Певчий гад. Целенеправильно

Целенеправильно


Без теории, из одной только жизненной практики зафиксировал Великий знак времени, когда грянули сроки, обозначил беду не только русскую, но общечеловеческую: сокращение собственно человека, а не только слова и его производных. Беда эта называлось отвратительным словом аббревиатура. И фиксировал эту беду в самых различных аспектах бытия.
Записал однажды кратенький рассказ знакомца, вернувшегося из мест поселения. Места были вполне русские, самые традиционные, но вот то, что произошло с «великим-могучим» в дремучей глубинке, поразило даже видавшего виды рецидивиста:

«Раненько утром иду себе по просёлку, за нарядом в контору иду, вдруг из-за придорожного стожка вылетает мужичонка, с большого, видать, бодуна – борода клочна, глаз в дурнине,  волосы в соломе – мечется по полю, орёт не знай кому непонятки всякие… подбегает ко мне:
–  «Кэрээс не видал?»
–  «Чего-чего?»
–  «Ну, кэрээс… рыжая такая…»
–  «Что за «кэрээс»?»
–  «Ну, кэрээс… из эмтээф…»
И – махнул рукой, побежал дальше. А я иду себе, иду, башку ломаю – что за хрень он тут нёс? Так бы и не догнался… да только вдруг навстречу выплывают огромные буквы на стене молочно-товарной фермы: «МТФ». Тут-то и сложился конструктор: крупный рогатый скот из молочно-товарной фермы. Сбёг куда-то кэрээс…»

Великий записал сказ товарища. Так и озаглавил: «КРС из МТФ»

***
И ещё, на ту же тему, на тех же салфетках. Видать, из времён «перестройки»:

«Не боюсь МВД,
КГБ и т.д,
Я с улыбкой брожу на лице
Вместе с мухой ЦЦ,
Пистолетом ТТ
И баллончиками ДДТ…»

***
Дивился Великий на судьбоносные знаки времени. То хохотал, то скорбел. Иногда записывал что-то из быстротекущей…
В самый угар перестройки, когда всё вокруг шаталось в стране, туманилось, затмевалось, пьянствовало, наблюл дивную картину: мало того, что митингами и лозунгами всё было загваздано на земле, так ещё и небо запакостили.
Взялись вдруг курсировать над площадями, кипящими митингами, вертолёты, самолёты с лозунгами… да ещё откуда-то, из неясных небесных сфер стали вдруг опускаться над митингующими дирижабли с активистами всех полов, скандирующими сверху что-то явно не горнее… слишком  земное!
Да и сами дирижабли уже становились похожими не на древние летательные аппараты, а на яйцевидные киндер-сюрпризы, испещрённые цветными лозунгами, призывами, кличами любой, даже самой радикальной направленности…
Великий, естественно, не мог не зафиксировать.

Дирижабель перестройки

«На воздушном окияне,
Без малейшего стыда
Тихо плавают в тумане
Барышни и господа.
Вот один головку свесил
Из корзинки мудачок,
И какой-то там развесил
Под корзинкой кумачок.
И тряпичка бойко-бойко
Распустилась, как мотня,
И внизу призыв какой-то
Зырить публика могла…»

* * *
На салфеточках. «Наблюл»:

***
 «Честный частный предприниматель. Купил лицензию на отстрел трех миллионеров.
Не отстрелил. Промахнулся все три раза. Лицензию аннулировали…»

* * *
«Ловкие редко честны. Честность в быту рифмуется с глупостью, неуклюжестью…»

* * *
 «Лень-матушка, пьянка-бабушка, гулянка-прабабушка…
Дела, дела…»

* * *
«Хорошо рюхнул. Хорошо трахнул. Всех дел – переделаешь!»

* * *
«Старый муж лучше новых двух…»
Но! – Из двух жен выбирают меньшую».
* * *
 «Дурил. Гулял напропалую. Курил. Кирял.  Засим целую. Твой вечно –  Х…»

* * *
«Женщины отдыхали. Мужчины сквернословили…»

* * *
«По его виду чувствовалось – он выпьет много водки.
Он выпил много водки. Это чувствовалось по его виду…»
* * *
«Сидите тихо, мы все плывем в одной… не надо раскачивать лужу!..»
* * *
«Все мы люди-человеки,
Все мы любим чебуреки…»

* * *
«Остров пустых бутылок. Мечта пенсионеров».

* * *
Из наборных самоделок:
Неверворон…
Целенеправильно…
    Полнонулие…
***
Решил Великий – много, слишком много елея! Особенно в стишках. И всё там так хорошо, и все там  такие хорошие, не любящие плохое.
Терпение лопнуло, когда услышал по телевизору маститого поэта, пафосно завывающего стихи о честности, призывающего ко всёму наилучшему. Особенно подкосила строка:
«Я ненавижу в людях ложь!..»: 
«Это ж какая беда должна случиться с человеком, чтоб дойти до этаких степеней бесстыжести! Да ещё и вслух, не таясь, читать с подвывом по первой программе!..» –  изумился Великий. И наваял поперешное:
«Я обожаю в людях ложь,
Люблю носить в кармане нож.
Люблю детишек обижать,
От страха по ночам визжать,
Скулить, сутяжничать, стяжать,
И – никого не уважать!..

Что тут поделаешь, люблю…»
***
А потом и ещё просовокупил, и назвал:
Такой как есть, зато искренний.

«Мздоимец я. А что? Я очень многим гажу.
Я в спорах нетерпим. Гусей гоню. Пинком.
Закусываю удила, коварствами влеком.
А если закушу губу, то и поглажу
Её же. Изнутри. Своим же языком.
Вот так-с. И ничего-с…»

Но подстраховался, гад, якобы пощады попросил:

«...а как закричат – Учти!
А как упекут – В сусек.
Всё это ещё – Почти.
А надо уже – Совсем!..»

***

Уважал Великий конфузы, нелепости бытия. И, понимая всю их плачевность в космическом смысле, всё-таки ценил. Очень был человечен. Сугубо как-то по-земному добр.  И фиксировал, и записывал всякое такое, что, кажется даже, сложилось в цикл «Белибердень». Отрывки разбросаны там, сям:

 «Рука бойцов под зад коленом…»

***
«…признался он – и стал влюблён…»

* * *
«…бескорыстная подлость людская…»


«Нелепа убегающая корова. Та самая «Колобихинская» корова, наверное. Коту, козе, собаке куда как пристойнее из дома убегать. А зачем корове? Волчья сыть, травяной мешок…»

***
Из «салфеточек»

«Ницше – на свалку! За «недо».

***
– «Какое ты право имеешь кричать на меня, если я за всю нашу жизнь слова ласкового тебе не сказал?» – выкрикнул однажды Великий своей любимой. Тонька фыркнула, повернулась и – ушла… оказалось, навеки…

***
И возрыдал Великий, горестно возрыдал:

«Я тоскую по женскому полу,
Хоть не дюже мне мил этот пол,
Полу-рабствуя, царствуя-полу,
Сколько раз по его произволу
Я в болваны себя произвёл!..
Но тоскую по нём окаянно,
Но люблю его, гада, любить,
Но уж больно приятно,
Приятно
Оболванену гадою быть!...

***
И осознал потерю, и не впал в отчаянье, а напротив – отыскал, порывшись в поредевших, поветшавших уже кудерьках, оправдание:

«Совокуплялся, преступал границы,
И вновь грешил, чтоб всякий раз казниться...
Но если жизнь, как Логос, наложить
На совокупность всех совокуплений,
Вглядись – ты ни грехов, ни преступлений
Не разглядишь под жирным словом  ЖИТЬ».