Истивр

Во времени путешествовать, конечно, можно. В прошлое. Будущего еще нет и попасть туда с нашей стороны весьма затруднительно, а прошлое – вот оно, хватай. Только в прошлом надо себя вести как-то осторожнее, что-ли.
Не зря ведь фантасты предупреждали: « Ни шагу, ни слова, ни шороха!»
Сам я, будучи мальцом, читал в газете о находке странного меча под Ярославлем, на котором было нацарапано «истивр былъ », и даже помыслить не мог о том, что я же эту надпись и оставил, маясь от безделья в одиннадцатом веке.
На привале, возле костра. Вспомнил про тот случай, и нацарапал прямо на табельном мече. На нем еще и инвентарный номер имелся, да стерся, видать, за столько веков.
Только оставил я его не под Ярославлем, а где-то в районе Вроцлава, а как уж он под Ярославль угодил, не ведаю.
Вообще, когда только начинали, натворили много глупостей. То болт уронят куда-нибудь, то неандертальца пристрелят случайно. Потеряли многих.
Один, помню, поехал в Центральную Америку, изучать культуру местных народов, да машинку перемещения и повредил. Пока мы чухнули, у него там десять лет прошло. Ладно, хоть живой остался. Связались с ним, а он орет: «Выручайте, говорит, они меня за бога принимают! Что делать-то теперя?». Я говорю: «А теперь по легенде – двигай на запад, обещай, что вернешься». Выручили.
Другой пошел проверять, существовали ли амазонки на самом деле. Проверил. Существовали. Заполевали они его в низовьях Дона, а выуживать бедолагу пришлось аж из Мемфиса. Он потом книгу выпустил – « Рабы античности».
Да и вообще, все там не так, как вы тут думаете. Вот взять Трою, город-герой. Так себе крепостица, видал я ее. Двести метров в диаметре. Чего уж там было штурмовать десять лет, не знаю.
Да и люди тоже хороши. Глядишь на портрет – прямо прынц! А повстречаешь – что-то такое невразумительное, метр с шапкой, и капустой от него разит.
А говорят так, что не поймешь. Римляне, к примеру. Я думал, они так и говорят: «Доминус», там, «нострум», а оказалось – чирикают как итальянцы.
Нас, конечно, языкам обучали. Но вышло так, что обучающим самим не худо было бы поучиться. По первости наших засланцев никто из местных упорно не понимал. Так что сперва теперь закидывают этнографов с филологами, чтобы базу подготовили, а после них уже нас – практиков.
 Правда, меня теперь никуда не отправляют. Уволили к чертовой бабушке.
Задание провалил.
Надо было проследить, куда тамплиеры сокровища подевали. Снарядили меня, значит, проинструктировали, и – ходу. Задачку задали мне непростую - нужно было любым способом проникнуть на один из орденских кораблей.
Пробрался я в Ла-Рошель, в сентябре месяце тыща триста седьмого года.
Походил по городу, поприглядывался, ну и приступил. Свел знакомство с орденскими матросами. Неразговорчивые оказались, и упрямые как ослы. Пришлось пару человек вывести из строя – подсыпать в вино кой-чего. Они значит, болеют животами, работать не могут, их даже изолировали от греха, а тут, через пару дней, гляжу – сержант орденский, в плаще, кабаки шерстит, людей нанимает. Только вот никто ему не нравится. Тут я и выступил. Он меня строго так спрашивает: «Ты, мол, моряк?», а я ему: «А то, говорю, вишь – и лицо красное и грудь широкая!». Он еще про родных спросил, есть ли у меня семья, я говорю: «Нету, мол, один я небушко копчу». Тут он обрадовался, и повел меня за собой.
Показал он мне посудину, на которой я служить должен, потом отвел в командорство, там у них казармы были, показал мне мою койку, и ушел.
Несколько дней ничего не происходило.
Потом началась погрузка. По ночам. Сам я таскал эти ящики и тюки, собственными руками, а что в них было, понятия не имею.
Через неделю, уже октябрь начался, отплыли.
Тут-то я задание и провалил.
Оказывается, у сухопутных крыс, вроде меня, бывает очень даже морская болезнь.
Так начало штанить, что я аж по-собачьи загавкал.
Света белого не видел.
Флот идет вдоль берега, паруса полощутся, ну и я, значит, того – полощусь.
Наконец затолкали меня в трюм, чтоб под ногами не путался, да еще пинков надавали.
Кислые делишки.
Два дня я перемещался по трюму на карачках, вместе с корабельными крысами, среди тюков и ящиков, на которые мне было уже поровну.
На третий день не выдержал, выполз на палубу и взмолился: «Ослобоните, говорю, братцы, не могу я так больше!» Сержант в меч вцепился, матросы ржут.
Тут я подумал, что кувыркнется моя головушка за борт, но повезло.
Высадили меня на берег, и дунули дальше.
Оклемался я маненько, да и решил следить за ними с берега. Да только где тут уследишь.
То в болото влетишь, то разбойнички привяжутся, так и потерял в конце концов.
Знаю только, что повернули тамплиерские кораблики в Балтийское море.
В институте, после таких делов, с меня вторично чуть голову не сняли, ну и указали на дверь.
Подписку взяли о неразглашении.
Так что, обо всем этом вы никому не рассказывайте, а то мало ли.
Очень секретная эта штука – Институт Истории и Времени.