Окончательный диагноз

- У вас осталось всего две недели. Ну, максимум месяц.
Эта фраза уничтожила всю окружающую реальность, потому что постичь её мне удалось не сразу, как и заметить, как исчез мой врач, произносивший её. Наверное, деликатность у него в крови, так незаметно ускользнуть, оставив человека наедине с этим вердиктом фразой-диагнозом, тоже ещё надо уметь. Видимо, года практики. Врачи ведь тоже не волшебники, а просто люди, конечно, иногда в это сложно поверить. Особенно когда ожидаешь совсем другого. Значит, две недели...
Пустая, стерильная, белая комната показалась мне вдвое больше. Я не любила её за безликость и невзрачность, а она меня за индивидуальность. В общем, мы явно не подходили друг другу,по всем параметрам, но как-то умудрились уживаться вдвоём, но так и не привыкли к друг другу. Самое примечательное, что было в ней, огромный квадрат окна по центру, в котором легко, как в картинах талантливых пейзажистов, помещалась зимняя панорама заснеженного города. Природа гораздо талантливей даже самого одарённого художника. Мой взгляд сначала не фокусировался на самом окне, воспринимая его, как чёрный квадрат Малевича, в котором фоном служило ночное небо. Но вдруг я заметила, что его внутренность блестит, даже начинает сверкать по мере моего приближения. Когда мне удалось подойти совсем впритык, я увидела насколько изменился город. Этого снега весь город ждал с нетерпением, как и положено по всем канонам классической зимы, но он начался только сейчас. Такой запоздалый, наивный и свежий.
Тысячи крохотных снежинок плавно кружились, вальсируя с ветром. В свете оранжевого электричества , они словно исполняли свою роль, как актёры в свете софитов, а дирижером и суфлером всей этой снежной симфонии, была зима. Это зрелище было настолько простым и привычным с детства, но каждый раз каким-то непостижимым образом умудрялось внушить людям, что это всё впервые по своей первозданности. Словно планета под каждым снежным покровом рождалась заново.
На миг я даже забыла почему я здесь, наблюдая, как мною любимый город превращается в сказочное королевство покрытое сахарным снегом, как пряничные домики белоснежно-кремовой глазурью.
Теперь мне уже можно больше не думать о своей болезни, она всё таки вырвалась вперёд в нашей полугодичной смертельной гонке и обогнать её, не смотря на все ухищрения медицины, я больше не смогу, скоро она победоносно финиширует к своему финалу, ну, а мне больше не интересен её очевидный план. У меня есть теперь достаточно времени подумать обо всём остальном. Потому что последние 6 месяцев , она была главной героиней всех моих мыслей, поступков и разговоров. Но теперь, когда результат нашего поединка объявлен, теперь наконец-таки она перестала иметь для меня какое-либо значение. Потому что есть вещи, которые гораздо важнее её и именно о них я хочу и буду думать теперь.
Дверь палаты резко распахнулась.
- И где тут самая красивая женщина этого города от меня скрывается? - в арке дверей стоял огромный букет ярко-красных роз.
- А я и не знала, что розы научились разговаривать.
- Ну, конечно же, научились, пока я тебе их добывал,передвигая по этому ледяному катку, они просто обязаны были научится у меня говорить только пока не на всех языках сразу.
Букет торжественно прошествовал в мою палату и отделившись от носителя, устроился на подоконнике причудливо сливаясь своим красным контрастом с серебренным бестелесным снегом.
- Представляешь, эта Виолетта Альбертовна всерьёз заявила мне, что я разнёс её цветочную оранжерею и она обязательно вызовет милицию в связи с таким погромом.
- Ты решил ограбить цветочный магазин?
- Зачем это мне его грабить, когда я могу его просто купить? Нет, конечно, во всём виноват снег.
- Снег? - удивилась я.
- Ну да. Из-за него достопочтенная Виолетта Альбертовна прочно и безоговорочно решила закрываться пораньше и ни в какую не хотела меня впускать в её цветочную святыню. А ты же знаешь, что у неё самые лучшие цветы в городе.
-Знаю. - я наслаждалась им. Этой неподражаемой стремительностью, которая была его вторым я, все его жесты, слова и мимика - всё это было пропитано этим импульсом к действию. Вопреки всему. Может быть, за это я его и полюбила? Именно это, при первом знакомстве, одним из заглавных качеств, бросилось мне в глаза, а потом уже и в душу.
- В итоге, чтобы убедить её в серьёзности своих намерений, мне пришлось скупить все оставшиеся там розы. Я просто подумал, что это как-то неправильно, что они там, когда ты здесь. Ведь это твои цветы, а значит, что они всегда должны быть рядом с тобой.
- Как ты? - я слабо и нерешительно улыбнулась.
- Как я. - голос его слегка смягчился и он присел напротив. Его взгляд и мысли полностью переключись на меня. Словно он навёл фокус и вся динамика принесенная им только что из внешнего мира, все слова и интонации, скачущие бодростью и весельем по блеклым стенам этой палаты, вдруг исчезли. Теперь существовали только я и он, взгляды тонущие друг в друге, рамка снежного окна и громадный букет красных пятен роз.
- А помнишь, как ты принёс точно такие же на наше первое свидание?
- А ты ещё умудрилась ими уколоться и потом отомстила этой розе к концу вечера, превратив её в ромашку для гадания, оборвав все лепестки. - тут же подхватив мою волную воспоминаний,продолжил он.
У меня вышло тогда, что любит. И потом много лет подряд я убеждалась, что роза меня не обманула и это действительно так.
- Серж... - я попыталась собраться, снег за окном каким-то чудесным образом производил на меня умиротворяющий эффект, отодвигал назад все усилия последних шести месяцев, которые теперь казались уже чем-то неважным и далёким после всего одной оставленной в этой палате, произнесённой моим врачом фразы.
Балет снежинок послушно кружился в такт с неспешными размеренными движениями ветра.
Я перевела взгляд на внимательные глаза мужа. За столько лет они безошибочно, словно сканер, улавливали и распознавали все мои выражения лица, привычки и те эмоции, что они передают. За столько лет он знал их наизусть мой спектр передачи эмоций, анатомию моей души, поэтому иногда я даже не успевала сказать фразу, а он уже читал ту эмоцию и чувства, которые она во мне вызывает.
- Приходил врач? - догадался он. Голос стал теперь серьёзным и сосредоточенным, в нём даже скользнуло пару ноток напряжения.
Я кивнула.
- Ну, что за люди,а? Я же просил его, нет я договаривался с ним, что он объявит о результате анализов, когда я буду рядом, здесь в этой палате с тобой! Ну, как можно не понять простейшую фразу? Ну, что за человек...
Я ждала, когда первая вспышка его реакции пройдёт, я знала, что он хотел быть рядом в этот момент, чтобы мне не было так страшно, чтобы показать, что мы вместе. Но как можно разделить на двоих одну смерть? Пусть даже и двоих любящих друг друга людей.
- Сколько? - его голос обнажился, откинув всю наносную мишуру веселья, в которую он специально его наряжал, что бы мне было проще и чтобы мне было легче, ведь я всегда ненавидела разговоры всерьёз. Они всегда казались мне слишком тяжеловесными, и такими же неподъёмными. Зачем взваливать на свои плечи груз неуместных философских фраз с напыщенной глубиной, когда вся окружающая нас стерильно-медицинская обстановка, так и кричала о полной серьёзности всего происходящего.
Я рассматривала его напряженное, красивое, любимое мной, лицо, черты которого заострились и поэтому, когда он перестал улыбаться и хохмить, начали напоминать уставшего хищника, который всё ещё сражается за добычу, но она вот-вот выскользнет из его рук. Этой добычей была я, моя жизнь и наша семья. И он остервенело всё это время сражался за меня и вместе со мной. Любые, самые болезненные для меня процедуры, где мои слёзы лились совсем непроизвольно, он проходил рядом со мной, ему было плевать кричу ли я на него или впадаю в полную апатию, тогда он начинал бороться за нас двоих и это в итоге всегда срабатывало и действовало на меня наравне с лекарством. Он всегда оставался со
мной рядом и теперь я наконец-таки разглядела на его уставшем лице с резкими линиями скул, словно они отточились за всё это время, с каким трудом ему всё это далось. Я разглядела всё то, о чём он так упрямо и старательно молчал.
- Две недели. - негромко ответила я. - Максимум месяц.
- Что? Две недели? Да, что этот доктор вообще себе думает? Какие две недели? Вот, я сейчас его найду и объясню, что бывает по закону если чужие анализы путать и такое говорить своим пациентам! Вот скандала-то будет, а если очень поднажать его вообще можно без лицензии оставить. Что за бардак вообще в этой больнице творится? Где этот светило мысли? А то у меня много вопросов к нему вдруг возникло.
- Он не мог ошибиться, Серж. - тихо произнесла я.- Ошибка просто исключена.
Молчание ворвалось в нашу комнату, рассекло пространство между нами, оно поглощало всё больше и больше места вокруг себя.
Впервые за полгода я увидела на его лице растерянность, но всего лишь на пару мгновений.
- А я тебе сразу говорил, что ни черта этот врач не хороший, что есть гораздо лучше него. Вот тот же Борисевич, к нему и надо теперь обращаться. Ну, и что что он сейчас в Америке! Да, будь он сейчас хоть в центральной Африке, я и оттуда тебе его достану, лишь бы польза от него была больше, чем от этого. И тот, что этот не знает другие методы, которые могут нам помочь, совсем не значит, что их нет. Просто он об этом не знает. А Борисевич знает. Я за всё время с ним почти уже сроднился, столько трактатов и лекций его перечитать по всей этой теме успел. Вот, он точно тот самый врач, который нам нужен, который тебе поможет. Ещё раз сделает анализы...
Он продолжал говорить, но я больше не концентрировалась на его словах. Я любовалась им, этим лицом, которое десять лет было со мной, чтобы не случалось, его выразительными чёрными глазами, как же они меня гипнотизировали этой бесконечной бездной глубины, сколько разнообразных эмоций из них, словно разноцветные птицы, вылетали наружу вместе со взглядом. Сколько силы воли в них и любви ко мне ещё остаётся, чтобы отрицать и откидывать, не веря, в уже неопровержимый ничем факт.
Я знала, что преодолев первый шок от поражения, он будет бросаться в атаку с моей уже победившей болезнью, искать новые возможности и цепляться за них. Он хочет чтобы я до последнего дня оставалась здесь, пропуская через своё тело всё больше лекарств, всё больше бесполезных процедур, но не им я намерена посвятить мои две недели, то время, которое теперь только моё, которое я хочу сделать, вместе с собой, свободным от этой стерильности больничных палат и халатов врачей.
Я вновь посмотрела в окно, снег был таким невинным и чистым, он так искренне доверялся миру, так хотел остаться в нём навсегда... Серебро искр заставляло блестеть белоснежные сугробы, своими мягкими перинами-подушками, покрывающими многочисленные и такие разные по форме и размеру крыши старинных домов, сама природа укрывала их своими снежным шёлком, делая похожими друг на друга. Всё самое интересное теперь происходило не здесь, а снаружи, не в стенах этой протухшей от вечного запаха лекарств палаты.
Я перевела взгляд на мужа и вдруг обнаружила. что он молча пристально смотрит на меня.
- Поедим домой? - я вдруг ощутила какую-то странную безмятежную лёгкость.
- А как же Борисевич? - он явно не мог определится какую лучше стратегию в убеждении меня выбрать. Это замешательство было настолько несвойственно его натуре, что я не смогла сдержать улыбку.
- Присядь. - ласково попросила я его и осторожно взяла за руку.
Опять наступило молчание. Наверное, потому что слова, за всё это время непрерывных и затяжных месяцев борьбы, в какой-то момент  просто закончились.
- Посмотри со мной на этот первый снег. Ты замечал, что когда он только появляется, то окунает нас в атмосферу детства, ему так искренне радуются, но со временем он перестаёт быть таким, он пачкается, становится грязным, начиная раздражать людей, по нему ходят, его топчут, вместе с машинами, превращая в грязь. Ведь это люди делают его таким, а где-нибудь на Северном полюсе, он остаётся всё таким же чистым, белоснежным, невинным и не тронутым нами, понимаешь? Зачем мы радуемся тому, что сами испортим со временем?
Он сжал мою руку сильней, продолжая молча смотреть на снег.
- А помнишь эту песенку, которая тебя всегда так раздражала? "Где-то на белом свете там, там где всегда мороз, трутся спиной медведи о земную ось. Мимо плывут столетья, спят подо льдом моря, трутся спиной медведи, вертится земля..." - моё пение в этой безжизненной палате показалось, случайно залетевшей звонкой птицей, которая попала сюда случайно и просто не может находится больше здесь.
И вдруг я заметила, как он, едва заметно улыбается и его губы беззвучно повторяют за мной эту песню.
- До того как мы уедем отсюда домой. Я хочу тебе кое-что сказать, а ты попробуй выслушать меня. Когда-нибудь эти две недели закончатся, а твоя жизнь продолжится дальше. Знаю, что в начале тебе будет казаться, что это не так, что время, как в сломанных часах, остановилось и застыло. Но это не так. Я вспоминаю, что до тебя я совсем не верила в любовь, мне казалась она пережитком сентиментальных романов, но ты... Когда ты появился в моей жизни, произошла целая революция внутри меня, между разумом, эмоциями, пережитками страхов, а победил ты. Я поняла, что такое любовь именно благодаря тебе. Ты научил меня любить, пробудил во мне это ощущение и целое десятилетие я погружалась в это чувство и его понимание всё глубже. Ты избавил меня от страха бояться, ты закрыл меня от всех проблем, ты умел разрешать их так, что мне не приходилось даже их замечать, а не справляться самой. И я знаю, что ты бы сделал всё чтобы и в этом случае помочь мне. Ты итак помог будучи рядом, всё время. Я никогда не чувствовала себя одинокой ни разу за десять лет с тобой и поэтому я очень люблю тебя. Я хочу чтобы ты после этих двух недель, продолжил замечать и видеть жизнь. И пусть сначала тебе совсем не захочется в ней участвовать, но это будет временно...
- Я не хочу это слушать - он резко встал - Потому что мы поедим к Борисевичу и он тебя вылечит.
- Не поедим. И ты же знаешь, что этого никто не сможет сделать. Ни Борисевич, ни кто-либо другой.
- Нет, не знаю! Мы ещё не попробовали.
- Не мы, а я. - я встала и подошла к нему впритык. - Я хочу провести это время только с тобой, вспомнить улочки, где мы гуляли на первых свиданиях и целовались, сделать всё то,что мы так долго хотели сделать вдвоём, но почему-то всё время откладывали... - Я провела рукой по его щеке - Пожалуйста, не заставляй меня проводить остаток этого времени под капельницами в этой пропитанной болью и отчаяньем больнице. Я не хочу больше этого всего, я хочу просто быть с тобой сколько смогу и любить тебя столько, сколько смогу. Ведь эта моя жизнь, а не твоя, пусть мы и считали её так долго нашей. Я хочу мои 14 дней провести с тобой без всей этой удручающей и уже бесполезной для меня медицины. Позволь мне снова ощутить счастье нашего с тобой уютного дома, а не удушье больничных коек.
Он долго и непрерывно смотрел в мои глаза. Я понимала, что сейчас этот вердикт, заключительный диагноз, который больше не оставил нам надежду на общее будущее, окончательно оседает в его сознании фактом, с которым уже ничего нельзя сделать. Но ведь у нас ещё осталось общее настоящее, целых 14 дней, разве этого так уж мало, чтобы растворится в друг друге и забыть обо всём окружающем мире, а потом обрести смирение, взамен слепому и уже неактуальному бесстрашию?
Только бы он это всё понял, потому что я не смогу сама эти две недели обойтись без его тепла.
- Пожалуйста... - прошептала я.
Он осторожно убрал сбившуюся на глаза непослушную прядь моих волос. Его лицо вдруг преобразилось, отчаянную решительность сменила нежность и тепло этого взгляда начало медленно заполнять меня.
- Хорошо. Пусть будет, как ты хочешь. - его руки бережно сжали мои плечи, приблизив к себе. - Я всё сделаю, как ты захочешь. Я слишком тебя люблю, чтобы сейчас не понять. Мне хочется чтобы этот мир запомнился тебе любовью, мной, всем тем, что делало и делает тебя счастливой и если для этого ты хочешь уехать отсюда, я увезу тебя куда-угодно, лишь бы вновь увидеть как ты улыбаешься, услышать твой смех, лишь бы снова, хоть на мгновение дать ощутить тебе радость. Я всё для этого сделаю.