Задача момента. В жанре что делать

"Задача момента в том, что "парадигма" советского образца, являвшаяся в сущности статичной картинкой-мифологией, в сущности в очень малой степени позволявшая движение, творчество, изменение.   То есть, просто  консервативный образец, к которому привыкли, который не позволяет творить, искать, созидать новое. Люди образованные, в какой-то степени способные к творчеству раздражаются  влияние такой картины и входят в контр-суггестивный раж. То есть, грубо психозно отрицают старую парадигму. Причем  ещё больше  впадают в негативистский раж даже после официального низложения и поругания советской мифологичекской парадигмы (с неизбежным цитирование классиков, формулировок  съездов, учебников и т.д). В позднем социализме советская мифология даже была оснащена и учебниками и СМИ, и всеобщей системой идеологического образования. так что в отличие от раннего социализма  советская мифологическая картина в позднем СССР была  "активизирована". И это вызвало довольно широкое её  отторжение. Ещё и потому, что в позднем СССР образовательный ценз колоссально повысился в сравнении с ранним СССР. А ещё и потому что смена и видоизменение парадигмы-матрицы была одновременно предписана так называемой диалектикой и запрещена структурами по борьбе с идеологическими диверсиями".

То есть, мы предлагаем рассмотреть схему советского социального психолога, историка Б. Ф. Поршнева. И отдельный индивид и всё общество подвержено механизму, где очередно  следуют суггестия, контр-суггестия и контр-контр- суггестия.
Суггестия - это внушаемость, это базис человеческого разума. Мы чрезвычайно внушабельны. Сигнал задерживается в мозгу, это позволяет возникать второй сигнальной системе. Язык и последующая, строящаяся с его помощью культура  человека  это способность знакам-сигналам сохраняться развивает. Человек принимает и знак всю сложенную из этих знаков сист6ему как истину. Это не есть свойство первобытного человека. Это свойство любого человека. Даже советского человека с высшим образованием, партбилетом и аспирантурой за плечами.  Но выстроив в своём сознанию иллюзорную картину индивид не теряет способности замечать окружающую реальность, пусть бы она ни была столь основательно и выразительно оформлена как культурная  и культовая картина мира. Так что однажды индивид охладевает к своей картине мира, тем более если он получает опыт разочарований, когда картина мира начинает его прессовать извне и изнутри. Появляется  контр-суггестия с негативизмом, бессознательным отторжением "военных песен" , "догм", "незыблемых вечнозеленых законов-закономерностей".
  Этот процесс от суггестии к контр-суггестии неизбежен как не верти. Социальная реальность усложняется стремительно, один технологический уклад сменяется другим. Особенность высоких технологий заключается в том, что их природа принципиально понятна только узкому клану спецов. Если работу электричества и радиоприёмника, мог понять практически любой школьник. Любой студент автодорожного техникума постигал как работает автомобиль. То круг понимающих как устроены информационные, нано, и прочие хай-тек технологии уже настолько узок, что специалисты и менеджеры современных технологических систем не находятся ни под контролем общества, ни государства, с ними минимум приходится считаться как с равными и почетными участниками  управления.  То есть, наука не поспевает за социальной реальностью во всех её проявлениях, так что идеология со всеми включаемыми в это понятие картинами мира (научными, религиозными, светско-национальными, философско-правовыми)  оказывается "назойливой, нелепой мухой".

     Никакого, конечно, кризиса науки нет и не бывает.  Но всё что выстраивалось  тщательно и скрупулезно помимо всего того, что необходимо для образования, научного поиска, конструирования, созидания,  наряду с богатством инструментов создало и устойчивую и очень сложную картину мира, которую человеку в неё вовлеченному всем своим профессиональным и социальным бытием, преодолеть почти  невозможно. Это усугубляется также и тем, что иные, так называемые "идеологи", всегда специализировались и продолжают специализироваться именно  в этом незатейливом троцкистском занятии всё сводить к сакрально-легитимным нормам и образцам.

То есть,  имеется "класс" (контингент,  общность, умонастроение, группу) , который  имеет ментальность, порожденную суггестией, зафиксированной прямолинейно некой устойчивой картиной мира. Группа А.
Также мы имеем ментальность контр-суггестивную, неудовлетворенную и раздражённую  статичной "ветхой" картиной мира.  Группа Б.  Тут важно обратить внимание, что это не новаторы, инноваторы, революционеры, открыватели новых парадигм и т.д.. Это импульсивное недовольство и негативизм, вошедший в привычку, не находящий  нормального, реального решения, выхода, так как такой субъект в силу объективных обстоятельств окружен либо такими же как он  скучающими подростками и мозгом нации с верхним образованием, либо "традиционалистами", которые  принять мир  чуждых и нелюбимых для него аксиом.
 
Группа А - это старые советские коммунисты и просто привыкшие к советскому мироощущению, а также ценители истории, релижисты, патриоты. У них ментальность "А", консервативная,  мифологическая. Кургинян  подкорректировал, обосновал ценность и "сакральность" советской парадигмы, добавил туда, имперский патриотизм,  православие, готов туда внести даже сионистский патриотизм.  Тут уже в отличие от обычного советского мифологизма, который не признаёт не религию, ни религиозности в себе (хотя тенденция к традиционализму вызрели в нём буйным цветом), прямая  законсервированная метафизика, с гуру-диктатором, где динамика уже снята открыто и принципиально.  Философские добавки, современная риторика, компактная усложненность аргуметации делают "кургинизм"  для кого-то удобным и даже эффективным для сплочение общественной группы (секты, как говорят жесткие авторы). Но  это не более, чем "последний клапан" советского и прочего традиционализма в рамках ментальности"А".  Которая создаёт ещё некоторую иллюзию на перспективность традиционализма. Хотя как раз он -то и является проблемой №  1. Он неизбежно породит ментальность "Б", да и определенном смысле и сам уже является такой ментальностью, своего рода "розовый" и квазифилософский либерастизм. Он, конечно, оно из естественных агонических процессов традиционалистской идеологии бывшего СССР. 

Группа "Б" состоит из классических либерастов-западников, но новые традиционалисты и государственники, не имея вполне  адекватного понимания современного кризиса, также в той или иной степени ведут себя как либерасты. Нередко и леваки подхватывают либерастическую тактику-стратегию поведения.  Неорелижизм, неонационализм нередко оказывается чем-то иным, нежели оказывается консерватизм и традиционализм, нередко это  новая дисциплинированность оказывается постмодернистским  эклектизмом.

Нужен вариант "В".
Наука определено в "тупике", как и из-за  социальной усложненности, которая усложняется с ускорением и довольно непредсказуемо. Есть и такая "апокалиптическая" идея. Идея "апокалипсиса", что всё плохо, и всегда будет плохо - это идея так или иначе проистекающая от контр-суггестивного психоза.  Контр-суггестия по своей однозначности и простоте так же суггестия, но со знаком минус или вот с этой единственной мудростью  "всё плохо!" .  Так что дело даже и не в науке. В чем-то что уже глубже, чем- наука. Чтобы избежать двусмысленностей и мистификацией назовём это "что-то" психозом. 
Проектов, наверное, сделано и наделано в российской современности немало. Понастроить плотин на миллионе Российских рек.  Казнить всех реформаторов.  Уверовать в пророчества Маслова. Уверовать и воцерковиться в русском православии.  Проекты либерастов самые болезненные: они считают, что Россия должна просто исчезнуть. Непонятно, почему они с таким энтузиазмом это исповедуют (точнее, обычно кажется непонятным, пока мы не знакомы с механизмом контр-суггестии, с эффектами психозов и неврозов, тем более столь, массовых, которые способны создавать современные масс-медиа).   Все эти проекты предлагают меры  для решения, например, вопросов экономики (как правило, всё крутится вокруг вопросов производства, импортозамещения) , но не ставится вопрос о природе и причинах кризиса. А если и ставится то решается тавтологически или символически: виноваты предатели,  западные спецслужбы, виноваты негодяйчики вроде Горбачева и Яковлева, виновата переродившаяся в класс номенклатура. Но если вор, что это украл, мы это обнаружили, бросились в погоню, увеличили бдительность охраны, решили проблему и отремонтировали то, что он попортил, живём дальше. С перестроечной геополитической катастрофой такого не происходит.  Более того, с приходом во власть Путина, власть стала говорить о факте случившейся катастрофы сама, некоторые очень негативные моменты власть ликвидировала, во всяком случае нет причин сомневаться в её намерениях ликвидации перестроечных проблем, но кризис продолжает продолжаться, и власть даже создаёт общественные организации, которые следят за выполнением её указов, ибо не подвластные власти чиновники, ни поддерживающие власть её однопартийцы, ни даже оппозиция, в тех случаях, когда законопроекты соответствуют её программам, не может эффективно влиять и проявлять свою волю. То есть, проектировщики невнимательно исследовали ситуацию. И массовость такой невнимательности, возможно, также зависит как от механизма суггестии, не позволяющему выйти из ряда стереотипов, так и от механизма контр-суггестии, который вызывает контр-суггестивный, негативистский ступор (человек скачет, кричит, прыгает, фыркает, несут околесицу, переходит за рубиконы, теряют берега, так потом чем дальше, тем крепче маразм). 
  Наши наблюдения наталкивают нас  на соображения, что кризис заключается в том, что общество (в разных своих слоях) имеет ныне большой удел контр-суггестивных состояний и возникших нав этой почве "мировоззрений". Можно абстрагироваться, что эти состояния по разному выглядят и генерируют разные мировоззрения и заключить , что в обществе в опасной степени много контр-суггестии.  Сама эта контр-суггестия в изумруды разума, высокой идейности, социальной активности не перерастёт. Карл Маркс в своем творчестве сделал два взаимоисключающих заключения-деяния. Одно, что неизбежный капиталистический кризис, неизбежное обнищание масс,  создаст из этим масс могильщиков капитализма, сиречь, родит новую политсистему - коммунизм. Другое деяние состояло в  том, что он вопреки своему с Энгельсом прогнозу, что рабкласс неизбежно и естественным образом перевернет капитализм к социализм-коммунизм, создал минимум два инструмента, которые могли бы явиться оружием коммунистических отмены капитализма: он создал компартию или Коммунистический Интернационал, он создал коммунистическое учение, которое (так или иначе)  также позволяло направлять настроение общества в направление коммунизма. 
Хилиастическая вера в неизбежную победу коммунизма была (она очень устраивала , кстати, анархистов), но ею пользовались и неанархисты.  Массы учить - длинная история, а просто внушить гораздо быстрейи  проще, очень соблазнительно, особенно, когда получается и срабатывает.  Борьба с анархистами, кстати, очень раздражала и выматывала Маркса с Энгельсом. Природа анархизма и прочего  социализма  с тараканами в голове (или наоборот с каким-то  сильными там зияниями) , возможно, также не была достаточно ясна, так что в конце концов анархистов пришлось просто отсоединить.
Выход из контр-суггестии (а заодно и из простой суггестии) необходим, хотя на первый взгляд это невозможно. Невозможно выдавленную зубную  пасту обратно задавить в тюбик.  Да и даже если бы было возможно,  старые меха всё равно будут разорваны новым вином.  Невозможно продавить контр-суггестивные настроения простой суггестией (иногда это получается как временное эпизодическое притормаживанье) . Нужен принципиальный выход к контр-контр-суггестии.

Устойчивая картина мира так или иначе всё-таки необходима.  Но чем картина мира становится оснащенней, тем больше проявляется и её механистичность, так экспансия представления делает такое представление общепринятым, так что новатор не может найти союзников, единомышленников и получается, что вместе с благом "науки и прогресса" мы создали и "чудовище".  Общество надеется на своих ученых, на своих поэтом и прозаиков. Но у них потухли глаза. Они перестают понимать даже простые вещи.
Если научная светская картина мира принимает консервативно-традиционалисткую форму, то однажды она начинает себя вести также как религиозное мракобесие, и даже сильнее, потому что наука и создаваемая её техника на много эффективнее и продуктивнее  религии, так что и ослепит она может на много интенсивнее.
Именно из-за этого научного (светско-идеологического) ступора СССР и рухнул.
Социальная наука стала начетническим, схоластическим анахронизмом . Бесспорно были в социальной науке и прозрения, большие открытия, но  эти достижение в массовое сознание не проникли (как Коперник жили в богом забытой Польше, открывали, что земля круглая, делая это в статусе высоколобых чудаков).  Просветленные высоко эрудированные уникумы не могут быть  тиражированы.  Так что масса людей, даже пытливых и интеллектуально активных оставались , так сказать", "мозгом нации" в известном ленинском смысле. 
То что невозможно для высоколобых уникумов, всё-таки нужно решить. Нужно найти выход из описанного нами "ступора". Возможно, тут сможет пригодится некий компактный учебник, который ответит на все застоявшиеся и законсервированные вопросы, засорившие своей схоластичностью общественное сознание.  Масса понятий в пантеоне советской социальной вообще не были научными понятиями (лишь неким сплетением слов). Это касается самых узловых понятий.
Класс, формация, капитал,   революция, социализм, коммунизм, производственные отношения, базис, надстройка, материя, материализм, идеализм, - все эти понятия, внедренные в советский всеобуч, делали социальную науку СССР феноменом, не имевшим ни к науке, ни к философии  никакого отношения. Это была, как стали выражаться структуралисты и пост-структуралисты в конце 20 века, - симуляция. Это общеизвестно, так что даже аргументировать фактами-примерами было бы много чести. Конечно, это было явление не только советское, оно было и на Западе, причем там они уже создавали свои симулякры сознательно и открыто, как нечто важное и полезное (полезно оно, конечно, лишь  для манипуляции сознанием,  шизофренизации общества прочих активных деструкций-деконструкций, то есть, тонкой гибридной войной, активного осознанного "отчуждения", как сказал бы молодой Маркс). Конечно, такой учебник должен быть максимально искренним и максимально компактным.

Другим методом выхода из контр-суггестивного ступора могло бы явиться создание особого дискурса (супер-поэтического - рабочее название), то есть, такого типа мышления, который генерировал бы пост-технократическую личность (пост-глобалистскую личность).

Дискурс, создающий личность - это Поэзия и в широком и в узе ком смысле термина. В ответ на вопрос зачем нужна поэзия можно получить, например, следующее: "Просто так для развлечения".  Можно прокомментировать, что это не ответ, а просто так - открывание рта.

Класс - это класс, таксон, большая социальная группа, у которой общий доминирующий интерес, и которая является социальным субъектом. Существует два больших класса с противоположными по вектору интересами. Один класс - это класс людей, принципиально  мотивированных на спасение общества от глобофашистской чумы, волшебницы поедающей пиявок и пауков, в объятиях которой находятся современные США  и их саттелиты (запад и некоторые вассалы из развивающихся стран Востока, Латинской Америки и т.д. ).
Если построже:
1. Один большой социальный субъект (термин "класс" может запутать нас, сколько мы его не корректируй, но от смыслов, оснащенных попорченной терминологией, отказываться нельзя)  представляет собой паразитических элитариев с самооценкой избранности, руководимых психопатами-фашистами.
2. Другой большой класс - люди, принципиально и естественно мотивированные на спасении мира от глобофашизма, и организации  его на основе солидарности людей труда, социальной справедливости и сотрудничестве всех людей во имя общего блага.
3. Между этим двумя большими и главными социальными субъектами есть группы, имеющие в разных пропорциях два важнейших свойств: а) они внушаемы и ведомы, б) они прагматичны, то есть сориентированы на свои оперативные интерес, и ведомы косвенными способами, например, через стимуляцию. 
Эти класс претерпевают исторические метаморфозы. Формация меняет  свою природу вместе со сменой дискурса. Традиция, государственность, технологии, - общество развивается от простого к сложному. Сначала появляется язык. У Иоанна: "Сначала было слово" . Абсолютно научное заявление, если его отнести в началу Общества, Человеческого вида: вначале появляется вторая сигнальная система, то есть, язык, потом на основе языка возникает традициональная культура (топор, плуг, глиняные горошки, колесо, одежда,  корзина, лапти...) , потом появляется государство, потом метафизические религии, потом наука (то есть, институт по накоплению и сохранению знаний), потом многочисленные сложные технологии.  В определенном смысле   все эти дискурсы-институты в разных пропорциях существуют сразу и существую всегда. Существует и универсальный дискурс, ответственный за сборку.  Это не религия, и не отдел Академии наук по междисциплинарным изысканиям. Это поэзия (и как в широком смысле Лирика-Эпос-Драматургия и примкнувший к ним фольклор, так и просто именно лирическая миниатюра с рифмой, размером, метафорами, гиперболами или без) .

Мы забежали с ответом вперед. Так уж вышло, как говорят любители вятского кваса.
Теперь вернемся к возможному и очень нужному вопросу. Каков роковой, самый болезненный момент , ответственный  за кризис и нескончаемый контр-суггестивный ступор?

Если мы не обнаружим с толком, с расстановкой эту причину, то "инфантильные" и "больные на голову люди"  всё утрамбуют так, что получится как всегда.
Всякий дискурс способен попадать в состояние форматности, то есть, некой зарапортованности, инерции. И религия, и история, и науки, - все типы мышления, если их много-много, так что уже место не остается, то они оседают,  индивид выпадает, теряет кругозор, и даже если индивид догадывается, что хотя и решил теорему Пуанкаре, но потерял миллиардные миры вселенных, и он пытается пошутить, то у него получается угловато, неуклюже, беспомощно, убого, то есть, он опоздал, и он обратно бежит в своё убогое жилище, в своим баранам, в норку, в "noli tangere circulos meos", к своей арфе бряцать по струнам в тиши, где ему мерещатся красавицы-апсары на ветвях, великие герои, космические дали, хрустальные коммунизмы, гармонии и  следы невиданных зверей и прочие иллюзии великих побед. 
Что же такое "форматное мышление"? Почему общество не выработало противоядие против такой напасти? Конечно, оно его выработало.

Это поэзия.
Но ведь и поэзия нередко заводит в тупик. И даже самого поэта. Немало примеров, когда известные поэты приходили к глубокому душевному кризису.
Множество людей, пользующихся богатствами мировой литературы, почему-то  не започковываются  в касту пионеров светлого человечества, порой эти широко эрудированные лауреатные гуманитарии тонут в либерастическом болоте с головушкой. Теоретически поэзия есть высший дискурс, ибо на  не имеет иной функции, нежели возбуждать творческость индивида, то есть генерировать в индивиде личность.
Что мешает потребителю поэзии обрести поэтическое мышление, уподобиться Байрону, Р Пушкину, Блоку, Хармсу. Войти и остаться в творческо-поэтическом состоянии мешает "симулякр".

Вот мы нашли, обнаружили, открыли светлые, светящиеся правдой стихи. Но мозг вынимает из объекта форматное, внешнее (книжка в переплёте, шрифт букв, жанр, фабула, профиль поэта, худсредства, замыслы, анекдоты вокруг творчества автора). А суть-то не там. Совсем-совсем не там. Она расположена внутри читателя. Поэтическое это дискурс, цель которого выбивать философско-идеологические предрассудки, причем очень радикально, так что читатель вынужден творить, искать сам. Сам-сам, своими возможностями, из себя. Главный поэт - это не Пушкин, не Такубоку с Маяковским, а "Я", который испытал некий восторг от вышеназванных и неназванных. Это не нарцисизм, это существо поэтического.
Трагедия многих талантливых (и не очень талантливых) поэтов в том, что они свои собственные стихи начинают ценить выше, чем "себя". Происходит самосимуляция, так сказать. Такая самосимуляция делает их беспомощным существом.  Застрять может и талантливый, и великий, и поэтический середняк. Настоящему поэтическому мышлению (высшему дискурсу в чистом виде, так сказать) по барабану не только лоск шедевров великих (Басё, Шекспиров, Пастернаков), но и лоск своей музы.
Тут вспоминается  известная строка Тютчева ""Мысль изреченная есть ложь".
Заповеди Моисея запрещают поклоняться идолам, но религия не может запретить такого поклонения, она может запретить только поклонение идолам чужих  других религий, но "идолам" своей она всё равно будет поклонятся. Но функционально поэзия как раз  нацелена на то, чтобы осущетсвить эту заповедь "не поклоняться внешнему, симулятивному.

Самоцитата:
"Контр-суггестия (фундаменталистский, мифологическуий негативизм)  может быть преодолена только контр-контр-суггестией, то есть, активизацией знания, творческих поисков, то есть, субъект должен получить в широкой мере развертки, новые научные и философские версии важнейших советских и антисоветских идеологем. Другой подход к контр-контр-суггестии заключается в том, что  контр-контр-суггестор является активной, творческой личностью. Тогда как суггестируемые и контр-суггестируемые являются технарями, рационалистами, фундаменталистами, конформистами-прапорщиками , традиционалистами-индуистами, инфантилами-бушменами, то контр-контр-суггестор отбрасывает все ставшие форматными представления" .