обществ того времени под звуч-
ным названием «Россия». Правление общества, основанного
в 1881 году в Санкт-Петербурге, обращается к московским
властям с просьбой о дозволении сломать все находившиеся
на участке строения, а на их месте построить новое камен-
ное здание с большим количеством квартир, которое плани-
ровалось использовать как доходный дом. Городские власти
не возражали. На проектирование был объявлен открытый
конкурс, в результате которого лучшим был признан про-
ект архитектора Н. М. Проскурнина. Однако его пришлось
подправить: «Россия» прикупила ещё один участок земли.
Речь идет об угловом владении 2, расположенном по другую
сторону Малой Лубянки и выходящем также на Лубянскую
площадь. В связи с этим возникла идея возведения на этих
соседних участках, разделённых Малой Лубянкой, сразу двух
зданий, объединённых в одно. Работы были поручены опыт-
ному архитектору Александру Васильевичу Иванову, автору
проекта здания гостиницы «Националь». Вместе с Проскур-
ниным он и разработал проект знаменитого ныне Лубянского
дома.
После переезда в марте 1918 года Советского правитель-
ства из Петрограда в Москву в доме 11 по Большой Лубянке
расположился офис Всероссийской чрезвычайной комиссии
по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК). Возглав-
лял комиссию верный соратник Владимира Ленина — Фе-
ликс Дзержинский, заработавший за свою преданность Улья-
нову-Ленину и принципам победившей революции прозви-
ще «железный Феликс».
Что касается дома 2, его просторные апартаменты чекисты
облюбовали чуть позже. В соответствии с декретом Совнар-
кома в декабре 1918 года были ликвидированы все частные
страховые общества, в том числе и «Россия», а их имущество
и недвижимость, само собой, национализированы. Первона-
чально в мае 1919 года здание на Лубянской площади было
передано в ведение Московского совета профсоюзов. Но
профсоюзам оно не приглянулось, и всего несколько дней
спустя дом № 2 стал пристанищем НКВД РСФСР, который
в течение двух месяцев со скандалом выселил из него преж-
них квартиросъёмщиков.
В сентябре 1919 года часть дома заняли первые предста-
вители новой советской спецслужбы в лице Особого отде-
ла Московской ЧК. А через несколько месяцев в этих стенах
обосновался Центральный аппарат ВЧК.
К концу 20-х годов задачи ведомства на Лубянке существен-
но расширяются, растёт и штат. В результате в стенах дома на
Лубянской площади чекистам становится явно тесно. Поэтому
на рубеже 20–30-х годов здание бывшего доходного дома стра-
хового общества «Россия» серьёзно реконструируется. Прямо
за ним, со стороны Фуркасовского переулка, в 1932–1933 годах
по проекту архитекторов Лангмана и Безрукова было построе-
но новое здание, выполненное в стиле конструктивизма. Сво-
им главным фасадом новый дом для чекистов выходил на Фур-
касовский, а два его боковых фасада с закруглёнными углами
смотрели на Большую и Малую Лубянку. Новая постройка,
имеющая в плане форму буквы «Ш», то есть как бы говорящая
«Ша!» всем сюда попавшим, составила единое целое со старым
зданием, выходящим фасадом на Лубянскую площадь.
Одновременно была существенно реконструирована
и Внут ренняя тюрьма, которая находилась во внутреннем
дворе дома № 2 и функционировала ещё с 1920 года. По ново-
му проекту к ней надстроили ещё четыре этажа: людей стало
совершенно некуда девать. Проблему прогулки заключённых
архитектор Лангман решил оригинальным способом, устро-
ив шесть прогулочных дворов с высокими стенами прямо
на крыше здания. Узников поднимали сюда на специальных
лифтах или вели лестничными маршами.
После смерти Дзержинского в 1926 году площадь была пе-
реименована в площадь Дзержинского. В 1928–1931 гг. архи-
тектор Фомин выстроил в начале Малой Лубянки огромное
здание, выдержанное, по определению архитектора, в стиле
«пролетарского классицизма».
С приходом в дом на Лубянке нового наркома Лаврентия
Берии начинается очередной этап его реконструкции. Эта
работа была поручена одному из самых маститых архитек-
торов той поры — строителю ленинского Мавзолея А. В. Щу-
севу. У зодчего возникла идея объединить в единое целое
два здания, выходящих на Лубянскую площадь и разделён-
ных улицей Малая Лубянка: дом 2, построенный в 1900 году
по проекту А. В. Иванова, и дом 1, возведённый по проекту
Н. М. Проскурнина. Щусев получил официальное разреше-
ние на строительство. Работу прервала война.
В 1958 году на площади (тогда ещё носившей имя «железного
Феликса») был установлен памятник Ф. Дзержинскому, срабо-
танный скульптором Е. В. Вучетичем. Этот памятник простоял
до 1991 года, когда его сняли при большом скоплении народа.
Площади было возвращено старое название — Лубянская.
Естественно, главной «достопримечательностью» Лубян-
ки является здание ФСБ. Организация много раз меняла своё
название, но это здание обросло множеством страшилок
и легенд. Иностранные туристы увлечённо слушают расска-
зы гида о замученных в застенках тысячах людей, а россияне
по привычке с опаской поглядывают на серую громадину.
Глава 4
ДЕЛО № 31398
Вэтом здании на Лубянке, 2, произошла встреча с че-
кистами отца и его друзей, арестованных на карнавале
в марте 1925 года. Страшно представить, сколько мрачных
историй и тайн хранит в своих недрах этот мрачный дом,
сколько людских судеб не отмоленных, не оправданных ле-
жит там в забвении.
К счастью, моему вполне комфортному взаимодействию
с Лубянкой не помешал укоренившийся в семье страх перед
«компетентными» органами. Слово «компетентными» пишу
безо всякой иронии, в силу того, что на деле оказалось, что
это современное по открытости, аккуратное, чётко испол-
нительное, мобильное ведомство. И, не побоюсь этого сло-
ва — доброжелательное. Не делая ранее попытки получить
справку о реабилитации отца всё по той же причине страха
перед «конторой», я, как оказалось, просто сильно отстала
от жизни. «Первую помощь» в прояснении этого пугающего
воображение вопроса я получила в правозащитной группе
Харькова, руководимой Евгением Захаровым, который лю-
безно взялся напечатать мою книгу, а его сын Боря со вку-
сом и изяществом её оформил. Там дали телефон человека,
имеющего опыт переписки с ФСБ, но связь с ним по разным
причинам не выстраивалась и, найдя адрес в Интернете, я на-
писала запрос в аналитический центр, а дальше всё пошло
как по маслу. Аналитический центр направил моё письмо Ге-
неральному прокурору РФ, потом в ФСБ, и от всех я получи-
ла быстрые и чёткие ответы. Первой пришла справка о реаби-
литации Петра Петровича Энгельфельда. Потом ответили
по факту осуждения отца с высылкой на остров Вайгач. Для
этого моё письмо, посланное в Потьму (печально известный
концлагерь в Мордовии), переслали в Архангельск, откуда
пришла коротенькая справка о времени его пребывания на
Вайгаче. Но судебных документов они не нашли, и только
указали статью, по которой он был осуждён. Поинтересова-
лась в Харьковском СБУ, что это за 109 статья УК — оказа-
лось, что Коллегия ОГПУ осудила отца на 3 года, отправив за
Полярный круг, «за превышение служебных полномочий».
Находясь в числе руководителей лагеря, отец не проявил
должного рвения в применении репрессий к «врагам наро-
да» и, отдалив от участия в организации лагерной жизни
«социально близких» власти «бытовиков» и уголовников,
нарушил установку свыше, чем «превысил служебные пол-
номочия». Мама рассказывала, что режим лагерной жизни
был настолько спокойный, что в мастерских заключённые,
выполнив основное задание, могли заниматься творчеством.
У нас дома была пепельница в виде растоптанного с заплат-
кой сапога, выкованная из бронзы, и подставка для каранда-
шей в виде чугунного валенка в галоше, искусно сделанные
заключёнными.
Ещё до получения копии свидетельства об усыновлении
из ФСБ пришло письмо безо всякой моей просьбы о том, что
можно ознакомиться с уголовным делом отца, если будут
предъявлены документы, подтверждающие прямое родство,
т. е. что моя фамилия Энгельфельд. Боже мой, держать в ру-
ках протоколы из застенков Лубянки! То, о чём я в тайне меч-
тала, могло стать реальностью! Да могла ли моя мать пред-
ставить себе такое!
...Я видела это в кино, а сейчас это происходило со мной.
Дежурный милиционер берёт паспорт, куда-то звонит, потом
выписывает пропуск в смотровой зал, и я иду на встречу со
страшащей неизвестностью. Что там происходило в 1925 году
с моим отцом в начале весны? Как он себя повёл? Наверно,
его истязали, и под пытками он, потеряв силы, оговорил и се-
бя, и своих друзей, подписав сфабрикованные показания...
Что ж, это всё многократно тиражировалось в фильмах, худо-
же ственной и исторической литературе, и я приготовила себя
и к такому сценарию. Я волновалась. Я несколько дней не шла
на Мироносицкую в СБУ уже после того, как мне позвонили
оттуда и написали из Москвы уведомление, что дело переслано
в Харьков для ознакомления. Поверьте, страшно прикасаться
к истории и трогать то, что 86 лет лежало погребённым в спец-
хране с грифом «Совершенно секретно». Словно временной
разлом переместил меня в другую эпоху и жизнь...
Действительность же оказалась проще и спокойней. Кра-
сивая, приветливая девушка Ульяна положила передо мной
2 толстых, изрядно обветшалых тома уголовных дел 1925 года
и показала закладки страниц, куда я могу направить свой
алкающий взор. Дело можно было читать, изучать и пользо-
ваться компьютером, перепечатывая не всегда чёткий и вы-
цветший текст.
В первый день я соображала плохо. Руки и глаза мета-
лись по закладкам: какие-то убогие коротенькие протоколы,
подписи химическим или цветным карандашом, небрежно
напечатанные на машинке слова и огромное количест-
во обвиняемых лиц. Не такая уж интимная вечеринка бы-
ла накрыта ГПУ, как писала в своих воспоминаниях мама.
60 человек арестовали по обвинению в организации фа-
шистского мятежа (1925 год!)и контрреволюционного вос-
стания. В каждом протоколе — по нескольку раз сокраще-
ния К-Р или К.Р. (контрреволюция.
...Потом стало наплывать
разочарование. Будто всё какое-то невзаправдашнее, как
бы небрежно-детское, не похожее своей несерьёзностью
и безграмотностью оформления с бесконечными сокраще-
ниями на официальное государственное действо. Всё пред-
ставленное в протоколах, заключительном обвинении, ор-
дерах на обыск и само ведение следствия воспринималось,
словно черновые наброски к будущему сценарию.
Вот опись вещей, изъятых при обыске у отца: железная
коробка, шашка, чехол от револьвера (не густо, если учесть,
что ордер на обыск дал Генрих Ягода, и его исторический ав-
тограф красным карандашом я пересняла из «дела»). В ан кетах
каждый выкручивался как мог, придумывая в духе требова-
ний времени автобиографию; князь Сергей Друцкой-Соко-
линский писал, что происходит из служащих, а в обвинитель-
ном протоколе Особая тройка указывает, что обвиняемый —
князь. Откуда-то это выплыло? Перепрыгивая от одного
документа к другому, я невольно пробегала любопытным
взглядом и по другим фамилиям, ведь там были друзья
от ца — как Сергей Друцкой-Соколинский, сидевший с ним
потом на Соловках. (Это его сестра пела на бале кадетам
«Жалобно стонет ветер осенний»). Княгиня Голицына, пле-
мянник генерала Корнилова — Александр Корнилов. В обви-
нительном заключении было 60 фамилий дворян и интелли-
генции, осуждённых по этому делу.
В мой следующий приход СБУ пришло спокойствие
и хладнокровие, за что была вознаграждена неожиданными
открытиями. На седьмой странице дела Энгельфельда в об-
винительном заключении читаю: «П.П. Энгельфельд, 24 лет,
бывший кадет, барон». Спасибо ОГПУ. Спасибо Лубянке
и ФСБ за тайну, о которой иногда шёпотом говорили в семье,
но во что мне трудно было поверить. Итак, мой отец — барон
Энгельфельд, с чем я себя и поздравляю.
Для более ясного прочтения текста я перепечатала из дела
протокол допроса со всеми сокращениями и проч.
ПРОТОКОЛ
Допроса Энгельфельда П.П. от 2.04.1925 г.
«В моём присутствии никогда не было разговоров о фашист-
ской организации и необходимостью борьбы с Соввластью, о на-
личии сплочённого ядра, кот. в случае К.Р. восстания явилось бы
по первому зову и т. д. Категоричеки отрицаю прочитанные мне
показания Ольшева и Корнилова от 29/03.25 г.
Мне ничего не было известно, что на вечере у Красовского
были уничтожены партбилет и чекистские удостоверение».
Записано верно подпись Энгеельфельд.
Допрашивал И. Чертков.
(Орфография и сокращения как в подлиннике)
А это из другого протокола, записывал уполномоченный
ОГПУ Черток.
3. Олышев В. Л. показал на допросе, что вёл разговоры
о к. р. орган-ии в присутствии Корнилова, Сергея Друцкого-
Соколинского, Голицына, Энгельфельда П. разговор сводился
к тому, что очень сильно притесняют буржуазию, особенно нас
дворян, во вторых. Что преследуют религию. Разговор всег-
да происходил в кругу своей компании, где все хорошо знали
др. друга и где преобладающее место занимали дворяне. Боль-
шенство меня всегда поддерживало и сами высказывались в со-
ответствующем антисоветском духе. Выводом всех этих бесед
являлась необходимость борьбы с Соввластю, наличие такого
сплочённого ядра, которое в случае к. р. восстания было бы го-
тово по первому зову явиться. Особенно это подчёркивал Эн-
гельфельд и Карнилов.
В разговоре с некоторыми лицами я для пущей важности
врал, что состою членом фашистско-тевтонского ордена. Наи-
более антисоветскими в этой компании являлись Энгельфельд,
Карнилов, Ратко,Майстров.
Уполномоченный 4 отд. СООГПУ /И. Черток/
Согласен: нач. 4 отд. СООГПУ /Генкин/
И совсем коротенькая справка о пересмотре срока заклю-
чения Энгельфельда П.П. и амнистии на 6 месяцев.
Дело № Р-45/123
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
4. Выписка из протокола заседания ОГПУ (судебное) от 3 ян-
варя 1930 г.
С л у ш а л и:
18. Пересмотр дела № 31398 гр. Энгельфельда Петра Петрови-
ча, приговорённого постановлением ОГПУ
От 25.6.25 г. К заключению в концлагерь сроком на 5 лет. По
амнистии срок сокращён на шесть мес-в.
Секретарь коллегии ОГПУ.
К документу об амнистии было приложено письмо ба-
бушки, которое я перепечатала на компьютере и привожу
целиком.
Народному комиссару юстиции
От гр. Е.В. Энгельфельд-Линько, Москва, Остоженка, 32.
кв. 3
Заявление
В 1926 г. 19 марта мой сын Пётр Энгельфельд осуждён кол-
легией ОГПУ на 5 лет по ст.60 УК и находится до сего времени
в Соловках, т. е. уже 3 ; года. Отрицаю его принадлежность
к каким-либо контрреволюционным организациям, а должна
поставить вас в известность, что мой сын ничего общего не
имел с людьми, осуждёнными с ним по делу, как например Та-
расов и Олышев. Компания, в которой он находился, ему была
совершенно не известна, все они были приятели по выпивке
и совершенно разные по происхождению, так и по жизни и по
мышлению с моим сыном люди. Мой сын Пётр Энгельфельд
юношей 15 лет в 1918 г. вступил добровольцем в ряды Раб. КР.
КР. армии, в которой находился по 1924 год, а потом работал
в МУРе и Дагвино, за всё время был отмечен, как честный,
энергичный советский сотрудник, не расходящийся во взглядах
с партийными своими товарищами. Эти 3,5 года, которые он
находится в Соловках на принудительных работах, он чест-
но работает там в УСЛОНе, заслужил полное доверие админи-
страции, его пускает администрация УСЛОНа в командировку
в гор. Ленинград. За всё время не было у него ни одного адми-
нистративного взыскания и аттестация о нём самая лучшая,
что может подтвердить УСЛОН. Я нахожусь больше, чем
в безвыходном положении, будучи инвалидом труда, имея от
роду 39 лет, я содержу сына на свою пенсию, ученика в 15 лет
(пионера), живу подчас без куска хлеба.
Будьте справедливы, товарищи, пожалейте семью честных
тружеников и не дайте нам погибнуть, а сыну моему Петру
Энгельфельду дайте возможность быть полезным не только
нашей семье, но и союзу, в котором он приложит частицу свое-
го труда. Прошу о досрочном освобождении.
18/09-28 г. Энгельфельд-Линько.
Манера подачи прошения больше повелительная, неже-
ли униженно-просящая. Стиль достоин пера Зощенко. Бес-
страшная бабушка, войдя в раж, фантазировала во имя спа-
сения сына, придумывая легенды в духе времени. Оценив
ситуацию, что у «союза» (она это грозное слово пишет с ма-
ленькой буквы — так себе: союз рыболовов или кооперато-
ров) было проблем невпроворот, она понимала, что никто
проверять факты не будет. Ну, к примеру, как можно прове-
рить и по каким спискам, был ли кадет Пётр Энгельфельд
в 15 лет в 1918 году в рядах Красной Армии? А чего стоит
решительная и безапелляционная фраза:
«Отрицаю его принадлежность к каким-либо контррево-
люционным организациям, а должна поставить вас в из-
вестность, что мой сын ничего общего не имел с людьми,
осуждёнными с ним по делу, как например Тарасов и Олышев.
Компания, в которой он находился, ему была совершенно не из-
вестна, все они были приятели по выпивке и совершенно разные
по происхождению, так и по жизни и по мышлению с моим сы-
ном люди».
Больше всего мне понравилось обращение к министру
юстиции Генриху Ягоде: без фамилии, как вроде не «Ой, Боже
мой, как страшно!», а так «нечто» какое-то. А дальше — поч-
ти как приказ и руководство к действию:
«Отрицаю его принадлежность к каким либо контррево-
люционным организациям, а должна поставить вас в извест-
ность, что мой сын ничего общего не имел с людьми, осуждён-
ными с ним по делу».
Шикарно! Какой кураж! Пропала большая актриса и топ-
менеджер. Бабушка, не предполагая, что тут же в деле лежит
анкета, где арестованный П. Энгельфельд считается лицом
без определённых занятий и деловодом, пишет, что до само-
го своего ареста,«вступив добровольцем в ряды Раб. КР. КР. Армии, в кото-
рой находился по 1924 год, потом работал в МУРе и Дагвино,
за всё время был отмечен, как честный, энергичный советский
сотрудник, не расходящийся во взглядах с партийными своими
товарищами».
Самое душевное — «не расходился во взглядах с партий-
ными своими товарищами».
Интересно было бы посмотреть на лица руководителей
УСЛОНа, если бы они прочитали то, чего никак не могло
быть, разве что в горячечных снах заключённых:
«Эти 3,5 года, которые он находится в Соловках на при-
нудительных работах, он честно работает там в УСЛОНе,
заслужил полное доверие администрации, его пускает адми-
нистрация УСЛОНа в командировку в гор. Ленинград. За всё
время не было у него ни одного административного взыскания
и аттестация о нём самая лучшая, что может подтвердить
УСЛОН».
УСЛОН в бабушкином контексте читается, как какой-то
клерк. Никакой резолюции на письме не было. Скорее всего,
его просто подшили к делу, не давая ход.
В конце письма бабушка осталась верной себе кокеткой,
но тут она явно перешла меру дозволенного в преуменьше-
нии возраста:
«имея от роду 39 лет, я содержу сына на свою пенсию, учени-
ка в 15 лет, живу подчас без куска хлеба».
Младший сын Осип, 1911 года рождения, действительно
приближался к пятнадцатилетию, но Петру и Павлу 1903 г. р.
было в 1928 году по 25 лет. В каком же возрасте их роди-
ла эта плутовка? Уже не говоря о том, что в анкете арестованно-
го П. Энгельфельда в 1925 году указан возраст матери — 40 лет.
Обвинительное заключение любопытно само по себе, и по-
мещаю его перепечатанным там же целиком.
Обвинительное заключение
1925 г. мая 25 дня. Я уполномоченный 4 отд. СООГПУ и, Чер-
ток рассмотрел дело № 31398 по обвинению гр.
1. Олышева Вл. Леон. По ст. 60 66 УК.
2. Энгельфельда П. П. и т. д. 45 чел., содержащихся во внут-
ренней тюрьме. (Гольдштеге и Кульбицкая в Лефортовской
больнице, Гвоздиков на свободе, остальные в Бутырках.
Н А Ш Ё Л:
Агентурными данными 4 отд. СООГПУ было установлено
существование группы дворянской молодёжи, бывшие в основ-
ном воспитанниками кадетских корпусов. Руководящую роль
в этой группе играл Олышев и Корнилов. Последними вербо-
валась в эту группу антисоветски настроенная молодёжь дво-
рянского происхождения. При вступлении в эту группу каждый
давал обещание бороться всеми возможными силами против
Советской власти и явиться по первому зову, в случае необхо-
димости, например восстания. Все члены группы зачастую со-
бирались друг у друга, при чём,когда находились, иключитель-
но, в своей компании, — вели антисоветские разговоры, иг-
рали «Боже царя храни» и др. монархические гимны. Про-
возглашали тосты за монархию и уничтожение Сов. власти.
Все члены группы весьма сочувственно относились к деятель-
ности зарубежных фашистских организаций,
Считали свою группу тоже фашиствующей
организацией, называя её ВНОИМП — Внутренняя охрана
империи. При чём руководители группы Олышев и Корнилов
говорили (чтобы утвердить во мнении членов группы, что они
относятся к фашистской орг-ции), что они близко связаны с фа-
шист. Подпольем. Олышев в подтверждение своих слов показы-
вал небольшую немецкую книжечку с портретом Гинденбурга
и номером на лицевой стороне и фашист-й свастикой на оборо-
те, заявляя, что это фашистский членский билет.
Одновременно были получены аген-ные сведения, что у не-
кой Кульбицкой собирается дворянская монархическая публика
и ведётся какая-то К-Р деятельность.
Было выяснено, что Кульб-я связана с какой-то К.Р. органи-
зацией, а затем было усановлено, что у неё стали бывать Олышев,
Корнилов и другие чл. Группы. Были получены сведения. Что
в группе поговаривают о необходимости перехода к более актив-
ным антисоветским деяниям, вплоть до перехода к террористи-
ческим актам.
К концу разработки выяснилось, что у группы Красовского
состоялся костюмированный вечер, где присутствовало 45 чело-
век молодёжи, исключительно только дворян, при чём подавляю-
щее большинство были члены группы.
Когда милиция случайно нагрянула на этот вечер, то во время
проверки документов один из членов группы бежал через окно
и было уничтожено какое-то удостоверение и партбилет.
Произведённой операцией были выявлены члены данной К.Р.
компании.
Следственной разработкой были подтверждены все агентур-
ные материалы, что видно из следующих показаний:
1. Емельянов показал, что во время прихода милиции на вече-
ре у Красовского Соболь скрылся, был уничтожен его партбилет
и удост. Сотр. ОГПУ
(Дальше 10 фамилий)
11. Энгельфельд Пётр Петрович, 24 лет, дворянин, барон, быв-
ший кадет, Весьма антисов-ки настроен. Один из руководящих
членов группы. Бывал постоянно на всех сборищах. Будучи за-
вербован СООГПУ* не дал никаких сведений о существовании
группы.
Обвиняемый Энгельфельд П. П. показал, что Олышев предла-
гал ему и Корнилову вступить в К,Р, организацию, что Корнилов
говорил ему Энгельфельду, что связан с фашистами, приехавши-
ми из-за границы (л. д. 29, 30 том 2)
Далее следуют краткие выводы из допросов 45 человек,
и в конце
Исходя из всего вышеизложенного, ПОЛАГАЮ:
Следствие по делу считать законченным, предъявленное аре-
стованным обвинение по ст. 60 или ст. 68 УГ код считать дока-
занным, дело с заключением поставить рассмотрение Особого
Совещания ОГПУ
Уполномоч 4 отд СООГПУ (Черток)
Нач. 4 отд. СООГПУ Согласен (Генкин)
Утверждаю (фамилия неразборчиво)
Прочитав это обвинительное заключение с выводами
«тройки» о том, что была «какая-то деятельность», «какое-то
удостоверение», становится ясным, что шла государ ственная
«зачистка» дворянского сословия, но ни кадров, ни опыта
в этом грязном деле у Советов не было, и, несмотря на аген-
турные разработки, много «накопать» им не удалось. Я спе-
циально выделила крупным шрифтом слова и предложения,
показывающие, что это скорее была наивная детская игра
дворянской молодёжи в сопротивление и уж никак не орга-
низованная К-Р деятельность. Система набирала обороты
и опыт по уничтожению великой по масштабам духовной
сферы России, и преуспела в этом.
* следственный отдел объединённого государственного политического
управления.
Заканчиваю эту главу с удовлетворением от того, что мой
красавчик Петя (так я называю своего навсегда 39-летнего
отца) никого не выдал и не оклеветал. Ему повезло, его не
пытали, не держали в одиночке с провокаторами или бан-
дитами, а вместе со всей дворянской молодёжью (больше
фокстротистов, нежели К-Р) направили на перевоспитание
в Соловецкую тюрьму в высшее общество русской интелли-
генции и духовенства.
Глава 5
ВОСПОМИНАНИЯ О П. ЭНГЕЛЬФЕЛЬДЕ
СОВРЕМЕННИКОВ
Спустя два года после издания первой книги я продол-
жаю с неослабевающим интересом «рыть» эту тему,
и во многом преуспела. Так, в книге Юрия Бродского «20 лет
Особого назначения» я нашла немало сведений об отце, ко-
торые меняют хронологию событий.
Похоже, что его освободили досрочно не из Соловецкого
лагеря, а из Кеми, куда он был вместе с театром переведён как
администратор. Значит, комиссия сначала побывала в Кеми,
а потом, сделав нужные распоряжения (в данном случае до-
срочно освободив отца) направилась на Соловки. Об этом
пишет в своих воспоминаниях, помещённых в книгу Юрия
Бродского,
Д. Ганешин:
«...При мне в Соловецком театре ставили «На дне» Горько-
го и оперетту «Тайны гарема», а также устраивали сборные
концерты, производившие особенно глубокое впечатление на
заключённых исполнением народных песен и старинных рус-
ских романсов. А танцы. Частушки и рассказы вызывали все-
общий смех. В представлениях обычно участвовал и мой быв-
ший московский сосед Пётр Энгельфельд. В «Тайнах гарема»,
в танце «диких бедуинов» он исполнял партию предводителя.
А на концертах выступал в европейском, или, как объявлял
конферансье, «испанском» танце. Отлично загримированный,
с котелком на затылке, в лапсердаке и с зонтиком, в ботинках
с загнутыми вверх носками, с ужимками и жестикуляцией на-
стоящего подвыпившего местечкового еврея он исполнял эту
весёлую польку под оркестр, тоже загримированный под чет-
вёрку еврейских музыкантов. Успех этого танца был всегда ис-
ключительный. Энгельфельд попал на Соловки на 5 лет по делу
«фокстротистов», а также за то, что происходил из военной
семьи и успел проучиться в кадетском корпусе.
«Дело фокстротистов», «Дело лицеистов», «Дело Сокола»,
«Дело скаутов», «Дело кадетов» — многие-многие сидели по
таким пробуржуазным «делам». Для человека не моего време-
ни эти «дела» покажутся просто невероятными. «Культура
и досуг должны повседневно находиться под жестким идеоло-
гическим контролем партии. Фокстрот — танец деградиру-
ющей буржуазии — кровный брат кокаина и рулетки. (Жур-
нал «Советское искусство», № 10, 1926 г.).
В Кремле, слева от входа через центральные ворота, сто-
ял большой щит Соловецкого театра с объявлением о имею-
щем быть сегодня кино или спектакле, с крупной надписью
красными буквами: «Платное» и ещё яркими буквами: «Ме-
ста согласно билетам».
Это означало, что узник мог купить два билета и по-
слать один в «Женкорпус» через дежурного по лагерю своей
знакомой. И та могла бы прийти в театр (в строю попар-
но) и сидеть с ним рядом и разговаривать.., хотя вне театра
даже простое приветствие между заключёнными мужчиной
и женщиной каралось карцером. Так, муж за деньги мог встре-
титься с женой. Конечно, не кино у них на уме, а лишь воз-
можность увидеться, поделиться горем.
Но есть и другая категория лагерных зрителей, называемая
по-соловецки «горячие любовники». То, что делалось на галёрке
среди шпаны и их девушек.., ужас.., их не останавливал даже
внезапный свет при обрыве киноплёнки во время сеанса...
Возвращение в роту из театра — опять строем под кон-
воем попарно...
Из воспоминаний М. Розанова (там же):
«...В 1929 году, после перевода Управления СЛОНа на мате-
рик в г. Кемь, туда были переброшены и лучшие кадры Соло-
вецкого театра. Театр в Кеми назывался центральным те-
атром УСЛОН ОГПУ.
Коллектив театра должен был обслуживать и ресторан
в Кеми, тоже принадлежавший ОГПУ. В состав Центрально-
го театра включались и два больших оркестра — симфони-
ческий и духовой, общим числом 34 человека.
Главным режиссёром был Борис Глубоковский, потом Д.К. Ка-
лугин из бывшей Александринки, помреж — С.К. Зайцев.
Администратором Центрального театра стал П. Эн-
гельфельд, он же балетный танцор».
После этого мне стала понятна маленькая фотография,
которая сохранилась в папином Соловецком блокноте, допу-
щенном на материк лагерной цензурой. Я в фотомастерской
увеличила её и отреставрировала. В награду за труды прочла,
что Пётр Энгельфельд, стоящий с молотком в руке возле ка-
кого-то фанерного щита, на самом деле устанавливал афишу
театрального спектакля, на которой было написано, что он
этого спектакля реж.-постановщик
Возвращаясь к той же книге, потрясающей по объёму ин-
формации, фотографий, архивных справок и воспоминаний
очевидцев — «20 лет Особого назначения», я нашла фотогра-
фию А.Я. Мартинелли, который способствовал досрочному
освобождению отца и забрал его на Дальний Восток. Там их
пути вскоре разошлись. Отца из Владивостока направили
в бухту Светлая, куда поехала с ним мама.
На групповой фотографии А.Я. Мартинелли снят с Гле-
бом Бокием (у меня уже был случай написать о нём подробно
в 1 книге в гл. 18 «Другая жизнь Г. Бокия»), Ногтевым — на-
чальником УСЛОНа, с М. Горьким и его невесткой (решив-
шей «прогуляться» на Соловки, для чего оделась в чёрную
кожу с головы до ног). Все холёные, спокойно-уверенные
в благополучии завтрашнего дня.
Как тут не вспомнить строфу из «Думы о Ермаке» Конд-
ратия Рылеева:
«Но роковой его удел уже сидел с героем рядом
И с сожалением глядел на жертву любопытным взглядом».
В недалёком будущем все будут уничтожены. Только не
знаю, что сталось с невесткой М. Горького (да и неинтересно
это здесь).
А.Я. Мартинелли — красавец-мужчина, говорят про та-
ких, стал одним из руководителей строительства БАМа.
Об этом героическом времени и нечеловеческой жесто-
кости к исполнителям сталинского приказа от рабов и до
вождей я предлагаю почитать подробнее.
Глава 6
ЭТО БАМ
Слышишь, время гудит — БАМ
муз. О. Фельцман
сл. Р. Рождественский
Солнце в небе светит мудро.
Молодеет древний край.
От Байкала до Амура
Мы проложим магистраль.
Встретим зябкие рассветы,
Встретим долгую пургу.
В биографии планеты
Впишем мы свою строку.
П р и п е в :
Слышишь, время гудит — БАМ.
На просторах крутых — БАМ.
И большая тайга покоряется нам.
Слышишь, время гудит — БАМ,
На просторах крутых — БАМ.
Это колокол наших сердец молодых.
Ничего нельзя возразить против замечательной поэзии
Р. Рождественского. Это советское мифотворче ство.
А историческая данность предлагается в этих архивных ма-
териалах.
Строительство линии
Волочаевка — Комсомольск*
(1932–1940 гг.)
23 февраля 1932 г. Правительственная комиссия подпи-
сала акт о строительстве в районе села Пермское-на-Амуре
судостроительного, авиационного и машиностроительного
заводов. Следует отметить, что ранее оно предполагалось
в районе г. Хабаровска. Стройка была объявлена как всесоюз-
ная ударная комсомольская. Первые строители высадились
с пароходов в селе Пермское 10 мая 1932 г. Их было 800 чело-
век. Все прибыли по оргнабору с комсомольскими путёвками
ЦК ВЛКСМ. В перспективе на месте села Пермское вырос го-
род Комсомольск-на-Амуре.
В апреле 1933 г. Совет Труда и Обороны СССР принял до-
полнительное решение о срочном строительстве автогуже-
вого тракта Волочаевка — Комсомольск. Это решение обяза-
ло ГУЛАГ НКВД при СНК СССР в короткий срок построить
этот объект государственной важности. А точнее, строи-
тельство шоссе было поручено ДАЛЬЛАГу.
Начальником стройки был назначен Т. Д. Дерибас.
С февраля по март 1933 г. изыскатели осуществили по-
иск трассы во главе с руководителем изыскания линии ВОЛК
Пилиным И. Н. и главным геологом Павловым М. А. (оба яв-
лялись заключёнными). Зима 1932–1933 гг. выдалась неимо-
верно суровой, температура падала до минус 50 градусов.
В результате переболел почти весь личный состав экспеди-
ции, но смертельных случаев не было. И всё же, несмотря на
трудности зимнего периода, небольшая экспедиция Пилина
проложила трассу для дороги к Комсомольску. Вслед за изыс-
кателями шли лесорубы-заключённые во главе с А. А. Жуко-
вым, главным инженером строительства ВОЛК.
В Хабаровске в стенах ОГПУ по Дальневосточному краю
(ДВК) И. Н. Пилиным совместно с М. А. Павловым был со-
ставлен технический проект автомобильной дороги. Впервые
в этом документе трасса была названа «линия ВОЛК». Это
было её сокращенное название: Волочаевка — Комсомольск-
на-Амуре. В начале мая 1933 г. Т. Д. Дерибас утвердил этот
проект. Тогда же в тайгу двинулись первые отряды заклю-
чённых, которые по линии тракта строили рабочие городки,
а в июле 1933 г. строители уже начали возводить насыпь ав-
тодороги. Строительством руководил А. А. Жуков. Изыска-
телям трассы приходилось работать в тяжёлых условиях:
тайга, буреломы, многочисленные сопки, обширные и непро-
ходимые приамурские мари, гнус; отсутствие пригодного для
изыскательских целей картографического материала. Пользо-
вались чертежами-картами инженера Пилина И. Н. (заключён-
ного), перекопированными на кальку. Тем не менее, несмотря на
эти неимоверные трудности, в ноябре 1933 г. все изыскатель-
ские партии справились с предварительными изысканиями
и вернулись в Хабаровск. Благодаря заботе И. Н. Пилина, пар-
тии располагали тёплой зимней одеждой, одеялами, спальны-
ми мешками, палатками, лыжами, гужевым транспортом.
Для передвижения изыскательских групп были построены
пять домиков на санях, но из-за отсутствия на строитель-
стве трактора они не были завезены на линию.
Только мужественные, волевые и отважные люди смог-
ли выстоять в жестокой схватке с дремучей тайгой
и суровым дальневосточным климатом. Многим из них
не пришлось проехать по железной дороге к океану. Они
погибли на трудовом посту. Летом 1934 г. уже работало
20 тыс. строителей, в том числе вольнонаёмных — 2,5 тыс.,
остальные — 17,5 тыс. — заключённые. С 16 по 21 июля 1934 г.
на строительстве дороги побывал начальник главного управ-
ления лагерей НКВД М. Берман. Он отмечал, что осмотр
произвёл на него самое тягостное впечатление. У многих
заключённых не было постельного белья, рубашек, рукавиц
и сапог. Работы велись без плана, хаотично. Насыпь сооружа-
лась некачественно. Плохо использовался автотранспорт.
Лишь 31 машина из 69 была занята на земляных работах,
а все остальные находились в личном распоряжении прора-
бов, начальников фаланг и отделений. В результате Берман
предложил строительство тракта поручить БАМЛАГу.
С 8 по 23 августа 1934 г. на трассе будущей дороги побы-
вал и начальник Управления НКВД СССР по ДВК Т.Д. Дерибас.
В письме к наркому НКВД Г. Ягоде им было отмечено следую-
щее: отсутствие одежды (46 рубашек на 100 человек), постель-
ных принадлежностей, кипячёной воды; катастрофическая
нехватка специалистов (2–3 человека на 400 км), рабочих ин-
струментов и механизмов (на 5 тыс. человек 900 подборочных
лопат и ни одной штыковой); хлеб, вода и минтай, который
засолили ещё японцы в 1933 г., — это основная еда рабочих.
В результате Дерибас добился от Г. Ягоды поддержки. Под
нажимом НКВД Главное управление лагерей издало приказ
«О предоставлении льгот заключённым за ударную и стаха-
новскую работу».
Строительству было выделено: 20 тыс. матрасов, 15 тыс.
фуфаек, 10 тыс. лопат, 5 тыс. колёс для тачек, 36 автома-
шин, 4 экскаватора. Значительно улучшилось снабжение
продовольствием.
Тем не менее, несмотря на указанные трудности и не-
хватку продовольствия, одежды, инструментов и механиз-
мов, полуголодные, раздетые и разутые с киркой и лопатой
заключённые строили шоссе, да ещё и рекордными темпами.
К 7 ноября 1934 г. была проложена автогужевая дорога
к г. Комсомольску, а 11 декабря 1934 г. по маршруту Хаба-
ровск — Комсомольск было открыто автобусное движение
(продолжительность рейса — 23 часа.)
В декабре 1934 г. вышло решение правительства: немед-
ленно, опираясь на проложенную автотрассу, приступить
к строительству железной дороги. Стройку возглавил Мар-
тинелли, главным инженером был оставлен А. А. Жуков.
Люди работали буквально на износ, так как на стройке дей-
ствовала так называемая система зачётов. Получив срок
в 10 лет, они могли освободиться на 2–3 года раньше. А так-
же строителей заставлял ударно работать дифференциро-
ванный хлебный паёк: от 200 граммов в сутки до 2 кг.
Но образ «врага народа» продолжали активно культиви-
ровать на строительстве дороги Волочаевка — Комсомольск.
Одним из таких «врагов» был талантливый инженер-мосто-
строитель Каразин, осуждённый по знаменитому «шахтин-
скому делу». Его имя вошло в негласную историю линии ВОЛК
в связи со строительством моста через Тунгуску на 13-м км
от Волочаевки.
Обычно при возведении таких крупных мостовых пере-
ходов требуются многолетние данные о режиме реки и её
притоков, о характере и количестве осадков, о климате
данной местности. Здесь же ничего этого не было. Даже
металлические детали для моста могли прийти из европей-
ской части страны не ранее, чем через год. Но в таком слу-
чае под угрозой срыва были бы сроки сдачи в эксплуатацию
всей дороги. Выход был один — строить деревянный мост.
И проектирование его было поручено заключённым Карази-
ну и Пилину. При этом Т. Д. Дерибас прямо заявил Карази-
ну, что при положительном решении вопроса он получит
досрочное освобождение. Дело в том, что в те времена до-
биться освобождения заключённого мог любой начальник,
даже значительно меньшего ранга, чем Дерибас. Поэтому
Каразин знал, что его обещание — не пустые слова. В резуль-
тате инженер создал совершенно оригинальную конструк-
цию моста целиком из дерева. Во всей стране не было дере-
вянного мостового перехода такой величины — 1100 метров.
На его сооружение ушло 20 тыс. кубометров отборного леса.
Через 10 месяцев после начала строительства, 28 марта
1936 г., готовый мост принимала в эксплуатацию комиссия.
При испытаниях это огромное сооружение дало осадку всего
на 4 миллиметра — ровно в два раза меньше допустимого
нормами.
На торжественном собрании, посвящённом окончанию
строительства моста, Т.Д. Дерибас зачитал приказ наркома
внутренних дел о досрочном освобождении и снижении сроков
наказания сотням строителей моста, среди которых был
и автор проекта Каразин. Многие из тех, кто освободился,
остались на строительстве дороги в качестве вольнонаём-
ных. Строительство дороги проходило не только днём, но
и ночью при свете костров и факелов. Когда не хватало лю-
дей для подноски костылей, жёны руководителей строитель-
ства по своей доброй воле приходили на помощь и разносили
костыли строителям. Они не хотели быть в стороне от
стройки. Благодаря этому 21 ноября 1936 г. ночная смена
уложила 2 км 700 м рельсов, а за сутки — 7 км пути. В резуль-
тате 10 декабря 1936 г. открылось регулярное пассажирское
движение Хабаровск — Комсомольск.
Вечером 24 ноября 1936 г. от железнодорожного вокзала
г. Хабаровска отошёл поезд, в составе которого было 5 пас-
сажирских и 20 товарных вагонов с табличкой «Хабаровск —
Комсомольск-на-Амуре». Кассы вокзала продали только 68 би-
летов. Остальными пассажирами были руководители края,
делегаты первого съезда Советов Хабаровской области, знат-
ные стахановцы и ударники строительства.
Поезд сопровождали В.К. Блюхер, Т. Д. Дерибас, Л.В. Лем-
берг, а также руководители стройки Мартинелли, Жуков,
Пилин. На станцию Комсомольск-на-Амуре первый поезд при-
был 25 ноября 1936 г.
Но до полного окончания строительства сооружения ма-
гистрали ВОЛК было ещё далеко. Рост коммерческих пере-
возок требовал от строительства реконструкции пути до
12 пар поездов в сутки, необходимо было открыть дополни-
тельные разъезды, вместо деревянного моста построить ка-
питальный железнодорожный мост через реку Тунгуску.
Генеральный проект железнодорожной линии ВОЛК был
утверждён приказом НКПС № 18 от 14 апреля 1937 г., а гене-
ральная смета — 25 марта 1938. Проекты разъездов и стан-
ций были составлены ДАЛЬЛАГом НКВД под руководством
И.Н. Пилина и утверждены НКПС 17 апреля 1937.
Однако летом 1937 г. вместе с руководителями Дальне-
восточного края были арестованы уполномоченный НКВД по
ДВК Т. Д. Дерибас и его сын А.Т. Дерибас, начальник паровозно-
го депо станции Хабаровск-II. Репрессии обрушились на аппа-
рат управления ДАЛЬЛАГа и его подразделения. «За активную
контрреволюционную деятельность и тесную связь с врагом
народа Т. Д. Дерибасом» были арестованы более 60% инженер-
но-технических работников, в том числе Мартинелли, Жу-
ков, Пилин, Павлов, Петров, Орловский и др. Десятки из
них были расстреляны, в том числе крупные инженеры Пилин
и Соколов, а также профессор-геолог Павлов. Этот террор
привёл к тому, что на многих объектах работы вообще пре-
кратились. В целом, несмотря на перевыполнение плана (118%)
за первое полугодие, задание по объёмам 1937 г. было выполнено
только на 67,7%. В результате в конце 1937 г. строительное
управление ВОЛК ДАЛЬЛАГа было расформировано.
Мартинелли был казнён с сотнями тысяч других исполни-
телей воли партии в 1937 году. Приказ НКВД 00447. «Даль-
ний Восток. ... «Вскрыта Контрреволюционная право-троц-
кистская вредительская организация, члены её заключённые
и сотрудники лагеря во главе с начальником управления
ДАЛЬЛАГ А. Я. Мартинелли».
Подробнее о ходе выполнения приказа УНКВД по
ДВК № 00447 можно ознакомиться в научной работе кан-
дидата исторических наук Елены Николаевны Чернолуцкой,
опубликованной в «Россия АТР», 2005, № 3.
В архивах ФСБ, выложенных в Интернете, я увидела рас-
стрельное дело профессора Павлова. Перед казнью обвиняе-
мым на шею надевали дощечку с фамилией и фотографиро-
вали. Его глаза мне не забыть никогда. В них ужас, растерян-
ность и непонимание происходящего.
Любопытно, что один из авторов проекта этой истори-
ческой трассы был Владимир Клавдиевич Арсеньев. Этот не-
утомимый исследователь Приморского края вошёл в состав
руководителей стройки. В 1930 году он простудился, инспек-
тируя качество выполняемых работ, заболел и умер. Похоро-
нен он во Владивостоке рядом с Дмитрием Лебедевым (му-
жем старшей сестры мамы — Евгении, с которым он состоял
в дружеских отношениях).
Глава 7
МОИ СОЛОВКИ И ОСТРОВ ВАЙГАЧ
Навсегда теперь уже сроднившись с историей Солов-
ков, Вайгача, Владивостока и Копенгагена, я мечта-
ла побывать в этих местах. И одна мечта уже осуществилась
в 2008 году.
С экспедицией от Института национальной памяти я от-
правилась в этот выплывающий из глубины веков и кро-
вавых воспоминаний северный край, и 5 августа приехала
в город Медвежьегорск. Удивительно уютный, маленький
городок, отодвинутый от страстей XX века Медвежьей го-
рой, покрытой густым хвойным лесом, и добросердечием
его обитателей.
Прямо с вокзала с вещами мы приехали на площадь, где
был городской музей и куда съезжались автобусы из разных
городов и стран, чтобы затем колонной двигаться на панихиду
в честь памяти расстрелянных узников Соловецких лагерей.
Холодный северный дождь шел, не переставая, с ранне-
го утра. Когда автобусы тронулись в урочище Сандармох,
переменчивое северное небо стало голубым, глаза упива-
лись красками разноцветных облаков, малиновыми волнами
цветущего вдоль дороги иван-чая, бескрайним торжеством
Онежского озера в темно-зелёной короне грандиозных ко-
рабельных сосен. Изломанная пластика ветвей карельской
берёзы напоминала ветки сакуры, а вековые срубы домов,
озёра, речушки, поляны с ягодами, нежными колокольчика-
ми и клевером возвращали в детство с волшебным миром
сказок Андерсена. Светлой волной радости и любви началась
встреча с северным краем. От этого умиротворения душа, не
приготовленная к увиденному, замерла. Колонна автобусов
остановилась. Насколько видит глаз — было бесконечное
пространство соснового леса, с углублениями воронок, об-
рамлённых яркими искусственными кладбищенскими цве-
тами. В каждом окопчике с просевшей землёй расстреляно по
50 человек. На камне было высечено их число — 1111 узни-
ков Соловков казнено в этом лесу с 1934 по1937 годы. Торже-
ственно прибранный погост. Возле многих воронок кресты
с фотографиями тех, чьи останки были идентифицированы
при эксгумации. Я подошла поговорить и сфотографировала
двух женщин, стоявших у одного из крестов. Оказалось, что
в этой могиле их дедушки — простые работящие крестьяне
из Белоруссии, которые во время коллективизации высказа-
ли соседу — уполномоченному по организации колхозов —
всё, что о нём думают. Он донёс. Их сослали на Соловки
и в 1934 году лишили жизни. Сосед-доносчик, рассказывали
женщины, утонул до войны в болоте, а прах тех двоих бело-
русов упокоился в этом чистенько прибранном лесу.
Среди расстрелянных были сотни польских офицеров
и офицеры Белой гвардии. Там были басмачи из Средней
Азии, латыши, литовцы, эстонцы, финны, шведы, монаше-
ство, интеллигенция. Здесь же стояли памятники мусульма-
нам, евреям, католикам, христианам...
На маленькой площадке, вырубленной в лесу для прове-
дения митинга, мы встретились глазами со светлыми ликами
мучеников, чьи фотографии в формате А-4 были прикреп-
лены к соснам. И они стояли среди нас, с сияющими глаза-
ми, запечатлённые, наверное, в счастливые дни своей жизни:
Микола Кулиш, Лесь Курбас, семья Крушельницких и много
других выдающихся деятелей украинской и русской культу-
ры. На площадке стояла другая каменная глыба с надписью:
«Люди! не убивайте друг друга!»
Мэры городов, консулы, послы произносили речи, высту-
пали дети узников, среди которых была и я, а сердце не могло
вместить и расставить по своим местам волшебную спокой-
ную красоту природы и необъяснимую человеческую жесто-
кость к братья своим.
— Как такое могло быть?
Наша экспедиция отличалась от других своей организо-
ванностью и представительством. Многие были в украин-
ских национальных одеждах. Журналисты-телевизионщики
из нашей группы снимали происходящее.
Вспомнилось время, когда мой отец — Пётр Энгель-
фельд — сидел в пересылочном лагере Кеми, ожидая отправ-
ки в томящую душу страшной неизвестностью Соловецкую
каторгу. Он написал там много грустных стихов, что вошли
в эту книгу. По их настроению это место виделось мне мрач-
ным и даже зловещим. Потом я узнала, что в Кеми Владимир
Меньшов снимал свой фильм «Любовь и голуби». Из окна
автобуса нам виделись чистенькие, в тех же фиолетовых ку-
стах иван-чая, домики с деревянным настилом дворов. Ак-
куратно и скромно налаженный быт их обитателей. Из яр-
ких эпизодов комедии Меньшова вспомнились любовные
стра сти героев, разыгрываемые на деревянных подмостках
одного из дворов Кеми. После фильма этот городок, навер-
ное, у многих отложился в памяти, как почти райская оби-
тель. И опять, как в Сандармохе, несопоставимой парал лелью
накладывались друг на друга впечатления трагического про-
шлого и мирного настоящего.
Меня очень пугала поездка на катере. Однако море было
спокойным, а принадлежащий музею Соловецкого монастыря
старенький кораблик, быстро наполнившись возбуждёнными
голосами пассажиров, бодренько запыхтел навстречу рассве-
ту, который наступил в 3 часа утра. Народ распался на груп-
пки по интересам, вынули выпивку, закуску, зазвучали песни,
посыпались анекдоты, и в прекрасном расположении духа мы
встретили свой первый рассвет на Соловецких островах, кото-
рый мягким разливом, как внезапно услышанная тема новой
красивой мелодии, медленно освещал вокруг море, лес, розо-
веющие облака и поблёскивал на стёклах катера. Жаль, что
мне не довелось увидеть северное сияние, так ярко и красоч-
но описанное мамой, но это утро вызвало такое же изумление
и восторг у многих, кто видел Соловецкий рассвет в первый раз.
На острове меня не покидало приподнятое настроение,
к слову сказать, таким оно было у всех паломников и тури-
стов. О Соловках написано много, и мой голос здесь вряд
ли прозвучит выразительнее. Шестнадцатилетняя кровавая
драма УСЛОНа потихоньку уходит на второй план. Коммер-
циализованная церковь прибирает историю к своим рукам,
и всё приобретает на острове другую тональность. Но об
этом писать мне не хочется.
Другой остров в судьбе моего отца открылся мне недавно
в последних документах. А самым потрясающим (да, именно
так!) было знакомство с новым источником — архивом му-
зея Ненецкого автономного округа, где я нашла фотографию
моего отца.
Глава 8
О ВОССТАНИИ НА ОСТРОВЕ ВАЙГАЧ
Как я уже писала, для меня в последние два года стало
нормой почти ежедневно, открывая компьютер, запра-
шивать поиск материалов, касающихся тем моей книги. Од-
нажды, напечатав в поисковой строке «Вайгачская команди-
ровка», я нашла фотографию отца из архива НАО.
Первое издание моей книги было завершено в сентябре
2009 года, и тогда ещё мне были неизвестны эти материалы
из газеты «Республика» от 29 авг. 2009 г.
В главе 18-ой 1 книги «П. Энгельфельд — начальник руд-
ника «Раздельный» на о. Вайгач» мама описывала жизнь
и общество людей, находящихся в заключении вместе с от-
цом. Восстание на острове описано ею без глубины подроб-
ностей. Так, как оно вспомнилось ей. Когда я увидела фо-
тографию из архива музея НАО и своего отца в компании
исторических фигур того времени, для меня определился его
социальный статус на острове.
На фотографии, сделанной, очевидно, в клубе, т. к. стены
украшены фотомонтажами, представлена КВЧ (культурно-
воспитательная часть) Вайгачской экспедиции:
В первом ряду слева направо И. А Лойко — выдающий-
ся лётчик времён Первой мировой войны, А. Ф. Дицкалн —
начальник лагеря, Шумяцкий, во втором ряду П. Энгель-
фельд, Игонин — выдающийся юрист, Б. Н. Васильев —
командарм (отец певца Герарда Васильева), Куркович, К. Г. Ар-
хангельский — командарм. Как воспевал героизм масс, за-
мешанный на дурости, жестокости и раболепии начальства
перед властью командарм, будет описано в этих историче-
ских документах. Что же касается причины восстания (даже
не восстания, а кровавого протеста), то никакой политики
тут нет. Принудительный труд за пределами человеческих
возможностей и сопровождаемые его бесчинства надсмот-
рщиков, обеспечивающих «героизм» «лагерной пыли» при-
вели к тому, что двое каторжан — ленинградский военный
Ануфриев и токарь свердловского завода, бывший комсорг
Кулемин разоружили охрану, и первому пустили в лоб пулю
начальнику командировки Николаенко. О нём и о том, что
происходило на острове, когда затонул корабль «Кинника»,
откуда снимали груз и оборудование, вырубая всё это из
ледяного айсберга, в который превратилось судно, пойдёт
здесь рассказ.
Газета «Республика», 29 авг. 2009 г.:
В последние годы наряду с другими засекреченными со-
бытиями достоянием гласности стали и восстания заключён-
ных в сталинских лагерях. Самые крупные из них на терри-
тории Коми произошли в районе Усть-Усы в 1942 году и вор-
кутинском Речлаге в 1953 году. Ещё один невольничий бунт
случился в 1934 году при изыскательных работах по трассе
проектируемой железной дороги Воркута — пролив Югор-
ский Шар. Если точнее, на мысе Белый острова Вайгач. Хотя
этот мятеж напрямую не затронул нашу республику и был не
столь масштабным, тем не менее, о нём стоит рассказать по-
дробно. Хотя бы потому, что его перипетии до сих пор мно-
гим неизвестны, а несколько фигурантов вайгачского вос-
стания были тесно связаны с Коми.
Весной 1930 года была создана Вайгачская экспедиция
ОГПУ, перед которой была поставлена задача разведки и до-
бычи полезных ископаемых на Вайгаче, архипелаге Новая
Земля и примыкающих к ним территориях.
Летом 1930 года на Вайгач доставили морем первую пар-
тию заключённых изыскателей. В основном это были опыт-
ные геологи, инженеры, техники, топографы. Большинство
отбывали сроки по 58-й ст. Руководил работами с 1931 по
1934 год чекист А. Дицкалн, бывший латышский стрелок.
В следующую навигацию на арктический остров вновь
потянулись невольничьи корабли. На начало 1933 года Вай-
гачская экспедиция ОГПУ насчитывала 1060 человек. В бух-
те Варнек к этому времени вырос базовый лагерь, носивший
одноимённое с бухтой название. Ещё в 1931 году на острове
заложили первую шахту по добыче свинца и цинка. Поли-
металлические руды, открытые на Вайгаче в 1927 году геоло-
гом А. Шенкманом, имели стратегическое значение. К началу
30-х годов почти весь свинец Советской Россией закупался
из-за рубежа. Перед Вайгачской экспедицией была поставле-
на задача в максимально короткий срок наладить его освое-
ние и промышленное производство.
К 1934 году на острове добыли 15 тысяч тонн руды, из
которой после соответствующей переработки получили
свыше пяти тонн свинца и цинка. Всего на острове в начале
30-х годов было зарегистрировано 620 рудных точек.
«Работа страшная! За бухтой Варнека, в километре от ла-
геря, — шахты. Летом туда отправлялись на баркасах, зимой
пешком по льду. Столбы, верёвка, тропа — в пургу по верёв-
ке шли. Рудники жуткие. В ствол людей опускали «бадьёй»
вручную, как в колодец. Штреки — на разной глубине. Есть
и наклонный, по которому вагонетки выкатывают вручную.
В забоях шахты пользуются отбойными молотками, а ком-
прессор — снаружи, освещение — лампочка на каске. Креп-
ление слабое — вечная мерзлота, «жила» узкая — в забое ле-
жишь с киркой...» Так описывал 60 лет спустя работу на вай-
гачских шахтах бывший заключённый Вацлав Дворжецкий,
народный артист России.
Исключительно суровые условия труда и добыча страте-
гического сырья всё же заставляли руководство лагеря созда-
вать более-менее сносные условия жизни арестантам. Здесь,
к примеру, не было привычной зоны с колючей проволокой
и вышками — с острова никуда не убежишь. Получше, чем на
материке, была пайка. Работали баня, прачечная, библиотека.
Гордостью лагначальства считался спортивный стадион. Все
заключённые имели право на переписку с родными. А на ра-
боте получали «зачёты»: день работы в арктических условиях
засчитывался за два, а на особо трудных участках и за три.
В начале 30-х годов многие лагеря имели в своём арсенале
и печатный орган. Вайгачская экспедиция не стала исключе-
нием. «Героическое освоение Арктики» входило в обязанно-
сти живописать лагкору К. Архангельскому. До заключения
он являлся комбригом рабоче-крестьянской Красной армии.
Был осужден в 1931 году на десять лет за «измену родине, пре-
дательство и участие в контрреволюционной деятельности».
Панегирики на страницах лагерной газеты своего апогея
достигли зимой 1933 года. Тогда напротив мыса Белого на
Вайгаче проходила беспримерная операция. Её суть лагер-
ное начальство облекло в соответствующий тому времени
лозунг: «Ни одного килограмма оборудования и лесоматери-
алов — морю! Всё на берег социалистической стройки!»
Ледяная эпопея
Дело было так. В сентябре 1933 года у восточного бере-
га Вайгача потерпел аварию эстонский лесовоз «Кинника»
с грузом пиломатериалов из Игарки. Корабль сел на мель.
Попытки буксиров и ледокола «Ленин» снять его с камней ни
к чему не привели. Команда покинула судно, оставив на его
борту весь груз.
«Кинника» находилась в полутора километрах от берега,
в открытом море. Но это не смутило руководство Вайгачской
экспедиции, которое в разгар зимы решило не дать пропасть
добру, находящемуся на судне. Снятое с судна оборудование,
по их мнению, могло пригодиться при сооружении морско-
го порта в Хабарово, куда планировалось доставлять ворку-
тинский уголь. Но побудительным мотивом стало не столько
решение практических задач, сколько наличие бесплатной
рабочей силы. Лагерное начальство ничуть, конечно, не сму-
щало, что с одной тяжёлой вахты (шахты) заключённых при-
дется перебрасывать на другую, не менее трудную и опасную.
Среди заключённых бросили клич, организовали группы
«ударников-штурмовиков». И вот в конце декабря, в самую
лютую пору, первая группа «заключённых-добровольцев» во
главе с Ф. Николаенко отправилась по заснеженным торо-
сам к обледенелому судну.
Сначала на остров доставили пиломатериалы. Это и дру-
гое добро на «Киннике» находилось под толстым слоем
льда. Затем вручную, ломами и лопатами, выдрали из трю-
мов около 300 тонн угля. Невероятную изобретательность
проявили при демонтировке десятитонного парового кот-
ла. В течение нескольких дней его домкратами поднима-
ли на лед, в течение двух суток тащили к берегу. «Это был
подлинный пафос труда, праздник победы коллективной
воли, сметавший на своём пути все препятствия, природ-
ные и технические», — описывала каторжный труд лагер-
ная газета.
В одном из затопленных трюмов «Кинники» нашли то-
карный станок. Подняли на поверхность и его. Чтобы было
сподручнее нырять в морские глубины, члены ударно-штур-
мовой группы даже изготовили специальную обувь со свин-
цовыми подошвами и медный шлем из вентиляционной тру-
бы. «Несмотря на большую усталость, рабочие ежедневно
занимались на курсах в школе ликбеза. Особое место зани-
мала политучеба. Под умелым руководством начальника
командировки тов. Ф.И. Николаенко, умевшего заинтере-
совать массу живым методом преподавания, часы занятий
проходили под флагом большой активности рабочей мас-
сы». Эти строчки из лагерной газеты полностью опроверга-
ют последовавшие на Вайгаче события.
Выстрелы на Белом мысу
Драматические события марта 1934 года на лагерной коман-
дировке, находившейся на мысе Белом, документы ОГПУ
и уцелевшие свидетели трактуют по-разному. Официаль-
ная версия того времени: на Вайгаче действовала и раскрыта
группа контрреволюционеров, решившаяся перебить охра-
ну, захватить пароход, посадить на него всех заключённых
и совершить побег на Запад.
Лагерный летописец К. Архангельский так обрисовал
канву происходившего. Ф. Николаенко после политзаня-
тия, где он «интересно рассказывал о втором пятилетнем
плане», вышел на улицу. И получил пулю в лоб. Стрелял
заключённый Ануфриев, перед этим выкравший у охраны
оружие. Следом за Николаенко были зверски убиты ин-
женер Ровняков и ударник Ивановский. Затем выстрелы
последовали в общем бараке. Здесь снова были жертвы.
Ануфриев, до заключения — ленинградский военный,
и его напарник Кулемин, бывший токарь и комсорг одного
из свердловских заводов, удерживая под прицелом остав-
шихся в живых, стали спешно готовиться к отъезду. Одно-
му из плотников приказали починить нарты. Затем загру-
зили сани продуктами, забрали спальные мешки, оружие,
запрягли лучшую лошадь и тронулись в путь. Беглецы
взяли курс на Полярный Урал, вершины которого хорошо
просматривались с Варнека.
Поимка Ануфриева и Кулемина продолжалась около двух
суток. Во время одной из перестрелок Кулемин был ранен.
Взяли беглецов спящими, при задержании никакого со-
противления они не оказали. Живыми доставили в Варнек.
Здесь в это время торжественно хоронили погибших. Про-
никновенную речь над братской могилой «невинных жертв
презренных контриков-террористов» произнес начальник
экспедиции Дицкалн.
В это же время в оперчекотделе лагеря спешно подытожи-
вали материалы о раскрытом на острове заговоре. Военная
коллегия ОГПУ разрешила привести в исполнение приговор
в отношении четверых заключённых прямо на месте. Кро-
ме Ануфриева и Кулемина, были расстреляны ещё два члена
бригады ударников-штурмовиков — Ильинский и Копейкин.
Тучи сгустились и над другими невольниками, оказавшими-
ся в ОЛПе на мысе Белый.
Чудом избежал расстрела К. Гурский. Ему, как и некото-
рым другим заключённым Вайгача, к отбываемому лагерно-
му сроку добавили ещё один, десятилетний.
Конец экспедиции
Именно Константин Гурский в своих мемуарах много
позже раскрыл истинную подоплеку вайгачского мяте-
жа. «Что там, на Белом мысу, не вытворяли Николаенко
с Ануфриевым после работы! Сколько они спирту попили,
а спирт выдавался на всех работяг, промокших на работе
в воде... Напьются и всю ночь горланят песни, работягам
спать не дают. Всю ту ночь пили, а незадолго до рассвета
схватились между собой. Началась поголовная драка, да
ещё с мордобоем. Воспитатель пытался утихомирить их,
но куда там. Радист бросился к рации, чтобы сообщать об
этом на Варнек, так его Кулемин свалил на месте...»
Не доверять очевидцу тех драматических событий нет ос-
нования. И все же главное обстоятельство случившегося на
Вайгаче наверняка кроется не в идейных разногласиях разных
групп заключённых, и даже не в пьянстве работяг. Наверное,
совсем не случайно кровавая развязка здесь произошла как
раз после беспрецедентной эпопеи, связанной с извлечени-
ем и доставкой на берег оборудования с «ледяного айсбер-
га», каким стал потерпевший аварию лесовоз «Кинника».
Принудительный труд на пределе человеческих возможно-
стей и подтолкнул двух каторжан на убийства и побег.
Лагерная экспедиция на Вайгаче просуществовала недол-
го. В 1935 году она была преобразована в горнорудный трест
и передана в систему Главсевморпути. С 1936 года на аркти-
ческом острове не осталось и заключённых.
Лагерный старожил
Очевидцев и свидетелей трагических событий после 1936 го-
да разметало по стране. Многие так и сгинули в лагерях.
К счастью, удалось выжить людям, которые с наступлением
оттепели 90-х годов смогли рассказать об увиденном со стра-
ниц печати и в мемуарах. Одним из вайгачских долгожителей
стал уже упоминавшийся Константин Петрович Гурский.
Этого человека ещё помнят старожилы Ухты. После отбы-
тия немыслимо долгого лагерного срока и ссылки — в общей
сложности Гурский провёл в сталинских застенках около
20 лет — он остался в Ухте, работал в тресте «Нефтегазраз-
ведка», отсюда же в 1966 году вышел на заслуженный отдых.
На пенсии поселился жить в Ялте. Но связи с севером не
терял. Приезжал в Ухту уже на склоне лет, чтобы принять
участие в «Неделях совести», проводимых Ухто-Печорским
«Мемориалом» в начале 90-х годов. Охотно делился воспо-
минаниями, в том числе и о бунте на мысе Белом. Ведь ему
после описанных здесь событий предъявили обвинение сра-
зу по трём статьям. Гурскому грозил неминуемый расстрел.
Спасли его самообладание и решимость. Лагерное началь-
ство в начале 30-х годов ещё внимало заявлениям и жалобам
заключённых, удосуживалось их разбирать. В случае с Гур-
ским эта «канитель» помогла отстоять ему жизнь. Расстрель-
ную статью заменили ещё десятью годами лагерей.
Как и у многих вайгачских узников, у К. Гурского — не-
заурядная судьба. Уроженец украинского города Хотин, он
в 20-е годы поехал в Америку, куда эмигрировал его отец ак-
тёр Пётр Гурский. В США юноша окончил Чикагский универ-
ситет и авиационную школу. В 1932 году возвратился в СССР.
Меньше чем через полгода последовал арест. Срок отбывал
сначала на Соловках, потом на Вайгаче. После упразднения
Вайгачской экспедиции Гурского перевели в Амдерму, где он
трудился чертёжником в проектном отделе, учился на курсах
маркшейдеров. Осенью 1936 года привезли в Ухтпечлаг. Срок
Гурского закончился в ноябре 1945 года. Но тут по навету его
снова арестовали. И ему опять удалось невозможное — дока-
зать свою правоту и освободиться из лагеря. Из орбиты кара-
тельных органов, между тем, он не пропал. В начале 50-х годов
последовало новое наказание — бессрочное поселение в Коми
АССР. В 1955 году военный трибунал это решение отменил
и реабилитировал Гурского. И уже, как говорится, по своей
воле он остался жить в краю, куда его привели по этапу.
Пути больших этапов
Ещё одним вайгачским невольником, оставившим после
себя воспоминания, стал народный артист России Вацлав
Дворжецкий. Жители нашей страны старшего поколения хо-
рошо знают его по ролям в фильмах, ставшим отечественной
классикой: «Щит и меч», «Красное и чёрное», «Забытая ме-
лодия для флейты», «Где-то плачет иволга», «Угрюм-река»...
Кроме кино, Вацлав Янович сыграл десятки ролей на сценах
разных театров страны: в Харькове, Омске, Таганроге, Сара-
тове, Горьком. У россиян среднего поколения осталась в па-
мяти игра в кино и его сына Владислава Дворжецкого, рано
ушедшего из жизни. Актером театра и кино был и второй сын
Вацлава Дворжецкого — Евгений. В 90-е годы на разных ка-
налах телевидения он вёл передачи «Семь бед — один ответ»,
«Золотой шар», «Бесконечное путешествие», «Про фото».
Как и брат Владислав, он тоже умер в расцвете сил — погиб
в автомобильной катастрофе в 1999 году.
Небезынтересный факт: Вацлав Дворжецкий в один год,
в 1991-м, получил долгожданную полную реабилитацию
и звание народного артиста России. Тогда ему исполнился
81 год. Потомок дворянской семьи, в 20-е годы он одновре-
менно постигал театральное искусство в студии при Киев-
ском польском драматическом театре и учился в политех-
ническом институте. В конце концов искусство в его судьбе
перевесило. Правда, путь на сцену и экран оказался очень
тернист. Участник кружка «ГОЛ» («Группа освобождения
личности») Дворжецкий в 1929 году был осуждён, отбы-
вать срок отправили на одну из социалистических строек —
строительство железной дороги Пинюг — Сыктывкар.
«Весна! Апрель 1931 года. Лес. Дикий, густой еловый лес.
Тайбола — так называется этот лес. Это где-то между Киров-
ской областью и Коми. Мало там людей. Изредка по речкам
Чишме, Лузе, Малане, Летке встречаются бедные деревень-
ки. Болота, мхи, ели, валежники... Подготовка к строитель-
ству железной дороги Пинюг — Сыктывкар».
«Ночью спать тут же, на лапнике у костра. Дымятся пор-
тянки, подсыхают валенки. А еды — хлеба, чаю горячего —
нетути. Изредка хлеб привезут с десятого рабпункта — вот
тебе и радость».
«Все всё друг у друга воруют. Кружку из рук выпустил —
попрощайся: привязывать нужно. Остаток пищи прячь на
ночь в штаны».
«Если посуды нет — хоть в шапку. Бывало, и баланду
в шапку получали, а ложки нет — хлебай так. Ложка, осо-
бенно деревянная — большая сила. Были такие, что нажи-
вались, по пять ложек имели, давали напрокат. А что делать.
Выжить — это главное».
«Были и побеги: охраны мало, лес. Разные побеги были,
чаще неудачные: куда? Но были и страшные. Крепкий мужик
сговаривается с другим бежать вместе. Прячут топор. Ночью
уходят. На четвертые сутки мужик напарника убивает. И пи-
тается им в течение двух недель. Предварительно разделыва-
ет его. Когда поймали мужика на станции Луза, у него нашли
оставшийся кусок».
Так свою перековку на строительстве «железки» Пинюг —
Сыктывкар описал в книге «Пути больших этапов» Вацлав
Дворжецкий.
Лагерные этапы проводили его и на другие «громкие» строй-
ки страны: Беломорканал, Туломскую гидроэлектростанцию,
остров Вайгач... При выходе в 1937 году на свободу не удалось
и дух перевести, как снова последовали арест и новый пятилет-
ний срок. Актёр все превозмог, вытерпел, выстрадал. Он ушел
из жизни 89 лет от роду, в один год с младшим сыном Евгением.
Глава 9
ТАЙНЫ НЕДР ЛЕФОРТОВСКОГО ДВОРЦА*
* Материал из Википедии.
Вэтой главе я расскажу о неожиданных тайнах, выныр-
нувших наружу из недр Лефортовского дворца, но
сначала несколько слов о несчастливой судьбе этого здания.
Лефортовский дворец (2-я Бауманская улица, был по-
строен в 1697–1699 гг. для царского любимца и верного спо-
движника Франца Лефорта. Отпраздновав невиданное по
размаху празднеств новоселье (приглашенным запрещалось
покидать дворец в течение трёх суток), Лефорт всего ме-
сяц спустя умирает. Пётр проводит здесь пер-
вые московские ассамблеи, собственноручно укорачивает
бороды боярам и впервые выводит в свет русских женщин,
потихоньку превращая их из теремных затворниц в вели-
косветских дам. В дальнейшем дворец пожаловали «особе,
приближённой к императору» — Александру Меншико-
ву, но недолго пришлось пре-
бывать ему в частном владении: Меншикову уготована опала
и ссылка, а дворец, словно в отместку, получает прежнее имя
Лефортовского.
Во время краткого царствования внука Петра Велико-
го — Петра II — именно здесь, в большой зале, происходит
обручение самодержца с княжной Екатериной Долгорукой.
Свадьбу приходится отменить по причине весьма веской:
жених неожиданно заболевает ветрянкой и 19 января 1730 г.
покидает сей мир.
(...)Этот последний дом XVII века был парадной резиден-
цией Петра. Здесь родился русский светский раут — ассамб-
лея. Здесь учились пить, курить, говорить. Здесь родился
петровский культ пьянства. И здесь же родилась русская
куртуазия. Первый выход русских женщин в свет был выхо-
дом в Лефортовский дворец. А первой русской куртуазной
дамой стала немка Анна Монс. Внове был завод государем
любовницы. Внове были их общие выходы и открытое со-
жительство в особом доме. Внове были и проклятия царицы
Евдокии по адресу Немецкой слободы.
По-настоящему Лефортовский дворец восстановили (вер-
нее, в очередной раз перестроили) только в 1850 году, опреде-
лив сюда Кадетские корпуса, чтобы через 16 лет снова сменить
пользователя, которым стал Военно-исторический архив.
После того как архивы Лубянки успокоили душу и доба-
вили к образам отца и бабушки новые черты бесстрашия,
авантюризма и воли, я начала будоражить работников ар-
хива, размещённого во дворце Петра Великого. Если бы
не было возможности писать им письма по электронной
почте, можно было надорваться от раздражения. Сперва
ждёшь ответ после многочисленных напоминаний, а затем
многократно объясняешь, какую именно справку ты хочешь
получить. Им же, очевидно, проще дать тот документ, какой
они нашли. Когда бы это не стоило таких больших денег,
я бы, конечно, все выкупила, но мне надо было документаль-
но подтвердить, что у моего деда Петра Александровича Эн-
гельфельда были мальчики-близнецы Пётр и Павел, и жена
Евгения Васильевна. И вот, оплатив, наконец, счета по поис-
ку и изготовлению справки, я получаю документ-бомбу! Это
было покруче, чем указание следователя с Лубянки, что мой
отец барон. Об этом, хоть как легенду, в семье всё-таки зна-
ли. Но вот что касается моей бабушки, всю жизнь маскиро-
вавшейся под несчастную сироту-простолюдинку, отданную
жестокими приёмными родителями на содержание офицеру,
тут открылся совершенно неожиданный ракурс для воспри-
ятия её образа.
В справке РГВИА указано, что Пётр Александрович Эн-
гельфельд, 1873.10.09 рождения, был женат на дочери НА-
ДВОРНОГО СОВЕТНИКА Ивановой Евгении Васильев-
не. Так вот откуда манеры, умение красиво одеваться, петь
и повелевать! Бедная бабушка всю жизнь маскировалась под
«жертву царизма», и даже дети о её происхождении ничего не
знали. «Святая ложь! Лишь только мать могла солгать, пол-
на боязни...» Дальше я узнала, что мой дед был женат на ней
первым браком. Выходит, что он не только жил в 1909 году
в Чите, но ещё был второй раз женат...
Глава 10
№ 695 ДЪЛО О ДВОРЯНСТВЕ ГАНЗЕНА
Этот исторический документ с большими трудностями
я получила из РГИА. Расположенный на Заневском,
36 , он достоин, чтобы написать о нём немного подробнее*.
* Материал из Википедии.
РГИА представляет собой единственное
уникальное хранилище миллионов дел, освеща-
ющих деятельность высших органов государ-
ственной власти, православной церкви, круп-
нейших общероссийских, межрегиональных и ре-
гиональных промышленно-торговых объединений,
благотворительных организаций, учреждений
науки и культуры, истории отдельных, значи-
мых для России родов, формулярные списки слу-
жащих различных ведомств государственного
аппарата с XVIII века до 20-х годов XX века.
Российский Государственный исторический
архив (РГИА, располагается в Санкт-Петер-
бурге в специально для него построенном здании
на Английской набережной, дом № 4. Он хранит
уникальные документы, освещающие историю
нашего Отечества, собрав историю отдельных
регионов, губерний, больших и малых городов,
отдельных сельских населённых пунктов, а так-
же промышленных объединений и предприятий,
государственных и общественных учреждений.
В этом архиве можно найти не только биогра-
фические материалы отдельных персоналий
русской истории, но и большие исследования
по изучению родов, оставивших заметный след
в истории государства.
Те, кому посчастливилось оказаться на бере-
гу этого изумительного моря информации и по-
нырять в его бездны в поисках нужных знаний,
могут считать себя богачами. Тайны архива
на Английской набережной откроют то, что
не найти ни в одной советской исторической
публикации, даже академической. Понятно, что
история — это не то, что нам преподавали
в Советское время в школе и в вузах, а то, что
хранится в этом и во многих других архивах
России и Зарубежья.
Переписка с исполнительницей моего заказа была очень
долгой, нервной и взаимно невыгодной. Архив предоставил
ссылки на 96 документов о Ганзене, которые предлагалось
мне у них купить, я же просила (исключительно по эко-
номическим причинам) только 2 документа: один — под-
тверждающий, что прадед, будучи чиновником по особым
поручениям, эти поручения исполнял, и второй — где и ког-
да он получил дворянский титул. В переписке не преуспела
ни одна из сторон, и тогда я начала им звонить и писать
Ростиславу Соколову — директору архива. Это возымело
действие, и мне позвонили, спросив: «Подпись Николая II
Вас устроит?»
— Устроит, — ответила я.
После этого я получила электронный вариант и по почте
в конверте диск с записью двух документов.
Первый документ
«Признавая полезным командировать преподавателя
Электро-Технического института, Коллежского Асессора
Ганзена за границу для ознакомления с постановкою вопро-
са об устройстве домов трудолюбия в Дании, Швеции, Нор-
вегии, всеподданнейшим долгом поставляю испрашивать
Всемилостивейшее соизволение Вашего Император ского
Величества на выдачу Коллежскому Асессору ГАНЗЕНУ
пятисот рублей в единовременное, без вычета, пособие на
покрытие издержек по означенной поездке, с отнесением
этого расхода на кредит, ассигнованный по ст. 2 парагр. 28
действующей сметы вверенного мне министерства на про-
изводство путевых пособий при командировках и при на-
значении к должностям»
Министр Внутренних Дел Горемыкин.
21 марта 1898 года».
Орфография современная
Второй документ
Его Императорское Величество
въ присутствии своемъ
на яхте и рейдъ Штандарт,
Iюля 22 дня 1911 года,
соизволил отдать по гражданскому въдомству следующій
П Р И К А З Ъ :
ПО ВЕДОМСТВУ СОБСТВЕННОЙ
Е Г О И М П Е Р А Т О Р С К А Г О В Е Л И Ч Е С Т В А
КАНЦЕЛЯРИИ ПО УЧРЕЖДЕНІЯМЪ
и м п е р а т р и ц ы м а р i и.
ПРОИЗВОДИТСЯ за отличие из Статских въ Дъйствительные
Статскіе Совътники и Чиновникъ особыхъ порученій, сверхъ штата,
Петръ ГАНЗЕНЪ......................................
Подлинній подписал: Главноуправляющий Собственною ЕГО
ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА Канцеляріею, Статс-Секретарь
А Танеъевъ.
Дальше с подлинным верно и т. д.
Таким образом, в моём архиве накопилось три историче-
ских автографа: Г. Ягоды (Генох Гершович Иегуда), министра
Горемыкина и статс-секретаря А. Танеева, которые я сочла
интересным поместить в книгу.
Глава 11
ИМПЕРАТОРСКАЯ ЯХТА «ШТАНДАРТ»
Перепечатывая архивный документ, я пыталась сохра-
нить порядок предложений, величину шрифта и пр.
для удобства чтения. Всё стало ясным, но почему же исто-
рический документ составляется на яхте? Странно мне было
это. Очередной поиск наградил новыми знаниями, теперь
уже не только меня, но и читателя.
Итак: «Крымология — лучший сайт Крыма.
«Штандарт» — императорская яхта»
С сокращениями.
...Присутствие на «Штандарте» августейших особ было
обозначено эскортом торпедных катеров. Некоторые из них
могли находиться рядом с яхтой, другие медленно курсиро-
вали на горизонте. Днём яхта величаво скользила между ост-
ровами, щедро рассыпанными у берегов Финляндии, иногда
углубляясь в величавые прибрежные заливы. Вечером она
застывала на якорной стоянке в какой-нибудь безлюдной
живописной бухте. Проснувшись утром, пассажиры «Штан-
дарта» любовались переливающимися на воде мириадами
солнечных бликов, жёлтым песком и красным гранитом, по-
росшим вечнозелёными соснами.
Из-за частых недомоганий императрица редко сходила
на берег. Большую часть времени она проводила на палубе.
С 1907 года фрейлина Анна Александровна Вырубова (урож-
дённая Танеева) стала компаньонкой Александры Фёдо-
ровны во время летних путешествий императрицы на яхте
«Штандарт». В тёплые дни императрица и фрейлина грелись
на солнце, музицировали, писали письма, любовались пей-
зажами. По вечерам, когда государь играл со своими адъю-
тантами в бильярд или курил на палубе набитые им самим
папиросы, Александра Фёдоровна и Вырубова читали друг
другу вслух или шили при свете электрической лампы.
Обычно в хорошую погоду Николай II с дочерьми совершал
долгие прогулки по финскому лесу. Государь часто отпускал
сопровождающую охрану и гулял с детьми один. Девочки
собирали букеты цветов, лесные ягоды, грибы, растущий на
скалах мох, сверкающие волшебными искорками небольшие
кусочки кварца. Счастливые, полные впечатлений путешест-
венники возвращались на яхту к полуденному чаю, который
пили с родителями на верхней палубе под марши, исполняе-
мые духовым оркестром, и виртуозную игру балалаечников.
Вечером императорская яхта превращалась в колыбель. Её
лёгкое покачивание на воде убаюкивало...
На борту «Штандарта» Николай II не освобождал себя
от официальных обязанностей. График ежегодного июнь-
ского двухнедельного отпуска на яхте император выстраивал
следующим образом: два дня в неделю он работал, пять —
отдыхал.
В мемуарах Вырубовой подробно рассказано о многих со-
бытиях, происходивших на яхте «Штандарт». Когда дочери им-
ператора были маленькими, к каждой из них был прикреплён
матрос-нянька, на языке моряков «Штандарта» — дядька, ко-
торый следил, чтобы доверенный ему ребёнок, заигравшись,
не упал за борт.
Шло время. Великие княжны подрастали и, в конце кон-
цов, получали родительское разрешение на самостоятельное
купание в море. Тогда, чтобы не смущать «самостоятельных»
великих княжон во время их водных процедур, каждый дядь-
ка находил на берегу возвышенность, с которой он в бинокль
внимательно следил за резвившейся в море подопечной. Мо-
лодёжь всегда старается как можно раньше утвердить свою
самостоятельность. Чем старше становились великие княж-
ны, тем более они тяготились своими дядьками. Объединя-
ясь, княжны дразнили их и сообща устраивали разнообраз-
ные каверзы. Николай II не вмешивался в отношения дочерей
с матросами-няньками. После завершения круиза все дядьки
получали за свою нелёгкую работу в подарок от императора
именные золотые часы.
Иногда, вспоминает Вырубова, «Штандарт» бросал якорь
у богатых владений русской и финской знати. Владельцы,
проснувшись, могли увидеть у дверей своего дома импе-
ратора, вежливо спрашивающего разрешение поиграть на
их кортах в теннис. Николай II был отличным теннисистом.
Жизнь на яхте текла беззаботно и непринуждённо. В запи-
сках начальника канцелярии Министерства Императорско-
го двора Александра Александровича Мосолова «При дворе
последнего Российского императора», изданных в 1993 году,
читаем: «Сама государыня становилась общительной и весё-
лой, как только она ступала на палубу «Штандарта». Импе-
ратрица участвовала в играх детей и подолгу разговаривала
с офицерами. Офицеры эти, очевидно, занимали очень при-
вилегированное положение. Часть их каждый день пригла-
шалась к высочайшему столу. Государь и его семья нередко
принимали со своей стороны приглашение на чай в кают-
компании... Младшие офицеры «Штандарта» мало-помалу
присоединялись к играм великих княжон. Когда те выросли,
игры превратились незаметно в целый ряд флиртов — ко-
нечно, вполне безобидных. Слово «флирт» я употребляю не
в том вульгарном смысле, который ему теперь дают; — офи-
церов «Штандарта» лучше всего было сравнивать с пажами
или рыцарями средневековья. Много раз эта молодёжь пото-
ком проносилась мимо меня, и никогда я не слышал ни одно-
го слова, могущего вызвать нарекание. Во всяком случае, эти
офицеры были чудесно вышколены...»
Хочется остановиться на трёх событиях, связанных с яхтой
«Штандарт». О первом из них восторженно свидетельству-
ет фрейлина Вырубова. Событие было незапланированным
и произошло неожиданно. К стоящему на якоре «Штандарту»
подплыла прежняя императорская яхта «Полярная звезда»,
принадлежащая покойному императору Александру III, с на-
ходящейся на ней вдовствующей императрицей Марией Фё-
доровной. Бабушка соскучилась по внуку и внучкам, и совер-
шила своё морское путешествие, чтобы повидать их, попить
с ними чайку и поиграть. «Помню, — вспоминает Вырубова, —
вечером, проходя мимо двери цесаревича Алексея Николае-
вича, я увидела императрицу-мать, сидящую на его кроватке:
она бережно чистила ему яблоко, и они весело болтали».
Яхта «Штандарт» была одним из самых красивых кораб-
лей своего времени, настоящим образцом морской элегант-
ности. Под стать кораблю был и отборный экипаж: когда мо-
ряки выстраивались на парадную линейку на палубе судна,
это было впечатляющее зрелище. Во время короткого отпу-
ска на яхте император Николай II старался как можно боль-
ше времени проводить с детьми.
Иронично вспоминает о встречах представителей цар-
ской семьи с матросами яхты зимой, когда «Штандарт», как
обычно, ремонтировался, сестра Николая II Ольга: «Во время
представлений опер в Мариинском театре, особенно «Аиды»,
матросов с царской яхты часто приглашали исполнять роли
рабов и воинов. Было смешно видеть этих высоких мужчин,
стоящих неловко на сцене, одетых в шлемы и сандалии и по-
казывающих свои голые волосатые ноги. Несмотря на неис-
товые сигналы режиссёра, они таращили глаза на царскую
ложу, широко и весело улыбались нам».
Интерьер яхты был чрезвычайно комфортным, простор-
ным и по-домашнему уютным. На время яхта становилась
для императорской семьи домом, в котором весело прово-
дили время за дружескими беседами, играми и танцами,
в которых нередко участвовали и офицеры «Штандарта».
«Штандарт» не всегда выполнял роль яхты, предназначен-
ной для отдыха царской семьи. Яхта часто была задейство-
вана в многочисленных дипломатических и представи-
тельских мероприятиях. Не было ни одного императора,
короля или президента в Европе, который хотя бы едино-
жды не ступал на его сверкающую чистотой полирован-
ную палубу.
В 1909 году на «Штандарте» Николай II совершил свой по-
следний визит в Англию. Король Эдуард VII устроил в честь
прибытия русского императора парад королевского флота.
Когда британская королевская яхта «Виктория и Альберт»
медленно проплывала мимо самой мощной по тем време-
нам выстроенной в три линии армады броненосцев и дредно-
утов, на военных английских кораблях приспускались флаги,
салютовали пушки, оркестры играли «Боже, царя храни!»,
«Боже, храни короля!» На палубе яхты «Виктория и Аль-
берт», прижимая ладонь к козырьку в приветственном салю-
те, плечом к плечу стояли король Эдуард VII и русский гость
в форме английского адмирала. Тысячи британских моряков
приветствовали их громкими и дружными криками «ура».
В последний раз Николай II и кайзер встретились в июне
1912 года. Две императорские яхты, «Штандарт» и «Гогенцол-
лерн», встали на якорь борт о борт в тогда принадлежащем
России порту Ревеле (теперь Таллинне). 30 июня 1912 года
в письме к матери Николай писал: «Император Вильгельм
гостил три дня, и всё прошло вполне удачно. Он был чрез-
вычайно весел и приветлив... дал хорошие подарки детям
и Алексею подарил много настольных игр... Он пригласил
в последнее утро к себе на яхту на закуску с шампанским всех
офицеров «Штандарта». Этот приём продолжался полтора
часа, после чего он рассказал мне, что наши офицеры выпи-
ли 60 бутылок его шампанского». Бело-золотая яхта кайзе-
ра «Гогенцоллерн» водоизмещением 4000 тонн была меньше
«Штандарта», и кайзер открыто выражал свою зависть рус-
скому императору. «Он говорил, — писал Николай II мате-
ри, — что был бы счастлив получить её в подарок...»
После революции судьба яхты «Штандарт» в общих чер-
тах как бы повторила судьбу Николая II. Переименованная
несколько раз и изгнанная из Ленинграда, в итоге она стала
мишенью для тренировок по стрельбе.
Глава 12
ВЕДОМСТВО УЧРЕЖДЕНИЙ
ИМПЕРАТРИЦЫ МАРИИ
Ещё в начале поисков послужного списка прадеда меня
заинтересовало это Ведомство. Чем же там мог за-
ниматься педагог телеграфного дела и переводчик Ганзен?
И когда я познакомилась с его оригинальными произведе-
ниями, затрагивающими социальные вопросы, мне стала по-
нятной сфера его деятельности в этом учреждении. Тем более
это прояснила цель его поездки, обозначенной в командиро-
вочном удостоверении за подписью министра внутренних
дел Горемыкина. В последнее десятилетие стало возможным
узнать об исторической роли Е.И.В. — императрицы-матери
в общественной жизни России и её деятельности при цар-
ствовании Александра III.
Мать Николая II,
датская принцесса Дагмар
Мария Фёдоровна была единственной коронованной осо-
бой, которой удалось остаться в живых после Октябрьской
революции.
Великая княгиня Мария Фёдоровна и великий князь Алек-
сандр Александрович были наследной парой в течение 15 лет.
В 1881 году был убит Александр II, и в 1883 году в Успенском
соборе Кремля были коронованы Александр III и Мария Фё-
доровна. Александр III был любящим мужем, хорошим от-
цом, не имел любовниц или связей на стороне. Император
отличался огромным ростом и исключительной силой.
Одна из особенностей царствования Александра III со-
стояла в отсутствии войн. За свою внешнюю политику был
прозван «миротворцем». Император не дал себя втянуть ни
в один из военных конфликтов, твердо следуя идее мира. Во
время его правления возрос международный авторитет Рос-
сии. Широко известен ответ Александра камердинеру, ког-
да тот сообщил сидевшему с удочкой императору о визите
английского посла: «Когда русский царь ловит рыбу, Англия
может подождать», — сказал Александр III.
В 1888 году под Харьковом потерпел крушение импера-
торский поезд. В этот момент семья Александра III находи-
лась в вагоне-ресторане. При крушении обвалилась крыша
вагона. Но Александр III невероятным усилием удерживал
её на своих плечах, и держал до тех пор, пока жена и дети не
выбрались наружу.
Однако вскоре после этого подвига император стал жа-
ловаться на боли в пояснице. В 1894 году во время охоты
в Беловежье случился нефрит — острое воспаление почек.
Болезнь прогрессировала, положение сделалось безнадёж-
ным, император умер.
«Несмотря на маленький рост, — писал о Марии Фёдоров-
не Феликс Юсупов, — в её манерах было столько величия,
что там, куда она входила, не было видно никого, кроме неё...
По своему уму и политическому чутью она играла заметную
роль в делах империи».
Мария Фёдоровна активно занималась социальной и бла-
готворительной деятельностью. По её инициативе возник-
ли Мариинские женские училища для малообразованных
и малообеспеченных девушек. Императрица попечитель-
ствовала Женскому патриотическому обществу, Обществу
спасения на водах, Обществу покровительства животным
и др. Ведомство учреждений императрицы Марии, во главе
которого стояла Мария Фёдоровна, осуществляло надзор
и попечительство над учёбными заведениями, воспитатель-
ными домами, приютами для обездоленных и беззащитных
детей, богадельнями и т. д.
В 1914 году Мария Фёдоровна с тоской говорила одно-
му из приближенных: «...Я вижу, что мы идём верными
шагами к какой-то катастрофе и что Государь... не видит,
что под ногами его вырастает что-то такое, чего он ещё не
подозревает, а я сама скорее чувствую это инстинктом...»
В марте 1917 года она последний раз виделась с сыном по-
сле отречения его от престола. После встречи с сыном она
пишет: «Мы оба плакали, он открыл мне своё кровоточа-
щее сердце...» Мария Фёдоровна вместе с дочерьми Ксенией
и Ольгой и их мужьями переехала в Крым. Пребывание
здесь оказалось для неё практически домашним арестом.
Датский королевский дом и правительство постоянно пред-
принимали попытки по спасению жизни Марии Фёдоров-
ны и её ближайшего окружения. В апреле 1919 года её пле-
мянник английский король Георг V прислал за ней в Крым
крейсер «Мальборо». Ей было 72 года, она прожила в Рос-
сии больше полувека, 11 лет была императрицей и 34 года
вдовствовала, пережила смерть любимого мужа, четырех
своих сыновей и пяти внуков. Императрицу с трудом убе-
дили в необходимости отъезда. Взойдя на палубу, она обер-
нулась — посмотреть на землю, ставшую ей родной. Берег
становился все меньше, и она закрыла глаза. Из Лондона
Мария Фёдоровна отправилась в Копенгаген, где посели-
лась у племянника короля Кристиана Х.
Мария Фёдоровна так никогда до конца и не поверила
советскому официальному сообщению, в котором описыва-
лось сожжение тел царской семьи. Она запрещала близким
служить панихиды по сыну и его семье, свято веря в то, что
Ники однажды войдет в её дом. Скончалась Мария Фёдоров-
на в 1928 году. Перед смертью императрица выразила поже-
лание, чтобы её останки были захоронены в усыпальнице
российских царей рядом с останками её супруга, когда это
позволят обстоятельства.
* 2004-09-20 /Бесик Пипия (Интернет-источник)
Четвёртое отделение Его Императорского
Величества Канцелярии
Начало канцелярии было положено в 1796 г.,
когда императрица Мария Фёдоровна (жена
имп. Павла, прим. авт.) приняла в своё заведо-
вание воспитательное общество благородных
девиц, с мещанским его <...>
...В 1860 г. утверждено Положение о главном
управлении учреждений Императрицы Марии,
по которому главноуправляющий IV отделени-
ем собственной Е. И. Величества канцелярии
есть вместе и председатель главного совета
женских учебных заведений и СПб. опекунского
совета; права и отношения главноуправляюще-
го сравнены с правами и властью министров.
Статс-секретарь по делам учреждений Им-
ператрицы сделан товарищем главноуправляю-
щего и заведующим делопроизводством IV от-
деления.
В настоящее время деятельность ведомства
выражается в следующем: 1) по призрению мла-
денцев. Оба столичных воспитательных дома
ежегодно принимают на своё попечение более
20000 младенцев несчастно-рождённых и до
1000 законных и призревают в деревнях у вос-
питателей до 80000 питомцев, остающихся на
попечении дома до 21-летнего возраста; для пи-
томцев содержится более 100 школ; в последнее
время, в видах децентрализации дела призрения,
в некоторых губернских и уездных приютах ве-
домства учреждаются «ясли» (более 20). 2) По
призрению детей взрослых (детские приюты).
Ежегодно призревается до 14000 детей в 176 при-
ютах, в том числе свыше 4000 на полном содер-
жании заведений. 3) По призрению слепых. Для
детей обоего пола, лишённых зрения, имеется
21 училище (2 столичных и 19 губернских), в ко-
торых воспитываются, обучаются наукам
и ремеслам свыше 700 детей; сверх того, 6 за-
ведений для взрослых слепых. 4) По призрению
глухонемых — одно училище с 200 детей обоего
пола интернами и 50 экстернами. 5) По женско-
му воспитанию и образованию. В институтах
и других закрытых заведениях ведомства и су-
ществующих при некоторых из них специаль-
ных педагогических курсах ежегодно воспиты-
вается свыше 10000 девиц разных сословий и ве-
роисповеданий; кроме того, в трёх Мариинских
училищах и в других женских школах, учреждён-
ных разными обществами, всего в количестве
свыше 70, получают образование и воспитание
более 6000 девиц, в 31 гимназии, прогимнази-
ях и педагогических курсах — до 10000 девиц.
6) По призрению и воспитанию мальчиков. В двух
коммерческих училищах и Николаевском гат-
чинском сиротском институте воспитывает-
ся до 2000 чел. 7) По воспитанию юношества.
В Имп. Александровском лицее получают гим-
назическое и университетское образование бо-
лее 200 чел. 8) По призрению взрослых. В 36 бога-
дельнях призревается до 5000 чел. 9) По подаче
врачебно-медицинской помощи. В 40 больницах,
при 4200 кроватях, пользуются стационарно до
25000 больных и амбулаторно более 400000 в год.
Некоторые из входящих в состав ведомства
учреждений приобрели выдающееся значение;
таковы попечительство императрицы Марии
о слепых, Импер. патриотическое общество,
московское благотворительное общество (со-
держит 16 школ с ремесленными отделениями),
московское дамское попечительство о бедных
(основ. в 1874 г., содержит 36 благотворит. уч-
реждений, в том числе 10 учебных заведений),
московское Елизаветинское благотворитель-
ное общество (основ. в 1890 г.). 3 декабря 1899 г.
открыто в СПб. общество вспомоществования
бывшим воспитанницам учебных заведений ве-
домства Императрицы Марии. В общем ведом-
ство учреждений Императрицы Марии имеет
в своём заведовании и на своём попечении свы-
ше 500 благотворительных и воспитательных
заведений, из которых 104 содержатся на сред-
ства ведомства. Годовой их бюджет достига-
ет 13 1/2 млн руб.*
* См. Г. И. Вилламов, «Хронологическое начертание деяний блаженныя па-
мяти Государыни Императрицы Марии Фёдоровны в пользу состоящих под Вы-
сочайшим её покровительством заведений» (СПб., 1897, 2-е изд.); В. Селезнев,
«Пятидесятилетие IV отделения С. Его Имп. Величества канцелярии» (СПб.,
1878), «Собрание узаконений ведомства учреждений Императрицы Марии.
Царствование импер. Александра III (СПб., 1895–98); «Ведомство учреждений
Императрицы Марии 1797–189» (СПб., 1897).
Помещённая здесь информация любопытна разветвлён-
ной сетью благотворительных учреждений, где работал мой
прадед П. Г. Ганзен чиновником по особым поручениям.
Именно по этому ведомству он был командирован в Копен-
гаген в 1917 году, откуда больше не вернулся.
Глава 13
ВСТУПЛЕНИЕ
К ГЛАВАМ О ДЕТСТВЕ
Раньше мне казалось, что я мало что помню из детства.
Слишком мощно нагружается жизнь современного
человека лавиной ненужной информации. Быстрые пере-
мены политической жизни, сменяющие друг друга техно-
генные и природные катастрофы не оставляют времени для
осмысления происходящего, для радости и скорби. Совсем
нет времени для досуга, который продолжает являться са-
мой большой роскошью. Однако стоило осветить память
прошлого радостными и грустными эпизодами, как собы-
тия начали сами выстраиваться одно за другим, а с ними ис-
тории людей, прошедших через мою жизнь, как бесценный
опыт и богатство.
Родившись в 1938 году кровавого террора, мне надо было
прорастать через Вторую мировую войну, стать свидетелем
великого переселения народов в Среднюю Азию, узнать по-
слевоенный голод, смерть Сталина и его развенчание. Потом
опьяняющий напиток «оттепели» 60-х годов, блаженной па-
мяти «застой», давший всполох диссидентского искус ства,
десятилетняя война в Афганистане, за ней бестолковая «пе-
рестройка» и её автор Михаил Горбачёв, шальные 90-е го ды,
породившие зверский советский капитализм и многое, мно-
гое другое.
Наконец, стать свидетелем невероятного события: тихое,
непостижимо примитивное по технике исполнения — без
войны, химических и психологических атак — падение ко-
лосса СССР. Скреплённый тремя подписями партийных
главарей России, Белоруссии и Украины акт пустил под от-
кос космического масштаба локомотив, казалось бы на века
заряжённый энергией созидания лучшего в мире общества.
Для великой трагедии «Союз Советских Социалистических
Республик» не нашлось достойных исполнителей.
И это только основные вехи времени.
Фёдор Тютчев
Цицерон
Оратор римский говорил средь бурь гражданских и тревоги:
«Я поздно встал — и на дороге застигнут ночью Рима был».
Так!.. Но, прощаясь с Римской славой, с Капитолийской
высоты
Во всём величье видел ты закат звезды её кровавый.
Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые,
Его призвали всеблагие, как собеседника на пир...
Он их высоких зрелищ зритель, он в их совет допущен был
И заживо, как небожитель, из чаши их бессмертья пил.
1830 г.
Какое же меню предложили «всеблагие» вкусить на пиру
жизни мне и моему поколению «детей войны»? Об этом
и о другом я начну свой рассказ, окончательно «впадая в дет-
ство». И вот, возвращаясь к своему повествованию, как го-
ворится, обогатив разум познанием людей и вещей, я про-
должу об этом свою хронику.
Глава 14
1945 ГОД, ГОРОД ЛЕНИНАБАД.
Я ПОШЛА В 1 КЛАСС
Погружение в то далёкое счастливое время, когда, рас-
тягивая паутину забвения, постепенно возвращаешь-
ся к воспоминаниям детства, обволакивает сердце теплом
и светом:
Где-то есть город тихий, как сон,
пылью тягучей по грудь занесён.
В медленной речке вода, как стекло....
Где-то есть город, в котором светло.
Наше далёкое детство там прошло...
...После моего выздоровления жизнь родителей — мамы
и отчима — приобрела новую, более оптимистичную окрас-
ку. Жить мы стали в Ленинабаде, куда Андрей Тимофеевич
Бабич получил назначение после Оша.
Раньше Ленинабад назывался Хорезм. Центр Великого
шёлкового пути. Первые сведения о нём относятся ко II веку.
Известно, что в этом городе впервые получил отпор Чингиз-
хан. В городе был шелкомотальный комбинат, и вокруг него
росли огромные леса тутовника (небольшие шелковицы)
и размещались поля хлопка, куда направляли школьников
и даже нас, первоклассников, с родителями собирать хлопок.
Работа очень приятная. Мама становилась так, чтобы я была
на соседнем ряду. Мы шли по длинной полосе низкорослых
хлопковых кустов до самой Сыр-Дарьи и в мешки-фартуки
складывали вытащенную из коробочек вату. Сейчас мне ка-
жется, что длина рядочка была бесконечной, потому что река
виднелась очень далеко. Но на самом деле в фартуке поме-
щался весь собранный хлопок с пройденных рядков, кото-
рый складывали в громадные ватные горы. После окончания
работы был пикник. Кушали то, что у кого было.
Родители рассказывали страшные истории про реку Сыр-
Дарью, что в ней водились огромные сомы-людоеды. В реке
вода была глинистого цвета с быстрым течением. Я не по-
мню, чтобы мы в ней купались, но зато помню бесконечные
поля тюльпанов.
В Ленинабад мы приехали в дом человека, который поки-
нул своё жилище при неизвестных для нас обстоятельствах,
очевидно, сгинул «без права переписки».
Это был небольшой глиняный дом с террасой, высоким,
словно лестница, крыльцом и двумя проходными комната-
ми с кухней. Вся мебель, утварь и даже постель достались от
старого хозяина. Я помню, как делала уроки за письменным
столом бывшего жильца, на котором сохранились во мно-
жестве его канцелярские принадлежности. При дефиците
всего, что характерно было для того времени, на письменном
столе было много карандашей, линеек, книг, но почему-то не
было ручек, и мама привязывала ниткой к карандашу же-
лезное перо «76-ое» или «уточку» (кто теперь знает, что это
такое?). Перо обмакивалось в чернильницу-«непроливай-
ку», и я училась выводить буквы, чередуя «нажим, волосная».
«Волосная» значит линия тонкая, как волос. Каллиграфии
придавали большое значение, т. к. учили нас старые, довоен-
ного поколения учителя или бывшие фронтовики-инвалиды,
или те, кто, пытаясь оттянуть роковой час встречи с органа-
ми, бежали из столиц, чтобы затеряться в Средней Азии.
Мама, продолжая развивать меня, как и до болезни, учила
петь и декламировать. Уж не знаю, для какой такой цели она
выучила со мной Лермонтова «На смерть поэта», но однаж-
ды это здорово польстило её самолюбию.
К нам пришла эвакуированная (так назывались все, кто
не был местными жителями до войны) тётя Зоя. Мама го-
товилась принять гостью и хлопотала на кухне, а та решила
заняться мной.
— Давай с тобой выучим стишок, — предложила она мне.
И начала:
— У попа была собака, он её любил. Она съела кусок мяса,
он её убил. Теперь повтори.
Я молчу. Она опять говорит то же самое и так несколько
раз, понуждая меня увековечить в памяти этот шедевр на-
родной поэзии. В который раз надрывалась бедная женщина,
не без раздражения, повторяя:
— У попа была собака. Он её любил. Она съела кусок мяса,
он её убил.
И вдруг что-то «перемкнуло» во мне, и я продолжила:
— Убил! К чему теперь рыданья, пустых похвал ненуж-
ный хор и жалкий лепет оправданья? Судьбы свершился
приговор!
— Нина, Нина, — закричала тётя Зоя, — что это такое она
говорит и откуда это всё знает?
Гордая мама объяснила, что мы знаем ещё и не такое.
А когда на следующий день родители гуляли со мной в город-
ском парке, вдруг с противоположной аллеи группа людей во
главе с тётей Зоей остановилась и все стали смотреть с любо-
пытством в нашу сторону.
— Вот эта девочка! — услышали мы.
...Жара в Ленинабаде была невыносимая. 40 градусов
в те ни — норма. На рынке овощи и фрукты таджики держа-
ли под ватными одеялами, а сами были в ватных халатах
с тюрбанами на голове, и всё время жевали анашу и пили чай.
В больших чанах продавали вожделенную «мишалду». Её
постоянно мешали и доставали длинной деревянной лопат-
кой, намазывая на лепёшку. Мишалда — это что-то типа го-
голя-моголя: белок, растёртый с сахаром. Может, там были
какие-то ещё ингредиенты, но технология изготовления этой
сладости осталась для меня непознанной. Купить лепёшку
с мишалдой было мечтой каждого ребёнка. Очевидно, были
обстоятельства разного характера, из-за чего для меня это
лакомство было недоступно. И тогда я решила заняться
коммерцией. Пока мама в беспамятстве от жары спала или
дремала в доме, я тихонько вытащила из дома ведро, фанер-
ную разделочную досочку, кружку и гранёный стакан. Ко-
лодец был во дворе, и с подружкой таджичкой Мараматкой
мы пошли торговать водой. Рынок был рядом. Я кричала
по-таджикски:
— Ким гя су! — что означало: «Есть холодная вода!». (Мо-
жет, что и не так в переводе, но звуковое сочетание этих слов
я помню). У Марамат тоже был такой же набор технических
средств, но у меня торговля шла бойчее. Наверное, я была по-
чище Мараматки. Стакан воды стоил 1 рубль. Техника про-
дажи: зачерпнуть железной кружкой из ведра, накрыть ведро
досочкой и налить воду в стакан. Стакан, конечно, никто не
полоскал. Гигиена состояла в том, что не все пили из одной
кружки, а всё-таки из стакана. И в ведре вода вроде бы была
защищена от внешнего мира ещё и досочкой.
Комментарии
к железной кружке
Не только в войну, но ещё в 1961 году на вокза-
ле железнодорожной станции Дуванная, с кото-
рой мы отправлялись и приезжали в Краснодон
к родителям, стоял железный бачок для питья
воды, с прикреплённой к нему на железной цепи
кружкой. Длина цепи позволяла дотянуться до
рта самому высокому человеку, но далеко с ней
уйти было невозможно, и таким образом нельзя
украсть. Гигиена никого не волновала. Бумаж-
ных стаканчиков тогда ещё у нас не изобрели.
Кто побрезгливее — вытирал кружку носовым
платком по ободку, а большинство людей про-
сто наливали и пили.
Итак, я уже наторговала на лепёшку — 10 руб. и мечтала
о «мишалде», как откуда-то взялась на мою голову наша со-
седка по двору прокурорша Берта Давидовна.
— Наташа, что это такое? Твоя мама знает, что ты торгу-
ешь на базаре?
А мама-то как раз и не знала! Прокурорша взяла моё вед-
ро, побросав в него торгинвентарь (а в нём ещё «товара» было
полведра), и поволокла домой. Мама в дурмане от жары, что-
бы нормально выглядеть перед высоконравственной дамой,
пообещала меня убить, а братец Петька долго «доставал»
кличкой «спекулянтка», и мне это было очень неприятно.
Возвращаясь к ленинабадской жаре, вспоминаю, как укла-
дывались всем двором на ночь спать. В доме нам, европей-
цам, было невыносимо жарко, и потому кровати выносили
на улицу. Привязывали к спинкам четыре деревянные пал-
ки и натягивали марлю наподобие шатра. Раздвигали по-
лог марли, чтобы, не дай Бог, не залетели москиты в момент
укладывания в кровать, и так засыпали до первых лучей солн-
ца. Потом заходили в раскрытые на ночь дома досыпать. Во-
ровства не помню.
Почему-то именно в Ленинабаде было много эвакуирован-
ных из Львова. Так, маме «строил» (как он говорил) пальто
с «волнующимся задом» портной из польских евреев. Мама
брала меня на примерку, и я помню, как он говорил:
— Мадам, Вы только стойте и ждите удовольствия. Я Вам
построю пальто, что все будут оборачиваться. Слава Богу,
у Вас есть талия!
Лёгким движением за спиной у мамы он проводил руками
от подмышек вдоль спины до её критической точки в ниж-
ней части. Мама смущённо сбрасывала его руки, и при этом
складки пальто от талии начинали «волноваться».
— Вот, вот! Это и есть то, что я хотел Вам показать!
Сын этого портного Збышек был учителем брата Пети по
немецкому языку, но по имени этого воспитанного, с хоро-
шими манерами молодого человека никто не называл. Дома
его звали der Lerer. По возрасту Збышек был почти такой же,
как Петя (может, на пару лет старше), а брату было в 1945 году
14 лет. Носил der Lerer бриджи в клетку на манжете ниже ко-
лен и куртку «москвичку», тоже на манжете на поясе. Такие
куртки носили все молодые люди в СССР по моде того време-
ни ещё до войны и лет десять после неё. Они были на кокетке,
иногда из другого материала, и с карманами над ремнём в виде
щели. Эти куртки запечатлены, как стандарт одежды моло-
дых людей 40–50-х годов, во всех фильмах о той поре.
Репетитору не платили. Он приходил после занятий Пет-
ра в школе. Они обедали и говорили за столом по-немецки.
Потом что-то писали и т. д.
Збышек «шаркал ножкой», здороваясь с мамой, иногда це-
ловал ручку, и это было предметом насмешек всего окруже-
ния моего брата. Ещё бы! Петька вырос в среде выживания.
Какие манеры?! Это «пережитки буржуазии», визитка врага
народа. Подростки изощрённо матерились. В классах были
переростки, пережившие оккупацию. Игрушек никаких не
было вообще. Играли в ножички, лямбду и, кто половчее,
в чижика.
Игра в ножички, рискованная и страшная, всегда приво-
дила меня в восторг. В неё могли играть лишь единицы лов-
ких, бывалых подростков. Представьте себе распростёртую
ладонь, где в пробел между пальцами очень быстро втыкал-
ся нож, каждый раз начиная от большого пальца. Необык-
новенная координация и, прежде всего, стремление к само-
утверждению.
Лямбда требовала также немалой ловкости. На небольшой
кусочек шкуры козьего меха, размером с детскую ладонь,
проволокой прикреплялся кусок свинца величиной с пятак
через сделанные предварительно дырочки. Играющий рукой
подбрасывал лямбду, чтобы подбить её ногой. Но не просто
подбить, как мяч. Нужно было, по условиям игры, сначала
подбить внутренней стороной ноги 10 раз, потом вывернуть
ногу наружу и тоже подбить 10 раз, а самый высокий пилотаж
(у кого были туфли) — подбить задником ботинка или туфли.
Играли в основном на переменах в школе, отрабатывая игру
до высочайшего уровня. Некоторые пацаны (в нашем доме
не разрешалось употреблять это слово), окружённые толпой
восторженных зрителей, подбивали лямбду по 100 раз.
В каждой школе были во дворах гимнастические снаря-
ды — турник и брусья. Петя крутил солнце на турнике, хо-
дил на руках, мальчишки прыгали друг через друга, играя
в чехарду. Все ребята были физически здоровыми и без осо-
бого напряжения сдавали норму ГТО, а сейчас на это в шко-
лах способны единицы.
Из-за поголовной бедности малолетки в школу в тёплое
время года ходили босиком. Легкая промышленность вся,
в одночасье, стала тяжёлой, одежды государство практически
не выпускало. Помню, мне «соорудил» модельный мастер по
обуви какие-то тапочки из рваного дерматинового портфе-
ля, найденного на свалке. Из гарусного пледа, приобретённо-
го по случаю, мама связала мне чудесную кофточку, варежки
и вышила много красивых подушек, ковриков и дорожку на
пианино, о приобретении которого уже тогда она вынаши-
вала мечту. К весне 1946 года девочки-первоклассницы полу-
чили в школе бесплатно форму: цветастые байковые платья
странной расцветки (на темно синем фоне — зелёные цветы)
и красные фланелевые шаровары. Вышла форма «а ля сюр».
Ещё, помню, выдали детям повидло. Посчитав себя обеспе-
ченной, я решила отдать свою порцию учительнице, жившей
на школьном дворе. Это была одинокая полунищая немка
с Поволжья: худая, с длинным лицом, седыми волосами. Она
никогда не улыбалась, не делала замечаний. Ходила, как тень,
но дети над ней не смеялись. Ведь дети — они, как собаки —
чувствуют и печаль, и доброту, и волю. Вот я и решила её
подкормить, ведь учителям повидло из урюка не выдавали.
Понимая, что из рук ребёнка она ничего не возьмёт, поло-
жила свёрток из промасленной бумаги на крыльцо её квар-
тирки в школьном дворе. Сама спряталась за кустом. Немка
(так её звали дети) вышла. Увидела свёрток, подняла и зашла
в дом. Я, довольная успехом благотворительной операции,
приготовилась уходить, как вдруг дверь дома открылась,
и она, сменив носки на туфли, пошла в школу с этим свёрт-
ком, решив, что кто-то из детей забыл пакет на её крыльце.
Ярким событием послевоенного 1945 года была амери-
канская помощь по ленд-лизу. У мамы появились красивые
вещи: кофточка, несколько платьев и театральная сумочка
из камней (без перспективы применения). Красоты всё это,
как мне казалось, было невообразимой. Этот американский
секонд-хенд выдавался очень ограниченному числу людей,
близких к кормушке: партийным начальникам, военкому,
руководству ГБ и уж, во всяком случае, не тем, кто жил в зем-
ляных мазанках и бараках. За перепродажу могли посадить.
Отчим не разрешал хвастать этими вещами, хотя маме очень
хотелось покрасоваться. В нашем представлении о богатстве
и роскоши это были вещи миллионеров и голливудских звёзд.
В обыденной послевоенной серой жизни носить их было не-
прилично, только разве в кино или в гости.
На дорогах появились американские грузовики «студебе-
керы» — мощные зелёные машины со скошенными тупыми
капотами — и лёгкие «виллисы» типа позднего советского
«бобика». Они выглядели великолепно рядом с нашими «по-
луторками» и «пятитонками», верой и правдой отслуживши-
ми Родине в войну. Для «блатной» номенклатуры были аме-
риканская тушёнка, колбаса в фанерных коробках, мясные
консервы с горохом и необыкновенно вкусное сливочное
масло. Жившие по соседству с нами польские евреи из Льво-
ва это имели как плату за шитьё или плату за репетиторство.
Среди эвакуированных из Львова очень популярны были
разговоры о том, как они всё побросали в своих квартирах
перед бегством от немцев в Среднюю Азию.
— У меня до войны была цигейковая шуба, пианино, це-
лый шкаф платьев, — говорила одна.
— А у меня была каракулевая шуба, рояль, книг целая
библиотека, — вторила другая.
— А я даже шкатулку с драгоценностями не взяла. И шубы,
и рояль, и книги — всё побросали, лишь бы успеть убежать!
Мы, дети, болтаясь под ногами где-то рядом, всё слушали,
и потом придумали себе игру «как мы бежали из Львова».
Садились в кружок, и первый ребёнок начинал:
— Я бросила кошку, собаку, полотенце, печку, утюг.
— Я кружку, корыто, шапку, ведро. — И так далее. Врать
можно было сколько угодно, пока на глаза попадались пред-
меты, что были вокруг или были знакомые слова. Но я пошла
дальше. В очередной раз я показывала спичечную коробку
с разноцветными стёклами и говорила, что это мои брилли-
анты, которые я захватила из Москвы.
— Натуся! Это простые стёкла, — поправляла тётя Дора.
Но я настаивала на своём, совершенно не понимая, почему
мои фантазии пресекаются, а их нет.
На площади возле рынка, где я спекулировала водой, бы-
ли продавцы с самыми приятными продуктами, какие толь-
ко есть в жизни человека. Прежде всего «газвода». О-о-о!
Торговать водой, имея тележку со столиком, на котором сто-
яли три колбы с красным, жёлтым и зелёным сиропом, было
несбыточной мечтой моей будущей счастливой жизни. А как
здорово мылись стаканы из фонтанчика! Это вообще каза-
лось чудом технической мысли! Один фонтанчик мыл ста-
каны, а из другого под сумасшедшим напором лилась в ста-
каны газированная вода. На колбах были деления по санти-
метру и, повернув краник, продавец наливал в стакан сироп,
накрывая его пенящимся гейзером.
Бывали и такие богачи, кто заказывал двойной сироп. Но
и бедные, и богатые пристально следили за тем, чтобы напор
воды не создавал много пены. Это считалось «недоливом»
и приводило иногда к скандалам. Злые языки говорили, что
на пене и недоливе сиропа продавцы наживали состояния.
Другой радостью было карамелевое яблоко. Надев на па-
лочку, его опускали в кипящий сахарный сироп, и оно засты-
вало, как в стеклянном футляре.
А как рассказать жителям третьего тысячелетия, что за
прелесть конфеты-«подушечки»! Или шикарные сахарные
«трубочки», их можно мочить в чае или воде и сосать до тех
пор, пока не образуются дырочки, через которые пьёшь слад-
кую воду.
Венцом наслаждения было получить порцию сказочно
вкусного мороженого. Его тоже возили на тележках со льдом
в алюминиевых ёмкостях, напоминающих цилиндрические
глубокие вёдра. Мороженое доставалось ложкой и помеща-
лось в алюминиевую формочку, напоминающую широкий
укороченный шприц, на дне которого располагалась румя-
ная вафелька. Снежная смесь утрамбовывалась, накрыва-
лась другой вафельной пластинкой и стержнем-шприцом
выдавливалась, превращаясь в кругленькую порцию счастья.
Оплаченное мороженое помещалось между большим и ука-
зательным пальцами для удобства слизывания, и дальше был
долгий процесс наслаждения до тех пор, пока вафли, при-
ближаясь друг к другу, наконец, съедались. О, незабвенное
мороженое детства!
Прожив в Ленинабаде год, отчим разругался с начальством
(а он это делал очень быстро и часто, не вынося ничьей дуро-
сти и диктата), и мы переехали снова в Ош Киргизской ССР.
Глава 15
ГОРОД ОШ И НЕМНОГО ИСТОРИИ
Вгороде Оше нам приходилось жить дважды: в 1941 го-
ду, когда эвакуировались из Москвы, и после Ленина-
бада. Ош занимает особое место в моём рассказе о детстве
и по своей истории, и по теплоте воспоминаний.
Второй город в Киргызстане и его южная
столица, он расположен на востоке Ферган ской
долины на высоте 1000 м над уровнем моря
в окружении окраин Тянь-Шаньских и Памиро-
Алтайских гор, в центре города возвышается
Сулейман-Тоо (гора). Легенды связывают осно-
вание города с именем Александра Македонско-
го, а культовые служители с библейским царём
Сулейманом (Соломоном). По их преданиям, царь
Соломон гнал впереди своего войска пару волов
с плугами, и когда они дошли до именитой горы,
Соломон сказал: «Хош!» (т. е. «довольно»). По-
этому некоторые считают, что именно так
произошло название города. Письменная исто-
рия города насчитывает свыше 1000 лет, а архео-
логические находки тем временем уносят нас на
3 тысячи лет назад. Следы древних поселенцев
эпохи бронзы обнаружены на южном склоне Су-
лейман-горы и считаются священными с неза-
памятных времён. Дальнейшее развитие горо-
да связано с его географическим расположением
в благодатной Ферганской долине и, являясь точ-
кой пересечения торговых караванных путей
из Китая в Европу, он стал центром Великого
шёлкового пути. С древних времён Ош славился
своими базарами и караван-сараями. Сулейман-
Тоо («гора Сулеймана, или трон библейского царя
Соломона») уже 10 веков притягивает к себе па-
ломников изо всей Азии. С незапамятных времён
считается, что именно здесь пророк Сулейман
обращался к Богу, а на камнях остались отпе-
чатки его лба и колен. Есть даже предположение,
что пророк зороастризма и создатель священной
книги «Авесты» Заратуштра (Зороастр) жил
и создавал своё учение в пещере на горе Сулейман-
Тоо. Здесь же существовал один из самых ранних
храмов зороастрийского культа вода-огонь —
храм реки Охшо, или Йахша-Ош. Возможно, на-
звание города происходит именно от этих слов.
Сотни петроглифов высечены на скалистых вы-
ходах горы и на каменных плитах*.
* Википедия, Интернет-источник.
1946 год. Закончилась война. Многие эвакуированные
стали возвращаться в свои города. Жизнь в городе стала спо-
койней, и я, кроме замкнутого пространства нашего двора,
почти ничего не помню. Наше жилище было снова в бара-
ке, их строили почти везде в Средней Азии, чтобы принять
огромный поток приезжих. Во дворе стоял стол под абрико-
совым деревом, за которым желающие могли кушать и про-
сто беседовать. Уютная тихая обстановка. Отчим баловал
маму разными экзотическими подарками, которые привозил
из Ташкента или Ферганы. Так появилось в доме шикарное
шёлковое кимоно на красной подкладке с драконами, птица-
ми и ветками сакуры. Поскольку носить эту роскошь было
в бараке «не с руки», мама решила в нём сфотографироваться
и потом продать. На память об этом коротком периоде отно-
сительного благополучия семьи остались две чудесные фото-
графии. Мама выглядит на них красивой и удовлетворённой.
В тот период у неё было много нарядных вещей, и единствен-
но, что пугало её, — надвигающаяся полнота.
Однако мои отношения с отчимом не заладились по ряду
причин. После тяжелейшей болезни скудные воспоминания
об отце стёрлись, и тут мама решила, по приезде в Ош, пойти
со мной на кладбище на его могилу. Отчётливо помню желез-
ный крест из труб с табличкой. Увидев, как мама поцеловала
эту трубу, я вдруг начала рыдать. Назад мы шли с кладбища
по покрытой коркой, пересохшей, потрескавшейся земле.
Дома я села на террасе, уткнувшись в перила, и продолжала
плакать. Мне было очень горько, что отчим считается моим
отцом, а не тот, настоящий, который лежит в могиле. Маме
сказать ничего не могла, потому что очень его боялась. Здесь
ещё надо добавить, что я была очень эмоциональным и про-
стодушно-доверчивым ребёнком и не понимала тяжёлый
юмор отчима, когда он однажды, узнав, что в доме завелись
крысы, сказал:
— Натуська! Проведи с крысами партсобрание, объясни
им, что здесь живём мы, пусть ищут себе другой дом.
Эти слова привели меня в ужас. Во-первых, воспитанная
на сказках Андерсена, я живо представила себе, что живу
в «ИХ» доме. Значит, мы должны уйти, а не крысы. Во-вто-
рых, я не знала, что такое партсобрание. Отчим это понимал,
и его забавляло моё серьёзное отношение к этой шутке. Каж-
дый вечер, приходя с работы, после ужина он говорил:
— Ну, что? Ты провела с ними партсобрание?
Я испуганно молчала. И все последующие дни со страхом
ждала его прихода, не задаст ли он опять этот вопрос. Но
удивляет мама. Такая тонкая, — она не заметила, что мне по-
настоящему страшно.
Я, конечно, была нестандартным ребёнком. Взять хотя бы
другой эпизод. Родители ушли по делам и велели мне стеречь
дом. Прямо как в сказке. Я забыла все наставления и пошла
«показывать цирк». Взяла байковое одеяло, привязала бин-
тами катушки к пяткам, изображая туфли на каблуке, и воз-
ле магазина, где побольше людей, стала на одеяле делать акро-
батические элементы — шпагат, «лягушку» и петь песни.
Когда домой пришёл отец — дверь в квартиру была открыта,
и вокруг стола ходит пёс, вынюхивая еду. Он стал спрашивать
обо мне соседей, которые указали «адрес», где меня искать.
И вот, я пою свой коронный номер «Синий платочек», и вдруг
Бабич сгребает в ярости меня в охапку вместе с одеялом и та-
щит домой. Он не бил меня. Он кидал меня с одной кровати
на другую, и я летала над столом. На следующий день, будучи
в раскаянии, он подарил мне большую красную ассигна-
цию — 100 рублей. Это была немалая сумма для того време-
ни. В дальнейшем он делал так всегда, когда «давал мне чер-
тей». Теперь-то я его понимаю, но тогда...
Глава 16
РОЖДЕНИЕ БРАТА ДМИТРИЯ.
ГОЛОД 1947 ГОДА
В июле 1947 года родился мой младший брат Дмитрий.
Отчим оказался без работы. Началась сильная нужда,
а порой просто голод, почти как в 1942 году, когда умер папа.
Продавали вещи и покупали на базаре кукурузную муку для
мамалыги и ячменные лепёшки. Старший брат Петя закан-
чивал школу. Иногда он ходил на охоту (понятия не имею,
где он научился этому делу) и приносил дичь. Тогда у нас был
пир. Ружьё, с которым он охотился, и до сей поры у нас, как
память о тех днях.
Митя рос очень болезненным ребёнком. Много плакал.
Мама очень переживала, что нечем его подкормить. Это был
1947-ой год, голодный по всему Советскому Союзу. Хлеб
выдавали по карточкам, и его было мало. Помню безумные,
скандальные до драк и поножовщины очереди за хлебом.
Петя занимал очередь с ночи. Чтобы скрасить ожидание,
люди рассказывали друг другу всякие истории. Наиболее по-
пулярной была та, где в семью, получившую похоронку в на-
чале войны, возвращался пропавший без вести муж, а в его
доме был уже другой хозяин. Таких историй было много до
50-х годов. Многие солдаты и офицеры из их числа отбыва-
ли сроки в лагерях, потом искали родных, эвакуированных
в Среднюю Азию или Сибирь, а найдя, переживали новое
горе. Помню множество сказок и рассказы про сыщика Пу-
тилина, услышанные в голодных очередях 1947 года.
Голод в СССР (1946–1947)*
* Материал из Википедии в сокращённом и переработанном виде.
Считалось, что послевоенный голод был
следствием:
1. Развала сельского хозяйства страны, и без
того ослабленного коллективизацией 1930–33 гг.
2. Последствий войны — недостатка рабо-
чих рук, техники и лошадей, уничтожения мно-
гих сёл в Украине и в Черноземье.
3. Засухи 1946 года.
Голода 1946–1947 гг. в СССР могло не быть,
поскольку государство располагало доста-
точными запасами зерна. Одна его часть, не
самая крупная, экспортировалась, другая, основ-
ная часть запасов, никак не использовалась. На
неприспособленных для хранения складах зерно
портилось настолько, что не годилось к упо-
треблению. По неполным подсчётам, за 1946–
1948 гг. в целом по СССР было начисто загуб-
лено около 1 млн т зерна, которого могло хва-
тить многим голодающим.
Продовольственное снабжение и уровень
жизни населения
Послевоенный кризис советской экономики
снизил и без того невысокий уровень жизни людей
и поставил их на грань голода. Заработная пла-
та рабочих упала почти вдвое. При средней зар-
плате 200 рублей в месяц питание в заводской
столовой обходилось в 8–9 рублей в день. Поощ-
рялось создание огородов, без которых выжива-
ние становилось невозможным. Дефицит про-
дуктов в 1946 г. привел к тому, что государство
сняло с продовольственного пайка практически
всё сельское население (100 млн человек), кото-
рому предлагалось выживать исключительно за
счёт собственного подсобного хозяйства. Из-
за директив по максимизации хлебозаготовок,
в 80% колхозов прекратили оплату трудодней
зерном. В Черноземье не выдавали зерно больше
половины колхозов, а большинство остальных
выдавало не более 1 кг зерна в день. Денежная
оплата труда в 30% хозяйств не осуществля-
лась, поэтому приобрести продукты за деньги
люди не могли. В сентябре 1946 г. цены на хлеб
в государственных магазинах были повышены
вдвое. При том ещё осенью 1945 г. были отмене-
ны льготы по уплате сельскохозяйственного на-
лога для семей погибших на фронте и получив-
ших инвалидность в ходе боевых действий, а не-
своевременная выплата налога грозила крупным
денежным штрафом или конфискацией скота.
На самом пике голода в феврале-мае 1947 г.
проводилось принудительное размещение оче-
редного облигационного госзайма. Обращения
людей в органы власти с просьбой вернуть на-
сильно удержанные из зарплаты деньги, способ-
ные спасти их семьи от голода, оставались без
ответа.
В лучшем положении было продовольственное
снабжение рабочих оборонных предприятий, со-
трудников милиции (они продолжали получать
хлеб по карточкам) и номенклатуры.
Масштабы голода
Из воспоминаний Соколова Владимира Гри-
горьевича, 1929 г. р., Курская обл., слобода Белая.
«То время помнится действительно тяже-
лейшими испытаниями. Отец работал маля-
ром в районе, я заканчивал учёбу и одновременно
подрабатывал с ним. Часто бывало такое, что
для того, чтобы только пообедать, приходилось
идти к отцу за несколько километров. Простой
борщ из крапивы, да хлеб как глина — от кото-
рого чуть не умер как-то. А мать вообще непо-
нятно, что ела: как говорила — лепёшки из ли-
стьев и цветов липы. Люди находились всё время
в режиме миграции: искали, где и как выжить,
на вокзалах — обросшие и измождённые люди,
на улицах можно и умерших видеть. И это всего
лишь на следующий год после Победы...»
Запасы зерна, предназначавшегося для снаб-
жения городов, иссякли весной 1946 г. В связи
с начавшимся голодом руководство отдельных
регионов просило выдать зерно из госрезерва, но
получило отказ.
К весне 1947 г. в одной только Воронежской
области число больных с диагнозом «дистро-
фия» составляло 250 тыс. человек, по РСФСР —
600 тыс., в Украине — более 800 тыс., в Молда-
вии — более 300 тыс. Таким образом, не менее
1,7 млн человек в СССР числились «официаль-
но голодающими», смертность от дистрофии
достигала 10% от общего числа людей, кото-
рым был поставлен этот диагноз. Также вырос-
ла заболеваемость т. н. асептической ангиной
(анемия, вызванная употреблением в пищу не-
убранного зерна, бывшего под снегом) и другими
болезнями, связанными с голодом. Употребление
в пищу суррогатов (лебеда, крапива и т. п., как
примесь в хлеб) было обычной едой. Особенно
высокой была детская смертность. В начале
1947 г. она составляла 20% общего числа умер-
ших. В ряде областей Украины и Черноземья были
отмечены случаи каннибализма.
Запросы региональных властей о необходимо-
сти выдачи зерна из госрезерва либо оставались
без внимания, либо удовлетворялись в объёме,
в 2–3 раза меньшем необходимого, и через несколь-
ко месяцев после запроса. В это время советское
руководство ввезло из Китая 200 тыс. тонн зер-
на и сои. На Украину и в Белоруссию поступала
«помощь жертвам войны» по каналам ООН.
Социальные последствия
Для устрашения людей был широко внедрён
в жизнь Закон о пяти колосках, который привёл
к голодной смерти и к небывалому росту пре-
ступности. Было осуждено более 10 тыс. руко-
водителей колхозов, обвинённых в недостаточ-
ной жесткости по реализации плана заготовок
зерна. За хищения хлеба в 1946–47 гг. были осуж-
дены около 400 тыс. человек, что привело к ещё
большому увеличению использования труда за-
ключённых в советских лагерях*.
* Материал из Википедии в сокращённом и переработанном виде.
Глава 17
НАШ БЫТ В ОШЕ
...Напротив нашего дома был арык, а возле него ле-
жало толстое бревно, на котором усаживались
на солнышке из противоположного барака женщины для
приятного дела.
— Мань-а, — кричала одна запомнившаяся мне тётка тем,
что не выговаривала букву «к».
— Иди поищемся, а потом попьём чай-у.
Вшей и клопов было тьма. У меня были толстые косы,
и в пионерлагере нам для профилактики посыпали голову ду-
стом(!). Искать в голове вшей и бить их костяным частым греб-
нем или тупым ножом было любимым развлечением и даже
удовольствием — своеобразный массаж головы и полезное
дело. Из-за отсутствия спецсредств клопов мы уничтожали
кипятком, и я, вечно путаясь под ногами, влезла в кастрю-
лю, обварив себе ноги. Митька плачет, я кричу от боли, мама
в истерике кричит о немедленном применении уринотерапии
для лечения ожога (ещё эта экстримкоманда!). Как жить?
...С Петей мы ходили в одну школу. Однажды, «зарабо-
тав» немалый урожай двоек, я решила выбросить дневник.
Про сто взяла и швырнула со злостью его поверх свалки за
домом. Но кто-то увидел лежащую сверху тетрадку и отдал
(доброхот!) Петьке. Брат со злорадным удовольствием при-
нёс его домой. А вот тут мама оказалась «на высоте»:
— Так! Садись сейчас же и делай с ней уроки. Это будет
теперь твоя обязанность, а я с маленьким не успеваю.
Митя подрастал, его очень любили и пестовали, а он всё
болел и плакал. Кроме грудного молока, и подкормить-то
ребёнка было нечем.
В 1948 году Петя окончил школу и поступил в Москве
в Горный институт. Наконец, Андрей Тимофеевич Бабич
получил работу в городе Кызыл-Кия Ошской области. Ему
выдали «подъёмные» на перевоз семьи, был устроен пир для
всех нас. Перед отъездом, помню, лил сильный дождь. На ма-
ленькой веранде, окнами выходившей на арык, что протекал
за двором, где были маленькие огородики жильцов барака,
мы всей семьёй пили чай с пряниками, покрытыми белой гла-
зурью. В 10 лет я впервые видела это гастрономическое чудо.
Тишина, объединившее всех чревоугодие, веранда, надёжно
укрывшая нас от дождя, создавали ощущение защищённо-
сти и счастья. И на всю жизнь осталось состояние тихой
радости — пить чай под звук дождя на веранде.
Прощай, уютный, тихий и мягко-приветливый ко всем,
кто в нём нашёл свой приют, город Ош. А были там тыся-
чи пасынков недоброго отечества: раскулаченные трудяги из
Украины, аккуратные и приспособленные к жизни в любых
условиях поволжские немцы, жёны и дети «врагов народа»
с благородными лицами, тихой поступью и виноватой улыб-
кой на лице, эвакуированные из европейской части СССР,
депортированные из Кавказа, — словом, Вавилон. И ника-
кой национальной вражды. Всё это был Советский народ,
выброшенный на обочину жизни её преобразователями,
объединённый одной лишь целью выжить. В моих детских
воспоминаниях среди всех городов, где пришлось нам жить
в Средней Азии, Ош остался сказочно-добрым городом, та-
инственным в своей восточной недосказанности. На память
об этом периоде жизни остались фотографии мамы под зон-
тиком, счастливо улыбающейся на камнях речки Ак-Бура.
(Это было ещё при папе Петре Энгельфельде в наш первый
период жизни в Оше 1942–44 гг.). Апа*, приносившая к нам
во двор катык** и деликатно кричавшая по утрам: «Пуль эр-
тага» (деньги потом), открывала тем самым долгосрочный
кредит. Восточная сказка — чайхана: помост с кошмой, чай,
пиалы и жирный плов, с одним полотенцем на всех. И обя-
зательно рядом арык, а в клетке птица, однообразно поющая
«Спать пора, спать пора».
* Апа — по-киргизски тётя — прим. авт.
** Катык — упругое кислое молоко, которое накладывали покупателям круг-
лой деревянной ложкой.
А ещё в Оше у меня появилось чувство, закрепившееся на
всю жизнь, что если чего-то очень желаешь, то мечта сбудет-
ся. А было вот что.
Мамино единственное крепдешиновое платье в горошек
вконец износилось. (Её фото в этом платье помещено в кни-
ге). И она решила выкроить из него платок на голову, который
берегла и не давала мне носить (хотя зачем он ребёнку?). Но
ребёнок этот (т. е. я) совал свой нос, куда не надо и, однаж-
ды, нацепив платок на шею, как украшение своего скромного
туалета, я пошла гулять и его потеряла. Мама сильно руга-
ла меня, а потом даже тихонько заплакала. Как оказалось,
это было не только воспоминание о любимом платье, но
и о том, что связано с ним. Я сказала, что обязательно найду
этот платок. После этого я ходила по всем местам, где могла
его потерять, и всё время думала, что обязательно найду его.
Однажды я шла с базара, куда послали меня за ячменными
лепёшками и, переходя мост через Ак-Буру, увидела цыган-
ку, а у неё на голове наш платок в горошек. Я как коршун на-
летела и сорвала нашу семейную реликвию. Ошалевшая цы-
ганка начала что-то лопотать, а я с победным криком: «Это
мой платок!» — побежала домой.
— Я говорила тебе, что найду его!
Мама была растрогана, и мой рейтинг делового человека
резко повысился.
Глава 18
КЫЗЫЛ-КИЯ, ОШСКАЯ ОБЛАСТЬ,
КИРГИЗСКАЯ ССР
1949год. Я ученица 4 класса. Маленькому Мите
2 года. Одноэтажный длинный дом-барак —
архитектура моего детства. Перед нашим входом, вытоптан-
ный детскими играми, большой (или мне так кажется) двор.
Играли в лапту, опять же в «чижика» и водили хоровод
«А мы просо сеяли». А ещё была игра выбиванием из цепи.
Становились в ряд, крепко взявшись за руки, друг против
друга по 7–10 человек. С противоположной стороны кто-то
вырывался и со всей силы бежал на противоположную цепь,
чтобы её прорвать, а им надо было удержать разрыв крепко
сцепленными руками. Если цепь прорывалась, то одного иг-
рока брал ребёнок, бежавший на цепь, в «плен». Если цепь не
разрывалась, то налетавший на цепь становился пленником
команды, которую не удалось разорвать. Не помню, чтобы
когда-нибудь эта игра дошла до конца, но всегда было очень
много шума и всяких «технических» споров, но зато какой
азарт! Бывало, приду домой после неоднократных призывов
мамы, вся растрепанная, возбуждённая, отец:
— Натуська, чего ты так кричишь? Только тебя и слышно!
Во дворе было много детей разных народов: русские,
киргизы, чеченцы. Вражды никакой. Чеченки ходили через
весь двор с бронзовыми или железными кувшинами с узким
горлом в общественную уборную, что стояла под горкой за
сараями. Мне почему-то было неловко, когда я видела этих
женщин, делающих такое интимное дело у всех на виду.
За арыком, что протекал недалеко от дома перед тутовни-
ковым лесочком, жильцы разделили себе участочки с глиня-
ной землёй и посадили грядки. Каждый надел был помечен
табличкой на палочке с фамилией хозяев. Мне безумно хоте-
лось иметь такой огородик и ходить поливать его из арыка.
Семян, конечно, никаких не было, и я, вскопав клочок зем-
ли метр на метр, повытаскивала у кого клубень картошки,
у кого луковицу, у кого прополотую морковь или свёклу
и возделывала это с необыкновенной любовью. Но было
очень страшно, что хозяева узнают «в лицо» свои растения
и меня побьют. Мама подружилась с чеченской семьёй из
Грозного. Хозяин был инженер-геолог, а жена его Фатима
подрабатывала шитьём. Отец работал в ОРСЕ. Голода тако-
го, как в Оше, не было. Судя по нарядам мамы, которые ей
шила Фатима, в нашей жизни в это время был просвет. Ста-
ли модными вечера в клубе, куда приезжали артисты, и мама
сшила себе у Фатимы вечернее платье из креп-сатина с кра-
сивой вышивкой-аппликацией на кокетке. Это была очень
искусная и тонкая работа. Мама пополнела и вскоре не могла
носить это платье, но расстаться с ним не хотела, и оно про-
лежало в чемоданах, посетив все последующие города, где
нам пришлось жить. В 1978 году я его переделала по своей
фигуре и надела на свой 40-летний юбилей в банкетный зал
харьковского «Интуриста», как ретронаряд.
Муж Фатимы, вспоминая жизнь на родине в Грозном,
кричал, что он учился у самого Петра Петровича Сущинско-
го, а ему здесь не дают работу по специальности. И вот тут
я верну читателя к главе о Вайгаче «Сливки общества и доз-
воленные развлечения». Верну читателя к описанию того вре-
мени, когда лучшие силы науки и производства (недобитые,
недострелянные) были направлены в 1931 году за Полярный
круг на остров Вайгач, что огромным куском откололся от
Новой Земли. На этом священном острове (сакральная сила
его приравнивается к острову Пасхи) добывали в шахтах
свинцовую руду и флюорит.
В первую Вайгачскую командировку прибыл туда выдаю-
щийся учёный по геологии, профессор П.П. Сущинский, у ко-
торого учился, будучи любимым его учеником, муж портнихи
Фатимы. Чтобы читателю этих строк яснее представились от-
дельные исторические события СССР, назначенные раздавить
и перемолоть всё, не способное немо служить целям власти,
я приведу здесь очень краткую биографию выдающегося учё-
ного Петра Сущинского, взятую мною из архива Ненецкого
автономного округа, где собраны документы о Вайгачской
командировке. Мама писала, что это был добродушный, не-
унывающий старичок. А было-то ему по приезде на Вайгач
в 1931 году от роду всего 54 года. Видно, слишком круто обо-
рвались дорогие и привычные для его сердца связи в бывшей
преуспевающей жизни, и врезались на его лице следы бутыр-
ских жерновов, уже набравших разгон к тому времени так,
что он выглядел «добродушным, славным старичком».
Родился Пётр Петрович в 1877 г. Выпускник
Петербургского университета (курс по естест-
венному отделению физико-математического
факультета), П. Сущинский был оставлен при
кафедре геологии для приготовления к профессор-
скому званию. В 1898 г. был назначен хранителем
минералогического кабинета того же универси-
тета. Участвовал в полевых экспедициях в Евро-
пейской и Азиатской России, в Алтайском горном
округе на Урале и Кавказе. Проводил многолетние
геологические исследования в Забайкалье, высту-
пая геологическим консультантом на добычных
работах в месторождениях цветных камней.
В 1917 был выбран ректором Донского политех-
нического института в Новочеркасске и рабо-
тал в этой должности до ареста, будучи предсе-
дателем Северо-Кавказского отделения Геолкома.
Арестован в январе 1931 г. вместе с группой про-
фессоров. 20 декабря 1931 г. из Бутырки отправ-
лен через Архангельский пересылочный пункт
в лагерь на остров Вайгач. В 1937 г. возвратился
в Новочеркасск, но вскоре был вновь арестован
(вместе с женой). По некоторым источникам,
его, безнадёжно больного, столкнули на ходу с по-
езда при пересылке из лагеря в лагерь.
Вот как расточительны были к золотому запасу культуры
и знаний те, кто взялся строить новую жизнь.
И снова в памяти тают дымкой, уходящей в вечность, сло-
ва Елизаветы Ивановны Сущинской:
...Снег падает, а мысль моя несётся
За белый снег, куда-то далеко,
Где лентою дорога белой вьётся,
А санки мчатся быстро и легко...
И всё-таки, как бы ни мешало это стройности хроноло-
гического изложения, я опять прибегаю к комментариям.
Ну, бегали чеченские дети в Кызыл-Кия по двору. Ну, шила
одежду матери жена чеченского учёного. Так что же всё-таки
произошло? Какие тектонические сдвиги вытеснили целые
нации и государства с одного материка на другой? Где Кав-
каз и где Средняя Азия, принявшая в одночасье целые рес-
публики и народы? Здесь опять, в который раз, проявилась
сила и мощь мстительного Молоха. Сейчас, когда я пишу это
повествование, идёт 2012 год. Больше 10 лет не прекраща-
ется открытая и скрытая кавказская война. Террористы из
этих географических мест, оборачивая себя поясами смерт-
ников, взрывают метро, стадионы, аэропорты, поезда, уго-
няют самолёты. Кроме антироссийской политики, во многом
завязанной на коммерции, возможно, это месть за операцию
«Чечевица», о которой сотни миллионов не знают, а другим
не выгодно или не хочется об этом знать. Именно поэтому
я взяла на себя труд углубиться в эти исторические события
для пользы читателя и потомков.
Глава 19
ОПЕРАЦИЯ «ЧЕЧЕВИЦА»
С 1944 года Чечено-Ингушская АССР исчезла со всех со-
ветских карт (вместо нее появилась Грозненская об-
ласть). Слова «чеченец» и «ингуш» перестали употребляться
в документах, печати и литературе — вплоть до 1957 года,
когда указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 ян-
варя 1957 года Чечено-Ингушская АССР была восстановлена,
и вайнахи получили право вернуться на родину. О том, как
сегодня ингуши и чеченцы воспринимают день 23 февраля, го-
ворит член Совета Федерации от Ингушетии Иса Костоев
(Интернет-источник):
— 23 февраля у чеченского народа отмечается как день
траура. Религиозные деятели проводят всевозможные благо-
творительные акции в мечетях по усопшим. Это была же-
сточайшая акция, сотворённая Сталиным и его окружени-
ем. Новая Россия признала все акты в отношении репрессиро-
ванных народов преступными. Была специальная декларация
в 1989 году. После этого был принят закон о полной реабили-
тации репрессированных народов.
В октябре 1943 года в республику для изучения ситуации
ездил зам. наркома внутренних дел Б. Кобулов. После его воз-
вращения в Москву началась разработка по депортации око-
ло 500000 вайнахов (чеченцев и ингушей), получившая кодовое
название операции «Чечевица».
Ответственным за осуществление «Чечевицы» был на-
значен комиссар госбезопасности 2-го ранга И.А. Серов, его
помощниками комиссары госбезопасности 2-го ранга Б. Кобу-
лов, С.Н. Круглов и генерал-полковник А.Н. Аполлонов, каж-
дый из которых возглавил один из четырех оперативных
секторов, на которые была разделена территория республи-
ки. Общий контроль осуществлял Л. Берия. В ходе их рабо-
ты выяснилось, что за два предыдущих месяца в республике
было легализовано около 1300 бандитов, скрывавшихся в лес-
ных и горных массивах, в том числе и «ветеран» бандит ского
движения Джавотхан Муртазалиев, вдохновитель ряда про-
шлых антисоветских выступлений, включая восстание в ав-
густе 1942 года. При этом в процессе легализации бандиты
сдавали лишь незначительную часть своего оружия...
29 января 1944 года Л. Берия утвердил «Инструкцию о по-
рядке проведения выселения чеченцев и ингушей»... В ней
разъяснялось, что «особенности национальных областей
и специфические условия национального аула требуют при
проведении операции от каждого участника операции поли-
тическую выдержанность, стойкость, оперативную чест-
ность и гибкость». Действовать «с должным политическим
и оперативным тактом, чтобы избежать каких бы то ни
было нареканий со стороны колхозных и трудящихся масс
и не дать повода а/с* элементам к провокациям»... Бы стро
и решительно «деморализовать в зародыше какие бы то ни
было попытки и вылазки кулацко-мулльско-бандит ского эле-
мента...»
* А/с — антисоциальные.
В той же инструкции были определены нормы вывоза спец-
переселенцами... Семье было разрешено везти с собой «30 пу-
дов багажа, в т. ч. обязательно 2-месячный запас продоволь-
ствия» из расчёта 750 гр. хлеба на едока (мукой или зерном),
запас печеного хлеба на 14 дней на время следования в пути
и другие продукты — мясо, сыр, жиры... Денежные средства
семья могла брать неограниченно. Багаж должен быть тща-
тельно упакован, подписан и сдан в багажные вагоны. Непо-
средственно в вагон можно было взять «необходимые на путь
следования продовольствие, одежду, бельё, постельные при-
надлежности и мелкие вещи домашнего обихода». На каждые
5 семей в эшелон погружались: одна лошадь с соответству-
ющей упряжью; плуг или борона; запас фуража «по норме —
8 кг прессованного сена и 4 кг зерна в сутки на каждую ло-
шадь. Инфекционные больные и калеки подлежали «безуслов-
ному отсеву» — их просто расстреливали.
31 января 1944 ГКО издает сразу два постановления, по-
свящённых чеченцам и ингушам, но, правда, в завуалирован-
ном виде, не называя их по имени: первое — «О мероприятиях
по размещению спецпереселенцев в пределах Казахской и Кир-
гизской ССР», второе — «О порядке принятия на Северном
Кавказе скота и сельскохозяйственных продуктов».
«17.11 — 44 года Товарищу Сталину. Подготовка опера-
ции по выселению чеченцев и ингушей заканчивается. После
уточнения взято на учёт подлежащих переселению 459486 че-
ловек, включая проживающих в районах Дагестана, гранича-
щих с Чечено-Ингушетией, и в городе Владикавказе. На месте
мною проверяется состояние дел по подготовке переселения,
и принимаются необходимые меры.
Учитывая масштабы операции и особенность горных райо-
нов, решено выселение провести (включая посадку людей
в эшелоны) в течение 8 дней, в пределах которых в первые 3 дня
будет закончена операция по всем низменным и предгорным
районам и частично по некоторым поселениям горных райо-
нов, с охватом свыше 300 тысяч человек. В остальные 4 дня
будут проведены выселения по всем горным районам с охва-
том оставшихся 150 тысяч человек.
В период проведения операции в низменных районах, т. е.
в первые 3 дня, все населённые пункты горных районов, где вы-
селение будет начато на 3 дня позже, будут блокированы уже
заблаговременно введенными туда войсковыми командами
под начальством чекистов. Приняты все необходимые меры
к тому, чтобы выселение вести организованно, в указанные
выше сроки и без серьёзных инцидентов. В частности, к высе-
лению будут привлечены 6–7 тысяч дагестанцев и 3 тысячи
осетин из колхозного и сельского актива районов Дагеста-
на и Северной Осетии, прилегающих к Чечено-Ингушетии,
а также сельские активисты из числа русских в тех районах,
где имеется русское население. Русские, дагестанцы и осети-
ны также будут частично использованы для охраны скота,
жилья и хозяйств выселяемых. В ближайшие дни подготовка
к проведению операции будет полностью закончена, и высе-
ление намечено начать 22 или 23 февраля. Учитывая серьёз-
ность операции, прошу разрешить мне остаться на месте
до завершения операции, хотя бы в основном, т. е. до 2–
27 февраля. НКВД СССР. Берия»
20 февраля 1944 года, вместе с И. Серовым, Б. Кобуловым
и С. Мамуловым, в Грозный для оперативного руководства
«Чечевицей» приезжает Л. Берия... Основной костяк опера-
ции составляет почти 19000 оперативников НКВД, НКГБ
и «СМЕРШ» и около 100 тыс. офицеров и бойцов войск НКВД,
разделённые на оперативные группы. В помощь оперативным
группам привлекаются дагестанцы и осетины...
22 февраля Л. Берия встречается с руководством ЧИАССР
и высшими духовными лидерами, предупредив их об операции,
намеченной на завтра... и предлагает провести необходимую
работу среди населения: согласные «премировались» увеличе-
нием нормы разрешённых к вывозу вещей...
«22.11.1944 г. Товарищу Сталину. Для успешного проведе-
ния операции по выселению чеченцев и ингушей после Ваших
указаний в дополнение к чекистско-войсковым мероприяти-
ям проделано следующее:
Мной был вызван председатель Совнаркома Моллаев, ко-
торому сообщил решение правительства о чеченцах и ингу-
шах и мотивах, которые легли в основу этого решения. Мол-
лаев после моего сообщения прослезился, но взял себя в руки
и обещал выполнить все задания, которые ему будут даны
в связи с выселением. (По данным НКВД, накануне жена это-
го «плачущего большевика» купила золотой браслет стоимо-
стью 30 тысяч рублей). Затем в Грозном вместе с ним были
намечены и созваны 9 руководящих работников из чеченцев
и ингушей, которым было объявлено о ходе выселения и при-
чинах их выселения. Им было предложено принять активное
участие в доведении до населения решения правительства
о выселении, порядок выселения, условия устройства в ме-
стах нового расселения, а также была поставлена задача:
Во избежание эксцессов призывать население к неуклонно-
му выполнению распоряжений работников, возглавляющих
выселение.
Не будучи в состоянии обеспечить транспортировку жи-
телей из аула Хайбах Галанчжойского района, внутренние
войска под командой полковника М. Гвишиани согнали около
200 чел. (по другим свидетельствам — 600–700 чел.) в кол-
хозную конюшню, заперли их и подожгли; тех, кто пытался
вырваться, расстреливали из автоматов. Расстреляли и жи-
телей окрестных хуторов...
Случаи попытки к бегству и укрытию от выселения но-
сили единичный характер и все без исключения были пресе-
чены... Арестовано 2016 человек антисоветского элемента,
изъято огнестрельного оружия 20072 единицы, в том числе:
винтовок 4868, пулемётов и автоматов 479».
Подавляющее большинство вайнахских переселенцев было
направлено в Казахстан (239768 чеченцев и 78470 ингушей)
и Киргизию (70097 чеченцев и 2278 ингушей). Районами сосре-
доточения чеченцев в Казахстане стали Акмолинская, Пав-
лодарская, Северо-Казахстанская, Карагандинская, Восточ-
но-Казахстанская, Семипалатинская и Алма-атинская обл.,
а в Киргизии — Фрунзенская и Ошская.
7 марта 1944 года Указом ПВС была ликвидирована и сама
Чечено-Ингушская АССР.
«Освободившиеся» после депортации земли заселены в ос-
новном осетинами из Грузии и русскими. Все ингушские на-
звания заменили осетинскими или русскими.
По материалам научно-исследовательской работы:
«Тотальные депортации — «возмездие» народам Северного
Кавказа и Крыма в 1943–1944 гг.»
Глава 20
НОВОГОДНИЙ КАРНАВАЛ 1949 г.
И ТОЛИК КУЗНЕЦОВ
ВКызыл-Кия мы прожили два года. Название горо-
да в переводе с киргизского языка означает «красная
тропа», и расположен он на пересечении автотрасс «Ош —
Сулюкта» и «ОШ — Фергана», находясь на высоте 1058 м над
уровнем моря в 40 км от Ферганы.
В этом небольшом шахтёрском городке я закончила 4
и 5 классы. Брат Пётр после окончания десятилетки поехал
в Москву и поступил в Горный институт. Уезжая из Кизил-
Кия, я простилась со своей первой любовью Толиком Кузне-
цовым. Об этом и двух других событиях, связывающих мои
яркие отроческие воспоминания с городком Кызыл-Кия, по-
йдёт рассказ в этой главе.
Вспоминаю, как родители устроили мне впервые день
рождения. Пригласили детей из двора, и Толик подарил мне
красные шёлковые ленты в косы. Как я их берегла! И не толь-
ко потому, что знала — они дорого стоят. Я их бесконечно
расправляла, гладила, прятала и, наконец...
Послала меня мама на арык чистить кастрюлю от сажи.
Драгоценные ленты я носила с собой, даже если не вплетала
их. И вот, с каким-то жестом отчаяния я погрузила их в пе-
сок и стала с остервенением тереть ими кастрюлю. И пусть
психологи расскажут, что это было? Может быть, обида за
то, что Толик со мной был совсем неразговорчивым.
Запомнилась жуткая драка на школьном дворе, когда То-
лик и его противник стояли в плотном кольце «болельщи-
ков» и, как петухи, со сжатыми кулаками наскакивали друг
на друга и били куда попало. Я не знала причины этого боя,
но понимала, что происходит что-то очень серьёзное, раз
поединок обговаривался заранее, а в круге находились ребя-
та наподобие секундантов. Я замирала от страха и ушла, не
дождавшись исхода боя. На другой день, когда мы встрети-
лись во дворе, он ничего мне не пояснял. Существовал сре-
ди подростков того времени какой-то особый кодекс чести,
не позволявший ронять ненужные слова. Как дети узнают
о своих симпатиях и чувствах? Но, главное, как об этом узнают
другие сверстники, ведь отношений как таковых нет? Двор
знал, что Натка нравится Тольке Кузнецову.
В Кызыл-Кия у нас была двухкомнатная квартира в боль-
шом одноэтажном длинном бараке. У стены стояла высо-
кая чёрная круглая железная печь, за которой жил чёрный
котёнок Чернушка. И вдруг он внезапно умер, как уснул.
Я, помню, сильно горевала, и мы с мамой не знали, что де-
лать. Откуда-то появился Толик, завернул котёнка в газету,
не разрешая никому с ним идти, пошёл и где-то закопал.
На Новый 1949-й год в наш дом были приглашены гости
с детьми, и мы водили вокруг ёлки хоровод. Одна комна-
та была настолько просторна, что позволяла установить на
середине ёлку для новогоднего торжества, что было един-
ственный раз в моей жизни. Всё же родители предупредили
меня, что это запрещённое мероприятие и никому об этом
не разрешили говорить. Потом взрослые и дети, пошли
в клуб на всеобщее празднование. В СССР была декрети-
рована политика идейно-нравственного объединения тру-
дящихся, и Новый год встречали на предприятиях и вузах
вместе с руководством, уводя людей от семейных традиций.
В клуб мы пришли, подготовленные к участию в карнавале.
Актуальной была тема 70-летия со дня рождения товари-
ща Иосифа Виссарионовича Сталина и дружба с Китаем.
Повсюду звучала песня «Москва — Пекин», в которой были
слова: «Сталин и Мао слушают нас». Тему Сталина для
карнавала мама решила не трогать, а с китайцами ей было
легче. Вспомнив своё детство среди них, мама сшила мне
из белой простынной бязи рубашку со стойкой и застёж-
кой сбоку. Костюм дополнили чёрные укороченные узкие
брючки и треуголка из папье-маше, как у рикши, на кото-
рой спереди были иероглифы, а сзади надпись «Москва —
Пекин». Рубашка была подпоясана широким красным по-
ясом с буквами, выведенными зубным порошком «Сталин
и Мао — дружба навек». И как же было не дать мне приз!
И таки дали! Причём объявили, что у меня первая премия
и в награду радиоприёмник.
Но вдруг, откуда ни возьмись, в конце вечера появилась
высокая дама в белом марлевом платье с круглой короной
на голове в виде портрета Сталина в окружении маленьких
мигающих лампочек. На груди у неё фосфоресцировала циф-
ра «70». Говоря современным сленгом, этим костюмом она
«убрала» всех. Приёмник дали «юбилею Сталина», а «китай-
ская дружба», решили, тянет только на белый фаянсовый
соусник с голубой каёмкой (храню по сей день). Родители
расстроились и хотели конфликтовать, но потом страх перед
авторитетом вождя взял верх, и все решили веселиться. Эту
канитель, как оказалось, наблюдал Толик — юный радиолю-
битель. На следующий день он небрежно бросил во дворе, что
на карнавале из призовой радиолы, ненадолго оставленной
счастливой обладательницей без присмотра, вытащил пару
ламп. Не скрою, этот акт сатисфакции мне был приятен.
И вот, погрузив вещи в открытый кузов грузовой маши-
ны, где должны были ехать на узлах с матрацами и одеялами
мама с братом Митей и я (отец занял место в кабине), мы
были готовы к отъезду. Провожали нас большим многона-
циональным двором. Я, как приговорённая, молча вскараб-
калась через борт в кузов, а Толик стоял у машины. Никто из
нас не посмел сказать друг другу какие-то слова прощания.
Да и до этого никаких объяснений не было. Просто каждый
знал каким-то непостижимым космическим чутьём, что это
настоящее сильное чувство.
Звал меня Толик Натка. Мне это не нравилось, но так
меня звали во дворе все, и он, наверное, не мог иначе. И когда
я, внутренне сжимаясь от горя, сидела на грузовике, он все
же подошёл и подал мне книгу:
— Возьми, прочитаешь. Там мой адрес.
Это было почти признание. И это всё. Сколько лет прошло,
а я помню наш отъезд в Сулюкту, помню его корена стую,
ладную не по годам фигуру семиклассника с насмешливыми
серыми глазами и свой первый опыт глубокого страдания
и осознания безнадёжной потери того, что никогда боль-
ше не повторится. Писем ему из Сулюкты я не писала, это
было не принято, да и считалось бы неприличным. Притом
неизвестно, как бы прореагировали наши матери. Это в со-
временных фильмах дети могут объясниться с родителями,
философствовать, о чём угодно говорить (и то больше по за-
мыслу сценаристов, чем в действительности). В наше время
это было не принято. Где ты и как сложилась твоя жизнь, не-
забвенный Толик Кузнецов?
Глава 21
НИЧЕМ НЕ ПРИМЕЧАТЕЛЬНАЯ СУЛЮКТА
Ехали мы долго. Меня укачивало и хотелось всё время
плакать. Ночью, проезжая Фергану, я впервые увиде-
ла освещённые витрины больших магазинов с манекенами,
так не похожими на живых людей. В Сулюкте нам дали для
жилья двухкомнатную квартиру в стандартном доме на две
семьи в выгоревшем, пустом дворе с чахлым, ржавым вино-
градником на веранде и редким пошатнувшимся штакетни-
ком, за которым (к великому ужасу мамы) размещался туб-
диспансер. Вторую половину дома занимали очень неприят-
ные соседи Востриковы. Хозяйка при первом же знакомстве
спросила меня:
— А ты знаешь, что у тебя не родной отец?
Но из чувства протеста я ответила:
— Нет, не знаю, а Вам что?
— Зубастая щука, — называла меня она.
Если наш двор был просто пустым с двумя хилыми дерев-
цами за домом, то у Востриковых он был замусорен и загажен
отходами жизнедеятельности хозяев и их скотины. Четверо
их грязных детей постоянно толклись у нас вместе с их ма-
терью, которая не напрягалась в поисках повода для посеще-
ния. Это опять была казённая квартира со скудной казённой
мебелью. Несмотря на более чем скромное существование,
в доме появилось серебро, купленное мамой на «подъём-
ные», выданные отчиму для переезда. Вещи, одежду купить
было всё ещё проблематично, а мебель государством, по мо-
ему детскому впечатлению, вообще не производилась, зато
золото и серебро продавалось сравнительно недорого, но не
пользовалось спросом. (Такое же обесценивание серебра бы-
ло в 60-х годах). В то время мама купила себе обручальное
кольцо и кольцо с большим настоящим уральским сапфиром.
А ещё 6 чайных серебряных ложек, тяжёлую поварёшку, позо-
лоченную изнутри, 6 стограммовых стопок, позолоченных из-
нутри, с кавказским рисунком «кубачи», и такую же чернёную
позолоченную столовую ложку. Название «кубачи» происхо-
дит от древнего поселения, расположенного в Дагестане, жи-
тели которого издавна прославились умением делать кубки,
оружие и украшения в свойственной только им манере. Вся
эта роскошь в той полунищенской обстановке была, что назы-
вается, «ни в тын ни в ворота», но мама, видно, смотрела впе-
рёд. Каким-то образом про рюмки узнала соседка Вострикова
(скорее всего, мама похвасталась) и постоянно приходила их
«занимать», когда приходило к ним начальство в гости.
— Твои не бьются, а стопок после гостей не напасёшь-
ся, — говорила она.
А гости у них бывали бедовые. Подвыпив (а скорее, на-
пившись), орали, танцевали вприсядку и под горячую руку
могли «въехать в зубы», как говорила тётка Тонька. Мама
Востриковых боялась и потому не отказывала в постоянных
просьбах что-то одолжить. Отец же называл их в разговорах
с мамой «охламоны». Нам тётка Тонька Вострикова хвали-
лась, что они познакомились с мужем на Полтавщине в пе-
риод коллективизации.
— Ох, Нинка и нюх у нас с Колькой был хованки ихние
находить! Бывало, подъедем с телегой к хате, а бабка вопит:
«Сжальтесь, Христа ради! Детки малые, чем кормить-то их
в зиму!» А мы шасть в огород, а там свежей травой присыпа-
на яма, а в ней не только, что для них, а на всю нашу контору
с детками хватит до лета картошки. Дык мы их, сук, самих
грузить заставляли, да за той телегой в город и гнали. Хай
высылают в Сибирь кулаков недобитых.
А я слушала и, ненавидя базарную эту Тоньку, всё же не
сочувствовала «этим проклятым кулакам», у нас тогда был
свой святой — Павлик Морозов.
В Сулюкте была хорошая школа, и я с удовольствием учи-
лась на четвёрки и пятёрки. Мама была в родительском ко-
митете. В этой маленькой, ничем не примечательной, кроме
нескольких шахт, Сулюкте было очень много лиц «социально
далёкого» сословия, сосланных с «минусом» (без права жить
в больших городах). Найти работу таким людям по всей стра-
не было очень сложно. А уж устроиться учителем бывшему
академику или профессору считалось за счастье. Среди этого
общества «врагов народа» и их детей мама нашла себе людей,
близких по духу, для общения, добровольно организовавши-
еся в родительский комитет для посильной помощи школе
и детям. В этом городишке-посёлке она увлеклась вышивани-
ем гарусом и мулине. Все её работы благополучно «пережи-
ли» все последующие переезды и сейчас украшают мою дачу.
«Сохранить и приумножить» — мамин лозунг или призыв
я приняла, как руководство к действию. И ещё, купив швей-
ную машинку, в этом городе мама много шила, вспомнив
детство. У меня появилось «выходное» праздничное крепде-
шиновое платье серое в тёмно-синий горошек с серым в тон
кругленьким воротничком с фестонами и серым, выходящим
в прорезь из боков, пояском, что завязывался сзади на бан-
тик. В этом платье я впервые попробовала алкоголь на каком-
то празднике у Востриковых. Когда все взрослые ушли из-за
стола на улицу гулять, их старшие дети стали хозяйничать
и, распоясавшись, подражать взрослым. Ну, и я туда же. Хлеб-
нула чего-то крепкого, и меня тут же начала рвать. (Печень-то
подорвана лейшманиозом!). Было непередаваемо плохо, но,
а с другой стороны, хорошо. Это состояние закрепилось у ме-
ня на всю жизнь и лишило «удовольствия» напиваться до...
Ничего особенно примечательного в Сулюкте, кроме глав-
ного события — строительства узкоколейки к новой шахте,
которым было захвачено всё население города, я не помню.
Кроме того, что инженерное сооружение узкоколейки было
уникальным само по себе, она была проложена очень краси-
во в горах. Рельсы проходили над пропастью, и уму не пости-
жимо, как она была построена? Из окон поезда открывался
фантастически красивый вид, но и ужасающий, когда внизу
проплывали перед глазами вагоны, сброшенные с кручи во
время крушения. В редких местах рельсы шли через лесок
чинар, там, где было побольше земли, а в основном склоны
гор щедрой рукой Создателя были усыпаны маками. Подоб-
ную красоту я видела в Альпах, но то будет другая история.
Такая же уникальная узкоколейка есть на Кавказе из Боржо-
ми до Бакуриани. Идёт она серпантином по горе через хвой-
ный лес, но используется довольно редко. Как часто бывало
у нашей непревзойдённой страны, — сначала с энтузиазмом
и огромными жертвами строили каналы, дороги, поворачи-
вали реки и надрывались на прочих великих стройках ком-
мунизма, а потом их забрасывали за ненадобностью. Но всё
же мне посчастливилось насладиться панорамой, проезжая
по Сулюктинской и Бакурианской узкоколейкам.
Отчим к этому времени нашёл своих родителей, уцелев-
ших после немецкой оккупации в Крюкове Полтавской об-
ласти, и списался с ними. Помню, как он из Сулюкты (это
только подумать!) отправлял им багажом железо на крышу
их дома. Но письма своим родителям он писать не любил,
и переписывалась с ними мама.
Однажды мама, болевшая воспалением среднего уха, до-
верила мне to do shopping. Ей сказали, что на шахте «Два-
бис» выбросили (значит, поступили в продажу) детские
вещи, и представьте нетерпение и радость подростка, впер-
вые в жизни получающего шанс одеться в новую одежду!
Я так спешила преодолеть эти бесконечные километры до
шахты, что решила сократить путь, и пошла сначала вдоль
насыпи, а потом в том месте, где только что паровоз сбро-
сил «жужелку» (отходы от перегоревшего угля), решила бы-
стренько проскочить вверх на рельсы по прямой. Получила
(к счастью, не пригодившийся больше) опыт передвигаться
по раскаленному шлаку. Ожог был мгновенный и мучитель-
ный ещё тем, что осложнялась примерка маячившей впереди
покупки — новых туфель. Но всё же я дошла до заветного
магазина и купила себе синее драповое пальто «на вырост»,
как велела мама и продавщица, и коричневую шляпу с поля-
ми — безвкусную, но с покушением на моду. И хотя я видела
и понимала, что она «не того», всё же очень хотелось иметь
шляпу. Затем приобрела коричневые «школьные» с перепон-
кой туфли на размер больше (их я, понятно, купила без при-
мерки). Бедная наша советская лёгонькая промышленность!
Какое было всё убогое и серое! Но так, пожалуй, могли ду-
мать те, кто не понимал величия основных задач партии. Вот
и ходила я в школу в дождь, надевая боты на 3 размера боль-
ше по очереди с мамой, а летом, экономя выходную обувь,
просто босиком. И никому из детей не приходило в голову
расстраиваться по этому поводу. «Спасибо товарищу Ста-
лину за наше счастливое детство» — звучало повсеместно.
Dress cоd соблюдался только партийной элитой, встроенной
в свою униформу, а население перебивалось фуфайками или
телогрейками. Но надо отдать должное маме. Она всегда ста-
ралась меня одевать со вкусом по бессмертной классической
детской моде. В Ленинабаде у меня, шестилетней, было бе-
лое платьице из парашютного шёлка с вышивкой нитками
мулине и с буфиками на кокетке, а сотворила этот шедевр
польская швея из Львова. Это платье хранится в сундуке на
даче. Ещё помню, в тот счастливый период, когда я, пятилет-
няя, была «широко известной артисткой», для выступлений
в госпитале мама из своего старого креп-жоржетового пла-
тья сшила мне сарафанчик с крылышками и тогда же купили
мне новые, страшно дорогие туфли. Дома шутили:
— Натуся должна быть одета достойно. Положение обя-
зывает!
Тема выстраивания моего концертного туалета так уси-
ленно муссировалась, что меня стала пугать ответственность
за происходящее. Первая драма случилась с чудесными лако-
выми трофейными туфельками, которые после первого же
посещения в них детского садика пропали. Домой старший
брат привёл меня босиком.
— А где же твои новые туфли? Ты их где-то забыла или их
украли? — И тут начался сериал:
— Я их спрятала под крыльцом Петькиной школы.
С энтузиазмом и нескрываемым интересом, вместе
с друзьями брата, я включилась в этот процесс. Лазали под
ступеньками школьного крыльца, осмотрели кусты — ту-
фель не было.
— Вспомнила, я их закопала под деревом в скверике.
Естественно, ринулись в скверик, но «то» дерево найти
никто не мог. Потом сказала, что поменялась с девочкой из
группы на платье с бабочками. Пошли домой к той девоч-
ке, — этот сюжет тоже не принёс успеха. Так они и не на-
шлись, эти фантастические туфельки, оставшись загадочной
вехой в моей биографии.
Потом я погрызла креп-жоржетовое платье-сарафан. Ма-
териал так замечательно хрустел на детских острых резцах,
что скоро стал весь в дырочках.
— Это же креп-жоржет! — кричала мама. И мне от это-
го становилось страшно, я начинала плакать от отвращения
к этой ткани с таким жутковатым именем, а мама принимала
эти слёзы, как раскаяние. Не судилось, видно, этому концерт-
ному туалету быть оценённым по достоинству публикой.
Возвращаясь мыслями к относительно спокойной жизни
в этом скромном городишке, остаётся сказать, что через год
мы опять отправились в путь. Теперь уже на Урал, в только
что начинающий строиться город Кумертау. Как отец нахо-
дил работу в этих городках и почему не сиделось ему на од-
ном месте, я никогда не узнаю.
Глава 22
ПОЕЗД ТАШКЕНТ — УФА
Долгий путь из Средней Азии до Урала в 1951 году за-
помнился отдельными эпизодами. Первый этап из
Сулюкты до Ташкента ехали на «500 — весёлом» поезде. Это Д
«теплушки» с нарами по бокам для тех, кто побойчее, а осталь-
ные устраивались просто на полу на своих узлах. Получалось
подобие коммунальной кухни, только ни стола, ни даже тум-
бочки никто не имел. Свою нехитрую снедь раскладывали,
вынимая из узелков, на чемоданах, а кипяток брали на стан-
циях, выстаивая иногда приличную очередь (чаще с руганью,
иногда с прибаутками). На станциях, где паровоз останавли-
вался, чтобы набрать воды в котлы, успевали выйти, размять
ноги, но детей не пускали, потому что поезд мог внезапно на-
чать набирать скорость, и чтобы вскочить в вагон без ступе-
нек, нужна была ловкость и сноровка взрослых.
Время было летнее, и прямо на улице возле Ташкентско-
го вокзала мы расположились на своих узлах и чемоданах
в ожидании билетов до Уфы, а купить их было большой проб-
лемой, даже несмотря на то, что у отчима было командиро-
вочное удостоверение. Несколько суток пришлось сидеть
в скоплении разозлённых жарой и напряжением людей. От-
чим намеревался взять билеты в мягкий вагон, что само по
себе было в то время не только комфортно, а вообще казалось
прорывом в другую шикарную жизнь. И, как часто бывает,
рутинное событие, нечаянно расцвечивая какой-то эпизод
или момент из жизни, делает этот момент запоминающимся.
Так вышло и с нашей дорогой.
Возле нашего чума (так назвала мама импровизированную
палатку от солнца из простыней на трёх перекрещенных и не-
ведомо откуда взятых палок) всё время крутился какой-то тип.
Нам он представился, как артист филармонии в разговорном
жанре (конферансье). Он просил присмотреть за его чемо-
даном, а сам хлопотал что было сил о билете в мягкий вагон.
В антрактах между набегами на кассы он увлечённо расска-
зывал о себе, какой он брезгливый и щепетильный в еде, как
важно для его здоровья ехать в мягком вагоне, ибо, хорошо
отдохнув в дороге в течение нескольких дней, он с головой
окунётся в работу и гастроли «свеженький, как огурчик».
Ну ладно. Билеты мы, в конце концов, достали, погрузили
вещи в багаж, и он оказался в нашем купе.
— Господи, даже некогда было представиться. Меня зовут
Эдуард. Эдуард Аккордов. Это, естественно, мой артистиче-
ский псевдоним, а по фамилии... а, так, ерунда какая-то.
Ну, мама так и стала его называть за глаза «ерунда». Для
начала он поставил на столик (с ночной лампой) бутылку
конь яку. Меня с Митькой загнали на верхнюю полку, а сами
стали пировать, отмечая счастливую дорогу и удачу, что едем
в таком замечательном вагоне. Как оказалось, в этом же ваго-
не ехали его коллеги из филармонии — цыганский ансамбль.
Вскоре Эдуард пошёл к ним обедать и пропал. Вечером его
бесчувственное пьяное тело стали в тамбуре опознавать
пассажиры и проводники. Затем приволокли к нам в купе,
а полка-то верхняя. Пришлось кое-как приспособить его на
приставном стульчике в коридоре, откуда он вскоре свалил-
ся и улёгся в проходе, стукаясь головой о стену вагона.
— Стоило же так добиваться билета в мягкий вагон, что-
бы лежать в проходе второй день, — обсуждали между собой
родители.
При этом он как-то незаметно для всех пробуждался на
ночных остановках, добывал себе выпивку и снова оказы-
вался в проходе, отбивая головой стук колёс. Потом он про-
пал. Пришлось вызвать дорожную милицию, и начался без-
успешный поиск его документов.
— Как его фамилия, вы хотя бы знаете? — спрашивали
у родителей.
— Так, ерунда какая-то, — ответила мама и рассказала
служителям правопорядка историю знакомства.
Артисты из цыганского ансамбля объяснили, что он за-
пойный алкоголик и что это, как минимум, на две недели.
После чего он без денег и документов будет приходить в себя
на какой-нибудь станции и вернётся через время на рабо-
ту, где его на самом деле любят; не уважают, но ценят как
ма стера «держать площадку» в самых критических для арти-
стов ситуациях. Бывают такие моменты, когда кто-то опаз-
дывает или номер не готов по техническим причинам, вот
тогда болтливость, остроумие и находчивость конферансье
спасает положение и на площадке (на сцене), и конферансье
приходится выкручиваться по 30–40 минут, сдерживая на-
пряжение зала шутками, баснями и т. д. Труппа всегда цени-
ла таких мастеров, и тут, говорили коллеги-цыгане, Эдик был
незаменим. Но, увы, Аккордов пропал, а поскольку его место
было продано до Уфы, — мы им по-царски воспользовались,
ведь до этого мама спала с Митей на одной полке. Купе стало
целиком и полностью нашим на несколько дней пути. Дети
могли играть внизу, а взрослые днём отсыпались наверху.
Родители часто «гостили» в цыганских купе, Митя играл
с их детьми, актёры репетировали с аккордеонистом-фрон-
товиком свою программу под его трофейный инструмент.
В репертуаре были популярные народные песни и классиче-
ские хиты. В том поезде я впервые услыхала романсы «Авро-
ра лишь с солнцем прощалась», «О, не целуй меня», «Сердце
красавицы склонно к измене» и другие. Проезжая Голодную
степь, рассказывали страшные истории про басмачей, про
дикое безлюдье этого края, и мне захотелось почувствовать
это загадочное место своим организмом. Я вышла в тамбур,
открыла подножку и, спустившись на последнюю ступеньку,
держась одной рукой за поручни, стала болтать ногой. Обжи-
гающий ветер пустыни больно хлестал по лицу, глаза слепи-
ло от солнца, а поезд летел на всей возможной для него ско-
рости. Но как же мне хотелось отпустить руку и полететь!
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъярённом океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении чумы!..
Наш Пушкин знал про это, а я привожу эти строки как
оправдание своего излишне рискованного поведения. Как
память об этом мятеже против однообразия и скуки долго-
го пути в моём глазу осталось белое пятнышко — шрам от
железной опилки, вылетевшей из трубы паровоза, которую
обнаружил после обследования врач.
Глава 23
7 КЛАСС В ГОРОДЕ КУМЕРТАУ
Вмолодой город Кумертау (строительство его было на-
чато в 1949 году с целью добычи угля для обогащения
урановой руды) мы прибыли в начале лета 1951 года, и по-
селили нас в гостинице для приезжих. Там было очень инте-
ресное общество специалистов разного профиля. Всем выда-
ли по комнате. Из нашей обстановки мне запомнились глу-
бокие «сталинские» кресла и трёхстворчатый шифоньер под
карельскую берёзу. В огромной общей кухне готовили еду,
и там же стоял телефон. Какой-то «химик» варил себе по утрам
в колбе кофе. Сам по себе этот напиток был неслыханным
в те годы, и я с интересом наблюдала, как поднималась вверх
пенка в таинственной прозрачной ёмкости. Я попробовала
по его примеру вскипятить себе чай в фарфоровой кружке,
но она нагрелась на газе и лопнула, а мне тут же объясни-
ли, что на огонь можно ставить только специальную хими-
ческую посуду. Почему-то запомнилась яркая акрихиновая
блондинка Зоя (так называли тех, кто красил волосы таблет-
ками от малярии апельсинового цвета). Она стучала по ры-
чагу телефона и повторяла:
— Алё, барышня, алё, алё, алё! — и так много раз.
— Это шпионка-радистка, — говорила мама.
Интеллектуальная жизнь гостиницы сосредотачивалась
в кух не, где делились новостями, едой и просто впечатлени-
ями. Дух этого юного городка отличался от настроения тех
мест, где жили мы прежде. Здесь было не хаотичное скопле-
ние опалённых войной, депортацией и лагерями людей, а кон-
кретное общество «делателей «Завтра». Находившиеся в Доме
приезжих специалисты ждали постоянное жильё. Со вре-
менем произошла социальная разметка: для важных спецов
и начальства построили две улицы от центральной площади
к лесу с домами, которые мама называла виллы. Такие улицы
я видела потом в Дубне под Москвой, очевидно, это был типо-
вой проект благоустройства научно-инженерной элиты стра-
ны. К зиме мы переехали в квартиру с общей кухней на 2 семьи
в крепком доме из уральского леса, срубленном для суровой
зимы Башкирии. Только туалет, к сожалению нас, детей, был
во дворе. Рядом с домом, через дорогу, был лес, куда ходили за
ягодами и грибами. Этим же летом я попала в пионерлагерь на
реке Белой в очень живописном месте у подножья Уральско-
го хребта. В лагере была самодеятельность под руководством
фронтовика-баяниста, доброго и талантливого человека. Он
заметил мои вокально-драматические способности и посове-
товал навестившим меня родителям определить в новую му-
зыкальную школу при доме ИТР. Это был первый пионерла-
герь в моей жизни, который я запомнила, как праздник. Ми-
хаил Петрович (баянист) с утра и до сна «оформлял» музыкой
нашу жизнь. Он играл на зарядке, потом мы пели хором и соло,
после сна танцевали польку, падеспань и падеграс, — танцы,
разрешённые стране товарищем Сталиным (остальные тан-
цы, кроме вальса, могли потянуть и на «срок»). Ещё ставили
какую-то пьесу из классики, где я должна была падать в обмо-
рок в бальном платье (для чего мама привезла свою простор-
ную вышитую ночную рубашку). Мне безумно нравилась эта
часть представления. Я так готовилась и ждала этого момента,
чтобы грохнуться без чувств на руки мальчишки, изображав-
шего не помню кого. Но этот прохвост был «себе на уме» и всё
время ронял меня, как бы нечаянно, а один раз перед самой
землёй схватил за рубашку на животе и порвал её. Конечно,
дети смеялись, и я отказалась выступать. Тогда мне заменили
партнёра. Им стал интеллигентный мальчик Стасик Комаров-
ский. Он меня не ронял, а, напротив, поддерживал так забот-
ливо, что меня стали дразнить Комаровская.
В пионерлагере для соблюдения гигиены девочек выстраи-
вали в линейку на солнышке и посыпали голову дустовым
порошком. О том, что это научное достижение смертельно
опасно, никто ещё не знал. Мне порошка доставалось боль-
ше, потому что были очень толстые косы. В итоги вши издох-
ли, а пионерки все остались живы.
Недалеко от лагеря протекала река Белая. Наш отряд
направился на экскурсию в горы по историческим местам,
и надо было переправиться паромом на другой берег. На-
строение было у всех приподнятое — фотографировались,
пели, даже танцевали. Физрук и ещё один вожатый прыгну-
ли с парома в воду и поплыли к берегу. Когда паром уже стал
приближаться к причалу, я тоже прыгнула, подхватив общее
настроение, а ведь только научилась плавать. Спасать меня
прыгнул какой-то мужчина, но я благополучно по-собачьи
доплыла до берега, только выходить было трудно, цепляясь
за лозу. Мягко говоря, многие были недовольны — точнее,
кричали все и кто как мог. Меня вернули в лагерь, и я ни-
когда уже не узнаю, где была пещера, в которой прятались
бойцы героя Башкорстана Салавата Юлаева.
В новенький город Кумертау приехали молодые столич-
ные педагоги, полные великих замыслов и светлых устрем-
лений, и учиться в школе было интересно. Открыли много
кружков, даже ставили «Ревизор» Гоголя. Сцену соорудили
из досок в коридоре, смастерив подобие занавеса, городни-
чего играл добродушный толстяк, учитель по математике,
а остальные исполнители были дети.
— Фи, маменька, голубое! И Ляпкина-Тяпкина ходит в го-
лубом, и дочь Земляники в голубом, лучше я надену пале-
вое, — помню я из своей роли.
В начале года меня определили на занятия музыки. Стран-
ные это были уроки: без учителя, экзаменов или академкон-
цертов. Помню зимние сумерки, когда по огромным сугро-
бам к 5-и часам вечера я приходила в дом ИТР, брала ключи
в какой-то каптёрке и, расположившись в уютном зальчике
с большим ковром на сцене, где стоял рояль, сама разучива-
ла «Немецкую песенку» Чайковского из «Детского альбома»
и бессмертный хит всех времён «К Элизе» Бетховена. Кто мне
дал ноты и почему я играла именно эти пьесы, я не помню,
как и то, хорошо ли я училась в школе.
Из одноклассников запомнилась девочка Лера, такая неж-
ная и красиво одетая, словно кукла. В их нарядном доме-
вилле было много роскошных и не виденных дотоле вещей,
мебели и даже маленькое ореховое пианино, на котором Ле-
рочка по просьбе своей мамы играла для гостей «Любимый
город может спать спокойно». Вся она была такая томная
и воздушная, а я ходила в кирзовых сапогах и в том ширпо-
требном пальто, что купила себе в Сулюкте на шахте «Два-
бис». И на коньках я каталась хуже, чем Лерочка. Когда она
выезжала в ботиночках, шапочке с помпоном и шарфиком на
шее, в короткой меховой курточке на укатанную дорогу, что
служила катком, хотелось стоять и смотреть только на неё.
Мои коньки были привязаны, даже скорее накручены пал-
ками на валенки, на голове платок и фуфайка, как у большин-
ства детей. На коньки я в ту уральскую зиму встала впервые
и, конечно, Лерочкиной ловкости и изящества не имела, да
ещё мама, гуляя с Митей, покрикивала:
— Держи спину, поворачивай, как Лерочка.
Однако, увы, мне по всем статьям было не угнаться за Ле-
рочкой с её «Любимым городом», трофейной мебелью и кра-
сивыми вещами.
А по утрам, делая приличный крюк от улицы с виллами
к нашему скромному дому, заходил за мной длинный и худой
восьмиклассник Саша Маслов, молча брал портфель из моих
рук и нёс до школы. Это, наверное, всё же что-то означало, но
говорить об ЭТОМ не полагалось. Как-то раз Лерочка вдруг
зашла за мной перед школой и, когда Саша Маслов забрал
молча, словно отрабатывая неведомый ритуал, у меня порт-
фель, как киска мяукнула:
— Саш, понеси и мой.
— Да он у тебя такой лёгкий. Неси сама.
Мама подружилась с соседками по дому Ворониными
Ирой, Верой и их пожилой мамой. Ира была артисткой Уфим-
ской филармонии в жанре народной песни и после рожде-
ния сына (без мужа) жила с сестрой. Слушая их разговоры,
я узнала, что старшая, Вера, была в партизанском отряде,
а потом в действующей армии фронтовой женой комбата,
от которого сама воспитывала дочь. Однако комбат ей при-
сылал посылки и деньги, часто писал, вспоминая связываю-
щие их военные эпизоды, и обещал жениться, когда окончат
школу его дети. Мама с Верой переписывалась очень долго,
и я узнала, что комбат всё-таки приехал к Вере, устроился
в Кумертау на работу, усыновил девочку, словом, у этой исто-
рии конец хороший.
А вот Ира в войну связалась со шпаной и сделала себе на-
колку на руке. Мать стояла на коленях у закрытых дверей са-
рая и умоляла:
— Ирочка, ты такая красивая! Не делай этого, ведь ты же
испортишь себе всю жизнь.
Но дочь «показала характер», как говорила Ира, и когда
после войны она пришла прослушиваться в уфимскую опе-
ретту — её не взяли из-за наколки, которая была видна из
первых рядов. Она не смогла устроиться даже хористкой,
и, перестроив голос на народный манер, выступала с какой-
то полевой бригадой по сёлам и колхозам, пока не родила от
фокусника (которому иногда ассистировала) сына.
— Дофокусничалась, — говорила мать, показывая на
ребёнка. Жизнь её так и не сложилась. Мальчик рос, как те-
перь говорят, гиперактивный, плохо учился, в 12 лет убежал
из дома искать отца. Удивительно то, что он нашёл его в Уфим-
ском цирке, и тот с радостью признал мальчишку, приняв его,
как подарок судьбы одинокому человеку, готовящемуся уйти
на пенсию. Отец подготовил с Тимуром цирковой номер,
и они вместе выступали несколько лет. Ира работала то в кас се
кинотеатра, то в регистрации поликлиники, долго ещё оста-
валась красивой, участвовала в самодеятельности, но посто-
янно потихоньку выпивала. Мать, возлагавшая на неё в своё
время большие надежды, считала, что катастрофа в Ирочки-
ной жизни произошла из-за той злополучной татуировки.
Жить в Кумертау долго отчим не планировал, он мечтал
вернуться в Украину, но работы найти не мог. Тогда он ре-
шил, что мы с мамой поедем в Крюков к его родителям, а он,
не связанный семьёй, будет искать подходящее место.
Прощаясь с главой о Кумертау, я посмотрела в Интернете,
чем в наше время замечателен этот город. Оказалось, что там
есть филиал уфимского университета, несколько заводов,
в том числе по изготовлению лыж, вертолётный завод, де-
ревообрабатывающий комбинат, — словом, город развива-
ется в мирных целях. А ещё там родился и рос Юрий Ша-
тунов, уникальное явление поп-культуры конца XX века.
«Ласковый май» и его песня «Белые розы» — символ конца
перестройки и шальных 90-х годов.
Глава 24
УКРАИНА, КРЮКОВ НА ДНЕПРЕ, ОТЧИЙ ДОМ
Поездка в Украину была через Москву, которую мама
оставила 10 лет назад перед эвакуацией в Среднюю
Азию. Мы остановились на несколько дней в тесной бабуш-
киной каморке на Арбате в Кречетниковском переулке, и дя-
дя Павлик (брат моего отца) отвез нас с мамой в пионерла-
герь под Москвой, где он работал военруком и замдиректора.
Я в свои 13 лет не видела ни одного большого города, и всё
меня поражало: трамваи, метро, фантастические огромные
дома и пульс дорог. Светофоров не было, и среди машин надо
было пробираться, успев поймать паузу. Бабушка делала это
виртуозно. Как-то она повела меня показывать Елисеевский
магазин, и надо было перейти через Садовое кольцо. Конечно,
сравнивать с сегодняшним временем движение нет смысла, но
и тогда десятки машин, снующих в разные стороны, были ис-
пытанием для моей психики. Бабулька шла через дорогу так,
будто безопасность за её жизнь была целиком и полностью
проблемой шоферов. Они гудели, изворачивались, а она про-
сто шла. (Теперь я так хожу через дорогу, к ужасу моих родных).
Она мне показала роддом Грауэрмана, в котором я родилась;
высотный дом на Смоленской площади, Плющиху, 14, где жил
дядя Павлик с семьёй. О родильном доме Грауэрмана стоит
сказать несколько слов отдельно. Знаменитый своим профес-
сионализмом и гуманным отношением к больным всех соци-
альных слоёв, доктор Грауэрман практиковал на протяжении
двух эпох — до и после революции 1917 года. В этом лечебном
учреждении родились многие знаменитые впоследствии дети
Арбата. И, если бы мне выпала удача организовать слёт «вы-
пускников» роддома Грауэрмана, я бы с радостью пригласила
ныне здравствующих Александра Ширвинда, Михаила Дер-
жавина, Александра Збруева, Веру Глаголеву, Марка Захаро-
ва — и наверняка это не полный список детей Арбата. Жаль,
Булата Окуджавы и Андрея Миронова не было бы среди нас.
Потом был Крюков и большой дедушкин дом с садом воз-
ле железнодорожной станции по улице Линейной, 3. Пол-
дома сдавалось квартирантам, а в другой половине разме-
стились мы. До этой поры мы бытовали в казённом жилье
с казённой мебелью, и вот приехали в родительский дом, у нас
свой дом! Таинственный дух остановившегося времени, где
ничего не напоминало о современности, дом походил на музей.
Всё, что приобрели до революции 1917 дедушкины родители,
служило им по сей день. Аккуратная, чистенькая бедность,
тишиной напоминающая декорации на сцене перед началом
какого-то действия. И это действие мы с Митей вскоре вклю-
чили в программу жизни родителей отчима. Привыкшие
к многолетней тишине старики с трудом принимали ритм
жизни, предложенный им нашей энергией и общительностью.
Пятилетний Митя сразу стал дедушкиным любимчиком,
и это было понятно, по дому и двору бегал хорошенький, по-
хожий на сына Андрея малыш — родная кровь! Меня и маму
воспринимал со свойственной ему философской мудростью
и терпением. В дом на смотрины стали приходить родствен-
ники и знакомые, с интересом рассматривая семью Крюков-
ского «плейбоя» Андрея Бабича. И тут мы стали знакомить-
ся с подробностями его довоенной жизни.
Как оказалось, Андрей был популярной личностью этого
тихого украинского городка. Работая на вагоноремонтном
заводе, он играл в самодеятельности клуба Котлова, распо-
лагавшегося в красивом старинном здании возле вокзала.
Роль Незванова, исполняемая им в пьесе Николая Остров-
ского «Без вины виноватые», пользовалась большим успе-
хом у почитателей его таланта ещё и потому, что Андрей был
капитаном городской футбольной команды. В зале дедуш-
киного дома на киоте стояли 2 большие фотографии. На од-
ной — группа футболистов, где в центре стоял Андрей с мя-
чом, а на другой снят был он с приятелем в белых спортивных
костюмах рядом с велосипедами. И вот что рассказали нам
об этих фотографиях и случае, связанном с ними.
Однажды, когда Андрей с родителями пошёл с ночёвкой
к родственникам в Кременчуг (эти два города соединял толь-
ко мост через Днепр), в дом забрались воры. Они охотились
за новой немецкой веломашиной, обладателем которой был
Андрей, и уже приготовились её вывести со двора, как один
из воров посмотрел на фотографии и признал среди них хо-
зяина дома.
— Так это же Андрея Бабича веломашина, — сказал на-
водчику незадачливый грабитель. А наводчиком, как потом
выяснилось, был дальний родственник Бабичей. После этих
слов компания поклонников капитана футбольной команды
аккуратно ретировалась, поставив всё на свои места, а через
время сами же и рассказали об этом со смехом друзьям, что
вскоре дошло и до Андрея.
Длинный мост через Днепр был гордостью горожан. Преж-
ний немцы разбомбили, а новый, двухэтажный, для поездов
внизу и для машин с пешеходами наверху, построили сра-
зу после войны, хотя летом 1952 года почти весь Кременчуг
ещё стоял в руинах. Разбитые бомбами многоэтажные дома
старинного города и пустые улицы выглядели сюрреали-
стически. Крюков же от бомбёжек пострадал мало.
Однажды в своём большом фруктовом саду дедушка со-
брал яблоки и предложил мне пойти на станционный базар-
чик их продать. Имея известный опыт в этом деле, я вопро-
сительно посмотрела на маму, чтобы узнать, не поменяла ли
она свои взгляды на этот вид деятельности. Оказывается, по-
меняла. (Всё течёт, всё меняется). Более того, дедушка заклю-
чил со мной коммерческую сделку: 50 на 50, т. е. половина за-
работка из проданного ведёрка разложенных на кучки яблок
была моими законными карманными деньгами. А потом со
мной за компанию стала ходить девочка квартирантов. У неё
было всё проще и без контракта. Собрав на своей половине
двора с земли яблоки, она завязывала их в узелок и, выходя
на несколько минут раньше меня, шла на станцию. Там мы
становись мирно рядышком за прилавок, занимаясь своим
нехитрым бизнесом.
В дедушкином доме нам были предоставлены «парадные»
комнаты, а в двух маленьких через большую прихожую жили
старики. Дедушка ухаживал за больной после инсульта ба-
бушкой, пребывая в кухне с маленькой комнаткой за русской
печкой, а мы жили в неприкосновенно музейных покоях со
ставнями, закрывающимися на ночь изнутри на болты. По-
скольку дом стоял внизу у самой железнодорожной линии, то
через забор были видны проходящие составы с огромными,
как мне казалось циклопическими, паровозами, имевшими
грозные имена: «Иосиф Сталин» и «Феликс Дзержинский».
Подъезжая к станции, они грозно гудели и свистели, но мы
на это не обращали внимания. Школу я почему-то не пом-
ню в этом тихом, славном городке, но помню чувство нелов-
кости, испытанное мной, когда однажды, моясь в бане, куда
мы пошли с мамой и соседями, я увидела голую в мыле учи-
тельницу немецкого языка Розу Абрамовну. Я, прикрываясь
шайкой (цинковым тазиком с ручками), пыталась спрятать-
ся, но немка, увидев меня, к моему великому ужасу, попро-
сила потереть ей спину. В Средней Азии городских бань не
было. Это общественное заведение я впервые увидела на
Урале в Кумертау. Там ходили мыться с большой компанией
знакомых, расходясь в мужское и женское отделения. Брали
с собой грязное бельё (кроме постельного) и стирали в при-
хваченных из дому тазах. После мытья головы выходили на
мороз, закутавшись в пуховые платки, сушиться было негде.
Но никто не болел. В бане можно было купить мыло в кас-
се, если его не захватили из дома. Мыло в СССР было всего
нескольких наименований, которые не менялись годами, это
«Детское» (дефицит), «Земляничное», «Хвойное», «Яичное»
и, конечно же, хозяйственное. Потом появилось ланолино-
вое. Помню анекдот из тех времён. К кассиру в бане обраща-
ется посетитель:
— Дайте, пожалуйста, кусок «яичного» мыла.
— А вы что, всё тело мыть не будете? — спрашивает про-
давец.
В Крюкове я проучилась полгода, но успела приобрести
много друзей, с которыми с удовольствием встречалась во
все последующие годы, когда приезжала к дедушке на летние
каникулы. После первого курса института как-то собрались
несколько моих подружек и горячо обсуждали, что и как
происходит в разных городах. Особенный интерес вызывал
вопрос, что где носят и где что можно купить из импортных
вещей. Молоденьким студенткам хотелось красиво одеться,
а купить в то время что-то приличное было практически не-
возможно. Из присутствующих на «форуме» были студентки
из Ленинграда, Москвы, Запорожья и я из Лиепаи (знамени-
тый незамерзающий порт Латвии). Выяснилось, что жизнь
везде одинакова. Дедушка, молча сидевший на завалинке,
тихо заключил разговор:
— Кругом СССР.
Это стало крылатой фразой по сей день, которую уже не
только моя семья употребляет при случае. А сейчас разве
что-то изменилось? Стали республики СССР независимы-
ми государствами, а проблемы у всех остались одинаковые.
Долго ещё, увы, будет «кругом СССР».
Глава 25
КРАСНОДОН — ПОСЛЕДНИЙ ПРИЧАЛ
Краснодон, легендарный город молодогвардейцев, пио-
нерская и комсомольская Мекка. Город канонизиро-
ванных героев Великой Отечественной войны. Олег Коше-
вой, Иван Туркенич, Иван Земнухов, Сергей Тюленин, Уль-
яна Громова, Любовь Шевцова — их имена знала вся страна.
Когда я сказала одноклассникам в Крюкове, что мы пере-
езжаем в Краснодон, на меня смотрели, как на счастливую
избранницу Фортуны. Слава о подвиге героев Краснодона
была растиражирована советской пропагандой до уров-
ня святых. Сейчас, когда у молодёжи совсем другие идеалы
и нет достойных ориентиров, стоило бы вспомнить совет-
ское прошлое, у которого многому в духовном становлении
и делании человека следовало бы учиться. Именно поэтому
о Краснодоне и молодогвардейцах я напишу искренне хоро-
шо, именно так, как я вижу их поступки, потому, что с 1952
до 1980 годов эта тема стала частью моей жизни и жизни
моих родителей. Вначале, живя в Краснодоне, а потом много
лет подолгу бывая в нём с детьми у родителей, я волей-нево-
лей наблюдала взлёт их популярности, падение, равнодушие
и снова восхождение при спокойной оценке всего происшед-
шего. А теперь по хронологии присутствия в том городе по-
стараюсь описать впечатления.
В Краснодоне мы оказались в начале зимы 1952 года. Еха-
ли с пересадкой в Харькове, где надо было компостировать
билеты, так как прямого пути из Крюкова не было. До ве-
чернего поезда в Ворошиловград времени было много, и, сев
на трамвай, мы с родителями поехали смотреть город. Все
большие дома были разбиты бомбами, но особенно страшно
выглядела огромная площадь Дзержинского, где возвышал-
ся зияющий разбитыми окнами Госпром, а остальные здания
были в руинах.
Краснодон принял нас в холодном каменном доме (пред-
последнем на улице Садовой) о двух комнатах с маленькой
кухней (как в Сулюкте), и начали мы его потихоньку обжи-
вать, ещё не предполагая, что это наша последняя и оконча-
тельная остановка в казавшихся бесконечными странствиях.
Все дома на нашей и параллельной ей Пионерской улице
были отгорожены от дороги одинаковым ажурным железо-
бетонным забором. Нашими соседями с другой стороны
дома была молодая семья с двумя девочками: Гажидряновы
Шура — учительница украинского языка и её муж Гриша —
секретарь горкома комсомола. Они по секрету нам сказали,
что в нашем доме в оккупацию жил начальник немецкой ко-
мендатуры; сама же комендатура, взорванная молодогвар-
дейцами, была через дорогу, напротив нашего дома. О, как
завораживал этот мрачный дом моё воображение! Пересту-
пив порог средней школы № 1 им. Максима Горького, я насы-
щалась историей подвига этих молодых людей, кумиров всей
страны. Подолгу стоя вечером возле бывшей комендатуры,
я представляла себе, как ОНИ крадутся мимо часовых с бу-
тылками зажигательной смеси, чтобы уничтожить докумен-
ты людей, отобранных для отправки на работу в Германию.
И вот биржа труда горит, немцы в панике, город торжест-
вует — в Германию на каторгу не поедет 2 тысячи человек,
чьи фамилии, указанные в списках, сгорели.
Это было в Краснодоне в грозном зареве войны —
Комсомольское подполье поднялось за честь страны!
Покажите хоть одного из моих сверстников, кто не знал
бы этой песни. Подполье поднялось ЗА ЧЕСТЬ СТРАНЫ.
Патриотическая работа по воспитанию молодого поколения
в школе Горького проводилась постоянно. Были молодогвар-
дейские классы с партами, на которых сидел Иван Земнухов
и Олег Кошевой. За этими партами должны были сидеть осо-
бенные дети — отличники по всем статьям, определённым
уставом школы. Но я и не помню, чтобы дети, сидящие на
этих партах, чем-нибудь выделялись среди других. Какие-то
выбирались безликие, правильные дети, подходящие для
этой роли. Но это вовсе не главное. Главное — дух всевоз-
растающего интереса страны к молодогвардейской теме, ко-
торым было наполнено всё в городе и школе. Живя в мемо-
риальном комплексе (на Садовой улице жили родственники
членов штаба «Молодой гвардии» и сама Елена Кошевая), мы
постоянно были в гуще событий. На наших глазах строил-
ся огромный музей молодогвардейцев и Мухинский памят-
ник им; помпезный, в духе сталинской архитектуры Дворец
культуры с богатой мебелью и гастролями самых известных
артистов, считавших за честь выступить в Краснодоне. Позд-
нее был построен над шурфом шахты № 5, где казнили молодо-
гвардейцев, величественный монумент «Непокорённые».
...Первым, кто познакомился с нами, был дедушка из
18-го дома, справа от нас отделённого низким деревянным
штакетником.
— Ну что, молодуха, как будем тебя величать-то?
Мама представилась, как было привычно для неё, по име-
ни и отчеству.
— Нина, значит. А мы Вани Туркенича родители. — И пока-
зал на старушку, хлопотавшую во дворе: — Феона Ивановна.
Я, стоявшая рядом, смотрела, как на моих глазах пишется
история. Непередаваемая гордость наполняла меня от того,
что мы соседи командира отряда. Я сразу же написала об
этом в Крюков подруге. Через несколько дней, возвращаясь
поздним вечером из школы (где почему-то старшие классы
учились с 14 часов во вторую смену), мы с одноклассницей,
проходя мимо дома, в котором жили мать и бабушка Олега
Кошевого, решили перелезть через удобный, как соты, забор
и посмотреть в окошко, — не покажется ли в нём Елена Ни-
колаевна. Мне так хотелось её увидеть! И увидела... Она мыла
свои роскошные косы, склонившись над тазиком, а бабушка
Вера сливала ей из кувшина. Откровенно говоря, я была ра-
зочарована. Мне казалось, что герои такой прозой не зани-
маются. Они должны или выступать на митингах, зажигая
сердца, или писать воспоминания, или рыдать в тишине. Но
тем не менее, я была удовлетворена, что её увидела своими
глазами. Е. Н. Кошевая работала заведующей детским садом
и ходила мимо нашего двора. Статная, с косой вокруг головы,
она ни с кем не общалась. И только через несколько лет, ког-
да мы на этой улице стали своими, она сблизилась с мамой
и подписала моему сыну Кириллу книгу «Молодая гвардия»
Александра Фадеева. К делегациям, подходившим к дому
Олега Кошевого с гипсовым барельефом всех героев, мать
никогда не выходила, иногда появлялась бабушка и просила
ничего не расспрашивать. Елена Николаевна часто ездила по
городам СССР и социалистических стран, куда её приглаша-
ли с правительственными делегациями рассказывать о «Мо-
лодой гвардии». Она была членом Всесоюзного фонда мира
и многих других не менее громких официальных советских
организаций. Забегая вперёд, хочу отметить, что похороны
её в 1976 году были торжественные, на правительственном
уровне. Артист Владимир Иванов, игравший в фильме «Мо-
лодая гвардия» Олега Кошевого, у гроба сказал:
— Прощай, мама! — И это тоже стало предметом подо-
зрительных разговоров. Артист был очень похож на Олега.
Шептались, не он ли приезжал хоронить мать?
Жаль, что долгие годы могилы её и бабушки были в пе-
чальном виде, потому что музей пришёл в упадок из-за от-
сутствия финансирования и интереса к нему со стороны
властей. Однако благодаря усилиям бессменного многие
го ды директора музея «Молодой гвардии» Анатолия Ники-
тенко — Почётного гражданина Краснодона, музей на 70%
обновляется. Он будет оснащён современным техническим
оборудованием, на что выделены дополнительно многомил-
лионные ассигнования, включая реконструкцию и ремонт
с тем, чтобы к 70-летию основания подпольной организа-
ции в 2012 году музей мог достойно принять людей на по-
клон этим мученикам и героям. За все время музей посетило
11 млн человек.
Что же это за особенная земля в Краснодоне, если до вой-
ны в маленьком шахтёрском городке было около 22 тыс. жи-
телей, и он дал стране 20 Героев Советского Союза, а шесть из
них молодогвардейцы... Стоит ли сомневаться в героиче-
ской борьбе этих чистых в помыслах (прочтите их письма
и дневники), красивых молодых людей, если первым экскур-
соводом была Ольга Иванцова, а директором Анатолий
Лопухов — члены «Молодой гвардии»? Открыт был музей
2 ноября 1943-го, в год, когда казнили героев.
Эта была крупнейшая в Европе подпольная организация,
объединившая 110 патриотов. Знакомясь со сводкой ново-
стей с фронта по сконструированному самодельному при-
ёмнику, подпольщики рассказывали о стремительном при-
ближении Советской армии и готовились к вооружённому
восстанию, чтобы разбить немецкий гарнизон и присоеди-
ниться к наступающим советским войскам.
А теперь о книге и слухах вокруг неё. Конечно, нас не
обошли сплетни, крутившиеся вокруг имени Олега Кошево-
го. То говорили, что видели его в очереди в Ворошиловгра-
де, то что он бежал с немцами и теперь в Канаде. Не обошли
оговоры и Елену Николаевну. Кое-кто не мог простить, что
она приняла Фадеева в своём доме, когда он собирал по за-
данию партии материал о подпольщиках для срочного на-
писания книги. Гостиниц, понятно, не было, а этот дом был
в центре города и событий. Многие малограмотные родители
молодогвардейцев не только ничего не знали об их деятель-
ности, но и связно объяснить ничего не смогли бы. Вот хотя
бы наши соседи Туркеничи. Отец Вани — Василий Игнатье-
вич, по-житейски был мудр, но в политику не входил. Феона
Ивановна говорила маме:
— Спасибо Ванечке за жизню нашу. Народу-то сколько
ходит. Ты мне, Нина, расскажи потолковее про всё про ЭТО
потом.
А ведь каждую субботу и воскресенье одна за другой вы-
страивались возле их забора делегации, хвост которых закан-
чивался возле нашей калитки. Вначале я с гордостью выходи-
ла во двор, всем своим видом показывая свою причастность
к «небожителям», но потом это уже стало привычным.
Оставшись вдовой, Феона Ивановна, вырванная из дере-
венской среды, так и не поняла, что за сумасшествие проис-
ходит в мире и, потеряв рассудок, доживала свой век в доме
умалишённых в Сватово.
Не более разговорчивыми были родители Ульяны Громо-
вой, которых мы с подругами как-то посетили. Они жили да-
леко от центра, и делегации их не беспокоили как Туркени-
чей, однако чувствовалось, что и им было в тягость праздное
любопытство нежданных гостей. И что такие родители мог-
ли рассказать Фадееву? Но были оставшиеся в живых Валя
Борц и Радик Юркин, и другие, очень популярные в после-
военные годы молодогвардейцы. Они не были в штабе, но,
овеянные славой героев, много рассказывали (и в основном
так, как надо...) о «Молодой гвардии», посещая разные горо-
да. Тяжёлый для молодогвардейцев вопрос о несправедливом
обвинении в предательстве Виктора Третьякевича старались
обходить по существующей свыше установке.
А теперь о главном. О том, что совершенно точно и не от-
нять от исторической правды: ребята во время оккупации
собрались в подпольную организацию и вредили немцам,
как могли. Это то, что помнят простые жители, никак не
связанные с книгой. Биржу труда, что была напротив нашего
дома, подожгли, это знал весь город. Приёмник радиолюби-
тели на квартире Кошевого собрали, слушали Москву и рас-
клеили 5 тысяч листовок с информацией о продвижении
советских войск, печатая их на самодельной машинке. Но-
вогодние подарки с грузовиков украли, чтобы помочь мало-
обеспеченным семьям, и это было их роковое предприятие.
Есть множество других фактов, доказывающих, что действо-
вала в городе группа сопротивления. Конечно, очень горько,
что комиссар организации Виктор Третьякевич был в книге
выведен предателем. Почти 20 лет его мать ходила в трау-
ре и посещала кладбище, когда там не было людей. Только
в 1959 году, после ареста служившего в Краснодонской поли-
ции Подтынного, стало известно, что Виктор оклеветан, хотя
никто из оставшихся живыми молодогвардейцев в предатель-
ство Третьякевича не верил. Брат Виктора упорно занимался
его реабилитацией. Заступалась за него и мать Сергея Тюле-
нина, испытавшая в тюрьме ужасы допросов и пыток близ-
ких людей и сына. Третьякевича пытали много дней подряд,
выбивая признания, и истерзанного бросали в камеру, а на
следующий день всё начиналось сначала. Об этом свидетель-
ствуют все оставшиеся в живых. И, наверное, если бы он це-
ной предательства мог добыть себе свободу, его не бросили
бы в шахту вместе со всеми. Сообщение о том, что пойман
Подтынный и реабилитирован Третьякевич, прошло почти
незамеченным. По книге Фадеева — комиссаром был Олег
Кошевой. Произведение «Молодая гвардия» выходило мил-
лионными тиражами, и уже переписывалось по указанию
Сталина с целью усиления роли коммунистов в организации.
Опять переделывать его никто бы не позволил. Пусть что-то
придумано наспех, по срочному заказу партии, но есть креп-
кая по духовно-нравственной направленности книга.
На месте министра образования, я бы оставила её в про-
грамме школ как миф о великих идеалах, о светлой дружбе
и преданности Родине.
А теперь вспомнилось другое потрясение, чуть не поста-
вившее нашу семью на грань катастрофы. И пережить его
довелось мне тоже в Краснодоне. Я подружилась с ученицей
нашего класса Ларисой Королёвой, жившей в отдалённом от
школы районе. В их уютном домике было пианино, на ко-
тором она играла «Без женщин жить нельзя на свете, нет».
На пианино стояли слоники, в рамках фотографии, на окнах
и дверях зелёные бархатные портьеры. У нас тогда ещё тако-
го уюта не было. В нашей большой комнате на ящике с вре-
менно ненужными вещами стояло 2 чемодана, и на них была
накинута длинная скатерть, а сверху был водружён трельяж.
Отражаясь в трёх зеркалах, торжественно красовались духи
«Красная Москва», крем «Мимоза» и пудра «Кармен». Сло-
ников у нас ещё не было, они появились после того, как
в 1955 г. мы выкормили кабана и, продав его на мясо, купили
пианино, что было сенсацией на Садовой. (Почему не купи-
ли более важные, по мнению соседей, ковёр или новинку ме-
бельной промышленности — диван-кровать?)
Так вот, в «холодном 53-ем» пришёл к ним из лагеря дожи-
вать свои дни брат матери Ларисы Королёвой, сгорбленный,
худой, очень больной «доходяга». Теперь-то мы знаем, что
«доходягами» в лагерях назывался отработанный на строй-
ках социализма человеческий материал, который отпускали
на волю, не желая «докармливать» из-за их полной бесполез-
ности. Конечно, ничего такого в 15 лет я не знала. Эта жизнь
всячески отгораживалась от людей. И в это время в доме Ла-
рисы меня постигло ошеломительное открытие. Однажды,
засидевшись у них допоздна, я различила сквозь шум глу-
шителей передачу радиостанции «Голос Америки», которую
слушал, не обращая внимания на нас, этот «доходяга». Это
был шок и ожог моей души невероятной силы. Оказывает-
ся, неправда, что у нас такая замечательная страна, неправ-
да, что «с каждым днём всё радостнее жить». Оказывается,
безвинных людей расстреливают и сажают в лагеря. Я, рас-
пропагандированная до мозга костей советской идеологией,
решила организовать подпольную группу и бороться против
существующего режима молодогвардейскими методами. Но,
прежде всего, мне надо было открыть маме глаза на жизнь,
о которой она, как мне казалась, ни сном ни духом не подо-
зревала. Бедная мама пришла в неописуемое смятение. Она
такими подробностями обрисовала наше будущее, если я не
только организую группу сопротивления Советской власти,
а просто кому-нибудь скажу, что слушаю «Голос Америки»:
— Меня с больными ногами погонят по этапу, ты с Митей
будешь в детдоме с другой фамилией, а отца расстреляют.
После этого, с перепугу, привела столько ярчайших при-
меров и подробностей о соседях по Садовой и другим ули-
цам, прошедших через лагеря, что я, в кошмаре открытия,
поняла, — она не только всё знает, но и живёт с этим много-
много лет.
И вот я узнаю, что зубной врач Мария Карповна, жившая
в другой половине дома Туркеничей и дружившая с мамой, от-
была срок в Казахстанском лагере. Её арестовали в 1937 году
как жену «врага народа». Муж её работал на Челябинском
заводе главным инженером, был обвинён во вредительстве
и расстрелян. Бедную женщину забрали днём в воскресенье,
когда она шла из магазина. Просто подошли к ней на улице
и посадили в машину (до выяснения обстоятельств), а дети
в это время гуляли во дворе. Дочери Марии Карповны было
11 лет, а сыну 2 годика. Их хотели отдать в детдом, но соседи
сказали, что за ними приедет бабушка. Бабушка не приехала.
Девочке нашли работу няньки и, ухаживая за чужим ребён-
ком, своего двухлетнего братика от голода она не уберегла,
и он умер. Когда Мария Карповна вернулась из лагеря, она
не смогла простить дочери эту потерю, и отношения их на
всю жизнь разладились, что не помешало ей забрать в Крас-
нодон внука и воспитывать его до получения им образова-
ния. В Казахстанском лагере Марию Карповну заставили
плоскогубцами (из-за отсутствия инструментов) вырывать
у умерших и расстрелянных лагерников коронки зубов. По-
том её определили золотарём вывозить экскременты на лоша-
ди в степь и ковшом разливать это «добро» по земле. А я всё
говорила, что Мария Карповна злая, неразговорчивая и не
понимает юмора. Действительно, я не видела её смеющей-
ся, но когда я поступила в консерваторию, она подарила мне
театральный бинокль с трогательной надписью на чехле
и с трудно давшейся ей улыбкой сказала, что гордится мной.
Потом я узнала, что Григорий Фатов, сделавший мне в по-
дарок на восемнадцатилетие два чудесных портрета, совсем не
фотограф, а в прошлом выдающийся агроном, занимавшийся
запрещённой генетикой. Отсидел 8 лет, имел «минус» 100 го-
родов и осел в Краснодоне, вызвав к себе жену. Он был высок,
широкоплеч, а жена — маленькая кудрявая «пампушка». Жи-
ли они на «бедняцком» квартале, где селились те, кто мог по-
строить себе дом. И именно потому, что люди имели свои дома
(куркули, значит), этот квартал с иронией назывался «бедня-
цким». Фатов иногда приходил к отцу. Они играли в шахматы,
и время от времени он откидывался назад на стул и говорил:
— Фу, дышать нечем!
Умер он от рака лёгких, видно, в самом деле, ему нечем
было дышать в этой жизни.
Можно рассказывать и о других, испивших чашу лагерной
жизни и ставших друзьями и просто знакомыми моих роди-
телей, но одну судьбу я всё же освещу воспоминаниями.
Отчим работал начальником ЖЭКа, когда к нему пришёл
проситься на работу полностью обносившийся, тощий мужик,
прибывший из заключения. Такие «кадры» брать было не ре-
комендовано, но отец устроил его золотарём, т. к. на всей Са-
довой, равно как и в других домах, были туалеты во дворе.
Проработав какое-то время, он пришёл к нам домой с трога-
тельными словами благодарности и сказал, что он мастер по
дереву и хочет сделать нам что-то на память. Бабич в ЖЭКе
достал дубовые доски, и мы получили для кухонной утва-
ри две резные полки и мощный сундук, в котором и сейчас
я храню на даче постельное бельё, одеяла и проч. Производ-
ство мебели в начале 50-х годов Родина ещё не наладила,
и заказы посыпались на мастера со всех сторон. А ещё через
год он по своей инициативе срубил нам красивое большое
крыльцо с площадкой и сделал мощные дубовые лаги — до-
рожки к туалету, летней кухне и сараю.
Я светлею душой, когда вспоминаю Садовую, наш садик,
благоухающий цветами. Как я любила играть на пианино,
открыв настежь окна с тайной романтической надеждой,
что кто-то остановится и, зачарованный, будет слушать
мою игру, а потом... Но «потом» не было. Потом я поеха-
ла учиться на математика в Лиепаю, где служил мой брат
Пётр — морской офицер. Потом был Луганск, музыкальное
училище и, наконец, любимый Харьков. В начале шестиде-
сятых, когда затеплилась надежда перемен в жизни страны
и появилась возможность проявления свободного творче-
ства — сколько имён поэтов, учёных, артистов в одноча-
сье зажгли небосклон! А какие педагоги работали на всех
кафедрах в консерватории! О каждом надо писать рассказ.
Возможно, и напишу, если эта вторая книга покажется та-
кой же занимательной, как мамина. Благодаря моей учёбе
в Харьковской консерватории у педагога Зиновия Загра-
ничного я познакомилась с его бывшей хористкой — звез-
дой Евгенией Мирошниченко.
10 июня 2011 г. в Харьковской газете «Время» была напе-
чатана моя статья о ней.
Глава 26
ПЕВИЦА-ЗАГАДКА
Воспоминания крёстной матери
о Евгении Мирошниченко
Прошло два года, как ушла от нас Евгения Мирошни-
ченко. Её многие звали Женя. Казалось, она была
доступна и понятна всем, но на самом деле в свой мир она
пускала очень избирательно и жестко-недоверчиво, как буд-
то заранее была готова к предательству и непониманию. Но
даже ей, почитаемой всеми правителями Украины, не хвати-
ло её вулканической энергии, чтобы построить молодёжный
оперный театр в Киеве (а где, на самом деле, петь многочис-
ленным выпускникам консерваторий?) и маленькую часо-
венку в своём селе Советском на месте церкви, разрушенной
немецкой бомбой.
Вместе с восторгом от её исполнения навсегда осталось
удивление — как она ЭТО делала? Каждая роль, каждый спе-
тый романс или народная песня были совершенны, и при-
близиться к этому эталону никто пока не может. В прошед-
шем XX веке Евгения Мирошниченко (это признано музы-
кантами-профессионалами)бы ла непревзойдённым ко-
лоратурным сопрано. Свидетельством тому — сотни
тысяч просмотров сюжетов из её концертов, выложен-
ных в YouTube.
Начало всех начал
Её полёт к славе с устойчивым положением богини
на Олимпе творцов высочайшего искусства начался
с 16 лет и не прерывался
до конца жизни. Она состоялась и как певица, и как пе-
дагог, и как общественный деятель. Евгения Мирошниченко
получила все мыслимые государственные премии, звания
и награды, а с ними — неизбывную всенародную любовь
и уважение. И за всё это она заплатила личными потеря-
ми, страданиями, порой отчаянием и бессильным ожида-
нием решения самых простых вопросов. Вот и получается,
что и на Олимпе боги тоже несут тяжкий крест обычных
смертных...
Родилась Женя 12 июня 1931 г., стала вторым ребёнком
в семье шофёра и работницы сельпо Семёна и Сусанны
Ми рошниченко. Школа, война, учёба во время оккупации.
Смерть отца от ран, полученных на фронте (подробности она
узнает только в конце 1970-х). В 1943 году после освобож-
дения села от немцев Женя услышала по радио, что в Харь-
кове набирают девочек в ремесленное училище, и настояла
на том, чтобы её отправили туда. В 12 лет она стала учиться
в пятом женском ремесленном училище на ул. Мельникова, 5
на связистку. Однажды была санитарная проверка, и в кори-
доре ремесленного училища комиссия услышала, как Женя,
убирая свою палату, пела арию Антониды из «Ивана Сусани-
на». Так она стала солисткой местного хора.
В голодном 1948-м мать Жени Сусанна Егоровна Ми-
рошниченко получила 10 лет по обвинению в растрате. Че-
рез 8 месяцев мать выпустили по пересмотру дела после того,
как возмущённые односельчане написали, кто на самом деле
был виновником растраты. Женя решила забрать на казён-
ное содержание свою младшую сестру Зою, хотя той ещё не
исполнилось 11 лет (возраст, с которого принимали в учи-
лище). Она даже скандалила по этому поводу с начальником
управления «Трудовых резервов», но когда тот услышал, что
она дочь его довоенного друга Семёна Алексеевича Миро-
шниченко, для Зои сделали исключение, и брат матери дядь-
ка Игнат привёз младшую сестру в Харьков. А старшая сест-
ра Люся выучилась на медсестру.
Годы в ремесленном училище Женя всегда вспоминала
с теплотой и восхищением педагогами. В каждый свой при-
езд в Харьков она прямо с вокзала ехала в училище. Ходила
по коридорам, рассказывая всем, где были их классы, спаль-
ни, какая суровая была дисциплина и как отечески опекали
их педагоги.
Сталинское напутствие
1947 год. Известный среди ремесленных училищ Украи-
ны хор под управлением Зиновия Заграничного выступал
в Москве на Всесоюзном смотре самодеятельности «Трудо-
вых резервов». В Большом театре присутствовал сам Иосиф
Виссарионович. После выступления Женю и руководителя
хора попросили подойти к товарищу Сталину. Женя пере-
живала за то, что от волнения перепутала слова песни, а За-
граничный (для близких — Зяма) уже готовился к отправке
в лагеря. Но вдруг выяснилось, что причина в том, что со-
листка хора очень понравилась отцу всех народов. Сталин
погладил Женю по головке, а учителям предложил заняться
её музыкальным образованием.
Потом была работа на ХЭМЗе слесарем-сборщиком, уча-
стие в самодеятельности пожарной части, где она трудилась
телефонисткой. А в 1950 г. на смотре в Киеве Женю услы-
шал ректор Киевской консерватории Александр Климов
и предложил ей учиться. И с восьмилетним образованием
она поступила в класс к Марии Эдуардовне Донец-Тессейер.
Женя стеснялась ходить на занятия в шинели ремесленно-
го училища и бросила учёбу, уйдя жить и кормиться в киев-
ское училище швейников. Мария Эдуардовна через год вер-
нула беглянку и довела до выпуска. На 4-м курсе Евгения
Ми рошниченко сдавала экзамен, исполняя арию Виолетты,
и была принята в оперный театр. Но диплом о высшем об-
разовании Евгения Мирошниченко получила только через
несколько лет, уже будучи солисткой Киевской оперы, так
как в свое время не сдала истмат и диамат. Строга была к ней
Мария Эдуардовна. Когда в 1958 году Женя стала лауреатом
международного конкурса в Тулузе, она сказала: «Я слышала
запись по радио, отрабатывай пиано». «Не надо кричать, как
собака на заборе». И всё же это уже был Олимп.
Когда в 1961–1962 гг. Женя стажировалась в Милане,
в «Ла Скала», она выучила с педагогом Эльвирой дель
Идальго партию Лючии ди Ламмермур, которая потрясала
слушателей драматизмом исполнения на протяжении всей
её карьеры.
Могла ли я, поступив в 1961 г. в Харьковскую консервато-
рию к профессору Зиновию Заграничному, знать, что бывшая
солистка его хора, к тому времени уже любимая миллиона-
ми советских людей оперная певица, станет моей подругой
на долгую жизнь? Но об этом позже, а сейчас вспоминается
октябрь 1991 года, открытие «долгостроя» — Харьковского
театра оперы и балета.
Женя выступала в финале почти трехчасового торжест-
венного действа — такова участь звёзд. После концерта был
банкет, на котором её место оказалось рядом с Владыкой Ни-
кодимом, и тут она призналась ему, что до сих пор не кре-
щённая.
— Это можно исправить, — сказал он. И на следующий
день мы были приглашены в дом Владыки для совершения
обряда крещения в его домашней церкви. Изначально пред-
полагалось, что крёстным отцом будет тогдашний директор
оперного Георгий Селихов. Он посвятил нас в ритуал встре-
чи Владыкой гостей. Самые почётные из них встречались
Владыкой даже не на пороге дома и не в кабинете, а за ка-
литкой на улице. В назначенный час, приятно удивлённые,
мы увидели хозяина, встретившего нас на улице. Женя очень
волновалась, когда попросила меня сказать Владыке: она хо-
чет, чтобы её крёстным отцом был именно он.
— А кто крёстная мать? — Женя указала на меня.
— Ну, то добре, — просто сказал он, и поручил провести
обряд крещения молодому батюшке, которого по-домаш-
нему называл Олежка (теперь он архиепископ Изюмский
Онуфрий, викарий Харьковской епархии).
Так с 22 октября 1991 г. Евгения Мирошниченко стала
моей крёстной дочерью.
Впоследствии многие годы Владыка Никодим принимал
нас в епархии и трогательно поздравлял Женю открытками
с праздниками Рождества Христова и Пасхи.
Мужья и дети
Когда в 1964-м году я впервые увидела Женю во время ре-
петиции концерта на сцене дворца культуры, я была сражена
её звёздным образом. Твёрдая поступь, уверенный, привле-
кающий к себе внимание голос, лихая свобода в обращении
со всеми и сигарета в руке с полувыведенной наколкой. Но
пятен на её божественном образе я не увидела...
Во время репетиции Женя подошла к Зиновию Давидови-
чу, который познакомил нас, и пригласила меня к себе домой,
узнав, что Зяма будет жить в гостинице «Днепр» в центре,
а я где-то в общежитии. В этот день был спектакль, в кото-
ром она пела партию Травиаты. Я была допущена в гримёрку
и наблюдала таинство переодевания. После концерта певицу
ждала толпа поклонников. Домой мы пришли около 12 ночи.
Жили они на Крещатике, прямо возле Бессарабского рынка,
в большой четырёхкомнатной квартире. Муж Евгении — Гри-
горий Кириллович Школьный — показался мне человеком
сухим и строгим. Он уже в то время был известным в Кие-
ве гинекологом. Это был её второй муж и отец её сыновей
Игоря и Олега. Первый муж, лётчик, говорят, был хороший
спортсмен, очень статный и красивый. Знаю, что у них роди-
лась дочь, которая вскоре умерла, и молодая семья, не сумев
справиться с общим горем, распалась...
Григория Кирилловича, властного хирурга и врача, тя-
готили постоянные гастроли жены и навязчивое внимание
обожателей, он хотел в доме покоя и порядка. Но такое —
не для шумной и стихийной Жени. А тут ещё сомнитель-
ное предложение Никиты Хрущёва, чтобы Женя поехала
к Фиделю Кастро, который пришёл в восторг от волшебно-
го голоса певицы и захотел её видеть у себя на Кубе. Женя
на Кубу не поехала, но обстановка в семье сгустилась ещё
больше.
В конце 1960-х в Киевском оперном театре стажировался
студент-хормейстер Владимир Бегма, который на 20 лет стал
её мужем, но не другом. Вспыхнувшая вначале страсть, заста-
вившая Женю уйти из семьи, постепенно угасала от постоян-
ных конфликтов по разным причинам. Особенно трудные
были отношения у Владимира с тёщей Сусанной Егоровной,
которую он с подтекстом называл «долгожительницей», да
и Женины сыновья его не жаловали.
Без берегов
Но всё же хочется сказать о других ярких событиях, сви-
детельницей которых довелось мне быть. 1981 год. Я была
в командировке в Москве и решила пойти в зал Чайковского
на концерт. И вдруг увидела на афише, что в этот день Евге-
ния Мирошниченко поёт на присуждении Государственной
премии. Она безмерно обрадовалась, когда перед выступ-
лением увидела меня с подругой. Кроме концертмейстера,
с ней никого не было — и мы обозначились, как родня
и группа поддержки. В антракте к нам подошли представите-
ли ЦК партии и Министерства культуры и доверительно ска-
зали, что всё идёт хорошо. Женя очень волновалась, но взыс-
кательная публика была к ней расположена. Тогда я впервые
увидела, что цветы не обязательно дают в руки, а кладут
у ног исполнителя, это меня потрясло. Потом был импрови-
зированный банкет в гостинице «Москва», спонтанно орга-
низованный министром культуры Азербайджана, который
случайно оказался нашим соседом и помог нам отметить это
событие, потому что как раз в тот момент «у нас с собой не
было». Мы пели до утра, и здесь хочу заметить, что в наших
с Женей дуэтах она всегда безупречно вторила. А ещё лю-
била похулиганить и выводила горловым народным голосом
частушки. Её временами буйный характер не знал берегов ни
в веселье, ни в негодовании. В один из моих приездов Женя
была приглашена на бал, который давало Французское по-
сольство в честь 200-летия взятия Бастилии. Это были очень
трудные для неё в материальном отношении годы. В яро сти
она перебирала свой небольшой гардероб и не находила до-
стойного для этого случая туалета. Но когда мы скромно,
с бокового входа, а не с красной дорожки, вошли в Украин-
ский дом, где проходил бал, то увидели картину скорее ко-
мическую, чем торжественную. Там, наравне с дипкорпусом
и вип-персонами, была разношёрстная, пестрая публика: кто
в шортах, кто в спортивных штанах, кто в малиновых пиджа-
ках. После торжественной части гости ломанулись на фур-
шет, заняв монолитным кольцом в несколько рядов позиции
у стола, и до угощенья подобраться было нереально. Жени-
ны поклонники из белорусского генералитета принесли нам
по тарталетке и пригласили в гостиницу для продолжения
банкета. А распорядитель торжества, бывший инструктор
обкома партии, смущённо оправдывался, что никогда не
устраивал подобные балы и потому много «накладок».
Ковёр судьбы
Ещё вспоминается премьера «Царской невесты» в Киеве.
Женя пела партию Марфы. Как всегда, с колоссальным успе-
хом ещё и потому, что ей удалась драматургия образа в це-
лом и особенно сцена сумасшествия героини. Ей тогда было
55. Разбирая дома букеты, в одном она увидела анонимную
записку: «Хватит петь девочек. Уступи место Маричке» (име-
лась в виду М. Стефюк)...
1991 год, триумфальный бенефис, посвящённый уходу из
театра. Евгения Мирошниченко пела партию Виолетты со
своим выпускником Мишей Дидыком, исполнявшим пар-
тию Альфреда. Кинокамеры стояли на ступеньках театра.
Все послы, всё руководство Киева были на спектакле. Сцена
утопала в экзотических цветах, привезённых (как оказалось)
с Кипра. Пела она как зрелый мастер с опытом жизни. Зал
неистовствовал. Сколько раз она выходила на поклон — всё
время с колосников сыпались лепестки роз. После спектак-
ля Женя обратилась к залу. Говорила она всегда вдохновенно
и трогательно. Люди плакали, сознавая, что она навсегда по-
кидает сцену. Звёздная её карьера началась и закончилась
партией Виолетты.
В 1990-х на неё посыпались удары судьбы: пережитая драма
с осуждением на 5 лет сына Олега, материальная нужда, раз-
битые временем и четырьмя собаками квартира и мебель...
...Потом был потрясающий юбилей во дворце «Украина»
в честь её 70-летия. На концерт пришла никому не известная
осетинка Роза Ванеева, которая вместе с букетом цветов по-
дарила Жене кольцо с бриллиантом. Роза, познакомившись
с Евгенией Семёновной и увидев множество неразрешимых
материальных проблем, взялась за помощь в ремонте, посе-
лив Женю с собаками в пустующей квартире своего сына.
Усилиями Розы перестроили и шикарно отремонтировали
квартиру, обставили современной мебелью. Когда Е. Мирош-
ниченко заболела страшной болезнью, Роза при участии ди-
рижёра Валерия Гергиева достала в России огромные день-
ги на лечение в Мюнхене, которых в Украине не нашлось...
Деньги на операцию дал врач-бизнесмен Владимир Бабий,
бывший львовянин, который живёт в Москве.
Много можно вспомнить разных ярких эпизодов из на-
шей почти полувековой дружбы: выступление Жени с моим
хором в концертах, мастер-классы в нашей музыкальной
школе для детей, поездки в село Советское (Графское) к род-
не, вокальные вечера на её даче в Конче-Заспе. С годами мы
становились всё ближе друг другу, как сёстры. Созванива-
лись по нескольку раз в день, обговаривая семейные собы-
тия и бытовые мелочи. На цифре «5» был автодозвон к ней
на моём телефоне, а мой телефон у неё был на цифре «3».
В 2008-м к ней в класс поступила моя внучка Анастасия, и жи-
ла у неё дома.
Слава, всенародная любовь и уважение, материальное
благополучие... Казалось бы, жить и жить. Но, видно, так
был соткан ковёр судьбы Мирошниченко — уходить со сце-
ны на взлёте.
Бог послал ей в конце жизни ещё одну победу — победу
над страшной болезнью. Ушла она 27 апреля 2009 года под
утро. Внезапно и тихо...
* * *
Ровно полвека я живу в Харькове, наблюдая его пере-
мены, и с благодарностью думаю о своей судьбе, так долго
носившей меня по свету, чтобы якорь бросить именно тут.
С интересом и восхищением наблюдаю за его преображе-
нием. Набережная, скверы, фонтаны, бульвары... За два-три
года проделана работа десятилетий. Удивляют люди, кото-
рые не в состоянии увидеть это и, хотя бы мысленно, сказать
«спасибо» тем, кто это делает для нас.
Что только не намешала в наши судьбы «История СССР».
Сама я так не скажу как Александр Кушнер. И пусть этот
иронический стих будет моим послесловием, вызывая улыб-
ку читателя.
Мы жили в решающий год, завершающий год.
Какой-то ещё тоже ающий, тающий, прущий,
всех опережающий, нас выводящий вперёд,
и к нам придвигающий пышные райские кущи.
Как из парикмахерской, социализм развитой
к нам вышел однажды, да так, что его не узнали,
потом мы привыкли, как водится, к формуле той,
потом отменили её или так, замотали.
Ведь есть же другие, французские, что ли, края,
где битвы за качество нет и геройских надоев...
Интенсификация, о, дорогая моя,
тебя с эффективностью путаю, смысл не усвоив.
То некомпетентность на всю обругают страну,
то приспособленчество, то, например, пустозвонство,
то очковтирательство... что ещё ставят в вину?
Я помню и хуже: вредительство, низкопоклонство...
А тут ещё гласность... ну, гласность, понятно, нужна.
И правда... выкладывай всю её правду и совесть.
Совсем не останется слов у нас скоро...
со сна ищу — не найду...
только «может быть», «значит» и «то есть».
Глава 27
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Сочетая в себе качества определённых талантов и спо-
радического усердия, я пришла в ту пору, когда борьба
за урожай, собираемый к осени жизни (порой в отчаянно-оже-
сточённой борьбе), подходит к завершению, и закрома мои на-
полнены ожидаемой жатвой взаимопонимания, признания и
любви со стороны тех, кто дорог мне и мнением кого я дорожу.
Дисциплинируя свой беспокойный, жаждущий перемен
характер, по обстоятельствам жёсткий или великодушный,
доверчиво-открытый или готовый принять удар, я с годами
стала мягче и благосклоннее относиться к своим недостат-
кам, прощая себе то, что не являюсь человеком безупречным
и безукоризненным, без пятнышка на покровах собственной
мудрости и добродетели. Мой любимый писатель-насмеш-
ник Анатоль Франс изрёк, что добродетель, подобно ворону,
гнездится среди развалин и морщин.
Однако Дом моей души (его органическая основа) ещё
в отличном состоянии, с нормально работающими система-
ми обеспечения, и крепкий дух его наполнен юмором и жиз-
нерадостностью.
А почему? Да потому, что моя семья из 11 человек украшена
красивыми, умными и благородными потомками, и не разме-
тала их по свету жизнь, как семью моих родителей, а все они
при мне не только физически, но и духовно (по зачёту моих
человеческих и материнских заслуг), с взаимной любовью, где
спокойно просматриваются наши проблемы и недоработки, не
приводя к желанию разбежаться по разным концам города.
Пощадила меня судьба, не отняв три года назад в тяжёлом
сражении с болезнями жизнь мужа — человека, ставшего
мне другом на всю жизнь, увидевшего во мне ту самую жен-
щину, которой, с непогасшим с годами желанием, он решил
посвятить свою жизнь.
И вот, полвека мы с ним бок о бок отстаиваем свои жиз-
ненные позиции, с переменным успехом переходя от побед
к поражёниям.
Это мы, так сказать, вышли на поклон, когда кулисы за
спиной. А там, за закрытым занавесом, много кое-чего было
такого, что порой, казалось, и вынести-то невозможно. И всё
же находили силы понять, простить, перешагнуть...
Когда-то, будучи на гастролях со своим хором, мы посе-
тили в подмосковном Пущино Академию адвентистов седь-
мого дня. Она строилась международным сообществом ве-
рующих и разместилась в роскошном здании с красивым за-
лом, богатым акустическим оборудованием, где мы пели для
верующих. Там в вестибюле я прочла помещённые в стенга-
зету стихи, поразившие меня своей глубиной и простотой.
Я переписала их и, приехав в Харьков, дала композитору
Марку Карминскому, с которым была очень дружна, чтобы
он написал к ним музыку. В дальнейшем сочинённое им про-
изведение «Сокровенное» для хора и соло виолончели пели
многие детские коллективы с удовольствием и неизменным
успехом.
Вот эти стихи:
Самое нетрудное — порвать,
Самое простое — погубить,
Самое нелёгкое — понять,
Самое тяжёлое — любить.
Ещё многое хочется узнать и увидеть. Я зажигаюсь от но-
вых встреч и идей. А главная моя мечта — посетить Вайгач,
Копенгаген и Владивосток.
Мой адрес - Советский Союз
© Copyright: Бабич Наталья Андреевна, 2016
Свидетельство о публикации №216012901981
Свидетельство о публикации №216012901981
Рецензии
Доброго дня! Если Вам интересны сведения о пребывании П.П. Энгенфельда в соловецком лагере - оставьте для связи свой эл. адрес.
Сергей Хазанов-Пашковский 10.02.2018 07:05 • Заявить о нарушении
Сергей Хазанов-Пашковский 10.02.2018 07:05 • Заявить о нарушении