Певчий гад. Глубина выпитого измеряется...

Глубина выпитого измеряется…

Жить вечно пьяным Великому нравилось. Но лишь поначалу, в младые годы особенно. Потом устал. Потом понравилось жить полупьяным, то есть не вусмерть нажираясь, а потом медленно трезветь. Устал. Начал делать серьёзные перерывы и, в конце концов, затосковал. Чем занять себя, трезвого? Всмоминал, вспоминал, и – вспомнил. Вспомнил, как в детстве, а потом в юности любил книги. Но книг в бездомьи не было, где взять? Осенило – надо записаться в библиотеку! И – записался…

***

 Завалившись однажды в библиотеку, Великий привык к ней, пожалуй, не менее, чем к знаменитой пивной. И – чередовал. Пиво-книги-книги-пиво…
 Благодаря чему наследие его оказалось не таким уж траченным, остались не только разноцветные салфеточки из пивной с корявыми перлами, но и аккуратно шнурованные советские папочки самых различных тематик, из которых, по мере возможности, извлекаем некоторые записи. Вот одна из. Более всего ложится, пожалуй, в  рубрику «Штудии»:

«…а бесстрашно мыслящий Кант считал, что государство, где более двух процентов населения овладели грамотой, уже стоит на пороге смертельной болезни. Со временем процент неминуемо увеличится, и всё пойдёт вразнос – вплоть до глобальной катастрофы. Кант считал, не каждому под силу грамота. Далеко не каждый нравственно и природно развит настолько, дабы употребить её разумно.
Милейший старик Кант… глянул бы на ядерные испытания, на генетические опыты, заревел бы – «Да пропадите вы пропадом, образованцы шелудивые!..»
Задолго до интернета ощущал избыточность информации для людей, «грамотеющих» на глазах, и, словно предчувствуя неизбежное появление компьютера, или чего-то вроде, пророчил гибель от расширения иформационного поля:
Гибель от информационной переизбыточности…»

И тут же вдруг – словно обрыв, странная перебивочка в стихах

«…сомкнулись годы в тусклое кольцо.
Прошла людей по жизни вереница…
Всё ничего.
Да только стало сниться
Одно за всех – припухлое – Лицо…»

И – как ни в чём ни бывало, продолжение темы «Канта»:

…Кант и не предполагал, сколь быстро сбудутся пророчества. Нет,  не обзывал тёмный люд быдлом, не испытывал к нему презрения, просто ощущал мощь иерархии. Как природной, так и социокультурной:
Одному судьба возделывать землю, другому учиться, третьему – хранить знания. Хранить в глубокой тайне, с величайшей осмотрительностью посвящая в неё только избранных…
Европеец Кант был африканцем, египтянином?
Нет, он был древним египтянином. Более того, он был из касты жрецов!
А, собственно, что в этом странного?..
Умный, бесстрашный, независимо мыслящий кроманьонец Кант… хороший кроманьонец. Уже два века тому окончательно осознавший: человечество в его образованчестве и всех исходящих из этого кроманьонских безобразиях – обречено. И только ждёт Судного Дня. А вот что или кто выступит в качестве Судии – тут он допускал всё, что угодно. Ещё бы! – Человек, представивший миру несколько вариантов доказательств Бытия Божия и одновременно столько же вариантов небытия, был плюралистом высшей марки...

***
…современники описывали Случай с Кантом. Однажды он, как всегда пунктуально, в намеченное время, прогуливаясь по улицам родного Кенингсберга, увидел дивную картину: бегает с топором какой-то мужик и рубит – налево-направо – всех попадающихся под руку. Рубит без разбору, напрочь. Кто могли, разбежались.
Все, но только не Кант. Он дождался мужика с топором.
Тот, подбежал и, уже замахнувшись, остановился… Кант, спокойно глядя в его глаза,  спросил только: «А что, уже прямо сегодня День Забоя?..»
Мужик с топором (а это был явно не Раскольников, тот из другого анекдота) секунду смотрел на Канта, смотрел… а потом вдруг завизжал, выбросил топор и скрылся в ближайшей подворотне.
Если даже это и легенда, какое она даёт представление о степени  убеждённости Канта в неправомочности опошленного человечка пребывать в этом мире! И ясно из легенды, почему Кант нисколько не удивился Судному Дню. Даже самому Судии в образе мужика с топором. Какая разница, когда, как, от кого погибать обречённым?
Самое поразительное в данной истории то, что именно философская убеждённость в жизненной ничтожности человека спасла человеку жизнь. И просто человеку Канту, и  Канту философу.
Ибо без своего философского безумства он бы не сделался тем, кто – единственный в толпе горожан! – оказался способным отрезвить и напугать безумного человека...»

***
«Знающий не говорит.
Говорящий не знает…» – Кто сказал? Великий?..
Не уверен. Нашлась записочка,  почерк его. Может, выписал откуда. А кто сказал, где?.. На Востоке, однако.

***
«Глубина выпитого измеряется глубиной отчаяния». Кто сказал? Где?
Великий, однако. Здесь.


Из самобредней Великого:

– «Тыкву мне, тыкву! – крикнул Чацкий Золушке. – Манты с тыквой хочу!..  Уж полночь близится, а тыквы нет и нет!..»

***
Вот увидишь
«Разглядывая собственный пупок,
Я возопил, познав себя как Бог!
Ты тоже возопишь,
Когда не будешь туп,
Что середина человека – пуп!»

***
«Дом свиданий»… что?!!
О том
Я и думать не хотел,
Но попал в кошмарный дом
Под названием «HoteL».
Значит, всё-таки, – хотел!
Значит, всё-таки, – потел!..
…до сих пор ещё потею,
Вспоминая много тел»…

***
       «Нет случайных совпадений на свете. Есть убедительные, и не очень» – изрекал Великий с кафедры в пивной. Когда же требовали  развёртывания этой, наверняка значительной, но смутной, а потому сомнительной апории, добавлял глубокомысленно:
«Частотностью поверяется убедительность, следовательно – истинность совпадений».
Внимающие путались и пугались ещё боле. Тогда Великий сдувал, наконец, щёки, отбрасывал опостылевшие котурны, сгонял спесь с образованной, якобы, рожи, которую с годами стали украшать допотопные очки-велосипед, и нисходил с пьедестала.
Впрочем, вечные лоскуты изоленты, схватывавшей древние трещины на любимых исторических очках дедушки-академика, предательски подвергали сомнению его дипломированную учёность. И, тем не менее, он дорожил этой рухлядью, как памятью о знаменитом некогда деде, которого не знал, не видел, и потому любил. В отличие от тех, которых знал, видел воочию, и потому не любил.
Так американцы, лишённые родной и близкой истории, обожают динозавров. Зачем им какая-то мелкая цепь не столь давних событий? Они предпочитают – Событие, представленное ископаемыми. Они ведут прямо от них свою родословную, минуя кровные, но не очень приличные (в свете просвещения) связи с предками-бандитами, конквистадорами, истребителями великих древнеиндейских цивилизаций…»

***

Очень грустил Великий о потерянной стране. Но не как о мифической Атлантиде, которая то ли была, то ли нет, но – уже не будет. А грустил, как грустят настоящие мечтатели и прозорливцы, о сказочном граде Китеже, который светится из-под вод, и гудёт колоколами, и обещает новый восход.
Грустил и вспоминал, вспоминал… набрасывал иногда :

Эсэсээрос

«В какой цивилизации другой
Размах найдешь такой и стиль такой? –
Громадна, горяча, как баба, домна,
Разверстый пах печи ярит полунагой,
Громадный кочегар с огромной кочергой,
И все вокруг так страстно и огромно! –
Штыри и дыры, раструбы, огни...
Ты только отстранись и загляни
Из вечности в музей времён угарный:
Средь архаичных капищ, мёртвых трасс
Советский эпос источает страсть,
Как звероящер, вечно авангардный!»

* * *
Или ещё отрывочек. О том же, кажется:

«…президента избрали – опять не то.
Сегодня, пожалуй, и царь не то ведь.
С миром, пожалуй, сегодня никто               
Не совладает. Кроме, не к ночи сказать…
А что?
Слуги уже наготове…»